Краткая коллекция текстов на французском языке
Victor Hugo/Виктор Гюго
Quatre-vingt-treize/93 год
X
| France | Русский |
| Lieu immense. Tous les types humains, inhumains et surhumains étaient là. Amas épique d'antagonismes. | Необозримое поле действия. Представители всех пород: человеческой, нечеловеческой и сверхчеловеческой. Невиданное в истории скопище противоположностей: |
| Guillotin évitant David, Bazire insultant Chabot, Guadet raillant Saint-Just, Vergniaud dédaignant Danton, Louvet attaquant Robespierre, Buzot dénonçant Egalité, Chambon flétrissant Pache, tous exécrant Marat. Et que de noms encore il faudrait enregistrer ! Armonville, dit Bonnet-Rouge, parce qu'il ne siégeait qu'en bonnet phrygien, ami de Robespierre, et voulant, " après Louis XVI, guillotiner Robespierre " par goût de l'équilibre ; Massieu, collègue et ménechme de ce bon Lamourette, évêque fait pour laisser son nom à un baiser ; Lehardy du Morbihan stigmatisant les prêtres de Bretagne ; Barère, l'homme des majorités, qui présidait quand Louis XVI parut à la barre, et qui était à Paméla ce que Louvet était à Lodoiska ; l'oratorien Daunou qui disait : Gagnons du temps ; Dubois-Crancé à l'oreille de qui se penchait Marat ; le marquis de Chateauneuf, Laclos, Hérault de Séchelles qui reculait devant Henriot criant : Canonniers, à vos pièces ; Julien, qui comparait la Montagne aux Thermopyles ; Gamon, qui voulait une tribune publique réservée uniquement aux femmes ; Laloy, qui décerna les honneurs de la séance à l'évêque Gobel venant à la Convention déposer la mitre et coiffer le bonnet rouge ; Lecomte, qui s'écriait : C'est donc à qui se déprêtrisera ! Féraud, dont Boissy-d'Anglas saluera la tête, laissant à l'histoire cette question : - Boissy-d'Anglas a-t-il salué la tête, c'est-à-dire la victime, ou la pique, c'est-à-dire les assassins ? - Les deux frères Duprat, l'un montagnard, l'autre girondin, qui se haissaient comme les deux frères Chénier. | Гильотен, сторонившийся Давида, Базир, оскорбляющий Шабо, Гюадэ, высмеивающий Сен-Жюста, Верньо, презирающий Дантона, Луве, нападающий на Робеспьера, Бюзо, разоблачающий Филиппа Эгалитэ, Шамбон, бичующий Паша, и все они ненавидели Марата. А сколько еще имен мы не назвали, хотя и следовало бы их назвать. Армонвиль, по прозвищу "Красный Колпак", ибо на каждом заседании он появлялся в фригийском колпаке, друг Робеспьера, требовавший, чтобы равновесия ради "вслед за Людовиком XVI гильотинировали Робеспьера"; Масье, приятель и двойник добряка Ламуретта, епископа, который прославил свое имя лишь тем, что оно так мило сердцу влюбленных; Легарди из Морбигана, клеймивший бретонских священников; Барер, сторонник любого большинства, председательствовавший в день суда над Людовиком XVI и ставший для Памелы тем, чем был Луве для Лодоиски; Дону, член Оратории, заявивший: "Главное -- выиграть время"; Дюбуа-Крансэ, доверенный Марата; маркиз де Шатонеф, Лакло, Эро де Сешель, отступивший перед Анрио, когда тот скомандовал: "Канониры, к пушкам"; Жюльен, сравнивавший Гору с Фермопилами; Гамон, который требовал, чтобы для женщин выделили особую трибуну; Лалуа, предложивший на заседании Конвента почтить епископа Гобеля, который, явившись в Конвент, скинул митру и надел красный колпак; Леконт, воскликнувший: "А ну, попы, торопитесь в расстриги"; Феро, перед отрубленной головой коего склонился Буасси д'Англа и тем задал историкам неразрешимый вопрос: склонился ли он, Буасси д'Англа, перед головой, то есть перед жертвой, или же перед пикой, то есть перед убийцами? Два брата Дюпра -- один монтаньяр, другой жирондист, ненавидевшие друг друга столь же яростно, как братья Шенье. |
| Il s'est dit à cette tribune de ces vertigineuses paroles qui ont, quelquefois, à l'insu même de celui qui les prononce, l'accent fatidique des révolutions, et à la suite desquelles les faits matériels paraissent avoir brusquement on ne sait quoi de mécontent et de passionné, comme s'ils avaient mal pris les choses qu'on vient d'entendre ; ce qui se passe semble courroucé de ce qui se dit ; les catastrophes surviennent furieuses et comme exaspérées par les paroles des hommes. Ainsi une voix dans la montagne suffit pour détacher l'avalanche. Un mot de trop peut être suivi d'un écroulement. Si l'on n'avait pas parlé, cela ne serait pas arrivé. On dirait parfois que les événements sont irascibles. | С этой трибуны произносились кружившие голову бурные речи, и иной раз в них без ведома самого оратора звучал вещий глас революций, и не успевал он еще отзвучать, как вдруг события проникались людским недовольством и людскими страстями, будто их слух был оскорблен этими речами; все, что происходило, являлось как бы гневным откликом на то, что говорилось, и, точно их подстегнуло слово человека, разражались одна за другой страшные катастрофы. Так иной раз крик путника вызывает в горах обвал. Одно неосторожное слово может привести к бедствию. Если бы слово это не было произнесено, ничего бы не произошло. Кажется подчас, что можно рассердить события. |
| C'est de cette façon, c'est par le hasard d'un mot d'orateur mal compris qu'est tombée la tête de madame Elisabeth. | Именно так, из-за случайно оброненного оратором и не понятого другими слова, скатилась на плахе голова принцессы Елизаветы. |
| A la Convention l'intempérance de langage était de droit. | Невоздержанность на язык была в обычае Конвента. |
| Les menaces volaient et se croisaient dans la discussion comme les flammèches dans l'incendie. PETION : Robespierre, venez au fait. - ROBESPIERRE : Le fait, c'est vous, Pétion, j'y viendrai, et vous le verrez. - UNE VOIX : Mort à Marat ! - MARAT : Le jour où Marat mourra, il n'y aura plus de Paris, et le jour où Paris périra, il n'y aura plus de République. - Billaud-Varennes se lève et dit : Nous voulons... Barrère l'interrompt : Tu parles comme un roi. - Un autre jour, PHILIPPEAUX : Un membre a tiré l'épée contre moi. - AUDOUIN : Président, rappelez à l'ordre l'assassin. - LE PRESIDENT : Attendez. - PANIS : Président, je vous rappelle à l'ordre, moi. - On riait aussi, rudement : LECOINTRE : Le curé du Chant-de-Bout se plaint de Fauchet, son évêque, qui lui défend de se marier. - UNE VOIX : Je ne vois pas pourquoi Fauchet, qui a des maîtresses, veut empêcher les autres d'avoir des épouses. - UNE AUTRE VOIX : Prêtre, prends femme ! - Les tribunes se mêlaient à la conversation. Elles tutoyaient l'Assemblée. Un jour le représentant Ruamps monte à la tribune. Il avait une " hanche " beaucoup plus grosse que l'autre. Un des spectateurs lui cria : -- Tourne ça du côté de la droite, puisque tu as une " joue " à la David ! - Telles étaient les libertés que le peuple prenait avec la Convention. Une fois pourtant, dans le tumulte du 11 avril 1793, le président fit arrêter un interrupteur des tribunes. | Во время жарких споров угрозы носились в воздухе, словно горящие головни на пожаре. Петион: "Робеспьер, ближе к делу". Робеспьер: "...Все дело в вас, Петион. Не беспокойтесь, я перейду к делу, и тогда вам несдобровать". Чей-то голос: "Смерть Марату!" Марат: "В тот день, когда умрет Марат, не станет более Парижа, а когда погибнет Париж, погибнет и Республика". Билло-Варенн (подымается с места): "Мы желаем..." Барер (прерывая его): "Уж слишком ты по-королевски заговорил..." Как-то на заседании Филиппо сказал: "...Один из депутатов обнажил против меня шпагу". Одуэн: "Председатель, призовите к порядку убийцу". Председатель: "Все в свое время". Панис: "Тогда, председатель, я призываю к порядку вас". Нередко стены Конвента сотрясал громовый смех. Лекуантр: "Кюре из Шан-де-Бу приносит жалобу на своего епископа Фоше, что тот запрещает ему жениться". Чей-то голос: "Никак не пойму, почему Фоше, у которого двадцать любовниц, не желает, чтобы у другого была одна-единственная жена". Второй голос: "Ничего, поп, не робей, бери себе жену". Публика с трибун вмешивалась во все споры и разговоры. Она обращалась к членам Собрания без чинов, на "ты". Как-то депутат Рюан выходит на трибуну. А славился он тем, что одна ягодица у него была заметно пухлее другой. Кто-то из публики крикнул: "Эй, повернись-ка толстой стороной к правым скамьям, потому что твоя, извините за выражение, "щека" совсем в духе Давида". Такие вольности усвоил народ в отношении Конвента. Впрочем, как-то во время чересчур бурного заседания 11 апреля 1793 года председатель велел арестовать одного из нарушителей порядка. |
| Un jour, cette séance a eu pour témoin le vieux Buonarotti, Robespierre prend la parole et parle deux heures, regardant Danton, tantôt fixement, ce qui était grave, tantôt obliquement, ce qui était pire. Il foudroie à bout portant. Il termine par une explosion indignée, pleine de mots funèbres : - On connaît les intrigants, on connaît les corrupteurs et les corrompus, on connaît les traîtres ; ils sont dans cette assemblée. Ils nous entendent ; nous les voyons et nous ne les quittons pas des yeux. Qu'ils regardent au-dessus de leur tête, et ils y verront le glaive de la loi ; qu'ils regardent dans leur conscience, et ils y verront leur infamie. Qu'ils prennent garde à eux. - Et quand Robespierre a fini, Danton, la face au plafond, les yeux à demi fermés, un bras pendant par-dessus le dossier de son banc, se renverse en arrière, et on l'entend fredonner : | Однажды, по свидетельству старика Буонаротти, Робеспьер взял слово и говорил два часа подряд, не отрывая глаз от Дантона, -- он то смотрел пристально, что не предвещало ничего доброго, то скользил по нему рассеянным взглядом, что было еще хуже. Наконец, он начал громить Дантона и закончил свою речь негодующими, зловещими словами: "Мы знаем, где интриганы, мы знаем, где взяточники и развратники, мы знаем, где изменники. Они здесь, на этом собрании. Они слышат нас, мы видим их, мы не спускаем с них глаз. Пусть поглядят они наверх, -- над их головой висит меч закона. Пусть заглянут они в свою душу, -- в их душе гнездится подлость. Так пусть же они поберегутся!" Когда Робеспьер кончил, Дантон, который сидел в небрежной позе, запрокинув голову, глядя в потолок полузакрытыми глазами и охватив рукой спинку скамьи, затянул вдруг песенку: |
|
Cadet Roussel fait des discours Qui ne sont pas longs quand ils sont courts. |
Сносить Русселя речь нет мочи! И самая короткая должна бы быть короче. |
| Les imprécations se donnaient la réplique. - Conspirateur ! - Assassin ! - Scélérat ! - Factieux ! - Modéré ! - On se dénonçait au buste de Brutus qui était là. Apostrophes, injures, défis. Regards furieux d'un côté à l'autre, poings montrés, pistolets entrevus, poignards à demi tirés. Enorme flamboiement de la tribune. Quelques-uns parlaient comme s'ils étaient adossés à la guillotine. Les têtes ondulaient, épouvantées et terribles. Montagnards, Girondins, Feuillants, Modérantistes, Terroristes, Jacobins, Cordeliers ; dix-huit prêtres régicides. | На оскорбления отвечали оскорблениями: "Заговорщик! -- Убийца! -- Мошенник! -- Мятежник! -- Умеренный!" Слова взаимного обличения произносились под бюстом Брута. Поток восклицаний, проклятий, бранных слов. Дуэль гневных взглядов. Рука сжималась в кулак, грозила пистолетом, выхватывала из ножен кинжал. Пламя страстей перекидывалось на трибуны. Иные говорили так, будто над ними уже навис нож гильотины. В полумраке обозначалась волнообразная линия голов, испуганных и страшных. Монтаньяры, жирондисты, фельяны, модерантисты, террористы, якобинцы, кордельеры и восемнадцать иереев-цареубийц. |
| Tous ces hommes ! tas de fumées poussées dans tous les sens. | Таковы были эти люди! Словно клубы дыма, которыми играет ветер. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
