Так художники фильма увидели "расширяющееся пространство",
о котором трандычал А. Пуанкаре
|
|
|
Постер документального фильма М. Касуги (2009).
Так художники фильма увидели "расширяющееся пространство", о котором трандычал А. Пуанкаре |
Но Пуанкаре был также одним из творцов теории относительности, на каковой пост у нас единогласно (т. е. одним голосом, но очень важным) был избран А. Эйнштейн. Не всем в аппарате ЦК однако тот был по душе, и вот, как некая аппаратная фига в кармане, была организована данная публикация. Второй раз она вышла в 1990 г, и по существу, это-то второе издание и нужно считать главным. Так как издание 1983 года вышло очень ограниченным тиражом и не попало ни в открытую продажу, ни в общедоступные библиотеки. Была в Советском Союзе такая форма: спецраспредение, вот там-то и было похоронено издание Пуанкаре. Ну а второе пришествие пришлось на момент перестройки, книга добралась до самых до окраин, но, естественно, в горячечном газетно-телевизионном бреду, вызванном начавшейся политикой, на нее мало кто обратил внимания. Еще меньше внимания читатель уделяет ей сейчас.
Собственно говоря, эта книга является сборной солянкой из разных работ Пуанкаре, где верный своему принципу -- "Если математик за 3 часа не может объяснить любому разумному крестьянину своей теории, то грош цена такой теории" -- Пуанкаре как раз пытается донести сложнейшие математические абстракции до уровня пусть не крестьянина, но уже интеллигентного человека, это точно.
Писались это работы в исторический момент так называемого fin de siècle (рубеж XIX и XX вв -- кстати, одна из этих работ "Ценность науки" была написана в 1902, а 1903 была издана в русском переводе Умова). Наука тогда завладела безраздельно умами достаточно широких кругов не только интеллигенции, но и просто грамотных людей. "Современная наука благодаря великим новаторам нашего времени отличается той особенностью, что открывает нам новые чудесные миры. Она изменяет наши представления, взгляды, нравы, историю и самую природу нашего ума; она переделывает человеческий род. Романист должен читать только научные книги, потому что если он умеет понимать, то узнает из них, что с ним станется через сто лет, какие будут тогда у людей мысли и чувства" (Мопассан).
Было от чего мозгам съехать набекрень: удивительные открытия непотопляемым рогом изобилия выливались на неокрепшие головы широкой публики. Так, буквально на глазах родилась совершенно новая область -- ядерная физика. Начиная с 1895 года, когда Рентген открыл проникающие лучи, буквально каждый следующий год приносил ошеломляющее открытие: 1896 год - открытие явления радиоактивности, 1897 год - открытие электрона, 1898 год - открытие радия и полония, 1899 год - открытие сложного состава радиоактивного излучения.
Характерно, что люди не просто хотели восхищаться и млеть перед научными достижениями, но знать, что же такое там происходит. Выпущенная в 1880 книга французского астронома К. Фламмариона "Популярная астрономия" рекордным для того времени тиражом в 100 000 экземпляров, была распродана в течение месяца. Затем книга выдержала множество переизданий в течение десятков лет и была переведена на все основные европейские языки (включая русский в 1902, 1904). Эта книга как спусковой крючок погнала ученых объясняться с публикой по поводу своих работ (как это непохоже на ученых старой школы, типа Ньютона, который упорно писал на латыни, а больше излагал свои мысли не словами, а мудреными формулами, чтобы профанусам было не разобраться что к чему). А чуть раньше, в 1876 Фламмарионом было организовано издательство специально для популяризации науки (вернее группа, куда входят разные издательства, нечто вроде издательского проекта), где между прочим и опубликовал свои основные работы Пуанкаре.
Была и второе подспудное течение у работ французского математика. Обнажившись для всеобщего обозрения, наука вдруг оказалась голой. Глубокие червоточины раздирали самое ее нутро. К тому времени разразился и кризис физической теории, вызванный проблемой объяснения установленных на опыте свойств света и открытием радиоактивности: в частности, было обнаружено несохранение энергии при радиоактивном распаде. Большие затруднения испытывала механика, вызванные проблемой объяснения установленных на опыте свойств света: свет с одинаковой скоростью относительно неподвижного наблюдателя распространялся на движущемся объекте, куда бы тот ни двигался. Вроде если ты стоишь на перроне, а мимо "пролетают поезда" и кто-то идет по вагону, то с какой бы скоростью и в каком направлении они ни летели, тебе будет казаться, что этот кто-то прогуливается обычным шагом и даже можешь с ним поздороваться за руку на ходу.
И даже в математике, этой казалось бы, такой строгой, такой сугубо доказательной науке начались разброд и шатания. Так, появление неэвклидовых геометрий (после Лобачевского и Римана, их к концу XIX века было уже полсотни, а сегодня изобретение очередной непротиворечивой неэвклидовой геометрии стало настоящим хобби среди математиков, как любителей, так и профессионалов) опрокинуло незыблемость 5-го постулата.
"А что, -- вопрошает Пуанкаре, -- с остальными-то понятно?" Возьмите, к примеру, утверждение, вытекающее из самого первого и третьего постулатов: "Кратчайшее расстояние между двумя точками -- есть прямая". "А что такое прямая?" -- спрашивает Пуанкаре, и нигде во всей геометрии Евклида не находит другого его определения, кроме того, которое указано в самих постулатах, то есть в данном положении. То есть получается масло масленое, или как более изящно выразился шотландский философ XVIII века Юм: "Кратчайшее расстояние между двумя точками -- есть кратчайшее расстояние между двумя точками".
Попытка разобраться с трудностями без дураков, а не корчить из себя всезнайку, как это делали советские популяризаторы науки, проходит красной нитью через "О науке" Пуанкаре. К сожалению не все приняли такую позицию, и даже в среде ученых она нашла резкую оппозицию. "Вы, с одной стороны, усомнились в официальной науке, с другой стороны, вы проникли в ее бездну. Ваш труд двойной: в математике вы создали научной истине храм, доступный редким посвященным, вашими же философскими минами вы заставили взлететь на воздух часовни, вокруг которых собираются для славословия чудес самозваной религии толпы рационалистов и свободомыслящих: -- с такими словами обращается к Пуанкаре в своем публичном выступлении член Французской академии Ф. Массон и личный друг Пуанкаре. -- Какое побоище производят ваши доказательства: Аксиомы, мудрость веков, становятся там, где вы прошли, только определениями, законы - только гипотезами, а гипотезам этим вы даете только временное существование:"
Оправдать такую позицию невозможно, но понять массоново отчаяние можно. Ведь до чего дошел Пуанкаре? До утверждения, что вопрос о том, движется ли Земля вокруг Солнца или наоборот, это не более чем вопрос удобства. "Если нет абсолютного пространства, то как можно вращаться, не вращаясь по отношению к чему-либо, а с другой стороны, как могли бы мы принять заключение Ньютона и верить в абсолютное пространство?" - вопрошает он. Поэтому "утверждение 'Земля вращается' не имеет никакого смысла, ибо никакой опыт не позволит проверить его, ибо такой опыт не только не мог бы быть ни осуществлен, ни вызван смелой фантазией Жюля Верна, но даже не мог бы быть понят без противоречия".
Подобные мысли нашли горячих поклонников в среде обскурантов. Уже в начале 1908 года один теолог, магистр Боло, уверенно заявляет в газете "Матэн": "Пуанкаре, величайший математик века, считает упорство Галилея ошибочным". Смешно сказать, но когда в 1970-е гг католической церковью был затеян вопрос по реабилитации великого итальянца, многие возражали против пересмотра вердикта инквизиции на том основании, что де и Галилей был неправ, не учитывая относительного характера движения планет. Так и видишь его перед судом инквизиции, отстаивающего неподвижность солнца святых отцов, призывающих его не останавливаться на этом, а идти дальше. То есть ученые, в том числе и Пуанкаре со своими мыслями оказались невольными сторонниками церкви. Резонанс мыслей такого авторитетного ученого, как Пуанкаре, был так велик, что даже Ленин, весьма далекий от науки, вынужден был дать зарвавшемуся математику отлуп, назвав его "крупным физиком, но мелким философом". Сегодня публика уже подустала от возни ученых вокруг своих принципов, но поставленные Пуанкаре проблемы не решены до сих пор, и долго еще будут будоражить умы тех, кто невзирая на непрестижность профессии сунет свою голову в науку.
