Vanity Fair/Ярмарка тщеславия

CHAPTER XXXIX/ГЛАВА XXXIX A Cynical Chapter/Глава циническая

English	Русский
Our duty now takes us back for a brief space to some old Hampshire acquaintances of ours, whose hopes respecting the disposal of their rich kinswoman's property were so woefully disappointed. After counting upon thirty thousand pounds from his sister, it was a heavy blow. to Bute Crawley to receive but five; out of which sum, when he had paid his own debts and those of Jim, his son at college, a very small fragment remained to portion off his four plain daughters.	Но вернемся ненадолго к нашим старым хэмпширским знакомым, чьи надежды на то, что они унаследуют имущество своей богатой родственницы, оказались так прискорбно обмануты. Для Бьюта Кроули, рассчитывавшего на тридцать тысяч фунтов, было тяжелым ударом получить всего лишь пять. Из этой суммы, после того как были уплачены его собственные долги и долги его сына Джима, учившегося в колледже, остался совершеннейший пустяк на приданое его четырем некрасивым дочерям.
Mrs. Bute never knew, or at least never acknowledged, how far her own tyrannous behaviour had tended to ruin her husband. All that woman could do, she vowed and protested she had done. Was it her fault if she did not possess those sycophantic arts which her hypocritical nephew, Pitt Crawley, practised? She wished him all the happiness which he merited out of his ill-gotten gains.	Миссис Бьют так никогда и не узнала, вернее - никогда не пожелала признаться себе в том, насколько ее собственное тиранство способствовало разорению мужа. Она клялась и уверяла, что сделала все, что только может сделать женщина. Разве ее вина, что она не обладает искусством низкопоклонничества, как ее лицемерный племянник Питт Кроули? Она желает ему того счастья, какое он заслужил своими бесчестными происками.
"At least the money will remain in the family," she said charitably. "Pitt will never spend it, my dear, that is quite certain; for a greater miser does not exist in England, and he is as odious, though in a different way, as his spendthrift brother, the abandoned Rawdon."	- По крайней мере, деньги останутся в семье, - соизволила она заметить. - Питт ни за что не истратит их, будьте покойны, потому что большего скряги не найти во всей Англии, и он так же гадок, но только в другом роде, как и его расточительный братец, этот распутник Родон.
So Mrs. Bute, after the first shock of rage and disappointment, began to accommodate herself as best she could to her altered fortunes and to save and retrench with all her might. She instructed her daughters how to bear poverty cheerfully, and invented a thousand notable methods to conceal or evade it. She took them about to balls and public places in the neighbourhood, with praiseworthy energy; nay, she entertained her friends in a hospitable comfortable manner at the Rectory, and much more frequently than before dear Miss Crawley's legacy had fallen in. From her outward bearing nobody would have supposed that the family had been disappointed in their expectations, or have guessed from her frequent appearance in public how she pinched and starved at home. Her girls had more milliners' furniture than they had ever enjoyed before. They appeared perseveringly at the Winchester and Southampton assemblies; they penetrated to Cowes for the race-balls and regatta-gaieties there; and their carriage, with the horses taken from the plough, was at work perpetually, until it began almost to be believed that the four sisters had had fortunes left them by their aunt, whose name the family never mentioned in public but with the most tender gratitude and regard. I know no sort of lying which is more frequent in Vanity Fair than this, and it may be remarked how people who practise it take credit to themselves for their hypocrisy, and fancy that they are exceedingly virtuous and praiseworthy, because they are able to deceive the world with regard to the extent of their means.	Таким образом, миссис Бьют после первого взрыва ярости и разочарования начала приспосабливаться, как могла, к изменившимся обстоятельствам, то есть принялась усердно наводить экономию и урезывать расходы. Она учила дочерей стойко переносить бедность и изобретала тысячи остроумнейших способов скрывать ее или не допускать до порога. С энергией, достойной всяческой похвалы, она возила их на вечера и на общественные собрания и даже в пасторском доме принимала гостей гораздо чаще, радушнее и любезнее, чем раньше, когда ей улыбалась надежда унаследовать состояние дорогой мисс Кроули. Никто не мог бы заподозрить по внешнему виду, что семья обманулась в своих ожиданиях, или, судя по ее частым появлениям в обществе, догадаться, насколько они стеснены в средствах и даже недоедают дома. Ее дочери гораздо лучше наряжались, чем раньше. Они появлялись на всех вечерах в Винчестере и Саутгемптоне, добирались даже до Кауза, чтобы попасть на балы и празднества по случаю скачек и гребных гонок, и их карета с лошадьми, выпряженными прямо из плуга, постоянно была в разгоне, пока, наконец, чуть ли не все кругом поверили, что каждой из четырех сестер досталось состояние от тетки, имя которой произносилось в семье не иначе как с уважением и трогательной благодарностью. Я не знаю более распространенной лжи на Ярмарке Тщеславия, и всего замечательнее, что люди уважают себя за такое лицемерие и, обманывая других относительно размеров своих средств, видят в этом чуть ли не добродетель.
Mrs. Bute certainly thought herself one of the most virtuous women in England, and the sight of her happy family was an edifying one to strangers. They were so cheerful, so loving, so well-educated, so simple! Martha painted flowers exquisitely and furnished half the charity bazaars in the county. Emma was a regular County Bulbul, and her verses in the Hampshire Telegraph were the glory of its Poet's Corner. Fanny and Matilda sang duets together, Mamma playing the piano, and the other two sisters sitting with their arms round each other's waists and listening affectionately. Nobody saw the poor girls drumming at the duets in private. No one saw Mamma drilling them rigidly hour after hour. In a word, Mrs. Bute put a good face against fortune and kept up appearances in the most virtuous manner.	Миссис Бьют, конечно, считала себя одной из самых добродетельных женщин Англии, и вид ее счастливой семьи был для посторонних назидательным зрелищем. Девицы были так веселы, так любезны, так хорошо воспитаны, так скромны. Марта прелестно рисовала цветы и снабжала своими произведениями половину благотворительных базаров в графстве; Эмма была настоящим соловьем графства, и ее стихи в "Хэмпширском телеграфе" служили украшением его отдела поэзии; Фанни и Матильда пели дуэты, а мамаша аккомпанировала им на фортепьяно, между тем как две другие сестры, обнявшись, самозабвенно слушали. Никто не знал, как бедные девочки зубрили эти дуэты у себя дома, никто не видел, как мамаша муштровала их часами. Одним словом, миссис Бьют сносила с веселым лицом превратности судьбы и соблюдала внешние приличия самым добродетельным образом.
Everything that a good and respectable mother could do Mrs. Bute did. She got over yachting men from Southampton, parsons from the Cathedral Close at Winchester, and officers from the barracks there. She tried to inveigle the young barristers at assizes and encouraged Jim to bring home friends with whom he went out hunting with the H. H. What will not a mother do for the benefit of her beloved ones?	Миссис Бьют делала все, что могла сделать хорошая и почтенная мать. Она приглашала к себе яхтсменов из Саутгемптона, священников из Винчестерского собора и офицеров из местных казарм. Во время судебных сессий она пыталась заманить к себе молодых судейских и поощряла Джима приводить домой товарищей, с которыми он участвовал в охоте. Чего не сделает мать для блага своих возлюбленных чад!
Between such a woman and her brother-in-law, the odious Baronet at the Hall, it is manifest that there could be very little in common. The rupture between Bute and his brother Sir Pitt was complete; indeed, between Sir Pitt and the whole county, to which the old man was a scandal. His dislike for respectable society increased with age, and the lodge-gates had not opened to a gentleman's carriage- wheels since Pitt and Lady Jane came to pay their visit of duty after their marriage.	Понятно, что между такой женщиной и ее деверем, ужасным баронетом из замка, не могло быть ничего общего. Разрыв между братьями был полный. Да и никто из соседей теперь знать не хотел сэра Питта, ибо старый баронет стал позором для всего графства. Его отвращение к порядочному обществу усиливалось с каждым годом, и с тех пор как Питт и леди Джейн после свадьбы сочли своим долгом нанести ему визит, ворота его замка не отворялись ни для одного господского экипажа.
That was an awful and unfortunate visit, never to be thought of by the family without horror. Pitt begged his wife, with a ghastly countenance, never to speak of it, and it was only through Mrs. Bute herself, who still knew everything which took place at the Hall, that the circumstances of Sir Pitt's reception of his son and daughter-in-law were ever known at all.	Это был неудачный, ужасный визит, о котором в семье вспоминали потом не иначе как с содроганием. Питт, сам не свой от стыда, просил жену никогда не упоминать о нем, и только через миссис Бьют, которая по-прежнему знала все, что делалось в замке, стали известны подробности приема, оказанного сэром Питтом сыну и невестке.
As they drove up the avenue of the park in their neat and well- appointed carriage, Pitt remarked with dismay and wrath great gaps among the trees--his trees--which the old Baronet was felling entirely without license. The park wore an aspect of utter dreariness and ruin. The drives were ill kept, and the neat carriage splashed and floundered in muddy pools along the road. The great sweep in front of the terrace and entrance stair was black and covered with mosses; the once trim flower-beds rank and weedy. Shutters were up along almost the whole line of the house; the great hall-door was unbarred after much ringing of the bell; an individual in ribbons was seen flitting up the black oak stair, as Horrocks at length admitted the heir of Queen's Crawley and his bride into the halls of their fathers. He led the way into Sir Pitt's "Library," as it was called, the fumes of tobacco growing stronger as Pitt and Lady Jane approached that apartment,	Пока они ехали по аллее парка в своей чистенькой, нарядной карете, Питт с негодованием и ужасом заметил большие вырубки между деревьев - его деревьев, - которые старый баронет рубил совершенно безбожно. Вид у парка был заброшенный и унылый. Проезжие дороги содержались дурно, и нарядный экипаж тащился по грязи и проваливался в глубокие лужи. Большая площадка перед террасой почернела и затянулась мхом; нарядные когда-то цветочные клумбы поросли сорной травой и заглохли. Почти по всему фасаду дома ставни были наглухо закрыты; засов у входной двери был отодвинут только после целого ряда звонков, и когда Хорокс ввел наконец наследника Королевского Кроули и его молодую жену в жилище предков, какое-то существо в лентах промелькнуло по почернелой дубовой лестнице и исчезло в верхних покоях. Он проводил их в так называемую "библиотеку" сэра Питта. и чем больше Питт и леди Джейн приближались к этой части здания, тем сильнее ощущали запах табачного дыма.
"Sir Pitt ain't very well," Horrocks remarked apologetically and hinted that his master was afflicted with lumbago.	- Сэр Питт не совсем здоров, - виноватым тоном сказал Хорокс и намекнул на то, что его хозяин страдает прострелом.
The library looked out on the front walk and park. Sir Pitt had opened one of the windows, and was bawling out thence to the postilion and Pitt's servant, who seemed to be about to take the baggage down.	Библиотека выходила окнами на главную аллею. Сэр Питт, стоя у открытого окна, орал на форейтора и слугу Питта, собиравшихся извлечь багаж из кареты.
"Don't move none of them trunks," he cried, pointing with a pipe which he held in his hand. "It's only a morning visit, Tucker, you fool. Lor, what cracks that off hoss has in his heels! Ain't there no one at the King's Head to rub 'em a little? How do, Pitt? How do, my dear? Come to see the old man, hay? 'Gad--you've a pretty face, too. You ain't like that old horse-godmother, your mother. Come and give old Pitt a kiss, like a good little gal."	- Не смейте тащить их сюда! - кричал он, указывая на чемоданы трубкой, которую держал в руке. - Это только утрений визит, Такер, олух ты этакий! Господи! Отчего это у правой задней лошади такие трещины на бабках? Неужто не нашлось никого в "Голове Короля", чтобы их смазать?.. Ну, как поживаешь, Питт? Как поживаете, милочка? Приехали навестить старика - так, что ли? Ба, да у вас премилая мордочка! Вы не похожи на эту старую ведьму, свою мамашу. Идите сюда, будьте умницей и поцелуйте старого Питта.
The embrace disconcerted the daughter-in-law somewhat, as the caresses of the old gentleman, unshorn and perfumed with tobacco, might well do. But she remembered that her brother Southdown had mustachios, and smoked cigars, and submitted to the Baronet with a tolerable grace.	Эти нежности смутили невестку, да и кого не смутят ласки небритого старого джентльмена, насквозь пропитанного табаком! Но она вспомнила, что ее брат, Саутдаун, тоже носит усы и курит сигары, и приняла эти знаки расположения как нечто должное.
"Pitt has got vat," said the Baronet, after this mark of affection. "Does he read ee very long zermons, my dear? Hundredth Psalm, Evening Hymn, hay Pitt? Go and get a glass of Malmsey and a cake for my Lady Jane, Horrocks, you great big booby, and don't stand stearing there like a fat pig. I won't ask you to stop, my dear; you'll find it too stoopid, and so should I too along a Pitt. I'm an old man now, and like my own ways, and my pipe and backgammon of a night."	- Питт потолстел, - сказал баронет после этих изъявлений родственных чувств. - Читает он вам длинные проповеди? Сотый псалом, вечерний гимн - а, Питт?.. Принесите рюмку мальвазии и бисквитов для леди Джейн, Хорокс! Болван, да не стойте тут, выкатив глаза, как жирный боров!.. Я не приглашаю вас погостить у меня, милочка: вы здесь соскучитесь, да и нам с Питтом это было бы ни к чему. Я человек старый, и у меня свои слабости: трубка, триктрак по вечерам...
"I can play at backgammon, sir," said Lady Jane, laughing. "I used to play with Papa and Miss Crawley, didn't I, Mr. Crawley?"	- Я умею играть в триктрак, сэр, - ответила, смеясь, леди Джейн. - Я играла с папа и с мисс Кроули. Не правда ли, мистер Кроули?
"Lady Jane can play, sir, at the game to which you state that you are so partial," Pitt said haughtily.	- Леди Джейн умеет играть в игру, к которой вы чувствуете такое пристрастие, сэр, - произнес надменно Питт.
But she wawn't stop for all that. Naw, naw, goo back to Mudbury and give Mrs. Rincer a benefit; or drive down to the Rectory and ask Buty for a dinner. He'll be charmed to see you, you know; he's so much obliged to you for gettin' the old woman's money. Ha, ha! Some of it will do to patch up the Hall when I'm gone."	- Ну, для этого не стоит оставаться. Нет, нет, отправляйтесь-ка лучше назад в Мадбери и осчастливьте миссис Ринсер; или поезжайте обедать к Бьюту. Он будет в восторге от вашего приезда, могу вас уверить: ведь он вам так обязан за то, что вы заполучили все старухины деньги! Ха-ха! Часть из них пойдет на ремонт замка, когда меня не будет на свете.
"I perceive, sir," said Pitt with a heightened voice, "that your people will cut down the timber."	- Я заметил, сэр, - сказал Питт, повышая голос, - что ваши люди рубят лес.
"Yees, yees, very fine weather, and seasonable for the time of year," Sir Pitt answered, who had suddenly grown deaf. "But I'm gittin' old, Pitt, now. Law bless you, you ain't far from fifty yourself. But he wears well, my pretty Lady Jane, don't he? It's all godliness, sobriety, and a moral life. Look at me, I'm not very fur from fowr-score--he, he"; and he laughed, and took snuff, and leered at her and pinched her hand.	- Да, да, погода прекрасная и как раз подходящая по времени года, - отвечал сэр Питт, внезапно оглохнув. - Я старею, Питт. Да и тебе, впрочем, недалеко уже до пятидесяти. Он хорошо сохранился, моя милочка леди Джейн, не правда ли? А все трезвость, набожность и нравственная жизнь. Взгляните на меня, мне уже скоро восемь десятков стукнет. Ха-ха! - И он засмеялся, затем взял понюшку табаку, подмигнул невестке и, ущипнул ее за руку.
Pitt once more brought the conversation back to the timber, but the Baronet was deaf again in an instant.	Питт снова перевел разговор на лес, но баронет, как и в первый раз, тотчас оглох.
"I'm gittin' very old, and have been cruel bad this year with the lumbago. I shan't be here now for long; but I'm glad ee've come, daughter-in-law. I like your face, Lady Jane: it's got none of the damned high-boned Binkie look in it; and I'll give ee something pretty, my dear, to go to Court in."	- Стар я, что и говорить, и весь этот год жестоко мучаюсь от прострела. Но я рад, что вы приехали, невестушка. Мне нравится ваше личико. В нем нет никакого сходства с этими противными скуластыми Бинки. Я подарю вам кое-что хорошенькое, что вы можете надеть ко двору.
And he shuffled across the room to a cupboard, from which he took a little old case containing jewels of some value.	И он потащился через комнаты к шкафу, откуда извлек старинную шкатулку с драгоценностями.
"Take that," said he, "my dear; it belonged to my mother, and afterwards to the first Lady Binkie. Pretty pearls--never gave 'em the ironmonger's daughter. No, no. Take 'em and put 'em up quick," said he, thrusting the case into his daughter's hand, and clapping the door of the cabinet to, as Horrocks entered with a salver and refreshments.	- Возьмите это, милочка! - сказал он. - Это принадлежало моей матери, а потом первой леди Кроули. Прекрасный жемчуг... я не стал дарить его дочери железоторговца. Нет, нет! Берите и спрячьте поскорей, - сказал он, сунув невестке футляр и поспешно захлопывая дверцу шкафа в тот момент, когда в комнату вошел Хорокс с подносом и угощением.
"What have you a been and given Pitt's wife?" said the individual in ribbons, when Pitt and Lady Jane had taken leave of the old gentleman. It was Miss Horrocks, the butler's daughter--the cause of the scandal throughout the county--the lady who reigned now almost supreme at Queen's Crawley.	- Что вы подарили жене Питта? - спросило существо в лентах, когда Питт и леди Джейн уехали. Это была мисс Хорокс. дочь дворецкого, виновница пересудов, распространившихся по всему графству, - особа, почти самовластно царствовавшая в Королевском Кроули.
The rise and progress of those Ribbons had been marked with dismay by the county and family. The Ribbons opened an account at the Mudbury Branch Savings Bank; the Ribbons drove to church, monopolising the pony-chaise, which was for the use of the servants at the Hall. The domestics were dismissed at her pleasure.	Возвышение и успех вышеозначенных Лент был отмечен с негодованием всей семьей и всем графством. Ленты завели свой текущий счет в отделении сберегательной кассы в Мадбери: Ленты ездили в церковь, завладев всецело экипажем и лошадкой, которые раньше были в распоряжении замковой челяди. Многие слуги были отпущены по ее желанию.
The Scotch gardener, who still lingered on the premises, taking a pride in his walls and hot-houses, and indeed making a pretty good livelihood by the garden, which he farmed, and of which he sold the produce at Southampton, found the Ribbons eating peaches on a sunshiny morning at the south-wall, and had his ears boxed when he remonstrated about this attack on his property.	Садовник-шотландец, еще остававшийся в доме, - он гордился своими теплицами и шпалерами и действительно получал недурной доход от сада, который он арендовал и урожай с которого продавал в Саутгемптоне, - застал в одно ясное солнечное утро Ленты за истреблением персиков около южной стены; когда он стал упрекать ее за это покушение на его собственность, он был награжден пощечиной.
He and his Scotch wife and his Scotch children, the only respectable inhabitants of Queen's Crawley, were forced to migrate, with their goods and their chattels, and left the stately comfortable gardens to go to waste, and the flower-beds to run to seed. Poor Lady Crawley's rose-garden became the dreariest wilderness. Only two or three domestics shuddered in the bleak old servants' hall. The stables and offices were vacant, and shut up, and half ruined. Sir Pitt lived in private, and boozed nightly with Horrocks, his butler or house- steward (as he now began to be called), and the abandoned Ribbons.	И вот садовнику, его жене-шотландке и их шотландским ребятишкам - единственным почтенным обитателям Королевского Кроули - пришлось выехать со всеми своими пожитками; покинутые роскошные сады постепенно глохли и дичали, а цветочные клумбы заросли сорной травою. В розарии бедной леди Кроули царила мерзость запустения. Только двое или трое слуг дрожали еще в мрачной людской. Опустевшие конюшни и службы были заколочены и уже наполовину развалились. Сэр Питт жил уединенно и каждый вечер пьянствовал с Хороксом - своим дворецким (или управляющим, как последний теперь себя называл) - и потерявшими стыд и совесть Лентами.
The times were very much changed since the period when she drove to Mudbury in the spring-cart and called the small tradesmen "Sir." It may have been shame, or it may have been dislike of his neighbours, but the old Cynic of Queen's Crawley hardly issued from his park- gates at all now. He quarrelled with his agents and screwed his tenants by letter. His days were passed in conducting his own correspondence; the lawyers and farm-bailiffs who had to do business with him could not reach him but through the Ribbons, who received them at the door of the housekeeper's room, which commanded the back entrance by which they were admitted;	Давно прошли те времена, когда она ездила в Мадбери в тележке и величала всех мелких торговцев "сэр". Может быть, от стыда или от отвращения к соседям, но только старый циник из Королевского Кроули теперь почти совсем не выходил за ворота парка. Он заочно ссорился со своими поверенными и письменно прижимал арендаторов, проводя все дни за корреспонденцией. Стряпчие и приставы, которым нужно было с ним повидаться, могли попасть к нему только через посредство Лент; и она принимала их у двери в комнату экономки, находившуюся около черного хода.
and so the Baronet's daily perplexities increased, and his embarrassments multiplied round him.	Дела баронета запутывались с каждым днем, затруднения его росли и множились.
The horror of Pitt Crawley may be imagined, as these reports of his father's dotage reached the most exemplary and correct of gentlemen. He trembled daily lest he should hear that the Ribbons was proclaimed his second legal mother-in-law. After that first and last visit, his father's name was never mentioned in Pitt's polite and genteel establishment. It was the skeleton in his house, and all the family walked by it in terror and silence. The Countess Southdown kept on dropping per coach at the lodge-gate the most exciting tracts, tracts which ought to frighten the hair off your head. Mrs. Bute at the parsonage nightly looked out to see if the sky was red over the elms behind which the Hall stood, and the mansion was on fire. Sir G. Wapshot and Sir H. Fuddlestone, old friends of the house, wouldn't sit on the bench with Sir Pitt at Quarter Sessions, and cut him dead in the High Street of Southampton, where the reprobate stood offering his dirty old hands to them. Nothing had any effect upon him; he put his hands into his pockets, and burst out laughing, as he scrambled into his carriage and four; he used to burst out laughing at Lady Southdown's tracts; and he laughed at his sons, and at the world, and at the Ribbons when she was angry, which was not seldom.	Нетрудно представить себе ужас Питта Кроули, когда до этого образцового и корректного джентльмена дошли слухи о старческом слабоумии его отца. Он постоянно трепетал, что Ленты будут объявлены его второй законной мачехой. После первого и последнего визита новобрачных имя отца никогда не упоминалось в приличном и элегантном семействе Питта. Это была позорная семейная тайна, и все молча и с ужасом обходили ее. Графиня Саутдаун, правда, проезжая в карете, забрасывала в привратницкую парка свои самые красноречивые брошюры - брошюры, от которых у всякого нормального человека волосы становились дыбом, - да миссис Бьют в пасторском доме каждую ночь высматривала из окна, нет ли красного зарева над вязами, скрывающими замок, не горит ли усадьба. Сэр Дж. Уопшот и сэр X. Фадлстон, старые друзья дома, не пожелали сидеть на одной скамье с сэром Питтом во время квартальной сессии суда, и в Саутгемптоне, на Хай-стрит, величественно отвернулись от него, когда этот отщепенец протянул им грязные старческие руки. Но это мало задело его: он сунул руки в карманы и разразился хохотом, влезая обратно в свою карету, запряженную четверней; и точно так же хохотал он над брошюрами леди Саутдаун, хохотал над сыновьями, над всем светом и даже над Лентами, когда они сердились, что бывало нередко.
Miss Horrocks was installed as housekeeper at Queen's Crawley, and ruled all the domestics there with great majesty and rigour. All the servants were instructed to address her as "Mum," or "Madam"-- and there was one little maid, on her promotion, who persisted in calling her "My Lady," without any rebuke on the part of the housekeeper.	Мисс Хорокс водворилась в Королевском Кроули в качестве экономки и правила всеми домочадцами сурово и величественно. Слугам было приказано величать ее "мэм"" или "мадам", а одна маленькая горничная, желавшая к ней подслужиться, называла ее не иначе как "миледи", не встречая возражений со стороны грозной домоправительницы.
"There has been better ladies, and there has been worser, Hester," was Miss Horrocks' reply to this compliment of her inferior; so she ruled, having supreme power over all except her father, whom, however, she treated with considerable haughtiness, warning him not to be too familiar in his behaviour to one "as was to be a Baronet's lady." Indeed, she rehearsed that exalted part in life with great satisfaction to herself, and to the amusement of old Sir Pitt, who chuckled at her airs and graces, and would laugh by the hour together at her assumptions of dignity and imitations of genteel life. He swore it was as good as a play to see her in the character of a fine dame, and he made her put on one of the first Lady Crawley's court-dresses, swearing (entirely to Miss Horrocks' own concurrence) that the dress became her prodigiously, and threatening to drive her off that very instant to Court in a coach- and-four. She had the ransacking of the wardrobes of the two defunct ladies, and cut and hacked their posthumous finery so as to suit her own tastes and figure. And she would have liked to take possession of their jewels and trinkets too; but the old Baronet had locked them away in his private cabinet; nor could she coax or wheedle him out of the keys. And it is a fact, that some time after she left Queen's Crawley a copy-book belonging to this lady was discovered, which showed that she had taken great pains in private to learn the art of writing in general, and especially of writing her own name as Lady Crawley, Lady Betsy Horrocks, Lady Elizabeth Crawley, &c.	- Бывали леди лучше меня, а бывали и хуже. Эстер, - отвечала мисс Хорокс на это обращение своей фаворитки. Так она управляла, держа в трепете всех, за исключением отца, хотя и с ним обращалась надменно, требуя, чтобы он не забывался в присутствии будущей супруги баронета. Она и в самом деле с огромным удовольствием репетировала эту лестную роль, к восторгу сэра Питта, который потешался над ее ужимками и гримасами и часами хохотал, глядя, как она важничает и подражает светскому обхождению. Он уверял, что это лучше всякого театра - смотреть, как она разыгрывает благородную даму. Однажды он даже заставил ее надеть придворное платье первой леди Кроули и, поклявшись, что оно удивительно к ней идет (с чем мисс Хорокс вполне согласилась), грозил, что сию же минуту повезет ее ко двору в карете четверней. Она рылась в гардеробах обеих покойных леди и перекраивала и переделывала оставшиеся наряды по своей фигуре и по своему вкусу. Ей очень хотелось завладеть также драгоценностями и безделушками, по старый баронет запер их в шкаф, и она ни лаской, ни лестью не могла выманить у него ключи. Установлено, что спустя некоторое время после отъезда этой особы из Королевского Кроули была найдена принадлежавшая ей тетрадь, из которой видно, какие она прилагала старания, чтобы научиться писать, а главное - подписывать собственное имя в качестве леди Кроули, леди Бетси Хорокс, леди Элизабет Кроули и т. д.
Though the good people of the Parsonage never went to the Hall and shunned the horrid old dotard its owner, yet they kept a strict knowledge of all that happened there, and were looking out every day for the catastrophe for which Miss Horrocks was also eager. But Fate intervened enviously and prevented her from receiving the reward due to such immaculate love and virtue.	Хотя добрые люди из пасторскою дома никогда не заходили в замок и чуждались ужасного, выжившего из ума старика, его владельца, однако они точно знали все, что там делается, и со дня на день ожидали катастрофы, на которую уповала и мисс Хорокс. Но завистливая судьба обманула ее надежды, лишив заслуженной награды столь беспорочную любовь и добродетель.
One day the Baronet surprised "her ladyship," as he jocularly called her, seated at that old and tuneless piano in the drawing-room, which had scarcely been touched since Becky Sharp played quadrilles upon it--seated at the piano with the utmost gravity and squalling to the best of her power in imitation of the music which she had sometimes heard. The little kitchen-maid on her promotion was standing at her mistress's side, quite delighted during the operation, and wagging her head up and down and crying, "Lor, Mum, 'tis bittiful"--just like a genteel sycophant in a real drawing- room.	Однажды баронет застал "ее милость", как он шутливо называл ее, восседающей в гостиной за старым расстроенным фортепьяно, к которому никто не прикасался с тех пор, как Бекки Шарп играла на нем кадрили. Она сидела в самой торжественной позе и во все горло завывала, подражая тому, что ей когда-то доводилось слышать. Маленькая горничная, желавшая выслужиться, стояла возле хозяйки и, в полном восторге от ее исполнения, кивала головой и восклицала: "Господи, мэм, как прекрасно!" - совершенно так же, как это проделывают элегантные льстецы в великосветской гостиной.
This incident made the old Baronet roar with laughter, as usual. He narrated the circumstance a dozen times to Horrocks in the course of the evening, and greatly to the discomfiture of Miss Horrocks. He thrummed on the table as if it had been a musical instrument, and squalled in imitation of her manner of singing. He vowed that such a beautiful voice ought to be cultivated and declared she ought to have singing-masters, in which proposals she saw nothing ridiculous. He was in great spirits that night, and drank with his friend and butler an extraordinary quantity of rum-and-water--at a very late hour the faithful friend and domestic conducted his master to his bedroom.	Увидев эту картину, баронет, по обыкновению, смеялся до упаду. В течение вечера он раз десять описывал ее Хороксу, к величайшему неудовольствию мисс Хорокс он барабанил по столу, как будто по клавишам музыкального инструмента, и завывал, подражая ее манере петь. Он клялся, что такой чудный голос надо обработать, и заявил, что наймет ей учителей пения, в чем она не нашла ничего смешного. Сэр Питт был очень в духе в тот вечер и выпил со своим приятелем дворецким непозволительное количество рома. Было очень поздно, когда верный друг и слуга отвел его в спальню.
Half an hour afterwards there was a great hurry and bustle in the house. Lights went about from window to window in the lonely desolate old Hall, whereof but two or three rooms were ordinarily occupied by its owner. Presently, a boy on a pony went galloping off to Mudbury, to the Doctor's house there. And in another hour (by which fact we ascertain how carefully the excellent Mrs. Bute Crawley had always kept up an understanding with the great house), that lady in her clogs and calash, the Reverend Bute Crawley, and James Crawley, her son, had walked over from the Rectory through the park, and had entered the mansion by the open hall-door.	Через полчаса в доме вдруг поднялся страшный переполох. В окнах старого пустынного замка, где только две-три комнаты были заняты его владельцем, замелькали огни. Мальчик верхом поскакал в Мадбери за доктором. А еще через час (и по этому мы можем судить, какие тесные отношения поддерживала превосходная миссис Бьют Кроули с господским домом) эта леди, в капоре и деревянных калошах, преподобный Бьют Кроули и его сын Джеймс Кроули дружно устремились к замку и, пробежав парком, вошли в дом через открытую парадную дверь.
They passed through the hall and the small oak parlour, on the table of which stood the three tumblers and the empty rum-bottle which had served for Sir Pitt's carouse, and through that apartment into Sir Pitt's study, where they found Miss Horrocks, of the guilty ribbons, with a wild air, trying at the presses and escritoires with a bunch of keys. She dropped them with a scream of terror, as little Mrs. Bute's eyes flashed out at her from under her black calash.	Миновав сени и маленькую дубовую гостиную, где на столе стояли три стакана и пустая бутылка из-под рому, они проникли в кабинет сэра Питта и там застали ошалевшую мисс Хорокс в ее преступных лентах, - она подбирала ключи из связки к шкафчикам и конторке. Она выронила их с криком ужаса, когда глаза маленькой миссис Бьют сверкнули на нее из-под черного капора.
"Look at that, James and Mr. Crawley," cried Mrs. Bute, pointing at the scared figure of the black-eyed, guilty wench.	- Посмотрите-ка сюда, Джеймс и мистер Кроули! - завопила миссис Бьют, указывая на черноглазую преступницу, стоявшую перед ней в полной растерянности.
"He gave 'em me; he gave 'em me!" she cried.	- Он сам мне их дал, сам мне их дал! - кричала она.
"Gave them you, you abandoned creature!" screamed Mrs. Bute. "Bear witness, Mr. Crawley, we found this good-for-nothing woman in the act of stealing your brother's property; and she will be hanged, as I always said she would."	- Сам дал тебе, мерзкая тварь! - надрывалась миссис Бьют. - Будьте свидетелем, мистер Кроули, что мы застали эту негодную женщину на месте преступления, ворующей имущество вашего брата. Ее повесят, я всегда это говорила!
Betsy Horrocks, quite daunted, flung herself down on her knees, bursting into tears. But those who know a really good woman are aware that she is not in a hurry to forgive, and that the humiliation of an enemy is a triumph to her soul.	Мисс Хорокс в смертельном страхе бросилась на колени, заливаясь слезами. Но, как всем известно, ни одна поистине добрая женщина не торопится прощать, и унижение врага наполняет ее душу ликованием.
"Ring the bell, James," Mrs. Bute said. "Go on ringing it till the people come."	- Позвони в колокольчик, Джеймс! - сказала миссис Бьют. - Звони, пока не сбегутся люди.
The three or four domestics resident in the deserted old house came presently at that jangling and continued summons.	Трое или четверо слуг, остававшихся в старом пустом замке, явились на этот голосистый и настойчивый зов.
"Put that woman in the strong-room," she said. "We caught her in the act of robbing Sir Pitt. Mr. Crawley, you'll make out her committal--and, Beddoes, you'll drive her over in the spring cart, in the morning, to Southampton Gaol."	- Посадите злодейку под замок, - приказала миссис Бьют, - мы поймали ее, когда она грабила сэра Питта. Мистер Кроули, вы составите указ о ее задержании... а вы, Бедоуз, отвезете ее утром в Саутгемптонскую тюрьму.
"My dear," interposed the Magistrate and Rector--"she's only--"	- Но, милая, - возразил судья и пастор, - ведь она только...
"Are there no handcuffs?" Mrs. Bute continued, stamping in her clogs. "There used to be handcuffs. Where's the creature's abominable father?"	- Нет ли здесь ручных кандалов? - продолжала миссис Бьют, топая деревянными калошами. - Надо надеть ей наручники! Где негодный отец этой твари?
"He DID give 'em me," still cried poor Betsy; "didn't he, Hester? You saw Sir Pitt--you know you did--give 'em me, ever so long ago-- the day after Mudbury fair: not that I want 'em. Take 'em if you think they ain't mine."	- Он дал их мне! - продолжала кричать бедная Бетси. - Разве нет, Эстер? Ты сама видела, как сэр Питт... ты знаешь, что он дал мне... уже давно, на другой день после мадберийской ярмарки; они мне не нужны. Берите их, если думаете, что они не мои!
And here the unhappy wretch pulled out from her pocket a large pair of paste shoe-buckles which had excited her admiration, and which she had just appropriated out of one of the bookcases in the study, where they had lain.	Тут бедная злоумышленница вытащила из кармана пару больших, украшенных поддельными камнями башмачных пряжек, которые давно вызывали ее восхищение и которые она только что присвоила, достав их из книжного шкафа, где они хранились.
"Law, Betsy, how could you go for to tell such a wicked story!" said Hester, the little kitchen-maid late on her promotion--"and to Madame Crawley, so good and kind, and his Rev'rince (with a curtsey), and you may search all MY boxes, Mum, I'm sure, and here's my keys as I'm an honest girl, though of pore parents and workhouse bred--and if you find so much as a beggarly bit of lace or a silk stocking out of all the gownds as YOU'VE had the picking of, may I never go to church agin."	- Как вы смеете так безбожно врать, Бетси? - сказала Эстер, маленькая горничная, ее недавняя фаворитка. - И кому? - доброй, любезнейшей мадам Кроули и его преподобию! (Она присела.) Вы можете обыскать все мои ящики, мэм, сделайте одолжение, вот мои ключи; я честная девушка, хотя и дочь бедных родителей и воспитывалась в работном доме; и не сойти мне с этого места, если вы найдете у меня хоть один кусочек кружева или шелковый чулок из всего того, что вы натаскали.
"Give up your keys, you hardened hussy," hissed out the virtuous little lady in the calash.	- Давай ключи, негодяйка! - прошипела добродетельная маленькая леди в капоре.
"And here's a candle, Mum, and if you please, Mum, I can show you her room, Mum, and the press in the housekeeper's room, Mum, where she keeps heaps and heaps of things, Mum," cried out the eager little Hester with a profusion of curtseys.	- А вот и свеча, мэм; и если угодно, мэм, я могу вам показать ее комнату, мэм, и шкаф в комнате экономки, где у нее куча вещей, мэм! - кричала усердная маленькая Эстер, все время приседая.
"Hold your tongue, if you please. I know the room which the creature occupies perfectly well. Mrs. Brown, have the goodness to come with me, and Beddoes don't you lose sight of that woman," said Mrs. Bute, seizing the candle. "Mr. Crawley, you had better go upstairs and see that they are not murdering your unfortunate brother"--and the calash, escorted by Mrs. Brown, walked away to the apartment which, as she said truly, she knew perfectly well.	- Сделай одолжение, придержи язык! Я отлично знаю комнату, которую занимает эта тварь. Миссис Браун, будьте добры пойти вместе со мной, а вы, Бедоуз, не спускайте глаз с этой женщины, - сказала миссис Бьют, схватив свечу. - Мистер Кроули, вы бы лучше отправились наверх и посмотрели, не убивают ли там вашего несчастного брата. - И капор в сопровождении миссис Браун отправился в комнату, которую, как миссис Бьют справедливо заметила, она отлично знала.
Bute went upstairs and found the Doctor from Mudbury, with the frightened Horrocks over his master in a chair. They were trying to bleed Sir Pitt Crawley.	Пастор пошел наверх и нашел там доктора из Мадбери и перепуганного Хорокса, склонившихся над креслом сэра Питта Кроули. Они пробовали пустить ему кровь.
With the early morning an express was sent off to Mr. Pitt Crawley by the Rector's lady, who assumed the command of everything, and had watched the old Baronet through the night. He had been brought back to a sort of life; he could not speak, but seemed to recognize people. Mrs. Bute kept resolutely by his bedside. She never seemed to want to sleep, that little woman, and did not close her fiery black eyes once, though the Doctor snored in the arm-chair. Horrocks made some wild efforts to assert his authority and assist his master; but Mrs. Bute called him a tipsy old wretch and bade him never show his face again in that house, or he should be transported like his abominable daughter.	Рано утром к мистеру Питту Кроули был послан нарочный от жены пастора, которая приняла на себя командование всем домом и всю ночь сторожила старого баронета. До некоторой степени он был возвращен к жизни; но языка он лишился, хотя, по-видимому, всех узнавал. Решительная миссис Бьют ни на шаг не отходила от его постели. Казалось, эта маленькая женщина нимало не нуждалась во сне: она ни разу не сомкнула своих черных горящих глаз, хотя даже доктор храпел, сидя в кресле. Хорокс попытался было утвердить свою власть и поухаживать за хозяином, но миссис Бьют назвала его старым пьяницей и запретила ему показываться в доме, иначе он будет сослан на каторгу, так же как его негодяйка дочь.
Terrified by her manner, he slunk down to the oak parlour where Mr. James was, who, having tried the bottle standing there and found no liquor in it, ordered Mr. Horrocks to get another bottle of rum, which he fetched, with clean glasses, and to which the Rector and his son sat down, ordering Horrocks to put down the keys at that instant and never to show his face again.	Устрашенный ее угрозами, он скрылся вниз, в дубовую гостиную, где находился мистер Джеймс; последний, исследовав бутылку и убедившись, что в ней нет ничего, велел мистеру Хороксу достать еще бутылку рому, которую тот и принес вместе с чистыми стаканами. Пастор и его сын уселись перед нею. приказав Хороксу сейчас же сдать ключи и больше не показываться.
Cowed by this behaviour, Horrocks gave up the keys, and he and his daughter slunk off silently through the night and gave up possession of the house of Queen's Crawley.	Окончательно спасовав перед такой твердостью, Хорокс сдал ключи и вместе с дочерью улизнул под покровом ночи, отрекшись от власти а Королевском Кроули.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты