Краткая коллекция текстов на французском языке
Оноре де Бальзак
Illusions perdues/Утраченные иллюзии
1. Les deux poètes/Часть первая. Два поэта
(продолжение)
| France | Русский |
| Cette stupidité compliqua la question jusqu'à ce que Sixte du Châtelet eût daigné dire à cette ignorante assemblée que l'annonce n'était pas une précaution oratoire, et que ces belles poésies appartenaient à un frère royaliste du révolutionnaire Marie-Joseph Chénier. La société d'Angoulême, à l'exception de l'Evêque, de madame de Rastignac et de ses deux filles, que cette grande poésie avait saisis, se crut mystifiée et s'offensa de cette supercherie. Un sourd murmure s'éleva ; mais Lucien ne l'entendit pas. Isolé de ce monde odieux par l'enivrement que produisait une mélodie intérieure, il s'efforçait de la répéter, et voyait les figures comme à travers un nuage. Il lut la sombre élégie sur le suicide, celle dans le goût ancien où respire une mélancolie sublime ; puis celle où est ce vers : | Тупость этих людей в высшей степени усложнила вопрос, и Сиксту дю Шатле пришлось объяснить невежественному собранию, что предуведомление Люсьена отнюдь не ораторская уловка и что эти прекрасные стихи принадлежат роялисту Шенье, брату революционера Мари-Жозефа Шенье. Ангулемское общество, исключая епископа, г-жи де Растиньяк и ее двух дочерей, увлеченных высокой поэзией, сочло, что оно одурачено, и оскорбилось обманом. Поднялся глухой ропот, но Люсьен его не слышал. Точно сквозь туман мелькали перед ним лица окружающих, он отрешился от этого пошлого мира и, опьяненный внутренней мелодией, искал ей созвучий. Он прочел мрачную элегию о самоубийстве, элегию в античном вкусе, дышащую возвышенной печалью; затем ту, где есть строфа: |
| Tes vers sont doux, j'aime à les répéter. | Твои стихи нежны, люблю их повторять |
| Enfin, il termina par la suave idylle intitulée Néère. | Он окончил чтение пленительной идиллией, озаглавлен' ной "Неэра". |
| Plongée dans une délicieuse rêverie, une main dans ses boucles, qu'elle avait défrisées sans s'en apercevoir, l'autre pendant, les yeux distraits, seule au milieu de son salon, madame de Bargeton se sentait pour la première fois de sa vie transportée dans la sphère qui lui était propre. Jugez combien elle fut désagréablement distraite par Amélie, qui s'était chargée de lui exprimer les voeux publics. | В сладостной задумчивости, затуманившей ее взор, г-жа де Баржетон сидела, опустив руку, другой рукою в рассеянии играя локоном, забыв о гостях: впервые в жизни, она почувствовала себя перенесенной в родную стихию. Судите же, как некстати потревожила ее Амели, взявшаяся передать ей общее пожелание. |
| - Nais, nous étions venues pour entendre les poésies de monsieur Chardon, et vous nous donnez des vers (verse) imprimés. Quoique ces morceaux soient fort jolis, par patriotisme ces dames aimeraient mieux le vin du cru. | - Наис, мы пришли послушать стихи господина Шардона, а вы преподносите нам напечатанные стихи. Они очень милы, но наши дамы из патриотизма предпочли бы вино собственного изготовления... |
| - Ne trouvez-vous pas que la langue française se prête peu à la poésie ? dit Astolphe au Directeur des Contributions. Je trouve la prose de Cicéron mille fois plus poétique. | - Вы не находите, что французский язык мало пригоден для поэзии?-сказал Астольф управляющему сборами.- По мне так проза Цицерона тысячу раз поэтичнее. |
| - La vraie poésie française est la poésie légère, la chanson, répondit du Châtelet. | - Настоящая французская поэзия - легкая поэзия, песня,- отвечал Шатле. |
| - La chanson prouve que notre langue est très-musicale, dit Adrien. | - Песня доказывает, что наш язык чрезвычайно музыкален,- сказал Адриен. |
| - Je voudrais bien connaître les vers (verse) qui ont causé la perte de Nais, dit Zéphirine ; mais d'après la manière dont elle accueille la demande d'Amélie, elle n'est pas disposée à nous en donner un échantillon. | - Желала бы я послушать стихи, погубившие Наис,- сказала Зефирина,- но, судя по тому, как была принята просьба Амели, она не расположена показать нам образец. |
| - Elle se doit à elle-même de les lui faire dire, répondit Francis, car le génie de ce petit bonhomme est sa justification. | - Она должна ради собственного блага приказать ему прочесть свои стихи,- сказала Франсис.- Ведь ее оправдание - в талантах этого птенца. |
| - Vous qui avez été dans la diplomatie, obtenez-nous cela, dit Amélie à monsieur du Châtelet. | - Вы как дипломат устройте нам это,- сказала Амели г-ну дю Шатле. |
| - Rien de plus aisé, dit le baron. | - Ничего нет проще,- сказал барон. |
| L'ancien Secrétaire des Commandements, habitué à ces petits manéges, alla trouver l'Evêque et sut le mettre en avant. Priée par monseigneur, Nais fut obligée de demander à Lucien quelque morceau qu'il sût par coeur. Le prompt succès du baron dans cette négociation lui valut un langoureux sourire d'Amélie. | Бывший секретарь по особым поручениям, искушенный в подобных делах, отыскал епископа и умудрился действовать через него. По настоянию монсеньера Наис пришлось попросить Люсьена прочесть какой-нибудь отрывок, который он помнит наизусть. Быстрый успех барона в этом поручении заслужил ему томную улыбку Амели. |
| - Décidément ce baron est bien spirituel, dit-elle à Lolotte. | - Право, барон чрезвычайно умен,- сказала она Лолотте. |
| Lolotte se souvenait du propos aigre-doux d'Amélie sur les femmes qui faisaient elles-mêmes leurs robes. | Лолотта вспомнила кисло-сладский намек Амели насчет женщин, которые сами шьют себе платья. |
| - Depuis quand reconnaissez-vous les barons de l'Empire ? lui répondit-elle en souriant. | - Давно ли вы стали признавать баронов Империи? - отвечала она улыбаясь. |
| Lucien avait essayé de déifier sa maîtresse dans une ode qui lui était adressée sous un titre inventé par tous les jeunes gens au sortir du collége. Cette ode, si complaisamment caressée, embellie de tout l'amour qu'il se sentait au coeur, lui parut la seule oeuvre capable de lutter avec la poésie de Chénier. Il regarda d'un air passablement fat madame de Bargeton, en disant : A ELLE ! Puis il se posa fièrement pour dérouler cette pièce ambitieuse, car son amour-propre d'auteur se sentit à l'aise derrière la jupe de madame de Bargeton. | Люсьен пытался однажды обожествить возлюбленную в оде, посвященной ей и озаглавленной как все оды, которые пишут юноши, кончающие коллеж. Ода, столь любовно выношенная, украшенная всей страстью его сердца, представлялась ему единственным произведением, способным поспорить с поэзией Шенье. Бросив порядочно фатовской взгляд на г-жу де Баржетон, он сказал: "К ней". Затем он принял горделивую позу, чтобы произнести это стихотворение, исполненное тщеславия, ибо (в своем авторском самолюбии) он чувствовал себя в безопасности, держась за юбку г-жи де Баржетон. |
| En ce moment, Nais laissa échapper son secret aux yeux des femmes. Malgré l'habitude qu'elle avait de dominer ce monde de toute la hauteur de son intelligence, elle ne put s'empêcher de trembler pour Lucien. Sa contenance fut gênée, ses regards demandèrent en quelque sorte l'indulgence ; puis elle fut obligée de rester les yeux baissés, et de cacher son contentement à mesure que se déployèrent les strophes suivantes. | И тут Наис выдала женским взорам свою тайну. Несмотря на привычку повелевать этим миром с высот своего ума, она не могла не трепетать за Люсьена. На ее лице изобразилась тревога, взгляды ее молили о снисхождении; потом она принуждена была потупить взор, скрывая удовольствие, нараставшее по мере того, как развертывались следующие строфы: |
|
A ELLE Du sein de ces torrents de gloire et de lumière, Où, sur des sistres d'or, les anges attentifs, Aux pieds de Jéhova redisent la prière De nos astres plaintifs ; Souvent un chérubin à chevelure blonde, Voilant l'éclat de Dieu sur son front arrêté, Laisse aux parvis des cieux son plumage argenté, Et descend sur le monde. Il a compris de Dieu le bienfaisant regard : Du génie aux abois il endort la souffrance ; Jeune fille adorée, il berce le vieillard Dans les fleurs de l'enfance ; Il inscrit des méchants les tardifs repentirs ; A la mère inquiète, il dit en rêve : Espère ! Et, le coeur plein de joie, il compte les soupirs Qu'on donne à la misère. |
К НЕЙ Из громоносных сфер, где блещут свет и слава, Где ангелы поют у трона первых сил, Где в блеске зиждится предвечного держава На сонмах огненных светил, С чела стирая нимб божественности мудрой, Простясь на краткий срок с надзвездной вышиной. Порою в наш предел на грустный брег земной Нисходит ангел златокудрый. Его направила всевышнего рука, Он усыпляет скорбь гонимого поэта, Как ласковая дочь, он тешит старика Цветами солнечного лета. На благотворный путь слепца выводит он И утешает мать животворящим словом, Приемлет позднего раскаяния стон, Бездомных наделяет кровом. |
|
De ces beaux messagers un seul est parmi nous, Que la terre amoureuse arrête dans sa route ; Mais il pleure, et poursuit d'un regard triste et doux La paternelle voûte. Ce n'est point de son front l'éclatante blancheur Qui m'a dit le secret de sa noble origine, Ni l'éclair de ses yeux, ni la féconde ardeur De sa vertu divine. Mais par tant de lueur mon amour ébloui A tenté de s'unir à sa sainte nature, Et du terrible archange il a heurté sur lui L'impénétrable armure. Ah ! gardez, gardez bien de lui laisser revoir Le brillant séraphin qui vers les cieux revole ; Trop tôt il en saurait la magique parole Qui se chante le soir ! Vous les verriez alors, des nuits perçant les voiles, Comme un point de l'aurore, atteindre les étoiles Par un vol fraternel ; Et le marin qui veille, attendant un présage, De leurs pieds lumineux montrerait le passage, Comme un phare éternel. |
Из этих вестников явился к нам один,- Алкающей земле ниспослан небесами, В родную высь глядит он из чужих долин И плачет тихими слезами. Не светлого чела живая белизна Мне родину гонца небесного открыла, Не дивных уст изгиб, не взора глубина, Не благодати божьей сила,- Мой разум просветив, любовь вошла в меня, Слиянья с божеством искать я начал смело, Но неприступного архангела броня Пред ослепленным зазвенела. О, берегитесь же, иль горний серафим, От вас умчится он в надзвездные селенья, И не помогут вам обеты и моленья,- Он слуха не преклонит к ним. |
| - Comprenez-vous ce calembour ? dit Amélie à monsieur du Châtelet en lui adressant un regard de coquetterie. | - Вы поняли каламбур?-сказала Амели г-ну дю Шатле, обращая на него кокетливый взор. |
| - C'est des vers comme nous en avons tous plus ou moins fait au sortir du collége, répondit le baron d'un air ennuyé pour obéir à son rôle de jugeur que rien n'étonnait. Autrefois nous donnions dans les brumes ossianiques. C'était des Malvina, des Fingal, des apparitions nuageuses, des guerriers qui sortaient de leurs tombes avec des étoiles au-dessus de leurs têtes. Aujourd'hui, cette friperie poétique est remplacée par Jéhova, par les sistres, par les anges, par les plumes des séraphins, par toute la garde-robe du paradis remise à neuf avec les mots immense, infini, solitude, intelligence. C'est des lacs, des paroles de Dieu, une espèce de panthéisme christianisé, enrichi de rimes rares, péniblement cherchées, comme émeraude et fraude, aieul et glaieul, etc. Enfin, nous avons changé de latitude : au lieu d'être au nord, nous sommes dans l'orient ; mais les ténèbres y sont tout aussi épaisses. | - Стихи, как стихи, мы все их писали понемногу, когда кончали коллеж,- отвечал барон скучающим тоном, приличествующим его роли знатока, которого ничто не удивляет.- Прежде мы пускались в оссиановские туманы. То были Мальвины, Фингалы, облачные видения, воители, со звездой на лбу, выходившие из своих могил. Нынче эта поэтическая ветошь заменена Иеговой, систрами, ангелами, крылами серафимов, всем этим райским реквизитом, обновленным словами: необъятность, бесконечность, уединение, разум. Тут и озера, и божественный глагол, некий христианизированный пантеизм, изукрашенный редкостными вычурными рифмами, как тимпан - тюльпан, восторг - исторг, и так далее. Короче, вы перенеслись в иные широты: прежде витали на севере, теперь на востоке, но мрак по-прежнему глубок. |
| - Si l'ode est obscure, dit Zéphirine, la déclaration me semble très-claire. | - Ежели ода и туманна,- сказала Зефирина,- признание, по-моему, выражено чрезвычайно ясно. |
| - Et l'armure de l'archange est une robe de mousseline assez légère, dit Francis. | - И кольчуга архангела прозрачна, как кисейное платье,- сказал Франсис. |
| Quoique la politesse voulût que l'on trouvât ostensiblement l'ode ravissante à cause de madame de Bargeton, les femmes, furieuses de ne pas avoir de poète à leur service pour les traiter d'anges, se levèrent comme ennuyées, en murmurant d'un air glacial : très-bien, joli, parfait. | Пускай правила учтивости и требовали из угождения г-же де Баржетон открытого признания этой оды прелестным произведением, все же женщины, разгневанные тем, что к их услугам нет поэта, готового возвести их в ангельский чин, поднялись со скучающим видом, цедя сквозь зубы: "Восхитительно, божественно, чудесно!" |
| - Si vous m'aimez, vous ne complimenterez ni l'auteur ni son ange, dit Lolotte à son cher Adrien d'un air despotique auquel il dut obéir. | - Ежели вы меня любите, не хвалите ни автора, ни его ангела,- властным тоном сказала Лолотта своему дорогому Адриену, и тому пришлось подчиниться. |
| - Après tout, c'est des phrases, dit Zéphirine à Francis, et l'amour est une poésie en action. | - Право, все это пустые фразы,- сказала Зефирина Фрэнсису.- Любовь - поэзия в действии. |
| - Vous avez dit là, Zizine, une chose que je pensais, mais que je n'aurais pas aussi finement exprimée, repartit Stanislas en s'épluchant de la tête aux pieds par un regard caressant. | - Вы сказали, Зизина, то, что я думал, но не умел бы выразить так тонко,- отвечал Станислав, самодовольно охорашиваясь. |
| - Je ne sais pas ce que je donnerais, dit Amélie à du Châtelet, pour voir rabaisser la fierté de Nais qui se fait traiter d'archange, comme si elle était plus que nous, et qui nous encanaille avec le fils d'un apothicaire et d'une garde-malade, dont la soeur est une grisette, et qui travaille chez un imprimeur. | - Чего бы я не дала, чтобы сбить спесь с Наис,- сказала Амели, относясь к дю Шатле.- Она смеет еще изображать какого-то архангела, точно она выше всех, а сама сводит нас с сыном аптекаря и повивальной бабки, братом гризетки, типографским рабочим. |
| - Puisque le père vendait des biscuits contre les vers, dit Jacques, il aurait dû en faire manger à son fils. | - Его отец торговал слабительным, жаль, что он не прочистил мозги сыну,- сказал Жак. |
| - Il continue le métier de son père, car ce qu'il vient de nous donner me semble de la drogue, dit Stanislas en prenant une de ses poses les plus agaçantes. Drogue pour drogue, j'aime mieux autre chose. | - Сын идет по стопам отца, он угостил нас снотворным,- сказал Станислав, приняв пленительнейшую позу.- Снотворное всегда остается снотворным, я предпочел бы нечто другое. |
| En un moment chacun s'entendit pour humilier Lucien par quelque mot d'ironie aristocratique. Lili, la femme pieuse, y vit une action charitable en disant qu'il était temps d'éclairer Nais, bien près de faire une folie. Francis, le diplomate, se chargea de mener à bien cette sotte conspiration à laquelle tous ces petits esprits s'intéressèrent comme au dénouement d'un drame, et dans laquelle ils virent une aventure à raconter le lendemain. | И все, точно сговорясь, старались унизить Люсьена каким-нибудь аристократически насмешливым замечанием. Лили, женщина набожная, почла долгом милосердия преподать вовремя, как она выразилась, назидание Наис, готовой совершить безумие. Дипломат Франсис взялся довести до развязки глупый заговор, представлявший для этих мелких душ занятность драматической развязки и тему для завтрашних пересудов. |
| L'ancien consul, peu soucieux d'avoir à se battre avec un jeune poète qui, sous les yeux de sa maîtresse, enragerait d'un mot insultant, comprit qu'il fallait assassiner Lucien avec un fer sacré contre lequel la vengeance fût impossible. Il imita l'exemple que lui avait donné l'adroit du Châtelet quand il avait été question de faire dire des vers à Lucien. Il vint causer avec l'Evêque en feignant de partager l'enthousiasme que l'ode de Lucien avait inspiré à Sa Grandeur ; puis il le mystifia en lui faisant croire que la mère de Lucien était une femme supérieure et d'une excessive modestie, qui fournissait à son fils les sujets de toutes ses compositions. Le plus grand plaisir de Lucien était de voir rendre justice à sa mère qu'il adorait. Une fois cette idée inculquée à l'Evêque, Francis s'en remit sur les hasards de la conversation pour amener le mot blessant qu'il avait médité de faire dire par monseigneur. | Бывший консул, мало расположенный драться с юным поэтом, который, услышав оскорбительные слова в присутствии возлюбленной, легко мог вспылить, понял, что надобно сразить Люсьена священным мечом, против которого месть бессильна. Он последовал примеру, который подал ловкий дю Шатле, когда речь зашла о том, чтобы принудить Люсьена прочесть стихи. Он вступил в разговор с епископом и из коварства поддерживал восторги его преосвященства, восхищенного одой Люсьена; затем он стал картинно описывать, как мать Люсьена, женщина выдающаяся, но чрезвычайно скромная, внушает сыну темы всех его сочинений. Для Люсьена величайшее удовольствие видеть, что его обожаемой матери воздают должное. Затронув воображение епископа, Франсис положился на случай, который предоставил бы монсеньеру повод в разговоре обмолвиться подсказанным ему обидным намеком. |
| Quand Francis et l'Evêque revinrent dans le cercle au centre duquel était Lucien, l'attention redoubla parmi les personnes qui déjà lui faisaient boire la ciguë à petits coups. Tout à fait étranger au manége des salons, le pauvre poète ne savait que regarder madame de Bargeton, et répondre gauchement aux gauches questions qui lui étaient adressées. Il ignorait les noms et les qualités de la plupart des personnes présentes, et ne savait quelle conversation tenir avec des femmes qui lui disaient des niaiseries dont il avait honte. Il se sentait d'ailleurs à mille lieues de ces divinités angoumoisines en s'entendant nommer tantôt monsieur Chardon, tantôt monsieur de Rubempré, tandis qu'elles s'appelaient Lolotte, Adrien, Astolphe, Lili, Fifine. Sa confusion fut extrême quand, avant pris Lili pour un nom d'homme, il appela monsieur Lili le brutal monsieur de Sénonches. Le Nembrod interrompit Lucien par un : - Monsieur Lulu ? qui fit rougir madame de Bargeton jusqu'aux oreilles. | Когда Франсис и епископ опять приблизились к кружку, в центре которого находился Люсьен, внимание людей, уже понудивших его испить цикуты, возросло. Не обладая навыками света, бедный поэт глаз не отводил от г-жи де Баржетон и неловко отвечал на неловкие вопросы, с которыми к нему адресовались. Он не знал ни имени, ни титулов большинства присутствовавших и не умел поддержать разговора с женщинами которые болтали всякий вздор, приводивший его в смущение. Притом он чувствовал себя на тысячу лье от этих ангулемских богов, именовавших его то г-ном Шардоиом, то г-ном де Рюбампре, между тем как друг друга они называли Лолоттой, Адриеном, Астольфом, Лили, Фифиной. Смущение Люсьена возросло до крайности, когда, приняв Лили за мужское имя, он назвал господином Лили грубого г-на де Сеионша. Немврод оборвал Люсьена, переспросив: "Что вам угодно, господин Люлю?" - причем г-жа де Баржетон покраснела до ушей. |
| - Il faut être bien aveuglée pour admettre ici et nous présenter ce petit bonhomme, dit-il à demi-voix. | - Надобно быть совершенно ослепленной, чтобы принимать у себя и представлять нам этого щелкопера! - сказал г-н де Сенонш вполголоса. |
| - Madame la marquise, dit Zéphirine à madame de Pimentel à voix basse mais de manière à se faire entendre, ne trouvez-vous pas une grande ressemblance entre monsieur Chardon et monsieur de Cante-Croix ? | - Маркиза,- сказала Зефирина г-же де Пимантель шепотом, но так, чтобы ее слышали,- не находите ли вы, что между г-ном Шардоном и г-ном де Кант-Круа разительное сходство? |
| - La ressemblance est idéale, répondit en souriant madame de Pimentel. | - Сходство совершенное,- улыбаясь, отвечала г-жа де Пимантель. |
| - La gloire a des séductions que l'on peut avouer, dit madame de Bargeton à la marquise. Il est des femmes qui s'éprennent de la grandeur comme d'autres de la petitesse, ajouta-t-elle en regardant Francis. | - Слава очаровывает, и в том не грех признаться,- сказала г-жа де Баржетон маркизе.- Одних женщин пленяет величие, других ничтожество,- прибавила она, взглянув на Франсиса. |
| Zéphirine ne comprit pas, car elle trouvait son consul très-grand ; mais la marquise se rangea du côté de Nais en se mettant à rire. | Зефирина не поняла намека, ибо считала своего консула мужчиной весьма изрядных качеств; но маркиза приняла сторону Наис и рассмеялась. |
| - Vous êtes bien heureux, monsieur, dit à Lucien monsieur de Pimentel qui se reprit pour le nommer monsieur de Rubempré après l'avoir appelé Chardon, vous ne devez jamais vous ennuyer ? | - Вы чрезвычайно счастливы, сударь,- сказал Люсьену г-н де Пимантель, желавший найти повод назвать его де Рюбампре после того как ранее назвал Шардоном,- вы, верно, никогда не скучаете? |
| - Travaillez-vous promptement ? lui demanda Lolotte de l'air dont elle eût dit à un menuisier : Etes-vous long-temps à faire une boîte ? | - А вы быстро работаете? - спросила Лолотта таким тоном, каким сказала бы столяру: "Как скоро вы можете смастерить ящик?" |
| Lucien resta tout abasourdi sous ce coup d'assommoir ; mais il releva la tête en entendant madame de Bargeton répondre en souriant : - Ma chère, la poésie ne pousse pas dans la tête de monsieur de Rubempré comme l'herbe dans nos cours. | Люсьен был ошеломлен таким предательским ударам, но он поднял голову, услышав веселый голос г-жи де Баржетон: - Душа моя, поэзия не произрастает в голове господина де Рюбампре, как трава в наших дворах. |
| - Madame, dit l'Evêque à Lolotte, nous ne saurions avoir trop de respect pour les nobles esprits en qui Dieu met un de ses rayons. Oui, la poésie est chose sainte. Qui dit poésie, dit souffrance. Combien de nuits silencieuses n'ont pas voulues les strophes que vous admirez ! Saluez avec amour le poète qui mène presque toujours une vie malheureuse, et à qui Dieu réserve sans doute une place dans le ciel parmi ses prophètes. Ce jeune homme est un poète, ajouta-t-il en posant la main sur la tête de Lucien, ne voyez-vous pas quelque fatalité imprimée sur ce beau front ? | - Сударыня,- сказал епископ Лолотте,- безмерным должно быть наше уважение к благородным умам, озаренным сиянием лучей господних. Поистине поэзия святое дело. Да, творить - это значит страдать. Скольких бессонных ночей стоили строфы, которыми вы только что восхищались! Почтите поэта своей любовью; чаще всего он несчастен в жизни, но всевышним ему без сомнения уготовано место на небесах среди пророков. Этот юноша - поэт,- прибавил он, возлагая руку на голову Люсьена.- Неужто вы не видите на его прекрасном челе печати высокой судьбы? |
| Heureux d'être si noblement défendu, Lucien salua l'Evêque par un regard suave, sans savoir que le digne prélat allait être son bourreau. Madame de Bargeton lança sur le cercle ennemi des regards pleins de triomphe qui s'enfoncèrent, comme autant de dards, dans le coeur de ses rivales, dont la rage redoubla. | Обрадованный столь благородным заступничеством, Люсьен поблагодарил епископа нежным взглядом, не ведая, что достойный прелат скоро станет его палачом. Г-жа де Баржетон метала во вражеский стан торжествующие взгляды, которые, точно копья, вонзались в сердца ее соперниц, разжигая их ярость. |
| - Ah ! monseigneur, répondit le poète en espérant frapper ces têtes imbéciles de son sceptre d'or, le vulgaire n'a ni votre esprit, ni votre charité. Nos douleurs sont ignorées, personne ne sait nos travaux. Le mineur a moins de peine à extraire l'or de la mine, que nous n'en avons à arracher nos images aux entrailles de la plus ingrate des langues. Si le but de la poésie est de mettre les idées au point précis où tout le monde peut les voir et les sentir, le poète doit incessamment parcourir l'échelle des intelligences humaines afin de les satisfaire toutes ; il doit cacher sous les plus vives couleurs la logique et le sentiment, deux puissances ennemies ; il lui faut enfermer tout un monde de pensées dans un mot, résumer des philosophies entières par une peinture ; enfin ses vers sont des graines dont les fleurs doivent éclore dans les coeurs, en y cherchant les sillons creusés par les sentiments personnels. Ne faut-il pas avoir tout senti pour tout rendre ? Et sentir vivement, n'est-ce pas souffrir ? Aussi les poésies ne s'enfantent-elles qu'après de pénibles voyages entrepris dans les vastes régions de la pensée et de la société. N'est-ce pas des travaux immortels que ceux auxquels nous devons des créatures dont la vie devient plus authentique que celle des êtres qui ont véritablement vécu, comme la Clarisse de Richardson, la Camille de Chénier, la Délie de Tibulle, l'Angélique de l'Arioste, la Francesca du Dante, l'Alceste de Molière, le Figaro de Beaumarchais, la Rebecca de Walter Scott, le Don Quichotte de Cervantès ? | - Ах! Ваше высокопреосвященство,- отвечал поэт, надеясь поразить эти тупоумные головы своим золотым скипетром,- люди в большинстве лишены и вашего ума и вашего человеколюбия. Наши горести им чужды, наши труды недоступны их пониманию. Рудокопу легче добыть золото из недр земли, нежели нам извлечь наши образы из недр языка, наиболее неблагодарного. Ежели назначение поэзии в том, чтобы вознести мысль на те высоты, откуда она будет видна и доступна людям, поэт должен беспрестанно учитывать возможности человеческого разума, чтобы удовлетворить всех; ему надобно таить под самыми яркими красками логику и чувство - две силы, враждебные друг другу; ему надлежит вместить в одно слово целый мир мыслей, представить в одном образе целые философские системы; короче, его стихи лишь семена, которые сулят цветами расцвесть в сердцах, отыскав в них борозды - следы наших сокровенных чувств. Неужто, чтобы все изобразить, не надобно все перечувствовать? И живо чувствовать, не значит ли страдать? Потому-то стихи и рождаются лишь после мучительных блужданий по обширным областям мысли и общества. Разве не бессмертны труды, коим мы обязаны творениями, жизнь которых более близка нам, нежели жизнь существ, действительно живших на земле, как то: Кларисса Ричардсона, Камилла Шенье, Делия Тибулла, Анжелика Ариоста, Франческа Данте, Альцест Мольера, Фигаро Бомарше, Ребекка Вальтер Скотта, Дон Кихот Сервантеса! |
| - Et que nous créerez-vous ? demanda du Châtelet. | - А что вы нам создадите? - спросил Шатле. |
| - Annoncer de telles conceptions, répondit Lucien, n'est-ce pas se donner un brevet d'homme de génie ? D'ailleurs ces enfantements sublimes veulent une longue expérience du monde, une étude des passions et des intérêts humains que je ne saurais avoir faite ; mais je commence, dit-il avec amertume en jetant un regard vengeur sur ce cercle. Le cerveau porte long-temps... | - Возвещать о такого рода замыслах,- отвечал Люсьен,- не значит ли выдать обязательство в гениальности? К тому же рождение столь блистательных созданий требует большого житейского опыта, изучения страстей и пристрастий человеческих, чего я еще не мог достичь. Но начало мною уже положено! - с горечью сказал он, метнув в аристократический кружок мстительный взгляд.- Мысль вынашивается медленно. |
| - Votre accouchement sera laborieux, dit monsieur du Hautoy, en l'interrompant. | - Трудными будут ваши роды,- сказал г-н дю Отуа, прерывая его. |
| - Votre excellente mère pourra vous aider, dit l'Evêque. | - Ваша добрая мать поможет вам,- сказал епископ. |
| Ce mot si habilement préparé, cette vengeance attendue alluma dans tous les yeux un éclair de joie. Sur toutes les bouches il courut un sourire de satisfaction aristocratique, augmenté par l'imbécillité de monsieur de Bargeton qui se mit à rire après coup. | При этих словах, столь искусно подсказанных, при этом отмщении, столь желанном, глаза у всех заискрились от радости. У каждого на устах скользнула улыбка аристократического удовлетворения, подчеркнутая запоздалым смехом слабоумного г-на де Баржетона. |
| - Monseigneur, vous êtes un peu trop spirituel pour nous en ce moment, ces dames ne vous comprennent pas, dit madame de Bargeton qui par ce seul mot paralysa les rires et attira sur elle les regards étonnés. Un poète qui prend toutes ses inspirations dans la Bible, a dans l'Eglise une véritable mère. Monsieur de Rubempré, dites-nous Saint Jean dans Pathmos, ou le Festin de Balthazar, pour montrer à Monseigneur que Rome est toujours la Magna parens de Virgile. | - Ваше высокопреосвященство, вы чересчур остроумны для нас, дамы вас не поняли,- сказала г-жа де Бар-жетон, и ее слова оборвали смех и привлекли к ней удивленные взоры.- Поэту, черпающему свои вдохновенные образы в библии, истинной матерью является церковь. Господин де Рюбампре, прочтите нам "Апостола Иоанна на Патмосе" или "Пир Валтасара", надобно показать его высокопреосвященству, что Рим и поныне Magna parent' Вергилия. |
| Les femmes échangèrent un sourire en entendant Nais disant les deux mots latins. | Женщины обменялись улыбками, когда Наис произнесла два латинских слова. |
| Au début de la vie, les plus fiers courages ne sont pas exempts d'abattement. Ce coup avait envoyé tout d'abord Lucien au fond de l'eau ; mais il frappa du pied, et revint à la surface, en se jurant de dominer ce monde. Comme le taureau piqué de mille flèches, il se releva furieux, et allait obéir à la voix de Louise en déclamant Saint Jean dans Pathmos ; mais la plupart des tables de jeu avaient attiré leurs joueurs qui retombaient dans l'ornière de leurs habitudes en y trouvant un plaisir que la poésie ne leur avait pas donné. Puis la vengeance de tant d'amours-propres irrités n'eût pas été complète sans le dédain négatif que l'on témoigna pour la poésie indigène, en désertant Lucien et madame de Bargeton. Chacun parut préoccupé : celui-ci alla causer d'un chemin cantonal [Coquille du Furne : cantonnal.] avec le Préfet, celle-là parla de varier les plaisirs de la soirée en faisant un peu de musique. La haute société d'Angoulême, se sentant mauvais juge en fait de poésie, était surtout curieuse de connaître l'opinion des Rastignac, des Pimentel sur Lucien, et plusieurs personnes allèrent autour d'eux. La haute influence que ces deux familles exerçaient dans le Département était toujours reconnue dans les grandes circonstances ; chacun les jalousait et les courtisait, car tout le monde prévoyait avoir besoin de leur protection. | Вступая в жизнь, и самые самонадеянные порою поддаются унынию. От нанесенного удара Люсьен пошел было ко дну; но он оттолкнулся ногой и всплыл на поверхность, поклявшись покорить этот кичливый свет. Точно бык, пронзенный тысячью стрел, он вскочил, взбешенный, и готов был, повинуясь желанию Луизы, прочесть "Апостола Иоанна на Патмосе", но уже карточные столики приманили игроков, и они, войдя в привычную колею, смаковали удовольствие, какого не могла им дать поэзия. Притом -месть стольких раздраженных самолюбий не была бы полной, если бы гости не выразили своего презрительного отношения к доморощенной поэзии в бегстве от общества Люсьена и г-жи де Баржетон. У всех оказались свои заботы: тот повел беседу с префектом об окружной дороге; этот высказал желание развлечься ради разнообразия музыкой. Ангулемская знать, чувствуя себя плохим судьей в поэзии, особенно любопытствовала узнать, какого мнения о Люсьене Растиньяки и Пимантели, и вокруг них образовался кружок. Высокое влияние, которым в округе пользовались эти две семьи, в особо важных случаях всегда признавалось: все им завидовали и все за ними ухаживали, ибо каждый предвидел, что их покровительство может ему понадобиться. |
| - Comment trouvez-vous notre poète et sa poésie ? dit Jacques à la marquise chez laquelle il chassait. | - Какого же вы мнения о нашем поэте и его поэзии? - обратился Жак к маркизе, в имении которой он охотился. |
| - Mais pour des vers de province, dit-elle en souriant, ils ne sont pas mal ; d'ailleurs un si beau poète ne peut rien faire mal. | - Что ж, для провинциальных стихов они недурны,- сказала она с улыбкой.- Впрочем, поэт так хорош собою, что ничего не может делать дурно. |
| Chacun trouva l'arrêt adorable, et l'alla répéter en y mettant plus de méchanceté que la marquise n'y en voulait mettre. | Все нашли приговор восхитительным и подхватили это суждение, влагая в него более злой смысл, нежели того желала маркиза. |
| Du Châtelet fut alors requis d'accompagner monsieur de Bartas qui massacra le grand air de Figaro. Une fois la porte ouverte à la musique, il fallut écouter la romance chevaleresque faite sous l'Empire par Chateaubriand, chantée par Châtelet. Puis vinrent les morceaux à quatre mains exécutés par des petites filles, et réclamés par madame du Brossard qui voulait faire briller le talent de sa chère Camille aux yeux de monsieur de Séverac. | Дю Шатле, уступая просьбам, согласился аккомпанировать г-ну де Барта, и тот зарезал коронную арию Фигаро. Поскольку уже были открыты двери для музыки, пришлось выслушать в исполнения дю Шатле и рыцарский романе, сочиненной Шатобрианом во времена Империи. Затем последовали пьесы в четыре руки, разыгранные девочками по настоянию г-жи де Броссар, желавшей блеснуть перед г-ном де Севраком талантом своей дорогой Камиллы. |
| Madame de Bargeton, blessée du mépris que chacun marquait à son poète, rendit dédain pour dédain en s'en allant dans son boudoir pendant le temps que l'on fit de la musique. Elle fut suivie de l'Evêque à qui son Grand-Vicaire avait expliqué la profonde ironie de son involontaire épigramme, et qui voulait la racheter. Mademoiselle de Rastignac, que la poésie avait séduite, se coula dans le boudoir à l'insu de sa mère. En s'asseyant sur son canapé à matelas piqué où elle entraîna Lucien, Louise put, sans être entendue ni vue, lui dire à l'oreille : | Г-жа де Баржетон, оскорбленная пренебрежением, которое каждый выказывал ее поэту, воздала презрением за презрение, удалившись в свой будуар на все время, покуда занимались музыкой. За ней последовал епископ, которому старший викарий объяснил глубокую иронию его невольной колкости, и он желал искупить свою вину. Лаура де Растиньяк, плененная поэзией, проскользнула в будуар тайком от матери. Усевшись на канапе со cferaHMM тюфячком и усадив подле себя Люсьена, Луиза сказала ему на ухо, и никто того не заметил и не услышал: |
| - Cher ange, ils ne t'ont pas compris ! mais... Tes vers sont doux, j'aime à les répéter. | - Милый ангел, они тебя не поняли! Но... Твои стихи нежны, люблю их повторять. |
| Lucien, consolé par cette flatterie, oublia pour un moment ses douleurs. | Люсьен, утешенный лестью, забыл на короткое время о своих горестях. |
| - Il n'y a pas de gloire à bon marché, lui dit madame de Bargeton en lui prenant la main et la lui serrant. Souffrez, souffrez, mon ami, vous serez grand, vos douleurs sont le prix de votre immortalité. Je voudrais bien avoir à supporter les travaux d'une lutte. Dieu vous garde d'une vie atone et sans combats, où les ailes de l'aigle ne trouvent pas assez d'espace. J'envie vos souffrances, car vous vivez au moins, vous ! Vous déploierez vos forces, vous espérerez une victoire ! Votre lutte sera glorieuse. Quand vous serez arrivé dans la sphère impériale où trônent les grandes intelligences, souvenez-vous des pauvres gens déshérités par le sort, dont l'intelligence s'annihile sous l'oppression d'un azote moral et qui périssent après avoir constamment su ce qu'était la vie sans pouvoir vivre, qui ont eu des yeux perçants et n'ont rien vu, de qui l'odorat était délicat et qui n'ont senti que des fleurs empestées. Chantez alors la plante qui se dessèche au fond d'une forêt, étouffée par des lianes, par des végétations gourmandes, touffues, sans avoir été aimée par le soleil, et qui meurt sans avoir fleuri ! Ne serait-ce pas un poème d'horrible mélancolie, un sujet tout fantastique ? Quelle composition sublime que la peinture d'une jeune fille née sous les cieux de l'Asie, ou de quelque fille du désert transportée dans quelque froid pays d'Occident, appelant son soleil bien-aimé, mourant de douleurs incomprises, également accablée de froid et d'amour ! Ce serait le type de beaucoup d'existences. | - Слава не дается даром,- сказала г-жа де Баржетон, пожимая ему руку.- Терпите, терпите, мой друг, вы будете великим человеком, ценою мучений вы обретете бессмертие. Я желала бы испытать всю тяжесть борьбы. Храни вас бог от жизни тусклой, лишенной бурь, в ней нет простора для взмаха орлиных крыльев. Я завидую вашим страданиям, вы по крайней мере живете! Вы развернете свои силы, вас воодушевит надежда на победу. Ваша борьба будет славной. Когда вы вступите в царственную сферу, где владычествуют высокие умы, вспомните о несчастных, обездоленных судьбою, чей ум изнемогает, задыхаясь в удушливой атмосфере нравственного азота, о тех, кто погибает, сознавая постоянно, как хороша жизнь, но не имеет возможности жить, о тех, кому даны зоркие глаза, но они так ничего и не увидели, о тех, кто рожден с тонким обонянием, но вдыхал лишь запах ядовитых растений. Воспойте тогда цветок, что вянет в чаще лесной, задушенный лианами, жадными, буйно разросшимися травами, не обласканный солнцем, зачахнувший, не успев расцвесть! Ужели это не поэма жестокой печали, не сюжет совершенной фантазии? Какая возвышенная задача изобразить юную девушку, рожденную под небом Азии, или дочь пустыни, заброшенную в какую-нибудь страну холодного Запада: она призывает возлюбленное солнце, умирая от неизреченной тоски, равно убитая холодом и любовью! То был бы образ многих существований. |
| - Vous peindriez ainsi l'âme qui se souvient du ciel, dit l'Evêque, un poème qui doit avoir été fait jadis, je me suis plu à en voir un fragment dans le Cantique des cantiques. | - Тем самым вы изобразили бы душу, тоскующую о небесах,- сказал епископ.- Некогда подобная поэма существовала, и я утешаюсь мыслью, что "Песнь Песней" - один из ее отрывков. |
| - Entreprenez cela, dit Laure de Rastignac en exprimant une naive croyance au génie de Lucien. | - Напишите такую поэму,- сказала Лаура де Растиньяк, выражая наивную веру в гений Люсьена. |
| - Il manque à la France un grand poème sacré, dit l'Evêque. Croyez-moi ? la gloire et la fortune appartiendront à l'homme de talent qui travaillera pour la Religion. | - Франции недостает серьезной духовной поэмы,- сказал епископ.- Поверьте мне: слава и богатство будут наградой талантливому человеку, который потрудится ради религии. |
| - Il l'entreprendra, monseigneur, dit madame de Bargeton avec emphase. Ne voyez-vous pas l'idée du poème poindant [Faute habituelle de Balzac pour : poignant.] déjà comme une flamme de l'aurore, dans ses yeux ? | - Он напишет, ваше высокопреосвященство,- сказала г-жа де Баржетон с воодушевлением.- Разве идея поэмы не забрезжила уже, как пламя зари, в его глазах? |
| - Nais nous traite bien mal, disait Fifine. Que fait-elle donc ! | - Наис пренебрегает нами,- сказала Фифина.- Что она там делает? |
| - Ne l'entendez-vous pas ? répondit Stanislas. Elle est à cheval sur ses grands mots qui n'ont ni queue ni tête. | - Разве вы не слышите? - отвечал Станислав.- Она оседлала своего конька и выезжает на громких фразах, у которых нет ни головы, ни хвоста. |
| Amélie, Fifine, Adrien et Francis apparurent à la porte du boudoir, en accompagnant madame de Rastignac qui venait chercher sa fille pour partir. | Амели, Фифина, Адриен и Франсис появились в дверях будуара вслед за г-жой де Растиньяк, которая искала дочь, собравшись уезжать. |
| - Nais, dirent les deux femmes enchantées de troubler l'à parte du boudoir, vous seriez bien aimable de nous jouer quelque morceau. | - Наис,- заговорили сразу обе дамы, восхищенные случаем нарушить уединение будуара.- Будьте так милы, сыграйте нам что-нибудь! |
| - Ma chère enfant, répondit madame de Bargeton, monsieur de Rubempré va nous dire son Saint Jean dans Pathmos, un magnifique poème biblique. | - Душеньки,- отвечала г-жа де Баржетон,- господин де Рюбампре прочтет нам "Апостола Иоанна на Патмосе", дивную библейскую поэму. |
| - Biblique ! répéta Fifine étonnée. | - Библейскую! - удивленно повторила Фифина. |
| Amélie et Fifine rentrèrent dans le salon en y apportant ce mot comme une pâture à moquerie. Lucien s'excusa de dire le poème en objectant son défaut de mémoire. Quand il reparut, il n'excita plus le moindre intérêt. Chacun causait ou jouait. Le poète avait été dépouillé de tous ses rayons, les propriétaires ne voyaient en lui rien de bien utile, les gens à prétentions le craignaient comme un pouvoir hostile à leur ignorance ; les femmes jalouses de madame de Bargeton, la Béatrix de ce nouveau Dante, selon le Vicaire-Général, lui jetaient des regards froidement dédaigneux. | Амели и Фифина воротились в гостиную, принеся туда это слово, как пищу для насмешек, Люсьен уклонился от чтения поэмы, сославшись на слабую память. Когда он снова появился в гостиной, он уже ни в ком не возбудил ни малейшего интереса. Каждый был занят беседой или игрой. Лучи поэтического ореола померкли: землевладельцы не видели в нем никакого проку; люди с большими претензиями опасались Люсьена, чувствуя в нем силу, враждебную их невежеству; женщины, завидуя г-же де Баржетон, Беатриче этого новоявленного Данте, как выразился старший викарий, обдавали его ледяным презрением. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
