Vanity Fair/Ярмарка тщеславия

CHAPTER IX/ГЛАВА IX Family Portraits/ Семейные портреты

English	Русский
Sir Pitt Crawley was a philosopher with a taste for what is called low life. His first marriage with the daughter of the noble Binkie had been made under the auspices of his parents; and as he often told Lady Crawley in her lifetime she was such a confounded quarrelsome high-bred jade that when she died he was hanged if he would ever take another of her sort, at her ladyship's demise he kept his promise, and selected for a second wife Miss Rose Dawson, daughter of Mr. John Thomas Dawson, ironmonger, of Mudbury. What a happy woman was Rose to be my Lady Crawley!	Сэр Питт Кроули был философ с пристрастием к тому, что называется низменными сторонами жизни. Его первый брак с дочерью благородного Бинки совершился с благословения родителей, и при жизни леди Кроули он частенько говорил ей, что хватит с него одной такой анафемски сварливой клячи хороших кровей и что разрази его бог, если он после ее смерти возьмет еще раз жену такого сорта. После кончины миледи он сдержал обещание и выбрал себе второй женой мисс Розу Досон, дочь мистера Джона Томаса Досона, торговца железным и скобяным товаром в Мадбери. Каким счастьем было для Розы стать леди Кроули!
Let us set down the items of her happiness. In the first place, she gave up Peter Butt, a young man who kept company with her, and in consequence of his disappointment in love, took to smuggling, poaching, and a thousand other bad courses. Then she quarrelled, as in duty bound, with all the friends and intimates of her youth, who, of course, could not be received by my Lady at Queen's Crawley--nor did she find in her new rank and abode any persons who were willing to welcome her. Who ever did? Sir Huddleston Fuddleston had three daughters who all hoped to be Lady Crawley. Sir Giles Wapshot's family were insulted that one of the Wapshot girls had not the preference in the marriage, and the remaining baronets of the county were indignant at their comrade's misalliance. Never mind the commoners, whom we will leave to grumble anonymously.	Давайте же подведем итог ее счастью. Прежде всего она отказалась от Питера Батта, молодого человека, с которым до этого водила дружбу и который вследствие разочарования в любви пошел по плохой дороге, начал заниматься контрабандой, браконьерством и другими непохвальными делами. Затем она, как это и подобало, разошлась со всеми друзьями юности и близкими, которых миледи, конечно, не могла принимать в Королевском Кроули. Но и в своем новом положении и новой жизненной сфере она не нашла никого, кто пожелал бы отнестись к ней приветливо. Да и что тут удивительного? У сэра Хадлстона Фадлстона было три дочери, и все они рассчитывали стать леди Кроули. Семейство сэра Джайлса Уопшота было оскорблено тем, что предпочтение не оказано одной из девиц Уошпот, а остальные баронеты графства негодовали на неравный брак своего собрата. Мы умалчиваем о простых смертных, которым предоставляем ворчать анонимно.
Sir Pitt did not care, as he said, a brass farden for any one of them. He had his pretty Rose, and what more need a man require than to please himself? So he used to get drunk every night: to beat his pretty Rose sometimes: to leave her in Hampshire when he went to London for the parliamentary session, without a single friend in the wide world. Even Mrs. Bute Crawley, the Rector's wife, refused to visit her, as she said she would never give the pas to a tradesman's daughter.	Сэр Питт, по собственному его заявлению, никого из них в медный грош не ставил. Он обладал своей красавицей Розой, - а что еще может потребоваться человеку, чтобы жить в свое удовольствие? Он только и знал, что напиваться каждый вечер, иногда поколачивал красавицу Розу и, уезжая в Лондон на парламентскую сессию, оставлял ее в Хэмпшире без единого друга на белом свете. Даже миссис Бьют Кроули, жена пастора, отказалась поддерживать с ней знакомство, заявив, что ее ноги не будет в доме дочери торговца.
As the only endowments with which Nature had gifted Lady Crawley were those of pink cheeks and a white skin, and as she had no sort of character, nor talents, nor opinions, nor occupations, nor amusements, nor that vigour of soul and ferocity of temper which often falls to the lot of entirely foolish women, her hold upon Sir Pitt's affections was not very great. Her roses faded out of her cheeks, and the pretty freshness left her figure after the birth of a couple of children, and she became a mere machine in her husband's house of no more use than the late Lady Crawley's grand piano. Being a light-complexioned woman, she wore light clothes, as most blondes will, and appeared, in preference, in draggled sea-green, or slatternly sky-blue. She worked that worsted day and night, or other pieces like it. She had counterpanes in the course of a few years to all the beds in Crawley. She had a small flower-garden, for which she had rather an affection; but beyond this no other like or disliking. When her husband was rude to her she was apathetic: whenever he struck her she cried. She had not character enough to take to drinking, and moaned about, slipshod and in curl-papers all day. O Vanity Fair--Vanity Fair! This might have been, but for you, a cheery lass--Peter Butt and Rose a happy man and wife, in a snug farm, with a hearty family; and an honest portion of pleasures, cares, hopes and struggles--but a title and a coach and four are toys more precious than happiness in Vanity Fair: and if Harry the Eighth or Bluebeard were alive now, and wanted a tenth wife, do you suppose he could not get the prettiest girl that shall be presented this season?	Так как единственными дарами, которыми ее наделила природа, были розовые щечки да белая кожа и так как у нее не было ни ярко выраженного характера, ни талантов, ни собственного мнения, ни любимых занятий и развлечений, ни той душевной силы и бурного темперамента, которые часто достаются в удел совсем глупым женщинам, то ее власть над сердцем сэра Питта была весьма кратковременной. Розы на ее щеках увяли, от прелестной стройности фигуры не осталось и помину после рождения двух детей, и она превратилась в доме своего супруга в простой автомат, от которого было столько же пользы, сколько и от фортепьяно покойной леди Кроули. Как и большинство блондинок с нежным цветом лица, она носила светлые платья преимущественно оттенка мутно-зеленой морской волны или же грязновато-небесно-голубого цвета. День и ночь она вязала что-нибудь из шерсти или сидела за другим рукоделием. В течение нескольких лет она изготовила покрывала на все кровати в Кроули. Был у нее цветничок, к которому она, пожалуй, питала привязанность, но, кроме этого, она ко всему относилась равнодушно. Когда супруг обращался с нею грубо, она оставалась апатичной, когда он бил ее - плакала. У нее не хватало характера даже на то, чтобы пристраститься к вину, и она только горько вздыхала, целыми днями просиживая в ночных туфлях и папильотках, О Ярмарка Тщеславия, Ярмарка Тщеславия! Если бы не ты, Роза была бы жизнерадостной девушкой, а Питер Батт и мисс Роза стали бы счастливыми мужем и женой на уютной ферме, среди любимой семьи и с достаточной долею удовольствий, забот, надежд и борьбы. Но на Ярмарке Тщеславия титул и карета четверней - игрушки более драгоценные, чем счастье. И если бы Генрих VIII или Синяя Борода были еще живы и если бы который-нибудь из них пожелал обзавестись десятой по счету супругой, как, по-вашему, разве они не добились бы красивейшей из тех девиц, которые должны представляться ко двору в нынешнем сезоне?
The languid dulness of their mamma did not, as it may be supposed, awaken much affection in her little daughters, but they were very happy in the servants' hall and in the stables; and the Scotch gardener having luckily a good wife and some good children, they got a little wholesome society and instruction in his lodge, which was the only education bestowed upon them until Miss Sharp came.	Тягостное томление матери, как и следует предположить, не пробудило особой привязанности к ней в ее маленьких дочках, и они чувствовали себя куда лучше в людской и в конюшнях; а так как у садовника-шотландца, по счастью, была добрая жена и хорошие дети, то девочки нашли у них в домике небольшое, но здоровое общество и кое-чему научились - в этом и состояло все их образование до приезда мисс Шарп.
Her engagement was owing to the remonstrances of Mr. Pitt Crawley, the only friend or protector Lady Crawley ever had, and the only person, besides her children, for whom she entertained a little feeble attachment. Mr. Pitt took after the noble Binkies, from whom he was descended, and was a very polite and proper gentleman. When he grew to man's estate, and came back from Christchurch, he began to reform the slackened discipline of the hall, in spite of his father, who stood in awe of him. He was a man of such rigid refinement, that he would have starved rather than have dined without a white neckcloth. Once, when just from college, and when Horrocks the butler brought him a letter without placing it previously on a tray, he gave that domestic a look, and administered to him a speech so cutting, that Horrocks ever after trembled before him; the whole household bowed to him: Lady Crawley's curl-papers came off earlier when he was at home: Sir Pitt's muddy gaiters disappeared; and if that incorrigible old man still adhered to other old habits, he never fuddled himself with rum-and-water in his son's presence, and only talked to his servants in a very reserved and polite manner; and those persons remarked that Sir Pitt never swore at Lady Crawley while his son was in the room.	Приглашение Ребекки в замок объяснялось настояниями мистера Питта Кроули, единственного друга или покровителя, какого когда-либо имела леди Кроули, и единственного человека, кроме ее детей, к которому она питала хотя бы слабую привязанность. Мистер Питт пошел в благородных Бинки, своих предков, и был очень вежливым, благовоспитанным джентльменом. Окончив курс и вернувшись домой из Крайст-Черча, он начал налаживать ослабевшую домашнюю дисциплину, невзирая на отца, который его побаивался. Он был человек столь непреклонных правил, что скорее умер бы с голоду, чем сел за обед без белого галстука. Однажды, вскоре после того как он вернулся домой, закончив курс наук, дворецкий Хорокс подал ему письмо, но положив оное на поднос. Мистер Питт бросил на слугу суровый взгляд и отчитал его так резко, что с тех пор Хорокс боялся его как огня. Весь дом трепетал перед ним: папильотки леди Кроули снимались в более ранний час, когда Питт бывал дома, грязные гетры сэра Питта исчезали с горизонта, и хотя этот неисправимый старик продолжал держаться других застарелых привычек, он не накачивался ромом при сыне и обращался к прислуге лишь в самой сдержанной и вежливой форме. И слуги замечали, что сэр Питт в присутствии сына не посылал леди Кроули к черту.
It was he who taught the butler to say, "My lady is served," and who insisted on handing her ladyship in to dinner. He seldom spoke to her, but when he did it was with the most powerful respect; and he never let her quit the apartment without rising in the most stately manner to open the door, and making an elegant bow at her egress.	Это Питт научил дворецкого докладывать: "Кушать подано, миледи!" - и настоял на том, чтобы под руку водить миледи к обеду. Он редко разговаривал с мачехой, но когда разговаривал, то с величайшим уважением, и никогда не забывал при уходе ее из комнаты подняться самым торжественным образом, открыть перед нею дверь и отвесить учтивый поклон.
At Eton he was called Miss Crawley; and there, I am sorry to say, his younger brother Rawdon used to lick him violently. But though his parts were not brilliant, he made up for his lack of talent by meritorious industry, and was never known, during eight years at school, to be subject to that punishment which it is generally thought none but a cherub can escape.	В Итоне его прозвали "Мисс Кроули", и там, как я вынужден с прискорбием сказать, младший брат Родон здорово его поколачивал. Хотя его способности были не блестящи, но он восполнял недостаток таланта похвальным прилежанием и за восемь лет пребывания в школе, насколько известно, пи разу не подвергся тому наказанию, которого, как принято думать, может избежать разве только ангел.
At college his career was of course highly creditable. And here he prepared himself for public life, into which he was to be introduced by the patronage of his grandfather, Lord Binkie, by studying the ancient and modern orators with great assiduity, and by speaking unceasingly at the debating societies. But though he had a fine flux of words, and delivered his little voice with great pomposity and pleasure to himself, and never advanced any sentiment or opinion which was not perfectly trite and stale, and supported by a Latin quotation; yet he failed somehow, in spite of a mediocrity which ought to have insured any man a success. He did not even get the prize poem, which all his friends said he was sure of.	В университете карьера его была в высшей степени почтенной. Здесь он готовился к гражданской деятельности; - в которую должно было ввести его покровительство дедушки, лорда Бинки, - ревностно изучая древних и современных ораторов и участвуя в студенческих диспутах. Но хотя речь его лилась гладко, а слабенький голос звучат напыщенно и самодовольно и хотя он никогда не высказывал иных чувств и мнений, кроме самых избитых и пошлых, и не забывал подкреплять их латинскими цитатами, все же он не добился больших отличий, - и это несмотря на свою посредственность, которая, казалось бы, должна была стяжать ему лавры. Сочиненная им поэма не была даже удостоена приза, хотя друзья наперебой пророчили его мистеру Кроули.
After leaving college he became Private Secretary to Lord Binkie, and was then appointed Attache to the Legation at Pumpernickel, which post he filled with perfect honour, and brought home despatches, consisting of Strasburg pie, to the Foreign Minister of the day. After remaining ten years Attache (several years after the lamented Lord Binkie's demise), and finding the advancement slow, he at length gave up the diplomatic service in some disgust, and began to turn country gentleman.	Окончив университет, он сделался личным секретарем лорда Бинки, а затем был назначен атташе при посольстве в Пумперникеле, и этот пост занимал с отменной честью, добросовестно отвозя на родину, министру иностранных дел, пакеты, состоявшие из страсбургского пирога. Пробыв в этой должности десять лет (в том числе и после безвременной кончины лорда Блики) и находя, что продвижение на дипломатическом поприще совершается слитном медленно, он бросил службу, успевшую набить ему оскомину, предпочитая стать помещиком.
He wrote a pamphlet on Malt on returning to England (for he was an ambitious man, and always liked to be before the public), and took a strong part in the Negro Emancipation question. Then he became a friend of Mr. Wilberforce's, whose politics he admired, and had that famous correspondence with the Reverend Silas Hornblower, on the Ashantee Mission. He was in London, if not for the Parliament session, at least in May, for the religious meetings. In the country he was a magistrate, and an active visitor and speaker among those destitute of religious instruction. He was said to be paying his addresses to Lady Jane Sheepshanks, Lord Southdown's third daughter, and whose sister, Lady Emily, wrote those sweet tracts, "The Sailor's True Binnacle," and "The Applewoman of Finchley Common."	По возвращении в Англию мистер Кроули написал брошюру о солоде - как человек честолюбивый, он любил быть на виду у публики - и горячо высказывался за освобождение негров. По этому случаю он был удостоен дружбы мистера Уилберфорса, политикой которого восторгался, и вступил в знаменитую переписку с преподобным Сайласом Хорнблоуэром об обращении в христианство ашантиев. Он ездил в Лондон, если не на парламентские сессии, то, по крайней мере, на происходившие в мае религиозные собрания. В своем графстве он был судьей и неустанным ревнителем христианского просвещения, разнося и проповедуя его среди тех, кто, по его мнению, особенно в нем нуждался. Ходили слухи, что он питает нежные чувства к леди Джейн Шипшенкс, третьей дочери лорда Саутдауна, сестра которой, леди Эмили, написала такие восхитительные брошюры, как "Истинный компас моряка" и "Торговка яблоками Финчлейской общины".
Miss Sharp's accounts of his employment at Queen's Crawley were not caricatures. He subjected the servants there to the devotional exercises before mentioned, in which (and so much the better) he brought his father to join. He patronised an Independent meeting- house in Crawley parish, much to the indignation of his uncle the Rector, and to the consequent delight of Sir Pitt, who was induced to go himself once or twice, which occasioned some violent sermons at Crawley parish church, directed point-blank at the Baronet's old Gothic pew there. Honest Sir Pitt, however, did not feel the force of these discourses, as he always took his nap during sermon-time.	То, что мисс Шарп писала о его занятиях в Королевском Кроули, отнюдь не карикатура. Он заставлял слуг предаваться благочестивым упражнениям, как уже упоминалось, и (что особенно служит ему к чести) привлекал к участию в них и отца. Он оказывал покровительство молитвенному дому индепендентов прихода Кроули, к великому негодованию своего дяди-пастора и, следовательно, к восхищению сэра Питта, который даже соблаговолил побывать на их собраниях раз или два, что вызвало несколько громовых проповедей в приходской церкви Кроули, обращенных в упор к старой готической скамье баронета. Впрочем, простодушный сэр Питт не почувствовал всей силы этих речей, ибо всегда дремал во время проповеди.
Mr. Crawley was very earnest, for the good of the nation and of the Christian world, that the old gentleman should yield him up his place in Parliament; but this the elder constantly refused to do. Both were of course too prudent to give up the fifteen hundred a year which was brought in by the second seat (at this period filled by Mr. Quadroon, with carte blanche on the Slave question); indeed the family estate was much embarrassed, and the income drawn from the borough was of great use to the house of Queen's Crawley.	Мистер Кроули самым серьезным образом считал, что старый джентльмен обязан уступить ему свое место в парламенте - в интересах нации и всего христианского мира, но Кроули-старший и слышать об этом не хотел. Оба были, конечно, слишком благоразумны, чтобы отказаться от тысячи пятисот фунтов в год, которые приносило им второе место в парламенте от округа (в ту пору занятое мистером Кводруном с carte blanche {Полной свободой действий (франц.).} по невольничьему вопросу). Да и в самом деле, родовое поместье было обременено долгами, и доход от продажи представительства приходился как нельзя более кстати дому Королевского Кроули.
It had never recovered the heavy fine imposed upon Walpole Crawley, first baronet, for peculation in the Tape and Sealing Wax Office. Sir Walpole was a jolly fellow, eager to seize and to spend money (alieni appetens, sui profusus, as Mr. Crawley would remark with a sigh), and in his day beloved by all the county for the constant drunkenness and hospitality which was maintained at Queen's Crawley. The cellars were filled with burgundy then, the kennels with hounds, and the stables with gallant hunters; now, such horses as Queen's Crawley possessed went to plough, or ran in the Trafalgar Coach; and it was with a team of these very horses, on an off-day, that Miss Sharp was brought to the Hall; for boor as he was, Sir Pitt was a stickler for his dignity while at home, and seldom drove out but with four horses, and though he dined off boiled mutton, had always three footmen to serve it.	Поместье до сих пор не могло оправиться от тяжелого штрафа, наложенного на Уолпола Кроули, первого баронета, за учиненную им растрату в Ведомстве Сургуча и Тесьмы. Сэр Уолпол, веселый малый, мастер и нажить и спустить деньгу (Alien! appetens sui profusus {Стремящийся к чужому упускает свое (лат.).}, - как говаривал со вздохом мистер Кроули), в свое время был кумиром всего графства, так как беспробудное пьянство и хлебосольство, которым славилось Королевское Кроули, привлекали к нему сердца окрестных дворян. Тогда погреба были полны бургонского, псарни - собак, а конюшни - лихих скакунов. А теперь те лошади, что имелись в Королевском Кроули, ходили под плугом или запрягались в карету "Трафальгар". Кстати, упряжка этих самых лошадей, оторвавшись в тот день от своих бесчисленных повинностей, и доставила в поместье мисс Шарп, - ибо, как ни мужиковат был сэр Питт, однако у себя дома он весьма щепетильно охранял свое достоинство и редко выезжал иначе, как на четверке цугом; и хотя у него к обеду и была лишь вареная баранина, зато подавали ее на стол три лакея.
If mere parsimony could have made a man rich, Sir Pitt Crawley might have become very wealthy--if he had been an attorney in a country town, with no capital but his brains, it is very possible that he would have turned them to good account, and might have achieved for himself a very considerable influence and competency. But he was unluckily endowed with a good name and a large though encumbered estate, both of which went rather to injure than to advance him. He had a taste for law, which cost him many thousands yearly; and being a great deal too clever to be robbed, as he said, by any single agent, allowed his affairs to be mismanaged by a dozen, whom he all equally mistrusted. He was such a sharp landlord, that he could hardly find any but bankrupt tenants; and such a close farmer, as to grudge almost the seed to the ground, whereupon revengeful Nature grudged him the crops which she granted to more liberal husbandmen. He speculated in every possible way; he worked mines; bought canal- shares; horsed coaches; took government contracts, and was the busiest man and magistrate of his county. As he would not pay honest agents at his granite quarry, he had the satisfaction of finding that four overseers ran away, and took fortunes with them to America. For want of proper precautions, his coal-mines filled with water: the government flung his contract of damaged beef upon his hands: and for his coach-horses, every mail proprietor in the kingdom knew that he lost more horses than any man in the country, from underfeeding and buying cheap. In disposition he was sociable, and far from being proud; nay, he rather preferred the society of a farmer or a horse-dealer to that of a gentleman, like my lord, his son: he was fond of drink, of swearing, of joking with the farmers' daughters: he was never known to give away a shilling or to do a good action, but was of a pleasant, sly, laughing mood, and would cut his joke and drink his glass with a tenant and sell him up the next day; or have his laugh with the poacher he was transporting with equal good humour. His politeness for the fair sex has already been hinted at by Miss Rebecca Sharp--in a word, the whole baronetage, peerage, commonage of England, did not contain a more cunning, mean, selfish, foolish, disreputable old man. That blood- red hand of Sir Pitt Crawley's would be in anybody's pocket except his own; and it is with grief and pain, that, as admirers of the British aristocracy, we find ourselves obliged to admit the existence of so many ill qualities in a person whose name is in Debrett.	Если бы скаредность вела к богатству, сэр Питт Кроули, наверное, был бы крезом; с другой стороны, окажись он каким-нибудь стряпчим в провинциальном городке, где единственным принадлежащим ему капиталом была бы его голова, он, возможно, с ее помощью добился бы весьма значительного положения и влияния. Но, на свою беду, он был наделен громким именем и большим и даже не заложенным еще поместьем, - и оба эти обстоятельства скорее вредили ему, чем помогали. Он питал к сутяжничеству страсть, которая обходилась ему во много тысяч ежегодно, и, будучи, по его словам, слишком умен, чтобы дать себя грабить одному агенту, предоставил запутывать свои дела целой дюжине и никому из них не верил. Он был таким прижимистым землевладельцем, что только вконец разорившиеся горемыки решались арендовать у него землю, и таким расчетливым сельским хозяином, что буквально трясся над каждым зерном для посева; и мстительная при рода платила ему тем же - обсчитывая его на урожае и награждая более щедрых хозяев. Он участвовал во всевозможных спекуляциях: разрабатывал копи, покупал акции обществ для постройки каналов, поставлял лошадей для почтовых карет, брал казенные подряды и был самым занятым человеком и судьей во всем графстве. Так как ему не хотелось платить честным управителям на своих гранитных каменоломнях, то он имел удовольствие узнать, что четверо его надсмотрщиков удрали в Америку, захватив с собой по целому состоянию. Из-за непринятия вовремя мер предосторожности его угольные шахты заливало водой; казна швыряла ему обратно контракты на поставку мяса, оказавшегося испорченным; и любому содержателю почты в королевстве было известно, что сэр Питт терял больше лошадей, чем кто-либо другой во всей стране, потому что плохо их кормил, да и покупал по дешевке. В обращении с людьми он был обходителен и прост и даже предпочитал общество какого-нибудь фермера или барышника обществу джентльмена, вроде милорда - своего сына. Он любил выпить, загнуть крепкое словцо и переброситься шуткой с фермерскими дочками. Всем было известно, что он и шиллинга не даст на доброе дело, но у него был веселый, лукавый, насмешливый нрав, и он мог пошутить с арендатором или распить с ним бутылку вина, а наутро описать его имущество и продать с молотка; мог балагурить с браконьером, которого он с таким же неизменным добродушием на следующий день отправлял на каторгу. Его галантность по отношению к прекрасному полу была уже отмечена мисс Ребеккой Шарп. Словом, среди всех баронетов, пэров и членов палаты общин Англии вряд ли нашелся бы другой такой хитрый, низкий, себялюбивый, вздорный и малопорядочный старик. Багровая лапа сэра Питта Кроули готова была полезть в любой карман, только не в его собственный. Как почитатели английской аристократии, мы с величайшим огорчением и прискорбием вынуждены признать наличие столь многих дурных качеств у особы, имя которой занесено в генеалогический словарь Дебрета.
One great cause why Mr. Crawley had such a hold over the affections of his father, resulted from money arrangements. The Baronet owed his son a sum of money out of the jointure of his mother, which he did not find it convenient to pay; indeed he had an almost invincible repugnance to paying anybody, and could only be brought by force to discharge his debts. Miss Sharp calculated (for she became, as we shall hear speedily, inducted into most of the secrets of the family) that the mere payment of his creditors cost the honourable Baronet several hundreds yearly; but this was a delight he could not forego; he had a savage pleasure in making the poor wretches wait, and in shifting from court to court and from term to term the period of satisfaction. What's the good of being in Parliament, he said, if you must pay your debts? Hence, indeed, his position as a senator was not a little useful to him.	То влияние, какое мистер Кроули имел на отца, объяснялось преимущественно денежными расчетами: баронет позаимствовал у сына некоторую сумму из наследства его матери и не находил для себя удобным выплатить эти деньги. По правде сказать, он чувствовал почти непреодолимое отвращение ко всяким платежам, и заставить его расплатиться с долгами можно было только силой. Мисс Шарп подсчитала (она, как мы скоро услышим, оказалась посвященной в большую часть семейных тайн), что одни лишь платежи по процентам его кредиторам обходились почтенному баронету в несколько сот фунтов ежегодно. Но тут таилось для него неизъяснимое наслаждение, от которого он не мог отказаться: он испытывал какое-то злобное удовольствие, заставляя несчастных томиться и ждать, перенося дела из одной судебной инстанции в другую, оттягивая от сессии к сессии и стараясь всячески отдалить момент уплаты. Что пользы быть членом парламента, говорил он, если все равно приходится платить долги! Таким образом его положение сенатора приносило ему немало преимуществ.
Vanity Fair--Vanity Fair! Here was a man, who could not spell, and did not care to read--who had the habits and the cunning of a boor: whose aim in life was pettifogging: who never had a taste, or emotion, or enjoyment, but what was sordid and foul; and yet he had rank, and honours, and power, somehow: and was a dignitary of the land, and a pillar of the state. He was high sheriff, and rode in a golden coach. Great ministers and statesmen courted him; and in Vanity Fair he had a higher place than the most brilliant genius or spotless virtue.	Ярмарка Тщеславия! Ярмарка Тщеславия! Вот перед нами человек едва грамотный и нисколько не интересующийся чтением, человек с привычками и хитрецой деревенщины, чья жизненная цель заключается в мелком крючкотворстве, человек, никогда не знавший никаких желаний, волнений или радостей, кроме грязных и пошлых, - и тем не менее у него завидный сан, он пользуется почестями и властью. Он важное лицо в своей стране, опора государства. Он верховный шериф и разъезжает в золоченой карете. Великие министры и государственные мужи ухаживают за ним; и на Ярмарке Тщеславия он занимает более высокое положение, чем люди самого блестящего ума или незапятнанной добродетели,
Sir Pitt had an unmarried half-sister who inherited her mother's large fortune, and though the Baronet proposed to borrow this money of her on mortgage, Miss Crawley declined the offer, and preferred the security of the funds. She had signified, however, her intention of leaving her inheritance between Sir Pitt's second son and the family at the Rectory, and had once or twice paid the debts of Rawdon Crawley in his career at college and in the army. Miss Crawley was, in consequence, an object of great respect when she came to Queen's Crawley, for she had a balance at her banker's which would have made her beloved anywhere.	У сэра Питта была незамужняя сводная сестра, унаследовавшая от матери крупное состояние. Хотя баронет и предлагал ей дать ему эти деньги взаймы под закладную, но мисс Кроули предпочла найти своим капиталам более надежное помещение. Впрочем, она выражала намерение разделить свое состояние по духовной между вторым сыном сэра Питта и семейством пастора и раз или два уже оплачивала долги Родона Кроули в бытность того в колледже и за время его службы в армии. Мисс Кроули была предметом великого почитания, когда приезжала в Королевское Кроули, потому что на ее счете у банкиров значилась такая сумма, которая делала старушку желанной гостьей где угодно.
What a dignity it gives an old lady, that balance at the banker's! How tenderly we look at her faults if she is a relative (and may every reader have a score of such), what a kind good-natured old creature we find her! How the junior partner of Hobbs and Dobbs leads her smiling to the carriage with the lozenge upon it, and the fat wheezy coachman! How, when she comes to pay us a visit, we generally find an opportunity to let our friends know her station in the world! We say (and with perfect truth) I wish I had Miss MacWhirter's signature to a cheque for five thousand pounds. She wouldn't miss it, says your wife. She is my aunt, say you, in an easy careless way, when your friend asks if Miss MacWhirter is any relative. Your wife is perpetually sending her little testimonies of affection, your little girls work endless worsted baskets, cushions, and footstools for her. What a good fire there is in her room when she comes to pay you a visit, although your wife laces her stays without one! The house during her stay assumes a festive, neat, warm, jovial, snug appearance not visible at other seasons. You yourself, dear sir, forget to go to sleep after dinner, and find yourself all of a sudden (though you invariably lose) very fond of a rubber. What good dinners you have--game every day, Malmsey- Madeira, and no end of fish from London. Even the servants in the kitchen share in the general prosperity; and, somehow, during the stay of Miss MacWhirter's fat coachman, the beer is grown much stronger, and the consumption of tea and sugar in the nursery (where her maid takes her meals) is not regarded in the least. Is it so, or is it not so? I appeal to the middle classes. Ah, gracious powers! I wish you would send me an old aunt--a maiden aunt--an aunt with a lozenge on her carriage, and a front of light coffee-coloured hair--how my children should work workbags for her, and my Julia and I would make her comfortable! Sweet--sweet vision! Foolish--foolish dream!	Какой вес придает любой старой даме подобный вклад у банкира! С какой нежностью мы взираем на ее слабости, если она наша родственница (дай бог каждому нашему читателю десяток таких!), какой милой и доброй старушкой мы ее считаем! С какой улыбкой младший компаньон фирмы "Хобс и Добс" провожает ее до украшенной ромбом кареты, на козлах которой восседает разжиревший, страдающий одышкою кучер! Как мы, осчастливленные ее приездом, ищем случая оповестить всех друзей о том положении, какое она занимает в свете! Мы говорим (и вполне искренне): "Хотел бы я иметь подпись мисс Мак-Виртер на чеке в пять тысяч фунтов!" - "Ну, для нее это пустяк!" - добавляет ваша жена. "Она мне родная тетка", - отвечаете вы рассеянным, беспечным тоном, когда ваш друг спрашивает, не родственница ли вам мисс Мак-Виртер. Ваша жена постоянна посылает ей маленькие доказательства своей любви, ваша дочурка вышивает для нее шерстью бесконечные ридикюли, подушки и скамеечки для ног. Какой славный огонь пылает в приготовленной для нее комнате, когда тетушка приезжает к вам погостить, хотя ваша жена зашнуровывает свой корсет в нетопленной спальне! Весь дом во время ее пребывания принимает праздничный, опрятный и приветливый вид, какого у нею не бывает в иную пору. Вы сами, мой милый, забываете вздремнуть после обеда и внезапно оказываетесь страстным любителем виста (хотя неизменно проигрываете). А какие у вас бывают прекрасные обеды: ежедневно дичь, мальвазия и самая разнообразная рыба, выписанная прямо из Лондона. Даже кухонная челядь приобщается к общему благоденствию, и, пока у вас проживает толстяк-кучер мисс Мак-Виртер, пиво становится значительно крепче, а потребление чая и сахара в детской (где кушает ее камеристка) и вовсе не учитывается. Так это или не так? Я обращаюсь к вам, средние классы! О силы небесные, если б вы ниспослали мне какую-нибудь старую тетушку с ромбовидным гербом на дверцах кареты и с накладкой светло-кофейного цвета! Ах, какие ридикюли стали бы ей вышивать мои дочки, и оба мы с Джулией как старались бы ее ублажать! О сладостное видение! О безумные мечты!

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты