"Вечные сюжеты"

"Прометей"

В. Кандинский. "Прометей, прикованный к скале" (по другой версии "Прометей, соблазняющий Афину")

Таков этот миф в чистом неприкрашенном виде. Как легко видеть, ни о каком благородном титане, "святом и мучеником философского календаря, одном из самых симпатичных персонажей олимпийского Пантеона" (Маркс), речи здесь нет.

Впрочем, в "чистом и неприкрашенном виде" миф о Прометее не существует. И дело здесь не в давности лет. Миф, как и анекдот, возникает неизвестно где, как и когда. И когда на него обращают внимание, он уже есть и сразу в облачении художественного оформления, философского истолкования, либо фольклорной интерпретации.

Как бы то ни было, но в древнейшей дошедшей до нас версии мифа у Гесиода (не факт, что первоначальной) Прометей -- это рядовой титан, которые вечно боролись с богами, и который сумел ловко обмануть Зевса. Когда стали устанавливаться взаимоотношения между богами и людьми, Прометей предложил Зевсу определить обязанности смертных по отношению к богам. Зевс велел разделить жертвенное мясо на две части. Прометей в одну сторону положил кости, но покрыл их слоем жира, а в другую -- мясо, но покрыл его всякой требухой. Он предложил Зевсу выбрать, какую из этих частей он предпочитает как жертву от людей. Зевс, конечно, выбрал ту, что по виду была лучше, жирнее, и разгневался, когда понял, как Прометей обманул его. За обман Прометей и был наказан, а вовсе не за похищение огня, каковое наказание Гесиод решительно одобряет: "тебя посодют на цепь, а ты не воруй".

Байка о Прометее, как античном Робин Гуде, грабящих богатых богов и отдающее награбленное бедным людям, была запущена в широкий культурный оборот Эсхилом в его трилогии "Прикованный Прометей", "Прометей освобождаемый" и "Прометей-огненосец". В трагедиях Прометей - бессмертное божество, дитя Фемиды, богини правды и пророчицы. Вначале он разделяет с Зевсом власть над миром, но потом добровольно жертвует всеми выгодами привилегированного положения ради слабых смертных; заранее сознательно осуждая себя на страшные муки за беспомощных обитателей земли. В страданиях он обнаруживает грозную независимость характера, непреклонную волю и вообще высокую нравственную силу. Вместе с огнём Прометей дарует людям важнейшие знания и полезнейшие искусства, облегчающие достижение земного благополучия. Наконец, он - пророк, владеющий тайнами, неизвестными самому Зевсу. У эсхиловского Прометея сильно развито чувство собственного достоинства, сознание важности того, что им совершено. Для Эсхила деятельность Прометея - начало культурной и сознательной жизни человечества.

Эсхиловская интерпретация мифа о Прометее, самая популярная в последующие века, в античные времена была не единственной. По-иному оценил этого бунтаря Платон. В диалогах "Протагор" и "Политик" он осудил Прометея как необузданного создателя одного только физического благополучия, инициатора голого технического прогресса. Прометей сделал человека умным до того, как он стал добрым, дал ему средства для удовлетворения низших инстинктов до того, как развились в нем высшие, сосредоточил все действия человека на чувственном мире (Гегель). Огонь и сноровка в пользовании огнем не содержат в себе ничего нравственного, а поступают в услужение интересам личным и самолюбивым.

Любопытно, что хотя миф о Прометее-богоборце стал одним из самых цитируемых и аллюзирумых в европейской культуре, найти сколько-нибудь внятного художественного литературного воплощения он так и не удосужился. Хотя казалось бы какие титаны брались за дело: Гете, Горький, Байрон, Шелли..

Особенно интересна стихотворная переделка эсхиловской пьесы Шелли. Сам неугомонный бунтарь, Шелли заканчивает драму не примирением Зевса с Прометеем, как у Эсхила, а свержением последнего с престола. Из всей поэмы (или как этот жанра именуют англичане closet drama -- то есть пьеса, предназначенная не для постановки, а чтения), наиболее фальшивым и неубедительным выглядит образ главного героя. Зато полные пафоса свободолюбивые стихи, описания природы, антидеспотические инвективы возносят произведение Шелли к шедеврам мировой поэзии.

Более благодатную почву возвышенный и благородный порыв античного героя дает для изобразительных и музыкальных искусств. В этой связи было бы любопытно проследить, как словесный материал трансформируется в музыкальное творчество. Действительно ли литература есть стержень и побудительный камень, обрастающий в сознании композитора звуковыми соответствиями, или музыкальные образы рождаются сами по себе, этакими неясными фантомами без названия и облика, и лишь задним числом композитор приписывает им смысловые значения?

Допустим, в своей симфонической поэме, которая так и называется "Прометей", Лист довольно-таки живописно иллюстрирует миф, если, конечно, знать его до прослушивания. Можно различить и спор Прометея с Зевсом, и похищение огня, и мрачные горы Кавказа, к которым прикован незадачливый герой и др. Опытные медики даже как на рентгене по музыке могут описать состояние прометеевой печени.

А вот со Скрябиным такой трюк не пройдет. Даже отталкиваясь от названия "Прометей. Похищение огня", невозможно музыке приставить никакой ни видео- (если вы, разумеется, не обладаете зрением Кандинского), ни смысловой ряд. Не знаю, как нужно насиловать воображение, чтобы связать поток скрябинских звуков с античным мифом: у меня это никак не получается, пусть я и не разбираюсь в музыке. И тем не менее, по признанию самого Скрябина он весьма штудировал литературные источники, и постоянно отталкивался от них, сочиняя музыку и подлаживая к ней световые эффекты.

И еще одна любопытная интерпретация мифа, зародившаяся также в античные времена (в частности, встречаемая у Аристофана). Прометей -- это честолюбец, принесший людям огонь, чтобы создать из них впоследствии армию для своей борьбы с олимпийцами. Вся его деятельность -- это сплошная демагогия. Люди для него -- не цель, а средство, нечто вроде биологического оружия. Как если бы кто в наше времена сумел науськать пауков или там микробов на своего военного противника. Интерпретация вполне в духе мифа, но, скажем прямо, нехорошая и аппелирующая не к лучшему в человеке и человечестве.

Содержание