| Deutsch | Русский |
| Abend zwischen Licht im Zimmer beim Musikanten. Luise sitzt stumm und ohne sich zu rühren in dem finstersten Winkel des Zimmers, den Kopf auf den Arm gesunken. Nach einer großen und tiefen Pause kommt Miller mit einer Handlaterne, leuchtet ängstlich im Zimmer herum, ohne Luisen zu bemerken, dann legt er den Hut auf den Tisch und setzt die Laterne nieder | Комната в доме музыканта. Вечерние сумерки. Луиза, уронив голову на руки, неподвижно сидит в самом темном углу комнаты. Долгое и глубокое молчание. Входит Миллер; в руках у него фонарь; с тревожным видом начинает он водить фонарем по всей комнате, затем, так и не разглядев Луизы, кладет шляпу на стол, а фонарь ставит на пол |
| Miller. Hier ist sie auch nicht. Hier wieder nicht - Durch alle Gassen bin ich gezogen, bei allen Bekannten bin ich gewesen, auf allen Thoren hab' ich gefragt - mein Kind hat man nirgends gesehen. (Nach einigem Stillschweigen.) Geduld, armer, unglücklicher Vater! Warte ab, bis es Morgen wird. Vielleicht kommt deine Einzige dann ans Ufer geschwommen - - Gott! Gott! Wenn ich mein Herz zu abgöttisch an diese Tochter hing? - Die Strafe ist hart. Himmlischer Vater, hart! Ich will nicht murren, himmlischer Vater, aber die Strafe ist hart! (Er wirft sich gramvoll in einen Stuhl.) | Миллер. И здесь ее нет. И здесь тоже... Я обегал все закоулки, побывал у всех знакомых, расспрашивал возле всех городских ворот, - никто не знает, где мое дитя. (После некоторого молчания.) Потерпи, бедный, несчастный отец! Подожди до утра. Утром, может статься, мою единственную дочь прибьет к берегу... Господи! Господи! Пусть даже я ее боготворил больше, чем должно, - наказание слишком сурово... Слишком сурово, отец небесный! Я не ропщу, отец небесный, но наказание слишком сурово. (В глубоком унынии опускается на стул.) |
| Luise (spricht aus dem Winkel). Du thust recht, armer alter Mann! Lerne bei Zeit noch verlieren. | Луиза (из своего угла). Так, так, бедный старик! Привыкай заранее к утрате. |
| Miller (springt auf). Bist du da, mein Kind? Bist du? - Aber warum denn so einsam und ohne Licht? | Миллер (вскакивает). Это ты, дитя мое? Ты? Почему же ты одна, впотьмах? |
| Luise. Ich bin darum doch nicht einsam. Wenn's so recht schwarz wird um mich herum, hab' ich meine besten Besuche. | Луиза. Нет, я не одна. Когда вокруг меня становится совсем темно, ко мне приходит мой самый дорогой гость. |
| Miller. Gott bewahre dich! Nur der Gewissenswurm schwärmt mit der Eule. Sünden und böse Geister scheuen das Licht. | Миллер. Бог с тобой! Только червь нечистой совести бодрствует вместе с совами. Света боятся грехи и злые духи. |
| Luise. Auch die Ewigkeit, Vater, die mit der Seele ohne Gehilfen redet. | Луиза. Да еще вечность, отец, беседующая с человеческой душой без посредников. |
| Miller. Kind! Kind! Was für Reden sind das? | Миллер. Дитя мое! Дитя мое! Что ты говоришь? |
| Luise (steht auf und kommt vorwärts). Ich hab' einen harten Kampf gekämpft. Er weiß es, Vater. Gott gab mir Kraft. Der Kampf ist entschieden. Vater, man pflegt unser Geschlecht zart und zerbrechlich zu nennen. Glaub' Er das nicht mehr. Vor einer Spinne schütteln wir uns, aber das schwarze Ungeheuer Verwesung drücken wir im Spaß in die Arme. Dieses zur Nachricht, Vater. Seine Luise ist lustig. | Луиза (выходит из своего угла). Я выдержала суровое испытание. Господь дал мне силу. Ныне испытание это пришло к концу. Нас, женщин, принято считать нежными и слабыми созданиями. Не верь этому, отец. Мы вздрагиваем при виде паука, но страшное чудище - тление - мы с улыбкой принимаем в свои объятия. Запомни это, отец. Твоя Луиза весела. |
| Miller. Höre, Tochter! ich wollte du heultest. Du gefielst mir so besser. | Миллер. Знаешь, дочь моя, я бы предпочел, чтобы ты выла! Так бы мне было спокойнее. |
| Luise. Wie ich ihn überlisten will, Vater! Wie ich den Tyrannen betrügen will! - Die Liebe ist schlauer als die Bosheit und kühner - das hat er nicht gewußt, der Mann mit dem traurigen Stern - O, sie sind pfiffig, so lang sie es nur mit dem Kopf zu thun haben; aber sobald sie mit dem Herzen anbinden, werden die Böswichter dumm - - Mit einem Eid gedachte er seinen Betrug zu versiegeln? Eide, Vater, binden wohl die Lebendigen, im Tode schmilzt auch der Sacramente eisernes Band. Ferdinand wird seine Luise kennen - Will Er mir dies Billet besorgen, Vater? Will Er so gut sein? | Луиза. Уж я его перехитрю, отец! Уж я проведу этого тирана! Злоба не так лукава и отважна, как любовь, - человек со зловещей звездой на груди этого не знал... О, они хитроумны до тех пор, пока им приходится иметь дело только с головой, а стоит им столкнуться с сердцем - и злодеи мгновенно глупеют!.. Он надеялся, что присяга укрепит его обман. Присяга связывает живых, отец, а смерть расплавляет и железные цепи таинств. Фердинанд поймет, что Луиза ему верна. Пожалуйста, отец, передай эту записку! Будь так добр! |
| Miller. An wen, meine Tochter? | Миллер. Кому, дочь моя? |
| Luise. Seltsame Frage! Die Unendlichkeit und mein Herz haben mit einander nicht Raum genug für einen einzigen Gedanken an ihn - Wenn hätt' ich denn wohl an sonst Jemand schreiben sollen? | Луиза. Странный вопрос! Всей бесконечности и моему сердцу не вместить одной-единственной мысли о нем. Кому же мне еще писать? |
| Miller (unruhig). Höre, Luise! Ich erbrechen den Brief. | Миллер (с беспокойством). Знаешь что, Луиза? Я распечатаю письмо. |
| Luise. Wie Er will, Vater - aber Er wird nicht klug daraus werden. Die Buchstaben liegen wie kalte Leichname da und leben nur dem Auge der Liebe. | Луиза. Как хочешь, отец. Только ты в нем ничего не поймешь. Там буквы лежат окоченелыми трупами и оживают лишь для очей любви. |
| Miller (liest). "Du bist verrathen, Ferdinand! - Ein Bubenstück ohne Beispiel zerriß den Bund unsrer Herzen, aber ein schrecklicher Schwur hat meine Zunge gebunden, und dein Vater hat überall seine Horcher gestellt. Doch, wenn du Muth hast, Geliebter, - ich weiß einen dritten Ort, wo kein Eidschwur mehr bindet und wohin ihm kein Horcher geht." (Miller hält inne und sieht ihr ernsthaft ins Gesicht.) | Миллер (читает). "Тебя ввели в обман, Фердинанд! Беспримерная подлость расторгла союз наших сердец, страшная клятва заградила мне уста, и к тому же еще твой отец всюду расставил своих соглядатаев. Если же у тебя достанет мужества, мой возлюбленный, я знаю третье место, где не связывает никакая присяга и куда не проникнуть ни одному из его соглядатаев. (Прерывает чтение и внимательно смотрит ей в глаза.) |
| Luise. Warum sieht Er mich so an? Les' Er doch ganz aus, Vater. | Луиза. Что ты на меня так смотришь, отец? Прочти до копна. |
| Miller. "Aber Muth genug mußt du haben, eine finstre Straße zu wandeln, wo dir nichts leuchtet, als deine Luise und Gott - Ganz zur Liebe mußt du kommen, daheim lassen all deine Hoffnungen und all deine brausenden Wünsche; nichts kannst du brauchen, als dein Herz. Willst du - so brich auf, wenn die Glocke den zwölften Streich thut auf dem Carmeliterthurm. Bangt dir - so durchstreiche das Wort stark vor deinem Geschlechte, denn ein Mädchen hat dich zu Schanden gemacht." (Miller legt das Billet nieder, schaut lange mit einem schmerzlichen, starren Blick vor sich hinaus, endlich kehrt er sich gegen sie und sagt mit leiser, gebrochener Stimme.) Und dieser dritte Ort, meine Tochter? | Миллер. "Но ты должен быть мужественным, и ты пройдешь темный путь, который никто тебе не озарит, кроме твоей Луизы и господа бога. Ты должен быть весь любовь - и только любовь, должен оставить все свои надежды, все кипение страстей, - ты должен взять с собою только свое сердце. Если согласен, пускайся в путь, как скоро колокол кармелитского монастыря пробьет двенадцать. Если же убоишься, вычеркни слово "сильный", определявшее твой пол, ибо тебя пристыдила девушка". (Кладет записку, долго смотрит прямо перед собой скорбным, неподвижным взглядом и наконец поворачивается к Луизе; тихим, сдавленным голосом.) Что это за третье место, дочь моя? |
| Luise. Er kennt ihn nicht? Er kennt ihn wirklich nicht, Vater? - Sonderbar! Der Ort ist zum Finden gemalt. Ferdinand wird ihn finden. | Луиза. Ты разве не знаешь? Правда, не знаешь, отец? Странно! Я его обозначила точно. Фердинанд непременно найдет. |
| Miller. Hum! rede deutlicher. | Миллер. Гм!.. Не понимаю. |
| Luise. Ich weiß so eben kein liebliches Wort dafür - Er muß nicht erschrecken, Vater, wenn ich Ihm ein häßliches nenne. Dieser Ort - O warum hat die Liebe nicht Namen erfunden! den schönsten hätte sie diesem gegeben. Der dritte Ort, guter Vater - aber Er muß mich ausreden lassen - der dritte Ort ist das Grab. | Луиза. Сейчас я еще не могу подыскать для него ласкового названия. Не пугайся, отец, если я назову его именем, неприятном для слуха. Это место... О, зачем имена не придумывала любовь! Самое лучшее она дала бы ему. Третье место, мой милый папенька... только дайте мне договорить до конца... третье место - могила. |
| Miller (zu seinem Sessel hinwankend). O mein Gott! | Миллер (шатаясь, идет к креслу). Господи! |
| Luise (geht auf ihn zu und hält ihn). Nicht doch, mein Vater! Das sind nur Schauer, die sich um das Wort herum lagern - Weg mit diesem, und es liegt ein Brautbette da, worüber der Morgen seinen goldenen Teppich breitet und die Frühlinge ihre bunten Guirlanden streun. Nur ein heulender Sünder konnte den Tod ein Gerippe schelten; es ist ein holder, niedlicher Knabe, blühend, wie sie den Liebesgott malen, aber so tückisch nicht - ein stiller, dienstbarer Genius, der der erschöpften Pilgerin Seele den Arm bietet über den Graben der Zeit, das Feenschloß der ewigen Herrlichkeit aufschließt, freundlich nickt und verschwindet. | Луиза (подходит к нему и поддерживает его под руку). Не бойтесь, отец! Наводит страх только самое слово. Отбросьте его. и глазам вашим откроется брачное ложе, - утро расстилает над ним свой золотой покров, весна украшает его разноцветными гирляндами. Одни лишь великие грешники могут обзывать смерть скелетом, - это прелестный, очаровательный розовощекий мальчик, вроде того, каким изображают бога любви, только он не такой коварный, - нет, это тихий ангел: он помогает истомленной страннице-душе перейти через ров времени, отмыкает ей волшебные чертоги вечной красоты, приветливо кивает ей головою и - исчезает. |
| Miller. Was hast du vor, meine Tochter? - Du willst eigenmächtig Hand an dich legen. | Миллер. О чем ты толкуешь, дочь моя? Ты хочешь наложить на себя руки? |
| Luise. Nenn' Er es nicht so, mein Vater. Eine Gesellschaft räumen, wo ich nicht wohl gelitten bin - an einen Ort vorausspringen, den ich nicht länger missen kann - ist denn das Sünde? | Луиза. Это не то, отец. Уйти из мира, где я была гонимой, перенестись туда, куда меня так неодолимо влечет, - разве это грех? |
| Miller. Selbstmord ist die abscheulichste, mein Kind - die einzige, die man nicht mehr bereuen kann, weil Tod und Missethat zusammenfallen. | Миллер. Самоубийство - самый тяжкий грех, дитя мое, единственный незамолимый грех, - в нем смерть и злодейство подают друг другу руку. |
| Luise (bleibt erstarrt stehn). Entsetzlich! - Aber so rasch wird es doch nicht gehn. Ich will in den Fluß springen, Vater, und im Hinuntersinken Gott den Allmächtigen um Erbarmen bitten. | Луиза (в оцепенении). Ужасно!.. Но ведь это не так скоро произойдет. Я брошусь в реку, отец, и, погружаясь на дно, буду молить бога простить меня. |
| Miller. Das heißt, du willst den Diebstahl bereuen, sobald du das Gestohlene in Sicherheit weißt - Tochter! Tochter! Gib Acht, daß du Gottes nicht spottest, wenn du seiner am meisten vonnöthen hast. O! es ist weit, weit mit dir gekommen! - Du hast dein Gebet aufgegeben, und der Barmherzige zog seine Hand von dir. | Миллер. Это все равно как если ты сознаешься в воровстве, а между тем награбленное будет у тебя схоронено в надежном месте. Ах, дочка, дочка! Смотри, не смейся над богом, - сейчас он тебе особенно нужен. О, ты и так уже слишком далеко от него ушла! Ты совсем перестала молиться, вот он, милосердный, и отступился от тебя! |
| Luise. Ist lieben denn Frevel, mein Vater! | Луиза. Значит, любовь - преступление, отец? |
| Miller. Wenn du Gott liebst, wirst du nie bis zum Frevel lieben - - Du hast mich tief gebeugt, meine Einzige! tief, tief, vielleicht zur Grube gebeugt. - Doch, ich will dir dein Herz nicht noch schwerer machen - Tochter, ich sprach vorhin etwas. Ich glaubte allein zu sein. Du hast mich behorcht; und warum sollt' ich's noch länger geheim halten? Du warst mein Abgott. Höre, Luise, wenn du noch Platz für das Gefühl eines Vaters hast - Du warst mein Alles. Jetzt verthust du nichts mehr von deinem Eigenthum. Auch ich hab' Alles zu verlieren. Du siehst, mein Haar fängt an grau zu werden. Die Zeit meldet sich allgemach bei mir, wo uns Vätern die Kapitale zu statten kommen, die wir im Herzen unsrer Kinder anlegten - Wirst du mich darum betrügen, Luise? Wirst du dich mit dem Hab' und Gut deines Vaters auf und davon machen? | Миллер. Люби господа, и любовь никогда не доведет тебя до преступления... Ты меня совсем пригнула к земле, моя единственная, совсем, совсем, - может, мне уже и не встать... Нет, нет, не буду больше, я тебя только расстраиваю... Дочка! У меня тут давеча нечаянно вырвалось... Я был уверен, что я один. Ты все слышала, да и к чему мне сейчас от тебя таиться? Ты была моим кумиром. Послушай, Луиза, если ты еще хоть чуточку любишь своего отца... Ведь ты же была для меня всем!.. Ты не одной себе принадлежишь. С тобой я тоже все теряю. Гляди, волосы-то у меня седеют. Ко мне незаметно подкралось то время, когда нам, отцам, становится нужен капитал, который мы некогда поместили в сердца наших детей... Неужто ты меня обманешь, Луиза? Неужто ты скроешься с последним достоянием твоего отца? |
| Luise (küßt seine Hand mit der heftigsten Rührung). Nein, mein Vater. Ich gehe als Seine große Schuldnerin aus der Welt und werde in der Ewigkeit mit Wucher bezahlen. | Луиза (глубоко тронута; целуя ему руку). Нет, отец! Я оставлю мир великой твоею должницей, но в жизни вечной я верну тебе долг с излишком. |
| Miller. Gib Acht, ob du dich da nicht verrechnest, mein Kind? (Sehr ernst und feierlich.) Werden wir uns dort wohl noch finden? - - Sieh! wie du blaß wirst! - Meine Luise begreift es von selbst, daß ich sie in jener Welt nicht mehr wohl einholen kann, weil ich nicht so früh dahin eile, wie sie. (Luise stürzt ihm in den Arm, von Schauern ergriffen - Er drückt sie mit Feuer an seine Brust und fährt fort mit beschwörender Stimme.) O Tochter! Tochter! gefallene, vielleicht schon verlorene Tochter! Beherzige das ernsthafte Vaterwort! Ich kann nicht über dich wachen. Ich kann dir die Messer nehmen, du kannst dich mit einer Stricknadel tödten. Vor Gift kann ich dich bewahren, du kannst dich mit einer Schnur Perlen erwürgen. - Luise - Luise - nur warnen kann ich dich noch - Willst du es darauf ankommen lassen, daß dein treuloses Gaukelbild auf der schrecklichen Brücke zwischen Zeit und Ewigkeit von dir weiche? Willst du dich vor des Allwissenden Thron mit der Lüge wagen: Deinetwegen, Schöpfer, bin ich da - wenn deine strafbaren Augen ihre sterbliche Puppe suchen? - Und wenn dieser zerbrechliche Gott deines Gehirns, jetzt Wurm wie du, zu den Füßen deines Richters sich windet, deine gottlose Zuversicht in diesem schwankenden Augenblick Lügen straft und deine betrogenen Hoffnungen an die ewige Erbarmung verweist, die der Elende für sich selbst kaum erflehen kann - wie dann? (Nachdrücklicher, lauter.) Wie dann, Unglückselige? (Er hält sie fester, blickt sie eine Weile starr und durchdringend an, dann verläßt er sie schnell.) Jetzt weiß ich nichts mehr - (mit aufgehobener Rechte) stehe dir, Gott Richter! für diese Seele nicht mehr. Thu, was du willst. Bring deinem schlanken Jüngling ein Opfer, daß deine Teufel jauchzen und deine guten Engel zurücktreten - Zieh hin! Lade alle deine Sünden auf, lade auch diese, die letzte, die entsetzlichste auf, und wenn die Last noch zu leicht ist, so mache mein Fluch das Gewicht vollkommen - Hier ist ein Messer - durchstich dein Herz und (indem er lautweinend fortstürzen will) das Vaterherz! | Миллер. Смотри, дитя мое, не обещай заранее! (Проникновенно и торжественно.) Кто знает, свидимся ли мы еще там?.. Вот ты и побледнела! Моя Луиза сама понимает, что мне на том свете ее не догнать: ведь я не стремлюсь попасть туда спозаранку. (Луиза в ужасе бросается к нему в объятия, он крепко прижимает ее к груди. Умоляюще.) О дочь моя, дочь моя! Падшая, быть может, уже погибшая дочь! Выслушай завет своего отца! Мне за тобой не уследить. Я у тебя нож отберу - ты вязальную иглу схватишь. Я от тебя яд спрячу - ты на низке бисера удавишься. Луиза, Луиза! Я могу только предостеречь тебя. Неужто тебя не пугает, что несбыточная твоя мечта рассеется, едва лишь ты очутишься на страшном мосту, что перекинут от Времени к Вечности? Неужто ты дерзнешь, представ перед престолом всевышнего, солгать: "Я здесь ради тебя, мой создатель!" - и в это время грешными очами искать земную свою утеху? А вдруг этот бренный кумир души твоей, теперь такой же ничтожный червь, как и ты, ползая у ног твоего судии, изобличит в этот решительный миг бессовестную твою ложь и предоставит тебе, обманутой во всех своих ожиданиях, одной молить творца о милосердии, которое этот злосчастный и себе-то едва ли вымолит, - что тогда? (Громче и настойчивее.) Что тогда, горе ты мое? (Еще крепче прижимает ее к своей груди, смотрит на нее сосредоточенным, пронизывающим взглядом, затем внезапно отстраняется.) Больше мне тебе сказать нечего... (Воздев правую руку.) Царю мой и боже мой! Я за эту душу более пред тобой не отвечаю. (Луизе.) Делай что хочешь. Принеси своему красавцу жертву, которой возрадуется искушающий тебя бес и из-за которой от тебя отступится твой ангел-хранитель. Иди! Возьми на себя все свои грехи, возьми и этот, последний и самый страшный, и если бремя покажется тебе легким, то положи еще сверху мое проклятие... Вот нож... Пронзи свое сердце и... (плача навзрыд, бросается к выходу) и сердце своего отца! |
| Luise (springt auf und eilt ihm nach). Halt! halt! O mein Vater! - daß die Zärtlichkeit noch barbarischer zwingt, als Tyrannenwuth! - Was soll ich? Ich kann nicht! Was muß ich thun? | Луиза (срывается с места и бежит за ним). Папенька! Постой! Постой! О, нежность бывает еще жесточе и самовластней тиранства! Что мне делать? Я больше не могу! Как мне быть? |
| Miller. Wenn die Küsse deines Majors heißer brennen als die Thränen deines Vaters - stirb! | Миллер. Если поцелуи твоего возлюбленного жгут сильнее, чем слезы отца, - что ж, тогда умри! |
| Luise (nach einem qualvollen Kampf mit einiger Festigkeit). Vater! Hier ist meine Hand! Ich will - Gott! Gott! Was thu' ich? was will ich? - Vater, ich schwöre - wehe mir, wehe! Verbrecherin, wohin ich mich neige! - Vater, es sei! - Ferdinand - Gott sieht herab! - So zernicht' ich sein letztes Gedächtniß. (Sie zerreißt ihren Brief.) | Луиза (после мучительной внутренней борьбы, довольно твердо). Отец! Вот тебе моя рука! Я хочу... Боже мой! Боже мой! Что я делаю? Чего я хочу?.. Клянусь тебе, отец... Горе мне, горе! Я кругом виновата... Будь по-твоему, отец!.. Свидетель бог, вот так... вот так я уничтожу последнюю память о Фердинанде! (Разрывает письмо.) |
| Miller (stürzt ihr freudetrunken an den Hals). Das ist meine Tochter! - Blick' auf! um einen Liebhaber bist du leichter, dafür hast du einen glücklichen Vater gemacht. (Unter Lachen und Weinen sie umarmend.) Kind! Kind! das ich den Tag meines Lebens nicht werth war! Gott weiß, wie ich schlechter Mann zu diesem Engel gekommen bin! - Mein Luise, mein Himmelreich! - O Gott! ich verstehe ja wenig vom Lieben, aber daß es eine Qual sein muß, aufzuhören - so was begreif' ich noch. | Миллер (не помня себя от радости, обнимает ее). Узнаю мою дочь! Смотри! Ты отреклась от возлюбленного, но зато осчастливила отца. (Смеется сквозь слезы и прижимает ее к себе.) Дитя мое! Дитя мое! Нет, я никогда не был достоин тебя! И за что это мне, такому дурному человеку, господь послал такого ангела!.. Луиза, утешение мое!.. Господи! Я в сердечных делах не знаток, но как больно вырывать из сердца любовь - это-то уж я понимаю!.. |
| Luise. Doch hinweg aus dieser Gegend, mein Vater - Weg von der Stadt, wo meine Gespielinnen meiner spotten und mein guter Name dahin ist auf immerdar - Weg, weg, weit weg von dem Ort, wo mich so viele Spuren der verlorenen Seligkeit anreden. Weg, wenn es möglich ist - | Луиза. Но только прочь из этого края, отец! Прочь из этого города, где подруги надо мной смеются и где опорочено мое доброе имя! Прочь, прочь от тех мест, где все мне напоминает об утраченном блаженстве! Дальше, дальше, как можно дальше!.. |
| Miller. Wohin du nur willst, meine Tochter. Das Brod unsers Herrgotts wächst überall, und Ohren wird er auch meiner Geige bescheren. Ja! laß auch Alles dahingehn - Ich setze die Geschichte deines Grams auf die Laute, singe dann ein Lied von der Tochter, die, ihren Vater zu ehren, ihr Herz zerriß - wir betteln mit der Ballade von Thüre zu Thüre, und das Almosen wird köstlich schmecken von den Händen der Weinenden - | Миллер. Куда хочешь, дитя мое! По милости божией хлеб всюду растет, и господь пошлет мне охотников послушать мою игру. Да, да, пропадай все пропадом, а мы уедем! Я переложу на музыку сказание о твоем злосчастье, я спою песнь о дочери, из любви к отцу разбившей свое сердце, с этой балладой мы будем ходить от двери к двери, и нам не горько будет принимать подаянье от тех, у кого она вызовет слезы. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
Грамматический справочник | Тексты
