Продолжение надписи
|
|
|
Надпись Продолжение надписи |
Мне следует здесь немного остановиться на вопросе о своем тахаллусе -- литературном псевдониме. В первые годы моей жизни в Бухаре люди (за исключением лишь некоторых), в особенности муллы, смотрели на меня очень презрительно и, желая унизить, называли "деревенщиной". Поэтому я выбрал псевдоним "Сифли", что значит "низкий", "презренный". Однако позже мне этот псевдоним не понравился. Я подумал: "Люди считают меня низким, это их дело. Но для чего же я сам себя буду унижать? Я отличаюсь от других лишь тем, что беден и нуждаюсь, они же богаты и ни в чем не испытывают нужды".
Отвергнув слово "сифли", я решил взять для псевдонима слова "кашшоки" (бедняк) и "мухтоджи" (нуждающийся), но слова "мухтодж" и "мухтоджи" показались мне более подходящими, и впоследствии, согласно размеру стиха, я употреблял в качестве псевдонима то Мухтодж, то Мухтоджи.
Постепенно мне они тоже перестали нравиться, и я опять стал думать: "Это верно, что я нуждаюсь, но зачем же объявлять об этом людям через стихи? Как бы я ни нуждался, но должен показать посторонним, что ни в чем не испытываю недостатка". -- Так я отклонил и второй псевдоним.
Под влиянием тяжелого детства я был очень нервным и даже испытывал разочарование в жизни. Иногда ночью в одиночестве я читал элегические стихи старых поэтов и рыдал, облегчая свое сердце. Проведав об этом, люди говаривали: "Это способный мальчик, но немного ненормальный". Поддавшись этим разговорам, я выбрал себе псевдоним "Джунуни", близкий по значению к слову "ненормальный". Постепенно и этот псевдоним перестал мне нравиться. "Ведь я же не сумасшедший, -- думал я. -- Я все понимаю, все различаю, зачем же должен называть себя безумным? Люди считают меня сумасшедшим, пусть себе считают, это не имеет ко мне никакого отношения".
После таких размышлений я стал подыскивать себе более подходящий псевдоним. В то время некоторые ученики медресе, в особенности бухарцы или дети духовенства, очень увлекались сочинением стихов, даже полная неграмотность не являлась для них препятствием. Однако еще до того, как начинали писать стихи или придумывали хоть один бейт, они уже выбирали себе псевдоним. Обращаясь один к другому, они вместо имен упоминали псевдонимы. Часто молодые поэты спрашивали друг друга о значении какого-нибудь псевдонима и спорили о том, подходит ли данное слово для псевдонима или нет, при этом каждый из них считал свой псевдоним лучшим. Самым важным доказательством преимущества того или иного псевдонима считалось то, что данное слово является редким, странным, а также и то, что ни один из поэтов прошлого не использовал его в свое время.
Вместе с тем большая часть их псевдонимов ничем не отличалась от использованных другими поэтами. Часто оказывалось, что псевдонимы имеют неподходящее значение или совсем бессмысленны. Даже Мир-Кодир-махдум-"Кобыла", который не имел никакого интереса к литературе, не любил слушать стихи и, если при нем начинали их читать, тотчас же уходил, -- и он не остался в стороне от поисков псевдонимов. Присутствуя при таких разговорах, он говорил: "Если я стану поэтом, то возьму себе псевдоним "Гамбуск" (жук), потому что это слово как псевдоним не было использовано ни одним поэтом".
Бесконечные споры и обсуждения, всеобщие поиски псевдонимов заставили меня прийти к следующей мысли: "Нужно найти такой псевдоним, который имел бы значение, свойственное именно мне, и вместе с тем никем из поэтов до сих пор не был использован". С этими мыслями я день и ночь перелистывал словари и в конце концов нашел слово "айн", которому составители приписывали сорок восемь, а иногда и больше значений. Среди наиболее распространенных значений этого слова были "глаз", "источник", "лоскут кожи на тетиве лука для камешка". Приняв за псевдоним слово айн, можно было применить к нему любое из названных понятий и отнести их к самому себе.
Теперь передо мной возник вопрос: было ли это слово использовано другими поэтами для псевдонима или нет? Чтобы найти ответ на него, я взял у Абдулхалил-махдума поэтические антологии "Оташ- када" и "Давлатшах" и просмотрел перечень упоминаемых там поэтов. Слово "айн" как поэтический псевдоним в них не встречалось. Из осторожности я все же счел нужным справиться еще у какого-нибудь знающего человека. Как раз в эти дни я встретил Мулло-Холи из Ура-Тюбе, о котором упоминалось выше. Хотя сам' он писал очень плохие стихи, но хорошо знал историю, биографии поэтов и ученых прошлого. Я спросил у него, использовал ли кто-либо приглянувшееся мне слово "айн" в качестве псевдонима.
-- Я никогда не встречал это слово как псевдоним какого-нибудь поэта, -- ответил он, -- лишь в Египте жил когда-то один ученый, который был комментатором Сахихи Бухори, и научный псевдоним этого человека был "Айни". Когда я получил от него эти сведения, то решил избрать для себя псевдоним "Айни".
Когда молодые люди, мнящие себя поэтами, узнали, что я сочиняю стихи и выбрал себе псевдоним, они, даже не спросив у меня стихов и не интересуясь их содержанием, стали расспрашивать о смысле псевдонима. Я им ответил:
-- Это слово имеет сорок восемь значений. Посмотрите сами словари, почитайте книги, и вы поймете, что оно означает. У меня же нет времени объяснять вам.
Необходимо указать, что никто не видел ни одного моего стихотворения, подписанного псевдонимами Сифли, Мухтоджи, Мухтодж или Джунуни и ни одной газели, написанной тогда, я и сам сейчас не могу вспомнить. Что же касается рукописей, то, как я уже указывал выше, через две недели или месяц после их появления на свет я подвергал их суровой критике и уничтожал. Поэты и мнящие себя поэтами даже и не подозревали, что у меня были еще и другие псевдонимы.
Когда я близко подружился с Хайратом (об этом будет рассказано далее), я впервые поведал ему о поисках псевдонима и перечислил все слова, привлекавшие меня поначалу. Он запомнил только одно из них -- "Джунуни".
Хайрат, уже в конце жизни, когда был тяжело болен и не надеялся выздороветь, написал элегическую касыду. В этой касыде он хотел упомянуть обо мне, но так, чтобы слушающие этот бейт не поняли, что речь именно обо мне. Поэтому он упомянул меня под моим отвергнутым псевдонимом. Три бейта из этой касыды таковы:
Когда бы нами увлеклась ты, как и мы тобой,
Так долго с нами бы тогда не враждовала ты.
Как не оплакивать теперь крушение надежд --
Когда-то сладостью речей нас восхищала ты.
То чаровал Джунуна твой пленительный упрек,
То речью ласковой опять нас утешала ты.
