а кто-то почитывает об этом письма
|
|
|
|
|
Кто-то страдает и кается, а кто-то почитывает об этом письма |
Esprit né pour la cour, et maître en l'art de plaire,
Guilleragues, qui sais et parler et te taire,
Apprends-moi si je dois ou me taire, ou parler,
-- так его припечатал в знаменитой эпиграмме Буало (Дух, рожденный для двора, мэтр в искусстве нравиться, знает и когда говорить, а когда молчать, Гийераг, научи-ка меня то ли мне промолчать, то ли сказать [надо думать -- про тебя]).
Письма поразили тогдашнюю публику и поражают до сих пор, когда обнажиться и заголиться, как физически, так и духовно уже и не западло, абсолютной откровенностью и тотальным самопризнанием. То что отличает их от современных откровений, так это интенсивность страсти, мощные колебания между надеждой и отчаянием, глубина и богатство эмоциональной внутренней жизни, то то чего так не хватает нынешним обнажающимся: обнажились-то обнажились, а смотреть, кроме телес не на что.
Вот небольшой эпизод, свидетельствующий об их непроходимой с веками актуальности. В начале XX века польский литератор Пшебышевский, включившись в модную тогда дискуссию об авторстве "Писем", высказал свое мнение на 60 страницах с переводом 2-х из пяти писем, которые тремя годами позже (в 1911) он дополнил остальными. Этот перевод махом стал популярным чтивом скучающих барышень, одновременно войдя в литературные шедевры. Мало того именно за этот перевод Пшебышевского помещают во всех тамошних учебниках как основоположника жанра психологической прозы в польской литературе.
Зря смеетесь: перевод таких вещей дело непростое. Для своей страсти разбушевавшаяся монашка находит наряду с amour еще полтора десятка обозначений. В кратком же пересказе этого произведения на русский язык (по объему пересказ сопоставим с оригиналом), кроме как "любовь" для обозначения ее страсти ничего иного наши выдумать так и не смогли.
Роман (а как еще определить жанр писем?), был дважды экранизирован, причем последний раз в 2009. На первый взгляд задача перелицевать "Письма" в киноформу представляется непосильной и даже нелепой. Произведение складывается из 5-ти коротких писем (ок 8000 слов). Достаточно сказать, что в 250-страничном издании писем 1973 г в серии "Литературные памятники", сами письма занимают едва 40 мелкоформатных страниц или чуть больше 1 печатного листа (даже на публикацию не тянет). Мало того, никаких событий в повествовании не происходит: бесконечные вариации на тему "вот я любила тебя, а ты меня бросил", "вчера мы вышли на прогулку и я думала, как я любила тебя, а ты меня бросил", "и еще отец прислал мне письмо, когда я размышляла о том, как я любила тебя, а ты меня бросил" (собственно говоря, если кто интересуется содержанием "Писем", то вот вам их полный пересказ).
Но авторы (некто Евгений Грин) нашли, как мне кажется, интересный ход. Молодая французская актриса португальского происхождения приезжает в Лиссабон, где она как раз должна сниматься в фильме по этим "Письмам". Сама актриса уже имела неудачный любовный опыт, чем-то сходный с опытом монахини Марианны. В Лиссабоне она попадает в водоворот событий и встреч, среди которых и рефлектирующий племянник высокопоставленного при Салазаре чиновника, и исторические и даже мифические персонажи. Все эти встречи орнаментированы шокирующими зрителя фадо (чем можно шокировать современного зрителя, я просто теряюсь в догадках; что же касается фадо -- то это не только острое португальское блюдо, но и национальный жанр, нечто отдаленно вроде нашего городского романса). В конце концов она рожает ребенка при весьма мистических обстоятельствах с многозначительным символическим намеком в конце.
Прикол фильма в том, что эти самые фадо -- диалоги -- как раз впрямую воспроизводят текст знаменитых "Писем".
Был ли эксперимент удачным сказать трудно. Американский критик называет фильм туристической джинсой, но туристической особого рода, "экзальтированного, напичканного литературными и историческими реминисценциями и переливающего интенсивной меланхолией одновременно обольстительной и странной" (перевел как мог эту белиберду: кому не нравится, попробуйте сами -- "Some of the pleasures of the film are undeniably touristic, but this is tourism of an especially exalted kind, saturated with literary and historical references and infused with a melancholy intensity that is both seductive and strange"). Напротив, немецкому рецензенту диалоги кажутся вымученными и надуманными, то есть сами "Письма" пришпилены к фильму как к корове седло.
Во всяком случае попытки такого рода мне не кажутся бесполезными. Литература, как жанр искусства умирает, кино же еще находится в зачаточном состоянии, культурное достояние, созданное литературой сохранится настолько, насколько удачно оно сможет адаптироваться в новые формы.
