из изд 1757 на немецком языке
|
|
|
Иллюстрация к Экклезиасту из изд 1757 на немецком языке |
Книга Экклезиаста представляет из себя заметки ее предполагаемого автора о жизни и человеке, выраженные в форме максим и афоризмом и окрашенные в полупессиместические тона. Как рефрен через весь "Экклезиаст" проходит припев "Все суета сует и метания духа" -- "томления духа" в русском переводе. Вообще эта простая и незамысловатая фраза, как и вся книга при ее кажущейся простоте и ясности довольно трудна для перевода и понимания: современный исследователь Библии Д. Рудман (2001) на нескольких страницах буквально под лупой исследует каждое слово данного афоризма, находя напрамер, что еврейское слова hevel -- "пар, дыхание, выдох, мимолетнее дуновение" весьма приблизительно и неверно передается английским словом vanity -- "тщеславие" (или "суета" в русском переводе).
Влияние "Экклезиаста" на мировую культуру громадно, и оно выражено скорее даже не в прямых подражаниях и перелицовках -- как можно подражать набору афоризмов -- а в самом духе, настроении, которая эта книга вызывает у читающих ее.
"Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки" -- этот эпиграф из "Экклезиаста" предпослан к роману Э. Хемингуэя "И взойдет солнце". И этой сентенцией, более того настоением этой книги определяется весь смысл ("идея") романа. В этом романе рассказывается о мотыльковой космополитической среде, ошивающейся после I мировой войны в Париже, когда доллар взлетел очень высоко, и даже не самые богатые американцы могли чувствовать себя в Европе Крезами. Кажется, какой читателю интерес до персонажей этой книги, которые никак не тянут до героев, которые совершенно чужды и должны быть неинтересны читателю ни по обстоятельствам, ни по месту или времени свой жизни. Какой может иметь инерес описание их мелких, легко преходящих любовных интриг и измен, дружбы и предательства. Этот маленький мирок чужд Парижу и Франции, чужд даже породившей их Америке, а тем более нам -- мирок, где по сути ничего не происходит.
И все-таки роман читается с неослобаевым интересом, и вовсе не потому, что в нем описывается "кризис буржуазных ценностей в послевоенном I мировой войны мире", а потому что он весь как развернутая матафора этому "род проходит и род приходит". Не думается, что Хэмингуэй хотел дать своим романом иллюстрацию к "Экклезиасту", но без этой книги, без рождаемого ей настроения, чувствовать "Фиесту" невозможно.
Другой пример укорененности "Экклезиаста" в мировой культуре. "Тогда я увидел все дела Божии и нашел, что человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем. Сколько бы человек ни трудился в исследовании, он все-таки не постигнет этого; и если бы какой мудрец сказал, что он знает, он не может постигнуть этого" -- а эти слова приводит в своем рассуждении великий французский математик Пуанкаре. И показывает их на примере математики.
Мы, пишет Пуанкаре, так и не понимаем самых элементарных вещей, на которых построено наше математическое знание. Зачем спорить о 5-м постулате Эвклида, когда даже и первые 4, если вдуматься, что Пуанкаре обстоятельно и делает в своей книге, нам не понятны (и однако несмотря на всю химеричность своих основ эвклидова геометрия уже тысячелетия исправно обслуживает человеческую практику и никаких предпосылок к отказу от нее не наблюдается). Мы пытаемся понять 4-ое измерение, но и третье -- человеку не дано, ибо картинка на его сетчатке двухмерная.
Излагал Пуанкаре свои глубоко продуманные мысли, но дух Экклезиаста витал над его писаниями.
Подробно размышлял на тему Экклезиаста и отец Мень. Он находит здесь высшую мудрость, до которой может только дойти человек. Можно даже сказать старческую мудрость, ибо к тому, что сказано в Экклезиасте уже добавить нечего. И сколько бы люди не жили, на размышляли о себе, ничего иного они найти не в состоянии: "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: 'смотри, вот это новое'; но это было уже в веках, бывших прежде нас".
Выход из этого круга не на путях человеческих, а на путях бога. И выход этот дает учение Христа, напрямую связующее человека и бога, и тем придающее жизни человека высший, уникальный смысл. Разумеется, это отец Мень так рассуждается, но мы-то не обязаны с этим соглашаться.
