Deutsch | Русский |
Was immer geschieht, geschah auch diesmal: die Carayons erfuhren nichts von dem, was die halbe Stadt wußte. Dienstag, wie gewöhnlich, erschien Tante Marguerite, fand Victoiren "um dem Kinn etwas spitz" und warf im Laufe der Tischunterhaltung hin: | То, что всегда случается, случилось и на сей раз: мать и дочь ничего не знали о том, о чем знал весь город. Во вторник, как обычно, явилась тетушка Маргарита, сказала Виктуар: "У тебя что-то подбородочек заострился" - и, в ходе застольной беседы, проронила: |
"Wißt ihr denn schon, es sollen ja Karikatüren erschienen sein?" | - Вы, наверно, уже знаете, что появились "карикатюры"? |
Aber dabei blieb es, da Tante Marguerite jenen alten Gesellschaftsdamen zuzählte, die nur immer von allem "gehört haben", und als Victoire fragte: | Но так как тетушка Маргарита принадлежала к тем старым светским дамам, которые всегда только "слышали", никто разговора не поддержал, а когда Виктуар спросила: |
" Was denn, liebe Tante?", wiederholte sie nur: | - О чем ты говоришь, тетушка? - та только повторила: |
"Karikatüren, liebes Kind. Ich weiß es ganz genau." Und damit ließ man den Gesprächsgegenstand fallen. | - "Карикатюры", дитя мое, я наверное это знаю.- И разговор перешел на другую тему. |
Es war gewiß ein Glück für Mutter und Tochter, daß sie von den Spott- und Zerrbildern, deren Gegenstand sie waren, nichts in Erfahrung brachten; aber für den Drittbeteiligten, für Schach, war es ebenso gewiß ein Unglück und eine Quelle neuer Zerwürfnisse. Hätte Frau von Carayon, als deren schönster Herzenszug ein tiefes Mitgefühl gelten konnte, nur die kleinste Vorstellung von all dem Leid gehabt, das, die ganze Zeit über, über ihren Freund ausgeschüttet worden war, so würde sie von der ihm gestellten Forderung zwar nicht Abstand genommen, aber ihm doch Aufschub gewährt und Trost und Teilnahme gespendet haben; ohne jede Kenntnis jedoch von dem, was inzwischen vorgefallen war, ägrierte sie sich gegen Schach immer mehr und erging sich von dem Augenblick an, wo sie von seinem Rückzug nach Wuthenow erfuhr, über seinen "Wort-und Treubruch", als den sie's ansah, in den heftigsten und unschmeichelhaftesten Ausdrücken. | Разумеется, для матери и дочери было счастьем, что они знать не знали о пресловутых карикатурах, но для третьего участника событий, для Шаха, это безусловно было бедой, источником новых ссор и неприятностей. Знай, хотя бы отчасти, госпожа фон Карайон, прекраснейшим душевным свойством которой было глубокое состраданье к людям, о горестях, в эти дни непрерывно сыпавшихся на ее друга, она, хоть и не отказалась бы от требований, ему предъявленных, но, по крайней мере, не торопила бы его, постаралась бы выказать ему сочувствие и как-то его успокоить. Но, даже не подозревая о том, что с ним происходит, она все сильнее на него гневалась и, узнав о его бегстве в Вутенов, об "обмане и вероломстве", как она назвала этот поступок, отзывалась о нем в крайне нелестных выражениях. |
Es war sehr bald, daß sie von diesem Rückzuge hörte. Denselben Abend noch, an dem Schach seinen Urlaub angetreten hatte, ließ sich Alvensleben bei den Carayons melden. Victoire, der jede Gesellschaft peinlich war, zog sich zurück, Frau von Carayon aber ließ bitten und empfing ihn mit besondrer Herzlichkeit. | Об этом бегстве она узнала немедленно. В тот самый вечер, когда он получил отпуск, к Карайонам пришел Альвенслебен. Виктуар, не выносившая сейчас чьего-либо присутствия, заперлась у себя, но госпожа фон Карайон велела просить его и встретила с непритворной сердечностью. |
"Daß ich Ihnen sagen könnte, lieber Alvensleben, wie sehr ich mich freue, Sie nach so vielen Wochen einmal wiederzusehen. Eine Welt von Dingen hat sich seitdem zugetragen. Und ein Glück, daß Sie standhaft blieben, als man Ihnen den Luther aufzwingen wollte. Das hätte mir Ihr Bild ein für allemal verdorben." | - Не могу сказать, милый Альвенслебен, как я рада вас видеть после столь долгой разлуки. За это время чего-чего только не случилось. И как хорошо, что вы проявили стойкость и не позволили навязать вам Лютера. В противном случае ваш образ омрачился бы для меня. |
"Und doch, meine Gnädigste, schwankt ich einen Augenblick, ob ich ablehnen sollte." | - И все же, сударыня, несколько мгновений я был в нерешительности, стоит ли мне отказываться. |
"Und weshalb?" | - Но почему? |
"Weil unser beiderseitiger Freund unmittelbar vorher abgelehnt hatte. Nachgerade widersteht es mir, immer wieder und wieder in seine Fußtapfen zu treten. Gibt es ihrer doch ohnehin schon genug, die mich einfach als seinen Abklatsch bezeichnen, an der Spitze Zieten, der mir erst neulich wieder zurief: 'Hüten Sie sich, Alvensleben, daß Sie nicht als Schach II in die Rang- und Quartierliste kommen.'" | - Потому что непосредственно передо мною отказался наш общий друг. А мне не нравится всегда ходить по его следам. И так уж многие называют меня его жалким подражателем, и прежде всего - Цитен, на днях он крикнул мне: "Поостерегитесь, Альвенслебен, как бы командиры и квартирьеры не занесли вас в списки под именем Шаха Второго". |
"Was nicht zu befürchten steht. Sie sind eben doch anders." | - Ну, этого бояться не приходится. Вы совсем другой человек. |
"Aber nicht besser." | - Но не лучше его. |
"Wer weiß." | - Как знать! |
"Ein Zweifel, der mich aus dem Munde meiner schönen Frau von Carayon einigermaßen überrascht und unsrem verwöhnten Freunde, wenn er davon hörte, seine Wuthenower Tage vielleicht verleiden würde." | - Сомнение, и для меня несколько неожиданное в устах моей дорогой госпожи фон Карайон; нашему же избалованному другу, узнай он о таковом, оно, пожалуй, испортило бы его вутеновские дни. |
"Seine Wuthenower Tage?" | - Вутеновские дни? |
"Ja, meine Gnädigste. Mit unbestimmtem Urlaub. Und Sie wissen nicht davon? Er wird sich doch nicht ohne vorgängigen Abschied von Ihnen in sein altes Seeschloß zurückgezogen haben, von dem Nostitz neulich behauptete, daß es halb Wurmfraß und halb Romantik sei." | - Так точно, сударыня. Он там в бессрочном отпуске. Разве вы ничего на знаете? Возможно ли, что он, не простившись с вами, отбыл в свой старый приозерный дворец, который Ноштиц называет "воплощенной романтикой, а вернее, пищей для червей"? |
"Und doch ist es geschehen. Er ist launenhaft, wie Sie wissen." Sie wollte mehr sagen, aber es gelang ihr, sich zu bezwingen und das Gespräch über allerhand Tagesneuigkeiten fortzusetzen, bei welcher Gelegenheit Alvensleben zu seiner Beruhigung wahrnahm, daß sie von der Haupttagesneuigkeit, von dem Erscheinen der Bilder, nicht das geringste wußte. Wirklich, es war der Frau von Carayon auch in der zwischenliegenden halben Woche nicht einen Augenblick in den Sinn gekommen, etwas Näheres über das von dem Tantchen Angedeutete hören zu wollen. | - Что поделаешь, Шах человек капризный, вам это известно.- Она хотела сказать больше, но сумела сдержаться и перевести разговор на разные злободневные мелочи, из чего Альвенслебен, к вящей своей радости, заключил, что о злободневнейшей из новостей, то есть о широком распространении карикатур, ей ровно ничего не известно. И правда, за три дня, прошедших со времени визита тетушки Маргариты, госпоже фон Карайон и в голову не пришло разузнавать что-нибудь о словах, оброненных старой дамой. |
Endlich empfahl sich Alvensleben, und Frau von Carayon, alles Zwanges nunmehr los und ledig, eilte, während Tränen ihren Augen entstürzten, in Victoirens Zimmer, um ihr die Mitteilung von Schachs Flucht zu machen. Denn eine Flucht war es. | Альвенслебен наконец откланялся, и госпожа фон Карайон, вдруг освободившись от страшного душевного напряжения, дала волю слезам и поспешила в комнату Виктуар, чтобы сообщить ей о бегстве Шаха. Ибо иначе как бегством его отъезд нельзя было назвать. |
Victoire folgte jedem Wort. Aber ob es nun ihre Hoffnung und Zuversicht oder umgekehrt ihre Resignation war, gleichviel, sie blieb ruhig. | Виктуар внимала каждому ее слову. Но то ли надежда и доверие, то ли, напротив, покорность судьбе и смирение дали ей силы остаться спокойной. |
"Ich bitte dich, urteile nicht zu früh. Ein Brief von ihm wird eintreffen und über alles Aufklärung geben. Laß es uns abwarten: du wirst sehn, daß du deinem Verdacht und deiner Verstimmung gegen ihn mehr nachgegeben hast, als recht und billig war." | - Прошу тебя, не осуждай его раньше времени. Он нам напишет, и все разъяснится. Подождем его письма; ты увидишь, что сгоряча поддалась гневу и несправедливым подозрениям. |
Aber Frau von Carayon wollte sich nicht umstimmen lassen. | Но переубедить госпожу фон Карайон было невозможно. |
"Ich kannt ihn schon, als du noch ein Kind warst. Nur zu gut. Er ist eitel und hochfahrend, und die prinzlichen Höfe haben ihn vollends überschraubt. Er verfällt mehr und mehr ins Ridiküle. Glaube mir, er will Einfluß haben und zieht sich im stillen irgendeinen politischen oder gar staatsmännischen Ehrgeiz groß. Was mich aber am meisten verdrießt, ist das, er hat sich auch plötzlich auf seinen Obotritenadel besonnen und fängt an sein Schach- oder Schachentum für etwas ganz Besondres in der Weltgeschichte zu halten." | - Я знала его, когда ты была еще ребенком. Слишком хорошо знала. Он суетен и высокомерен, а жизнь при дворах разных принцев окончательно его испортила. Шах день ото дня становится все более смешон. Верь мне, он жаждет политического влияния и в тиши вынашивает честолюбивые планы или обдумывает, как ему стать государственным мужем. Но больше всего меня раздражает, что он вдруг вспомнил о своем дворянстве времен оботритов и вообразил, что Шахи невесть какую роль играли в мировой истории. |
"Und tut damit nicht mehr, als was alle tun... Und die Schachs sind doch wirklich eine alte Familie." | - Что ж, это свойственно многим... а род Шахов и вправду древний род. |
"Daran mag er denken und das Pfauenrad schlagen, wenn er über seinen Wuthenower Hühnerhof hingeht. Und solche Hühnerhöfe gibt es hier überall. Aber was soll uns das? Oder zum wenigsten was soll es dir? An mir hätt er vorbeistolzieren und der bürgerlichen Generalpächterstochter, der kleinen Roturière, den Rücken kehren können. Aber du, Victoire, du; du bist nicht bloß meine Tochter, du bist auch deines Vaters Tochter, du bist eine Carayon!" | - Пусть думает об этом и распускает свой павлиний хвост, прогуливаясь по птичьему двору в Вутенове. Кстати сказать, таких птичьих дворов где только нет. Но нам-то что до этого? По крайней мере, тебе? Хорошо уж, пусть он горделиво шествует мимо меня, пусть отворачивается от дочери генерального откупщика налогов, скромной простолюдинки. Но ты, ты, Виктуар, ты же не только моя дочь, ты Карайон! |
Victoire sah die Mama mit einem Anfluge schelmischer Verwunderung an. | Виктуар удивленно и не без лукавства взглянула на мамa. |
"Ja, lache nur, Kind, lache laut, ich verüble dir's nicht. Hast du mich doch selber oft genug über diese Dinge lachen sehen. Aber, meine süße Victoire, die Stunden sind nicht gleich, und heute bitt ich deinem Vater ab und dank ihm von Herzen, weil er mir in seinem Adelsstolze, mit dem er mich zur Verzweiflung gebracht und aus seiner Nähe hinweggelangweilt hat, eine willkommene Waffe gegen diesen mir unerträglichen Dünkel in die Hand gibt. Schach, Schach! Was ist Schach? | - Смейся, дитя мое, смейся, сколько твоей душе угодно, я тебе этого в вину не поставлю. Ты не раз видела, что и я смеюсь над такими разговорами. Но, любимая моя девочка, день на день не приходится, и сегодня я готова от всего сердца просить прощения у твоего отца за то, что своей дворянской гордостью, иной раз доводившей меня до отчаяния и скуки, более того, заставлявшей бежать его общества, он дал мне в руки желанное оружие против этой невыносимой спеси. Шах, Шах! А что такое Шах? |
Ich kenn ihre Geschichte nicht und will sie nicht kennen, aber ich wette diese meine Broche gegen eine Stecknadel, daß du, wenn du das ganze Geschlecht auf die Tenne wirfst, da, wo der Wind am schärfsten geht, daß nichts übrigbleibt, sag ich, als ein halbes Dutzend Obersten und Rittmeister, alle devotest erstorben und alle mit einer Pontaknase. Lehre mich diese Leute kennen!" | Я не знаю истории его рода и не хочу знать, но ставлю свою брошь против простой булавки, что если весь их род вывести на гумно, туда, где всего сильнее дует ветер, то от него останется разве что с полдюжины полковников, красноносых от неумеренного потребления вина, да несколько ротмистров, павших во славу своего короля. |
"Aber, Mama..." | - Но, мамa... |
"Und nun die Carayons! Es ist wahr, ihre Wiege hat nicht an der Havel und nicht einmal an der Spree gestanden, und weder im Brandenburger noch im Havelberger Dom ist je geläutet worden, wenn einer von ihnen kam oder ging. Oh, ces pauvres gens, ces malheureux Carayons! Sie hatten ihre Schlösser, beiläufig wirkliche Schlösser, so bloß armselig an der Gironde hin, waren bloß Girondins, und deines Vaters leibliche Vettern fielen unter der Guillotine, weil sie treu und frei zugleich waren und uneingeschüchtert durch das Geschrei des Berges für das Leben ihres Königs gestimmt hatten." | - И рядом с ними Карайоны! Конечно, их колыбель не стояла на берегах Хавеля или хотя бы Шпрее, и ни в Бранденбургском, ни в Хавельском соборе колокола не звонили, когда рождался или уходил в небытие один из них! Oh, ces pauvres gens, ces malheureux Carayons! (О, бедняги, о, эти несчастные Карайоны! (франц.)) Своих замков, кстати сказать, настоящих замков, они лишились во время Жиронды, все Карайоны были жирондистами, и двоюродные братья твоего отца пали жертвами гильотины, потому что они были верными, но в то же время и свободными, не позволили крикам Горы запугать себя и проголосовали за жизнь своего короля. |
Immer verwunderter folgte Victoire. | Виктуар, все больше удивляясь, слушала ее. |
"Aber", fuhr Frau von Carayon fort, "ich will nicht von Jüngstgeschehenem sprechen, will nicht sprechen von heute. Denn ich weiß wohl, das Vonheutesein ist immer ein Verbrechen in den Augen derer, die schon gestern da waren, gleichviel wie. Nein, ich will von alten Zeiten sprechen, von Zeiten, als der erste Schach ins Land und an den Ruppiner See kam und einen Wall und Graben zog und eine lateinische Messe hörte, von der er nichts verstand. | - Но я не хочу,- продолжала госпожа фон Карайон,- говорить о недавних событиях, о сегодняшнем дне. Ибо хорошо знаю, что нынешнее - всегда преступление в глазах тех, что жили вчера, а как жили, это не важно. Нет, я буду говорить только о старых временах, о временах, когда первый из Шахов пришел на берег Руппинского озера, соорудил вал, вырыл ров и прослушал латинскую мессу, ни слова в ней не поняв. |
Eben damals zogen die Carayons, ces pauvres et malheureux Carayons, mit vor Jerusalem und eroberten es und befreiten es. Und als sie heimkamen, da kamen Sänger an ihren Hof, und sie sangen selbst, und als Victoire de Carayon (ja, sie hieß auch Victoire) sich dem großen Grafen von Lusignan vermählte, dessen erlauchter Bruder Großprior des hohen Ordens vom Spital und endlich König von Zypern war, da waren wir mit einem Königshause versippt und verschwägert, mit den Lusignans, aus deren großem Hause die schöne Melusine kam, unglücklichen, aber Gott sei Dank unprosaischen Angedenkens. | В ту самую пору Карайоны, ces pauvres et malheureux Carayons, двинулись в крестовый поход на Иерусалим и освободили его. Вернувшись на родину, они созвали певцов в свой замок и пели вместе с ними, а когда Виктуар Карайон (да, да, ее тоже звали Виктуар) обручилась со славным графом фон Лусиньяном, чей сиятельный брат был великим приором высокого ордена госпитальеров, а потом королем Кипра, Карайоны породнились с домом Лусиньянов, от которых произошла прекрасная Мелузина; скорбная, но, слава богу, поэтическая память о ней, как тебе известно, и доныне живет в людских сердцах. |
Und von uns Carayons, die wir ganz andere Dinge gesehn haben, will sich dieser Schach abwenden und sich hochmütig zurückziehn? Unsrer will er sich schämen? Er, Schach. Will er es als Schach oder will er es als Grundherr von Wuthenow? Ah, bah! Was ist es denn mit beiden? Schach ist ein blauer Rock mit einem roten Kragen, und Wuthenow ist eine Lehmkate." | И от нас, Карайонов, и не то еще повидавших на своем веку, думает отвернуться этот Шах, надменно удалившись в свое поместье! Нас он, видно, стыдится. Он, Шах! Не знаю уж, просто как Шах или как владелец Вутенова? А что, собственно, значит то и другое? Шах - это синий мундир с красным воротником, а Вутенов - глинобитная развалина. |
"Mama, glaube mir, du tust ihm unrecht. Ich such es nach einer andern Seite hin. Und da find ich es auch." | - Мамa, поверь мне, ты к нему несправедлива. Я ищу причину в другом, а потому и нахожу ее. |
Frau von Carayon beugte sich zu Victoire nieder und küßte sie leidenschaftlich. | Госпожа фон Карайон склонилась к Виктуар и стала покрывать ее лицо страстными поцелуями. |
"Ach, wie gut du bist, viel, viel besser als deine Mama. Und nur eines ist gut an ihr, daß sie dich liebt. Er aber sollte dich auch lieben! Schon um deiner Demut willen." | - Ах, как ты добра, куда, куда добрее, чем твоя мамa! В ней только и есть хорошего, что ее любовь к тебе. Но и он должен был бы тебя любить! Уж за одно твое смирение. |
Victoire lächelte. | Виктуар улыбнулась. |
"Nein, nicht so. Der Glaube, daß du verarmt und ausgeschieden seiest, beherrscht dich mit der Macht einer fixen Idee. Du bist nicht so verarmt. Und auch er..." | - Нет, дело совсем не в том. Мысль, что ты обеднела и отдалилась от света, владеет тобой, словно навязчивая идея. Но ты не так уж бедна. А он... |
Sie stockte. | Виктуар запнулась. |
"Sieh, du warst ein schönes Kind, und Alvensleben hat mir erzählt, in welch enthusiastischen Worten der Prinz erst neulich wieder von deiner Schönheit auf dem Massowschen Balle gesprochen habe. Das ist nicht hin, davon blieb dir, und jeder muß es finden, der ihm liebevoll in deinen Zügen nachzugehen den Sinn und das Herz hat. Und wenn wer dazu verpflichtet ist, so ist er's! Aber er sträubt sich, denn so hautain er ist, so konventionell ist er. Ein kleiner ängstlicher Aufmerker. Er hört auf das, was die Leute sagen, und wenn das ein Mann tut (wir müssen's), so heiß ich das Feigheit und Lâcheté. Aber er soll mir Rede stehn. Ich habe meinen Plan jetzt fertig und will ihn demütigen, so gewiß er uns demütigen wollte." | - Ты была прелестным ребенком, Виктуар, и Альвенслебен рассказывал мне, в сколь восторженных словах принц, еще совсем недавно, говорил о твоей красоте, поразившей его на балу у Массова. Эта красота не ушла, каждый, кто с любовью вглядится в твои черты, прочитает в них ум и сердце. И первый это обязан прочитать он. Но он упирается; несмотря на всю свою заносчивость, он дрожит перед условностями. Мелкий, недостойный человек. Вечно прислушивается, чтo говорят люди, а если так поступает мужчина (мы, женщины, другое дело), я называю его трусом и подлецом. Но он еще поплатится. Я сейчас додумала свой план, и я унижу его так же, как он хотел унизить нас. |
Frau von Carayon kehrte nach diesem Zwiegespräch in das Eckzimmer zurück, setzte sich an Victoirens kleinen Schreibtisch und schrieb. | После этого разговора госпожа фон Карайон вернулась в угловую, села за письменный столик Виктуар и написала: |
"Einer Mitteilung Herrn von Alvenslebens entnehm ich, daß Sie, mein Herr von Schach, heute, Sonnabend abend, Berlin verlassen und sich für einen Landaufenthalt in Wuthenow entschieden haben. Ich habe keine Veranlassung, Ihnen diesen Landaufenthalt zu mißgönnen oder Ihre Berechtigung dazu zu bestreiten, muß aber Ihrem Rechte das meiner Tochter gegenüberstellen. Und so gestatten Sie mir denn, Ihnen in Erinnerung zu bringen, daß die Veröffentlichung des Verlöbnisses für morgen, Sonntag, zwischen uns verabredet worden ist. | "Со слов господина фон Альвенслебена, я поняла, что Вы, уважаемый господин фон Шах, сегодня, в субботу вечером, покинули Берлин, решив пожить некоторое время на лоне природы в Вутенове. У меня нет причин упрекать Вас за такое решение или оспаривать Ваше право на отдых в своем поместье, но Вашим правам я вынуждена противопоставить права моей дочери. Посему разрешите мне Вам напомнить, что, согласно нашей обоюдной договоренности, на завтра было назначено оглашение. |
Auf diese Veröffentlichung besteh ich auch heute noch. Ist sie bis Mittwoch früh nicht erfolgt, erfolgen meinerseits andre, durchaus selbständige Schritte. Sosehr dies meiner Natur widerspricht (Victoirens ganz zu geschweigen, die von diesem meinem Schreiben nichts weiß und nur bemüht sein würde, mich daran zu hindern), so lassen mir doch die Verhältnisse, die Sie, das mindeste zu sagen, nur zu gut kennen, keine Wahl. Also bis auf Mittwoch! | На нем я настаиваю еще и сегодня. Ежели оно не состоится до среды, я должна буду предпринять другие, вполне самостоятельные шаги. Как это ни противоречит моей натуре (не говоря уже о Виктуар, которая, разумеется, не подозревает о моем письме и постаралась бы любыми средствами удержать меня от него), но обстоятельства, увы, слишком хорошо Вам известные, не оставляют мне выбора. Итак, до среды! |
Josephine von Carayon" | Жозефина фон Карайон". |
Sie siegelte den Brief und übergab ihn persönlich einem Boten mit der Weisung, sich bei Tagesanbruch nach Wuthenow hin auf den Weg zu machen. | Она запечатала письмо и вручила его посыльному с указанием - на рассвете отправиться в Вутенов. |
Auf Antwort zu warten war ihm eigens untersagt worden. | И еще ему было приказано ни в коем случае не дожидаться ответа. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая