English | Русский |
Auf dem Friedrichstraßen-Bahnhof war ein Gedränge; aber trotzdem, Effi hatte schon vom Coupé aus die Mama erkannt und neben ihr den Vetter Briest. Die Freude des Wiedersehens war groß, das Warten in der Gepäckhalle stellte die Geduld auf keine allzu harte Probe, und nach wenig mehr als fünf Minuten rollte die Droschke neben dem Pferdebahngleise hin in die Dorotheenstraße hinein und auf die Schadowstraße zu, an deren nächstgelegener Ecke sich die "Pension" befand. Roswitha war entzückt und freute sich über Annie, die die Händchen nach den Lichtern ausstreckte. | На вокзале Фридрихштрассе в Берлине было много встречающих. Тем не менее Эффи из окна купе сразу узнала в толпе свою маму и стоявшего рядом кузена Бриста. Радости свидания не было конца. В багажном отделении все было быстро улажено, и через какие-нибудь пять-шесть минут дрожки покатили их вдоль линии конки через Доротеенштрассе в сторону Шадовштрассе. Розвиту решительно все приводило в восторг, к тому же она была рада за Аннхен -- девочка к каждому огоньку тянула ручонки. |
Nun war man da. Effi erhielt ihre zwei Zimmer, die nicht, wie erwartet, neben denen der Frau von Briest, aber doch auf demselben Korridor lagen, und als alles seinen Platz und Stand hatte und Annie in einem Bettchen mit Gitter glücklich untergebracht war, erschien Effi wieder im Zimmer der Mama, einem kleinen Salon mit Kamin, drin ein schwaches Feuer brannte; denn es war mildes, beinah warmes Wetter. | Но вот и приехали. В пансионе на углу Шадовштрассе Эффи ожидали две комнаты. Они, правда, оказались не рядом, как она думала, но все же в одном коридоре с номером матери. Как только вещи расставили, а Аннхен уложили в огороженную сеткой кроватку, Эффи снова появилась в комнате госпожи Брист, маленьком уютном салоне с камином, в котором едва теплился слабый огонь, -- на улице было тепло. |
Auf dem runden Tische mit grüner Schirmlampe waren drei Kuverts gelegt, und auf einem Nebentischchen stand das Teezeug. | На круглом столе, освещенном настольной лампой, стояли три столовых прибора, а на маленьком столике в углу все было готово для чая. |
"Du wohnst ja reizend, Mama", sagte Effi, während sie dem Sofa gegenüber Platz nahm, aber nur um sich gleich danach an dem Teetisch zu schaffen zu machen. | -- Ты очаровательно устроилась, мама, -- сказала Эффи, садясь на диван. Однако она тут же вскочила: ей не терпелось похозяйничать за чайным столом. |
"Darf ich wieder die Rolle des Teefräuleins übernehmen?" | -- Ты не возражаешь, если чай по-прежнему буду разливать я? |
"Gewiß, meine liebe Effi Aber nur für Dagobert und dich selbst. Ich meinerseits muß verzichten, was mir beinah schwerfällt." | -- Ну, конечно, моя милая Эффи. Мне не наливай, пейте вдвоем с Дагобертом. Ничего не поделаешь, мне приходится отказаться от чая, хотя это для меня нелегко. |
"Ich verstehe, deiner Augen halber. Aber nun sage mir, Mama, was ist es damit? In der Droschke, die noch dazu so klapperte, haben wir immer nur von Innstetten und unserer großen Karriere gesprochen, viel zuviel, und das geht nicht so weiter; glaube mir, deine Augen sind mir wichtiger, und in einem finde ich sie, Gott sei Dank, ganz unverändert, du siehst mich immer noch so freundlich an wie früher." | -- Это, наверное, из-за твоих глаз. Ну, расскажи мне скорей, мама, что у тебя с глазами. В дрожках, а они еще так громыхали, мы без конца говорили об Инштеттене и о нашей карьере, мы, кажется, чересчур увлеклись, так, право, нельзя. Поверь, твои глаза мне гораздо важнее. А они мне кажутся прежними, по крайней мере в одном отношении -- они смотрят на меня по-прежнему нежно и ласково. |
Und sie eilte auf die Mama zu und küßte ihr die Hand. | И Эффи бросилась к матери, чтобы поцеловать ее руку. |
"Effi, du bist so stürmisch. Ganz die alte." | -- Ты все такая же порывистая! Совсем моя прежняя Эффи! |
"Ach nein, Mama. Nicht die alte. Ich wollte, es wäre so. Man ändert sich in der Ehe." | -- Нет, мамочка, к сожалению, это не так. Я бы хотела быть прежней! Брак, однако, меняет людей. |
Vetter Briest lachte. | Кузен Брист рассмеялся. |
"Cousine, ich merke nicht viel davon; du bist noch hübscher geworden, das ist alles. Und mit dem Stürmischen wird es wohl auch noch nicht vorbei sein." | -- Я что-то этого не замечаю, кузина. Ты только стала красивей, чем прежде, вот и вся перемена! А порывистость осталась, по-моему, прежней. |
"Ganz der Vetter", versicherte die Mama; Effi selbst aber wollte davon nichts hören und sagte: | -- Как и у ее кузена, -- подхватила мама. Но Эффи ни за что не хотела согласиться. |
"Dagobert, du bist alles, nur kein Menschenkenner. Es ist sonderbar. Ihr Offiziere seid keine guten Menschenkenner, die jungen gewiß nicht. Ihr guckt euch immer nur selber an oder eure Rekruten, und die von der Kavallerie haben auch noch ihre Pferde. Die wissen nun vollends nichts." | -- Знаешь, Дагоберт, я готова считать тебя кем угодно, но только не знатоком человеческой души. Как это ни странно, но именно вы, офицеры, особенно молодые,: совершенно не разбираетесь в людях. Да и кого вы видите? Вечно вращаетесь в своей среде, знаете только друг друга да своих рекрутов, а кавалеристы -- плюс своих лошадей. Эти-то вообще ничего не понимают. |
"Aber Cousine, wo hast du denn diese ganze Weisheit her? Du kennst ja keine Offiziere. Kessin, so habe ich gelesen, hat ja auf die ihm zugedachten Husaren verzichtet, ein Fall, der übrigens einzig in der Weltgeschichte dasteht. Und willst du von alten Zeiten sprechen? Du warst ja noch ein halbes Kind, als die Rathenower zu euch herüberkamen." | -- Интересно, откуда моя дорогая кузина набралась такой премудрости? Ты же не знакома ни с одним офицером. В Кессине, например, -- я где-то об этом читал -- даже от гусар отказались, случай, можно сказать, беспрецедентный в истории. А если ты вспоминаешь про прежние годы, то это не в счет, -- ты была совсем еще маленькой, когда у вас были на постое Ратеноверские гусары. |
"Ich könnte dir erwidern, daß Kinder am besten beobachten. Aber ich mag nicht, das sind ja alles bloß Allotria. Ich will wissen, wie's mit Mamas Augen steht." | -- Я могла бы возразить, что дети гораздо наблюдательнее взрослых, но не собираюсь этого делать. Все это просто чепуха. Я хочу знать, что у мамы с глазами. |
Frau von Briest erzählte nun, daß es der Augenarzt für Blutandrang nach dem Gehirn ausgegeben habe. Daher käme das Flimmern. Es müsse mit Diät gezwungen werden; Bier, Kaffee, Tee - alles gestrichen und gelegentlich eine lokale Blutentziehung, dann würde es bald besser werden. | Госпожа фон Брист рассказала, что окулист объясняет ее болезнь приливами крови к голове. Поэтому у нее и рябит в глазах. Нужна диета, нужно отказаться от пива, чая и кофе и время от времени пускать кровь. Тогда, видимо, дело поправится. |
"Er sprach so von vierzehn Tagen. Aber ich kenne die Doktorangaben; vierzehn Tage heißt sechs Wochen, und ich werde noch hier sein, wenn Innstetten kommt und ihr in eure neue Wohnung einzieht. Ich will auch nicht leugnen, daß das das Beste von der Sache ist und mich über die mutmaßlich lange Kurdauer schon vorweg tröstet. Sucht euch nur recht was Hübsches. Ich habe mir Landgrafen- oder Keithstraße gedacht, elegant und doch nicht allzu teuer. Denn ihr werdet euch einschränken müssen. Innstettens Stellung ist sehr ehrenvoll, aber sie wirft nicht allzuviel ab. Und Briest klagt auch. Die Preise gehen herunter, und er erzählt mir jeden Tag, wenn nicht Schutzzölle kämen, so müßte er mit einem Bettelsack von Hohen-Cremmen abziehen. Du weißt, er übertreibt gern. Aber nun lange zu, Dagobert, und wenn es sein kann, erzähle uns was Hübsches. Krankheitsberichte sind immer langweilig, und die liebsten Menschen hören bloß zu, weil es nicht anders geht. Effi wird wohl auch gern eine Geschichte hören, etwas aus den Fliegenden Blättern oder aus dem Kladderadatsch. Er soll aber nicht mehr so gut sein." | -- Врач говорил сначала всего о двух неделях лечения, но я знаю врачей --- две недели постепенно превращаются самое малое в шесть. Не сомневаюсь, что проторчу в Берлине до приезда Инштеттена и увижу, как вы устроитесь на новой квартире. Не скрою, -- это самое приятное событие, только оно и утешает меня. Но мне хочется, чтобы вы подыскали себе что-нибудь очень хорошее. Я уже думала об этом. Мне кажется, на Ландгра-фенштрассе или на Кейтштрассе можно найти элегантную и не слишком дорогую квартиру. Вам теперь придется ограничивать себя в расходах. Место Инштеттена очень почетно, но не очень доходно. Брист тоже жалуется на дела. Цены все время падают, и он постоянно твердит: не будь охранных пошлин, давно пришлось бы надеть суму и распрощаться с Гоген-Кремменом. Но, как тебе известно, он любит преувеличивать. Ну, а теперь о другом. Нет ничего скучнее, чем разговор о болезнях. Даже самые близкие слушают о них только потому, что иначе нельзя. А ну, Дагоберт, расскажи что-нибудь интересное. Я думаю, Эффи тоже не откажется послушать какую-нибудь историю, ну, что-нибудь из "Флигенде блеттер" или из "Кладдерадатча"*. Правда, говорят, он стал теперь не такой интересный. |
"Oh, er ist noch ebensogut wie früher. Sie haben immer noch Strudelwitz und Prudelwitz, und da macht es sich von selber." | -- Ну, нет, он все такой же, как раньше. У них ведь подвизаются Штрудельвиц и Прудельвиц*, и все получается как-то само собой. |
"Mein Liebling ist Karlchen Mießnick und Wippchen von Bernau." | -- А мне больше по вкусу Карлхен Миссник* и Виппхен из Бернау*. |
"Ja, das sind die Besten. Aber Wippchen, der übrigens - Pardon, schöne Cousine - keine Kladderadatschfigur ist, Wippchen hat gegenwärtig nichts zu tun, es ist ja kein Krieg mehr. Leider. Unsereins möchte doch auch mal an die Reihe kommen und hier diese schreckliche Leere", | -- Да, они, пожалуй, самые удачные. Но, пардон, прелестная кузина, Виппхен ведь не из "Кладдерадатча". Ему, бедному, сейчас нечем заняться, -- к сожалению, мы ни с кем не воюем. Нашему брату тоже нечего делать, нечем заполнить вот этой пустоты. |
und er strich vom Knopfloch nach der Achsel hinüber, "endlich loswerden." "Ach, das sind ja bloß Eitelkeiten. Erzähle lieber. Was ist denn jetzt dran?" | И он провел рукой от петлицы к плечу. -- Ах, это все пустое тщеславие. Лучше расскажи что-нибудь. Чем, например, теперь здесь развлекаются? |
"Ja, Cousine, das ist ein eigen Ding. Das ist nicht für jedermann. Jetzt haben wir nämlich die Bibelwitze." | -- Видишь ли, кузина, сейчас у нас в моде особые шутки, так называемые "библейские остроты". Их, правда, признают не все. |
"Die Bibelwitze? Was soll das heißen? ... Bibel und Witze gehören nicht zusammen." | -- Библейские остроты? А что это такое? Библия и остроты, по-моему, вещи несовместимые. |
"Eben deshalb sagte ich, es sei nicht für jedermann. Aber ob zulässig oder nicht, sie stehen jetzt hoch im Preis. Modesache, wie Kiebitzeier." | -- Вот поэтому я и сказал, что их признают не все. Но, признают их там или нет, они сейчас, однако, в очень большой цене, все равно что яйца чибисов. Мода! Ничего не попишешь! |
"Nun, wenn es nicht zu toll ist, so gib uns eine Probe. Geht es?" | -- Ну, если они не слишком глупы, расскажи что-нибудь на пробу. |
"Gewiß geht es. Und ich möchte sogar hinzusetzen dürfen, du triffst es besonders gut. Was jetzt nämlich kursiert, ist etwas hervorragend Feines, weil es als Kombination auftritt und in die einfache Bibelstelle noch das dativisch Wrangelsche mit einmischt. Die Fragestellung - alle diese Witze treten nämlich in Frageform auf - ist übrigens in vorliegendem Falle von großer Simplizität und lautet: 'Wer war der erste Kutscher?' Und nun rate." | -- Отлично. Я только хочу добавить, что это-как раз для тебя. Видишь ли, это очень тонкая штука, смесь простых библейских фраз и чего-нибудь заковыристого. Сами вопросы -- эти остроты всегда имеют форму вопроса--очень просты и несложны, ну, например: "Кто был первым кучером на свете?" А ну, угадай. |
"Nun, vielleicht Apollo." | -- Наверное, Аполлон. |
"Sehr gut. Du bist doch ein Daus, Effi. Ich wäre nicht darauf gekommen. Aber trotzdem, du triffst damit nicht ins Schwarze. " | -- Очень хорошо. Ты просто гений, Эффи. Я бы никогда до этого не додумался! И все-таки ты не угадала. |
"Nun, wer war es denn?" | -- Ну, кто же тогда? |
"Der erste Kutscher war 'Leid'. Denn schon im Buche Hiob heißt es: 'Leid soll mir nicht widerfahren', oder auch 'wieder fahren' in zwei Wörtern und mit einem e." | -- Первым кучером было "Несчастье". Ибо уже в книге Иова написано: "Несчастье не должно задавить меня". Не важно: "задавить" или "подавить", это не имеет значения. |
Effi wiederholte kopfschüttelnd den Satz, auch die Zubemerkung, konnte sich aber trotz aller Mühe nicht drin zurechtfinden; sie gehörte ganz ausgesprochen zu den Bevorzugten, die für derlei Dinge durchaus kein Organ haben, und so kam denn Vetter Briest in die nicht beneidenswerte Situation, immer erneut erst auf den Gleichklang und dann auch wieder auf den Unterschied von 'widerfahren' und 'wieder fahren' hinweisen zu müssen. | Эффи, пожимая плечами, повторила эту фразу и пояснение к ней, но, несмотря на все усилия, не могла постичь сути дела; она явно относилась к тем избранным натурам, которым природа отказала в особом органе для понимания шуток подобного рода, и кузен Брист попал в незавидное положение человека, который вынужден несколько раз объяснять другому, в чем заключается соль данной остроты. |
"Ach, nun versteh ich. Und du mußt mir verzeihen, daß es so lange gedauert hat. Aber es ist wirklich zu dumm." | -- Ах, наконец поняла! Извини, что не сразу сообразила. Но ведь это в самом деле очень глупо и нелепо. |
"Ja, dumm ist es", sagte Dagobert kleinlaut. | -- Да, это, конечно, неумно, -- смалодушничал Дагоберт. |
"Dumm und unpassend und kann einem Berlin ordentlich verleiden. Da geht man nun aus Kessin fort, um wieder unter Menschen zu sein, und das erste, was man hört, ist ein Bibelwitz. Auch Mama schweigt, und das sagt genug. Ich will dir aber doch den Rückzug erleichtern ..." | -- Глупо, и не к месту, и не делает чести Берлину. Тут стараешься уехать из Кессина, чтоб снова оказаться среди умных людей, и, на тебе! -- первое, что услышала здесь -- "библейская острота"! Мама тоже молчит, а это тоже говорит о многом. И все-таки я собираюсь облегчить тебе отступление... |
"Das tu, Cousine." | -- Каким образом, милая кузина? |
" ... den Rückzug erleichtern und es ganz ernsthaft als ein gutes Zeichen nehmen, daß mir, als erstes hier, von meinem Vetter Dagobert gesagt wurde: 'Leid soll mir nicht widerfahren.' Sonderbar, Vetter, so schwach die Sache als Witz ist, ich bin dir doch dankbar dafür." | -- ...Приняв эту библейскую фразу за хорошее предзнаменование, которое было выражено устами моего милого кузена Дагоберта. Да, несчастье не должно меня подавить. Как острота эта фраза никуда не годится, но все-таки я благодарна тебе за нее. |
Dagobert, kaum aus der Schlinge heraus, versuchte über Effis Feierlichkeit zu spötteln, ließ aber ab davon, als er sah, daß es sie verdroß. | Дагоберт, не без труда выпутавшись из неловкого положения, принялся подшучивать над торжественным тоном, каким Эффи произнесла эти слова, но тут же перестал, заметив, что это ее раздражает. |
Bald nach zehn Uhr brach er auf und versprach, am anderen Tage wiederzukommen, um nach den Befehlen zu fragen. | Как только пробило десять, он встал и начал прощаться, обещая приехать на следующий день, дабы получить и выполнить любое приказание дам. |
Und gleich nachdem er gegangen, zog sich auch Effi in ihre Zimmer zurück. | Едва он ушел, Эффи поднялась и тоже удалилась к себе. |
Am andern Tage war das schönste Wetter, und Mutter und Tochter brachen früh auf, zunächst nach der Augenklinik, wo Effi im Vorzimmer verblieb und sich mit dem Durchblättern eines Albums beschäftigte. Dann ging es nach dem Tiergarten und bis in die Nähe des "Zoologischen", um dort herum nach einer Wohnung zu suchen. Es traf sich auch wirklich so, daß man in der Keithstraße, worauf sich ihre Wünsche von Anfang an gerichtet hatten, etwas durchaus Passendes ausfindig machte, nur daß es ein Neubau war, feucht und noch unfertig. | Погода на следующий день была восхитительной. Мать и дочь рано покинули дом -- им нужно было прежде всего попасть в глазную больницу. Пока госпожа фон Брист была у врача, Эффи листала в приемной какой-то альбом. Затем они решили заняться квартирой, выбрав для поисков район между Тиргартеном и Зоологическим садом. На Кейтштрассе, куда с самого начала были устремлены их общие помыслы, им довольно скоро попалось нечто весьма подходящее, жаль только, что дом, в котором они облюбовали квартиру, был совсем недавно отстроен. |
"Es wird nicht gehen, liebe Effi", sagte Frau von Briest, "schon einfach Gesundheitsrücksichten werden es verbieten. Und dann, ein Geheimrat ist kein Trockenwohner. " | -- Нет, нет, милая Эффи, -- сказала госпожа фон Брист, -- это для вас не годится. Это нехорошо для здоровья. И потом -- тайный советник не может заниматься просушкой квартиры. |
Effi, so sehr ihr die Wohnung gefiel, war um so einverstandener mit diesem Bedenken, als ihr an einer raschen Erledigung überhaupt nicht lag, ganz im Gegenteil: "Zeit gewonnen, alles gewonnen", und so war ihr denn ein Hinausschieben der ganzen Angelegenheit eigentlich das Liebste, was ihr begegnen konnte. | Эффи, которой, по правде говоря, квартира очень понравилась, тотчас же с ней согласилась -- не в ее интересах было быстро покончить с квартирой. Выиграть время -- значит, выиграть все. Ее больше устраивало, если бы поиски затянулись. |
"Wir wollen diese Wohnung aber doch im Auge behalten, Mama, sie liegt so schön und ist im wesentlichen das, was ich mir gewünscht habe." | -- По-моему, эту квартиру нужно все-таки запомнить, мама, уж очень она хорошо расположена, в сущности, это то, о чем я мечтала. |
Dann fuhren beide Damen in die Stadt zurück, aßen im Restaurant, das man ihnen empfohlen, und waren am Abend in der Oper, wozu der Arzt unter der Bedingung, daß Frau von Briest mehr hören als sehen wolle, die Erlaubnis gegeben hatte. | И обе дамы снова поехали в город, пообедали в ресторане, который им порекомендовал кто-то из знакомых, а вечером отправились в оперу, -- госпожа фон Брист обещала врачу, что она не столько будет смотреть, сколько слушать. |
Die nächsten Tage nahmen einen ähnlichen Verlauf; man war aufrichtig erfreut, sich wiederzuhaben und nach so langer Zeit wieder ausgiebig miteinander plaudern zu können. Effi, die sich nicht bloß auf Zuhören und Erzählen, sondern, wenn ihr am wohlsten war, auch auf Medisieren ganz vorzüglich verstand, geriet mehr als einmal in ihren alten Übermut, und die Mama schrieb nach Hause, wie glücklich sie sei, das "Kind" wieder so heiter und lachlustig zu finden; es wiederhole sich ihnen allen die schöne Zeit von vor fast zwei Jahren, wo man die Ausstattung besorgt habe. Auch Vetter Briest sei ganz der alte. | Так провели они несколько дней. И мать и дочь были искренне рады, что снова видят друг друга и что после долгой разлуки могут наконец наговориться как следует. Эффи, любившая не только поболтать и послушать, но в хорошем настроении умевшая и пофилософствовать, -- снова стала беспечной и шаловливой, и мама писала домой, что она счастлива, ибо "девочка" опять весела и здорова, что они как бы снова переживают то чудесное время, когда два года назад в Гоген-Креммене были заняты приготовлением приданого. И кузен Брист тоже не изменился. |
Das war nun auch wirklich der Fall, nur mit dem Unterschied, daß er sich seltener sehen ließ als vordem und auf die Frage nach dem "Warum" anscheinend ernsthaft versicherte: | Да, все было именно так, только кузен стал появляться у них несколько реже, а на вопрос "почему", притворясь серьезным, говорил: |
"Du bist mir zu gefährlich, Cousine." | -- Ты для меня слишком опасна, кузина. |
Das gab dann jedesmal ein Lachen bei Mutter und Tochter, und Effi sagte: | Это каждый раз вызывало смех и у матери и у дочери, а Эффи однажды заметила: |
"Dagobert, du bist freilich noch sehr jung, aber zu solcher Form des Courmachers doch nicht mehr jung genug." | -- Ты, конечно, еще очень молод, мой дорогой Дагоберт, и все-таки для такой формы ухаживания ты уже недостаточно молод. |
So waren schon beinahe vierzehn Tage vergangen. Innstetten schrieb immer dringlicher und wurde ziemlich spitz, fast auch gegen die Schwiegermama, so daß Effi einsah, ein weiteres Hinausschieben sei nicht mehr gut möglich und es müsse nun wirklich gemietet werden. Aber was dann? Bis zum Umzug nach Berlin waren immer noch drei Wochen, und Innstetten drang auf rasche Rückkehr. Es gab also nur ein Mittel: Sie mußte wieder eine Komödie spielen, mußte krank werden. | Так прошли почти две недели. Инштеттен в своих письмах стал настойчиво требовать, чтобы Эффи наконец вернулась домой,-- у него даже вырвалось несколько колких замечаний, кажется, по адресу тещи. Эффи поняла, что откладывать больше нельзя, что квартиру, хочешь не хочешь, нужно снимать и снимать как можно скорей. Ну а что ей делать потом? До переезда в Берлин оставалось всего три недели, а Инштеттен тем не менее настаивал, чтобы она как можно скорей вернулась назад. Что тут делать, как поступить? Она поняла, что возможен один-единственный выход -- снова разыграть комедию и притвориться больной. |
Das kam ihr aus mehr als einem Grunde nicht leicht an; aber es mußte sein, und als ihr das feststand, stand ihr auch fest, wie die Rolle, bis in die kleinsten Einzelheiten hinein, gespielt werden müsse. | Это было ей нелегко по многим причинам, но когда Эффи стало окончательно ясно, что это необходимо и неизбежно, она быстро и до малейших подробностей продумала свою новую роль. |
"Mama, Innstetten, wie du siehst, wird über mein Ausbleiben empfindlich. Ich denke, wir geben also nach und mieten heute noch. Und morgen reise ich. Ach, es wird mir so schwer, mich von dir zu trennen." | -- Мамочка, видишь, как болезненно реагирует Инштеттен на мое затянувшееся отсутствие. Нам, кажется, придется уступить. Пойду сегодня сниму квартиру, а завтра уеду. Как мне не хочется расставаться с тобой! |
Frau von Briest war einverstanden. | Госпожа фон Брист одобрила это решение. |
"Und welche Wohnung wirst du wählen?" | -- А на какой квартире ты думаешь остановиться? |
"Natürlich die erste, die in der Keithstraße, die mir von Anfang an so gut gefiel und dir auch. Sie wird wohl noch nicht ganz ausgetrocknet sein, aber es ist ja das Sommerhalbjahr, was einigermaßen ein Trost ist. Und wird es mit der Feuchtigkeit zu arg und kommt ein bißchen Rheumatismus, so hab ich ja schließlich immer noch Hohen-Cremmen." | -- Конечно, на первой, той, что на Кейтштрассе. Она мне понравилась с первого взгляда, да и тебе, по-моему, тоже. Правда, она еще не просохла, но дело близится к лету, так что это не страшно. Даже если будет немножечко сыро и начнется какой-нибудь ревматизм, у меня, в конце концов, есть Гоген-Креммен. |
"Kind, beruf es nicht; ein Rheumatismus ist mitunter da, man weiß nicht wie." | -- Деточка, не накличь беду, ревматизм наживешь и не узнаешь откуда. |
Diese Worte der Mama kamen Effi sehr zupaß. Sie mietete denselben Vormittag noch und schrieb eine Karte an Innstetten, daß sie den nächsten Tag zurückwolle. Gleich danach wurden auch wirklich die Koffer gepackt und alle Vorbereitungen getroffen. Als dann aber der andere Morgen da war, ließ Effi die Mama an ihr Bett rufen und sagte: | Это были слова, на которые Эффи, собственно говоря, и рассчитывала. В тот же день она договорилась относительно квартиры, отправила Инштеттену открытку, сообщая, что завтра выезжает домой, и стала укладывать вещи, готовясь к отъезду. Но наутро к госпоже Брист явилась Розвита и попросила ее прийти в комнату Эффи. Мать застала Эффи в постели. |
"Mama, ich kann nicht reisen. Ich habe ein solches Reißen und Ziehen, es schmerzt mich über den ganzen Rücken hin, und ich glaube beinah, es ist ein Rheumatismus. Ich hätte nicht gedacht, daß das so schmerzhaft sei." | -- Мама, я не в состоянии ехать. У меня ломит все тело, особенно спина. Кажется, у меня ревматизм. Вот никогда бы не поверила, что это так больно. |
"Siehst du, was ich dir gesagt habe; man soll den Teufel nicht an die Wand malen. Gestern hast du noch leichtsinnig darüber gesprochen, und heute ist es schon da. Wenn ich Schweigger sehe, werde ich ihn fragen, was du tun sollst." | -- Вот видишь! Я же тебе говорила, не дай бог накличешь беду. Ты вчера легкомысленно поговорила об этом, и вот сегодня, пожалуйста. Буду у Швейггера, непременно посоветуюсь с ним, что теперь делать". |
"Nein, nicht Schweigger. Der ist ja ein Spezialist. Das geht nicht, und er könnte es am Ende übelnehmen, in so was anderem zu Rate gezogen zu werden. Ich denke, das beste ist, wir warten es ab. Es kann ja auch vorübergehen. Ich werde den ganzen Tag über von Tee und Sodawasser leben, und wenn ich dann transpiriere, komm ich vielleicht drüber hin." | -- Нет, нет, только не Швейггер. Он специалист по глазам. Еще обидится, что к нему обращаются не по специальности. Я думаю, лучше всего подождать. Может быть, все пройдет само по себе. А сегодня я просто посижу на диете, буду пить только содовую воду и чай. Постараюсь пропотеть; может быть, на этом все кончится. |
Frau von Briest drückte ihre Zustimmung aus, bestand aber darauf, daß sie sich gut verpflege. Daß man nichts genießen müsse, wie das früher Mode war, das sei ganz falsch und schwäche bloß; in diesem Punkt stehe sie ganz zu der jungen Schule: tüchtig essen. | Госпожа фон Брист нашла, что Эффи в общем права, но ей нужно хорошенько питаться, эта мода -- ничего не есть, когда заболеешь, слава богу, прошла, все это глупости, от голодной диеты можно только ослабнуть; она сторонница новой теории -- нужно есть как следует. |
Effi sog sich nicht wenig Trost aus diesen Anschauungen, schrieb ein Telegramm an Innstetten, worin sie von dem "leidigen Zwischenfall" und einer ärgerlichen, aber doch nur momentanen Behinderung sprach, und sagte dann zu Roswitha: | Эффи, которую не особенно огорчили эти современные взгляды, принялась писать телеграмму Инштеттену, сообщая ему о "неприятном случае", о досадной болезни, которая, надо надеяться, скоро пройдет. Покончив с телеграммой, она сказала Розвите: |
"Roswitha, du mußt mir nun auch Bücher besorgen; es wird nicht schwerhalten, ich will alte, ganz alte." | -- Розвита, достань мне несколько книг. Это будет нетрудно. Я хочу перечитать старые, совсем старые книги. |
"Gewiß, gnäd'ge Frau. Die Leihbibliothek ist ja gleich hier nebenan. Was soll ich besorgen?" | -- Понимаю, сударыня. Библиотека находится рядом. Что прикажете взять? |
"Ich will es aufschreiben, allerlei zur Auswahl, denn mitunter haben sie nicht das eine, was man grade haben will." | -- Я напишу тебе несколько названий, пусть они подберут. В библиотеке не всегда достанешь, что хочется. |
Roswitha brachte Bleistift und Papier, und Effi schrieb auf: | Розвита подала ей карандаш и бумагу, и Эффи стала писать: |
Walter Scott, Ivanhoe oder Quentin Durward; Cooper, Der Spion; Dickens, David Copperfield; Willibald Alexis, Die Hosen des Herrn von Bredow. | Вальтер Скотт, "Айвенго" или "Квентин Дорвард"; Купер, "Шпион"; Диккенс, "Давид Копперфильд"; Виллибальд Алексис, "Штаны господина фон Бредова"*. |
Roswitha las den Zettel durch und schnitt in der anderen Stube die letzte Zeile fort; sie genierte sich ihret- und ihrer Frau wegen, den Zettel in seiner ursprünglichen Gestalt abzugeben. | Розвита внимательно прочитала записку, вышла в соседнюю комнату и отрезала ножницами последнюю строчку, -- ей было стыдно, и за себя и за госпожу, подать записку с таким неприличным названием. |
Ohne besondere Vorkommnisse verging der Tag. Am andern Morgen war es nicht besser und am dritten auch nicht. | Этот день прошел без особых происшествий. На следующее утро Эффи не почувствовала себя лучше на третий день -- тоже. |
"Effi, das geht so nicht länger. Wenn so was einreißt, dann wird man's nicht wieder los; wovor die Doktoren am meisten warnen und mit Recht, das sind solche Verschleppungen." | -- Так больше нельзя, Эффи. Уж если привяжется какая-нибудь хворь, не так-то легко от нее избавиться. Врачи по крайней мере правы в одном -- болезнь нельзя запускать. |
Effi seufzte. | Эффи вздохнула. |
"Ja, Mama, aber wen sollen wir nehmen? Nur keinen jungen; ich weiß nicht, aber es würde mich genieren." | -- Конечно, это так, но я не знаю, какого врача пригласить. Только не молодого! Молодого я буду стесняться. |
"Ein junger Doktor ist immer genant, und wenn er es nicht ist, desto schlimmer. Aber du kannst dich beruhigen; ich komme mit einem ganz alten, der mich schon behandelt hat, als ich noch in der Heckerschen Pension war, also vor etlichen zwanzig Jahren. Und damals war er nah an Fünfzig und hatte schönes graues Haar, ganz kraus. Er war ein Damenmann, aber in den richtigen Grenzen. Ärzte, die das vergessen, gehen unter, und es kann auch nicht anders sein; unsere Frauen, wenigstens die aus der Gesellschaft, haben immer noch einen guten Fond." | -- Молодые врачи и сами стесняются, а если не стесняются, тем хуже для них. Впрочем, можешь успокоиться, я приглашу к тебе совсем старенького врача, который лечил меня еще тогда, когда я училась в пансионе Гек-кера, стало быть лет двадцать тому назад. Ему и в то время было уже около пятидесяти. У него были великолепные волосы, седые и вьющиеся, -- причем он считался любителем дам, однако всегда держался в определенных границах. Впрочем, если врачи забывают об этом, они неизбежно терпят провал: наши женщины, по крайней мере женщины из хорошего общества, еще не испорчены. |
"Meinst du? Ich freue mich immer, so was Gutes zu hören. Denn mitunter hört man doch auch andres. Und schwer mag es wohl oft sein. Und wie heißt denn der alte Geheimrat? Ich nehme an, daß es ein Geheimrat ist." | -- Ты думаешь? Это приятно: ведь некоторые утверждают совершенно обратное. А как его зовут, твоего тайного советника? Я почему-то уверена, что он уже тайный советник. |
"Geheimrat Rummschüttel." | -- Тайный советник Руммшюттель. Эффи звонко рассмеялась. |
Effi lachte herzlich. "Rummschüttel! Und als Arzt für jemanden, der sich nicht rühren kann." | -- Руммшюттель, какая смешная фамилия! Как раз для больного, который пошевельнуться не может. |
"Effi, du sprichst so sonderbar. Große Schmerzen kannst du nicht haben." | -- По-моему, Эффи, у тебя не такие уж сильные боли. |
"Nein, in diesem Augenblick nicht; es wechselt beständig." | -- Ты права, в данный момент у меня ничего не болит. Но в том-то и дело, что это все время меняется: то очень болит, то проходит совсем. |
Am anderen Morgen erschien Geheimrat Rummschüttel. Frau von Briest empfing ihn, und als er Effi sah, war sein erstes Wort: | Тайный советник Руммшюттель не замедлил явиться. Уже на следующий день госпожа фон Брист принимала его. |
"Ganz die Mama." | - Вылитая мама! -- сказал он, увидев Эффи. |
Diese wollte den Vergleich ablehnen und meinte, zwanzig Jahre und drüber seien doch eine lange Zeit; Rummschüttel blieb aber bei seiner Behauptung, zugleich versichernd: nicht jeder Kopf präge sich ihm ein, aber wenn er überhaupt erst einen Eindruck empfangen habe, so bleibe der auch für immer. | Мама попыталась было отклонить это сравнение: двадцать лет, даже чуточку больше, за это время можно решительно все позабыть. Но он и слушать не стал. Не всякая головка врезается в память, но уж если какая-нибудь произвела на него впечатление, будьте спокойны, она остается навеки. |
"Und nun, meine gnädigste Frau von Innstetten, wo fehlt es, wo sollen wir helfen?" | - А теперь, милостивая госпожа фон Инштеттен, расскажите, что вас беспокоит и чем я могу вам помочь. |
"Ach, Herr Geheimrat, ich komme in Verlegenheit, Ihnen auszudrücken, was es ist. Es wechselt beständig. In diesem Augenblick ist es wie weggeflogen. Anfangs habe ich an Rheumatisches gedacht, aber ich möcht beinah glauben, es sei eine Neuralgie, Schmerzen den Rücken entlang, und dann kann ich mich nicht aufrichten. Mein Papa leidet an Neuralgie, da hab ich es früher beobachten können. Vielleicht ein Erbstück von ihm." | -- Ах, господин доктор, это не так-то легко объяснить. Какие-то странные боли: то появляются, то исчезают совсем. Сейчас их словно не бывало. Вначале я думала, что это ревматизм, а теперь уверена, что это невралгия. Болит вся спина, и тогда я не могу разогнуться. У папы тоже бывают такие боли, я часто видела, как он, бедный, страдает. Наверное, это перешло по наследству. |
"Sehr wahrscheinlich", sagte Rummschüttel, der den Puls gefühlt und die Patientin leicht, aber doch scharf beobachtet hatte. "Sehr wahrscheinlich, meine gnädigste Frau." | -- Весьма вероятно,-- сказал Руммшюттель, считая пульс и незаметно, но очень внимательно изучая свою пациентку.-- Весьма вероятно, сударыня. |
Was er aber still zu sich selber sagte, das lautete: "Schulkrank und mit Virtuosität gespielt; Evastochter comme il faut." | Но про себя он подумал: "Чистое притворство, и не без таланта исполнено. Да, дочь Евы, comme il faut" (Как полагается /франц./). |
Er ließ jedoch nichts davon merken, sondern sagte mit allem wünschenswerten Ernst: | Однако он и вида не подал, что разобрался в "болезни", и серьезно сказал: |
"Ruhe und Wärme sind das Beste, was ich anraten kann. Eine Medizin, übrigens nichts Schlimmes, wird das Weitere tun." | -- Что же вам посоветовать, сударыня?! В первую очередь -- покой и тепло. А лекарство -- скажем, что-нибудь успокаивающее -- довершит остальное. |
Und er erhob sich, um das Rezept aufzuschreiben: Aqua Amygdalarum amararum eine halbe Unze, Syrupus florum Aurantii zwei Unzen. | И он поднялся, чтобы написать рецепт: Aqua Amygdalarum amararum -- пол-унции, Syrupus florum Aurantii -- две унции. |
"Hiervon, meine gnädigste Frau, bitte ich Sie, alle zwei Stunden einen halben Teelöffel voll nehmen zu wollen. Es wird Ihre Nerven beruhigen. Und worauf ich noch dringen möchte: keine geistigen Anstrengungen, keine Besuche, keine Lektüre." | -- Я попрошу принимать лекарство, которое вам выписываю, по полчайной ложке через каждые два часа -- это успокаивает нервы. И буду настаивать еще вот на чем: никакого умственного напряжения, абсолютно никаких гостей и ничего не читать. |
Dabei wies er auf das neben ihr liegende Buch. | И он указал на книгу, лежащую около Эффи. |
"Es ist Scott." | -- Это Вальтер Скотт. |
"Oh, dagegen ist nichts einzuwenden. Das beste sind Reisebeschreibungen. Ich spreche morgen wieder vor." | -- Да, тут, пожалуй, не возразишь. Самое лучшее, однако, читать какие-нибудь путевые заметки. Завтра я к вам опять загляну. |
Effi hatte sich wundervoll gehalten, ihre Rolle gut durchgespielt. Als sie wieder allein war - die Mama begleitete den Geheimrat -, schoß ihr trotzdem das Blut zu Kopf; sie hatte recht gut bemerkt, daß er ihrer Komödie mit einer Komödie begegnet war. Er war offenbar ein überaus lebensgewandter Herr, der alles recht gut sah, aber nicht alles sehen wollte, vielleicht weil er wußte, daß dergleichen auch mal zu respektieren sein könne. Denn gab es nicht zu respektierende Komödien, war nicht die, die er selber spielte, eine solche? | Во время визита Эффи держалась прекрасно, разыграв свою роль как по нотам, но едва советник ушел и она осталась одна (мама вышла его проводить), как у нее вспыхнули щеки: она хорошо поняла, что на игру он ответил игрой. Видимо, он очень проницательный человек, обладающий к тому же огромным жизненным опытом: он видит все, но старается не все замечать, отлично зная, что с некоторыми вещами приходится считаться и что даже зло иногда может быть во спасение. |
Bald danach kam die Mama zurück, und Mutter und Tochter ergingen sich in Lobeserhebungen über den feinen alten Herrn, der trotz seiner beinah Siebzig noch etwas Jugendliches habe. | Вскоре вернулась мать, и обе принялись расхваливать умного старика, который сохранил столько молодости, несмотря на свои семьдесят лет. |
"Schicke nur gleich Roswitha nach der Apotheke ... Du sollst aber nur alle drei Stunden nehmen, hat er mir draußen noch eigens gesagt. So war er schon damals, er verschrieb nicht oft und nicht viel; aber immer Energisches, und es half auch gleich." | -- А теперь пошли Розвиту в аптеку. Да, он просил тебе передать, что лекарство нужно принимать через три-четыре часа. Он и всегда был таким: пропишет немного и принимать рекомендует не часто, но все такое сильное: сразу же помогает. |
Rummschüttel kam den zweiten Tag und dann jeden dritten, weil er sah, welche Verlegenheit sein Kommen der jungen Frau bereitete. Dies nahm ihn für sie ein, und sein Urteil stand ihm nach dem dritten Besuch fest: "Hier liegt etwas vor, was die Frau zwingt, so zu handeln, wie sie handelt." Über solche Dinge den Empfindlichen zu spielen, lag längst hinter ihm. | Руммшюттель стал приходить через день, а потом через два,-- он, кажется, заметил, что его визиты смущают молодую пациентку. Это очень подкупило его, и уже после третьего визита он сделал про себя окончательный вывод: "Видимо, здесь есть какие-то причины, заставляющие поступать именно так". Он давно перестал обижаться на подобные вещи. |
Als Rummschüttel seinen vierten Besuch machte, fand er Effi auf, in einem Schaukelstuhl sitzend, ein Buch in der Hand, Annie neben ihr. | В четвертый визит он застал свою пациентку уже не в постели, а в кресле-качалке, с книгой в руках около колыбели ребенка. |
"Ah, meine gnädigste Frau! Hocherfreut. Ich schiebe es nicht auf die Arznei; das schöne Wetter, die hellen, frischen Märztage, da fällt die Krankheit ab. Ich beglückwünsche Sie. Und die Frau Mama?" | -- Очень рад вашему выздоровлению, сударыня. Отнюдь не склонен приписывать его действию своих лекарств. Чудесная погода, свежий мартовский воздух и светлые дни -- все это гонит болезнь. Еще раз поздравляю, рад от души. А что же я не вижу вашей мамы? |
"Sie ist ausgegangen, Herr Geheimrat, in die Keithstraße, wo wir gemietet haben. Ich erwarte nun innerhalb weniger Tage meinen Mann, den ich mich, wenn in unserer Wohnung erst alles in Ordnung sein wird, herzlich freue, Ihnen vorstellen zu können. Denn ich darf doch wohl hoffen, daß Sie auch in Zukunft sich meiner annehmen werden." | -- Она поехала на Кейтштрассе, мы там сняли квартиру. Через несколько дней приезжает мой муж, которого я буду рада представить вам, как только мы приведем квартиру в порядок. Надеюсь, что и в будущем вы не оставите нас. |
Er verbeugte sich. | Он поклонился. |
"Die neue Wohnung", fuhr sie fort, "ein Neubau, macht mir freilich Sorge. Glauben Sie, Herr Geheimrat, daß die feuchten Wände ... " | -- Новая квартира...-- продолжала она. -- Этот новый дом несколько беспокоит меня. Как вы полагаете, доктор, не будут ли сырые стены... |
"Nicht im geringsten, meine gnädigste Frau. Lassen Sie drei, vier Tage lang tüchtig heizen und immer Türen und Fenster auf, da können Sie's wagen, auf meine Verantwortung. Und mit Ihrer Neuralgie, das war nicht von solcher Bedeutung. Aber ich freue mich Ihrer Vorsicht, die mir Gelegenheit gegeben hat, eine alte Bekanntschaft zu erneuern und eine neue zu machen." | -- Ни в коей мере, сударыня. Прикажите в течение трех-четырех дней протапливать как следует комнаты, оставив двери и окна открытыми, а затем смело въезжайте. Ручаюсь -- все будет превосходно. Вашу невралгию не считаю серьезной. Очень рад, что ваше внимательное отношение к состоянию своего здоровья дало мне возможность возобновить старое и завязать новое знакомство. |
Er wiederholte seine Verbeugung, sah noch Annie freundlich in die Augen und verabschiedete sich unter Empfehlungen an die Mama. | И он поклонился опять; затем, приветливо заглянув в глазки Анни и попросив передать привет маме, удалился. |
Kaum daß er fort war, so setzte sich Effi an den Schreibtisch und schrieb: | Едва лишь дверь закрылась за ним, как Эффи села к столу и стала писать: |
"Lieber Innstetten! Eben war Rummschüttel hier und hat mich aus der Kur entlassen. Ich könnte nun reisen, morgen etwa; aber heut ist schon der 24., und am 28. willst Du hier eintreffen. Angegriffen bin ich ohnehin noch. Ich denke, Du wirst einverstanden sein, wenn ich die Reise ganz aufgebe. Die Sachen sind ja ohnehin schon unterwegs, und wir würden, wenn ich käme, in Hoppensacks Hotel wie Fremde leben müssen. Auch der Kostenpunkt ist in Betracht zu ziehen, die Ausgaben werden sich ohnehin häufen; unter anderem ist Rummschüttel zu honorieren, wenn er uns auch als Arzt verbleibt. Übrigens ein sehr liebenswürdiger alter Herr. Er gilt ärztlich nicht für ersten Ranges, 'Damendoktor', sagen seine Gegner und Neider. Aber dies Wort umschließt doch auch ein Lob; es kann eben nicht jeder mit uns umgehen. Daß ich von den Kessinern nicht persönlich Abschied nehme, hat nicht viel auf sich. Bei Gieshübler war ich. | "Дорогой Инштеттен! Только что ушел доктор Руммшюттель. Он сказал, что теперь я здорова. Я могла бы уже поехать домой, может быть, даже завтра, но сегодня у нас 24-ое, а 28-го ты приезжаешь в Берлин. По правде говоря, я еще немного слаба. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я совсем откажусь от поездки. Наши вещи уже в пути, так что, если бы я даже и приехала, нам пришлось бы, словно приезжим, жить в гостинице Гоппензака. Мне кажется, следует учесть и расходы: они теперь у нас и без того возрастут. Кстати, с Руммшюттелем нужно будет договориться о гонораре, если мы будем и впредь пользоваться его услугами. К слову сказать, это исключительно любезный человек. Правда, его не считают первоклассным врачом, а завистники и враги величают его даже "дамским доктором". Но в этих колких словах, по-моему, скрывается похвала -- к нам, женщинам, далеко не всякий умеет найти подход. Мне кажется, нет ничего страшного в том, что я не попрощалась с нашими знакомыми в Кессине лично. У Гизгюблера я побывала. |
Die Frau Majorin hat sich immer ablehnend gegen mich verhalten, ablehnend bis zur Unart; bleibt noch der Pastor und Doktor Hannemann und Crampas. Empfiehl mich letzterem. An die Familien auf dem Lande schicke ich Karten; Güldenklees, wie Du mir schreibst, sind in Italien (was sie da wollen, weiß ich nicht), und so bleiben nur die drei andern. Entschuldige mich, so gut es geht. Du bist ja der Mann der Formen und weißt das richtige Wort zu treffen. An Frau Von Padden, die mir am Silvesterabend so außerordentlich gut gefiel, schreibe ich vielleicht selber noch und spreche ihr mein Bedauern aus. Laß mich in einem Telegramm wissen, ob Du mit allem einverstanden bist. Wie immer Deine Effi." | Жена майора всегда как-то холодно относилась ко мне, прямо до неприличия холодно. Ну, кого я забыла еще? Остаются пастор, доктор Ганнеманн и Крампас. Кланяйся от меня майору. Семьям, живущим в поместьях, я собираюсь послать открытки; Гюльденклее, как ты мне написал, путешествуют по Италии (мне, правда, не совсем понятно, что им там нужно); остаются, следовательно, еще три семьи. Извинись перед ними, если это возможно. Ты прекрасно разбираешься в правилах хорошего тона и всегда находишь нужные слова. Госпоже фон Падден, очаровавшей меня под Новый год, я, кажется, напишу сама и выражу сожаление, что не смогла попрощаться с ней лично. Немедленно сообщи телеграммой, согласен ли ты со мной или нет. Как всегда, твоя Эффи". |
Effi brachte selber den Brief zur Post, als ob sie dadurch die Antwort beschleunigen könne, und am nächsten Vormittag traf denn auch das erbetene Telegramm von Innstetten ein: "Einverstanden mit allem." | Эффи сама отнесла на почту письмо, как будто это могло ускорить ответ. И в самом деле, уже на следующий день пришла телеграмма: "Согласен со всем". |
Ihr Herz jubelte, sie eilte hinunter und auf den nächsten Droschkenstand zu: | У Эффи сразу полегчало на сердце, и она немедля отправилась на ближайшую стоянку карет. |
"Keithstraße Ic." | -- На Кейтштрассе, пожалуйста, дом 1-е. |
Und erst die Linden und dann die Tiergartenstraße hinunter flog die Droschke, und nun hielt sie vor der neuen Wohnung. | Карета покатила сначала по Унтер-ден-Линден, потом вниз по Тиргартенштрассе и остановилась у дома с их новой квартирой. |
Oben standen die den Tag vorher eingetroffenen Sachen noch bunt durcheinander, aber es störte sie nicht, und als sie auf den breiten, aufgemauerten Balkon hinaustrat, lag jenseits der Kanalbrücke der Tiergarten vor ihr, dessen Bäume schon überall einen grünen Schimmer zeigten. Darüber aber ein klarer blauer Himmel und eine lachende Sonne. | Наверху в ужасающем беспорядке лежали прибывшие накануне вещи из Кессина. Но Эффи не обратила на это никакого внимания и прошла на широкий просторный балкон. По ту сторону канала был виден Тиргартен, голые ветви деревьев начинали в нем чуть-чуть зеленеть, над головой было чистое голубое небо и смеющееся солнце. |
Sie zitterte vor Erregung und atmete hoch auf. Dann trat sie vom Balkon her wieder über die Türschwelle zurück, hob den Blick und faltete die Hände. | Эффи затрепетала и глубоко вздохнула. Потом, переступив порог комнаты, подняла кверху глаза, сложила молитвенно руки и сказала: |
"Nun, mit Gott, ein neues Leben! Es soll anders werden." | -- Ну, а теперь, господи, пусть начнется новая жизнь. Пусть все пойдет по-другому. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая