Краткая коллекция латинских текстов
Светоний. Жизнеописания
VITA VETELLII/Вителлий
| Latin | Русский |
| I. Vitelliorum originem alii aliam et quidem diversissimam tradunt, partim veterem et nobilem, partim vero novam et obscuram atque etiam sordidam; quod ego per adulatores obtrectatoresque imperatoris Vitellii evenisse opinarer, nisi aliquanto prius de familiae condicione variatum esset. Exstat Q. Elogi ad Quintum Vitellium Divi Augusti quaestorem libellus, quo continetur, Vitellios Fauno Aboriginum rege et Vitellia, quae multis locis pro numine coleretur, ortos toto Latio imperasse; horum residuam stirpem ex Sabinis transisse Romam atque inter patricios adlectam; indicia stirpis mansisse diu viam Vitelliam ab Ianiculo ad mare usque, item coloniam eiusdem nominis, quam gentili copia adversus Aequiculos tutandam olim depoposcissent; tempore deinde Samnitici belli praesidio in Apuliam misso quosdam ex Vitellis subsedisse Nuceriae, eorumque progeniem longo post intervallo repetisse urbem atque ordinem senatorium. | 1. О происхождении рода Вителлиев передаются мнения самые разнообразные и несхожие: одни называют его древним и знатным, другие - новым, безродным и даже тёмным. Всё это можно было отнести на счёт льстецов и хулителей императора Вителлия; однако суждения об этом роде были разноречивы уже гораздо раньше. (2) Существует книжка Квинта Элогия, посвящённая Квинту Вителлию, квестору божественного Августа: в ней говорится, что Вителлии происходят от Фавна, царя аборигенов, и от Вителлии, которую во многих местах чтут, как богиню, что правили они всем Лацием и что последние их отпрыски переселились от сабинов в Рим и были причислены к патрициям. (3) Памятью об этом роде надолго осталась Вителлиева дорога от Яникул до самого моря и колония того же имени, которую они некогда взялись оборонять от эквикулов силами одного своего рода. А потом уже, когда во время самнитской войны в Апулию были посланы войска, некоторые из Вителлиев остались служить в Нуцерии, и потомство их лишь много спустя воротилось в Рим и заняло место в сенате. |
| II. Contra plures auctorem generis libertinum prodiderunt, Cassius Severus nec minus alii eundem et sutorem veteramentarium, cuius filius sectionibus et cognituris uberius compendium nanctus, ex muliere vulgari, Antiochi cuiusdam furnariam exercentis filia, equitem R. genuerit. Sed quod discrepat, sit in medio. | 2. А многие, напротив, утверждают, что род этот берёт начало от вольноотпущенника; по словам Кассия Севера, а также и других, занимался этот человек починкой старой обуви, а сын его, разбогатев на распродажах и доносах, женился на доступной женщине, дочери некоего пекаря Антиоха, и стал отцом римского всадника. Однако вдаваться в эти разногласия мы не будем. |
| Ceterum P. Vitellius domo Nuceria, sive ille stirpis antiquae sive pudendis parentibus atque avis, eques certe R. et rerum Augusti procurator, quattuor filios amplissimae dignitatis cognomines ac tantum praenominibus distinctos reliquit, Aulum Quintum Publium Lucium. Aulus in consulatu obiit, quem cum Domitio Neronis Caesaris patre inierat, praelautus alioqui famosusque cenarum magnificentia. Quintus caruit ordine, cum auctore Tiberio secerni minus idoneos senatores removerique placuisset. Publius, Germanici comes, Cn. Pisonem inimicum et interfectorem eius accusavit condemnavitque, ac post praeturae honorem inter Seiani conscios arreptus et in custodiam fratri datus scalpro librario venas sibi incidit, nec tam mortis paenitentia quam suorum obtestatione obligari curarique se passus in eadem custodia morbo periit. Lucius ex consulatu Syriae praepositus, Artabanum Parthorum regem summis artibus non modo ad conloquium suum, sed etiam ad veneranda legionum signa pellexit. Mox cum Claudio principe duos insuper ordinarios consulatus censuramque gessit. Curam quoque imperii sustinuit, absente eo expeditione Britannica; vir innocens et industrius, sed amore libertinae perinfamis, cuius etiam salivis melle commixtis, ne clam quidem aut raro sed cotidie ac palam, arterias et fauces pro remedio fovebat. Idem miri in adulando genii, prius C. Caesarem adorare ut deum instituit, cum reversus ex Syria non aliter adire ausus esset quam capite velato circumvertensque se, deinde procumbens. Claudium uxoribus libertisque addictum ne qua non arte demereretur, pro maximo numere a Messalina petit, ut sibi pedes praeberet excalciandos; detractumque socculum dextrum inter togam tunicasque gestavit assidue, nonnumquam osculabundus. Narcissi quoque et Pallantis imagines aureas inter Lares coluit. Huius et illa vox est: Saepe facias, cum Saeculares ludos edenti Claudio gratularetur. | (2) Как бы то ни было, Публий Вителлий из Нуцерии, будь он из древнего рода или от низких родителей и предков, заведомо был римским всадником и управителем имений Августа; и он оставил четырёх сыновей, достигший высшего звания, - все они носили одно родовое имя и отличались только личными: Авл, Квинт, Публий и Луций. Авл скончался в должности консула, которую занимал вместе с Домицием, отцом императора Нерона; славился он роскошью и особенно блистал великолепием пиров. Квинт лишился звания когда по воле Тиберия решено было исключить и удалить из сената нежелательных лиц. (3) Публий, приближённый Германика был обвинителем и добился осуждения Гнея Пизона, его убийцы; потом, уже после преторства, схваченный как сообщник Сеяна и отданный под надзор брату, он вскрыл себе жилы перочинным ножом; правда, после этого он позволил перевязать и лечить себя, не столько из страха смерти, сколько из-за просьб домочадцев, однако заболел и умер, не дождавшись освобождения. (4) Луций достиг консульства и был назначен наместником в Сирию; здесь он великим своим искусством заставил Артабана, парфянского царя, не только пойти на переговоры с ним, но даже воздать почёт значкам легионов. Затем при императоре Клавдии он ещё два раза был с ним консулом и один раз цензором, а во время его британского похода принимал на себя заботу о государстве. Человек он был честный и деятельный, но запятнал себя любовью к вольноотпущеннице - даже слюну её он смешивал с мёдом, чтобы лечить ею горло, как снадобьем, и не изредка или незаметно, а повседневно и при всех. (5) Отличался он и удивительным искусством льстить. Гая Цезаря он первым начал почитать как бога: вернувшись из Сирии, он, чтобы приблизиться к нему окутал голову, подошёл отвернувшись и простёрся на полу. Перед Клавдием, которым помыкали жёны и вольноотпущенницы, он также не упускал ни одного способа выслужиться: у Мессалины он попросил, как величайшей милости, позволения её разуть и, сняв с неё правую сандалию, всегда носил её на груди между тогой и туникой, то и дело целуя; золотые изображения Нарцисса и Палланта он почитал среди домашних ларов; и это он воскликнул, поздравляя Клавдия со столетними играми: "Желаю тебе ещё не раз их праздновать!" |
| III. Decessit paralysi altero die quam correptus est, duobus filiis superstitibus, quos ex Sextilia probatissima nec ignobili femina editos consules vidit, et quidem eodem ambos totoque anno, cum maiori minor in sex menses successisset. Defunctum senatus publico funere honoravit, item statuam pro rostris cum hac inscriptione: PIETATIS IMMOBILIS ERGA PRINCIPEM. | 3. Умер от паралича на другой день после удара, оставив двух сыновей от Секстилии, женщины достойной и знатной; обоих он успел увидеть коснулами, и при этом в одном и том же году, так как младший сменил старшего через шесть месяцев. Сенат почтил умершего погребением на государственный счёт и статуей на форуме с надписью: "Неколебимо верен императору". |
| IV. A. Vitellius L. filius imperator natus est VIII. Kal. Oct., vel ut quidam VII. Id. Sept., Druso Caesare Norbano Flacco cons. Genituram eius praedictam a mathematicis ita parentes exhorruerunt, ut pater magno opere semper contenderit ne qua ei provincia vivo se committeretur, mater et missum ad legiones et appellatum imperatorem pro afficto statim lamentata sit. | 4. Император Авл Вителлий, сын Луция, родился в консульство Друза Цезаря и Норбана Флакка, в восьмой день до октябрьских календ, а по другим сведениям - в седьмой день до сентябрьских ид. Гороскоп его, составленный астрологами, привёл его родителей в такой ужас, что отец его с тех пор неотступно заботился, чтобы сын, хотя бы при его жизни, не получал назначения в провинцию, а мать при вести о том, что он послан к легионам и провозглашён императором, стала оплакивать его как погибшего. |
| Pueritiam primamque adulescentiam Capreis egit inter Tiberiana scorta, et ipse perpetuo spintriae cognomine notatus existimatusque corporis gratia initium et causa incrementorum patri fuisse; sequenti quoque aetate omnibus probris contaminatus, praecipuum in aula locum tenuit, Gaio per aurigandi, Claudio per aleae studium familiaris, sed aliquanto Neroni acceptior, cum propter eadem haec, tum peculiari merito, quod praesidens certamini Neroneo cupientem inter citharoedos contendere nec quamvis flagitantibus cunctis promittere audentem ideoque egressum theatro revocaverat, quasi perseverantis populi legatione suspecta, exorandumque praebuerat. | (3) Детство и раннюю юность провёл он на Капри среди любимчиков императора Тиберия, и на всю жизнь сохранил позорное прозвище Спинтрия; думали даже, что именно красота его лица была причиной и началом возвышения его отца. В последующие годы, по-прежнему запятнанный всеми пороками, он достиг важного положения при дворе. Близок он был и Гаю - за любовь к скачкам, и Клавдию - за любовь к игре, а более всего Нерону - отчасти за то же самое, отчасти же за особую услугу: распоряжаясь на Нероновых играх, он увидел, что Нерон очень хочет выступить в состязании кифаредов, но не решается уступить общим просьбам и готов уйти из театра; тогда он остановил его, словно по неотступному требованию народа, и этим дал возможность его уговорить. |
| V. Trium itaque principium indulgentia non solum honoribus verum et sacerdotiis amplissimis auctus, proconsulatum Africae post haec curamque operum publicorum administravit et voluntate dispari et existimatione. In provincia singularem innocentiam praestitit biennio continuato, cum succedenti fratri legatus substitisset; at in urbano officio dona atque ornamenta templorum subripuisse et commutasse quaedam ferebatur, proque auro et argento stagnum et aurichalcum supposuisse. | 5. Снискав таким образом милость трёх правителей, он был удостоен и почётных должностей, и высших жреческих санов, а после этого был проконсулом в Африке и попечителем общественных построек. Но на этих местах и дела его, и молва о нём были разные: провинцией он управлял с редкой добросовестностью целых два года, так как на второй год он остался легатом при брате, а на столичной должности, по рассказам, он похищал из храмов приношения и украшения или подменял их, ставя вместо золота и серебра олово и жёлтую медь. |
| VI. Vxorem habuit Petroniam consularis viri filiam, et ex ea filium Petroniarum captum altero oculo. Hunc heredem a matre sub condicione institutum, si de potestate patris exisset, manu emisit brevique, ut creditum est, interemit, insimulatum insuper parricidii et quasi paratum ad scelus venenum ex conscientia hausisset. Duxit mox Galeriam Fundanam praetorio patre ac de hac quoque liberos utriusque sexus tulit, sed marem titubantia oris prope mutum et elinguem. | 6. Женат он был на Петронии дочери консуляра, и имел от неё сына Петрониана, незрячего на один глаз. Мать оставила его наследником под условием выхода из-под отцовской власти: он отпустил сына, а вскоре, как полагают, отравил его, уверяя вдобавок, что это сын покушался на отцеубийство, но от угрызений совести сам выпил яд, предназначенный отцу. Потом он женился на Галерии Фундане, дочери бывшего претора, и она родила ему мальчика и девочку, но мальчик заикался так, что казался косноязычным и немым. |
| VII. A Galba in inferiorem Germaniam contra opinionem missus est. Adiutum putant T. Vinii suffragio, tunc potentissimi et cui iam pridem per communem factionis Venetae conciliatus esset: nisi quod Galba prae se tulit, nullos minus metuendos quam qui de solo victu cogitante, ac posse provincialibus copiis profundam gulam eius expleri, ut cuivis evidens sit contemptu magis qua gratia electum. Satis constat exituro viaticum defuisse, tanta egestate rei familiaris, ut uxore et liberis, quos Romae relinquebat, meritorio cenaculo abditis, domum in reliquam partem anni ablocaret, utque ex aure matris detractum unionem pigneraverit ad itineris impensas. Creditorum quidem praestolantium ac detinentium turbam et in iis Sinuessanos Formianosque, quorum publica vectigalia interverterat, non nisi terrore calumniae amovit, cum libertino cuidam acerbius debitum reposcenti iniuriarum formulam, quasi calce ab eo percussus, intendisse nec aliter quam extorti quinquaginta sestertiis remisisset. | 7. Гальба назначил его в Нижнюю Германию неожиданно. Полагают, что Вителлию помог поддержкой Тит Виний, с которым он давно был близок по общему пристрастию к "синим" в цирке, и который в это время был в большей силе. Однако сам Гальба заявлял, что меньше всего приходится бояться тех, кто помышляет только о еде, и что, может быть, богатства провинции насытят его бездонную глотку, - так что всякому ясно, что назначение Вителлию было дано не столько из милости, сколько из презрения. (2) Известно, что и на дорогу у него не было денег: он жил в такой нужде, что для жены и детей, оставленных в Риме, снял какой-то чердак, а весь свой дом отдал в наём; на путевые расходы он должен был заложить жемчужину из серьги матери. Заимодавцы толпою осаждали его и не выпускали - среди них были и жители Формий и Синуэссы, городов, с которых он взыскал налог в свою пользу, - и он отделался от них лишь припугнув их клеветой: одного вольноотпущенника, особенно ретиво требовавшего платежа, он потребовал к ответу за оскорбление действием, уверяя, будто бы тот ударил его ногой, и отступился не раньше, чем сорвал с него пятьдесят тысяч сестерциев. |
| Advenientem male animatus erga principem exercitus pronusque ad res novas libens ac supinis manibus excepit, velut dono deum oblatum, ter consulis filium, aetate integra, facili ac prodigo animo. Quam veterem de se persuasionem Vitellius recentibus etiam experimentis auxerat, tota via caligatorum quoque militum obvios exosculans, perque stabula ac deversoria mulionibus ac viatoribus praeter modum comis, ut mane singulos iamne iantassent sciscitaretur seque fecisse ructu quoque ostenderet. | (3) Войско, и без того враждебное императору и склонное к мятежу, встретило его с ликованием, простирая руки к небу: новый начальник, сын троекратного консула сам в цвете лет, любезный и щедрый, казался даром богов. Это давнее мнение Вителлий подкрепил новыми доказательствами: по дороге он целовался при встрече даже с простыми солдатами, на постоялых дворах и харчевнях был на диво любезен и с попутчиками и с погонщиками, а по утрам даже расспрашивал каждого, завтракал ли он, и рыгал, чтобы показать, что сам-то он уже позавтракал. |
| VIII. Castra vero ingressus nihil cuiquam poscenti negavit atque etiam ultro ignominiosis notas, reis sordes, damnatis supplicia dempsit. | 8. А вступив в лагерь, он уже никому ни в чём не отказывал, и сам освобождал провинившихся от бесчестия, ответчиков от обвинений, осуждённых от наказаний. |
| Quare vixdum mense transacto, neque die neque temporis ratione habita, ac viam vespere, subito a militibus e cubiculo raptus, ita ut erat, in veste domestica, imperator est consalutatus circumlatusque per celeberrimos vicos, strictum Divi Iuli gladium tenens, detractum delubro Martis atque in prima gratulatione porrectum sibi a quodam; nec ante in praetorium rediit quam flagrante triclinio ex conceptu camini, cum quidem consternatis et quasi omine adverso anxiis omnibus, "Bono," inquit, "animo estote! nobis adluxit," nullo sermone alio apud milites usus. Consentiente deinde etiam superioris provinciae exercitu, qui prius a Galba ad senatum defecerat, cognomen Germanici delatum ab universis cupide recepit, Augusti distulit, Caesaris in perpetuum recusavit. | Поэтому не прошло и месяца, как солдаты, невзирая ни на день, ни на час, однажды вечером вытащили вдруг его из спальни, приветствовали императором и понесли по самым людным сёлам. В руках он держал меч божественного Юлия из святилища Марса, поданный кем-то при первых поздравлениях. (2) В свою палатку он вернулся лишь тогда, когда в столовой вспыхнул пожар от очага: все были в тревоге, словно испуганные недобрым знаком, но он воскликнул: "Смелей! Этот свет - для нас!" - и это была единственная его речь к солдатам. Войска Верхней провинции поддержали его - они ещё раньше покинули Гальбу во имя сената; и тогда по общей просьбе он с готовностью принял прозвище Германика, имя Августа отложил, а имя Цезаря отверг навсегда. |
| IX. Ac subinde caede Galbae adnuntiata, compositis Germanicis rebus, partitus est copias, quas adversus Othonem praemitteret, quasque ipse perduceret. Praemisso agmine laetum evenit auspicium, siquidem a parte dextra repente aquila advolavit, lustratisque signis ingressos viam sensim antecessit. At contra ipso movente, statuae equestres, cum plurifariam ei ponerentur, fractis repente cruribus pariter corruerunt, ac laurea, quam religiosissime circumdederat, in profluentem excidit; mox Viennae pro tribunali iura reddenti gallinaceus supra umerum ac deinde in capite astitit. Quibus ostentis par respondit exitus; nam confirmatum per legatos suo imperium per se retinere non potuit. | 9. Вскоре стало известно об убийстве Гальбы - и тогда он, уладив германские дела, разделил свои войска, чтобы часть их отправить вперёд против Отона, часть повести самому. Передовое войско выступило с добрым знаменьем - с правой стороны вдруг появился орёл, покружился над их значками и медленно полетел впереди легионов; и напротив когда выступил он сам, то воздвигнутые ему повсюду конные статуи все внезапно рухнули с перебитыми ногами, а лавровый венок, торжественно им надетый, свалился в поток; и затем в Виенне, когда он правил суд с возвышения, на плечо ему и потом на голову сел петух. Предзнаменованиям соответствовал исход: легаты завоевали ему власть, но сам он удержать её не смог. |
| X. De Betriacensi victoria et Othonis exitu, cum adhuc in Gallia esset, audiit, nihilque cunctatus, quidquid praetorianarum cohortium fuit, ut pessimi exempli, uno exauctoravit edicto iussas tribunis tradere arma. Centum autem atque viginti, quorum libellos Othoni datos intervenerat exposcentium praemium ob editam in caede Galbae operam, conquiri et supplicio adfici imperavit, egregie prorsus atque magnifice et ut summi principis spem ostenderet, nisi cetera magis ex natura et priore vita sua quam ex imperii maiestate gessisset. Namque itinere inchoato, per medias civitates ritu triumphantium vectus est, perque flumina delicatissimis navigiis et variarum genere redimit, inter profusissimos obsoniorum apparatus, nulla familiae aut militis disciplina, rapinas ac petulantiam omnium in iocum vertens; qui non contenti epulo ubique publice praebito, quoscumque libuisset in libertatem asserebant, verbera et plagas, saepe vulnera, nonnumquam necem repraesentantes adversantibus. Vtque campos, in quibus pugnatum est, adiit, abhorrentis quosdam cadaverum tabem detestabili voce confirmare ausus est, optime olere occisum hostem et melius civem. Nec eo setius ad leniendam gravitatem odoris plurimum meri propalam hausit passimque divisit. Pari vanitate atque insolentia lapidem memoriae Othonis inscriptum intuens, dignum eo Mausoleo ait, pugionemque, quo is se occiderat, in Agrippinensem coloniam misit Marti dedicandum. In Appennini quidem iugis etiam pervigilium egit. | 10. О победе при Бетриаке и о гибели Отона он услыхал ещё в Галлии. Без промедления, одним эдиктом он распустил все преторианские когорты как подавшие дурной пример, приказал им сдать оружие трибунам; а обнаружив, что сто двадцать человек подали Отону прошение о награде за помощь при убийстве Гальбы, он велел всех разыскать и казнить. Бесспорно, поступки эти были достойные и прекрасные, и позволяли надеяться, что он будет великим правителем; однако остальные его дела больше отвечали былой его жизни и нраву, нежели величию власти. (2) Так, едва выступив в поход, он проходил по городам как триумфатор, плыл по рекам на великолепных, разубранных пёстрыми венками ладьях, среди обильной и лакомой снеди, не заботясь о порядке ни при дворе, ни в войске, любые грабежи и насилия обращая в шутку; а между тем его спутники, не довольствуясь угощеньями, которые повсюду устраивал для них народ, забавлялись тем, что отпускали на волю чужих рабов, а тех, кто вмешивался, били колотили, нередко ранили, а то и убивали. (3) Когда достигли поля, где было сражение, и кто-то ужаснулся гниющими трупами, он нагло подбодрил его гнусными словами: "Хорошо пахнет труп врага, а ещё лучше - гражданина!" Тем не менее, чтобы не слышать тяжкий запах он и сам при всех напился чистого вина, и велел поднести остальным. С такой же тщеславной надменностью произнёс он, взглянув на камень с надписью в память Отона: "Вот достойный его мавзолей!", а кинжал, которым тот убил себя, велел отправить в Колонию Агриппину и посвятить Марсу. А в Апеннинских горах справил он даже ночное празднество. |
| XI. Vrbem denique ad classicum introiit paludatus ferroque succinctum, inter signa atque vexilla, sagulatis comitibus, ac detectis commilitonum armis. Magis deinde omni divino humanoque iure neglecto, Alliensi die pontificatum maximum cepit, comitia in decem annos ordinavit seque perpetuum consulem. Et ne cui dubium foret, quod exemplar regendae rei p. eligeret, medio Mario campo adhibita publicorum sacerdotum frequentia inferias Neroni dedit ac sollemni convivio citharoedum placentem palam admonuit, ut aliquid et de dominico diceret, inchoantique Neroniana cantica primus exultans etiam plausit. | 11. В Рим он вступил при звуках труб, в воинском плаще, с мечом на поясе, среди знамён и значков, его свита была в походной одежде, солдаты с обнажёнными клинками. (2) Затем, всё более и более дерзко попирая законы богов и людей, он в день битвы при Аллии принял сан великого понтифика, должностных лиц назначил на десять лет вперёд, а себя объявил пожизненным консулом. И чтобы не оставалось никакого сомнения, кто будет его образцом в управлении государством, он средь Марсова боля, окружённый толпой государственных жрецов, совершил поминальные жертвы по Нерону, а на праздничном пиру, наслаждаясь пением кифареда, он при всех попросил его исполнить что-нибудь из хозяина, и когда тот начал песню Нерона, он первый стал ему хлопать, и даже подпрыгивал от радости. |
| XII. Talibus principiis, magnam imperii partem non nisi consilio et arbitrio vilissimi cuiusque histrionum et aurigarum administravit, et maxime Asiatici liberti. Hunc adulescentulum mutua libidinem constupratum, mox taedio profugum cum Puteolis poscam vendentem reprehendisset, coiecit in compedes statimque solvit et rursus in deliciis habuit; iterum deinde ob nimiam contumaciam et furacitatem gravatus circumforano lanistae vendidit dilatumque ad finem numeris repente subripuit, et provincia demum accepta manumisit, ac primo imperii die aureis donavit anulis super cenam, cum mane, rogantibus pro eo cunctis, detestatus esset severissime talem equestris ordinis maculam. | 12. Таково было начало; затем он стал властвовать почти исключительно по прихоти и воле самых негодных актёров и возниц, особенно же - отпущенника Азиатика. Этого юношу он опозорил взаимным развратом; тому это скоро надоело, и он бежал; Вителлий поймал его в Путеолах, где он торговал водой с уксусом, заковал в оковы, тут же выпустил и снова взял в любимчики; потом, измучась его строптивостью и вороватостью, он продал его бродячим гладиаторам, но, не дождавшись конца зрелища и его выхода, опять его у них похитил. Получив назначение в провинцию, он, наконец, дал ему вольную, а в первый же день своего правления за ужином пожаловал ему золотые перстни, хотя ещё утром все его об этом просили, а он возмущался мыслью о таком оскорблении всаднического сословия. |
| XIII. Sed vel praecipue luxuriae saevitiaque deditus, epulas trifariam semper, interdum quadrifariam dispertiebat, in ientacula et prandia et cenas comissationesque, facile omnibus sufficiens vomitandi consuetudine. Indicebat autem aliud alii eadem die, nec cuiquam minus singuli apparatus quadringenis milibus nummum constituerunt. | 13. Но больше всего отличался он обжорством и жестокостью. Пиры он устраивал по три раза в день а то и по четыре - за утренним завтраком, дневным завтраком, обедом и ужином; и на всё его хватало, так как всякий раз он принимал рвотное. В один день он напрашивался на угощение в разное время к разным друзьям, и каждому такое угощение обходилось не меньше, чем в четыреста тысяч. |
| Famosissima super cetera fuit cena data ei adventicia a fratre, in qua duo milia lectissimorum piscium, septem avium apposita traduntur. Hanc quoque exsuperavit ipse dedicatione patinae, quam ob immensam magnitudinem clipeum Minervae polioychoy dictitabat. In hac scarorum iocinera, phasianorum et pavorum cerebella, linguas phoenicopterum, murenarum lactes a Parthia usque fretoque Hispanico per navarchos ac triremes petitarum, commiscuit. Vt autem homo non profundae modo sed intempestivae quoque ac sordidae gulae, ne in sacrificio quidem umquam aut itinere ullo temperavit, quin inter altaria ibidem statim viscus et farra paene rapta e foco manderet, circaque viarum popinas fumantia obsonia, vel pridiana atque semesa. | (2) Самым знаменитым был пир, устроенный в честь его прибытия братом: говорят, в нём было подано отборных рыб две тысячи и птиц семь тысяч. Но сам он затмил и этот пир, учредив такой величины блюдо, что сам называл его "щитом Минервы градодержицы". Здесь были смешаны печень рыбы скара, фазаньи и павлиньи мозги, языки фламинго, молоки мурен, за которыми он рассылал корабли и корабельщиков от Парфии до Испанского пролива. (3) Не зная от чревоугодия меры, не знал он в нём ни поры, ни приличия - даже при жертвоприношении, даже в дороге не мог он удержаться; тут же, у алтаря хватал он и поедал чуть ли не из огня куски мяса и лепешек, а по придорожным харчевням не брезговал и тамошней продымленной снедью, будь то хотя бы вчерашние объедки. |
| XIV. Pronus vero ad cuiuscumque et quacumque de causa necem atque supplicium, nobiles viros, condiscipulos et aequales suos, omnibus blanditiis tantum non ad societatem imperii adlicefactos vario genere fraudis occidit; etiam unum veneno manu sua porrecto in aquae frigidae potione, quam is adfectus febre poposcerat. Tum faeneratorum et stipulatorum publicanorumque, qui umquam se aut Romae debitum aut in via portorium flagitassent, vix ulli pepercit; ex quibus quendam in ipsa salutatione supplicio traditum statimque revocatum, cunctis clementiam laudantibus, coram interfici iussit, velle se dicens pascere oculos; alterius poenae duos filios adiecit deprecari pro patre conatos. Sed et equitem R. proclamantem, cum raperetur ad poenam: Heres meus es, exhibere testamenti tabulas coegit, utque legit coheredem sibi libertum eius ascriptum, iugulari cum liberto imperavit. Quosdam et de plebe ob id ipsum, quod Venetae factioni clare male dixerant, interemit, contemptu sui et nova spe id ausos opinatus. Nullis tamen infensior quam vernaculis et mathematicis, ut quisque deferretur, inauditum capite puniebat exacerbatus, quod post edictum suum, quo iubebat intra Kal. Oct. urbe Italiaque mathematici excederent, statim libellus propositus est, et Chaldaeos edicere, bonum factum, ne Vitellius Germanicus intra eundem Kalendarum diem usquam esset. Suspectus et in morte matris fuit, quasi aegrae praeberi cibum prohibuisset, vaticinante Chatta muliere, cui velut oraculo adquiescebat, ita demum firmiter ac diutissime imperaturum, si superstes parenti extitisset. Alii tradunt ipsam taedio praesentium et imminentium metu venenum a filio impetrasse, haud sane difficulter. | 14. Наказывать и казнить кого угодно и за что угодно было для него наслаждением. Знатных мужей, своих сверстников и однокашников, он обхаживал всяческими заискиваниями, чуть ли не делился с ними властью, а потом различными коварствами убивал. Одному он даже своими руками подал отраву в холодной воде, когда тот в горячке просил пить. (2) Из отпущенников заимодавцев, менял которые когда-нибудь взыскивали с него в Риме долг или в дороге пошлину, вряд ли он хоть кого-нибудь оставил в живых. Одного из них он отправил на казнь в ответ на приветствие, тотчас потом вернул и, между тем как все восхваляли его милосердие, приказал заколоть его у себя на глазах, - "Я хочу насытить взгляд"28, - промолвил он. За другого просили двое его сыновей, он казнил их вместе с отцом. (3) Римский всадник, которого тащили на казнь, крикнул ему: "Ты мой наследник!" - он велел показать его завещание, увидел в нём своим сонаследником вольноотпущенника и приказал казнить всадника вместе с вольноотпущенником. Несколько человек из простонародья убил он только за то, что они дурно отзывались о "синих" в цирке: в этом он увидел презрение к себе и надежду на смену правителей. (4) Но больше всего он злобствовал против насмешников и астрологов и по первому доносу любого казнил без суда: его приводило в ярость подметное письмо, появлявшееся после его эдикта об изгнании астрологов из Рима и Италии к календам октября: "В добрый час, говорят халдеи! А Вителлию Германику к календам октября не быть в живых"30. (5) Подозревали его даже в убийстве матери: думали, что он во время болезни не давал ей есть, потому что женщина из племени хаттов, которой он верил, как оракулу, предсказала ему, что власть его лишь тогда будет твёрдой и долгой, если он переживёт своих родителей. А другие рассказывают, будто она сама, измучась настоящим и страшась будущего, попросила у сына яду и получила его без всякого труда. |
| XV. Octavo imperii mense desciverunt ab eo exercitus Moesiarum atque Pannoniae, item ex transmarinis Iudaicus et Syriaticus, ac pars in absentis, pars in praesentis Vespasiani verba iurarunt. Ad retinendum ergo ceterorum hominum studium ac favorem, nihil non publice privatimque nullo adhibito modo largitus est. Delectum quoque ea condicione in urbe egit, ut voluntatis non modo missionem post victoriam, sed etiam veteranorum iustaque militiae commoda polliceretur. Vrgenti deinde terra marique hosti hinc fratrem cum classe ac tironibus et gladiatorum manu opposuit, hinc Betriacenses copias et duces; atque ubique aut superatus aut proditus, salutem sibi et milites sestertium a Flavio Sabino Vespasiani fratre pepigit; | 15. На восьмом месяце правления против него возмутились войска в Мёзии и Паннонии, а потом и за морем, в Иудее и Сирии: частью заочно, частью лично они присягнули Веспасиану. Чтобы сохранить верность и расположения остального народа, он не жалел уже никаких, ни своих, ни государственных средств. Объявляя в Риме воинский набор, он обещал добровольцам после победы не столько отставку, но даже награды, какие лишь ветераны получали за полный выслуженный срок. (2) Враг наступал по суше и по морю, он отправил против него с моря своего брата с флотом, новобранцами и отрядом гладиаторов, а с суши - полководцев и войска, победившие при Бетриаке. Но повсюду он был или разбит, или предан; и тогда, обратясь к Флавию Сабину, брату Веспасиана, он выговорил себе жизнь и сто миллионов сестерциев. |
| statimque pro gradibus Palati apud frequentes milites, cedere se imperio quod invitus recepisset professus, cunctis reclamantibus rem distulit ac nocte interposita primo diluculo sordidatus descendit ad rostra multisque cum lacrimis eadem illa, verum e libello testatus est. Rursus interpellante milite ac populo et ne deficeret hortante omnesque operam suam certatim pollicente, animum resumpsit Sabinumque et reliquos Flavianos nihil iam metuentis vi subita in Capitolium compulit, succensoque templo Iovis Optimi Maximi oppressit, cum et proelium et incendium e Tiberiana prospiceret domo inter epulas. | Со ступеней дворца он тотчас объявил толпе воинов, что слагает с себя власть, принятую против воли. Поднялся возмущённый крик, и разговор пришлось отложить. Прошла ночь; на рассвете в скорбной одежде он вышел на ростральную трибуну и с горькими слезами повторил то же самое, но уже по написанному. (3) Вновь воины и народ его прервали, призывая его мужаться и наперебой предлагая свою помощь. Тогда он воспрял духом: напав врасплох на Сабина и других флавианцев, считавших себя в безопасности, он оттеснил их на Капитолий, поджёг пламенем храм Юпитера Благого и Величайшего, и всех уничтожил, а сам смотрел на битву и пожар из дворца Тиберия, пируя. |
| Non multo post paenitens facti et in alios culpam conferens, vocata contione iuravit coegitque iurare et ceteros, nihil sibi antiquius quiete publica fore. Tunc solutum a latere pugionem consuli primum, deinde illo recusante magistratibus ac mox senatoribus singulis porrigens, nullo recipiente, quasi in aede Concordiae positurus abscessit. Sed quibusdam adclamantibus ipsum esse Concordiam, rediit nec solum retinere se ferrum affirmavit, verum etiam Concordiae recipere cognomen; suasitque senatui, ut legatos cum virginibus Vestalibus mitterent pacem aut certe tempus ad consultandum petituros. | Но немного спустя он уже сожалел о содеянном. Чтобы свалить вину на других, он созвал сходку и перед нею сам поклялся и других заставил поклясться, что для него нет ничего священнее общественного спокойствия. (4) Потом он снял с себя кинжал и подал его сперва консулу, потом, когда тот не взял, - должностным лицам, потом, поодиночке, - сенаторам; никто не принял кинжала, и он пошёл прочь, словно желая посвятить его в храм Согласия; но кто-то закричал: "ты сам - Согласие!", и он вернулся, заявляя, что кинжал оставит у себя и примет отныне прозвище Согласие. А сенату он предложил отправить послов и девственных весталок с просьбой о мире или хотя бы о сроке для переговоров. |
| XVI. Postridie responsa opperienti nuntiatum est per exploratorem hostes appropinquare. Continuo igitur abstrusus gestatoria sella, duobus solis comitibus, pistore et coco, Aventinum et paternam domum clam petit, ut inde in Campaniam fugeret; mox levi rumore et incerto, tamquam pax impetrata esset, referri se in Palatium passus est. Vbi cum deserta omnia repperisset, dilabentibus et qui simul erant, zona se aureorum plena circumdedit confugitque in cellulam ianitoris, religato pro foribus cane lectoque et culcita obiectis. | 16. На следующий день он ожидал ответа, как вдруг лазутчик принёс весть, что враги приближаются. Тотчас он спрятался в качалке и с двумя только спутниками - это были пекарь и повар - тайно поспешил в отцовский дом на Авентин, чтобы оттуда бежать в Кампанию. Но тут пронёсся слух, пустой и неверный будто удалось добиться мира, и он позволил отнести себя обратно во дворец. Здесь всё уже было брошено, люди его разбежались; тогда он надел пояс, набитый золотом, и спрятался в коморке привратника, привязав у дверей собаку и загородив дверь кроватью и тюфяком. |
| XVII. Irruperant iam agminis antecessores ac nemine obvio rimabantur, ut fit, singula. Ab is extractus e latebra, sciscitantes quis esset (nam ignorabatur) et ubi esset Vitellium sciret, mendacio elusit; deinde agnitus rogare non destitit, quasi quaedam de salute Vespasiani dicturus, ut custodiretur interim vel in carcere, donec religatis post terga manibus, iniecto cervicibus laqueo, veste discissa seminudus in forum tractus est inter magna rerum verborumque ludibria | 17. Передовые солдаты уже ворвались во дворец и, никого не застав, принялись, как водится, шарить повсюду. Они вытащили его из убежища и стали допрашивать, кто он и не знает ли он, где Вителллий, - они не знали его в лицо. Он солгал и вывернулся, но скоро был узнан; тогда он стал кричать без умолку, чтобы его оставили пока под стражей, хотя бы в тюрьме - он что-то скажет, важное для жизни Веспасиана. Наконец, связав ему руки за спиною, с петлёй на шее, в разодранной одежде, полуголого, его поволокли на форум. |
| per totum viae Sacrae spatium, reducto coma capite, ceu noxii solent, atque etiam mento mucrone gladii subrecto, ut visendam praeberet faciem neve summitteret; quibusdam stercore et caeno incessentibus, aliis incendiarium et patinarium vociferantibus, parte vulgi etiam corporis vitia exprobrante; erat enim in eo enormis proceritas, facies rubida plerumque ex vinulentia, venter obesus, alterum ferum subdebile impulsu olim quadrigae, cum auriganti Gaio ministratore exhiberet. Tandem apud Gemonias minutissimis ictibus excarnificatus atque confectus et inde unco tractus in Tiberim. | По всей Священной дороге народ осыпал его издевательствами не жалея ни слова, ни дела: за волосы ему оттянули голову назад, как всем преступникам, под подбородок подставили острие меча, чтобы он не мог опустить лицо, и всем было его видно; (2) одни швыряли в него грязью и навозом, другие обзывали обжорой и поджигателем, третьи в толпе хулили в нём даже его телесные недостатки. Действительно, был он огромного роста, с красным от постоянного пьянства лицом, с толстым брюхом со слабым бедром, которым он когда-то ушибся о колесницу, прислуживая на скачках Гаю. Наконец, в Гемониях его истерзали и прикончили мелкими ударами, а оттуда крюком сволокли в Тибр. |
| XVIII. Periit cum fratre et filio anno vitae septimo quinquagesimo; nec fefellit coniectura eorum qui augurio, quod factum ei Viennae ostendimus, non aliud portendi praedixerant, quam venturum in alicuius Gallicani hominis potestatem; siquidem ab Antonio Primo adversarum partium duce oppressus est, cum Tolosae nato cognomen in pueritia Becco fuerat; id valet gallinacei rostrum. | 18. Погиб он вместе с братом и сыном на пятьдесят восьмом году жизни. И не обманулись в догадках те, кто по вещему случаю в Виенне, нами уже упомянутому, предрекли ему попасть в руки какого-то человека из Галлии: в самом деле погубил его Антоний Прим, неприятельский полководец, родом из Толозы, которого в детстве звали "Беккон", что означает "петуший клюв". |
Граммтаблицы | Грамматика латинского языка | Латинские тексты
