Гравюра из серии "Бедствия войны"
|
|
|
Гойя. "Какая доблесть!" Гравюра из серии "Бедствия войны" |
А приступил он к своей работе в январе 1873 года, а уже к концу этого же года выпустил 4 романа (в 1874 -- пять, 1875 -- три), которые тут же раскупились читателями и расхвалились критиками: поразительная плодотворность, если учесть, что каждый роман пусть и не "Война и мир" по объему, но все же по 10-15 листов.
С "Войной и миром" "Национальные эпизоды" связывает не только это. Первые 10 романов посвящены наполеоновским войнам, а именно той героической борьбе испанцев с французами, когда руководство их страны и армия наклали в штаны и без боя отдали Наполеону страну. Однако поражение и капитуляция означали не конец, а начало войны, той героической войны, когда, по оценке Байрона,
"Давно сбежали генералы
Но не сдается рядовой".
Только мучительные трудности гораздо большие подстерегали Гальдоса, чем его русского коллегу. Лев Толстой пользовался в своей работе многочисленными источниками, в основном французской исторической науки, в меньшей степени русскоязычными (по большей части составленными на том же французском языке) материалами частных архивов. В этом смысле ему повезло: он был граф. Допустим, Чехов никогда бы не написал "Войны и мира" среди прочего, просто из-за недоступности источников.
Такие же трудности, что и гипотетического Чехова при написании исторического роман поджидали и Гальдоса. Денег на поездки во Францию и выписывании французских мемуаров его крепостные крестьяне ему не предоставили по причине своего отсутствия. В высших кругах испанской знати Бенито Перес замечен не был, так что и к частным архивам его на пушечный выстрел не подпускали. А работа если и приносили деньги, то еще больше пожирала:
"'Эпизоды' продаются в и Испании и Испанской Америке как хлеб, многие романы уже по нескольку раз переиздавались, из-за границы приходят гонорары за переводы. И тем не менее у меня нет ни песеты за душой," -- этот крик раздался, когда писателя уже нарядили в живые классики.
Добавим к тому же, что мемуарная же и историческая литература по наполеоновским войнам в Испании совершенно отсутствовала. При том, что Гальдос стремился не просто охватить внешнюю канву событий, а рассказать "о том как жили, что чувствовали и даже чем дышали простые люди". Писатель кинулся к архивным газетным подшивкам, но "Газета" (Gaceta de Madrid" выходившая в годы войн) "подробно освещала события в Турции, Московии, Трансильвании и Галиции, но зато она проявляла такую сдержанность по поводу происходившего в Мадриде, что невозможно представить себе более глупый листок". И писатель с горечью заключил: "в эпоху самовластья трудно найти в газетах даже слабое отражение повседневной жизни". Те кто хочет писать о современной или скажем советской эпохе, твердо намотайте себе эти слова на ус, чтобы потом не оперировать, как доказательствами, пожелтевшими страницами провинциальных "Правд" или официальными блогосферами.
И все же и эти листки сгодились писателю. Большим подспорьем при воссоздании атмосферы того времени оказались газетные объявления. Вторым источником стала художественная литература. В испанской литературе тогда пышно процветал костумбризм, то есть описание местных нравов, обычаев, типов. В романах, рассказах, статьях Ларры, Фернана Кабальеро (псевдоним скрывавший женщину), но особенно энциклопедического знатока мадридского мира Месонеро Романеса. К счастью, Гальдос жил еще во времена, когда не знали, что писатель собирает реальные факты, а потом их группирует для создания собственного вымышленного мира, ни чего общего не имеющего с реальным, и смело пользовался этим источником.
Ну а третьим источником был его собственный опыт -- главный источник и двигатель для любого писателя. Пусть даже и пишет он на историческую тему. Хотя и не коренной мадридец, Гальдос любил этот город. "Поступив в университет, я отличался от других тем, что почти не посещал занятий. Сбежав с лекций, бродил по улицам, площадям и переулкам, жадно наблюдал за шумной жизнью огромной и пестрой столицы". Гальдос часами простаивал в Прадо у полотен великих мастеров. Но и облазил все мадридские помойки, любил базары, не пропускал ни одного увеселения, ярмарок и балаганов. Заходил в кафе "Атеней": заметьте, там собирались и знаменитые писатели и всякая окололитературная шушера, и обсуждали часами свои проблемы, без того чтобы к ним подошел бармен и грубо одернул: "Ты че здесь сидишь и ничего не берешь". И хотя описываемые события отстояли на 60 лет от времени их создания и 30 от даты рождения автора (в ходе последующих серий этот разрыв все более уменьшался), для умеющего видеть и анализировать, много исторических фактов можно почерпнуть и из современности.
Не удивительно, что в отсутствие сколько-нибудь внятной исторической литературы по Испании XIX века, Гальдос стал у себя на родине не только прославленным писателем, но и большим историком, в отличие от Льва Толстого, историческую ценность "Войны и мира" которого давно свергли с пьедестала почета. Смешно сказать, но Карлос Васкес Архона, весьма авторитетный мастер исторической науки утверждал, что '"Национальные эпизоды' представляют собой на самом деле не романы, а исторические сочинения". Мало того, в 1925 он написал статью о "Национальных эпизодах", как историческом источнике, которая до сих пор считается обязательной при изучении того времени, и даже просочилась в Wikipedi'ю как истина в последней инстанции.
А в "Обществе Гальдоса", специально заниающего творчеством писателя (оно базируется почему-то в Англии при Шеффильдском университете и реализует обширную программу The P?rez Gald?s Editions Project, имеющую даже свой сайт -- http://www.gep.group.shef.ac.uk/index.html) открыта даже секция "Гальдос как историк".
Думается, что это все же крайность. Так многие исследователи отмечали: из гальдосовских романов выпали целые пласты истории, скажем партизанская война. Однако, тезис что роман как литературный жанр -- это не только вымышленный мир, а имеет вполне познавательное значение, мне кажется, отбрасывать на свалку истории еще рановато.
