"Вечные сюжеты"

Б. Челлини. "Жизнеописание"

"Персей"
"Рукописи не горят". Горят, еще как горят. И все же некоторый резон в этой короткой фразе есть. И Б. Челлини, словно, специально создал свое "Жизнеописание" для иллюстрации жизненности этой фразы. Когда он это делал никто не знает, но по утвердившейся версии, начата была эта рукопись ок 1557 года, и резко оборвана в 1566, причем не просто оборвана, а подвергнута самосожжению, ибо там он довольно-таки откровенно высказался о своих отношениях с г. Козимо, когда вскоре стал правителем Тосканы. Заметим, что теперь, когда все они ушли в глубокую историю, эти претензии к герцогу кажутся глупыми и ненужными для такого труда величественного труду ("и мне еще остается получить 500 золотых скудо и по сию пору, когда близится конец 1566 года").

Однако, похоже, он ее читал друзьям и знакомым и даже давал на дом, так что какие-то копии сохранились. Кроме того, и сам создал, возможно, не одну копию. По крайней мере, рукопись, обнаруженная в 1829 году, содержала пометки, сделанные его рукой.

Но к тому времени его "Жизнеописание" уже давно преобразовалось в книжную форму: первое издание его датировано аж 1728 годом. Сделано оно было в Неаполе, причем источник не сохранился. В течение XVIII века появилось еще несколько изданий, одно из которых в 1771 году перевел на английский язык Хорас Уолпол, а другое, весьма отличное от этого в 1803 на немецкий -- Гете.

Разумеется, литературоведы тщательно сравнили варианты, и обнаружили, несмотря на разность эпизодов и их последовательность в разных редакциях, почти полную идентичность по фрагментам с найденным т. н. аутентичным текстом. То есть в течение веков, многочисленные рукописи, разнясь по частям, плясали почти в одну дуду с первоисточником, не изменяя его в той части, которая попала в перепись.

Более того, в 1848 году "Жизнеописание" было издано на русском языке, в переводе с французского языка, опять же не сводимого полностью ни к изданию 1829 года, ни к более ранним. Но самое прикольное, что уже в наше время тщательный историко-филологический анализ обнаружил скрытые цитаты из Челлини в сочинениях итальянских историков XVII века Казони, падре Пуччинелли; наверное, когда покопаются подольше, обнаружат и у других. То есть рукописи живут во многом своей устойчивой, неподверженной всепобеждающей руке времени жизнью.

После гетевского перевода многие набросились на "Жизнеописания". Усердно читал их Стендаль, скопировав в "Пармской обители" детали побега Челлини, знаменитую статью-рецензию написал Шиллер, во многом поспособствовав славе гетевского перевода. Затем было много других, включая М. Твена, когда Том сравнивает свое глупое связывание простынь с тенью великого флорентинца..

Но, пожалуй, самым лучших переложением "Жизнеописания" стал роман А. Дюма "Асканио", основанный между прочим на издании 1822 года. Сравнение его текста с биографией дает прекрасную и наглядную возможность для сравнения, как изменилось повествовательное искусство с пришествием романной формы. Прежде всего возникла мотивировка. У Челлини любой эпизод соединяется со своими собратьями чисто хронологически, у фр писателя же они выстраиваются в цепочку эпизодов, каждый последующий из которых зависит от предыдущего и определяет следующий за ним. Поэтому эпизоды у Челлини без ущерба для целого можно менять местами, выбрасывать один и добавлять другие. Повествование катится несколько монотонно, и при всей яркости образов и колоритности деталей, так что к концу почти устаешь от него, в романе постоянно нарастает напряжение.

В "Асканио" же они все, как альпинисты, связаны одной веревочкой -- полетел вниз головой один -- и все рухнули в пропасть (за исключением того, конечно, что ради нагнетания листажа под гонорар писатель вставлял много лишнего, но это отслаивается от необходимого не вооруженным литературной теорией взглядом).

Хорошо это видно по кульминационному эпизоду романа: отливке статуй Юпитера-Персея (Дюма совместил эти два похожих эпизода в один). У Челлини никакой особой причины для этого действия не было: ну заказали, заплатили денег и сделал. У Дюма же мотивировкой являлась необходимость спасти своего ученика. Благодаря этому, сцена соотнесена со всем действием романа. И соответственно, каждое действие удачное или неудачное итальянского мастера создает напряжение: либо приближая спасение Асканио, либо ставя его под сомнение.

Заметим, что у Гете, который основное внимание сосредоточил не на сюжете, а на фигуре самого Бенвенуто этот эпизод вообще приобрел другое звучание: этакое своеобразный гимн в прозе творческому труду.

Таким образом роман создает совершенно новую повествовательную реальность, незнакомую автору XVI века.

Содержание

Hosted by uCoz