| Французский | Русский |
| Levé dès l'aube, le père Longuemare, ayant balayé la chambre, s'en alla dire sa messe dans une chapelle de la rue d'enfer, desservie par un prêtre insermenté. Il y avait à Paris des milliers de retraites semblables, où le clergé réfractaire réunissait clandestinement de petits troupeaux de fidèles. La police des sections, bien que vigilante et soupçonneuse, fermait les yeux sur ces bercails cachés, de peur des ouailles irritées et par un reste de vénération pour les choses saintes. Le barnabite fit ses adieux à son hôte, qui eut grand'peine à obtenir qu'il revînt dîner, et l'engagea enfin par la promesse que la chère ne serait ni abondante ni délicate. | Встав на рассвете, отец Лонгмар подмел комнату, затем отправился на улицу Ада прослушать обедню в часовне, где обязанности пастыря нес один из священников, отказавшихся присягнуть конституции. В Париже было множество таких убежищ, в которых послушное духовенство тайно собирало небольшие паствы. Секционная полиция, несмотря на всю настороженность и подозрительность, закрывала глаза на эти потаенные приюты веры, из опасения возмутить верующих, а также из остатка благоговения перед святыней. Варнавит попрощался со своим хозяином, который с трудом уговорил его вернуться к обеду, да и то лишь после того, как гостю было обещано, что трапеза не будет ни обильной, ни изысканной. |
| Brotteaux, demeuré seul, alluma un petit fourneau de terre ; puis, tout en préparant le dîner du religieux et de l'épicurien, il relisait Lucrèce et méditait sur la condition des hommes. | Оставшись один, Бротто затопил маленькую плиту; готовя трапезу монаху и эпикурейцу, он перечитывал Лукреция и размышлял о человеческой судьбе. |
| Ce sage n'était pas surpris que des êtres misérables, vains jouets des forces de la nature, se trouvassent le plus souvent dans des situations absurdes et pénibles ; mais il avait la faiblesse de croire que les révolutionnaires étaient plus méchants et plus sots que les autres hommes, en quoi il tombait dans l'idéologie. Au reste, il n'était point pessimiste et ne pensait pas que la vie fût tout à fait mauvaise. | Этот мудрец нисколько не удивлялся, что жалкие существа, ничтожные игралища стихийных сил, обычно оказываются в нелепом и тяжелом положении, но он имел слабость думать, будто революционеры злее и глупее других людей, что, разумеется, было уже идеологией. Впрочем, он не был пессимистом и не находил, чтобы жизнь была из рук вон плоха. |
| Il admirait la nature en plusieurs de ses parties, spécialement dans la mécanique céleste et dans l'amour physique, et s'accommodait des travaux de la vie en attendant le jour prochain où il ne connaîtrait plus ni craintes ni désirs. | Он восхищался природой в некоторых ее проявлениях, особенно небесной механикой и физической любовью, и кое как приспособлялся к тяготам жизни, в ожидании того неизбежного дня, когда ему уже не придется испытывать ни страха, ни желаний. |
| Il coloria quelques pantins avec attention et fit une Zerline qui ressemblait à la Thévenin. Cette fille lui plaisait et son épicurisme louait l'ordre des atomes qui la composaient. | Он тщательно раскрасил несколько плясунов и сделал Церлину, походившую на Розу Тевенен. Эта женщина нравилась ему, и, в качестве эпикурейца, он вполне одобрял сочетание атомов, ее составлявших. |
| Ces soins l'occupèrent jusqu'au retour du barnabite. | В этих делах он провел все время до возвращения варнавита. |
| -mon père, fit-il en lui ouvrant la porte, je vous avais bien dit que notre repas serait maigre. Nous n'avons que des châtaignes. Encore s'en faut-il qu'elles soient bien assaisonnées. | - Отец мой, - сказал он, открывая ему дверь, - я предупредил вас, что трапеза будет скудная. У нас нет ничего, кроме каштанов. Да и они почти совсем без приправы. |
| -des châtaignes ! S'écria le père Longuemare en souriant, il n'y a point de mets plus délicieux. Mon père, monsieur, était un pauvre gentilhomme limousin, qui possédait, pour tout bien, un pigeonnier en ruines, un verger sauvage et un bouquet de châtaigniers. Il se nourrissait, avec sa femme et ses douze enfants, de grosses châtaignes vertes, et nous étions tous forts et robustes. J'étais le plus jeune et le plus turbulent : mon père disait, par plaisanterie, qu'il faudrait m'envoyer à l'Amérique faire le flibustier... ah ! Monsieur, que cette soupe aux châtaignes est parfumée ! Elle me rappelle la table couronnée d'enfants où souriait ma mère. | - Каштаны! - воскликнул, улыбаясь, отец Лонгмар. - Лучшего блюда не бывает. Мой отец, сударь, был бедным лимузинским дворянином, все имущество которого заключалось в разрушенной голубятне, запущенном плодовом саде и небольшой каштановой рощице. Он и вся его семья, состоявшая из жены и дюжины ребят, питались только крупными зелеными каштанами, однако все мы выросли сильными и здоровыми. Я был самым младшим и самым буйным: отец шутя говаривал, что мне следовало бы отправиться в Америку и заняться там морским разбоем: Ах, сударь, как чудесно пахнет ваш суп из каштанов! Он напоминает мне стол, окруженный венцом ребят, которым улыбается мать. |
| Le repas achevé, Brotteaux se rendit chez Joly, marchand de jouets rue neuve-des-petits-champs, qui prit les pantins refusés par Caillou et en commanda non pas douze douzaines à la fois comme celui-ci, mais bien vingt-quatre douzaines pour commencer. | Пообедав, Бротто отправился к Жоли, торговцу игрушками с улицы Нев де Пти Шан, который купил у него плясунов, отвергнутых Кайю, и заказал не двенадцать дюжин, как тот, а для начала целых двадцать' четыре дюжины сразу. |
| En atteignant la rue ci-devant royale, Brotteaux vit sur la place de la révolution étinceler un triangle d'acier entre deux montants de bois : c'était la guillotine. Une foule énorme et joyeuse de curieux se pressait autour de l'échafaud, attendant les charrettes pleines. Des femmes, portant l'éventaire sur le ventre, criaient les gâteaux de Nanterre. | Дойдя до бывшей Королевской улицы, Бротто увидел на площади Революции сверкающий стальной треугольник между двумя деревянными брусьями: это была гильотина. Несметная толпа веселых зевак теснилась вокруг эшафота, ожидая прибытия телег с осужденными. Женщины с лотками у живота выкликали свой товар - нантерские пирожные. |
| Les marchands de tisane agitaient leur sonnette ; au pied de la statue de la liberté, un vieillard montrait des gravures d'optique dans un petit théâtre surmonté d'une escarpolette où se balançait un singe. | Продавцы целебных 'настоек звонили в колокольчик; у подножия статуи Свободы старик показывал передвижные картины в райке, на верху которого сидела на качелях обезьяна. |
| Des chiens, sous l'échafaud, léchaient le sang de la veille. Brotteaux rebroussa vers la rue honoré. | Под эшафотом псы лизали кровь, оставшуюся со вчерашнего дня. Бротто повернул назад, на улицу Оноре. |
| Rentré dans son grenier, où le barnabite lisait son bréviaire, il essuya soigneusement la table et y mit sa boîte de couleurs ainsi que les outils et les matériaux de son état. | Возвратясь к себе на чердак, где варнавит читал, свой требник, он тщательно вытер стол, затем поставил на него ящик с красками и прочие нужные инструменты и материалы. |
| -mon père, dit-il, si vous ne jugez pas cette occupation indigne du sacré caractère dont vous êtes revêtu, aidez-moi, je vous prie, à fabriquer des pantins. Un sieur Joly m'en a fait, ce matin même, une assez grosse commande. Pendant que je peindrai ces figures déjà formées, vous me rendrez grand service en découpant des têtes, des bras, des jambes et des troncs sur les patrons que voici. Vous n'en sauriez trouver de meilleurs : ils sont d'après Watteau et Boucher. | - Отец мой, - сказал он, - если вы не считаете это занятие недостойным священного сана, которым вы облечены, помогите мне, пожалуйста, смастерить плясунов. Сегодня утром я получил крупный заказ от некоего господина Жоли. Вы оказали бы мне большое одолжение, если бы согласились вырезывать по этим патронкам головы, руки, ноги и туловища, а я буду раскрашивать уже готовые фигурки. Лучших образцов не найти нигде: они срисованы с картин Ватто и Буше. |
| -je crois, en effet, monsieur, dit Longuemare, que Watteau et Boucher étaient propres à créer de tels brimborions : il eût mieux valu, pour leur gloire, qu'ils s'en fussent tenus à d'innocents pantins comme ceux-ci. Je serais heureux de vous aider, mais je crains de n'être pas assez habile pour cela. | - Я думаю, сударь, - ответил Лонгмар, - что Ватто и Буше действительно были мастерами на такие безделушки; не сомневаюсь, что их слава только выиграла бы, если бы они ограничились этими невинными паяцами. Я был бы счастлив пособить вам, но боюсь, что окажусь недостаточно искусным помощником. |
| Le père Longuemare avait raison de se défier de son adresse : après plusieurs essais malheureux il fallut bien reconnaître que son génie n'était pas de découper à la pointe du canif, dans un mince carton, des contours agréables. Mais quand, à sa demande, Brotteaux lui eut donné de la ficelle et un passe-lacet, il se révéla très apte à douer de mouvement ces petits êtres qu'il n'avait su former, et à les instruire à la danse. Il avait bonne grâce à les essayer ensuite en faisant exécuter à chacun d'eux quelques pas de gavotte, et, quand ils répondaient à ses soins, un sourire glissait sur ses lèvres sévères. | Отец Лонгмар был прав, сомневаясь в своих способностях: после нескольких неудачных попыток пришлось признать, что у него решительно не было таланта вырезывать из тонкого картона перочинным ножиком изящные контуры. Но когда по его просьбе Брот то дал ему веревки и большую иглу с тупым концом, он проявил настоящее искусство, приводя в движение крошечные существа, которых не умел мастерить, и уча их танцевать. Он проверил их, заставив каждого проделать несколько па гавота, и, когда его старания увенчались' успехом, легкая улыбка скользнула по его суровым губам. |
| Une fois qu'il tirait en mesure la ficelle d'un Scaramouche : -monsieur, dit-il, ce petit masque me rappelle une singulière histoire. C'était en 1746 : j'achevais mon noviciat, sous la direction du père Magitot, homme âgé, de profond savoir et de moeurs austères. à cette époque, il vous en souvient peut-être, les pantins, destinés d'abord à l'amusement des enfants, exerçaient sur les femmes et même sur les hommes jeunes et vieux un attrait extraordinaire ; ils faisaient fureur à Paris. Les boutiques des marchands à la mode en regorgeaient ; on en trouvait chez les personnes de qualité, et il n'était pas rare de voir à la promenade et dans les rues un grave personnage faire danser son pantin. L'âge, le caractère, la profession du père Magitot ne le gardèrent point de la contagion. Alors qu'il voyait chacun occupé à faire danser un petit homme de carton, ses doigts éprouvaient des impatiences qui lui devinrent bientôt très importunes. | - Сударь, - сказал он, дергая в такт за веревочку Скарамуша, - эта фигурка напоминает мне странную историю. Дело происходило в 1746 году. Я заканчивал свое послушничество под началом у отца Мажито, человека почтенного возраста, глубокой учености и весьма строгих нравов. В ту пору, если только вы помните, плясуны, предназначенные прежде на забаву детям, вызывали к себе необычайный интерес у женщин и даже у мужчин, у стариков и молодежи, - они производили в Париже настоящий фурор. Лавки торговцев, бывших тогда в ходу, ломились от паяцев. Даже люди значительные заводили их себе, и нередко можно было встретить важную особу, которая, прогуливаясь, дергала за веревочку паяца: Ни возраст, ни характер, ни профессия отца Мажито не уберегли его от общей заразы. Видя, как у всех вокруг пляшет в руках картонный человечек, он чувствовал зуд в пальцах, вскоре ставший почти нестерпимым. |
| Un jour que pour une affaire importante, qui intéressait l'ordre tout entier, il faisait visite à Monsieur Chauvel, avocat au parlement, avisant un pantin suspendu à la cheminée, il éprouva une terrible tentation d'en tirer la ficelle. Ce ne fut qu'au prix d'un grand effort qu'il en triompha. Mais ce désir frivole le poursuivit et ne lui laissa plus de repos. Dans ses études, dans ses méditations, dans ses prières, à l'église, dans le chapitre, au confessionnal, en chaire, il en était obsédé. Après quelques jours consumés dans un trouble affreux, il exposa ce cas extraordinaire au général de l'ordre, qui, en ce moment, se trouvait heureusement à Paris. C'était un docteur éminent et l'un des princes de l'église de Milan. Il conseilla au père Magitot de satisfaire une envie, innocente dans son principe, importune dans ses conséquences et dont l'excès menaçait de causer dans l'âme qui en était dévorée les plus graves désordres. Sur l'avis ou, pour mieux dire, par l'ordre du général, le père Magitot retourna chez Monsieur Chauvel, qui le reçut comme la première fois, dans son cabinet. | Однажды он отправился по весьма важному делу, касавшемуся всего ордена, на дом к господину Шовелю, адвокату при Парламенте, и, увидав подвешенного к камину плясуна, испытал сильнейшее желание дернуть его за веревочку. Лишь с великим трудом поборол он в себе искушение. Но это легкомысленное желание продолжало смущать его и не давало ему покоя. Оно преследовало его во время научных занятий, в часы размышлений и молитв, в церкви, в капитуле, в исповедальне, на кафедре. Проведя несколько дней в ужасающем смятении, он рассказал об этом необыкновенном случае командору ордена, по счастью находившемуся об эту пору в Париже. Это был ученый муж и один из князей Миланской церкви. Он посоветовал отцу Мажито удовлетворить желание, невинное по существу, но чрезвычайно неприятное по своим последствиям, ибо, если не дать ему выхода, оно угрожало внести в обуреваемую им душу тягчайшую смуту. По совету или, вернее, по приказанию командора, отец Мажито вернулся к господину Шовелю, который, как и в первый раз, принял его в кабинете. |
| Là, retrouvant le pantin accroché à la cheminée, il s'en approcha vivement et demanda à son hôte la grâce d'en tirer un moment la ficelle. L'avocat la lui accorda très volontiers et lui confia que parfois il faisait danser Scaramouche (c'était le nom du pantin) en préparant ses plaidoiries et que, la veille encore, il avait réglé, sur les mouvements de Scaramouche, sa péroraison en faveur d'une femme accusée faussement d'avoir empoisonné son mari. Le père Magitot saisit en tremblant la ficelle, et vit sous sa main Scaramouche s'agiter comme un possédé qu'on exorcise. Ayant ainsi contenté son caprice, il fut délivré de l'obsession. | Там, увидев плясуна, подвешенного к камину, он быстро подошел к нему и попросил у хозяина позволения подергать веревочку. Адвокат охотно разрешил и признался, что иногда, обдумывая предстоящие выступления в суде, он сам заставляет плясать Скарамуша (так звали паяца) и что еще накануне он составил под его движения речь в защиту женщины, неправильно обвиненной в отравлении мужа. Отец Мажито с трепетом схватил веревочку и увидел, как по его воле Скарамуш запрыгал и заметался, точно одержимый, из которого изгоняют бесов. Удовлетворив таким образом свою прихоть, он избавился от наваждения. |
| -votre récit ne me surprend pas, mon père, dit Brotteaux. On voit de ces obsessions. Mais ce ne sont pas toujours des figures de carton qui les causent. | - Ваша история меня не удивляет, отец мой, - сказал Бротто. - В жизни человека бывают наваждения. Но не всегда их вызывают фигурки. |
| Le père Longuemare, qui était religieux, ne parlait jamais de religion ; Brotteaux en parlait constamment. Et, comme il se sentait de la sympathie pour le barnabite, il se plaisait à l'embarrasser et à le troubler par des objections à divers articles de la doctrine chrétienne. | Отец Лонгмар, хотя и был монахом, никогда не говорил о религии. Бротто, напротив, заговаривал о ней постоянно. И так как он чувствовал известную симпатию к варнавиту, ему доставляло удовольствие смущать его и ставить в тупик возражениями против различных пунктов христианского вероучения. |
| Une fois, tandis qu'ils fabriquaient ensemble des Zerlines et des Scaramouches : | Однажды, мастеря вместе, с Лонгмаром, Церлин и Скарамушей, Бротто заметил: |
| -quand je considère, dit Brotteaux, les événements qui nous ont mis au point où nous sommes, doutant quel parti, dans la folie universelle, a été le plus fou, je ne suis pas éloigné de croire que ce fut celui de la cour. | - Размышляя над событиями, которые привели нас к нынешнему положению, я не могу сказать, какая из партий проявила себя наиболее безумной в повальном безумии, охватившем всех, и порою склонен думать, что первенство в этом отношении принадлежит придворной партии. |
| -monsieur, répondit le religieux, tous les hommes deviennent insensés, comme Nabuchodonosor, quand Dieu les abandonne ; mais nul homme, de nos jours, ne plongea dans l'ignorance et l'erreur aussi profondément que monsieur l'abbé Fauchet, nul homme ne fut aussi funeste au royaume que celui-là. Il fallait que Dieu fût ardemment irrité contre la France, pour lui envoyer monsieur l'abbé Fauchet ! | - Сударь, - ответил монах, - все люди теряют рассудок, когда их, как Навуходоносора, покидает бог. Однако ни один из наших современников не погряз столь глубоко в невежестве и заблуждении, никто не оказался для королевства столь роковым человеком, как аббат Фоше. Поистине, господь тяжко разгневался на Францию, если послал ей аббата Фоше! |
| -il me semble que nous avons d'autres malfaiteurs que ce malheureux Fauchet. | - Мне кажется, мы видели злодеев, ни в чем не уступавших несчастному Фоше. |
| -monsieur l'abbé Grégoire a montré aussi beaucoup de malice. | - Аббат Грегуар натворил также немало зла. |
| -et Brissot, et Danton, et Marat, et cent autres, qu'en dites-vous, mon père ? | - А Бриссо, а Дантон, а Марат, а сотни других? Что скажете вы о них, отец мой? |
| -monsieur, ce sont des laiques : les laiques ne sauraient encourir les mêmes responsabilités que les religieux. Ils ne font pas le mal de si haut, et leurs crimes ne sont point universels. | - Сударь, это миряне: миряне не несут такой ответственности, как духовенство. Они не так вознесены, и содеянное ими зло не может иметь столь общее значение. |
| -et votre Dieu, mon père, que dites-vous de sa conduite dans la révolution présente ? | - А ваш бог, отец мой? Что вы скажете о его поведении в переживаемой нами революции? |
| -je ne vous comprends pas, monsieur. | - Не понимаю вас, сударь. |
| -épicure a dit : ou Dieu veut empêcher le mal et ne le peut, ou il le peut et ne le veut, ou il ne le peut ni ne le veut, ou il le veut et il le peut. | - Эпикур сказал: либо бог хочет воспрепятствовать злу, но не может, либо он может, но не хочет, либо он не может и не хочет, либо, наконец, он хочет и гложет. |
| S'il le veut et ne le peut, il est impuissant ; s'il le peut et ne le veut, il est pervers ; s'il ne le peut ni ne le veut, il est impuissant et pervers ; s'il le veut et le peut, que ne le fait-il, mon père ? | Если он хочет, но не может, он бессилен; если он может, но не хочет, он жесток; если он не может и не хочет, он бессилен и жесток; если же он может и хочет, почему он этого не делает, отец мой? |
| Et Brotteaux jeta sur son interlocuteur un regard satisfait. | И Бротто с удовлетворением взглянул на собеседника. |
| -monsieur, répondit le religieux, il n'y a rien de plus misérable que les difficultés que vous soulevez. | - Сударь, - ответил монах, - нет ничего более жалкого, чем приводимые вами доводы. |
| Quand j'examine les raisons de l'incrédulité, il me semble voir des fourmis opposer quelques brins d'herbe comme une digue au torrent qui descend des montagnes. Souffrez que je ne dispute pas avec vous : j'y aurais trop de raisons et trop peu d'esprit. Au reste, vous trouverez votre condamnation dans l'abbé Guénée et dans vingt autres. Je vous dirai seulement que ce que vous rapportez d'épicure est une sottise : car on y juge Dieu comme s'il était un homme et en avait la morale. Eh bien ! Monsieur, les incrédules, depuis Celse jusqu'à Bayle et Voltaire, ont abusé les sots avec de semblables paradoxes. | Когда я рассматриваю аргументы, на которые опирается неверие, мне кажется, что я вижу перед собой муравьев, пытающихся несколькими былинками преградить дорогу потоку, низвергающемуся с гор. Разрешите мне не вступать с вами в спор: у меня много доказательств, но мало находчивости. К тому же вы найдете опровержение ваших суждений у аббата Генея и у двадцати других духовных писателей. Скажу только, что слова Эпикура, которые вы привели, - сплошная глупость: ваш мудрец подходит к богу, как к простому смертному, подчиненному законам человеческой морали. Что же? Неверующие, начиная с Цельсия и кончая Бейлем и Вольтером, всегда водили за нос дураков при помощи таких же парадоксов. |
| -voyez, mon père, dit Brotteaux, où votre foi vous entraîne. Non content de trouver toute vérité dans votre théologie, vous voulez encore n'en rencontrer aucune dans les ouvrages de tant de beaux génies qui pensèrent autrement que vous. | - Вот видите, отец мой, - возразил Бротто, - на что толкает вас ваша вера. Мало того, что для вас вся истина в теологии: вы не находите ни крупинки истины в произведениях стольких гениев, мыслящих иначе, чем вы. |
| -vous vous trompez entièrement, monsieur, répliqua Longemare. Je crois, au contraire, que rien ne saurait être tout à fait faux dans la pensée d'un homme. Les athées occupent le plus bas échelon de la connaissance ; à ce degré encore, il reste des lueurs de raison et des éclairs de vérité, et, alors même que les ténèbres le noient, l'homme dresse un front où Dieu mit l'intelligence : c'est le sort de Lucifer. | - Вы глубоко ошибаетесь, сударь, - ответил Лонгмар. - Напротив, я убежден, что нет такой неверной мысли, которая была бы ложной до конца. Атеисты находятся на самой низкой ступени познания мира; но и тут можно встретить проблески понимания и зарницы истины; даже в тех случаях, когда человек целиком погружен во мрак, он подъемлет кверху чело, которое господь осенил светом разума: таков удел Люцифера. |
| -eh bien, monsieur, dit Brotteaux, je ne serai pas si généreux et je vous avouerai que je ne trouve pas dans tous les ouvrages des théologiens un atome de bon sens. | - Ну, сударь, - сказал Бротто, - я не буду столь великодушен и признаюсь, что во всех сочинениях ваших богословов не нахожу ни атома здравого смысла. |
| Il se défendait toutefois de vouloir attaquer la religion, qu'il estimait nécessaire aux peuples : il eût souhaité seulement qu'elle eût pour ministres des philosophes et non des controversistes. Il déplorait que les jacobins voulussent la remplacer par une religion plus jeune et plus maligne, par la religion de la liberté, de l'égalité, de la république, de la patrie. Il avait remarqué que c'est dans la vigueur de leur jeune âge que les religions sont le plus furieuses et le plus cruelles, et qu'elles s'apaisent en vieillissant. Aussi, souhaitait-il qu'on gardât le catholicisme, qui avait beaucoup dévoré de victimes au temps de sa vigueur, et qui maintenant, appesanti sous le poids des ans, d'appétit médiocre, se contentait de quatre ou cinq rôtis d'hérétiques en cent ans. | Он все же оправдывался в своих нападках на религию, так как считал ее необходимой для народа; ему только хотелось, чтобы ее служителями были философы, а не спорщики о вере. Он сожалел, что якобинцы желают заменить ее более молодой и более вредной религией, религией свободы, равенства, республики, отечества. Он убедился, что в раннюю пору своего расцвета религии бывают всего яростнее и свирепее и что под старость они становятся значительно мягче. Поэтому он стоял за сохранение католицизма, который в эпоху своего расцвета поглотил немало жертв и теперь, отяжелев с годами, проявлял гораздо меньший аппетит, довольствуясь четырьмя - пятью поджаренными еретиками в столетие. |
| -au reste, ajouta-t-il, je me suis toujours bien accommodé des théophages et des christicoles. | - Впрочем, - прибавил он, - я всегда отлично уживался с богоедами и христопоклонниками. |
| J'avais un aumônier aux Ilettes : chaque dimanche, on y disait la messe ; tous mes invités y assistaient. | У меня в дез Илетт был свой священник: каждое воскресенье он служил обедню в присутствии всех моих гостей. |
| Les philosophes y étaient les plus recueillis et les filles d'opéra les plus ferventes. J'étais heureux alors et comptais de nombreux amis. | Среди них философы были самыми сосредоточенными, а оперные певицы самыми ревностными. Тогда я был счастлив и насчитывал много друзей. |
| -des amis, s'écria le père Longuemare, des amis ! ... | - Друзей! - воскликнул отец Лонгмар - Друзей!.. |
| ah ! Monsieur, croyez-vous qu'ils vous aimaient, tous ces philosophes et toutes ces courtisanes, qui ont dégradé votre âme de telle sorte que Dieu lui-même aurait peine à y reconnaître un des temples qu'il a édifiés pour sa gloire ? | Ах, сударь, и вы полагаете, что они вас любили, все эти философы и куртизанки, которые до такой степени извратили вашу душу, что сам господь с трудом узнал бы в ней один из храмов, воздвигнутых им во славу свою? |
| Le père Longuemare continua d'habiter huit jours chez le publicain sans y être inquiété. Il suivait, autant qu'il pouvait, la règle de sa communauté et se levait de sa paillasse pour réciter, agenouillé sur le carreau, les offices de nuit. Bien qu'ils n'eussent tous deux à manger que de misérables rogatons, il observait le jeûne et l'abstinence. | Целую неделю прожил отец Лонгмар у бывшего откупщика, и никто его за это время не потревожил. Он следовал, насколько это было возможно, правилам ордена и в урочные часы поднимался с тюфяка, чтобы, стоя па коленях, читать ночные молитвы. Хотя оба они питались крайне скудно, он соблюдал пост и воздержание. |
| Témoin affligé et souriant de ces austérités, le philosophe lui demanda, un jour : | Философ с грустной улыбкой следил за этим самоистязанием и как то спросил: |
| -croyez-vous vraiment que Dieu éprouve quelque plaisir à vous voir endurer ainsi le froid et la faim ? | - Неужели вы в самом деле думаете, что богу приятно видеть, как вы страдаете от холода и голода? |
| -Dieu lui-même, répondit le moine, nous a donné l'exemple de la souffrance. | - Сам господь, - ответил монах, - подал нам пример страдания. |
| Le neuvième jour depuis que le barnabite logeait dans le grenier du philosophe, celui-ci sortit entre chien et loup pour porter ses pantins à Joly, marchand de jouets, rue neuve-des-petits-champs. | На девятый день пребывания варнавита на чердаке у философа, Бротто, когда уже стемнело, понес своих плясунов Жоли, торговцу игрушками с улицы Нев де Пти Шан. |
| Il revenait heureux de les avoir tous vendus, lorsque, sur la ci-devant place du carrousel, une fille en pelisse de satin bleu bordée d'hermine, qui courait en boitant, se jeta dans ses bras et le tint embrassé à la façon des suppliantes de tous les temps. | Он возвращался довольный, что расторговался, как вдруг на бывшей площади Карусели навстречу ему устремилась, прихрамывая, молоденькая девушка в голубой атласной шубке, отделанной горностаем. Она бросилась к нему в объятия и обхватила его руками, как это делали во все времена те, кто молит о защите. |
| Elle tremblait ; on entendait les battements précipités de son coeur. Admirant comme elle se montrait pathétique dans sa vulgarité, Brotteaux, vieil amateur de théâtre, songea que Mademoiselle Raucourt ne l'eût pas vue sans profit. | Она дрожала; сердце ее громко и часто билось. Восхищенный патетичностью ее вульгарной позы, старый театрал Бротто подумал, что мадемуазель Рокур могла бы извлечь из этого зрелища кое какую пользу для себя. |
| Elle parlait d'une voix haletante, dont elle baissait le ton de peur d'être entendue des passants : -emmenez-moi, citoyen, cachez-moi, par pitié ! ... | Девушка говорила прерывающимся голосом, понижая его до шепота из опасения, что ее услышат прохожие: |
| ils sont dans ma chambre, rue fromenteau. Pendant qu'ils montaient, je me suis réfugiée chez Flora, ma voisine, et j'ai sauté par la fenêtre dans la rue, de sorte que je me suis foulé le pied... ils viennent ; ils veulent me mettre en prison et me faire mourir... | - Уведите меня, гражданин, спрячьте меня, умоляю вас! Они у меня в спальне, на улице Фроманто. Пока они подымались по лестнице, я укрылась у Флоры, моей соседки, а потом выпрыгнула из окна на улицу и повредила себе при этом ногу: Они гонятся за мной; они хотят засадить меня в тюрьму и казнить: |
| la semaine dernière, ils ont fait mourir Virginie. | На прошлой неделе они казнили Виржини. |
| Brotteaux comprenait bien qu'elle parlait des délégués du comité révolutionnaire de la section ou des commissaires du comité de sûreté générale. La commune avait alors un procureur vertueux, le citoyen Chaumette, qui poursuivait les filles de joie comme les plus funestes ennemies de la république. Il voulait régénérer les moeurs. à vrai dire, les demoiselles du palais-égalité étaient peu patriotes. Elles regrettaient l'ancien état et ne s'en cachaient pas toujours. Plusieurs avaient déjà été guillotinées comme conspiratrices, et leur sort tragique avait excité beaucoup d'émulation chez leurs pareilles. | Бротто сообразил, что она говорила о делегатах Революционного комитета секции или о комиссарах Комитета общественной безопасности. Коммуна имела в ту пору добродетельного прокурора, гражданина Шометта, преследовавшего публичных женщин как самых опасных врагов республики. Он хотел очистить нравы. Правду сказать, девицы из Пале Эгалите были неважные патриотки. Они сожалели о старом порядке и не всегда скрывали это. Некоторых из них уже гильотинировали как заговорщиц, и их трагическая судьба побудила многих им подобных последовать их примеру. |
| Le citoyen Brotteaux demanda à la suppliante par quelle faute elle s'était attiré un mandat d'arrêt. | Гражданин Бротто спросил у девушки, чем вызвала она приказ об аресте. |
| Elle jura qu'elle n'en savait rien, qu'elle n'avait rien fait qu'on pût lui reprocher. | Она поклялась, что ничего не знает, что ей не в чем себя упрекнуть. |
| -eh bien, ma fille, lui dit Brotteaux, tu n'es point suspecte : tu n'as rien à craindre. Va te coucher, et laisse-moi tranquille. | - В таком случае, дитя мое, - сказал Бротто, - ты вне подозрений: тебе нечего бояться. Иди спать и оставь меня в покое. |
| Alors elle avoua tout : | Тогда она призналась во всем: |
| -j'ai arraché ma cocarde et j'ai crié : " vive le roi ! " il s'engagea sur les quais déserts, avec elle. | - Я сорвала с себя кокарду и крикнула: "Да здравствует король!" |
| Serrée à son bras, elle disait : -ce n'est pas que je l'aime, le roi ; vous pensez bien que je ne l'ai jamais connu et peut-être n'était-il pas un homme très différent des autres. | Он пошел с ней вдоль пустынных набережных. Повиснув у него на руке, она рассказывала: |
| Mais ceux-ci sont méchants. Ils se montrent cruels envers les pauvres filles. Ils me tourmentent, me vexent et m'injurient de toutes les manières ; ils veulent m'empêcher de faire mon métier. Je n'en ai pas d'autre. Vous pensez bien que si j'en avais un autre, je ne ferais pas celui-là... qu'est-ce qu'ils veulent ? Ils s'acharnent contre les petits, les faibles, le laitier, le charbonnier, le porteur d'eau, la blanchisseuse. Ils ne seront contents que lorsqu'ils auront mis contre eux tout le pauvre monde. | - И не так уж я его люблю, короля то; вы, конечно, понимаете, что я его никогда и не видала, и, быть может, он мало чем отличался от других людей. Но эти злы. Они жестоко обращаются с бедными девушками. Они меня мучат, притесняют и оскорбляют всеми способами; они хотят помешать мне заниматься моим ремеслом. У меня ведь нет другого. Можете мне поверить, что, будь у меня другое, я бы не занималась этим: Чего они хотят? Они бесчеловечно преследуют слабых и беззащитных - молочника, угольщика, водоноса, прачку. Они успокоятся только тогда, когда восстановят против себя весь бедный люд. |
| Il la regarda : elle avait l'air d'un enfant. Elle ne ressentait plus de peur. Elle souriait presque, légère et boitillante. Il lui demanda son nom. Elle répondit qu'elle se nommait Athénais et avait seize ans. | Он посмотрел на нее: она показалась ему совсем ребенком. Ей уже не было страшно. Она теперь улыбалась и, слегка прихрамывая, шла рядом. Он спросил, как ее зовут. Она ответила, что ее имя Атенаис и что ей шестнадцать лет. |
| Brotteaux lui offrit de la conduire où elle voudrait. | Бротто предложил отвезти ее, куда она хочет. |
| Elle ne connaissait personne à Paris ; mais elle avait une tante, servante à Palaiseau, qui la garderait chez elle. | Она никого не знала в Париже, но у нее в Палезо была тетка служанка, которая, может быть, приютит ее у себя. |
| Brotteaux prit sa résolution : -viens, mon enfant, lui dit-il. | Бротто принял решение, |
| Et il l'emmena, appuyée à son bras. | - Пойдем, дитя мое, - сказал он. И, взяв ее под руку, повел к себе. |
| Rentré dans son grenier, il trouva le père Longuemare qui lisait son bréviaire. | В мансарде он застал отца Лонгмара за чтением требника. |
| Il lui montra Athénais, qu'il tenait par la main : | Он указал ему на Атенаис, которую держал за руку: |
| -mon père, voilà une fille de la rue fromenteau qui a crié : " vive le roi ! " la police révolutionnaire est à ses trousses. Elle n'a point de gîte. | - Отец мой, это девушка с улицы Фроманто; она крикнула: "Да здравствует король!" Революционная полиция гонится за ней по пятам. Ей негде преклонить голову. |
| Permettez-vous qu'elle passe la nuit ici ? | Вы разрешите ей переночевать здесь? |
| Le père Longuemare ferma son bréviaire : | Отец Лонгмар захлопнул требник. |
| -si je vous comprends bien, dit-il, vous me demandez, monsieur, si cette jeune fille, qui est comme moi sous le coup d'un mandat d'arrêt, peut, pour son salut temporel, passer la nuit dans la même chambre que moi. | - Если я вас хорошо понял, - сказал он, - вы меня спрашиваете, сударь, может ли эта молодая девушка, которой так же, как и мне, угрожает арест, ради своего временного спасения провести ночь в одной комнате со мной? |
| -oui, mon père. | - Да, отец мой. |
| -de quel droit m'y opposerais-je ? Et, pour me croire offensé de sa présence, suis-je sûr de valoir mieux qu'elle ? | - На каком же основании я мог бы противиться этому? Разве я уверен, что я лучше ее, чтобы считать себя оскорбленным ее присутствием? |
| Il se mit, pour la nuit, dans un vieux fauteuil ruiné, assurant qu'il y dormirait bien. Athénais se coucha sur le matelas. Brotteaux s'étendit sur la paillasse et souffla la chandelle. | Он расположился на ночь в старом колченогом кресле, уверяя, что прекрасно выспится в нем. Атенаис легла на матрац. Бротто растянулся на соломенном тюфяке и задул свечу. |
| Les heures et les demies sonnaient aux clochers des églises : il ne dormait point et entendait les souffles mêlés du religieux et de la fille. La lune, image et témoin de ses anciennes amours, se leva et envoya dans la mansarde un rayon d'argent qui éclaira la chevelure blonde, les cils d'or, le nez fin, la bouche ronde et rouge d'Athénais, dormant les poings fermés. | На колокольнях отзванивали часы и половины. Бротто не спал и прислушивался к дыханию монаха, смешивавшемуся с дыханием девушки. Взошла луна, образ и свидетельница его былых любовных утех, и ее серебряный луч, проникнув в мансарду, осветил белокурые волосы, золотистые ресницы, тонкий нос и круглый пунцовый рот Атенаис, спавшей, сжав кулачки. |
| " voilà, songea-t-il, une terrible ennemie de la république ! " | "Вот, - подумал он, - страшный враг республики!" |
| quand Athénais se réveilla, il faisait jour. Le religieux était parti. Brotteaux, sous la lucarne, lisant Lucrèce, s'instruisait, aux leçons de la muse latine, à vivre sans craintes et sans désirs ; et toutefois il était dévoré de regrets et d'inquiétudes. | Когда Атенаис проснулась, было уже совсем светло. Монах ушел. Бротто у оконца читал Лукреция и учился у латинской музы жить без страха и без желаний. Однако его одолевали и сожаления и тревоги. |
| En ouvrant les yeux, Athénais vit avec stupeur sur sa tête les solives d'un grenier. Puis elle se rappela, sourit à son sauveur et tendit vers lui, pour le caresser, ses jolies petites mains sales. | Открыв глаза, Атенаис с удивлением заметила у себя над головой голые балки чердака. Но потом вспомнила все, улыбнулась своему спасителю и, ласкаясь, протянула ему свои прелестные грязные ручки. |
| Soulevée sur sa couche, elle montra du doigt le fauteuil délabré où le religieux avait passé la nuit. | Приподнявшись на ложе, она указала пальцем на ветхое кресло, в котором провел ночь монах. |
| -il est parti ? ... il n'est pas allé me dénoncer, dites ? | - Он ушел?.. Как, по вашему, он не донесет на меня? |
| -non, mon enfant. On ne saurait trouver plus honnête homme que ce vieux fou. | - Нет, дитя мое. Трудно найти более порядочного человека, чем этот старый безумец. |
| Athénais demanda quelle était la folie de ce bonhomme ; | Атенаис спросила, в чем проявляется безумие старика. |
| et, quand Brotteaux lui eut dit que c'était la religion, elle lui reprocha gravement de parler ainsi, déclara que les hommes sans religion étaient pis que des bêtes et que, pour elle, elle priait Dieu souvent, espérant qu'il lui pardonnerait ses péchés et la recevrait en sa sainte miséricorde. | Когда же Бротто сказал ей, что он "смешан на религии, она с серьезным видом стала укорять его, зачем он так говорит, и заявила, что люди без религии хуже скотов; что же касается ее, она часто молится богу в надежде, что он простит ей все грехи и по великой милости своей примет ее в лоно свое. |
| Puis, remarquant que Brotteaux tenait un livre à la main, elle crut que c'était un livre de messe et dit : | Заметив в руках у Бротто книгу, она решила, что это требник. |
| -vous voyez bien que, vous aussi, vous dites vos prières ! Dieu vous récompensera de ce que vous avez fait pour moi. | - Вот видите, - воскликнула она, - и вы тоже молитесь богу! Господь вознаградит вас за все, что вы сделали для меня. |
| Brotteaux lui ayant dit que ce livre n'était pas un livre de messe, et qu'il avait été écrit avant que l'idée de messer se fût introduite dans le monde, elle pensa que c'était une clef des songes, et demanda s'il ne s'y trouvait pas l'explication d'un rêve extraordinaire qu'elle avait fait. Elle ne savait pas lire et ne connaissait, par oui-dire, que ces deux sortes d'ouvrages. | Бротто ответил, что эта книга не требник и что она написана в то время, когда никаких треб еще не существовало; тогда она подумала, что это сонник, и спросила, нет лив нем объяснения странному сну, который она видела этой ночью. Она не умела читать и понаслышке знала только эти два рода сочинений. |
| Brotteaux lui répondit que ce livre n'expliquait que le songe de la vie. La belle enfant, trouvant cette réponse difficile, renonça à la comprendre et se trempa le bout du nez dans la terrine qui remplaçait pour Brotteaux les cuvettes d'argent dont il usait autrefois. Puis elle arrangea ses cheveux devant le miroir à barbe de son hôte, avec un soin minutieux et grave. Ses bras blancs recourbés sur sa tête, elle prononçait quelques paroles, à longs intervalles. | Бротто ответил, что книга эта объясняет только жизненный сон. Найдя ответ непонятным, красотка отказалась от мысли постигнуть его и окунула кончик носа в глиняную чашку, заменявшую Бротто серебряные тазы, которыми он прежде пользовался. Затем она тщательно и чрезвычайно деловито стала приводить в порядок свою прическу перед зеркальцем для бритья, принадлежавшим ее хозяину. Запрокинув белые руки над головой, она роняла время от времени несколько слов. |
| -vous, vous avez été riche. | - По моему, вы когда то были богаты. |
| -qu'est-ce qui te le fait croire ? | - Откуда ты это взяла? |
| -je ne sais pas. Mais vous avez été riche et vous êtes un aristocrate, j'en suis sûre. | - Сама не знаю. Но вы были богаты, и вы аристократ, я в этом уверена. |
| Elle tira de sa poche une petite sainte-vierge en argent dans une chapelle ronde d'ivoire, un morceau de sucre, du fil, des ciseaux, un briquet, deux ou trois étuis et, après avoir fait le choix de ce qui lui était nécessaire, elle se mit à raccommoder sa jupe, qui avait été déchirée en plusieurs endroits. | Она вынула из кармана серебряную иконку божьей матери в круглой оправе из слоновой кости, кусочек сахару, нитки, ножницы, огниво, два три игольника и, отобрав то, что было ей нужно, принялась зашивать юбку, порванную в нескольких местах. |
| -pour votre sécurité, mon enfant, mettez ceci à votre coiffe ! Lui dit Brotteaux, en lui donnant une cocarde tricolore. | - Ради собственной безопасности, дитя мое, приколите вот это себе к чепцу! - сказал Бротто, протягивая ей трехцветную кокарду. |
| -je le ferai volontiers, monsieur, lui répondit-elle ; mais ce sera pour l'amour de vous et non pour l'amour de la nation. | - Охотно сделаю это, сударь, - ответила она, - но это будет из любви к вам, а не из любви к нации. |
| Quand elle se fut habillée et parée de son mieux, tenant sa jupe à deux mains, elle fit la révérence comme elle l'avait appris au village et dit à Brotteaux : | Одевшись и тщательно прихорошившись, она взялась обеими руками за юбку' и, как учили ее этому в деревне, сделала Бротто реверанс: |
| -monsieur, je suis votre très humble servante. | - Ваша покорнейшая слуга, сударь. |
| Elle était prête à obliger son bienfaiteur de toutes les manières, mais elle trouvait convenable qu'il ne demandât rien et qu'elle n'offrît rien : il lui semblait que c'était gentil de se quitter de la sorte, et selon les bienséances. | Она готова была отплатить своему благодетелю любым способом, но находила вполне уместным, что он от нее ничего не требовал и что она ничего не предлагала: ей казалось, что будет очень мило, если они так и расстанутся, соблюдая все правила приличия. |
| Brotteaux lui mit dans la main quelques assignats pour qu'elle prît le coche de Palaiseau. C'était la moitié de sa fortune, et, bien qu'il fût connu pour ses prodigalités envers les femmes, il n'avait encore fait avec aucune un si égal partage de ses biens. | Бротто сунул ей в руку несколько ассигнаций, чтобы она могла добраться в почтовой карете до Палезо. Это была половина его состояния, и, хотя он славился своей щедростью по отношению к женщинам, ни с одной он еще не делился так по братски всем, что имел. |
| Elle lui demanda son nom. | Она спросила, как его зовут. |
| -je me nomme Maurice. | - Меня зовут Морис. |
| Il lui ouvrit à regret la porte de la mansarde : | Он с сожалением раскрыл перед нею дверь мансарды: |
| -adieu, Athénais. | - Прощайте, Атенаис. |
| Elle l'embrassa. | Она поцеловала его. |
| -Monsieur Maurice, quand vous penserez à moi, appelez-moi Marthe : c'est le nom de mon baptême, le nom dont on m'appelait au village... adieu et merci... bien votre servante, Monsieur Maurice | - Господин Морис, если вы когда нибудь вспомните обо мне, называйте меня Мартой: этим именем меня крестили, этим именем звали в деревне: Прощайте: Благодарю вас: Ваша покорнейшая слуга, господин Морис! |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
Грамматический справочник | Тексты
