| а) одиночество философа | |
| Methinks I am like a man, who having struck on many shoals, and having narrowly escaped shipwreck in passing a small frith, has yet the temerity to put out to sea in the same leaky weather-beaten vessel, and even carries his ambition so far as to think of compassing the globe under these disadvantageous circumstances. | Мне кажется, что я подобен человеку, который, несколько раз наткнувшись на мель и едва избежав кораблекрушения при прохождении через небольшой пролив, тем не менее, отваживается выйти в море на той же самой утлой, потрепанной бурей ладье и даже питает честолюбивый замысел пуститься при столь неблагоприятных обстоятельствах в кругосветное плавание. |
| My memory of past errors and perplexities, makes me diffident for the future. The wretched condition, weakness, and disorder of the faculties, I must employ in my enquiries, encrease my apprehensions. And the impossibility of amending or correcting these faculties, reduces me almost to despair, and makes me resolve to perish on the barren rock, on which I am at present, rather than venture myself upon that boundless ocean, which runs out into immensity. | Воспоминание о моих прошлых ошибках и недоумениях возбуждает во мне недоверие к будущему. Печальное состояние, слабость и беспорядочность способностей, которыми я должен пользоваться при своих исследованиях увеличивают мои опасения, а невозможность улучшить или исправить эти способности приводит меня почти в отчаяние, и я решаюсь скорее погибнуть на бесплодной скале, занимаемой мной в настоящее время, чем отважиться выйти и неизмеримый океан, слипающийся с беспредельностью. |
| This sudden view of my danger strikes me with melancholy; and as it is usual for that passion, above all others, to indulge itself; I cannot forbear feeding my despair, with all those desponding reflections, which the present subject furnishes me with in such abundance. | Внезапное обнаружение грозящей мне опасности повергает меня в меланхолию, а так как обычно именно этот аффект больше всех остальных потворствует себе самому, то я невольно питаю свое отчаяние безнадежными мыслями, которые в таком изобилии доставляет мне занимающий меня вопрос. |
| I am first affrighted and confounded with that forelorn solitude, in which I am placed in my philosophy, and fancy myself some strange uncouth monster, who not being able to mingle and unite in society, has been expelled all human commerce, and left utterly abandoned and disconsolate. | Прежде всего, приводит в ужас и смущение то безнадежное одиночество, па которое обрекает меня моя философская система, и я кажусь самому себе каким-то странным, невиданным чудищем, которое, не сумев поладить и слиться с обществом, было лишено всякого общения с людьми и брошено па произвол судьбы, одинокое и безутешное. |
| Fain would I run into the crowd for shelter and warmth; but cannot prevail with myself to mix with such deformity. I call upon others to join me, in order to make a company apart; but no one will hearken to me. Every one keeps at a distance, and dreads that storm, which beats upon me from every side. | Ища прибежища и участия, я желал бы смешаться с толпой, но не решаюсь на это в сознании своего уродства; я взываю к людям, приглашая их составить со мной отдельный кружок, по никто не хочет меня слушать. Все держатся от меня в отдалении, опасаясь бури, порывы которой со всех сторон налетают на меня. |
| I have exposed myself to the enmity of all metaphysicians, logicians, mathematicians, and even theologians; and can I wonder at the insults I must suffer? I have declared my disapprobation of their systems; and can I be surprized, if they should express a hatred of mine and of my person? When I look abroad, I foresee on every side, dispute, contradiction, anger, calumny and detraction. When I turn my eye inward, I find nothing but doubt and ignorance. | Я возбудил против себя неприязнь всех метафизиков, логиков, математиков и даже богословов; пристало ли мне после этого удивляться, что меня осыпают оскорблениями? Я выразил неодобрение их системам; могу ли я удивляться, если они отнесутся с ненавистью к моей системе и ко мне самому? Озираясь вокруг, я отовсюду ожидаю возражений, противоречий, гнева, клеветы и по отношении: обратив же взор внутрь себя, не нахожу ничего, кроме сомнения и неведения. |
| б) невозможность мыслить по-другому | |
| All the world conspires to oppose and contradict me; though such is my weakness, that I feel all my opinions loosen and fall of themselves, when unsupported by the approbation of others. Every step I take is with hesitation, and every new reflection makes me dread an error and absurdity in my reasoning. | Весь мир сговорился возражать и противоречить мне; а между тем слабость моя такова, что я чувствую, как все мои мнения сами по себе становятся шаткими и отпадают, не встретив поддержки в одобрении других людей. Каждый мой шаг сопряжен с колебаниями, а при каждом новом размышлении я опасаюсь допустить ошибки и нелепости в своих заключениях. |
| For with what confidence can I venture upon such bold enterprises, when beside those numberless infirmities peculiar to myself, I find so many which are common to human nature? Can I be sure, that in leaving all established opinions I am following truth; and by what criterion shall I distinguish her, even if fortune should at last guide me on her foot-steps? | И действительно, могу ли я доверчиво отважиться па такое смелое предприятие, когда кроме бесчисленных слабостей, присущих мне лично, я нахожу много и таких, которые свойственны человеческой природе вообще? Могу ли я быть уверен, что, отрешившись от всех установленных мнений, следую истине, и с помощью какою критерия я распознал бы ее, если бы судьба, наконец, навела меня на ее след? |
| After the most accurate and exact of my reasonings, I can give no reason why I should assent to it; and feel nothing but a strong propensity to consider objects strongly in that view, under which they appear to me. | После самого точного и тщательного рассуждения я не могу указать оснований, по которым должен согласиться с ним, и не чувствую ничего, кроме сильной склонности ярко представлять объекты именно так, как они мне представляются. |
| в) противоречивость моих собственных принципов | |
| This contradiction would be more excusable, were it compensated by any degree of solidity and satisfaction in the other parts of our reasoning. But the case is quite contrary. | [Мои мысли постоянно путаются в одном и том же противоречии]. Это противоречие в было бы более извинительным, если бы оно возмещалось, хотя до некоторой степени основательностью и удовлетворительностью других частей нашего рассуждения. Но дело обстоит совсем иначе. |
| We find it to lead us into such sentiments, as seem to turn into ridicule all our past pains and industry, and to discourage us from future enquiries. | Мы замечаем, что пришли к таким результатам, которые, по-видимому, делают напрасными все паши прежние старания и усилия и отнимают у нас охоту к дальнейшим исследованиям. |
| Such a discovery not only cuts off all hope of ever attaining satisfaction, but even prevents our very wishes; we either contradict ourselves, or talk without a meaning. | Подобное открытие не только лишает нас всякой надежды на то, что мы когда-либо получим удовлетворение, но даже заглушает само наше желание: мы или впадаем в противоречие с самими собой, или произносим слова, лишенные смысла. |
| This deficiency in our ideas is not, indeed, perceived in common life, nor are we sensible, that in the most usual conjunctions of cause and effect we are as ignorant of the ultimate principle, which binds them together, as in the most unusual and extraordinary. | Правда, этот недостаток, свойственный нашим идеям, связывающим причину и следствие, не воспринимается нами в обыденной жизни, и мы не замечаем, что наши основные идеи, в самых обычных соединениях столь же мало известны нам, как и в самых необычных и исключительных. |
| But this proceeds merely from an illusion of the imagination; and the question is, how far we ought to yield to these illusions. This question is very difficult, and reduces us to a very dangerous dilemma, whichever way we answer it. | Но это происходит только лишь из-за иллюзии нашего воображения; а вопрос в том и состоит, насколько мы должны поддаваться подобным иллюзиям. Вопрос этот очень труден и приводит нас к весьма опасной дилемме, как бы мы на него ни ответили. |
| For if we assent to every trivial suggestion of the fancy; beside that these suggestions are often contrary to each other; they lead us into such errors, absurdities, and obscurities, that we must at last become ashamed of our credulity. | И действительно, если мы соглашаемся с первыми попавшимися вымыслами воображении, то помимо того, что эти вымыслы часто противоречат друг другу, они приводят нас к таким ошибкам, к таким нелепостям, к такой путанице, что мы, наконец, бываем, вынуждены устыдиться своего легковерия. |
| г) опасность руководствоваться как воображением, так и разумом | |
| Nothing is more dangerous to reason than the flights of the imagination, and nothing has been the occasion of more mistakes among philosophers. Men of bright fancies may in this respect be compared to those angels, whom the scripture represents as covering their eyes with their wings. This has already appeared in so many instances, that we may spare ourselves the trouble of enlarging upon it any farther. | Ничто так не опасно для разума, как полет воображении, и ничто, но вовлекало философов в большее число заблуждений. Люди с пылким воображением могут быть сравнены в данном отношении с теми ангелами, о которых Св. Писание говорит, что они закрывают свои очи собственными крыльями. Это было уже подтверждено таким количеством примеров, что мы можем избавить себя от труда далее выяснять данный факт. |
| But on the other hand, if the consideration of these instances makes us take a resolution to reject all the trivial suggestions of the fancy, and adhere to the understanding, that is, to the general and more established properties of the imagination; even this resolution, if steadily executed, would be dangerous, and attended with the most fatal consequences. | Но с другой стороны, если рассмотрение этих примеров приводит пас к решению отбросить все пустячные вымыслы фантазии и придерживаться рассудка, т. е. общих и наиболее установленных свойств воображения, то и это решение при неуклонном его выполнении было бы опасным и сопровождалось бы самыми пагубными следствиями. |
| For I have already shewn [Sect. 1.], that the understanding, when it acts alone, and according to its most general principles, entirely subverts itself, and leaves not the lowest degree of evidence in any proposition, either in philosophy or common life. | Ибо я уже доказал, что рассудок, действующий самостоятельно и согласно своим наиболее общим принципам, безусловно подрывает себя самого и не оставляет ни малейшей очевидности ни одному суждению как в философии, так и в обыденной жизни. |
| We save ourselves from this total scepticism only by means of that singular and seemingly trivial property of the fancy, by which we enter with difficulty into remote views of things, and are not able to accompany them with so sensible an impression, as we do those, which are more easy and natural. | Нас спасает от такого полного скептицизма одно особое и кажущееся тривиальным свойство нашего воображения, а именно тот факт, что мы лишь с трудом приступаем к глубокому анализу вещей. И не можем сопровождать его такими живыми впечатлениями, какими сопровождается более обычное и естественное для нас рассмотрение. |
| Shall we, then, establish it for a general maxim, that no refined or elaborate reasoning is ever to be received? Consider well the consequences of such a principle. | Стало быть, нужно ли нам устанавливать в качестве общего правила, что мы не должны признавать никаких утонченных и детальных рассуждений? Рассмотрите хорошенько следствия подобного принципа. |
| By this means you cut off entirely all science and philosophy: You proceed upon one singular quality of the imagination, and by a parity of reason must embrace all of them: And you expressly contradict yourself; since this maxim must be built on the preceding reasoning, which will be allowed to be sufficiently refined and metaphysical. | Приняв его, вы совершенно уничтожаете, все науки и всякую философию: вы признаете одно единственное качество воображения, по у вас ровно столько же оснований и для признан ил всех остальных; и здесь вы явно противоречите себе, коль скоро ваше правило должно быть основано па вышеизложенном рассуждении, которое нельзя не признать достаточно утонченным и метафизическим. |
| What party, then, shall we choose among these difficulties? If we embrace this principle, and condemn all refined reasoning, we run into the most manifest absurdities. If we reject it in favour of these reasonings, we subvert entirely the human understanding. We have, therefore, no choice left but betwixt a false reason and none at all. | Итак, к какой же стороне нам примкнуть среди всех этих затруднений? Признав указанный принцип и отвергнув всякие утонченные рассуждения, мы запутаемся в самых очевидных нелепостях. Отвергнув же этот принцип и склонившись на сторону указанных рассуждений, мы совершенно подорвем авторитет человеческого познания. Таким образом, мам остается только выбор между ложным разумом и отсутствием разума вообще. |
| For my part, know not what ought to be done in the present case. I can only observe what is commonly done; which is, that this difficulty is seldom or never thought of; and even where it has once been present to the mind, is quickly forgot, and leaves but a small impression behind it. | Что касается меня, то я не знаю, что надлежит сделать в данном случае; я могу только указать, как обычно поступают в таких случаях, а именно об этом затруднении или думают мало, или совсем не думают; если же оно и приходит кому-нибудь в голову, то быстро забывается и оставляет после себя лишь незначительное впечатление. |
| Very refined reflections have little or no influence upon us; and yet we do not, and cannot establish it for a rule, that they ought not to have any influence; which implies a manifest contradiction. | Весьма утонченные размышления не оказывают па нас почти никакого влияния; и, тем не менее, мы не принимаем и не можем принять в качестве правила, что они не должны оказывать на нас никакого влиянии; что влечет очевидное противоречие. |
| д) размышляя над человеческой природой, приходишь к полному разочарованию в ней | |
| But what have I here said, that reflections very refined and metaphysical have little or no influence upon us? This opinion I can scarce forbear retracting, and condemning from my present feeling and experience. | Впрочем, что это я сказал, будто весьма утонченные метафизические рассуждения не оказывают или почти не оказывают на нас влияния? То, что я сейчас ощущаю и испытываю, едва ли не заставляет меня отказаться от этого мнения и осудить его. |
| The intense view of these manifold contradictions and imperfections in human reason has so wrought upon me, and heated my brain, that I am ready to reject all belief and reasoning, and can look upon no opinion even as more probable or likely than another. | Интенсивное рассмотрение разнообразных противоречий и несовершенств человеческого разума так повлияло на меня, так разгорячило мою голову, что я готов отвергнуть всякую веру, всякие рассуждения и не могу признать ни одного мнения хотя бы более вероятным или правдоподобным, чем другое. |
| Where am I, or what? From what causes do I derive my existence, and to what condition shall I return? Whose favour shall I court, and whose anger must I dread? What beings surround me? and on whom have, I any influence, or who have any influence on me? | Где я и что я? Каким причинам я обязан своим существованием и к какому состоянию я возвращусь? Чьей милости должен я добиваться и чьего гнева страшиться? Какие существа окружают меня, и на кого я оказываю хоть какое-нибудь влияние или кто хоть как-нибудь влияет па меня? |
| I am confounded with all these questions, and begin to fancy myself in the most deplorable condition imaginable, invironed with the deepest darkness, and utterly deprived of the use of every member and faculty. | Все эти вопросы приводят меня в полное замешательство, и мне чудится, что я нахожусь в самом отчаянном положении, окружен глубоким мраком и совершенно лишен употребления всех своих членов и способностей. |
| e) чтобы уйти от докучных рассуждений, иногда нужно просто жить | |
| Most fortunately it happens, that since reason is incapable of dispelling these clouds, nature herself suffices to that purpose, and cures me of this philosophical melancholy and delirium, either by relaxing this bent of mind, or by some avocation, and lively impression of my senses, which obliterate all these chimeras. | К счастью, если разум не в состоянии рассеять эту мглу, то для данной цели оказывается достаточной сама природа, которая исцеляет меня от этой философской меланхолии, от этого бреда, или, ослабляя описанное настроение, или же развлекая меня с помощью живого впечатления, поражающего мои чувства и заставляющего меркнуть эти химеры. |
| I dine, I play a game of backgammon, I converse, and am merry with my friends; and when after three or four hours' amusement, I would return to these speculations, they appear so cold, and strained, and ridiculous, that I cannot find in my heart to enter into them any farther. | Я обедаю, играю партию в триктрак, разговариваю и смеюсь со своими друзьями; и, если бы, посвятив этим развлечениям часа три-четыре, я пожелал вернуться. К вышеописанным умозрениям, они показались бы мне такими холодными, натянутыми и нелепыми, что я не смог бы заставить себя снова предаться им. |
| Here then I find myself absolutely and necessarily determined to live, and talk, and act like other people in the common affairs of life. | Итак, мне ясно, что я абсолютно и необходимо вынужден жить, разговаривать и принимать участие в обыденных житейских делах наравне с другими людьми. |
| But notwithstanding that my natural propensity, and the course of my animal spirits and passions reduce me to this indolent belief in the general maxims of the world, I still feel such remains of my former disposition, that I am ready to throw all my books and papers into the fire, and resolve never more to renounce the pleasures of life for the sake of reasoning and philosophy. | Но, несмотря на то, что и природная склонность, и вся деятельность моих жизненных духов и аффектов приводят меня к этой беспечной вере и общие принципы, признаваемые всем светом, я, тем не менее, ощущаю в себе такие следы своего прежнего настроения, что чувствую готовность бросить в огонь все свои книги и бумаги и решаю никогда больше не жертвовать удовольствиями жизни ради рассуждений и философии. |
| For those are my sentiments in that splenetic humour, which governs me at present. I may, nay I must yield to the current of nature, in submitting to my senses and understanding; and in this blind submission I shew most perfectly my sceptical disposition and principles. | Вот каков мой образ мыслей при том меланхолическом настроении, которое охватило меня в нестоящее время: я могу, мало того, я должен уступить течению природы, подчинившись своим внешним чувствам и рассудку, и в этом слепом подчинении лучше всего выражаются мое скептическое настроение и мои скептические принципы. |
| ж) чего же ради быть философом | |
| But does it follow, that I must strive against the current of nature, which leads me to indolence and pleasure; that I must seclude myself, in some measure, from the commerce and society of men, which is so agreeable; and that I must torture my brains with subtilities and sophistries, at the very time that I cannot satisfy myself concerning the reasonableness of so painful an application, nor have any tolerable prospect of arriving by its means at truth and certainty. | Но следует ли отсюда, что я должен противодействовать течению природы, когда она склоняет меня к беспечности и развлечениям, до некоторой степени устраняться от столь приятного общения с людьми и терзать свою голову всякими тонкостями и мудрствованиями, тогда как я не в состоянии убедить себя в разумности этого мучительного труда и не имею сколько-нибудь твердой надежды достигнуть с его помощью истины и достоверности? |
| Under what obligation do I lie of making such an abuse of time? And to what end can it serve either for the service of mankind, or for my own private interest? No: If I must be a fool, as all those who reason or believe any thing certainly are, my follies shall at least be natural and agreeable. | Что обязывает меня к подобной трате времени? И может ли она послужить на пользу человечеству или же моим личным интересам? Нет, уж если я должен быть безумцем, ибо все те, кто рассуждает или верит во что-нибудь, несомненно, безумцы, так пусть мое безумие будет, но крайней мере естественным и приятным. |
| Where I strive against my inclination, I shall have a good reason for my resistance; and will no more be led a wandering into such dreary solitudes, and rough passages, as I have hitherto met with. | Я буду бороться со своими склонностями лишь там, где найду веские причины для подобного сопротивления, и уже не дам завлечь себя в такие мрачные пустыни и на такие крутые перевалы, как те, по которым я до сих пор блуждал. |
| These are the sentiments of my spleen and indolence; and indeed I must confess, that philosophy has nothing to oppose to them, and expects a victory more from the returns of a serious good-humoured disposition, than from the force of reason and conviction. | Таковы охватившие меня чувства меланхолии и апатии; и воистину я должен признать, что философия ничего не может противопоставить им и что она ожидает победы не столько от силы разума и убеждения, сколько от возврата серьезного и бодрого настроения. |
| з) здоровый скептицизм спасает от отчаяния | |
| In all the incidents of life we ought still to preserve our scepticism. If we believe, that fire warms, or water refreshes, it is only because it costs us too much pains to think otherwise. | Мы должны сохранять свой скептицизм во всех случаях жизни. Если мы верим тому, что огонь согревает, а вода освежает, так это оттого, что иное мнение стоило бы нам слишком больших страданий. |
| Nay if we are philosophers, it ought only to be upon sceptical principles, and from an inclination, which we feel to the employing ourselves after that manner. Where reason is lively, and mixes itself with some propensity, it ought to be assented to. Where it does not, it never can have any title to operate upon us. | Мало того, даже и философами мы должны становиться только на основании скептических принципов и чувствуемой нами склонности посвящать себя подобным занятиям. Когда наш разум возбужден, когда он, кроме того, чувствует склонность [к умозрениям], мы должны следовать ему; в противном случае он не имеет права властвовать над, нами. |
| At the time, therefore, that I am tired with amusement and company, and have indulged a reverie in my chamber, or in a solitary walk by a river-side, I feel my mind all collected within itself, and am naturally inclined to carry my view into all those subjects, about which I have met with so many disputes in the course of my reading and conversation. | Итак, когда мне надоедают и развлечения, и общество, когда я наслаждаюсь грехами, запершись в своей комнате или же бродя в одиночестве вдоль берега реки, то я чувствую, что мой ум как бы сосредоточился в себе самом, и ощущаю естественную склонность предаться рассмотрению всех вопросов, возбуждающих те многочисленные пререкания, с которыми мне приходится встречаться при чтении и в ходе бесед. |
| I cannot forbear having a curiosity to be acquainted with the principles of moral good and evil, the nature and foundation of government, and the cause of those several passions and inclinations, which actuate and govern me. | Я не могу не проявлять интерес к тому, чтобы ознакомиться с принципами морального добра и зла, с природой и основами государственной власти, с причиной всех тех аффектов и склонностей, которые влияют на меня и властвуют надо мной. |
| I am uneasy to think I approve of one object, and disapprove of another; call one thing beautiful, and another deformed; decide concerning truth and falshood, reason and folly, without knowing upon what principles I proceed. | Меня беспокоит мысль о том, что я одобряю одно и осуждаю другое, называю одну вещь прекрасной, а другую безобразной, сужу об истине и лжи, о разуме и безрассудстве, не зная, какими принципам и при этом руководствуюсь. |
| и) всеобщее состояние умов не оставляет меня равнодушным | |
| I am concerned for the condition of the learned world, which lies under such t deplorable ignorance in all these particulars. I feel an ambition to arise in me of contributing to the instruction of mankind, and of acquiring a name by my inventions and discoveries. | Меня тревожит состояние всего ученого мира, который так прискорбно невежествен во всех этих вопросах. Я чувствую и себе зарождение честолюбивого желания способствовать просвещению человечества и приобрести имя при помощи своих изобретений и открытий. |
| These sentiments spring up naturally in my present disposition; and should I endeavour to banish them, by attaching myself to any other business or diversion, I feel I should be a loser in point of pleasure; and this is the origin of my philosophy. | Мысли эти естественно возникают во мне при моем теперешнем настроении, и я чувствую, что если бы постарался отделаться от них и предаться какому-нибудь другому занятию или развлечению, то потерял бы часть испытываемого мной сейчас удовольствия. Вот каково происхождение моей философии. |
| But even suppose this curiosity and ambition should not transport me into speculations without the sphere of common life, it would necessarily happen, that from my very weakness I must be led into such enquiries. | Но предположим даже, что любопытство и честолюбие окажутся не в состоянии вовлечь меня в умозрения, выходя из сферы частной жизни. Эта слабость непременно приведет меня к подобным исследованиям. |
| к) занятия философией внутренне необходимы критическому уму | |
| It is certain, that superstition is much more bold in its systems and hypotheses than philosophy; and while the latter contents itself with assigning new causes and principles to the phaenomena, which appear in the visible world, the former opens a world of its own, and presents us with scenes, and beings, and objects, which are altogether new. | Несомненно, что суеверие гораздо смелее в своих системах и гипотезах, чем философия, и, тогда как последняя довольствуется указанием новых причин и принципов для явлений видимого мира, первое строит собственный мир и рисует совершенно новые события, существа и объекты. |
| Since therefore it is almost impossible for the mind of man to rest, like those of beasts, in that narrow circle of objects, which are the subject of daily conversation and action, we ought only to deliberate concerning the choice of our guide, and ought to prefer that which is safest and most agreeable. And in this respect I make bold to recommend philosophy, and shall not scruple to give it the preference to superstition of every kind or denomination. | Итак, поскольку почти невозможно, чтобы ум человеческий подобно уму животных довольствовался узким крутом объектов, являющихся предметом обыденных разговоров и поступков, то нам остается только подумать о выборе своего руководители предпочесть того, который наиболее надежен и приятен, но в данном отношении я смело рекомендую философию и без колебании отдаю ей предпочтение перед суевериями любого рода и любого названия. |
| For as superstition arises naturally and easily from the popular opinions of mankind, it seizes more strongly on the mind, and is often able to disturb us in the conduct of our lives and actions. | Ведь суеверие, легко и естественно порождаемое общераспространенными мнениями людей, сильнее завладевает нашим умом и часто может внести разлад во весь склад нашей жизни, но все наши поступки. |
| Philosophy on the contrary, if just, can present us only with mild and moderate sentiments; and if false and extravagant, its opinions are merely the objects of a cold and general speculation, and seldom go so far as to interrupt the course of our natural propensities. | Напротив, философия может предоставить нам лишь мягкие и умеренные мнения, если она истинна; если же она ложна и безрассудна, то все ее взгляды являются лишь предметом общих холодных умозрений и редко могут дойти до того, чтобы чинить препятствия проявлению наших природных склонностей. |
| The CYNICS are an extraordinary instance of philosophers, who from reasonings purely philosophical ran into as great extravagancies of conduct as any Monk or Dervise that ever was in the world. Generally speaking, the errors in religion are dangerous; those in philosophy only ridiculous. | Киники являются необычным примером таких философов, которые от чисто философских рассуждений переходит к поступкам, по своей же экцентричности не уступающим поступкам любого монаха или дервиша. Вообще же говоря, религиозные заблуждения опасны, а философские только смешны. |
| I am sensible, that these two cases of the strength and weakness of the mind will not comprehend all mankind, and that there are in England, in particular, many honest gentlemen, who being always employed in their domestic affairs, or amusing themselves in common recreations, have carried their thoughts very little beyond those objects, which are every day exposed to their senses. | Разумеется, я понимаю, что два указанных случая проявления силы и слабости ума не относятся ко всему человечеству и что, в частности, в Англии найдется немало честных джентльменов, которые, будучи всегда погружены в свои домашние дела или же предаваясь своим обычным развлечениям, не очень-то далеко проникают мыслью за пределы объектов, ежедневно воспринимаемых их чувствами. |
| And indeed, of such as these I pretend not to make philosophers, nor do I expect them either to be associates in these researches or auditors of these discoveries. They do well to keep themselves in their present situation; and instead of refining them into philosophers, I wish we coued communicate to our founders of systems, a share of this gross earthy mixture, as an ingredient, which they commonly stand much in need of, and which would serve to temper those fiery particles, of which they are composed. | Да я и не претендую сделать философов из подобных господ и не надеюсь найти в них ни соучастников своих изысканий, ни слушателей для своих открытий. Они хорошо делают, оставаясь теми, кто они есть; и, вместо того чтобы вырабатывать из этих людей философов, я желал бы иметь возможность передать частицу свойственной им грубой земной смеси нашим основателям систем в качестве такого ингредиента, которого обычно очень сильно недостает последним и который мог бы уравновесить те огненные частицы, из каких они состоят. |
| While a warm imagination is allowed to enter into philosophy, and hypotheses embraced merely for being specious and agreeable, we can never have any steady principles, nor any sentiments, which will suit with common practice and experience. | Пока пылкому воображению открыт доступ в философию, пока гипотезы принимаются только потому, что они эффектны и приятны, у нас никогда не может быть ни прочных принципов, ни мнений, согласующихся с житейской практикой, с житейским опытом. |
| But were these hypotheses once removed, we might hope to establish a system or set of opinions, which if not true (for that, perhaps, is too much to be hoped for) might at least be satisfactory to the human mind, and might stand the test of the most critical examination. | Но если бы подобные гипотезы были устранены, мы могли бы надеяться на установление системы, или совокупности мнений, если не истинных (ибо надеяться на это было бы, пожалуй, слишком смело), то, по крайней мере, таких, которые удовлетворяют ум человека и могут устоять перед самой строгой критической проверкой. |
| Nor should we despair of attaining this end, because of the many chimerical systems, which have successively arisen and decayed away among men, would we consider the shortness of that period, wherein these questions have been the subjects of enquiry and reasoning. | И мы могли бы не отчаиваться в достижении этой цели, несмотря на многочисленные последовательно возникавшие у людей и вновь распадавшиеся химерические системы, если бы приняли в расчет краткость того периода, в течение которого эти вопросы служили предметом исследования и рассуждения. |
| л) все еще только начинается | |
| Two thousand years with such long interruptions, and under such mighty discouragements are a small space of time to give any tolerable perfection to the sciences; and perhaps we are still in too early an age of the world to discover any principles, which will bear the examination of the latest posterity. | Две тысячи лет, притом с такими долгими перерывами и в связи с такими сильными разочарованиями, это очень небольшой промежуток времени для того, чтобы привести науки хоть к некоторому совершенству; и, быть может, мы принадлежим к еще слишком раннему периоду истории мира, чтобы открыть такие принципы, которые устоят перед проверкой будущих поколений. |
| For my part, my only hope is, that I may contribute a little to the advancement of knowledge, by giving in some particulars a different turn to the speculations of philosophers, and pointing out to them more distinctly those subjects, where alone they can expect assurance and conviction. | Что касается меня, то моя единственная надежда состоит в том, чтобы хоть несколько способствовать прогрессу знания, в известном отношении изменяя направление умозрений философов и указывая им более ясно те вопросы, в которых они только и могут надеяться достигнуть уверенности и убежденности. |
| м) занятие человеческой природой -- самое важное занятие | |
| Human Nature is the only science of man; and yet has been hitherto the most neglected. It will be sufficient for me, if I can bring it a little more into fashion; and the hope of this serves to compose my temper from that spleen, and invigorate it from that indolence, which sometimes prevail upon me. | Человеческая природа единственный предмет науки о человеке, а между тем ею-то до сих пор всего больше пренебрегали. Я сочту себя удовлетворенным, если мне удастся хоть немного больше ввести ее в моду; надежда на это избавляет меня от той меланхолии и дает мне силу противостоять той апатии, которые иногда овладевают мной. |
| If the reader finds himself in the same easy disposition, let him follow me in my future speculations. If not, let him follow his inclination, and wait the returns of application and good humour. | Если читатель находится в таком же бодром настроении, пусть он следует за мной в моих будущих умозрениях; если же нет, пусть он следует своему настроению и подождет, пока к нему вернется прилежание и хорошее расположение духа. |
| The conduct of a man, who studies philosophy in this careless manner, is more truly sceptical than that of one, who feeling in himself an inclination to it, is yet so overwhelmed with doubts and scruples, as totally to reject it. | Тот, кто изучает философию таким беспечным способом, действует в большем согласии с истинным скептицизмом, чем тот, кто, чувствуя в себе склонность к этой пауке, тем не менее, так подавлен сомнениями и колебаниями, что совершенно отрицает ее. |
| A true sceptic will be diffident of his philosophical doubts, as well as of his philosophical conviction; and will never refuse any innocent satisfaction, which offers itself, upon account of either of them. | Истинный скептик будет относиться с недоверием не только к своим философским убеждениям, но и к своим философским сомнениям, однако он никогда не откажется от того невинного удовольствия, которое могут доставить ему как те, так и другие. |
| н) мы должны быть скептиками всегда | |
| Nor is it only proper we should in general indulge our inclination in the most elaborate philosophical researches, notwithstanding our sceptical principles, but also that we should yield to that propensity, which inclines us to be positive and certain in particular points, according to the light, in which we survey them in any particular instant. | Нам не только следует вообще уступать своей склонности к самым тщательным философским изысканиям вопреки всем нашим скептическим принципам; мы должны следовать этой склонности и тогда, когда она располагает нас к уверенности, к убежденности в отдельных вопросах в зависимости от того, как они нам представляются в какой-либо определенный момент. |
| It is easier to forbear all examination and enquiry, than to check ourselves in so natural a propensity, and guard against that assurance, which always arises from an exact and full survey of an object. | Легче отказаться от всяких изысканий и исследований, чем подавить в себе столь естественную склонность и уберечься от той уверенности, которую всегда порождает точное и полное рассмотрение предмета. |
| On such an occasion we are apt not only to forget our scepticism, but even our modesty too; and make use of such terms as these, it is evident, it is certain, it is undeniable; which a due deference to the public ought, perhaps, to prevent. | И таких случаях мы готовы забыть не только всякий скептицизм, но и всякую скромность и пользоваться такими выражениями, как "это очевидно", "это достоверно", "это неопровержимо", от которых, пожалуй, следовало бы воздержаться при должном уважении к читателям. |
| I may have fallen into this fault after the example of others; but I here enter a caveat against any Objections, which may be offered on that head; and declare that such expressions were extorted from me by the present view of the object, and imply no dogmatical spirit, nor conceited idea of my own judgment, which are sentiments that I am sensible can become no body, and a sceptic still less than any other. | Я быть может, тоже допустил погрешность в данном отношении по примеру других, но я постараюсь теперь оградить себя от всех замечаний, которые могут быть сделаны мне, но этому поводу, и заявляю, что подобные выражения вырывались у меня в самый момент рассмотрения предмета и что в них не кроется ни духа догматизма, ни преувеличенной оценки собственных суждений, т. е. чувств, которые, как я полагаю, не приличествуют никому, а скептику менее чем кому бы то ни было |