Краткая коллекция англтекстов
Вальтер Скотт
Quentin Durward/Квентин Дорвард
CHAPTER XXV: THE UNBIDDEN GUEST
english
Русский
No human quality is so well wove
In warp and woof, but there 's some flaw in it:
I've known a brave man fly a shepherd's cur,
A wise man so demean him, drivelling idiocy
Had wellnigh been ashamed on't. For your crafty,
Your worldly wise man, he, above the rest,
Weaves his own snares so fine, he 's often caught in them.
OLD PLAY
Все наши свойства сотканы непрочно --
Изъян в материи всегда найдется:
Подчас храбрец пугается собаки
И мудрый так себя ведет, что стыдно
И слабоумному глядеть на это,
А ловкачи так часто попадают
В расставленные ими же ловушки.Старинная пьеса
Quentin, during the earlier part of the night journey, had to combat with that bitter heartache which is felt when youth parts, and probably forever, with her he loves. As, pressed by the urgency of the moment, and the impatience of Crevecoeur, they hasted on through the rich lowlands of Hainault, under the benign guidance of a rich and lustrous harvest moon, she shed her yellow influence over rich and deep pastures, woodland, and cornfields, from which the husbandmen were using her light to withdraw the grain, such was the industry of the Flemings, even at that period, she shone on broad, level, and fructifying rivers, where glided the white sail in the service of commerce, uninterrupted by rock and torrent, beside lively quiet villages, whose external decency and cleanliness expressed the ease and comfort of the inhabitants, -- she gleamed upon the feudal castle of many a Baron and Knight, with its deep moat, battlemented court, and high belfry -- for the chivalry of Hainault was renowned among the nobles of Europe -- and her light displayed at a distance, in its broad beam, the gigantic towers of more than one lofty minster.
Квентину в начале его ночного путешествия пришлось вынести тяжелую борьбу с тем горьким чувством сердечной боли, которое испытывает всякий юноша, расставаясь, быть может, навеки с любимой девушкой. Маленькая кавалькада, подгоняемая нетерпеливым Кревкером, спешившим добраться до Перонны, неслась по роскошной равнине Эно. Яркий свет осенней луны озарял тучные зеленые пастбища, леса и поля, с которых крестьяне, пользуясь лунной ночью, спешили свезти жатву (так трудолюбивы были фламандцы уже в те времена); он серебрил широкие, тихие, полноводные реки, по которым, не встречая на своем пути ни подводных камней, ни водоворотов, легко скользили белые паруса торговых судов мимо больших мирных селений, свидетельствовавших своим веселым, опрятным видом о благосостоянии их жителей; он освещал высокие мрачные башни феодальных замков знатных баронов и рыцарей, окруженных глубокими рвами и зубчатыми стенами (ибо в ту эпоху рыцари Эно выделялись своим богатством среди европейской знати), и сиял вдали на золотых куполах колоколен многочисленных монастырей.
Yet all this fair variety, however, differing from the waste and wilderness of his own land, interrupted not the course of Quentin's regrets and sorrows. He had left his heart behind him when he departed from Charleroi, and the only reflection which the farther journey inspired was that every step was carrying him farther from Isabelle. His imagination was taxed to recall every word she had spoken, every look she had directed towards him, and, as happens frequently in such cases, the impression made upon his imagination by the recollection of these particulars, was even stronger than the realities themselves had excited.
Но все это богатство природы, эта картина мира и довольства, так резко отличавшаяся от диких, пустынных гор родины Квентина, не могла отвлечь его от печальных дум. Сердце его осталось в Шарлеруа, и теперь его занимала только мысль о том, что с каждым шагом он удаляется от Изабеллы. Он старался припомнить каждое ее слово, каждый взгляд, и, как это часто бывает в таких случаях, воспоминания производили на него гораздо более сильное впечатление, чем сама действительность.
At length, after the cold hour of midnight was past, in spite alike of love and of sorrow, the extreme fatigue which Quentin had undergone the two preceding days began to have an effect on him, which his habits of exercise of every kind, and his singular alertness and activity of character, as well as the painful nature of the reflections which occupied his thoughts, had hitherto prevented his experiencing. The ideas of his mind began to be so little corrected by the exertions of his senses, worn out and deadened as the latter now were by extremity of fatigue, that the visions which the former drew superseded or perverted the information conveyed by the blunted organs of seeing and hearing, and Durward was only sensible that he was awake, by the exertions which, sensible of the peril of his situation, he occasionally made to resist falling into a deep and dead sleep. Every now and then, strong consciousness of the risk of falling from or with his horse roused him to exertion and animation, but ere long his eyes again were dimmed by confused shades of all sorts of mingled colours, the moonlight landscape swam before them, and he was so much overcome with fatigue, that the Count of Crevecoeur, observing his condition, was at length compelled to order two of his attendants, one to each rein of Durward's bridle, in order to prevent the risk of his falling from his horse.
Наконец, когда миновал холодный час полуночи, страшная усталость после двух суток, проведенных почти без сна, стала одолевать Квентина, несмотря на всю его любовь и горе, несмотря на привычку ко всяким физическим упражнениям и на его природную живость и выносливость. Мысли его становились все менее четкими и переплетались в голове с какими-то смутными представлениями и образами; все чувства словно замерли. Дорвард потому только не впадал в забытье, что, сознавая опасность, которая грозила ему, если бы он заснул, сидя на лошади, делал отчаянные усилия, чтобы не уснуть мертвым сном. Эта боязнь упасть с лошади или свалиться куда-нибудь вместе с нею подбодряла его на мгновение, но в следующую минуту прелестный, залитый лунным светом пейзаж уже опять исчезал из его отуманенных глаз и он снова почти валился с седла. Наконец граф Кревкер заметил состояние молодого человека и приказал двоим из своих людей ехать по обе его стороны, чтобы не дать ему упасть.
When at length they reached the town of Landrecy, the Count, in compassion to the youth, who had now been in a great measure without sleep for three nights, allowed himself and his retinue a halt of four hours, for rest and refreshment.
А когда они добрались до маленького городка Ландреси, граф, из сострадания к юноше, не спавшему уже третью ночь, отдал приказание сделать небольшой привал, часа на четыре.
Deep and sound were Quentin's slumbers, until they were broken by the sound of the Count's trumpet, and the cry of his Fouriers [subordinate officers who secure quarters for the army while manoeuvring] and harbingers,
Дорвард спал глубоким сном, когда его разбудили звуки трубы Кревкера и крики его гонцов:
"Debout! debout! Ha! Messires, en route, en route! [arise, let us set out!]"
-- Debout! Debout! На! Messires, en route, en route [Подъем! Подъем!.. Эй, господа, в дорогу, в дорогу! (франц.])!
Yet, unwelcomely early as the tones came, they awaked him a different being in strength and spirits from what he had fallen asleep. Confidence in himself and his fortunes returned with his reviving spirits, and with the rising sun. He thought of his love no longer as a desperate and fantastic dream, but as a high and invigorating principle, to be cherished in his bosom, although he might never purpose to himself, under all the difficulties by which he was beset, to bring it to any prosperous issue.
Хоть и не впору раздавались эти звуки для Квентина, проспавшего всего четыре часа, он все-таки проснулся совсем другим человеком. Снова чувствовал он себя сильным и бодрым, и вместе с восходом солнца к нему вернулась его вера в самого себя и в свою счастливую судьбу. Теперь он уже не думал о своей любви как о несбыточной мечте, но видел в ней источник живой силы, которая будет всегда поддерживать его, даже если препятствия окажутся так велики, что он не сможет преодолеть их и добиться успеха.
"The pilot," he reflected, "steers his bark by the polar star, although he never expects to become possessor of it, and the thoughts of Isabelle of Croye shall make me a worthy man at arms, though I may never see her more. When she hears that a Scottish soldier named Quentin Durward distinguished himself in a well fought field, or left his body on the breach of a disputed fortress, she will remember the companion of her journey, as one who did all in his power to avert the snares and misfortunes which beset it, and perhaps will honour his memory with a tear, his coffin with a garland."
"Направляет же кормчий свой путь по Полярной звезде, -- думал он, -- хотя и не надеется когда-либо достигнуть ее; так и мне мысль об Изабелле де Круа поможет сделаться славным воином, хотя, возможно, я больше никогда ее не увижу. Когда она услышит, что солдат-шотландец, по имени Квентин Дорвард, отличился на поле брани или пал при защите какой-нибудь крепости, она, быть может, вспомнит своего товарища по путешествию, вспомнит, как он сделал все, что было в его силах, чтоб отвратить грозившие ей беды, и почтит его память слезой, а могилу -- венком".
In this manly mood of bearing his misfortune, Quentin felt himself more able to receive and reply to the jests of the Count of Crevecoeur, who passed several on his alleged effeminacy and incapacity of undergoing fatigue. The young Scot accommodated himself so good humouredly to the Count's raillery, and replied at once so happily and so respectfully, that the change of his tone and manner made obviously a more favourable impression on the Count than he had entertained from his prisoner's conduct during the preceding evening, when, rendered irritable by the feelings of his situation, he was alternately moodily silent or fiercely argumentative.
Почувствовав себя опять бодрым и мужественным, Квентин стал гораздо спокойнее относиться к шуткам графа де Кревкера, который посмеивался над его изнеженностью и неумением бороться с усталостью. Теперь молодой шотландец так добродушно выслушивал все эти насмешки и так находчиво, но в то же время почтительно отвечал на них, что граф, очевидно, переменил мнение о пленнике, который вчера, подавленный создавшимся положением, был или молчалив, или слишком дерзок.
The veteran soldier began at length to take notice of his young companion as a pretty fellow, of whom something might be made, and more than hinted to him that would he but resign his situation in the Archer Guard of France, he would undertake to have him enrolled in the household of the Duke of Burgundy in an honourable condition, and would himself take care of his advancement. And although Quentin, with suitable expressions of gratitude, declined this favour at present, until he should find out how far he had to complain of his original patron, King Louis, he, nevertheless, continued to remain on good terms with the Count of Crevecoeur, and, while his enthusiastic mode of thinking, and his foreign and idiomatical manner of expressing himself, often excited a smile on the grave cheek of the Count, that smile had lost all that it had of sarcastic and bitter, and did not exceed the limits of good humour and good manners.
В конце концов старый воин начал думать, что его юный спутник -- славный малый, из которого может выйти толк, и даже намекнул ему, что если бы он оставил свою службу у французского короля, то он, Кревкер, постарался бы доставить ему почетное место при дворе герцога Бургундского и сам позаботился бы о его повышении. И, хотя Квентин, поблагодарив графа в подобающих выражениях, отказался от его любезного предложения, так как не знал еще достоверно, был ли он обманут своим первым покровителем, королем Людовиком, его отказ нимало не испортил добрых отношений между Квентином и графом. Восторженный образ мыслей молодого шотландца, его иностранный выговор и своеобразный способ выражаться часто вызывали улыбку на серьезном лице графа; но теперь это была веселая, добродушная улыбка, без всякой примеси вчерашнего злого сарказма.
Thus travelling on with much more harmony than on the preceding day, the little party came at last within two miles of the famous and strong town of Peronne, near which the Duke of Burgundy's army lay encamped, ready, as was supposed, to invade France, and, in opposition to which, Louis XI had himself assembled a strong force near Saint Maxence, for the purpose of bringing to reason his over powerful vassal.
Таким образом, маленький отряд продолжал свой путь в гораздо большем согласии, чем накануне, и наконец остановился в двух милях от знаменитой крепости Перонны, под стенами которой стояло лагерем войско герцога Бургундского, готовое, как говорили, двинуться во Францию. Людовик XI, со своей стороны, собрал большие силы под Сен-Максеном с целью вразумить своего слишком могущественного вассала.
Perrone, situated upon a deep river, in a flat country, and surrounded by strong bulwarks and profound moats, was accounted in ancient as in modern times, one of the strongest fortresses in France. [Indeed, though lying on an exposed and warlike frontier, it was never taken by an enemy, but preserved the proud name of Peronne la Pucelle, until the Duke of Wellington, a great destroyer of that sort of reputation, took the place in the memorable advance upon Paris in 1815. S.] The Count of Crevecoeur, his retinue, and his prisoner, were approaching the fortress about the third hour after noon, when riding through the pleasant glades of a large forest, which then covered the approach to the town on the east side, they were met by two men of rank, as appeared from the number of their attendants, dressed in the habits worn in time of peace, and who, to judge from the falcons which they carried on their wrists, and the number of spaniels and greyhounds led by their followers, were engaged in the amusement of hawking. But on perceiving Crevecoeur, with whose appearance and liveries they were sufficiently intimate, they quitted the search which they were making for a heron along the banks of a long canal, and came galloping towards him.
Перонна, расположенная на берегу полноводной реки, посреди широкой равнины, была окружена высокими, крепкими валами, глубокими рвами и считалась в те времена, как и в позднейшие, одной из самых сильных крепостей Франции. Граф де Кревкер со своей свитой и пленником приблизился к крепости около трех часов пополудни: выехав на небольшую прогалину густого леса, тянувшегося к востоку от города и подходившего почти к самым его стенам, они встретили двух знатных вельмож (судя по сопровождавшей их многочисленной свите), одетых в платье, которое в ту эпоху принято было носить в мирное время. У каждого на руке сидело по соколу, а позади бежала большая свора охотничьих и борзых собак; было очевидно, что эти господа забавлялись соколиной охотой. Но, завидев издали Кревкера, которого, вероятно, узнали по одежде и вооружению его отряда, они оставили свое занятие -- преследование цапли по берегу длинного канала -- и поскакали к нему.
"News, news, Count of Crevecoeur," they cried both together, "will you give news, or take news? or will you barter fairly?"
-- Новости, новости, граф Кревкер! -- кричали оба в один голос. -- Выкладывайте ваши новости! Или, может быть, сначала желаете выслушать наши? А не то давайте меняться, хотите?
"I would barter fairly, Messires," said Crevecoeur, after saluting them courteously, "did I conceive you had any news of importance sufficient to make an equivalent for mine."
-- Я охотно устроил бы мену, господа, -- ответил Кревкер, приветствуя их учтивым поклоном, -- если бы заранее не был уверен, что для меня она будет невыгодна.
The two sportsmen smiled on each other, and the elder of the two, a fine baronial figure, with a dark countenance, marked with that sort of sadness which some physiognomists ascribe to a melancholy temperament, and some, as the Italian statuary augured of the visage of Charles I, consider as predicting an unhappy death, turning to his companion, said,
Охотники с улыбкой переглянулись, и старший из них, красивый смуглый человек с лицом настоящего средневекового барона, отмеченным тем грустным выражением, которое некоторые физиономисты приписывают меланхолическому характеру, а другие (как, например, итальянский ваятель, предсказавший участь Карла I по его лицу) считают предзнаменованием насильственной смерти, сказал, обращаясь к товарищу:
"Crevecoeur has been in Brabant, the country of commerce, and he has learned all its artifices -- he will be too hard for us if we drive a bargain."
-- Кревкер был в Брабанте -- торговой стране; он изучил все тонкие коммерческие уловки; мы останемся внакладе, если вступим с ним в сделку.
"Messires," said Crevecoeur, "the Duke ought in justice to have the first of my wares, as the Seigneur takes his toll before open market begins. But tell me, are your news of a sad or a pleasant complexion?"
-- Господа, -- ответил Кревкер, -- по праву государя, взимающего пошлину до открытия торга, герцог должен первым получить мой товар... Но не поделитесь ли вы со мной новостями? Какие они -- грустные или веселые?
The person whom he particularly addressed was a lively looking man, with an eye of great vivacity, which was corrected by an expression of reflection and gravity about the mouth and upper lip -- the whole physiognomy marking a man who saw and judged rapidly, but was sage and slow in forming resolutions or in expressing opinions. This was the famous Knight of Hainault, son of Collara, or Nicolas de l'Elite, known in history, and amongst historians, by the venerable name of Philip de Comines, at this time close to the person of Duke Charles the Bold, and one of his most esteemed counsellors. He answered Crevecoeur's question concerning the complexion of the news of which he and his companion, the Baron D'Hymbercourt, were the depositaries.
Тот, к кому обратился Кревкер, был человек небольшого роста, с быстрым взглядом, живость которого смягчалась серьезным и вдумчивым выражением лица, в особенности рта. Наружность его свидетельствовала о том, что это человек острого, проницательного ума, но осмотрительный в своих решениях и в выражении своих мнений. Это был знаменитый рыцарь Эно, сын Коллара, или Никола де д'Элит, известный в истории и среди историков под именем Филиппа де Комина, в то время любимый советник герцога Карла Смелого и один из самых приближенных к нему людей. На вопрос Кревкера о том, каковы их новости, он ответил:
[Philip de Comines was described in the former editions of this work as a little man, fitted rather for counsel than action. This was a description made at a venture, to vary the military portraits with which the age and work abound. Sleidan the historian, upon the authority of Matthieu d'Arves, who knew Philip de Comines, and had served in his household, says he was a man of tall stature, and a noble presence. The learned Monsieur Petitot . . . intimates that Philip de Comines made a figure at the games of chivalry and pageants exhibited on the wedding of Charles of Burgundy with Margaret of England in 1468. . . . He is the first named, however, of a gallant band of assailants, knights and noblemen, to the number of twenty, who, with the Prince of Orange as their leader, encountered, in a general tourney, with a party of the same number under the profligate Adolf of Cleves, who acted as challenger, by the romantic title of Arbre d'or. The encounter, though with arms of courtesy, was very fierce, and separated by main force, not without difficulty. Philip de Comines has, therefore, a title to be accounted tam Martre quam Mercurio. . . S.]
[Филипп де Комин (1447 -- 1511) -- видный политический деятель, придворный Карла Смелого, позднее перешедший на сторону Людовика XI. После смерти Людовика написал "Мемуары", в которых очень живо и достоверно изобразил события своего времени. Скотт использовал "Мемуары" Комина при создании "Квентина Дорварда". (Подробнее о Комине см, в послесловии.]
[D'Hymbercourt, or Imbercourt, was put to death by the inhabitants of Ghent, with the Chancellor of Burgundy, in the year 1477. Mary of Burgundy, daughter of Charles the Bold, appeared in mourning in the marketplace, and with tears besought the life of her servants from her insurgent subjects, but in vain. S.]
[Д'Эмберкур, или Имберкур, был казнен жителями Гента вместе с канцлером Бургундии в 1477 году. Мария Бургундская, дочь Карла Смелого, появилась в трауре на рыночной площади и со слезами умоляла своих мятежных подданных пощадить жизнь ее верных слуг. Но мольбы ее были напрасны. (Примеч. автора.]
"They were," he said, "like the colours of the rainbow, various in hue, as they might be viewed from different points, and placed against the black cloud or the fair sky. -- Such a rainbow was never seen in France or Flanders, since that of Noah's ark."
-- Лучше всего было бы сравнить их с радугой, ибо они, как радуга, меняют цвета и оттенки, смотря по тому, ясно или облачно небо: все зависит от того, с какой точки зрения на них взглянуть. Такой радуги ни Франция, ни Фландрия не видели со времен ноева ковчега.
"My tidings," replied Crevecoeur, "are altogether like the comet, gloomy, wild, and terrible in themselves, yet to be accounted the forerunners of still greater and more dreadful evils which are to ensue."
-- А мои вести, -- сказал Кревкер, -- больше похожи на мрачную комету: они ужасны сами по себе, но предвещают в будущем еще более ужасные и грозные события.
"We must open our bales," said Comines to his companion, "or our market will be forestalled by some newcomers, for ours are public news. -- In one word, Crevecoeur -- listen and wonder -- King Louis is at Peronne."
-- Придется нам, видно, распаковать наш товар, -- обратился де Комин к своему товарищу, -- не то кто-нибудь перебьет у нас покупателя, потому что ведь, в сущности, наши новости здесь всем известны... Слушайте же, Кревкер, слушайте и удивляйтесь: король Людовик в Перонне!
"What!" said the Count in astonishment, "has the Duke retreated without a battle? and do you remain here in your dress of peace, after the town is besieged by the French? -- for I cannot suppose it taken."
-- Как! -- в изумлении воскликнул Кревкер. -- Разве герцог сдался без боя? И каким образом разгуливаете вы здесь, господа, сняв доспехи, если город осажден французами?.. Потому что я не могу поверить, чтоб он был взят...
"No, surely," said D'Hymbercourt, "the banners of Burgundy have not gone back a foot, and still King Louis is here."
-- Нет! Разумеется, нет! -- сказал д'Эмберкур. -- Бургундские знамена не отступили ни на шаг; и тем не менее король Людовик здесь.
"Then Edward of England must have come over the seas with his bowmen," said Crevecoeur, "and, like his ancestors, gained a second field of Poictiers?"
-- Так неужели Эдуард Английский со своими стрелками переплыл море и, подобно своим предкам, одержал новую победу при Пуатье? -- воскликнул Кревкер.
нет соответствия
[Битва при Пуатье произошла в 1356 году. Английские лучники и рыцари наголову разбили войско французского короля Иоанна II (1350 -- 1364). Наряду с битвами при Креси в 1346 году и Азенкуре в 1415 году это было одно из самых тяжелых поражений французских феодалов в Столетней войне.]
"Not so," said Comines. "Not a French banner has been borne down, not a sail spread from England -- where Edward is too much amused among the wives of the citizens of London to think of playing the Black Prince. Hear the extraordinary truth. You know, when you left us, that the conference between the commissioners on the parts of France and Burgundy was broken up, without apparent chance of reconciliation."
-- Нет, опять-таки нет, -- ответил Комин. -- Ни одно французское знамя не было взято, ни одно судно не выходило из Англии, а Эдуарду так нравится волочиться за женами своих лондонских граждан, что он и не думает разыгрывать Черного принца [Черный принц -- Эдуард, принц Уэльский, командовал англичанами в битве при Пуатье.]. Но, так и быть, слушайте, что у нас происходит. Вы знаете, что, когда вы уезжали, переговоры между французскими и бургундскими уполномоченными были прерваны без малейшей надежды на соглашение.
"True, and we dreamt of nothing but war."
-- Знаю, и все мы тогда бредили войной.
"What has followed has been indeed so like a dream," said Comines, "that I almost expect to awake, and find it so. Only one day since, the Duke had in council protested so furiously against farther delay that it was resolved to send a defiance to the King, and march forward instantly into France. Toison d'Or, commissioned for the purpose, had put on his official dress, and had his foot in the stirrup to mount his horse, when lo! the French herald Montjoie rode into our camp.
-- То, что потом последовало, так похоже на сон, -- продолжал Комин, -- что, право, мне все кажется, будто я вот-вот проснусь и увижу, что грезил. Не дальше как вчера в совете герцог с таким бешенством восставал против дальнейшего промедления, что было решено объявить королю войну и немедленно отдать войскам приказ о выступлении. Бургундский герольд, рыцарь Золотого Руна, который должен был отвезти вызов, уже облачился в свой официальный костюм и готовился сесть на коня, как вдруг -- что же мы видим! -- к нам в лагерь въезжает французский герольд Монжуа.
"We thought of nothing else than that Louis had been beforehand with our defiance, and began to consider how much the Duke would resent the advice which had prevented him from being the first to declare war. But a council being speedily assembled, what was our wonder when the herald informed us, that Louis, King of France, was scarce an hour's riding behind, intending to visit Charles, Duke of Burgundy, with a small retinue, in order that their differences might be settled at a personal interview!"
Мы все, конечно, подумали, что Людовик успел нас опередить и, со своей стороны, шлет вызов Бургундии, и стали обсуждать между собой, как разгневается герцог на тех, кто своими уговорами помешал ему объявить войну первому. Но тут же был созван совет, и каково было наше удивление, когда герольд объявил, что французский король Людовик сейчас находится не далее как на расстоянии часа пути от Перонны и едет с небольшой свитой к герцогу Карлу, чтобы в личном свидании уладить возникшие между ними недоразумения.
"You surprise me, Messires," said Crevecoeur, "yet you surprise me less than you might have expected, for, when I was last at Plessis les Tours, the all trusted Cardinal Balue, offended with his master, and Burgundian at heart, did hint to me that he could so work upon Louis's peculiar foibles as to lead him to place himself in such a position with regard to Burgundy that the Duke might have the terms of peace of his own making. But I never suspected that so old a fox as Louis could have been induced to come into the trap of his own accord. What said the Burgundian counsellors?"
-- Все это, бесспорно, удивительно, господа, -- сказал Кревкер, -- но не так удивляет меня, как вы, может быть, думали, ибо во время моей последней поездки в Плесси-ле-Тур всеведущий и всемогущий кардинал де Балю, оскорбленный своим государем, почти перешел на нашу сторону и намекнул мне, что постарается воспользоваться некоторыми известными ему слабостями Людовика и поставить его в такое положение перед Бургундией, что герцог получит полную возможность предписывать королю те или другие условия мира. Но я никак не думал, что эта старая лиса Людовик добровольно полезет в такую ловушку. Что же решили на совете?
"As you may guess," answered D'Hymbercourt, "talked much of faith to be observed, and little of advantage to be obtained by such a visit, while it was manifest they thought almost entirely of the last, and were only anxious to find some way to reconcile it with the necessary preservation of appearances."
-- На совете, как вы, наверно, и сами догадываетесь, -- ответил д'Эмберкур, -- очень много говорилось о чести, об оправдании доверия короля и ни слова о тех выгодах, которые можно было бы извлечь, из этого посещения, хотя, само собой разумеется, все думали именно о выгодах и ухищрялись только, как бы примирить их с соблюдением внешних приличий.
"And what said the Duke?" continued the Count of Crevecoeur.
-- Ну, а что же герцог? -- спросил Кревкер.
"Spoke brief and bold as usual," replied Comines. "'Which of you was it,' he asked, 'who witnessed the meeting of my cousin Louis and me after the battle of Montl'hery, when I was so thoughtless as to accompany him back within the intrenchments of Paris with half a score of attendants, and so put my person at the King's mercy?' I replied, that most of us had been present, and none could ever forget the alarm which it had been his pleasure to give us. 'Well,' said the Duke, 'you blamed me for my folly, and I confessed to you that I had acted like a giddy pated boy, and I am aware, too, that my father of happy memory being then alive, my kinsman, Louis, would have had less advantage by seizing on my person than I might now have by securing his. But, nevertheless, if my royal kinsman comes hither on the present occasion, in the same singleness of heart under which I then acted, he shall be royally welcome. -- If it is meant by this appearance of confidence to circumvent and to blind me, till he execute some of his politic schemes, by Saint George of Burgundy, let him to look to it!' And so, having turned up his mustaches and stamped on the ground, he ordered us all to get on our horses, and receive so extraordinary a guest."
-- Герцог, как всегда, говорил кратко, но смело, -- ответил де Комин. -- "Кто из вас, -- спросил он, -- был свидетелем моего свидания с нашим любезным кузеном Людовиком после битвы при Монлери, когда я был так безрассуден, что с самой маленькой свитой, человек в десять, последовал с ним за парижские укрепления и, таким образом, отдал себя в полную его власть?" Я ответил, что мы почти все при этом присутствовали и что вряд ли кто из нас когда-либо забудет волнение и тревогу, которые он заставил нас тогда пережить. "Ну да, -- продолжал герцог, -- вы осуждали меня за мое безрассудство, да я и сам потом сознался, что поступил как ветреный мальчишка. А ведь в то время был еще жив мой покойный отец, и, значит, Людовику не было так выгодно захватить меня в плен, как теперь мне завладеть им. Но тем не менее, если мой царственный родич едет к нам с честными и благими намерениями, если он действует сейчас с той же искренностью, с какой действовал некогда я, мы примем его как нашего государя... Если же с его стороны это новый обман, если этим показным доверием он думает отвести мне глаза для выполнения какого-нибудь из своих тайных замыслов, клянусь святым Георгием Бургундским, горе ему!" И, топнув ногой, он закрутил усы и приказал нам садиться на коней и ехать навстречу нежданному гостю.
[After the battle of Montl'hery, in 1465, Charles . . . had an interview with Louis under the walls of Paris, each at the head of a small party. The two Princes dismounted, and walked together so deeply engaged in discussing the business of their meeting, that Charles forgot the peculiarity of his situation; and when Louis turned back towards the town of Paris, from which he came, the Count of Charalois kept him company so far as to pass the line of outworks with which Paris was surrounded, and enter a field work which communicated with the town by a trench. . . . His escort and his principal followers rode forward from where he had left them. . . . To their great joy the Count returned uninjured, accompanied with a guard belonging to Louis. The Burgundians taxed him with rashness in no measured terms. "Say no more of it," said Charles; "I acknowledge the extent of my folly, but I was not aware what I was doing till I entered the redoubt." Memoires de Philippe de Comines. -- S.]
нет соответствия
"And you met the King accordingly?" replied the Count of Crevecoeur. "Miracles have not ceased -- How was he accompanied?"
-- Итак, вы встретили короля? -- спросил граф де Кревкер. -- Как видно, на свете еще не перевелись чудеса! Кто же его сопровождал? И действительно ли его свита была так мала?
"As slightly as might be," answered D'Hymbercourt, "only a score or two of the Scottish Guard, and a few knights and gentlemen of his household among whom his astrologer, Galeotti, made the gayest figure."
-- Меньше, чем можно себе представить, -- ответил д'Эмберкур, -- всего каких-нибудь десятка три шотландских стрелков да несколько рыцарей и придворных, из которых самым блестящим был его астролог Галеотти.
"That fellow," said Crevecoeur, "holds some dependence on the Cardinal Balue -- I should not be surprised that he has had his share in determining the King to this step of doubtful policy. Any nobility of higher rank?"
-- Это, кажется, один из приспешников кардинала Балю, -- заметил Кревкер, -- и меня не удивит, если и он, в свою очередь, приложил руку, чтобы толкнуть короля на этот сомнительный политический шаг. А есть при нем кто-нибудь из высшей знати?
"There are Monsieur of Orleans, and Dunois," replied Comines.
-- Герцог Орлеанский и Дюнуа, -- ответил де Комин.
"I will have a rouse with Dunois," said Crevecoeur, "wag the world as it will. But we heard that both he and the Duke had fallen into disgrace, and were in prison."
-- Что бы там ни было, а уж с Дюнуа мы попируем вместе, -- сказал де Кревкер. -- Но ведь носились слухи, что они с герцогом впали в немилость и заключены в тюрьму.
"They were both under arrest in the Castle of Loches, that delightful place of retirement for the French nobility," said D'Hymbercourt, "but Louis has released them, in order to bring them with him -- perhaps because he cared not to leave Orleans behind. For his other attendants, faith, I think his gossip, the Hangman Marshal, with two or three of his retinue, and Oliver, his barber, may be the most considerable -- and the whole bevy so poorly arrayed, that, by my honour, the King resembles most an old usurer, going to collect desperate debts, attended by a body of catchpolls."
-- Да, они оба сидели под арестом в замке Лош, этом восхитительном месте уединения для французского дворянства, -- сказал д'Эмберкур, -- но Людовик освободил их, чтобы взять с собой, быть может боясь выпустить Орлеанского из-под своего надзора. Из прочей же свиты самыми замечательными можно считать кума Тристана Вешателя с несколькими его подручными да брадобрея Оливье -- пожалуй, самого опасного из всех... И все это сборище было так бедно одето, что, клянусь честью, короля можно было принять за старого ростовщика, разъезжающего в сопровождении полицейского отряда, чтобы собирать долги со своих должников.
"And where is he lodged?" said Crevecoeur.
-- Где же ему отвели помещение? -- спросил Кревкер.
"Nay, that," replied the Comines, "is the most marvellous of all. Our Duke offered to let the King's Archer Guard have a gate of the town, and a bridge of boats over the Somme, and to have assigned to Louis himself the adjoining house, belonging to a wealthy burgess, Giles Orthen, but, in going thither, the King espied the banners of De Lau and Pencil de Riviere, whom he had banished from France, and scared, as it would seem, with the thought of lodging so near refugees and malcontents of his own making, he craved to be quartered in the castle of Peronne, and there he hath his abode accordingly."
-- Вот это-то самое удивительное из всего, -- ответил де Комин. -- Наш герцог предложил стрелкам королевской гвардии занять посты у одних из городских ворот и у плавучего моста через Сомму, а королю приказал отвести поблизости дом одного из богатых горожан, Жиля Ортена; но по пути король заметил знамена де Ло и Пенсиль де Ривьера, изгнанных им из Франции, и, вероятно опасаясь столь близкого соседства со своими старыми врагами, попросил, чтобы его поместили в герцогском замке, где он теперь и живет.
"Why, God ha' mercy!" exclaimed Crevecoeur, "this is not only not being content with venturing into the lion's den, but thrusting his head into his very jaws. -- Nothing less than the very bottom of the rat trap would serve the crafty old politician!"
-- Господи милостивый! -- воскликнул Кревкер. -- Мало ему, что он вошел в львиное логовище, -- он еще кладет голову прямо в пасть льву... Этому хитрому старому политику непременно нужно залезть на самое дно крысоловки!
"Nay," said Comines, "D'Hymbercourt hath not told you the speech of Le Glorieux [the jester of Charles of Burgundy of whom more hereafter. S.] -- which, in my mind, was the shrewdest opinion that was given."
-- Постойте! -- сказал де Комин. -- Вы, кажется, еще не слышали... Д'Эмберкур вам не передавал остроты ле Глорье? [Шут Карла Бургундского, о котором будет еще упоминаться в нашем рассказе. (Примеч. автора.]) По-моему, это самое остроумное из всего, что только было сказано по этому поводу.
"And what said his most illustrious wisdom?" asked the Count.
-- Что же изволила изречь его высокая мудрость? -- спросил граф.
"As the Duke," replied Comines, "was hastily ordering some vessels and ornaments of plate and the like, to be prepared as presents for the King and his retinue, by way of welcome on his arrival:
-- Когда герцог поспешно отдавал приказание отобрать кое-какое серебро для подарков королю и его свите, чтобы преподнести им в виде приветствия, -- ответил де Комин, -- ле Глорье сказал ему:
"'Trouble not thy small brain about it, my friend Charles,' said Le Glorieux, 'I will give thy cousin Louis a nobler and a fitter gift than thou canst, and that is my cap and bells, and my bauble to boot, for, by the mass, he is a greater fool than I am, for putting himself in thy power.'
"Друг Карл, не ломай ты понапрасну свою бедную голову; предоставь мне поднести подарок твоему кузену Людовику, и могу тебя уверить -- он будет для него как нельзя более кстати. Я подарю ему мой дурацкий колпак с колокольчиками и мою погремушку в придачу, ибо, клянусь обедней, если он добровольно отдает себя в твои руки, значит, он еще глупее меня".
"'But if I give him no reason to repent it, sirrah, how thou?' said the Duke.
-- "А если я не подам ему повода в этом раскаяться, дурень, что ты тогда скажешь?" -- спросил герцог.
"'Then, truly, Charles, thou shalt have cap and bauble thyself, as the greatest fool of the three of us.'
"Тогда, милый друг, придется уж тебе взять мой дурацкий колпак и погремушку, потому что ты будешь самым большим дураком из нас троих".
"I promise you this knavish quip touched the Duke closely -- I saw him change colour and bite his lip. And now, our news are told, noble Crevecoeur, and what think you they resemble?"
И посмотрели бы вы, граф, как больно задела нашего герцога эта едкая шутка! Я видел, как он изменился в лице и закусил губу... Ну, вот вам и все наши новости, благородный Кревкер. Что же вы о них скажете?
"A mine full charged with gunpowder," answered Crevecoeur, "to which, I fear, it is my fate to bring the kindled linstock. Your news and mine are like flax and fire, which cannot meet without bursting into flame, or like certain chemical substances which cannot be mingled without an explosion. Friends -- gentlemen -- ride close by my rein, and when I tell you what has chanced in the bishopric of Liege, I think you will be of opinion that King Louis might as safely have undertaken a pilgrimage to the infernal regions as this ill timed visit to Peronne."
-- Скажу, что они похожи на пороховую мину, -- ответил граф, -- к которой, боюсь, мне суждено поднести зажженный фитиль. Ваши и мои новости -- это порох и искра, рождающие пламя, или известные химические вещества, которые не могут соединиться без взрыва... Ну, друзья мои, подъезжайте поближе ко мне; когда я вам расскажу, что произошло в Льежском епископстве, вы, наверно, согласитесь со мной, что король Людовик поступил бы гораздо благоразумней, предприняв путешествие прямо в ад вместо этого несвоевременного визита в Перонну.
The two nobles drew up close on either hand of the Count, and listened, with half suppressed exclamations, and gestures of the deepest wonder and interest, to his account of the transactions at Liege and Schonwaldt. Quentin was then called forward, and examined and re-examined on the particulars of the Bishop's death, until at length he refused to answer any farther interrogatories, not knowing wherefore they were asked, or what use might be made of his replies.
Оба вельможи подъехали к Кревкеру и с глубоким интересом выслушали его рассказ о льежских и шонвальдских событиях, не в силах сдержать восклицаний удивления и ужаса. Затем они подозвали к себе Квентина и засыпали его градом вопросов о подробностях смерти епископа, так что молодой человек наконец отказался им отвечать, не зная, к чему клонится этот допрос и какие выводы они могут сделать из его ответов.
They now reached the rich and level banks of the Somme, and the ancient walls of the little town of Peronne la Pucelle, and the deep green meadows adjoining, now whitened with the numerous tents of the Duke of Burgundy's army, amounting to about fifteen thousand men.
Вскоре вся компания подъехала к покрытому богатой растительностью низменному берегу Соммы. Перед путешественниками поднимались старинные крепкие стены маленького городка -- Перонны Девственницы, а кругом расстилались зеленые луга, на которых белели палатки бургундского войска, доходившего до пятнадцати тысяч человек.
Титульный лист |
Предыдущая |
Следующая
| english | Русский |
|
No human quality is so well wove
In warp and woof, but there 's some flaw in it: I've known a brave man fly a shepherd's cur, A wise man so demean him, drivelling idiocy Had wellnigh been ashamed on't. For your crafty, Your worldly wise man, he, above the rest, Weaves his own snares so fine, he 's often caught in them. OLD PLAY |
Все наши свойства сотканы непрочно --
Изъян в материи всегда найдется: Подчас храбрец пугается собаки И мудрый так себя ведет, что стыдно И слабоумному глядеть на это, А ловкачи так часто попадают В расставленные ими же ловушки.Старинная пьеса |
| Quentin, during the earlier part of the night journey, had to combat with that bitter heartache which is felt when youth parts, and probably forever, with her he loves. As, pressed by the urgency of the moment, and the impatience of Crevecoeur, they hasted on through the rich lowlands of Hainault, under the benign guidance of a rich and lustrous harvest moon, she shed her yellow influence over rich and deep pastures, woodland, and cornfields, from which the husbandmen were using her light to withdraw the grain, such was the industry of the Flemings, even at that period, she shone on broad, level, and fructifying rivers, where glided the white sail in the service of commerce, uninterrupted by rock and torrent, beside lively quiet villages, whose external decency and cleanliness expressed the ease and comfort of the inhabitants, -- she gleamed upon the feudal castle of many a Baron and Knight, with its deep moat, battlemented court, and high belfry -- for the chivalry of Hainault was renowned among the nobles of Europe -- and her light displayed at a distance, in its broad beam, the gigantic towers of more than one lofty minster. | Квентину в начале его ночного путешествия пришлось вынести тяжелую борьбу с тем горьким чувством сердечной боли, которое испытывает всякий юноша, расставаясь, быть может, навеки с любимой девушкой. Маленькая кавалькада, подгоняемая нетерпеливым Кревкером, спешившим добраться до Перонны, неслась по роскошной равнине Эно. Яркий свет осенней луны озарял тучные зеленые пастбища, леса и поля, с которых крестьяне, пользуясь лунной ночью, спешили свезти жатву (так трудолюбивы были фламандцы уже в те времена); он серебрил широкие, тихие, полноводные реки, по которым, не встречая на своем пути ни подводных камней, ни водоворотов, легко скользили белые паруса торговых судов мимо больших мирных селений, свидетельствовавших своим веселым, опрятным видом о благосостоянии их жителей; он освещал высокие мрачные башни феодальных замков знатных баронов и рыцарей, окруженных глубокими рвами и зубчатыми стенами (ибо в ту эпоху рыцари Эно выделялись своим богатством среди европейской знати), и сиял вдали на золотых куполах колоколен многочисленных монастырей. |
| Yet all this fair variety, however, differing from the waste and wilderness of his own land, interrupted not the course of Quentin's regrets and sorrows. He had left his heart behind him when he departed from Charleroi, and the only reflection which the farther journey inspired was that every step was carrying him farther from Isabelle. His imagination was taxed to recall every word she had spoken, every look she had directed towards him, and, as happens frequently in such cases, the impression made upon his imagination by the recollection of these particulars, was even stronger than the realities themselves had excited. | Но все это богатство природы, эта картина мира и довольства, так резко отличавшаяся от диких, пустынных гор родины Квентина, не могла отвлечь его от печальных дум. Сердце его осталось в Шарлеруа, и теперь его занимала только мысль о том, что с каждым шагом он удаляется от Изабеллы. Он старался припомнить каждое ее слово, каждый взгляд, и, как это часто бывает в таких случаях, воспоминания производили на него гораздо более сильное впечатление, чем сама действительность. |
| At length, after the cold hour of midnight was past, in spite alike of love and of sorrow, the extreme fatigue which Quentin had undergone the two preceding days began to have an effect on him, which his habits of exercise of every kind, and his singular alertness and activity of character, as well as the painful nature of the reflections which occupied his thoughts, had hitherto prevented his experiencing. The ideas of his mind began to be so little corrected by the exertions of his senses, worn out and deadened as the latter now were by extremity of fatigue, that the visions which the former drew superseded or perverted the information conveyed by the blunted organs of seeing and hearing, and Durward was only sensible that he was awake, by the exertions which, sensible of the peril of his situation, he occasionally made to resist falling into a deep and dead sleep. Every now and then, strong consciousness of the risk of falling from or with his horse roused him to exertion and animation, but ere long his eyes again were dimmed by confused shades of all sorts of mingled colours, the moonlight landscape swam before them, and he was so much overcome with fatigue, that the Count of Crevecoeur, observing his condition, was at length compelled to order two of his attendants, one to each rein of Durward's bridle, in order to prevent the risk of his falling from his horse. | Наконец, когда миновал холодный час полуночи, страшная усталость после двух суток, проведенных почти без сна, стала одолевать Квентина, несмотря на всю его любовь и горе, несмотря на привычку ко всяким физическим упражнениям и на его природную живость и выносливость. Мысли его становились все менее четкими и переплетались в голове с какими-то смутными представлениями и образами; все чувства словно замерли. Дорвард потому только не впадал в забытье, что, сознавая опасность, которая грозила ему, если бы он заснул, сидя на лошади, делал отчаянные усилия, чтобы не уснуть мертвым сном. Эта боязнь упасть с лошади или свалиться куда-нибудь вместе с нею подбодряла его на мгновение, но в следующую минуту прелестный, залитый лунным светом пейзаж уже опять исчезал из его отуманенных глаз и он снова почти валился с седла. Наконец граф Кревкер заметил состояние молодого человека и приказал двоим из своих людей ехать по обе его стороны, чтобы не дать ему упасть. |
| When at length they reached the town of Landrecy, the Count, in compassion to the youth, who had now been in a great measure without sleep for three nights, allowed himself and his retinue a halt of four hours, for rest and refreshment. | А когда они добрались до маленького городка Ландреси, граф, из сострадания к юноше, не спавшему уже третью ночь, отдал приказание сделать небольшой привал, часа на четыре. |
| Deep and sound were Quentin's slumbers, until they were broken by the sound of the Count's trumpet, and the cry of his Fouriers [subordinate officers who secure quarters for the army while manoeuvring] and harbingers, | Дорвард спал глубоким сном, когда его разбудили звуки трубы Кревкера и крики его гонцов: |
| "Debout! debout! Ha! Messires, en route, en route! [arise, let us set out!]" | -- Debout! Debout! На! Messires, en route, en route [Подъем! Подъем!.. Эй, господа, в дорогу, в дорогу! (франц.])! |
| Yet, unwelcomely early as the tones came, they awaked him a different being in strength and spirits from what he had fallen asleep. Confidence in himself and his fortunes returned with his reviving spirits, and with the rising sun. He thought of his love no longer as a desperate and fantastic dream, but as a high and invigorating principle, to be cherished in his bosom, although he might never purpose to himself, under all the difficulties by which he was beset, to bring it to any prosperous issue. | Хоть и не впору раздавались эти звуки для Квентина, проспавшего всего четыре часа, он все-таки проснулся совсем другим человеком. Снова чувствовал он себя сильным и бодрым, и вместе с восходом солнца к нему вернулась его вера в самого себя и в свою счастливую судьбу. Теперь он уже не думал о своей любви как о несбыточной мечте, но видел в ней источник живой силы, которая будет всегда поддерживать его, даже если препятствия окажутся так велики, что он не сможет преодолеть их и добиться успеха. |
| "The pilot," he reflected, "steers his bark by the polar star, although he never expects to become possessor of it, and the thoughts of Isabelle of Croye shall make me a worthy man at arms, though I may never see her more. When she hears that a Scottish soldier named Quentin Durward distinguished himself in a well fought field, or left his body on the breach of a disputed fortress, she will remember the companion of her journey, as one who did all in his power to avert the snares and misfortunes which beset it, and perhaps will honour his memory with a tear, his coffin with a garland." | "Направляет же кормчий свой путь по Полярной звезде, -- думал он, -- хотя и не надеется когда-либо достигнуть ее; так и мне мысль об Изабелле де Круа поможет сделаться славным воином, хотя, возможно, я больше никогда ее не увижу. Когда она услышит, что солдат-шотландец, по имени Квентин Дорвард, отличился на поле брани или пал при защите какой-нибудь крепости, она, быть может, вспомнит своего товарища по путешествию, вспомнит, как он сделал все, что было в его силах, чтоб отвратить грозившие ей беды, и почтит его память слезой, а могилу -- венком". |
| In this manly mood of bearing his misfortune, Quentin felt himself more able to receive and reply to the jests of the Count of Crevecoeur, who passed several on his alleged effeminacy and incapacity of undergoing fatigue. The young Scot accommodated himself so good humouredly to the Count's raillery, and replied at once so happily and so respectfully, that the change of his tone and manner made obviously a more favourable impression on the Count than he had entertained from his prisoner's conduct during the preceding evening, when, rendered irritable by the feelings of his situation, he was alternately moodily silent or fiercely argumentative. | Почувствовав себя опять бодрым и мужественным, Квентин стал гораздо спокойнее относиться к шуткам графа де Кревкера, который посмеивался над его изнеженностью и неумением бороться с усталостью. Теперь молодой шотландец так добродушно выслушивал все эти насмешки и так находчиво, но в то же время почтительно отвечал на них, что граф, очевидно, переменил мнение о пленнике, который вчера, подавленный создавшимся положением, был или молчалив, или слишком дерзок. |
| The veteran soldier began at length to take notice of his young companion as a pretty fellow, of whom something might be made, and more than hinted to him that would he but resign his situation in the Archer Guard of France, he would undertake to have him enrolled in the household of the Duke of Burgundy in an honourable condition, and would himself take care of his advancement. And although Quentin, with suitable expressions of gratitude, declined this favour at present, until he should find out how far he had to complain of his original patron, King Louis, he, nevertheless, continued to remain on good terms with the Count of Crevecoeur, and, while his enthusiastic mode of thinking, and his foreign and idiomatical manner of expressing himself, often excited a smile on the grave cheek of the Count, that smile had lost all that it had of sarcastic and bitter, and did not exceed the limits of good humour and good manners. | В конце концов старый воин начал думать, что его юный спутник -- славный малый, из которого может выйти толк, и даже намекнул ему, что если бы он оставил свою службу у французского короля, то он, Кревкер, постарался бы доставить ему почетное место при дворе герцога Бургундского и сам позаботился бы о его повышении. И, хотя Квентин, поблагодарив графа в подобающих выражениях, отказался от его любезного предложения, так как не знал еще достоверно, был ли он обманут своим первым покровителем, королем Людовиком, его отказ нимало не испортил добрых отношений между Квентином и графом. Восторженный образ мыслей молодого шотландца, его иностранный выговор и своеобразный способ выражаться часто вызывали улыбку на серьезном лице графа; но теперь это была веселая, добродушная улыбка, без всякой примеси вчерашнего злого сарказма. |
| Thus travelling on with much more harmony than on the preceding day, the little party came at last within two miles of the famous and strong town of Peronne, near which the Duke of Burgundy's army lay encamped, ready, as was supposed, to invade France, and, in opposition to which, Louis XI had himself assembled a strong force near Saint Maxence, for the purpose of bringing to reason his over powerful vassal. | Таким образом, маленький отряд продолжал свой путь в гораздо большем согласии, чем накануне, и наконец остановился в двух милях от знаменитой крепости Перонны, под стенами которой стояло лагерем войско герцога Бургундского, готовое, как говорили, двинуться во Францию. Людовик XI, со своей стороны, собрал большие силы под Сен-Максеном с целью вразумить своего слишком могущественного вассала. |
| Perrone, situated upon a deep river, in a flat country, and surrounded by strong bulwarks and profound moats, was accounted in ancient as in modern times, one of the strongest fortresses in France. [Indeed, though lying on an exposed and warlike frontier, it was never taken by an enemy, but preserved the proud name of Peronne la Pucelle, until the Duke of Wellington, a great destroyer of that sort of reputation, took the place in the memorable advance upon Paris in 1815. S.] The Count of Crevecoeur, his retinue, and his prisoner, were approaching the fortress about the third hour after noon, when riding through the pleasant glades of a large forest, which then covered the approach to the town on the east side, they were met by two men of rank, as appeared from the number of their attendants, dressed in the habits worn in time of peace, and who, to judge from the falcons which they carried on their wrists, and the number of spaniels and greyhounds led by their followers, were engaged in the amusement of hawking. But on perceiving Crevecoeur, with whose appearance and liveries they were sufficiently intimate, they quitted the search which they were making for a heron along the banks of a long canal, and came galloping towards him. | Перонна, расположенная на берегу полноводной реки, посреди широкой равнины, была окружена высокими, крепкими валами, глубокими рвами и считалась в те времена, как и в позднейшие, одной из самых сильных крепостей Франции. Граф де Кревкер со своей свитой и пленником приблизился к крепости около трех часов пополудни: выехав на небольшую прогалину густого леса, тянувшегося к востоку от города и подходившего почти к самым его стенам, они встретили двух знатных вельмож (судя по сопровождавшей их многочисленной свите), одетых в платье, которое в ту эпоху принято было носить в мирное время. У каждого на руке сидело по соколу, а позади бежала большая свора охотничьих и борзых собак; было очевидно, что эти господа забавлялись соколиной охотой. Но, завидев издали Кревкера, которого, вероятно, узнали по одежде и вооружению его отряда, они оставили свое занятие -- преследование цапли по берегу длинного канала -- и поскакали к нему. |
| "News, news, Count of Crevecoeur," they cried both together, "will you give news, or take news? or will you barter fairly?" | -- Новости, новости, граф Кревкер! -- кричали оба в один голос. -- Выкладывайте ваши новости! Или, может быть, сначала желаете выслушать наши? А не то давайте меняться, хотите? |
| "I would barter fairly, Messires," said Crevecoeur, after saluting them courteously, "did I conceive you had any news of importance sufficient to make an equivalent for mine." | -- Я охотно устроил бы мену, господа, -- ответил Кревкер, приветствуя их учтивым поклоном, -- если бы заранее не был уверен, что для меня она будет невыгодна. |
| The two sportsmen smiled on each other, and the elder of the two, a fine baronial figure, with a dark countenance, marked with that sort of sadness which some physiognomists ascribe to a melancholy temperament, and some, as the Italian statuary augured of the visage of Charles I, consider as predicting an unhappy death, turning to his companion, said, | Охотники с улыбкой переглянулись, и старший из них, красивый смуглый человек с лицом настоящего средневекового барона, отмеченным тем грустным выражением, которое некоторые физиономисты приписывают меланхолическому характеру, а другие (как, например, итальянский ваятель, предсказавший участь Карла I по его лицу) считают предзнаменованием насильственной смерти, сказал, обращаясь к товарищу: |
| "Crevecoeur has been in Brabant, the country of commerce, and he has learned all its artifices -- he will be too hard for us if we drive a bargain." | -- Кревкер был в Брабанте -- торговой стране; он изучил все тонкие коммерческие уловки; мы останемся внакладе, если вступим с ним в сделку. |
| "Messires," said Crevecoeur, "the Duke ought in justice to have the first of my wares, as the Seigneur takes his toll before open market begins. But tell me, are your news of a sad or a pleasant complexion?" | -- Господа, -- ответил Кревкер, -- по праву государя, взимающего пошлину до открытия торга, герцог должен первым получить мой товар... Но не поделитесь ли вы со мной новостями? Какие они -- грустные или веселые? |
| The person whom he particularly addressed was a lively looking man, with an eye of great vivacity, which was corrected by an expression of reflection and gravity about the mouth and upper lip -- the whole physiognomy marking a man who saw and judged rapidly, but was sage and slow in forming resolutions or in expressing opinions. This was the famous Knight of Hainault, son of Collara, or Nicolas de l'Elite, known in history, and amongst historians, by the venerable name of Philip de Comines, at this time close to the person of Duke Charles the Bold, and one of his most esteemed counsellors. He answered Crevecoeur's question concerning the complexion of the news of which he and his companion, the Baron D'Hymbercourt, were the depositaries. | Тот, к кому обратился Кревкер, был человек небольшого роста, с быстрым взглядом, живость которого смягчалась серьезным и вдумчивым выражением лица, в особенности рта. Наружность его свидетельствовала о том, что это человек острого, проницательного ума, но осмотрительный в своих решениях и в выражении своих мнений. Это был знаменитый рыцарь Эно, сын Коллара, или Никола де д'Элит, известный в истории и среди историков под именем Филиппа де Комина, в то время любимый советник герцога Карла Смелого и один из самых приближенных к нему людей. На вопрос Кревкера о том, каковы их новости, он ответил: |
| [Philip de Comines was described in the former editions of this work as a little man, fitted rather for counsel than action. This was a description made at a venture, to vary the military portraits with which the age and work abound. Sleidan the historian, upon the authority of Matthieu d'Arves, who knew Philip de Comines, and had served in his household, says he was a man of tall stature, and a noble presence. The learned Monsieur Petitot . . . intimates that Philip de Comines made a figure at the games of chivalry and pageants exhibited on the wedding of Charles of Burgundy with Margaret of England in 1468. . . . He is the first named, however, of a gallant band of assailants, knights and noblemen, to the number of twenty, who, with the Prince of Orange as their leader, encountered, in a general tourney, with a party of the same number under the profligate Adolf of Cleves, who acted as challenger, by the romantic title of Arbre d'or. The encounter, though with arms of courtesy, was very fierce, and separated by main force, not without difficulty. Philip de Comines has, therefore, a title to be accounted tam Martre quam Mercurio. . . S.] | [Филипп де Комин (1447 -- 1511) -- видный политический деятель, придворный Карла Смелого, позднее перешедший на сторону Людовика XI. После смерти Людовика написал "Мемуары", в которых очень живо и достоверно изобразил события своего времени. Скотт использовал "Мемуары" Комина при создании "Квентина Дорварда". (Подробнее о Комине см, в послесловии.] |
| [D'Hymbercourt, or Imbercourt, was put to death by the inhabitants of Ghent, with the Chancellor of Burgundy, in the year 1477. Mary of Burgundy, daughter of Charles the Bold, appeared in mourning in the marketplace, and with tears besought the life of her servants from her insurgent subjects, but in vain. S.] | [Д'Эмберкур, или Имберкур, был казнен жителями Гента вместе с канцлером Бургундии в 1477 году. Мария Бургундская, дочь Карла Смелого, появилась в трауре на рыночной площади и со слезами умоляла своих мятежных подданных пощадить жизнь ее верных слуг. Но мольбы ее были напрасны. (Примеч. автора.] |
| "They were," he said, "like the colours of the rainbow, various in hue, as they might be viewed from different points, and placed against the black cloud or the fair sky. -- Such a rainbow was never seen in France or Flanders, since that of Noah's ark." | -- Лучше всего было бы сравнить их с радугой, ибо они, как радуга, меняют цвета и оттенки, смотря по тому, ясно или облачно небо: все зависит от того, с какой точки зрения на них взглянуть. Такой радуги ни Франция, ни Фландрия не видели со времен ноева ковчега. |
| "My tidings," replied Crevecoeur, "are altogether like the comet, gloomy, wild, and terrible in themselves, yet to be accounted the forerunners of still greater and more dreadful evils which are to ensue." | -- А мои вести, -- сказал Кревкер, -- больше похожи на мрачную комету: они ужасны сами по себе, но предвещают в будущем еще более ужасные и грозные события. |
| "We must open our bales," said Comines to his companion, "or our market will be forestalled by some newcomers, for ours are public news. -- In one word, Crevecoeur -- listen and wonder -- King Louis is at Peronne." | -- Придется нам, видно, распаковать наш товар, -- обратился де Комин к своему товарищу, -- не то кто-нибудь перебьет у нас покупателя, потому что ведь, в сущности, наши новости здесь всем известны... Слушайте же, Кревкер, слушайте и удивляйтесь: король Людовик в Перонне! |
| "What!" said the Count in astonishment, "has the Duke retreated without a battle? and do you remain here in your dress of peace, after the town is besieged by the French? -- for I cannot suppose it taken." | -- Как! -- в изумлении воскликнул Кревкер. -- Разве герцог сдался без боя? И каким образом разгуливаете вы здесь, господа, сняв доспехи, если город осажден французами?.. Потому что я не могу поверить, чтоб он был взят... |
| "No, surely," said D'Hymbercourt, "the banners of Burgundy have not gone back a foot, and still King Louis is here." | -- Нет! Разумеется, нет! -- сказал д'Эмберкур. -- Бургундские знамена не отступили ни на шаг; и тем не менее король Людовик здесь. |
| "Then Edward of England must have come over the seas with his bowmen," said Crevecoeur, "and, like his ancestors, gained a second field of Poictiers?" | -- Так неужели Эдуард Английский со своими стрелками переплыл море и, подобно своим предкам, одержал новую победу при Пуатье? -- воскликнул Кревкер. |
| нет соответствия | [Битва при Пуатье произошла в 1356 году. Английские лучники и рыцари наголову разбили войско французского короля Иоанна II (1350 -- 1364). Наряду с битвами при Креси в 1346 году и Азенкуре в 1415 году это было одно из самых тяжелых поражений французских феодалов в Столетней войне.] |
| "Not so," said Comines. "Not a French banner has been borne down, not a sail spread from England -- where Edward is too much amused among the wives of the citizens of London to think of playing the Black Prince. Hear the extraordinary truth. You know, when you left us, that the conference between the commissioners on the parts of France and Burgundy was broken up, without apparent chance of reconciliation." | -- Нет, опять-таки нет, -- ответил Комин. -- Ни одно французское знамя не было взято, ни одно судно не выходило из Англии, а Эдуарду так нравится волочиться за женами своих лондонских граждан, что он и не думает разыгрывать Черного принца [Черный принц -- Эдуард, принц Уэльский, командовал англичанами в битве при Пуатье.]. Но, так и быть, слушайте, что у нас происходит. Вы знаете, что, когда вы уезжали, переговоры между французскими и бургундскими уполномоченными были прерваны без малейшей надежды на соглашение. |
| "True, and we dreamt of nothing but war." | -- Знаю, и все мы тогда бредили войной. |
| "What has followed has been indeed so like a dream," said Comines, "that I almost expect to awake, and find it so. Only one day since, the Duke had in council protested so furiously against farther delay that it was resolved to send a defiance to the King, and march forward instantly into France. Toison d'Or, commissioned for the purpose, had put on his official dress, and had his foot in the stirrup to mount his horse, when lo! the French herald Montjoie rode into our camp. | -- То, что потом последовало, так похоже на сон, -- продолжал Комин, -- что, право, мне все кажется, будто я вот-вот проснусь и увижу, что грезил. Не дальше как вчера в совете герцог с таким бешенством восставал против дальнейшего промедления, что было решено объявить королю войну и немедленно отдать войскам приказ о выступлении. Бургундский герольд, рыцарь Золотого Руна, который должен был отвезти вызов, уже облачился в свой официальный костюм и готовился сесть на коня, как вдруг -- что же мы видим! -- к нам в лагерь въезжает французский герольд Монжуа. |
| "We thought of nothing else than that Louis had been beforehand with our defiance, and began to consider how much the Duke would resent the advice which had prevented him from being the first to declare war. But a council being speedily assembled, what was our wonder when the herald informed us, that Louis, King of France, was scarce an hour's riding behind, intending to visit Charles, Duke of Burgundy, with a small retinue, in order that their differences might be settled at a personal interview!" | Мы все, конечно, подумали, что Людовик успел нас опередить и, со своей стороны, шлет вызов Бургундии, и стали обсуждать между собой, как разгневается герцог на тех, кто своими уговорами помешал ему объявить войну первому. Но тут же был созван совет, и каково было наше удивление, когда герольд объявил, что французский король Людовик сейчас находится не далее как на расстоянии часа пути от Перонны и едет с небольшой свитой к герцогу Карлу, чтобы в личном свидании уладить возникшие между ними недоразумения. |
| "You surprise me, Messires," said Crevecoeur, "yet you surprise me less than you might have expected, for, when I was last at Plessis les Tours, the all trusted Cardinal Balue, offended with his master, and Burgundian at heart, did hint to me that he could so work upon Louis's peculiar foibles as to lead him to place himself in such a position with regard to Burgundy that the Duke might have the terms of peace of his own making. But I never suspected that so old a fox as Louis could have been induced to come into the trap of his own accord. What said the Burgundian counsellors?" | -- Все это, бесспорно, удивительно, господа, -- сказал Кревкер, -- но не так удивляет меня, как вы, может быть, думали, ибо во время моей последней поездки в Плесси-ле-Тур всеведущий и всемогущий кардинал де Балю, оскорбленный своим государем, почти перешел на нашу сторону и намекнул мне, что постарается воспользоваться некоторыми известными ему слабостями Людовика и поставить его в такое положение перед Бургундией, что герцог получит полную возможность предписывать королю те или другие условия мира. Но я никак не думал, что эта старая лиса Людовик добровольно полезет в такую ловушку. Что же решили на совете? |
| "As you may guess," answered D'Hymbercourt, "talked much of faith to be observed, and little of advantage to be obtained by such a visit, while it was manifest they thought almost entirely of the last, and were only anxious to find some way to reconcile it with the necessary preservation of appearances." | -- На совете, как вы, наверно, и сами догадываетесь, -- ответил д'Эмберкур, -- очень много говорилось о чести, об оправдании доверия короля и ни слова о тех выгодах, которые можно было бы извлечь, из этого посещения, хотя, само собой разумеется, все думали именно о выгодах и ухищрялись только, как бы примирить их с соблюдением внешних приличий. |
| "And what said the Duke?" continued the Count of Crevecoeur. | -- Ну, а что же герцог? -- спросил Кревкер. |
| "Spoke brief and bold as usual," replied Comines. "'Which of you was it,' he asked, 'who witnessed the meeting of my cousin Louis and me after the battle of Montl'hery, when I was so thoughtless as to accompany him back within the intrenchments of Paris with half a score of attendants, and so put my person at the King's mercy?' I replied, that most of us had been present, and none could ever forget the alarm which it had been his pleasure to give us. 'Well,' said the Duke, 'you blamed me for my folly, and I confessed to you that I had acted like a giddy pated boy, and I am aware, too, that my father of happy memory being then alive, my kinsman, Louis, would have had less advantage by seizing on my person than I might now have by securing his. But, nevertheless, if my royal kinsman comes hither on the present occasion, in the same singleness of heart under which I then acted, he shall be royally welcome. -- If it is meant by this appearance of confidence to circumvent and to blind me, till he execute some of his politic schemes, by Saint George of Burgundy, let him to look to it!' And so, having turned up his mustaches and stamped on the ground, he ordered us all to get on our horses, and receive so extraordinary a guest." | -- Герцог, как всегда, говорил кратко, но смело, -- ответил де Комин. -- "Кто из вас, -- спросил он, -- был свидетелем моего свидания с нашим любезным кузеном Людовиком после битвы при Монлери, когда я был так безрассуден, что с самой маленькой свитой, человек в десять, последовал с ним за парижские укрепления и, таким образом, отдал себя в полную его власть?" Я ответил, что мы почти все при этом присутствовали и что вряд ли кто из нас когда-либо забудет волнение и тревогу, которые он заставил нас тогда пережить. "Ну да, -- продолжал герцог, -- вы осуждали меня за мое безрассудство, да я и сам потом сознался, что поступил как ветреный мальчишка. А ведь в то время был еще жив мой покойный отец, и, значит, Людовику не было так выгодно захватить меня в плен, как теперь мне завладеть им. Но тем не менее, если мой царственный родич едет к нам с честными и благими намерениями, если он действует сейчас с той же искренностью, с какой действовал некогда я, мы примем его как нашего государя... Если же с его стороны это новый обман, если этим показным доверием он думает отвести мне глаза для выполнения какого-нибудь из своих тайных замыслов, клянусь святым Георгием Бургундским, горе ему!" И, топнув ногой, он закрутил усы и приказал нам садиться на коней и ехать навстречу нежданному гостю. |
| [After the battle of Montl'hery, in 1465, Charles . . . had an interview with Louis under the walls of Paris, each at the head of a small party. The two Princes dismounted, and walked together so deeply engaged in discussing the business of their meeting, that Charles forgot the peculiarity of his situation; and when Louis turned back towards the town of Paris, from which he came, the Count of Charalois kept him company so far as to pass the line of outworks with which Paris was surrounded, and enter a field work which communicated with the town by a trench. . . . His escort and his principal followers rode forward from where he had left them. . . . To their great joy the Count returned uninjured, accompanied with a guard belonging to Louis. The Burgundians taxed him with rashness in no measured terms. "Say no more of it," said Charles; "I acknowledge the extent of my folly, but I was not aware what I was doing till I entered the redoubt." Memoires de Philippe de Comines. -- S.] | нет соответствия |
| "And you met the King accordingly?" replied the Count of Crevecoeur. "Miracles have not ceased -- How was he accompanied?" | -- Итак, вы встретили короля? -- спросил граф де Кревкер. -- Как видно, на свете еще не перевелись чудеса! Кто же его сопровождал? И действительно ли его свита была так мала? |
| "As slightly as might be," answered D'Hymbercourt, "only a score or two of the Scottish Guard, and a few knights and gentlemen of his household among whom his astrologer, Galeotti, made the gayest figure." | -- Меньше, чем можно себе представить, -- ответил д'Эмберкур, -- всего каких-нибудь десятка три шотландских стрелков да несколько рыцарей и придворных, из которых самым блестящим был его астролог Галеотти. |
| "That fellow," said Crevecoeur, "holds some dependence on the Cardinal Balue -- I should not be surprised that he has had his share in determining the King to this step of doubtful policy. Any nobility of higher rank?" | -- Это, кажется, один из приспешников кардинала Балю, -- заметил Кревкер, -- и меня не удивит, если и он, в свою очередь, приложил руку, чтобы толкнуть короля на этот сомнительный политический шаг. А есть при нем кто-нибудь из высшей знати? |
| "There are Monsieur of Orleans, and Dunois," replied Comines. | -- Герцог Орлеанский и Дюнуа, -- ответил де Комин. |
| "I will have a rouse with Dunois," said Crevecoeur, "wag the world as it will. But we heard that both he and the Duke had fallen into disgrace, and were in prison." | -- Что бы там ни было, а уж с Дюнуа мы попируем вместе, -- сказал де Кревкер. -- Но ведь носились слухи, что они с герцогом впали в немилость и заключены в тюрьму. |
| "They were both under arrest in the Castle of Loches, that delightful place of retirement for the French nobility," said D'Hymbercourt, "but Louis has released them, in order to bring them with him -- perhaps because he cared not to leave Orleans behind. For his other attendants, faith, I think his gossip, the Hangman Marshal, with two or three of his retinue, and Oliver, his barber, may be the most considerable -- and the whole bevy so poorly arrayed, that, by my honour, the King resembles most an old usurer, going to collect desperate debts, attended by a body of catchpolls." | -- Да, они оба сидели под арестом в замке Лош, этом восхитительном месте уединения для французского дворянства, -- сказал д'Эмберкур, -- но Людовик освободил их, чтобы взять с собой, быть может боясь выпустить Орлеанского из-под своего надзора. Из прочей же свиты самыми замечательными можно считать кума Тристана Вешателя с несколькими его подручными да брадобрея Оливье -- пожалуй, самого опасного из всех... И все это сборище было так бедно одето, что, клянусь честью, короля можно было принять за старого ростовщика, разъезжающего в сопровождении полицейского отряда, чтобы собирать долги со своих должников. |
| "And where is he lodged?" said Crevecoeur. | -- Где же ему отвели помещение? -- спросил Кревкер. |
| "Nay, that," replied the Comines, "is the most marvellous of all. Our Duke offered to let the King's Archer Guard have a gate of the town, and a bridge of boats over the Somme, and to have assigned to Louis himself the adjoining house, belonging to a wealthy burgess, Giles Orthen, but, in going thither, the King espied the banners of De Lau and Pencil de Riviere, whom he had banished from France, and scared, as it would seem, with the thought of lodging so near refugees and malcontents of his own making, he craved to be quartered in the castle of Peronne, and there he hath his abode accordingly." | -- Вот это-то самое удивительное из всего, -- ответил де Комин. -- Наш герцог предложил стрелкам королевской гвардии занять посты у одних из городских ворот и у плавучего моста через Сомму, а королю приказал отвести поблизости дом одного из богатых горожан, Жиля Ортена; но по пути король заметил знамена де Ло и Пенсиль де Ривьера, изгнанных им из Франции, и, вероятно опасаясь столь близкого соседства со своими старыми врагами, попросил, чтобы его поместили в герцогском замке, где он теперь и живет. |
| "Why, God ha' mercy!" exclaimed Crevecoeur, "this is not only not being content with venturing into the lion's den, but thrusting his head into his very jaws. -- Nothing less than the very bottom of the rat trap would serve the crafty old politician!" | -- Господи милостивый! -- воскликнул Кревкер. -- Мало ему, что он вошел в львиное логовище, -- он еще кладет голову прямо в пасть льву... Этому хитрому старому политику непременно нужно залезть на самое дно крысоловки! |
| "Nay," said Comines, "D'Hymbercourt hath not told you the speech of Le Glorieux [the jester of Charles of Burgundy of whom more hereafter. S.] -- which, in my mind, was the shrewdest opinion that was given." | -- Постойте! -- сказал де Комин. -- Вы, кажется, еще не слышали... Д'Эмберкур вам не передавал остроты ле Глорье? [Шут Карла Бургундского, о котором будет еще упоминаться в нашем рассказе. (Примеч. автора.]) По-моему, это самое остроумное из всего, что только было сказано по этому поводу. |
| "And what said his most illustrious wisdom?" asked the Count. | -- Что же изволила изречь его высокая мудрость? -- спросил граф. |
| "As the Duke," replied Comines, "was hastily ordering some vessels and ornaments of plate and the like, to be prepared as presents for the King and his retinue, by way of welcome on his arrival: | -- Когда герцог поспешно отдавал приказание отобрать кое-какое серебро для подарков королю и его свите, чтобы преподнести им в виде приветствия, -- ответил де Комин, -- ле Глорье сказал ему: |
| "'Trouble not thy small brain about it, my friend Charles,' said Le Glorieux, 'I will give thy cousin Louis a nobler and a fitter gift than thou canst, and that is my cap and bells, and my bauble to boot, for, by the mass, he is a greater fool than I am, for putting himself in thy power.' | "Друг Карл, не ломай ты понапрасну свою бедную голову; предоставь мне поднести подарок твоему кузену Людовику, и могу тебя уверить -- он будет для него как нельзя более кстати. Я подарю ему мой дурацкий колпак с колокольчиками и мою погремушку в придачу, ибо, клянусь обедней, если он добровольно отдает себя в твои руки, значит, он еще глупее меня". |
| "'But if I give him no reason to repent it, sirrah, how thou?' said the Duke. | -- "А если я не подам ему повода в этом раскаяться, дурень, что ты тогда скажешь?" -- спросил герцог. |
| "'Then, truly, Charles, thou shalt have cap and bauble thyself, as the greatest fool of the three of us.' | "Тогда, милый друг, придется уж тебе взять мой дурацкий колпак и погремушку, потому что ты будешь самым большим дураком из нас троих". |
| "I promise you this knavish quip touched the Duke closely -- I saw him change colour and bite his lip. And now, our news are told, noble Crevecoeur, and what think you they resemble?" | И посмотрели бы вы, граф, как больно задела нашего герцога эта едкая шутка! Я видел, как он изменился в лице и закусил губу... Ну, вот вам и все наши новости, благородный Кревкер. Что же вы о них скажете? |
| "A mine full charged with gunpowder," answered Crevecoeur, "to which, I fear, it is my fate to bring the kindled linstock. Your news and mine are like flax and fire, which cannot meet without bursting into flame, or like certain chemical substances which cannot be mingled without an explosion. Friends -- gentlemen -- ride close by my rein, and when I tell you what has chanced in the bishopric of Liege, I think you will be of opinion that King Louis might as safely have undertaken a pilgrimage to the infernal regions as this ill timed visit to Peronne." | -- Скажу, что они похожи на пороховую мину, -- ответил граф, -- к которой, боюсь, мне суждено поднести зажженный фитиль. Ваши и мои новости -- это порох и искра, рождающие пламя, или известные химические вещества, которые не могут соединиться без взрыва... Ну, друзья мои, подъезжайте поближе ко мне; когда я вам расскажу, что произошло в Льежском епископстве, вы, наверно, согласитесь со мной, что король Людовик поступил бы гораздо благоразумней, предприняв путешествие прямо в ад вместо этого несвоевременного визита в Перонну. |
| The two nobles drew up close on either hand of the Count, and listened, with half suppressed exclamations, and gestures of the deepest wonder and interest, to his account of the transactions at Liege and Schonwaldt. Quentin was then called forward, and examined and re-examined on the particulars of the Bishop's death, until at length he refused to answer any farther interrogatories, not knowing wherefore they were asked, or what use might be made of his replies. | Оба вельможи подъехали к Кревкеру и с глубоким интересом выслушали его рассказ о льежских и шонвальдских событиях, не в силах сдержать восклицаний удивления и ужаса. Затем они подозвали к себе Квентина и засыпали его градом вопросов о подробностях смерти епископа, так что молодой человек наконец отказался им отвечать, не зная, к чему клонится этот допрос и какие выводы они могут сделать из его ответов. |
| They now reached the rich and level banks of the Somme, and the ancient walls of the little town of Peronne la Pucelle, and the deep green meadows adjoining, now whitened with the numerous tents of the Duke of Burgundy's army, amounting to about fifteen thousand men. | Вскоре вся компания подъехала к покрытому богатой растительностью низменному берегу Соммы. Перед путешественниками поднимались старинные крепкие стены маленького городка -- Перонны Девственницы, а кругом расстилались зеленые луга, на которых белели палатки бургундского войска, доходившего до пятнадцати тысяч человек. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая