Фернандель -- один из самых
очаровательных дон Жуанов |
Когда родилась эта легенда непонятно: по крайней мере в XIV веке она уже существовала в виде, в каком мы ее знаем теперь. В литературу же зафиксированно она впервые попала в 1648 под пером драматурга Т. де Молина. И называлась пьеса "Севильский распутник и каменный гость". Пьеса была написана с назидательными целями: испанские дворяне в ту эпоху устроили настоящую охоту за женщинами, превратив их соблазнение в вид спорта. Проблема была настолько серьезна, что королем и его верным министром Оливаресом был принят рад законов и мероприятий против подобного безобразия. Пьеса, так сказать, идеологически подкрепляла эту кампанию.
Пьеса пользовалась несомненным успехом (правда когда речь заходит о том, как она сказалась на улучшении нравов, на щеках Истории загорается легкий румянец и она стыдливо опускает глаза вниз). И даже вышла за пределы Пиренеев: так под названием "Распутник" (переработка Джилберти 1652 г) она колесила по городам и весям Италии. Но тогда в "золотой век" испанского театра волна пьес Л. де Вега, Кальдерона, Аларкона, десятков других авторов, имена которых едва уместились петитом в толстенных томах "Истории всемирной литературы", буквально захлестнула Европу. По красноречивому молчанию тогдашней литературной братии можно смело утверждать, что "Дон Жуан" из этого ряда никак не выбивался.
Судьба этому образу однако, благодаря прежде всего неусыпным стараниям Мольера, уготовила иное, нежели прозябать на ролях литературного статиста. Пьеса французского драматурга "Дон Жуан или Каменный пир" впервые была поставлена в Париже 15 февраля 1665 года и сразу взбудоражила французскую общественность. Мольер своим Дон Жуаном попал прямо в актуальную точку, превратив того из простого охальника в либертэна: социальный и психологический тип тогда только-только нарождавшийся, но вскоре вышедший на авансцену европейской жизни.
"Либертэн" производится от латинского слова liberalis -- "свободный, независимый", почему и в русской культуре "либертэн" дается как "вольнодумец". Но liberalis -- это еще и "распущенный, развратный, отвязанный". Во французском слове эти оба понятия существуют неразрывно. Таким и был мольеровкий Дон Жуан: охальник, гордец, наглый соблазнитель женщин и вместе с тем человек широких взглядов и жестов, смелый вольнодумец. "Вы не верите ни в бога, ни в черта, ни в святую деву?" -- "Нет" -- "Ни в Серого монаха?" -- "Нет" -- "Как и в Серого монаха вы не верите?! Но это уж:" Мольеровский Дон Жуан возмущал и одновременно вызывал восхищение.
Французская общественность была шокирована. Конечно, лицемеры и святоши всех мастей, тупоголовые ревнители нравственности буквально набросились на драматурга. Но он вызвал недоумение и у своих друзей. Совершенно озадачен был, например, Корнель -- постоянный и верный доброжелатель Мольера. Пьеса была запрещена и этот запрет продлился до 1884 года, когда "Комеди Францэз" наконец-то осмелилась вернутся к подлинному тексту Мольера (я встречал также дату 1847, но в каких-то сомнительных контекстах). А до тех пор "Дон Жуан" покорял человечество в переделанном и благопристойном варианте Корнеля (не великого -- Пьера, которому Мольер по-дружески подложил своей пьесой свинью, а его родного брата -- Тома. Конечно, для пишущего человека это большая драма, когда на него накидываются не только враги, но и совершенно искренне не принимают друзья).
За прошедшие века "Дон Жуан" буквально изнемогает под гнетом переделок и интерпретаций: банальных, курьезных, талантливых, гениальных. К предпоследним можно отнести фильм 1955 года Д. Берри "Новый Дон Жуан" ("El Amor de Don Juan" в оригинале, где слово "новый" как-то не просматривается). По ходу фильма после очередного любовного приключения Дону Жуану грозит смертная казнь. Его слуга Сганарель вынужден выдать себя за своего господина, чтобы спасти ему жизнь, что порождает массу комических ситуаций.
Дон Жуан, переодетый слугой, передает любовную записку знатной сеньоре: та тут же падает в экстаз и шлет пламенные взгляды страшненькому Сганарелю, даже не замечая молодого красивого "слуги". "Как вам удается так покорять женщин?" -- спрашивают в мужской компании мнимого Дон Жуана. "Что в нашем деле главное?" -- отвечает тот. И по слогам: "О-бо-я-ние". И при этом ржет своей лошадиной улыбкой. Зал при этом буквально стонет от хохота.
А к курьезным я бы отнес истолкование некоего датского богослова Кьеркегора. Тот выдумал, что Дон Жуан обладает несчастным разорванным сознанием. И даже подвел его под понятие гегелеской "дурной бесконечности" -- последовательного прибавления единиц числового ряда 1+1+1+1...... и так до бесконечности. Ибо сколько бы Дон Жуан не соблазнил женщин, одну, тысячу или миллион, по отношению к бесконечности это не имеет никакого значения. И таким образом своими победами он не способен наполнить бочку своих желаний, такую же бездонную и таких же однообразных, как и та внешняя дурная бесконечность.
И при этом женщина оказывается по настоящему недоступна Дон Жуану, ибо, двигаясь по бесконечному ряду однообразных единиц, он упускает из виду, что каждый член этого ряд сам по себе целый мир: "Девичьи грезы -- это целый мир" (где интересно Кьеркегор встречал таких девиц?). Думается, перед охальником редко стоит проблема исчерпания бесконечного ряда. Для него чем больше женщин, тем лучше. А когда уже мужская потенция изменит, он находит самоудовлетворение в мысли: зато как я пожил. Так что наказание божьим судом более действенный сторож против подобного антиобщественного явления, чем аппеляция к разорванному сознанию.