|
|
| Арабский манускрипт "Сказок" (Сирия, XIV век) |
Когда и как возник данный сборник, покрыто мраком неизвестности. По крайней мере, подобные рамочные истории экспортом из Индии от знаменитых "Панчатантра" и "Джатаки" довольно давно были известны на Востоке. Первое упоминание о "1001 ночи" датируется сирийским манускриптом 800 г, открытого уже в новое время (1948). К концу X века (до 987 года) был составлен сборник "Тысяча сказок", рамочной историей которого, как раз и стал рассказ, как Шахерезада плела царю небылицы, да и по ходу дела родила ему за эти ночи трех детей. Что касается остальных сказок, то когда и как они появились в сборнике, неизвестно и навряд ли когда откроется.
Но только в 1775 г в Каире вышло издание, для которого были произведены тщательный отбор сказок, а сами сказки были обработаны и сведены в единое как композиционное, так и стилистически-языковое целое. В 1814 году В Калькутте появилась первая печатная версия этого издания, а в 1825-1838 во в Польше, во Вроцлаве (тогда это был сугубо немецкий город) Хабихт выпустил в 8 томах перевод этого издания, одновременно проведя кропотливую филологическую и историческую обработку текстов. Именно это издание было признано, хотя и не всеми, каноническим. С него до сих пор делаются многочисленные переводы на все языки, с ним работают литературоведы и историки.
Однако еще задолго до этого в 1704 году французский дипломат, если можно так назвать мелкого чиновника, служившего при дипломатических миссиях в Константинополе и Бейруте, Галлан издал несколько арабских сказок во Франции. Это было время, когда на все восточное там была мода: чуть позже (1721) появились "Персидские письма" Монтескье, восточные мотивы вводили в свои произведения Мариво и Лесаж, по восточным мотивам работали художники и поэты.
Сказки были написаны живым языком, их замысловатые сюжеты и композиция пленили парижан, и успех был колоссальным. Достаточно сказать, что уже в 1706 году появился первый анонимный перевод галлановских сказок на английском языке, в том же году -- на немецком. А учитывая, что французская литература была тогда передовой в Европе, образованным людям вовсе не требовались переводы, чтобы знакомиться к галлановскими сказками. Последний не ограничился первым выпуском, а вплоть до 1717 года продолжал издавать "Сказки", включая туда все новые и новые истории.
Писали, что студенты, прознав, где он живет, приходили на квартиру и требовали все новых и новых поступлений. Не в силах отказаться от славы, Галлан, по, возможно, обоснованному мнению зложелателй, сам стал сочинять сказки от себя. Во всяком случае, многие сказки и обороты сюжета нигде: ни в других переводах, ни в восточных сборниках, так до сих пор и не найдены.
Как ни слабо было разработано востоковедение в XVIII веке, однако разоблачить своевольности Галлана сумели уже в этом веке, однако научный противовес ему в виде перевода Лейна (1840-1842) и уже упоминаемого Хабихта возник только через 100 лет, и сразу разочаровал читателей: галлановские, пусть и врунский, но был красочнее и интереснее.
Правда, в полном соответствии с модой века, переводы француза отдавали галантностью и изяществом: вонючие арабы под его пером превратились в галантных кавалеров и субтильных мадам, разбойники в благородных рыцарей, а грозный халиф в элегантного монарх ? la Louis XIV. "Галлан своих арабов приручал, чтобы они не напугали Париж непоправимым диссонансом" (Л. де Борхес).
Мало того, к тому моменту, когда за "1001 ночь" взялись серьезные люди, сказки уже оказали гигантское влияние на европейскую культуру. Успех Галлановой переделки побудил Пети де ла Круа напечатать "Les 1001 jours". И в популярных, и даже в фольклорных изданиях "1001 день" сливается с "1001 ночью". По словам Пети де ла Круа, его "Les 1001 jours" - перевод персид. сборника "Хез?р-й?к руз", написанного по сюжетам индийских комедий испаганским дервишем Мохлисом около 1675 г.; но можно с полной уверенностью сказать, что такого персидского сборника никогда не существовало и что "Les 1001 jours" составлен самим Пети де ла Круа, неизвестно по каким источникам. Например, одна из наиболее живых, юмористических его сказок "Папуши Абу-Касыма" [15] отыскивается по-арабски в сборнике "Фамар?т аль-авр?к" ибн-Хыжже
С легкой руки Галлана восточный орнамент прочно вплелся в поток сказочной литературы -- а литературная сказка в XVIII в была едва ли не ведущим литературном жанром. Достаточно назвать всего несколько произведений, совершенно очевидно построенных на декорациях и сюжете "1001" ночи, чтобы оценить влияние галлановских переводов на западную культуру: "Задиг" Вольтера, "Ватек" Бедфорда, "Принцесса Турандот" Гоцци...
В подражание арабским были созданы и восточные сказки Гауффа, кстати, ставшие одной из побудительных причин заставивших Хабихта взяться за его высокоученые труд. Хабихт буквально пыхтел гневом по поводу мальчишки (Гауфф едва достиг 20 лет, когда вышел его "Караван"), вздумавшего потчевать немецкую публику Востоком, не зная при этом ни арабского языка, ни литературы. Возможно, Хабихт и ученые немецкие педанты и доказали литературную необразованность Хауффа, но сомнительно, что читателям, особенно детям это мешает восхищаться его пленительными "Крошкой Муком", "Карликом Носом" и особенно "Халифом-аистом".
И когда говорят о влиянии "1001 ночи" на современную культуру, то это влияние пришло и продолжает идти скорее не через скрупулезные научные издания, а через легкомысленную галлановскую версию. Смешно сказать, когда в конце XIX века появилось научное издание "1001 ночи" Мадрю, мать М. Пруста посоветовала сыну хотя и не пренебрегать этим переводом, все же держаться галланоской версии. Позднее Мадрю стал если не другом, но близким знакомым писателя, и все же М. Пруст, не желая его обижать, говорил, что галлановская "1001 ночь" ему нравиться больше. (Интересно было бы исследовать, а вообще научные издания оказывают хоть какое-то влияние на живую литературу? У автора данной статьи создается впечатление, что литература существует сама по себе, а литературная наука сама по себе. Если, конечно, само литературоведческое исследование не является произведением искусства, как это случилось с Фагэ, Сорелем, нашим Тыняновым).
Если "1001 ночь" породила солидную исследовательскую литературу, то не меньше споров вызывает и голлановский перевод. Среди "придуманных им сказок" оказались "Халиф на час", "Алладин и его волшебная лампа", "Али Баба и 40 разбойников". Действительно ли он их придумал, или передал ускользнувшие от ученых сюжеты. По крайней мере, известно, что Галлан будучи в Бейруте по душе пришелся тамошнему наместнику Порты и с подачи последнего скромный секретарь миссии встречался с простыми сказителями. Возможно, он них он и позаимствовал эти сюжеты. Но если даже выдумал сам, то странно упрекать его в этом. Сказки создаются поколениями рассказчиков и сказителей, искажаяся и модифицируясь при своем движении из уст в уста. Почему Галлана нельзя рассматривать, как такого же посредника, одного из коллективных творцов мирового шедевра, почему нужно до одури в мозгах искать какой-то мифический аутентичный подлинный текст? Тот текста, который живет и читается, тот и есть подлинный.
