"Вечные сюжеты"

Стриндберг. "Одинокий"

"Тихая улочка" на окраине Стокгольма (Drottininggatan), по которой так любил гулять Стриндберг

И это при том, что бессвязным набором эпизодов "роман" никак не назовешь: целостность его совершенно очевидна. В этом он похож на "Гамлета", где также нет пьесы в обычном смысле слова, и тем не менее нарастание драматизма ощутимо. На это, кстати, Стриндберг обращал внимание в своем подробнейшем разборе шекспировского шедевра, сделанного примерно в те же годы.

Было время, когда в литературоведении шли яростные споры: нужно ли изучать биографию писателя или лучше пристальнее вглядываться в его творчество. Действительно, когда читаешь биографические исследования, то охватывает недоумение об их смысле: одни подробно всматриваются в биографию, чтобы лучше понять писателя, другие, наоборот, пристально изучают произведения, чтобы оттуда выудить биографические сведения.

Стриндберг относится к тем писателям, фигура которых у критиков и исследователей совершенно заслоняет их творчество. Отчасти в этом виноват он сам: его романы и рассказы (а отчасти и пьесы) настолько до краев напичканы подробностями из его жизни, что применительно к ним пришлось даже изобретать специальный термин "автобиографическая проза". В своих романах писатель точен до мелочей: шведские краеведы до сих пор выкапывают у Стриндберга детали быта и нравов шведской провинции, а особенно Стокгольма рубежа XIX-XX веков.

Один современный литературовед, Х. Карссенберг даже составил подробную карту Стокгольма по описаниям писателя, в предоставлении материала для которой "Одинокий" занимает не последнее место. Выжимки из своего труда он разместил на сайте, где снабдил описание мест шведской столицы фотографиями, как нашими, так и времен Стриндберга: жаль только что написав статью по-английски, он, ничтоже сумняше, цитирует писателя на шведском: и кто такое, спрашивается, прочитает?

Такая биографичность произведений делает Стриндберга классиком поистине живым: люди узнают по описаниям улицы, по которым они ходят, обсуждают портреты людей, родственники которых живы до сих пор и которых в маленьком Стокгольме "все знают", судачат о событиях, о которых есть собственная память, а значит и мнение. Все это дает непосредственный, живой материал для сравнений.

Однако биографический лейтмотив является превалирующим в исследовании творчества писателя не у одних шведов. Ясперс, знаменитый немецкий философ, не поленился отгрохать целую монографию "Стриндберг и Ван Гог", посвященное сопоставительному психологическому анализу двух художников. "Одинокий" в этом исследовании занимает целую главу, характеризуя последний этап творчества писателя.

Портрет шведа у немца получается нелицеприятный. Во всем Ясперс видит болезненное проявление мизантропии и пессимизма, психических черт "галлюцинаторного или бредового характера". "У [Стриндберга] звенит в ушах, он слышит собственные мысли так, как будто они озвучены голосом. На улице он делит прохожих на друзей и врагов. 'Попадаются незнакомые мне личности, которые источают такую враждебность, что я перехожу на другую сторону улицы'. Его внимание привлекают обрывки бумаги на улице: текст, напечатанный на них, оказывается каким-то образом связанным с его мыслями".

А вот что пишет о писателе времен "Одинокого" его датский коллега М. Андерсен-Нексе (из той же книги Ясперса): "Я знал, что получить доступ к Стриндбергу трудно... Он жил совершенно один, почти прячась от людей, и отворял дверь лишь нескольким близким друзьям... Собственно, почти никто не знал, где он живет; одни полагали, что Стриндберг серьезно болен, другие - и таких было большинство - что он страдает манией преследования и к нему не следует приближаться".

Заметим, что советский литературовед Неустроев наоборот называет "Одинокий" светлым, гармоничным, уравновешенным произведением, проникнутым тихой меланхолией и осенним принятием жизни (1986). И при такой противоположности оценок критики полностью согласны, что проза "Одинокого" ясна, прозрачна, удивительно гармонична. Тогда почему же вы делаете такие разные выводы?

К сожалению, современное литературоведение о Стриндберге пошло на поводу у психатров и психологов, во всем видящих аномалии и параноид. Этим они мстят писателю за его откровенность и прямоту в высказываниях о себе любимом. Он признается в таких вещах, о которых мало кто решится написать о себе. Речь идет не о преступлениях или извращениях: вот как раз на этом пути Стриндберга бы поняли, а именно о "мелочах". Так, узнав, что с ним жаждет встречи молодой человек, герой описывает об охватившем его ужасе: вдруг это сын, вдруг он потребует у него материальной помощи, или еще хуже поселится у него, сломав рай его поэтического одиночества, да еще и будет презирать его за то, что он "не инженер и не электрик".

Если шведский театр не может жить без Стриндберга, то в других странах его произведения ставятся и экранизируются сравнительно мало. Однако биография писателя стала одной из популярных тем современного искусства, встречаясь в самых неожиданных местах и видах. "Великолепное состояние, пока я читал Стриндберга ("Одинокий"). Я читал его, не чтобы читать, но чтобы покоиться на его груди. Он держал меня как пацана на своей левой руке. Я сидел там, как человек на статуе" (Кафка из "Дневников").

Такая биографичность и пристальное внимание к психологическому облику писателя во многом мешают его восприятию. В частности, не замечается, что своим "Одиноким" Стриндберг как майский клещ присосался к давней литературной традиции. Вот Пушкин, прославляет поэтическое одиночество в сельской глуши:

"[деревня],
Где дни мои текли в глуши,
Исполнены страстей и лени
И снов задумчивой души"

"давно, усталый раб
замыслил я побег
в обитель давнюю трудов и [каких-то там] нег"

Пушкин не мог знать Стриндберга, живя почти на 100 лет раньше, Стриндберг навряд ли читал Пушкина, ибо в отличие от Л. Толстого и Достоевского наш основоположник тогда отнюдь не был обласкан лучами европейской славы. И тем не менее сходство в их мыслях очевидно. Можно привести множество других примеров. Дидро (тот самый Дидро, которого словно жареный петух клевал в задницу вмешиваться во все споры и заварушки эпохи) прославляет в письмах к своей любовнице уединенную хижину, где он рано встает и рано ложится, до обеда пишет, после -- гуляет и читает любимого Гомера. Сельское уединение, как поэтический рай прославляет Кохановский, подробно описывает в письмах друзьям Петрарака.

А началось все с элегий Горация, но и тот пишет, что в своем стремлении к сельской простоте он идет за греками -- Феокритом и Еврипидом. Последний уезжал из Афин, чтобы творить под рокот моря на уединенном острове, а под конец жизни вообще оставил тогдашнюю мировую столицу. И пусть одинокий Стриндберга бежал не в деревню, а на городские окраины Стокгольма, достаток, спокойное творчество были для него тем же самым недостижимым (в жизни, ибо в романе-то он как раз его достигает) идеалом, что и сотен поэтов до и после него.

Содержание