Краткая коллекция англтекстов
Чарльз Теккерей
Vanity Fair/Ярмарка тщеславия
CHAPTER XXXII/ГЛАВА XXXII, In Which Jos Takes Flight, and the War Is Brought to a Close/в которой Джоз обращается в бегство, а война подходит к концу
| English | Русский |
| We of peaceful London City have never beheld--and please God never shall witness--such a scene of hurry and alarm, as that which Brussels presented. Crowds rushed to the Namur gate, from which direction the noise proceeded, and many rode along the level chaussee, to be in advance of any intelligence from the army. Each man asked his neighbour for news; and even great English lords and ladies condescended to speak to persons whom they did not know. The friends of the French went abroad, wild with excitement, and prophesying the triumph of their Emperor. The merchants closed their shops, and came out to swell the general chorus of alarm and clamour. Women rushed to the churches, and crowded the chapels, and knelt and prayed on the flags and steps. The dull sound of the cannon went on rolling, rolling. Presently carriages with travellers began to leave the town, galloping away by the Ghent barrier. The prophecies of the French partisans began to pass for facts. | Мы, жители мирного Лондона, никогда не видали и, бог даст, никогда не увидим такой ужасной суматохи и тревоги, какая царила в Брюсселе. Толпы народа устремились к Намюрским воротам, откуда доносился гул, а многие выезжали и дальше на гладкое шоссе, чтобы как можно раньше получить известия из армии. Все расспрашивали друг друга о новостях, и даже знатные английские лорды и леди снисходили до того, что разговаривали с незнакомыми людьми. Сторонники французов, обезумев от восторга, предсказывали победу императору. Купцы закрывали свои лавки и выходили на улицу, увеличивая разноголосый хор тревожных и торжествующих криков. Женщины бежали к церквам и заполняли часовни, преклоняли колени и молились на каменных плитах и ступенях. А пушки вдали грохотали не смолкая. Вскоре экипажи с путешественниками стали поспешно покидать город через Гентскую заставу. Предсказания приверженцев Франции начинали сбываться. |
| "He has cut the armies in two," it was said. | - Он отрезал одну армию от другой, - говорили кругом. |
| "He is marching straight on Brussels. He will overpower the English, and be here to-night." | - Он идет прямо на Брюссель; он разобьет англичан и к вечеру будет здесь. |
| "He will overpower the English," shrieked Isidor to his master, "and will be here to-night." | - Он разобьет англичан, - кричал Исидор своему хозяину, - и к вечеру будет здесь! |
| The man bounded in and out from the lodgings to the street, always returning with some fresh particulars of disaster. Jos's face grew paler and paler. Alarm began to take entire possession of the stout civilian. All the champagne he drank brought no courage to him. Before sunset he was worked up to such a pitch of nervousness as gratified his friend Isidor to behold, who now counted surely upon the spoils of the owner of the laced coat. | Исидор выбегал на улицу и снова вбегал в дом, каждый раз возвращаясь с новыми подробностями бедствия. Лицо Джоза бледнело все больше и больше: тревога овладевала толстяком. Сколько он ни пил шампанского, оно не прибавляло ему храбрости. Еще до того, как село солнце, нервозность его достигла такой степени, что у его друга Исидора сердце радовалось, на него глядя, - теперь-то венгерка со шнурами от него не уйдет! |
| The women were away all this time. After hearing the firing for a moment, the stout Major's wife bethought her of her friend in the next chamber, and ran in to watch, and if possible to console, Amelia. The idea that she had that helpless and gentle creature to protect, gave additional strength to the natural courage of the honest Irishwoman. She passed five hours by her friend's side, sometimes in remonstrance, sometimes talking cheerfully, oftener in silence and terrified mental supplication. | Женщины все это время отсутствовали. Послушав с минуту пальбу, супруга майора вспомнила о своей приятельнице, находившейся в соседней комнате, и побежала туда, чтобы побыть с Эмилией и по возможности утешить ее. Мысль, что она должна поддержать это кроткое, беспомощное создание, еще усилила прирожденную храбрость честной ирландки. Она провела около пяти часов возле Эмилии, то уговаривая ее, то развлекая оживленным разговором, по чаще храня молчание и мысленно воссылая к небу горячие мольбы. |
| "I never let go her hand once," said the stout lady afterwards, "until after sunset, when the firing was over." | - Я все время держала ее за руку, - говорила потом мужественная леди, - пока не село солнце и не прекратилась пальба. |
| Pauline, the bonne, was on her knees at church hard by, praying for son homme a elle. | Полина, la bonne, стояла на коленях в ближайшей церкви, молясь за son homme a elle {Своего кавалера (франц.).}. |
| When the noise of the cannonading was over, Mrs. O'Dowd issued out of Amelia's room into the parlour adjoining, where Jos sate with two emptied flasks, and courage entirely gone. Once or twice he had ventured into his sister's bedroom, looking very much alarmed, and as if he would say something. But the Major's wife kept her place, and he went away without disburthening himself of his speech. He was ashamed to tell her that he wanted to fly. | Когда грохот канонады смолк, миссис О'Дауд вышла из комнаты Эмилии в гостиную, где Джоз сидел перед двумя пустыми бутылками. От храбрости его не осталось и следа. Раз или два он пробовал заглянуть в спальню сестры с встревоженным видом, словно собираясь что-то сказать, но супруга майора все сидела на своем месте, и он уходил, так и не облегчив душу. Джоз стыдился сказать ей, что хочет бежать. |
| But when she made her appearance in the dining-room, where he sate in the twilight in the cheerless company of his empty champagne bottles, he began to open his mind to her. | Но когда она появилась в столовой, где он сидел в сумерках в невеселом обществе пустых бутылок от шампанского, он решил открыть ей свое намерение. |
| "Mrs. O'Dowd," he said, "hadn't you better get Amelia ready?" | - Миссис О'Дауд, - сказал он, - не будете ли вы добры помочь Эмилии собраться? |
| "Are you going to take her out for a walk?" said the Major's lady; "sure she's too weak to stir." | - Вы хотите взять ее на прогулку? - спросила жена майора. - Помилуйте, она слишком слаба! |
| "I--I've ordered the carriage," he said, "and--and post-horses; Isidor is gone for them," Jos continued. | - Я... я приказал приготовить экипаж, - ответил он, - и... и почтовых лошадей. Исидор пошел за ними, - продолжал Джоз. |
| "What do you want with driving to-night?" answered the lady. "Isn't she better on her bed? I've just got her to lie down." | - Что это вы затеяли кататься на ночь глядя? - возразила дама. - Разве не лучше ей полежать в постели? Я только что уложила ее. |
| "Get her up," said Jos; "she must get up, I say": and he stamped his foot energetically. "I say the horses are ordered--yes, the horses are ordered. It's all over, and--" | - Поднимите ее, - сказал Джоз, - она должна встать, слышите! - И он энергически топнул ногой. - Повторяю, лошади заказаны. Все кончено, и... |
| "And what?" asked Mrs. O'Dowd. | - И что? - спросила миссис О'Дауд. |
| "I'm off for Ghent," Jos answered. "Everybody is going; there's a place for you! We shall start in half-an-hour." | - ...я еду в Гент, - заявил Джоз. - Все уезжают; место найдется и для вас. Мы уезжаем через полчаса. |
| The Major's wife looked at him with infinite scorn. | Жена майора посмотрела на него с безграничным презрением. |
| "I don't move till O'Dowd gives me the route," said she. "You may go if you like, Mr. Sedley; but, faith, Amelia and I stop here." | - Я не двинусь с места, пока О'Дауд не пришлет мне маршрута, - сказала она. - Вы можете ехать, если хотите, мистер Седли, но, смею вас уверить, мы с Эмилией останемся здесь. |
| "She SHALL go," said Jos, with another stamp of his foot. | - Она поедет! - воскликнул Джоз, снова топнув ногой. |
| Mrs. O'Dowd put herself with arms akimbo before the bedroom door. | Миссис О'Дауд, подбоченясь, стала перед дверью спальни. |
| "Is it her mother you're going to take her to?" she said; "or do you want to go to Mamma yourself, Mr. Sedley? Good marning--a pleasant journey to ye, sir. Bon voyage, as they say, and take my counsel, and shave off them mustachios, or they'll bring you into mischief." | - Вы что, хотите отвезти ее к матери, - спросила она, - или сами хотите ехать к маменьке, мистер Седли? До свидания, желаю вам приятного путешествия. Bon voyage, как у них тут говорится; и послушайте моего совета: сбрейте усы, не то они вас доведут до беды. |
| "D--n!" yelled out Jos, wild with fear, rage, and mortification; and Isidor came in at this juncture, swearing in his turn. | - А, черт! - завопил Джоз вне себя от гнева, страха и унижения. В это время вошел Исидор и с самого порога тоже стал чертыхаться. |
| "Pas de chevaux, sacre bleu!" hissed out the furious domestic. | - Pas de chevaux, sacrebleu! {Нет лошадей, черт возьми! (франц.).} - прошипел разъяренный слуга. |
| All the horses were gone. Jos was not the only man in Brussels seized with panic that day. | Все лошади были в разгоне. Не только Джозеф поддался в этот день панике в Брюсселе. |
| But Jos's fears, great and cruel as they were already, were destined to increase to an almost frantic pitch before the night was over. It has been mentioned how Pauline, the bonne, had son homme a elle also in the ranks of the army that had gone out to meet the Emperor Napoleon. This lover was a native of Brussels, and a Belgian hussar. The troops of his nation signalised themselves in this war for anything but courage, and young Van Cutsum, Pauline's admirer, was too good a soldier to disobey his Colonel's orders to run away. Whilst in garrison at Brussels young Regulus (he had been born in the revolutionary times) found his great comfort, and passed almost all his leisure moments, in Pauline's kitchen; and it was with pockets and holsters crammed full of good things from her larder, that he had take leave of his weeping sweetheart, to proceed upon the campaign a few days before. | Но страху Джоза, и без того огромному и мучительному, суждено было за ночь дойти до крайних пределов. Как было уже упомянуто, Полина, la bonne, имела son homme a elle в рядах армии, высланной против императора Наполеона. Ее поклонник был бельгийский гусар и уроженец Брюсселя. Войска этой нации прославились в ту войну чем угодно, только не храбростью, а молодой Ван-Кутсум, обожатель Полины, был слишком хорошим солдатом, чтобы ослушаться приказа своего полковника бежать с поля сражения. Когда гарнизон стоял в Брюсселе, молодой Регул (он родился в революционные времена) с большим комфортом проводил почти все свободное время у Полины на кухне. Несколько дней тому назад он простился со своей рыдающей возлюбленной и отправился в поход, набив себе карманы и сумку множеством вкусных вещей из ее кладовой. |
| As far as his regiment was concerned, this campaign was over now. They had formed a part of the division under the command of his Sovereign apparent, the Prince of Orange, and as respected length of swords and mustachios, and the richness of uniform and equipments, Regulus and his comrades looked to be as gallant a body of men as ever trumpet sounded for. | И вот теперь для полка Регула кампания была окончена. Этот полк входил в состав дивизии под начальством наследного принца Оранского, и, если судить по длине усов и сабель и по богатству обмундирования и экипировки, Регул и его товарищи представляли собой самый доблестный отряд, какому когда-либо трубили сбор военные трубы. |
| When Ney dashed upon the advance of the allied troops, carrying one position after the other, until the arrival of the great body of the British army from Brussels changed the aspect of the combat of Quatre Bras, the squadrons among which Regulus rode showed the greatest activity in retreating before the French, and were dislodged from one post and another which they occupied with perfect alacrity on their part. Their movements were only checked by the advance of the British in their rear. Thus forced to halt, the enemy's cavalry (whose bloodthirsty obstinacy cannot be too severely reprehended) had at length an opportunity of coming to close quarters with the brave Belgians before them; who preferred to encounter the British rather than the French, and at once turning tail rode through the English regiments that were behind them, and scattered in all directions. The regiment in fact did not exist any more. It was nowhere. It had no head-quarters. Regulus found himself galloping many miles from the field of action, entirely alone; and whither should he fly for refuge so naturally as to that kitchen and those faithful arms in which Pauline had so often welcomed him? | Когда Ней ринулся на авангард союзных войск, штурмуя одну позицию за другой, пока прибытие главных сил британской армии из Брюсселя не изменило хода сражения при Катр-Бра, бельгийские гусары, среди которых находился и Регул, проявили величайшую расторопность в отступлении перед французами - их последовательно выбивали с одной позиции на другую, которую они занимали с необыкновенным проворством. Отход их задержало лишь наступление британской армии с тыла. Таким образом, они вынуждены были остановиться, и неприятельская кавалерия (кровожадное упорство которой заслуживает самого сурового порицания) получила наконец возможность войти в соприкосновение с храбрыми бельгийцами; но те предпочли встретиться с англичанами, а не с французами и, повернув коней, поскакали сквозь английские полки, наступавшие сзади, и рассеялись во всех направлениях. Их полк перестал существовать; его нигде не было, не было даже штаба. Регул опомнился, когда уже скакал верхом за много миль от места сражения, совершенно один. И где ему было искать убежища, как не на кухне, в объятиях верной Полины, в которых он и раньше так часто находил утешение? |
| At some ten o'clock the clinking of a sabre might have been heard up the stair of the house where the Osbornes occupied a story in the continental fashion. A knock might have been heard at the kitchen door; and poor Pauline, come back from church, fainted almost with terror as she opened it and saw before her her haggard hussar. He looked as pale as the midnight dragoon who came to disturb Leonora. Pauline would have screamed, but that her cry would have called her masters, and discovered her friend. She stifled her scream, then, and leading her hero into the kitchen, gave him beer, and the choice bits from the dinner, which Jos had not had the heart to taste. The hussar showed he was no ghost by the prodigious quantity of flesh and beer which he devoured--and during the mouthfuls he told his tale of disaster. | Около десяти часов на крыльце того дома, где, по континентальному обычаю, Осборны занимали один этаж, раздалось бряцанье сабли. Затем послышался стук в кухонную дверь, и Полина, только что вернувшаяся из церкви, чуть не упала в обморок, когда, открыв дверь, увидела перед собой своего измученного гусара. Он был бледен, как полночный драгун, явившийся тревожить Лепору. Полина непременно бы завизжала, но так как ее крик мог привлечь хозяев и выдать ее друга, она сдержалась и, введя своего героя в кухню, стала угощать его пивом и отборными кусками от обеда, к которому Джоз так и не притронулся. Гусар доказал, что он не привидение, уничтожив громадное количество мяса и пива, и тут же, с полным ртом, поведал страшную повесть. |
| His regiment had performed prodigies of courage, and had withstood for a while the onset of the whole French army. But they were overwhelmed at last, as was the whole British army by this time. Ney destroyed each regiment as it came up. The Belgians in vain interposed to prevent the butchery of the English. The Brunswickers were routed and had fled--their Duke was killed. It was a general debacle. He sought to drown his sorrow for the defeat in floods of beer. | Полк его выказал чудеса храбрости и некоторое время сдерживал натиск всей французской армии. Но под конец они были смяты, как и все британские части. Ней уничтожает полк за полком. Бельгийцы тщетно пытались помешать избиению англичан. Брауншвейгцы разбиты и бежали, их герцог убит. Это поистине une debacle {Разгром (франц.).}. Регул старался в потоках пива утопить свое горе по поводу поражения. Исидор, зашедший в кухню, услышал этот разговор и кинулся сообщить о нем своему хозяину. |
| Isidor, who had come into the kitchen, heard the conversation and rushed out to inform his master. "It is all over," he shrieked to Jos. "Milor Duke is a prisoner; the Duke of Brunswick is killed; the British army is in full flight; there is only one man escaped, and he is in the kitchen now--come and hear him." | - Все кончено! - закричал он Джозу. - Милорд герцог взят в плен, герцог Брауншвейгский убит, британская армия обращена в бегство; спасся только один человек, и он сейчас сидит на кухне. Подите послушайте его. |
| So Jos tottered into that apartment where Regulus still sate on the kitchen table, and clung fast to his flagon of beer. In the best French which he could muster, and which was in sooth of a very ungrammatical sort, Jos besought the hussar to tell his tale. The disasters deepened as Regulus spoke. He was the only man of his regiment not slain on the field. He had seen the Duke of Brunswick fall, the black hussars fly, the Ecossais pounded down by the cannon. | Джоз, шатаясь, вошел в кухню, где Регул все еще сидел на кухонном столе, крепко присосавшись к кружке пива. Собрав все свои знания французского языка, который он, скажем прямо, безбожно коверкал, Джоз упросил гусара рассказать ему снова всю историю. Бедствия увеличивались по мере того, как Регул рассказывал. Он один во всем его полку не остался на поле сражения. Он видел, как пал герцог Брауншвейгский, как бежали черные гусары, как шотландцы были сметены артиллерийским огнем. |
| "And the --th?" gasped Jos. | - А *** полк? - задыхаясь, спросил Джоз. |
| "Cut in pieces," said the hussar--upon which Pauline cried out, | - Изрублен в куски, - отвечал гусар; а Полина, услыхав это, воскликнула: |
| "O my mistress, ma bonne petite dame," went off fairly into hysterics, and filled the house with her screams. | - О моя госпожа, ma bonne petite dame! {Моя миленькая госпожа! (франц.).} - И ее крики и причитания разнеслись по всему дому. |
| Wild with terror, Mr. Sedley knew not how or where to seek for safety. He rushed from the kitchen back to the sitting-room, and cast an appealing look at Amelia's door, which Mrs. O'Dowd had closed and locked in his face; but he remembered how scornfully the latter had received him, and after pausing and listening for a brief space at the door, he left it, and resolved to go into the street, for the first time that day. So, seizing a candle, he looked about for his gold-laced cap, and found it lying in its usual place, on a console-table, in the anteroom, placed before a mirror at which Jos used to coquet, always giving his side-locks a twirl, and his cap the proper cock over his eye, before he went forth to make appearance in public. Such is the force of habit, that even in the midst of his terror he began mechanically to twiddle with his hair, and arrange the cock of his hat. Then he looked amazed at the pale face in the glass before him, and especially at his mustachios, which had attained a rich growth in the course of near seven weeks, since they had come into the world. | Вне себя от ужаса, мистер Седли не знал, как и где искать спасения. Он ринулся из кухни назад в гостиную и бросил умоляющий взгляд на дверь Эмилии, которую миссис О'Дауд захлопнула и заперла на ключ перед самым его носом. Вспомнив, с каким презрением она отнеслась к нему, он прислушался и подождал некоторое время около двери, а затем отошел от нее и решил выйти на улицу, в первый раз за этот день. Схватив свечу, он начал искать свою фуражку с золотым позументом, которую нашел на обычном месте, на подзеркальнике в передней, где привык кокетничать, взбивая волосы на висках и надвигая шляпу слегка набекрень, прежде чем показаться людям. Такова сила привычки, что, несмотря на владевший им ужас, Джоз машинально стал взбивать волосы и прилаживать фуражку. Затем он с изумлением поглядел на свое бледное лицо и особенно на усы, пышно разросшиеся за семь недель, истекших с их появления на свет. |
| They WILL mistake me for a military man, thought he, remembering Isidor's warning as to the massacre with which all the defeated British army was threatened; and staggering back to his bedchamber, he began wildly pulling the bell which summoned his valet. | "А ведь меня и правда примут за военного", - подумал он, вспомнив слова Исидора о том, какая судьба уготована всей британской армии в случае поражения. Пошатываясь, он вернулся в спальню и стал неистово дергать звонок, призывая прислугу. |
| Isidor answered that summons. Jos had sunk in a chair--he had torn off his neckcloths, and turned down his collars, and was sitting with both his hands lifted to his throat. | Исидор явился на этот призыв и остолбенел: Джоз сидел в кресле, его шейные платки были сорваны, воротник отогнут, обе руки подняты к горлу. |
| "Coupez-moi, Isidor," shouted he; "vite! Coupez-moi!" | - Coupez-moi, Исидор! - кричал он. - Vite! Coupez-moi! {Режьте мне, Исидор! Скорей! Режьте! (Джоз говорит на ломаном французском языке. - Ред.)} |
| Isidor thought for a moment he had gone mad, and that he wished his valet to cut his throat. | В первый момент Исидор подумал, что Джоз сошел с ума и просит, чтобы ему перерезали горло. |
| "Les moustaches," gasped Joe; "les moustaches--coupy, rasy, vite!"-- | - Les moustaches! - задыхался Джоз. - Les moustaches... coupy, rasy, vite! {Усы! Усы! Режьте! Брейте скорей! (искаж. франц.).} |
| his French was of this sort--voluble, as we have said, but not remarkable for grammar. | Так он изъяснялся по-французски - бегло, но отнюдь не безупречно. |
| Isidor swept off the mustachios in no time with the razor, and heard with inexpressible delight his master's orders that he should fetch a hat and a plain coat. | Исидор вмиг уничтожил усы бритвой и с невыразимым восхищением услышал приказание своего хозяина подать ему шляпу и штатский сюртук. |
| "Ne porty ploo--habit militair--bonn--bonny a voo, prenny dehors"--were Jos's words-- | - Ne porly ploo... habit militaire... bonny... bonny a voo, prenny dehors {Не буду больше носить военный мундир... шапку тоже... отдаю вам... унесите прочь (искаж. франц.).}, - пролепетал Джоз. |
| the coat and cap were at last his property. | Наконец-то венгерка и фуражка были собственностью Исидора! |
| This gift being made, Jos selected a plain black coat and waistcoat from his stock, and put on a large white neckcloth, and a plain beaver. If he could have got a shovel hat he would have worn it. As it was, you would have fancied he was a flourishing, large parson of the Church of England. | Сделав этот подарок, Джоз выбрал из своего запаса одежды простой черный сюртук и жилет, повязал на шею широкий белый платок и надел мягкую касторовую шляпу. Если бы он мог раздобыть широкополую шляпу, он надел бы ее. Но он и без того был похож на толстого, цветущего пастора англиканской церкви. |
| "Venny maintenong," he continued, "sweevy--ally--party--dong la roo." And so having said, he plunged swiftly down the stairs of the house, and passed into the street. | - Venny maintenong, - продолжал Джоз, - sweevy... ally... party... dang la roo {Теперь идите... следуйте... ступайте... уходите на улицу (искаж. франц.).}. - С этими словами он кубарем скатился вниз по лестнице и выбежал на улицу. |
| Although Regulus had vowed that he was the only man of his regiment or of the allied army, almost, who had escaped being cut to pieces by Ney, it appeared that his statement was incorrect, and that a good number more of the supposed victims had survived the massacre. Many scores of Regulus's comrades had found their way back to Brussels, and all agreeing that they had run away--filled the whole town with an idea of the defeat of the allies. The arrival of the French was expected hourly; the panic continued, and preparations for flight went on everywhere. | Хотя Регул клялся, что из всего его полка и чуть ли не из всей союзной армии он единственный не был искрошен Неем в куски, заявление это было, по-видимому, неверно, и еще немало предполагаемых жертв спаслось от бойни. Десятки товарищей Регула вернулись в Брюссель, и, так как все они сознались, что бежали, в городе быстро распространился слух о полном поражении союзников. Прибытие французов ожидалось с часу на час, паника продолжалась, и всюду шли приготовления к бегству. |
| No horses! thought Jos, in terror. He made Isidor inquire of scores of persons, whether they had any to lend or sell, and his heart sank within him, at the negative answers returned everywhere. Should he take the journey on foot? Even fear could not render that ponderous body so active. | "Нет лошадей, - с ужасом думал Джоз. Он сто раз заставил Исидора спросить у разных лиц, нельзя ли купить или нанять у них лошадей, и при каждом отрицательном ответе сердце его сжималось все мучительнее. Что же, уйти пешком? Но на такой поступок его не мог склонить даже страх. |
| Almost all the hotels occupied by the English in Brussels face the Parc, and Jos wandered irresolutely about in this quarter, with crowds of other people, oppressed as he was by fear and curiosity. Some families he saw more happy than himself, having discovered a team of horses, and rattling through the streets in retreat; others again there were whose case was like his own, and who could not for any bribes or entreaties procure the necessary means of flight. Amongst these would-be fugitives, Jos remarked the Lady Bareacres and her daughter, who sate in their carriage in the porte-cochere of their hotel, all their imperials packed, and the only drawback to whose flight was the same want of motive power which kept Jos stationary. | Почти все гостиницы, занятые англичанами в Брюсселе, выходили в парк, и Джоз нерешительно бродил по этому кварталу в толпе других людей, охваченных, как и он, страхом и любопытством. Он видел семейства, которым повезло больше, чем ему, - они раздобыли себе лошадей и с грохотом выезжали из города. Другие же, как и он сам, несмотря ни на какие взятки или просьбы, не могли достать себе необходимые средства передвижения. Среди этих незадачливых беглецов Джоз заметил леди Бейракрс с дочерью: они сидели в своем экипаже в воротах гостиницы, все их имущество было погружено, и единственным препятствием к их отъезду было то же отсутствие движущей силы, которое приковало к месту и Джоза. |
| Rebecca Crawley occupied apartments in this hotel; and had before this period had sundry hostile meetings with the ladies of the Bareacres family. My Lady Bareacres cut Mrs. Crawley on the stairs when they met by chance; and in all places where the latter's name was mentioned, spoke perseveringly ill of her neighbour. The Countess was shocked at the familiarity of General Tufto with the aide-de-camp's wife. The Lady Blanche avoided her as if she had been an infectious disease. Only the Earl himself kept up a sly occasional acquaintance with her, when out of the jurisdiction of his ladies. | Ребекка Кроули занимала помещение в той же гостинице, и у нее установились самые холодные отношения с дамами семейства Бейракрс. Миледи Бейракрс делала вид, что не замечает миссис Кроули, когда они встречались на лестнице, и везде, где упоминалось ее имя, неизменно плохо отзывалась о своей соседке. Графиню шокировала слишком близкая дружба генерала Тафто с женой его адъютанта. Леди Бланш избегала Ребекки, как зачумленной. Только сам граф тайком поддерживал с нею знакомство, когда оказывался вне юрисдикции своих дам. |
| Rebecca had her revenge now upon these insolent enemies. If became known in the hotel that Captain Crawley's horses had been left behind, and when the panic began, Lady Bareacres condescended to send her maid to the Captain's wife with her Ladyship's compliments, and a desire to know the price of Mrs. Crawley's horses. Mrs. Crawley returned a note with her compliments, and an intimation that it was not her custom to transact bargains with ladies' maids. | Теперь Ребекка могла отомстить этим дерзким врагам. В гостинице стало известно, что капитан Кроули оставил своих лошадей, и, когда началась паника, леди Бейракрс снизошла до того, что послала горничную к жене капитана с приветом от ее милости и с поручением узнать, сколько стоят лошади миссис Кроули. Миссис Кроули ответила запиской, где свидетельствовала свое почтение и заявляла, что не привыкла заключать сделки с горничными. |
| This curt reply brought the Earl in person to Becky's apartment; but he could get no more success than the first ambassador. | Этот короткий ответ заставил графа самолично посетить апартаменты Бекки. Но и он добился не большего успеха. |
| "Send a lady's maid to ME!" Mrs. Crawley cried in great anger; "why didn't my Lady Bareacres tell me to go and saddle the horses! Is it her Ladyship that wants to escape, or her Ladyship's femme de chambre?" And this was all the answer that the Earl bore back to his Countess. | - Посылать ко мне горничную! - гневно кричала миссис Кроули. - Может быть, миледи еще прикажет мне оседлать лошадей? Кто желает бежать из Брюсселя, леди Бейракрс или ее femme de chambre? - И это был весь ответ, который граф принес своей супруге. |
| What will not necessity do? The Countess herself actually came to wait upon Mrs. Crawley on the failure of her second envoy. She entreated her to name her own price; she even offered to invite Becky to Bareacres House, if the latter would but give her the means of returning to that residence. Mrs. Crawley sneered at her. | Чего не сделаешь в крайности! После неудачи второго посланца графиня сама отправилась к миссис Кроули. Она умоляла Бекки назначить цену; она даже пригласила Бекки в Бейракрс-Хаус, если та даст ей возможность туда вернуться. Миссис Кроули только усмехнулась. |
| "I don't want to be waited on by bailiffs in livery," she said; "you will never get back though most probably--at least not you and your diamonds together. The French will have those They will be here in two hours, and I shall be half way to Ghent by that time. I would not sell you my horses, no, not for the two largest diamonds that your Ladyship wore at the ball." | - Я не желаю, чтобы мне прислуживали судебные исполнители в ливреях, - заявила она, - да вы, вероятно, никогда и не вернетесь, по крайней мере, с брильянтами. Они останутся французам. Французы будут здесь через два часа, а я к тому времени уже проеду полдороги до Гента. Нет, я не продам вам лошадей даже за два самых крупных брильянта, которые ваша милость надевала на бал. |
| Lady Bareacres trembled with rage and terror. The diamonds were sewed into her habit, and secreted in my Lord's padding and boots. | Леди Бейракрс задрожала от ярости и страха. Брильянты были зашиты у нее в платье и в подкладке сюртука милорда, а часть их спрятана в его сапогах. |
| "Woman, the diamonds are at the banker's, and I WILL have the horses," she said. | - Мои брильянты у банкира, бесстыжая вы особа! И лошадей я добуду! - сказала она. |
| Rebecca laughed in her face. The infuriate Countess went below, and sate in her carriage; her maid, her courier, and her husband were sent once more through the town, each to look for cattle; and woe betide those who came last! Her Ladyship was resolved on departing the very instant the horses arrived from any quarter--with her husband or without him. | Ребекка рассмеялась ей в лицо. Взбешенная графиня сошла во двор и уселась в карету: ее горничная, курьер и супруг еще раз были разосланы по всему городу отыскивать лошадей, - и плохо пришлось тому из них, кто вернулся последним! Ее милость решила уехать тотчас же, как только откуда-нибудь достанут лошадей, - все равно, с супругом или без него. |
| Rebecca had the pleasure of seeing her Ladyship in the horseless carriage, and keeping her eyes fixed upon her, and bewailing, in the loudest tone of voice, the Countess's perplexities. | Ребекка с удовольствием глядела из окна на графиню, сидевшую в экипаже без лошадей; устремив на нее взгляд, она громко выражала свое сочувствие по поводу затруднительного положения, в которое попала ее милость. |
| "Not to be able to get horses!" she said, "and to have all those diamonds sewed into the carriage cushions! What a prize it will be for the French when they come!--the carriage and the diamonds, I mean; not the lady!" | - Не найти лошадей! - говорила она. - И это в то время, когда все брильянты зашиты в подушках кареты! Какая богатая добыча достанется французам, когда они придут сюда! Я имею в виду карету и брильянты, а не миледи. |
| She gave this information to the landlord, to the servants, to the guests, and the innumerable stragglers about the courtyard. Lady Bareacres could have shot her from the carriage window. | Все это она вслух сообщала хозяину гостиницы, слугам, постояльцам и бесчисленным зевакам, толпившимся во дворе. Леди Бейракрс готова была застрелить ее из окна кареты. |
| It was while enjoying the humiliation of her enemy that Rebecca caught sight of Jos, who made towards her directly he perceived her. | Наслаждаясь унижением своего врага, Ребекка заметила Джоза, который тотчас направился к ней, как только ее увидел. |
| That altered, frightened, fat face, told his secret well enough. He too wanted to fly, and was on the look-out for the means of escape. "HE shall buy my horses," thought Rebecca, "and I'll ride the mare." | Его изменившееся, испуганное жирное лицо сразу выдало ей его тайну. Он также хотел бежать и искал способа осуществить свое желание. |
| Jos walked up to his friend, and put the question for the hundredth time during the past hour, "Did she know where horses were to be had?" | "Вот кто купит моих лошадей, - подумала Ребекка, - а я уеду на своей кобыле". Джоз подошел к ней и в сотый раз в течение этого часа задал вопрос: не знает ли она, где можно достать лошадей? |
| "What, YOU fly?" said Rebecca, with a laugh. "I thought you were the champion of all the ladies, Mr. Sedley." | - Что это, и вы хотите бежать? - сказала со смехом Ребекка. - А я-то думала, что вы защитник всех женщин, мистер Седли. |
| "I--I'm not a military man," gasped he. | - Я... я... не военный человек, - пробормотал он, задыхаясь. |
| "And Amelia?--Who is to protect that poor little sister of yours?" asked Rebecca. "You surely would not desert her?" | - А Эмилия?.. Кто будет охранять вашу бедную сестричку? - продолжала Ребекка. - Неужели вы решаетесь ее покинуть? |
| "What good can I do her, suppose--suppose the enemy arrive?" Jos answered. "They'll spare the women; but my man tells me that they have taken an oath to give no quarter to the men--the dastardly cowards." | - Какую пользу я могу ей принести в случае... в случае, если придет неприятель? - возразил Джоз. - Женщин они пощадят, но мой слуга сказал, что мужчинам они поклялись не давать пощады... мерзавцы! |
| "Horrid!" cried Rebecca, enjoying his perplexity. | - Ужасно! - воскликнула Ребекка, наслаждаясь его растерянностью. |
| "Besides, I don't want to desert her," cried the brother. "She SHAN'T be deserted. There is a seat for her in my carriage, and one for you, dear Mrs. Crawley, if you will come; and if we can get horses--" sighed he-- | - Да я и не хочу покидать ее, - продолжал заботливый брат. - Она не будет покинута. Для нее найдется место в моем экипаже, и для вас так же, дорогая миссис Кроули, если вы пожелаете ехать... и если мы достанем лошадей! - вздохнул он. |
| "I have two to sell," the lady said. | - У меня есть пара лошадей, которую я могу продать, - сказала Ребекка. |
| Jos could have flung himself into her arms at the news. | Джоз чуть не бросился ей на шею. |
| "Get the carriage, Isidor," he cried; "we've found them--we have found them." | - Выкатывайте коляску, Исидор! - закричал он. - Мы нашли... мы нашли лошадей. |
| My horses never were in harness," added the lady. "Bullfinch would kick the carriage to pieces, if you put him in the traces." | - Мои лошади никогда не ходили в упряжи, - прибавила миссис Кроули. - Снегирь разобьет экипаж вдребезги, если вы его запряжете. |
| "But he is quiet to ride?" asked the civilian. | - А под седлом он смирен? - спросил чиновник. |
| "As quiet as a lamb, and as fast as a hare," answered Rebecca. | - Смирен, как ягненок, и быстр, как заяц, - ответила Ребекка. |
| "Do you think he is up to my weight?" Jos said. | - Как вы думаете, выдержит он мой вес? - продолжал Джоз. |
| He was already on his back, in imagination, without ever so much as a thought for poor Amelia. What person who loved a horse-speculation could resist such a temptation? | Он уже видел себя мысленно на лошади, совершенно забыв о бедной Эмилии. Да и какой любитель лошадей мог бы устоять перед подобным соблазном! |
| In reply, Rebecca asked him to come into her room, whither he followed her quite breathless to conclude the bargain. Jos seldom spent a half-hour in his life which cost him so much money. Rebecca, measuring the value of the goods which she had for sale by Jos's eagerness to purchase, as well as by the scarcity of the article, put upon her horses a price so prodigious as to make even the civilian draw back. "She would sell both or neither," she said, resolutely. Rawdon had ordered her not to part with them for a price less than that which she specified. Lord Bareacres below would give her the same money--and with all her love and regard for the Sedley family, her dear Mr. Joseph must conceive that poor people must live--nobody, in a word, could be more affectionate, but more firm about the matter of business. | Ребекка в ответ пригласила его к себе в комнату, куда он последовал за нею, задыхаясь от нетерпения заключить сделку. Едва ли какие-нибудь другие полчаса в жизни Джоза стоили ему столько денег. Ребекка, исчислив стоимостью своего товара в соответствии с нетерпением покупателя и с нехваткой оного товара на рынке, заломила за лошадей такую цену, что даже Джоз отшатнулся. Она продаст обеих или вовсе не будет продавать, заявила она решительно. Родон запретил их отдавать за меньшую цену, чем она назначила. Лорд Бейракрс с удовольствием даст ей эти деньги; и при всей ее любви и уважении к семейству Седли, дорогой мистер Джозеф должен понять, что бедным людям тоже надо жить, - словом, никто на свете не мог бы быть любезнее и в то же время более твердо стоять на своем. |
| Jos ended by agreeing, as might be supposed of him. The sum he had to give her was so large that he was obliged to ask for time; so large as to be a little fortune to Rebecca, who rapidly calculated that with this sum, and the sale of the residue of Rawdon's effects, and her pension as a widow should he fall, she would now be absolutely independent of the world, and might look her weeds steadily in the face. | Как и следовало ожидать, Джоз кончил тем, что согласился. Сумма, которую он должен был заплатить, была так велика, что ему пришлось просить отсрочки, так велика, что представляла для Ребекки целое маленькое состояние, и она быстро высчитала, что с этой суммой и с тем, что она выручит от продажи имущества Родона, да еще с ее вдовьей пенсией, в случае если муж будет убит, она окажется вполне обеспеченной и может твердо глядеть в лицо своей вдовьей доле. |
| Once or twice in the day she certainly had herself thought about flying. But her reason gave her better counsel. | Раз или два в этот день она и сама подумывала об отъезде. Но рассудок подсказывал более здравое решение. |
| "Suppose the French do come," thought Becky, "what can they do to a poor officer's widow? Bah! the times of sacks and sieges are over. We shall be let to go home quietly, or I may live pleasantly abroad with a snug little income." | "Предположим, французы придут, - думала Бекки, - что они могут сделать бедной офицерской вдове? Ведь времена осад и разграбления городов миновали. Нас спокойно отпустят по домам, или я смогу недурно жить за границей на свой скромный доход". |
| Meanwhile Jos and Isidor went off to the stables to inspect the newly purchased cattle. Jos bade his man saddle the horses at once. He would ride away that very night, that very hour. And he left the valet busy in getting the horses ready, and went homewards himself to prepare for his departure. It must be secret. He would go to his chamber by the back entrance. He did not care to face Mrs. O'Dowd and Amelia, and own to them that he was about to run. | Между тем Джоз и Исидор отправились в конюшню посмотреть купленных лошадей. Джоз приказал немедленно оседлать их: он уедет сейчас же, в эту же ночь. И он оставил слугу седлать лошадей, а сам пошел домой собираться. Отъезд нужно держать в тайне; он пройдет в свою спальню с заднего хода. Ему не хотелось встречаться с миссис О'Дауд и Эмилией и сообщать им, что он задумал бежать. |
| By the time Jos's bargain with Rebecca was completed, and his horses had been visited and examined, it was almost morning once more. But though midnight was long passed, there was no rest for the city; the people were up, the lights in the houses flamed, crowds were still about the doors, and the streets were busy. Rumours of various natures went still from mouth to mouth: one report averred that the Prussians had been utterly defeated; another that it was the English who had been attacked and conquered: a third that the latter had held their ground. This last rumour gradually got strength. No Frenchmen had made their appearance. Stragglers had come in from the army bringing reports more and more favourable: at last an aide-de-camp actually reached Brussels with despatches for the Commandant of the place, who placarded presently through the town an official announcement of the success of the allies at Quatre Bras, and the entire repulse of the French under Ney after a six hours' battle. The aide-de-camp must have arrived sometime while Jos and Rebecca were making their bargain together, or the latter was inspecting his purchase. When he reached his own hotel, he found a score of its numerous inhabitants on the threshold discoursing of the news; there was no doubt as to its truth. And he went up to communicate it to the ladies under his charge. He did not think it was necessary to tell them how he had intended to take leave of them, how he had bought horses, and what a price he had paid for them. | Пока совершалась сделка Джоза с Ребеккой, пока осматривали лошадей, прошла добрая половина ночи. Но, хотя полночь давно миновала, город не успокоился: все были на ногах, в домах горели огни, около дверей толпился народ, на улицах не прекращалась суматоха. Самые разноречивые слухи передавались из уст в уста: одни утверждали, что пруссаки разбиты; другие говорили, что атакованы и побеждены англичане; третьи - что англичане твердо удерживают свои позиции. Последний слух передавался все упорнее. Французы не появлялись. Отставшие солдаты приходили из армии, принося все более и более благоприятные вести. Наконец в Брюссель прибыл адъютант с донесением коменданту, который тотчас расклеил по городу афиши, сообщавшие об успехах союзников у Катр-Бра и о том, что французы под командой Нея отброшены после шестичасового боя. Адъютант, вероятно, прибыл в то время, когда Ребекка и Джоз совершали свою сделку или когда последний осматривал свою покупку. Когда Джоз вернулся к себе, многочисленные обитатели дома толпились у крыльца, обсуждая последние новости: не было никакого сомнения в их достоверности. И Джоз отправился наверх сообщить приятное известие дамам, бывшим на его попечении. Он не счел нужным сообщить им ни о том, что собирался их покинуть, ни о том, как он купил лошадей и какую цену заплатил за них. |
| But success or defeat was a minor matter to them, who had only thought for the safety of those they loved. Amelia, at the news of the victory, became still more agitated even than before. She was for going that moment to the army. She besought her brother with tears to conduct her thither. Her doubts and terrors reached their paroxysm; and the poor girl, who for many hours had been plunged into stupor, raved and ran hither and thither in hysteric insanity-- a piteous sight. No man writhing in pain on the hard-fought field fifteen miles off, where lay, after their struggles, so many of the brave--no man suffered more keenly than this poor harmless victim of the war. Jos could not bear the sight of her pain. He left his sister in the charge of her stouter female companion, and descended once more to the threshold of the hotel, where everybody still lingered, and talked, and waited for more news. | Победа или поражение было, однако, делом второстепенным для тех, чьи мысли целиком были заняты судьбою любимых. Эмилия, услышав о победе, еще более взволновалась. Она готова была сейчас же ехать в армию и слезно умоляла брата проводить ее туда. Ее страхи и сомнения достигли высшей степени. Бедняжка, в течение нескольких часов бывшая словно в столбняке, теперь металась как безумная, - поистине жалкое зрелище! Ни один мужчина, жестоко раненный в пятнадцати милях от города, на поле битвы, где полегло столько храбрых, - ни один мужчина не страдал больше, чем она, - бедная, невинная жертва войны. Джоз не мог вынести ее страданий. Он оставил сестру на попечении ее более мужественной подруги и снова спустился на крыльцо, где толпа все стояла, разговаривая и ожидая новостей. |
| It grew to be broad daylight as they stood here, and fresh news began to arrive from the war, brought by men who had been actors in the scene. Wagons and long country carts laden with wounded came rolling into the town; ghastly groans came from within them, and haggard faces looked up sadly from out of the straw. Jos Sedley was looking at one of these carriages with a painful curiosity--the moans of the people within were frightful--the wearied horses could hardly pull the cart. | Уже совсем рассвело, а толпа не расходилась, и с поля сражения начали прибывать новые известия, доставленные самими участниками трагедии. В город одна за другой въезжали телеги, нагруженные ранеными; из них неслись душераздирающие стоны, и измученные лица печально выглядывали из соломы. Джоз Седли с мучительным любопытством устремил взгляд на одну из этих повозок, - стоны, доносившиеся из нее, были ужасны; усталые лошади с трудом тащили телегу. |
| "Stop! stop!" a feeble voice cried from the straw, and the carriage stopped opposite Mr. Sedley's hotel. | - Стой! Стой! - раздался из соломы слабый голос, и телега остановилась около дома мистера Седли. |
| "It is George, I know it is!" cried Amelia, rushing in a moment to the balcony, with a pallid face and loose flowing hair. It was not George, however, but it was the next best thing: it was news of him. | - Это он! Я знаю, это Джордж! - закричала Эмилия и бросилась на балкон, бледная как смерть, с развевающимися волосами. Однако это был не Джордж, но то, что ближе всего было с ним связано, - известия о нем. |
| It was poor Tom Stubble, who had marched out of Brussels so gallantly twenty-four hours before, bearing the colours of the regiment, which he had defended very gallantly upon the field. A French lancer had speared the young ensign in the leg, who fell, still bravely holding to his flag. At the conclusion of the engagement, a place had been found for the poor boy in a cart, and he had been brought back to Brussels. | Это был бедный Том Стабл, двадцать четыре часа тому назад так доблестно выступивший из Брюсселя, неся полковое знамя, которое он мужественно защищал на поле битвы. Французский улан ранил юного прапорщика в ногу пикой; падая, он крепко прижал к себе знамя. По окончании сражения бедному мальчику нашлось место в повозке, и он был доставлен обратно в Брюссель. |
| "Mr. Sedley, Mr. Sedley!" cried the boy, faintly, and Jos came up almost frightened at the appeal. He had not at first distinguished who it was that called him. | - Мистер Седли! Мистер Седли! - чуть слышно звал он, и Джоз, испуганный, подошел на его зов. Он сначала не мог узнать, кто его зовет. |
| Little Tom Stubble held out his hot and feeble hand. | Маленький Том Стабл протянул из повозки свою горячую, слабую руку. |
| "I'm to be taken in here," he said. "Osborne--and--and Dobbin said I was; and you are to give the man two napoleons: my mother will pay you." | - Меня примут здесь, - проговорил он. - Осборн и... и Доббин говорили, что меня примут... Дайте этому человеку два наполеондора. Мама вам отдаст. |
| This young fellow's thoughts, during the long feverish hours passed in the cart, had been wandering to his father's parsonage which he had quitted only a few months before, and he had sometimes forgotten his pain in that delirium. | Во время долгих мучительных часов, проведенных и телеге, мысли юноши уносились в дом его отца-священника, который он покинул всего несколько месяцев назад, и в бреду он временами забывал о своих страданиях. |
| The hotel was large, and the people kind, and all the inmates of the cart were taken in and placed on various couches. The young ensign was conveyed upstairs to Osborne's quarters. Amelia and the Major's wife had rushed down to him, when the latter had recognised him from the balcony. You may fancy the feelings of these women when they were told that the day was over, and both their husbands were safe; in what mute rapture Amelia fell on her good friend's neck, and embraced her; in what a grateful passion of prayer she fell on her knees, and thanked the Power which had saved her husband. | Дом был велик, обитатели его добры: все раненые из этой повозки были перенесены в комнаты и размещены по кроватям. Юного прапорщика внесли наверх, в помещение Осборнов. Эмилия и жена майора кинулись к нему, как только узнали его с балкона. Можете представить себе чувства обеих женщин, когда им сказали, что сражение окончено и что их мужья живы. С каким безмолвным восторгом Эмилия бросилась на шею своей доброй подруге и обняла ее и в каком страстном порыве она упала на колени и благодарила всевышнего за спасение ее мужа! |
| Our young lady, in her fevered and nervous condition, could have had no more salutary medicine prescribed for her by any physician than that which chance put in her way. She and Mrs. O'Dowd watched incessantly by the wounded lad, whose pains were very severe, and in the duty thus forced upon her, Amelia had not time to brood over her personal anxieties, or to give herself up to her own fears and forebodings after her wont. The young patient told in his simple fashion the events of the day, and the actions of our friends of the gallant --th. They had suffered severely. They had lost very many officers and men. The Major's horse had been shot under him as the regiment charged, and they all thought that O'Dowd was gone, and that Dobbin had got his majority, until on their return from the charge to their old ground, the Major was discovered seated on Pyramus's carcase, refreshing him-self from a case-bottle. It was Captain Osborne that cut down the French lancer who had speared the ensign. Amelia turned so pale at the notion, that Mrs. O'Dowd stopped the young ensign in this story. And it was Captain Dobbin who at the end of the day, though wounded himself, took up the lad in his arms and carried him to the surgeon, and thence to the cart which was to bring him back to Brussels. And it was he who promised the driver two louis if he would make his way to Mr. Sedley's hotel in the city; and tell Mrs. Captain Osborne that the action was over, and that her husband was unhurt and well. | Нашей молоденькой леди, в ее лихорадочном, нервном состоянии, никакой врач не мог бы прописать более целебного лекарства, чем то, которое послал ей случай. Она и миссис О'Дауд неустанно дежурили у постели раненого юноши, который тяжко страдал. Обязанности, возложенные на нее судьбой, не давали Эмилии времени размышлять о своих личных тревогах или предаваться, как она имела обыкновение, страхам и мрачным предчувствиям. Юноши просто и без прикрас рассказал им о событиях дня и подвигах наших друзей из доблестного *** полка. Они сильно пострадали. Они потеряли много офицеров и солдат. Во время атаки под майором была убита лошадь, и все думали, что он погиб и что Доббину придется, по старшинству, заменить его; и только после атаки, при возвращении на старые позиции, нашли майора, который сидел на трупе Пирама и подкреплялся из своей походной фляжки. Капитан Осборн сразил французского улана, ранившего прапорщика в ногу. (Эмилия так побледнела при этом сообщении, что миссис О'Дауд велела рассказчику замолчать.) А капитан Доббин в конце дня, хотя сам был ранен, взял юношу на руки и отнес его к врачу, а оттуда на повозку, которая должна была отвезти его в Брюссель. Это Доббин обещал вознице два золотых, если тот доставит раненого в город, к дому мистера Седли, и скажет жене капитана Осборна, что сражение окончено и что муж ее цел и невредим. |
| "Indeed, but he has a good heart that William Dobbin," Mrs. O'Dowd said, "though he is always laughing at me." | - А право, у этого Уильяма Доббина предоброе сердце, - сказала миссис О'Дауд, - хотя он всегда насмехается надо мной. |
| Young Stubble vowed there was not such another officer in the army, and never ceased his praises of the senior captain, his modesty, his kindness, and his admirable coolness in the field. To these parts of the conversation, Amelia lent a very distracted attention: it was only when George was spoken of that she listened, and when he was not mentioned, she thought about him. | Юный Стабл клялся, что другого такого офицера нет в армии, и не переставал хвалить старшего капитана, его скромность, доброту и его удивительное хладнокровие на поле битвы. К этим его словам Эмилия отнеслась рассеянно, - она слушала внимательно лишь тогда, когда речь заходила о Джордже, а когда имя его не упоминалось, она думала о нем. |
| In tending her patient, and in thinking of the wonderful escapes of the day before, her second day passed away not too slowly with Amelia. There was only one man in the army for her: and as long as he was well, it must be owned that its movements interested her little. All the reports which Jos brought from the streets fell very vaguely on her ears; though they were sufficient to give that timorous gentleman, and many other people then in Brussels, every disquiet. The French had been repulsed certainly, but it was after a severe and doubtful struggle, and with only a division of the French army. The Emperor, with the main body, was away at Ligny, where he had utterly annihilated the Prussians, and was now free to bring his whole force to bear upon the allies. The Duke of Wellington was retreating upon the capital, and a great battle must be fought under its walls probably, of which the chances were more than doubtful. The Duke of Wellington had but twenty thousand British troops on whom he could rely, for the Germans were raw militia, the Belgians disaffected, and with this handful his Grace had to resist a hundred and fifty thousand men that had broken into Belgium under Napoleon. Under Napoleon! What warrior was there, however famous and skilful, that could fight at odds with him? | В заботах о раненом прапорщике и в мыслях о чудесном спасении Джорджа второй день тянулся для Эмилии не так томительно долго. Для нее во всей армии существовал только один человек; и пока он был невредим, ход военных действий, надо признаться, мало интересовал ее. Известия, которые Джоз приносил с улицы, лишь смутно доходили до ее ушей, хотя этих известий было достаточно, чтобы встревожить нашего робкого джентльмена и многих других в Брюсселе. Конечно, французы отброшены, но отброшены после трудного, жестокого боя, в котором к тому же участвовала только одна французская дивизия. Император с главными силами находится около Линьи, где он наголову разбил пруссаков, и теперь может бросить все свои войска против союзников. Герцог Веллингтон отступает к столице и под ее стенами, вероятно, даст большое сражение, исход которого более чем сомнителен. Все, на что он может рассчитывать, это двадцать тысяч английских солдат, потому что немецкие войска состоят из плохо обученных ополченцев, а бельгийцы весьма ненадежны. И с этой горстью его светлость должен противостоять ста пятидесяти тысячам, которые вторглись в Бельгию под командой Наполеона. Наполеона! Какой полководец, как бы знаменит и искусен он ни был, может устоять в борьбе с ним? |
| Jos thought of all these things, and trembled. So did all the rest of Brussels--where people felt that the fight of the day before was but the prelude to the greater combat which was imminent. One of the armies opposed to the Emperor was scattered to the winds already. The few English that could be brought to resist him would perish at their posts, and the conqueror would pass over their bodies into the city. Woe be to those whom he found there! Addresses were prepared, public functionaries assembled and debated secretly, apartments were got ready, and tricoloured banners and triumphal emblems manufactured, to welcome the arrival of His Majesty the Emperor and King. | Джоз думал обо всем этом и трепетал. Так же чувствовали себя и другие жители Брюсселя, ибо все знали, что сражение предыдущего дня было только прелюдией к неизбежной решительной битве. Одна из армий, действовавших против императора, уже рассеяна. Немногочисленный отряд англичан, который попытается оказать ему сопротивление, погибнет на своем посту, и победитель по трупам павших войдет в город. Горе тем, кого он там застанет! Уже были сочинены приветственные адреса, должностные лица втайне собирались для совещаний, готовились помещения и кроились трехцветные флаги и победные эмблемы, чтобы приветствовать прибытие его величества императора и короля. |
| The emigration still continued, and wherever families could find means of departure, they fled. When Jos, on the afternoon of the 17th of June, went to Rebecca's hotel, he found that the great Bareacres' carriage had at length rolled away from the porte- cochere. The Earl had procured a pair of horses somehow, in spite of Mrs. Crawley, and was rolling on the road to Ghent. Louis the Desired was getting ready his portmanteau in that city, too. It seemed as if Misfortune was never tired of worrying into motion that unwieldy exile. | Бегство жителей все продолжалось, одно семейство за другим, разыскав экипаж и лошадей, покидало город. Когда Джоз 17 июня явился в гостиницу к Ребекке, он увидал, что большая карета Бейракрсов уехала наконец со двора: граф каким-то образом раздобыл пару лошадей без помощи миссис Кроули и катил теперь по дороге в Гент. Людовик Желанный в этом же городе упаковывал свой porte-manteau {Чемодан (франц.).}. Казалось, злая судьба никогда не устанет преследовать этого незадачливого изгнанника. |
| Jos felt that the delay of yesterday had been only a respite, and that his dearly bought horses must of a surety be put into requisition. His agonies were very severe all this day. As long as there was an English army between Brussels and Napoleon, there was no need of immediate flight; but he had his horses brought from their distant stables, to the stables in the court-yard of the hotel where he lived; so that they might be under his own eyes, and beyond the risk of violent abduction. Isidor watched the stable-door constantly, and had the horses saddled, to be ready for the start. He longed intensely for that event. | Джоз чувствовал, что вчерашняя передышка была только временной и что ему, конечно, скоро пригодятся его дорого купленные лошади. Весь этот день его терзания были ужасны. Пока между Брюсселем и Наполеоном стояла английская армия, не было необходимости в немедленном бегстве, но все-таки Джоз перевел своих лошадей из отдаленной конюшни в другую, во дворе его дома, чтобы они были у него на глазах и не подвергались опасности похищения. Исидор зорко следил за дверью конюшни и держал лошадей оседланными, чтобы можно было выехать в любую минуту. Он ждал этой минуты с великим нетерпением. |
| After the reception of the previous day, Rebecca did not care to come near her dear Amelia. She clipped the bouquet which George had brought her, and gave fresh water to the flowers, and read over the letter which he had sent her. | После приема, который Ребекка встретила накануне, у нее не было желания навещать свою дорогую Эмилию. Она подрезала стебли у букета, который преподнес ей Джордж, сменила в стакане воду и перечла записку, которую получила от него. |
| "Poor wretch," she said, twirling round the little bit of paper in her fingers, "how I could crush her with this!--and it is for a thing like this that she must break her heart, forsooth--for a man who is stupid--a coxcomb--and who does not care for her. My poor good Rawdon is worth ten of this creature." And then she fell to thinking what she should do if--if anything happened to poor good Rawdon, and what a great piece of luck it was that he had left his horses behind. | - Бедняжка, - сказала она, вертя в руках записку, - как бы я могла сразить ее этим! И из-за такого ничтожества она разбивает себе сердце, - ведь он дурак, самодовольный фат, и даже не любит ее. Мой бедный, добрый Родон в десять раз лучше! - И она принялась думать о том, что ей делать, если... если что-либо случится с бедным, добрым Родоном, и какое счастье, что он оставил ей лошадей. |
| In the course of this day too, Mrs. Crawley, who saw not without anger the Bareacres party drive off, bethought her of the precaution which the Countess had taken, and did a little needlework for her own advantage; she stitched away the major part of her trinkets, bills, and bank-notes about her person, and so prepared, was ready for any event--to fly if she thought fit, or to stay and welcome the conqueror, were he Englishman or Frenchman. And I am not sure that she did not dream that night of becoming a duchess and Madame la Marechale, while Rawdon wrapped in his cloak, and making his bivouac under the rain at Mount Saint John, was thinking, with all the force of his heart, about the little wife whom he had left behind him. | Ближе к вечеру миссис Кроули, не без гнева наблюдавшая отъезд Бейракрсов, вспомнила о мерах предосторожности, принятых графиней, и сама занялась рукоделием. Она зашила большую часть своих драгоценностей, векселей и банковых билетов в платье и теперь была готова ко всему - бежать, если она это найдет нужным, или остаться и приветствовать победителя, будь то англичанин или француз. И я не уверен, что она в эту ночь не мечтала сделаться герцогиней и Madame la Marechale {Супругой маршала (франц.).}, в то время как Родон на Мон-Сен-Жанском биваке, завернувшись в плащ, под проливным дождем, только и думал, что об оставшейся в городе малютке-жене. |
| The next day was a Sunday. And Mrs. Major O'Dowd had the satisfaction of seeing both her patients refreshed in health and spirits by some rest which they had taken during the night. She herself had slept on a great chair in Amelia's room, ready to wait upon her poor friend or the ensign, should either need her nursing. When morning came, this robust woman went back to the house where she and her Major had their billet; and here performed an elaborate and splendid toilette, befitting the day. And it is very possible that whilst alone in that chamber, which her husband had inhabited, and where his cap still lay on the pillow, and his cane stood in the corner, one prayer at least was sent up to Heaven for the welfare of the brave soldier, Michael O'Dowd. | Следующий день был воскресенье. Миссис О'Дауд с удовлетворением убедилась, что после короткого ночного отдыха оба ее пациента чувствуют себя лучше. Сама она спала в большом кресле в комнате Эмилии, готовая вскочить по первому же зову, если ее бедной подруге или раненому прапорщику понадобится помощь. Когда наступило утро, эта неутомимая женщина отправилась в дом, где они с майором стояли на квартире, и тщательно принарядилась, как и подобало в праздничный день. И весьма вероятно, что, пока миссис О'Дауд оставалась одна в той комнате, где спал ее супруг и где его ночной колпак все еще лежал на подушке, а трость стояла в углу, - горячая молитва вознеслась к небесам о спасении храброго солдата Майкла О'Дауда. |
| When she returned she brought her prayer-book with her, and her uncle the Dean's famous book of sermons, out of which she never failed to read every Sabbath; not understanding all, haply, not pronouncing many of the words aright, which were long and abstruse-- for the Dean was a learned man, and loved long Latin words--but with great gravity, vast emphasis, and with tolerable correctness in the main. How often has my Mick listened to these sermons, she thought, and me reading in the cabin of a calm! She proposed to resume this exercise on the present day, with Amelia and the wounded ensign for a congregation. The same service was read on that day in twenty thousand churches at the same hour; and millions of British men and women, on their knees, implored protection of the Father of all. | Когда она вернулась, она принесла с собой молитвенник и знаменитый том проповедей дядюшки-декана, который неизменно читала каждое воскресенье, быть может, не все понимая и далеко не все правильно произнося, - потому что декан был человек ученый и любил длинные латинские слова, - но с большой важностью, с выражением и в общем довольно точно. "Как часто мой Мик слушал эти проповеди, - думала она, - когда я читала их в каюте во время штиля!" Теперь она решила познакомить с ним паству, состоявшую из Эмилии и раненого прапорщика. Такое же богослужение совершалось в этот день и час в двадцати тысячах церквей, и миллионы англичан на коленях молили отца небесного о защите. |
| They did not hear the noise which disturbed our little congregation at Brussels. Much louder than that which had interrupted them two days previously, as Mrs. O'Dowd was reading the service in her best voice, the cannon of Waterloo began to roar. | Они не слышали грохота, который встревожил нашу маленькую паству в Брюсселе. Гораздо громче, чем те пугают, что взволновали их два дня назад, сейчас - когда миссис О'Дауд своим звучным голосом читала воскресную проповедь - загремели орудия Ватерлоо. |
| When Jos heard that dreadful sound, he made up his mind that he would bear this perpetual recurrence of terrors no longer, and would fly at once. He rushed into the sick man's room, where our three friends had paused in their prayers, and further interrupted them by a passionate appeal to Amelia. | Джоз, услышав эти зловещие раскаты, решил, что он не в силах больше терпеть такие ужасы и сейчас же уедет. Он влетел в комнату больного, где трое наших друзей только что прервали свои благочестивые занятия, и обратился со страстным призывом к Эмилии. |
| "I can't stand it any more, Emmy," he said; 'I won't stand it; and you must come with me. I have bought a horse for you--never mind at what price--and you must dress and come with me, and ride behind Isidor." | - Я не могу больше этого выносить, Эмми, - воскликнул он, - и не хочу! Ты должна ехать со мной. Я купил для тебя лошадь, - не спрашивай, сколько это стоило, - и ты должна сейчас же одеться и ехать со мною. Ты сядешь позади Исидора. |
| "God forgive me, Mr. Sedley, but you are no better than a coward," Mrs. O'Dowd said, laying down the book. | - Господи помилуй, мистер Седли, да вы действительно трус! - сказала миссис О'Дауд, отложив книгу. |
| "I say come, Amelia," the civilian went on; "never mind what she says; why are we to stop here and be butchered by the Frenchmen?" | - Я говорю - едем, Эмилия! - продолжал Джоз. - Не слушай ты ее! Зачем нам оставаться здесь и ждать, чтобы нас зарезали французы? |
| "You forget the --th, my boy," said the little Stubble, the wounded hero, from his bed--"and and you won't leave me, will you, Mrs. O'Dowd?" | - А как же *** полк, дружище? - спросил со своей постели Стабл, раненый герой. - И... и вы ведь не бросите меня здесь, миссис О'Дауд? |
| "No, my dear fellow," said she, going up and kissing the boy. "No harm shall come to you while I stand by. I don't budge till I get the word from Mick. A pretty figure I'd be, wouldn't I, stuck behind that chap on a pillion?" | - Нет, мой милый, - отвечала она, подходя к кровати и целуя юношу. - Ничего плохого с вами не будет, пока я возле вас. А я не двинусь с места, пока не получу приказа от Мика. И хороша бы я была, если бы уселась в седло позади такого молодца! |
| This image caused the young patient to burst out laughing in his bed, and even made Amelia smile. | Представив себе эту картину, раненый рассмеялся, и даже Эмилия улыбнулась. |
| "I don't ask her," Jos shouted out--"I don't ask that--that Irishwoman, but you Amelia; once for all, will you come?" | - Я и не приглашаю ее! - закричал Джоз. - Я прошу не эту... эту... ирландку, а тебя, Эмилия. В последний раз - поедешь ты или нет? |
| "Without my husband, Joseph?" Amelia said, with a look of wonder, and gave her hand to the Major's wife. Jos's patience was exhausted. | - Без моего мужа, Джозеф? - сказала Эмилия, удивленно взглянув на него и подавая руку жене майора. Терпение Джоза истощилось. |
| "Good-bye, then," he said, shaking his fist in a rage, and slamming the door by which he retreated. And this time he really gave his order for march: and mounted in the court-yard. Mrs. O'Dowd heard the clattering hoofs of the horses as they issued from the gate; and looking on, made many scornful remarks on poor Joseph as he rode down the street with Isidor after him in the laced cap. The horses, which had not been exercised for some days, were lively, and sprang about the street. Jos, a clumsy and timid horseman, did not look to advantage in the saddle. | - Тогда прощайте! - воскликнул он, яростно потрясая кулаком, и вышел, хлопнув дверью. На этот раз он действительно отдал приказ к отъезду и сел на лошадь. Миссис О'Дауд услышала стук копыт, когда всадники выезжали из ворот, и, выглянув в окно, сделала несколько презрительных замечаний по адресу бедного Джозефа, который ехал по улице, сопровождаемый Исидором в фуражке с галуном. Лошади, застоявшиеся за несколько последних дней, горячились и не слушались повода. Джоз, робкий и неуклюжий наездник, выглядел в седле отнюдь не авантажно. |
| "Look at him, Amelia dear, driving into the parlour window. Such a bull in a china-shop I never saw." | - Эмилия, дорогая, посмотрите, он собирается въехать в окно! Такого слона в посудной лавке я никогда еще не видела! |
| And presently the pair of riders disappeared at a canter down the street leading in the direction of the Ghent road, Mrs. O'Dowd pursuing them with a fire of sarcasm so long as they were in sight. | Вскоре оба всадника исчезли в конце улицы, в направлении Гентской дороги. Миссис О'Дауд преследовала их огнем насмешек, пока они не скрылись из виду. |
| All that day from morning until past sunset, the cannon never ceased to roar. It was dark when the cannonading stopped all of a sudden. | Весь этот день, с утра и до позднего вечера, не переставая грохотали пушки. Было уже темно, когда канонада вдруг прекратилась. |
| All of us have read of what occurred during that interval. The tale is in every Englishman's mouth; and you and I, who were children when the great battle was won and lost, are never tired of hearing and recounting the history of that famous action. Its remembrance rankles still in the bosoms of millions of the countrymen of those brave men who lost the day. They pant for an opportunity of revenging that humiliation; and if a contest, ending in a victory on their part, should ensue, elating them in their turn, and leaving its cursed legacy of hatred and rage behind to us, there is no end to the so-called glory and shame, and to the alternations of successful and unsuccessful murder, in which two high-spirited nations might engage. Centuries hence, we Frenchmen and Englishmen might be boasting and killing each other still, carrying out bravely the Devil's code of honour. | Все мы читали о том, что произошло в этот день. Рассказ этот постоянно на устах каждого англичанина, и мы с вами, бывшие детьми во времена знаменательной битвы, никогда не устаем слушать и повторять историю нашей славной победы. Память о ней до сих пор жжет сердца миллионам соотечественников тех храбрецов, которые в тот день потерпели поражение. Они только и ждут, как бы отомстить за унижение своей родины. И если новая война окончится для них победой и они, в свою очередь, возликуют, а нам достанется проклятое наследие ненависти и злобы, то не будет конца тому, что зовется славой и позором, не будет конца резне - удачной то для одной, то для другой стороны - между двумя отважными нациями. Пройдут столетия, а мы, французы и англичане, будем по-прежнему бахвалиться и убивать друг друга, следуя самим дьяволом написанному кодексу чести. |
| All our friends took their share and fought like men in the great field. All day long, whilst the women were praying ten miles away, the lines of the dauntless English infantry were receiving and repelling the furious charges of the French horsemen. Guns which were heard at Brussels were ploughing up their ranks, and comrades falling, and the resolute survivors closing in. Towards evening, the attack of the French, repeated and resisted so bravely, slackened in its fury. They had other foes besides the British to engage, or were preparing for a final onset. It came at last: the columns of the Imperial Guard marched up the hill of Saint Jean, at length and at once to sweep the English from the height which they had maintained all day, and spite of all: unscared by the thunder of the artillery, which hurled death from the English line--the dark rolling column pressed on and up the hill. It seemed almost to crest the eminence, when it began to wave and falter. Then it stopped, still facing the shot. Then at last the English troops rushed from the post from which no enemy had been able to dislodge them, and the Guard turned and fled. | Все наши друзья геройски сражались в этой великой битве. Весь долгий день, пока женщины молились в десяти милях от поля боя, английская пехота стойко отражала яростные атаки французской конницы. Неприятельская артиллерия, грохот которой быт слышен в Брюсселе, косила ряды англичан, по когда одни падали, другие, уцелевшие, смыкались еще крепче. К вечеру бешенство французских атак, всякий раз встречавших столь же бешеное сопротивление, стало ослабевать, - либо внимание французов отвлекли другие враги, либо они готовились к последнему натиску. Вот он наконец начался; колонны императорской гвардии двинулись на плато Сен-Жан, чтобы одним ударом смести англичан с высот, которые они, несмотря ни на что, удерживали весь день; словно не слыша грома артиллерии, низвергавшей смерть с английских позиций, темная колонна, колыхаясь, подступала все ближе. Казалось, она вот-вот перехлестнет через гребень, но тут она внезапно дрогнула и заколебалась. Потом остановилась, но все еще грудью к выстрелам. И тут английские войска ринулись вперед со своих позиций, откуда неприятелю так и не удалось их выбить, и гвардия повернулась и бежала. |
| No more firing was heard at Brussels--the pursuit rolled miles away. Darkness came down on the field and city: and Amelia was praying for George, who was lying on his face, dead, with a bullet through his heart. | В Брюсселе уже не слышно было пальбы - преследование продолжалось на много миль дальше. Мрак опустился на поле сражения и на город; Эмилия молилась за Джорджа, а он лежал ничком - мертвый, с простреленным сердцем. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
