|
English |
Русский |
|
1. Philosophy being nothing else but the study of wisdom and truth, it may with reason be expected that those who have spent most time and pains in it should enjoy a greater calm and serenity of mind, a greater clearness and evidence of knowledge, and be less disturbed with doubts and difficulties than other men. Yet so it is, we see the illiterate bulk of mankind that walk the high-road of plain common sense, and are governed by the dictates of nature, for the most part easy and undisturbed. To them nothing that is familiar appears unaccountable or difficult to comprehend. They complain not of any want of evidence in their senses, and are out of all danger of becoming Sceptics. But no sooner do we depart from sense and instinct to follow the light of a superior principle, to reason, meditate, and reflect on the nature of things, but a thousand scruples spring up in our minds concerning those things which before we seemed fully to comprehend. Prejudices and errors of sense do from all parts discover themselves to our view; and, endeavouring to correct these by reason, we are insensibly drawn into uncouth paradoxes, difficulties, and inconsistencies, which multiply and grow upon us as we advance in speculation, till at length, having wandered through many intricate mazes, we find ourselves just where we were, or, which is worse, sit down in a forlorn Scepticism. |
1. Так как философия есть не что иное, как стремление к мудрости и истине, то можно было бы ожидать по разумным основаниям, что те, которые посвятили ей всего более времени и труда, должны наслаждаться большим спокойствием духа и веселостью, большей ясностью и очевидностью знания и менее терзаться сомнениями и затруднениями, чем прочие люди. Между тем на деле мы видим, что невежественная масса людей, которая следует по широкой тропе обычного здравого смысла и руководствуется велениями природы, по большей части бывает довольна и спокойна. Ничто обыденное не представляется ей необъяснимым или трудным для понимания. Она не жалуется на недостаток очевидности своих ощущений и находится вне опасности впасть в скептицизм. Но как только мы уклонимся от руководства ощущений и инстинкта, чтобы следовать высшему началу - разуму, размышлению, рассуждению о природе вещей, то в наших умах немедленно возникают тысячи сомнений относительно тех вещей, которые ранее казались нам вполне понятными. Предрассудки и обманчивость ощущений обнаруживаются со всех сторон перед нашим взором, и, пытаясь исправить их при помощи разума, мы незаметно запутываемся в странных парадоксах, затруднениях и противоречиях, которые умножаются и растут по мере того, как мы продвигаемся далее в умозрении, пока мы наконец после скитания по множеству запутанных лабиринтов не находим себя снова там же, где мы были ранее, или, что еще хуже, не погрузимся в безвыходный скептицизм. |
|
2. The cause of this is thought to be the obscurity of things, or the natural weakness and imperfection of our understandings. It is said, the faculties we have are few, and those designed by nature for the support and comfort of life, and not to penetrate into the inward essence and constitution of things. Besides, the mind of man being finite, when it treats of things which partake of infinity, it is not to be wondered at if it run into absurdities and contradictions, out of which it is impossible it should ever extricate itself, it being of the nature of infinite not to be comprehended by that which is finite. |
2. Полагают, что причины сказанного заключаются в темноте предмета или в естественных слабости и несовершенстве нашего ума. Говорят, что наши способности ограничены и самой природой предназначены служить для охранения жизни и наслаждения ею, а не для исследования внутренней сущности и строения вещей. Притом, так как человеческий разум конечен, то не удивляются тому, что, трактуя о вещах, причастных бесконечности, он впадает в нелепости и противоречия, из которых ему невозможно высвободить себя, ибо бесконечное по самой своей природе не может быть постигнуто тем, что конечно. |
|
3. But, perhaps, we may be too partial to ourselves in placing the fault originally in our faculties, and not rather in the wrong use we make of them. It is a hard thing to suppose that right deductions from true principles should ever end in consequences which cannot be maintained or made consistent. We should believe that God has dealt more bountifully with the sons of men than to give them a strong desire for that knowledge which he had placed quite out of their reach. This were not agreeable to the wonted indulgent methods of Providence, which, whatever appetites it may have implanted in the creatures, doth usually furnish them with such means as, if rightly made use of, will not fail to satisfy them. Upon the whole, I am inclined to think that the far greater part, if not all, of those difficulties which have hitherto amused philosophers, and blocked up the way to knowledge, are entirely owing to ourselves -- that we have first raised a dust and then complain we cannot see. |
3. Однако мы, может быть, слишком пристрастны к самим себе, относя погрешнюсти к нашим способностям, а не к неправильному их употреблению. Трудно предположить, чтобы правильные выводы из истинных начал могли когда-либо привести к следствиям, которых нельзя поддержать или привести к взаимному согласию. Мы должны веровать, что бог относится к сынам человеческим настолько благостно, чтобы не внушать им сильного стремления к такому знанию, которое он сделал для них совершенно недостижимым. Это не согласовалось бы с обычными милостивыми путями провидения, которое, коль скоро оно поселило в своих созданиях известные склонности, всегда снабжает их такими средствами, какие при правильном употреблении не могут не удовлетворить этих склонностей. В целом я склонен думать, что если не всеми, то большей частью тех затруднений, которые до сих пор занимали философов и преграждали путь к познанию, мы всецело обязаны самим себе; что мы сначала подняли облако пыли, а затем жалуемся на то, что оно мешает нам видеть. |
|
4. My purpose therefore is, to try if I can discover what those Principles are which have introduced all that doubtfulness and uncertainty, those absurdities and contradictions, into the several sects of philosophy; insomuch that the wisest men have thought our ignorance incurable, conceiving it to arise from the natural dulness and limitation of our faculties. And surely it is a work well deserving our pains to make a strict inquiry concerning the First Principles of Human Knowledge, to sift and examine them on all sides, especially since there may be some grounds to suspect that those lets and difficulties, which stay and embarrass the mind in its search after truth, do not spring from any darkness and intricacy in the objects, or natural defect in the understanding, so much as from false Principles which have been insisted on, and might have been avoided. |
4. Я намерен поэтому попытаться, не могу ли я открыть те принципы, которые были причиной сомнительности, неверности, нелепостей и противоречий в различных школах философии в такой мере, что самые мудрые люди сочли наше неведение неисцелимым, полагая, что оно зависит от естественной слабости и ограниченности наших способностей. И, конечно, может считаться делом, вполне стоющим наших трудов, произвести полное исследование относительно первых принципов человеческого знания, изучить и рассмотреть их со всех сторон главным образом потому, что есть некоторые основания подозревать, что те препятствия и затруднения, которые задерживают и отягощают дух в его поисках истины, проистекают не от темноты и запутанности предметов или от природного недостатка ума, а скорее от ложных принципов, на которых люди настаивают и которых можно было бы избежать. |
|
5. How difficult and discouraging soever this attempt may seem, when I consider how many great and extraordinary men have gone before me in the like designs, yet I am not without some hopes -- upon the consideration that the largest views are not always the clearest, and that he who is short-sighted will be obliged to draw the object nearer, and may, perhaps, by a close and narrow survey, discern that which had escaped far better eyes. |
5. Какой бы затруднительной и безнадежной ни могла казаться эта попытка, если учесть, как много великих и необыкновенных людей предшествовало мне в том же намерении, я все-таки не лишен некоторой надежды, основываясь на том соображении, что самые широкие виды не всегда бывают самыми ясными и что тот, кто близорук, вынужден рассматривать предметы ближе и в состоянии, может быть, при близком и тесном исследовании различить то, что ускользало от лучших глаз. |
|
6. In order to prepare the mind of the reader for the easier conceiving what follows, it is proper to premise somewhat, by way of Introduction, concerning the nature and abuse of Language. But the unravelling this matter leads me in some measure to anticipate my design, by taking notice of what seems to have had a chief part in rendering speculation intricate and perplexed, and to have occasioned innumerable errors and difficulties in almost all parts of knowledge. And that is the opinion that the mind hath a power of framing abstract ideas or notions of things. He who is not a perfect stranger to the writings and disputes of philosophers must needs acknowledge that no small part of them are spent about abstract ideas. These are in a more especial manner thought to be the object of those sciences which go by the name of Logic and Metaphysics, and of all that which passes under the notion of the most abstracted and sublime learning, in all which one shall scarce find any question handled in such a manner as does not suppose their existence in the mind, and that it is well acquainted with them. |
6. Чтобы приготовить ум читателя к лучшему пониманию того, что будет следовать, уместно предпослать нечто в виде введения относительно природы речи и злоупотребления ею. Но этот предмет неминуемо заставляет меня до известной степени предвосхитить мою цель, упомянув о том, что, по-видимому, главным образом сделало умозрение трудным и запутанным и породило бесчисленные заблуждения и затруднения почти во всех частях науки. Это есть мнение, будто ум обладает способностью образовывать абстрактные идеи или понятия о вещах. Тот, кому не вполне чужды писания и споры философов, должен допустить, что немалая часть их касается абстрактных идей. Специально предполагается, что они составляют предмет тех наук, которые называются логикой и метафизикой, и вообще всех наук, которые считаются самыми абстрактными и возвышенными отраслями знания. Едва ли найдется в них какой-нибудь вопрос, трактуемый таким способом, который не предполагал бы, что абстрактные идеи существуют в уме и что ум с ними хорошо знаком. |
|
7. It is agreed on all hands that the qualities or modes of things do never really exist each of them apart by itself, and separated from all others, but are mixed, as it were, and blended together, several in the same object. But, we are told, the mind being able to consider each quality singly, or abstracted from those other qualities with which it is united, does by that means frame to itself abstract ideas. |
7. Всеми признано, что качества или состояния вещей в действительности никогда не существуют порознь, каждое само по себе, особо и в отдельности от всех прочих, но что они всегда соединены, как бы сметаны между собой по нескольку в одном и том же предмете. Но, говорят нам, так как ум способен рассматривать каждое качество в отдельности или абстрагируя его от тех прочих качеств, с которыми оно соединено, то тем самым он образует абстрактные идеи. |
|
For example, there is perceived by sight an object extended, coloured, and moved: this mixed or compound idea the mind resolving into its simple, constituent parts, and viewing each by itself, exclusive of the rest, does frame the abstract ideas of extension, colour, and motion. Not that it is possible for colour or motion to exist without extension; but only that the mind can frame to itself by abstraction the idea of colour exclusive of extension, and of motion exclusive of both colour and extension. |
. Например, зрением воспринимается предмет протяженный, окрашенный и движущийся; разлагая эту смешанную или сложную идею на ее простые Уставные части и рассматривая каждую саму по себе и с исключением остальных, ум образует абстрактные идеи протяженности, цвета и движения. Не в том дело, чтобы было возможно для цвета или движения существовать без протяжения, а в том, что ум может образовать для себя посредством абстрагирования идею цвета с исключением протяжения и идею движения с исключением как цвета, так и протяжения. |
|
8. Again, the mind having observed that in the particular extensions perceived by sense there is something common and alike in all, and some other things peculiar, as this or that figure or magnitude, which distinguish them one from another; it considers apart or singles out by itself that which is common, making thereof a most abstract idea of extension, which is neither line, surface, nor solid, nor has any figure or magnitude, but is an idea entirely prescinded from all these. So likewise the mind, by leaving out of the particular colours perceived by sense that which distinguishes them one from another, and retaining that only which is common to all, makes an idea of colour in abstract which is neither red, nor blue, nor white, nor any other determinate colour. And, in like manner, by considering motion abstractedly not only from the body moved, but likewise from the figure it describes, and all particular directions and velocities, the abstract idea of motion is framed; which equally corresponds to all particular motions whatsoever that may be perceived by sense. |
8. Далее, так как ум наблюдает, что в отдельных протяжениях, воспринятых через ощущение, есть нечто общее и сходное, а также и некоторые другие вещи, например та или иная форма или величина, отличающаяся одна от другой, то он отдельно рассматривает или выделяет само по себе то, что обще, образуя тем самым наиболее абстрактную идею протяжения, которое не есть ни линия, ни поверхность, ни тело, не имеет никакой формы или величины, но есть идея, совершенно отрешенная от всего этого. Точно так же, отбросив от отдельных, воспринятых в ощущениях цветов то, что отличает их один от другого, и сохранив лишь то, что обще всем им, ум образует абстрактную идею цвета, который ни красен, ни синь, ни бел и вообще не есть какой-либо определенный цвет. И равным образом при рассмотрении движения в абстракции не только от движущегося тела, но и от описываемого им пути и от всех частных направлений и скоростей образуется абстрактная идея движения, соответствующая одинаково всем частным движениям, какие только могут быть воспринимаемы в ощущениях. |
|
9. And as the mind frames to itself abstract ideas of qualities or modes, so does it, by the same precision or mental separation, attain abstract ideas of the more compounded beings which include several coexistent qualities. For example, the mind having observed that Peter, James, and John resemble each other in certain common agreements of shape and other qualities, leaves out of the complex or compounded idea it has of Peter, James, and any other particular man, that which is peculiar to each, retaining only what is common to all, and so makes an abstract idea wherein all the particulars equally partake- abstracting entirely from and cutting off all those circumstances and differences which might determine it to any particular existence. And after this manner it is said we come by the abstract idea of man, or, if you please, humanity, or human nature; wherein it is true there is included colour, because there is no man but has some colour, but then it can be neither white, nor black, nor any particular colour, because there is no one particular colour wherein all men partake. So likewise there is included stature, but then it is neither tall stature, nor low stature, nor yet middle stature, but something abstracted from all these. And so of the rest. Moreover, their being a great variety of other creatures that partake in some parts, but not all, of the complex idea of man, the mind, leaving out those parts which are peculiar to men, and retaining those only which are common to all the living creatures, frames the idea of animal, which abstracts not only from all particular men, but also all birds, beasts, fishes, and insects. The constituent parts of the abstract idea of animal are body, life, sense, and spontaneous motion. By body is meant body without any particular shape or figure, there being no one shape or figure common to all animals, without covering, either of hair, or feathers, or scales, &c., nor yet naked: hair, feathers, scales, and nakedness being the distinguishing properties of particular animals, and for that reason left out of the abstract idea. Upon the same account the spontaneous motion must be neither walking, nor flying, nor creeping; it is nevertheless a motion, but what that motion is it is not easy to conceive. |
9. И подобно тому как ум образует для самого себя абстрактные идеи качеств или состояний, он достигает через такое же разобщение или мысленное разделение абстрактных идей более сложных вещей, содержащих в себе различные сосуществующие качества. Например, наблюдая, что Питер, Джеймс и Джон сходны между собой в известных общих свойствах формы и других качествах, ум исключает из сложной или составной идеи, которую он имеет о Питере, Джеймсе или каком-либо ином частном человеке, все то, что свойственно каждому из них, сохраняя лишь то, что обще всем, и таким путем образует абстрактную идею, которая одинаково присуща всем частным, совершенно абстрагируя и отсекая все те обстоятельства и различия, которые могут определить ее к некоторому отдельному существованию. И таким-то образом, говорят, достигаем мы абстрактной идеи человека или, если угодно, человечества и человеческой природы, в которой, правда, содержится цвет, так как нет человека, лишенного цвета, но этот цвет не может быть ни белым, ни черным, ни вообще каким-либо частным цветом, потому что нет такого частного цвета, который принадлежал бы всем людям. Точно так же в ней содержится рост, но это не есть ни большой, ни средний, ни маленький рост, а нечто от всего этого абстрагированное. И то же верно относительно прочего. Более того, так как существует большое разнообразие других созданий, соответствующих сложной идее человека в некоторых, но не во всех частях, то ум, отбрасывая все те части, которые свойственны только человеку, и удерживая лишь те, которые общи всем живым существам, образует идею животного, которая абстрагирована не только от всех единичных людей, но и от всех птиц, четвероногих, рыб и насекомых. Составные части абстрактной идеи животного суть тело, жизнь, ощущение и произвольное движение. Под телом подразумевается тело без определенного образа или формы, так как нет общих всем животным образа или формы, не покрытое ни волосами, ни перьями, ни чешуями и т. п., но и не голос, потому что волосы, перья, чешуи, голая кожа составляют отличительные свойства частных животных и поэтому исключаются из абстрактной идеи. По той же причине произвольное движение не должно быть ни ходьбой, ни летанием, ни ползанием; оно тем не менее есть движение, но какое именно - это нелегко понять. |
|
10. Whether others have this wonderful faculty of abstracting their ideas, they best can tell: for myself, I find indeed I have a faculty of imagining, or representing to myself, the ideas of those particular things I have perceived, and of variously compounding and dividing them. I can imagine a man with two heads, or the upper parts of a man joined to the body of a horse. I can consider the hand, the eye, the nose, each by itself abstracted or separated from the rest of the body. But then whatever hand or eye I imagine, it must have some particular shape and colour. Likewise the idea of man that I frame to myself must be either of a white, or a black, or a tawny, a straight, or a crooked, a tall, or a low, or a middle-sized man. I cannot by any effort of thought conceive the abstract idea above described. And it is equally impossible for me to form the abstract idea of motion distinct from the body moving, and which is neither swift nor slow, curvilinear nor rectilinear; and the like may be said of all other abstract general ideas whatsoever. To be plain, I own myself able to abstract in one sense, as when I consider some particular parts or qualities separated from others, with which, though they are united in some object, yet it is possible they may really exist without them. But I deny that I can abstract from one another, or conceive separately, those qualities which it is impossible should exist so separated; or that I can frame a general notion, by abstracting from particulars in the manner aforesaid- which last are the two proper acceptations of abstraction. And there are grounds to think most men will acknowledge themselves to be in my case. The generality of men which are simple and illiterate never pretend to abstract notions. It is said they are difficult and not to be attained without pains and study; we may therefore reasonably conclude that, if such there be, they are confined only to the learned. |
10. Обладают ли другие люди такой чудесной способностью образовывать абстрактные идеи, о том они сами могут лучше всего сказать. Что касается меня, то я должен сознаться, что не имею ее. Я действительно нахожу в себе способность воображать или представлять себе идеи единичных, воспринятых мной вещей и разнообразно сочетать и делить их. Я могу вообразить человека с двумя головами или верхние части человека, соединенные с телом лошади. Я могу рассматривать руку, глаз, нос сами по себе отвлеченно или отдельно от прочих частей тела. Но какие бы руку или глаз я ни воображал, они должны иметь некоторые определенные образ и цвет. Равным образом идея человека, которую я составляю, должна быть идеей или белого, или черного, или краснокожего, прямого или сгорбленного, высокого, низкого или среднего роста человека. Я не в состоянии каким бы то ни было усилием мысли образовать вышеописанную абстрактную идею. Точно так же для меня невозможно составить абстрактную идею движения, отличную от движущегося тела,- движения, которое ни быстро, ни медленно, ни криволинейно, ни прямолинейно; и то же самое может быстрое или медленное, отвесное, горизонтальное или наклонное, того или иного предмета, относящаяся к нему аксиома остается одинаково истинной. Точно то же самое справедливо и о каждом частном протяжении, без всякого различия, будет ли оно линией, поверхностью или телом той или иной величины или формы. |
|
11. I proceed to examine what can be alleged in defence of the doctrine of abstraction, and try if I can discover what it is that inclines the men of speculation to embrace an opinion so remote from common sense as that seems to be. There has been a late deservedly esteemed philosopher who, no doubt, has given it very much countenance, by seeming to think the having abstract general ideas is what puts the widest difference in point of understanding betwixt man and beast. |
[Пропущено] |
|
"The having of general ideas," saith he, "is that which puts a perfect distinction betwixt man and brutes, and is an excellency which the faculties of brutes do by no means attain unto. For, it is evident we observe no foot-steps in them of making use of general signs for universal ideas; from which we have reason to imagine that they have not the faculty of abstracting, or making general ideas, since they have no use of words or any other general signs." And a little after: "Therefore, I think, we may suppose that it is in this that the species of brutes are discriminated from men, and it is that proper difference wherein they are wholly separated, and which at last widens to so wide a distance. For, if they have any ideas at all, and are not bare machines (as some would have them), we cannot deny them to have some reason. |
[Пропущено] |
|
It seems as evident to me that they do, some of them, in certain instances reason as that they have sense; but it is only in particular ideas, just as they receive them from their senses. They are the best of them tied up within those narrow bounds, and have not (as I think) the faculty to enlarge them by any kind of abstraction."- Essay on Human Understanding, II. xi. 10 and 11. I readily agree with this learned author, that the faculties of brutes can by no means attain to abstraction. But then if this be made the distinguishing property of that sort of animals, I fear a great many of those that pass for men must be reckoned into their number. The reason that is here assigned why we have no grounds to think brutes have abstract general ideas is, that we observe in them no use of words or any other general signs; which is built on this supposition- that the making use of words implies the having general ideas. From which it follows that men who use language are able to abstract or generalize their ideas. |
[Пропущено] |
|
That this is the sense and arguing of the author will further appear by his answering the question he in another place puts: "Since all things that exist are only particulars, how come we by general terms?" His answer is: "Words become general by being made the signs of general ideas."- Essay on Human Understanding, IV. iii. 6. But it seems that a word becomes general by being made the sign, not of an abstract general idea, but of several particular ideas, any one of which it indifferently suggests to the mind. For example, when it is said "the change of motion is proportional to the impressed force," or that "whatever has extension is divisible," these propositions are to be understood of motion and extension in general; and nevertheless it will not follow that they suggest to my thoughts an idea of motion without a body moved, or any determinate direction and velocity, or that I must conceive an abstract general idea of extension, which is neither line, surface, nor solid, neither great nor small, black, white, nor red, nor of any other determinate colour. It is only implied that whatever particular motion I consider, whether it be swift or slow, perpendicular, horizontal, or oblique, or in whatever object, the axiom concerning it holds equally true. As does the other of every particular extension, it matters not whether line, surface, or solid, whether of this or that magnitude or figure. |
[Пропущено] |
|
12. By observing how ideas become general we may the better judge how words are made so. And here it is to be noted that I do not deny absolutely there are general ideas, but only that there are any abstract general ideas; for, in the passages we have quoted wherein there is mention of general ideas, it is always supposed that they are formed by abstraction, after the manner set forth in sections 8 and 9. Now, if we will annex a meaning to our words, and speak only of what we can conceive, I believe we shall acknowledge that an idea which, considered in itself, is particular, becomes general by being made to represent or stand for all other particular ideas of the same sort. To make this plain by an example, suppose a geometrician is demonstrating the method of cutting a line in two equal parts. He draws, for instance, a black line of an inch in length: this, which in itself is a particular line, is nevertheless with regard to its signification general, since, as it is there used, it represents all particular lines whatsoever; so that what is demonstrated of it is demonstrated of all lines, or, in other words, of a line in general. And, as that particular line becomes general by being made a sign, so the name "line," which taken absolutely is particular, by being a sign is made general. And as the former owes its generality not to its being the sign of an abstract or general line, but of all particular right lines that may possibly exist, so the latter must be thought to derive its generality from the same cause, namely, the various particular lines which it indifferently denotes. |
12. Наблюдая, каким путем идеи становятся общими, мы всего лучше можем судить о том, каким образом становятся такими же слова. Здесь можно заметить, что я абсолютно отрицаю существование не общих идей, а лишь абстрактных общих идей, ибо в приведенных нами местах, где упоминаются общие идеи, везде предполагается, что они образованы посредством абстрагирования способом, указанным в 8 и 9. Между тем если мы хотим связать с нашими словами некоторый смысл и говорить лишь о том, что мы можем мыслить, то мы должны, я полагаю, признать, что известная идея, будучи сама по себе частной, становится общей, когда она представляет или заменяет все другие частные идеи того же рода. Чтобы пояснить это примером, предположим, что геометр показывает способ разделения линии на две равные части. Он чертит, например, черную линию длиной в дюйм; эта линия, будучи сама по себе частной линией, тем не менее обща в отношении ее значения, как она тут употребляется, потому что она представляет собой все какие бы то ни было частные линии; так что то, что доказано о ней, доказано о всех линиях, или, другими словами, о линии вообще. И как эта частная линия становится общей, употребляясь в качестве знака, так и имя "линия", будучи само по себе частным, сделалось общим через употребление его как знака. И как первая идея обязана своей общностью не тому, что она служит знаком абстрактной, или общей, линии, а тому, что она есть знак для всех частных прямых линий, которые только могут существовать, также должно мыслить, что и общность последнего произошла от той же самой причины, а именно от разнообразных частных линий, которые он безразлично обозначает. |
|
13. To give the reader a yet clearer view of the nature of abstract ideas, and the uses they are thought necessary to, I shall add one more passage out of the Essay on Human Understanding, (IV. vii. 9) which is as follows: |
13. Чтобы сообщить читателю более ясный взгляд на природу абстрактных идей и на то употребление, ради которого они считаются необходимыми, я приведу еще следующее место из "Опыта о человеческом разуме": |
|
"Abstract ideas are not so obvious or easy to children or the yet unexercised mind as particular ones. |
"... отвлеченные идеи не так очевидны или легки для детей или для неопытного еще ума, как идеи единичные. |
|
If they seem so to grown men it is only because by constant and familiar use they are made so. For, when we nicely reflect upon them, we shall find that general ideas are fictions and contrivances of the mind, that carry difficulty with them, and do not so easily offer themselves as we are apt to imagine. For example, does it not require some pains and skill to form the general idea of a triangle (which is yet none of the most abstract, comprehensive, and difficult); for it must be neither oblique nor rectangle, neither equilateral, equicrural, nor scalenon, but all and none of these at once? In effect, it is something imperfect that cannot exist, an idea wherein some parts of several different and inconsistent ideas are put together. It is true the mind in this imperfect state has need of such ideas, and makes all the haste to them it can, for the conveniency of communication and enlargement of knowledge, to both which it is naturally very much inclined. But yet one has reason to suspect such ideas are marks of our imperfection. At least this is enough to show that the most abstract and general ideas are not those that the mind is first and most easily acquainted with, nor such as its earliest knowledge is conversant about."- If any man has the faculty of framing in his mind such an idea of a triangle as is here described, it is in vain to pretend to dispute him out of it, nor would I go about it. All I desire is that the reader would fully and certainly inform himself whether he has such an idea or no. And this, methinks, can be no hard task for anyone to perform. What more easy than for anyone to look a little into his own thoughts, and there try whether he has, or can attain to have, an idea that shall correspond with the description that is here given of the general idea of a triangle, which is "neither oblique nor rectangle, equilateral, equicrural nor scalenon, but all and none of these at once?" |
Если они кажутся таковыми людям взрослым, то лишь вследствие постоянного и привычного их употребления, ибо при внимательном размышлении об общих идеях мы найдем, что они суть фикции и выдумки ума, которые заключают в себе трудности и не так легко появляются, как мы склонны думать. Например, разве не нужны усилия и способности, чтобы составить общую идею треугольника? (А она еще не принадлежит к числу наиболее отвлеченных, широких и трудных идей.) Ибо она не должна быть идеей ни косоугольного, ни прямоугольного, ни равностороннего треугольников; она должна быть всем и ничем в одно и то же время. На деле она есть нечто несовершенное, что не может существовать, идея, в которой соединены части нескольких различных и несовместимых друг с другом идей. Правда, при своем несовершенном состоянии ум имеет потребность в таких идеях и всячески стремится к ним для удобства взаимопонимания и расширения познания, ибо он по своей природе очень склонен к тому и другому. Но есть основания видеть в таких идеях признаки нашего несовершенства. По крайней мере это в достаточной степени показывает, что прежде всего и легче всего ум знакомится не с самыми абстрактными и общими идеями и что не к ним относится его самое раннее познание" (кн. IV, гл. 7, _ 9). Если кто-нибудь из людей обладает способностью образовать в своем уме идею треугольника, подобную той, какая здесь описана, то бесполезно стараться спорить с ним, да я и не берусь за это. Мое желание ограничивается только тем, чтобы читатель вполне очевидно убедился в том, имеет ли он такую идею или нет, а это, я полагаю, ни для кого не составит трудноразрешимой задачи. Что может быть легче для каждого, чем немного вникнуть в свои собственные мысли и затем испытать, может ли он достигнуть идеи, которая соответствовала бы данному здесь описанию общей идеи треугольника, который ни косоуголен, ни прямоуголен, ни равно-сторонен, ни равнобедрен, ни неравносторонен, но который есть вместе и всякий, и никакой из них. |
|
14. Much is here said of the difficulty that abstract ideas carry with them, and the pains and skill requisite to the forming them. And it is on all hands agreed that there is need of great toil and labour of the mind, to emancipate our thoughts from particular objects, and raise them to those sublime speculations that are conversant about abstract ideas. From all which the natural consequence should seem to be, that so difficult a thing as the forming abstract ideas was not necessary for communication, which is so easy and familiar to all sorts of men. But, we are told, if they seem obvious and easy to grown men, it is only because by constant and familiar use they are made so. Now, I would fain know at what time it is men are employed in surmounting that difficulty, and furnishing themselves with those necessary helps for discourse. It cannot be when they are grown up, for then it seems they are not conscious of any such painstaking; it remains therefore to be the business of their childhood. And surely the great and multiplied labour of framing abstract notions will be found a hard task for that tender age. Is it not a hard thing to imagine that a couple of children cannot prate together of their sugar-plums and rattles and the rest of their little trinkets, till they have first tacked together numberless inconsistencies, and so framed in their minds abstract general ideas, and annexed them to every common name they make use of? |
14. Здесь много сказано о затруднениях, связанных с абстрактными идеями, а также о труде и искусстве, необходимых для образования этих идей. И все согласны в том, что требуется большая работа и напряжение ума для того, чтобы освободить наши мысли от частных предметов и вознести их до тех высоких умозрений, которые относятся к абстрактным идеям. Естественный вывод из всего этого, по-видимому, тот, что столь трудное дело, как образование абстрактных идей, не необходимо для общения между людьми (которое столь легко и привычно для всех родов людей). Но нам говорят, что если оно кажется доступным и легким для взрослых людей, то единственно потому, что оно стало таким вследствие обычного и постоянного употребления. Однако мне очень хотелось бы знать, в какую пору люди занимаются преодолением этой трудности и снабжением себя этими необходимыми средствами словесного общения. Это не может происходить тогда, когда они уже взрослые, потому что в это время они, по-видимому, не сознают такого усилия; таким образом, остается предположить, что это составляет задачу их детства. И, конечно, большой и многократный труд образования абстрактных понятий будет признан очень тяжелой задачей для нежного возраста. Разве не трудно представить себе, что двое детей не могут поболтать между собой о своих сахарных бобах, погремушках и о прочих своих пустячках, не разрешив предварительно бесчисленного количества противоречий, не образовав таким путем в своих умах абстрактных общих идей и не связав их с каждым общим названием, которое они должны употребить? |
|
15. Nor do I think them a whit more needful for the enlargement of knowledge than for communication. It is, I know, a point much insisted on, that all knowledge and demonstration are about universal notions, to which I fully agree: but then it doth not appear to me that those notions are formed by abstraction in the manner premised- universality, so far as I can comprehend, not consisting in the absolute, positive nature or conception of anything, but in the relation it bears to the particulars signified or represented by it; by virtue whereof it is that things, names, or notions, being in their own nature particular, are rendered universal. Thus, when I demonstrate any proposition concerning triangles, it is to be supposed that I have in view the universal idea of a triangle; which ought not to be understood as if I could frame an idea of a triangle which was neither equilateral, nor scalenon, nor equicrural; but only that the particular triangle I consider, whether of this or that sort it matters not, doth equally stand for and represent all rectilinear triangles whatsoever, and is in that sense universal. All which seems very plain and not to include any difficulty in it. |
15. Я не думаю также, чтобы абстрактные идеи были более нужны для расширения познания, чем для его сообщения. Сколько мне известно, особенно настаивают на том пункте, что всякое познание и доказательство совершается над общими понятиями, с чем я совершенно согласен; но при этом мне кажется, что такие понятия образуются не через абстрагирование вышеуказанным способом; общность состоит, насколько я понимаю, не в безусловной положительной природе или онятии чего-нибудь, а в отношении, которое она вносит в обозначаемые или представляемые ею частности, вследствие чего вещи, названия или понятия, будучи частными по своей собственной природе, становятся общими. Так, когда я доказываю какое-нибудь предложение, касающееся треугольников, то предполагается, что я имею в виду общую идею треугольника, что должно быть понимаемо не так, чтобы я мог образовать идею треугольника, который не будет ни равносторонним, ни неравносторонним, ни равнобедренным, но только так, что частный треугольник, который рассматривается мной, безразлично, будет ли он того или иного рода, одинаково заменяет или представляет собой все прямолинейные треугольники всякого рода и в этом смысле общ. Все это кажется очень ясным и не заключает в себе никакого затруднения. |
|
16. But here it will be demanded, how we can know any proposition to be true of all particular triangles, except we have first seen it demonstrated of the abstract idea of a triangle which equally agrees to all? For, because a property may be demonstrated to agree to some one particular triangle, it will not thence follow that it equally belongs to any other triangle, which in all respects is not the same with it. For example, having demonstrated that the three angles of an isosceles rectangular triangle are equal to two right ones, I cannot therefore conclude this affection agrees to all other triangles which have neither a right angle nor two equal sides. It seems therefore that, to be certain this proposition is universally true, we must either make a particular demonstration for every particular triangle, which is impossible, or once for all demonstrate it of the abstract idea of a triangle, in which all the particulars do indifferently partake and by which they are all equally represented. To which I answer, that, though the idea I have in view whilst I make the demonstration be, for instance, that of an isosceles rectangular triangle whose sides are of a determinate length, I may nevertheless be certain it extends to all other rectilinear triangles, of what sort or bigness soever. And that because neither the right angle, nor the equality, nor determinate length of the sides are at all concerned in the demonstration. It is true the diagram I have in view includes all these particulars, but then there is not the least mention made of them in the proof of the proposition. It is not said the three angles are equal to two right ones, because one of them is a right angle, or because the sides comprehending it are of the same length. Which sufficiently shows that the right angle might have been oblique, and the sides unequal, and for all that the demonstration have held good. And for this reason it is that I conclude that to be true of any obliquangular or scalenon which I had demonstrated of a particular right-angled equicrural triangle, and not because I demonstrated the proposition of the abstract idea of a triangle And here it must be acknowledged that a man may consider a figure merely as triangular, without attending to the particular qualities of the angles, or relations of the sides. So far he may abstract; but this will never prove that he can frame an abstract, general, inconsistent idea of a triangle. In like manner we may consider Peter so far forth as man, or so far forth as animal without framing the fore-mentioned abstract idea, either of man or of animal, inasmuch as all that is perceived is not considered. |
16. Но тут возникает вопрос, каким образом мы можем знать, что данное предложение истинно о всех частных треугольниках, если мы не усмотрели его сначала доказанным относительно абстрактной идеи треугольника, одинаково относящейся ко всем треугольникам. Ибо из того, что была указана принадлежность некоторого свойства такому-то частному треугольнику, вовсе не следует, что оно в равной мере принадлежит всякому другому треугольнику, который не во всех отношениях тождествен с первым. Если я доказал, например, что три угла равнобедренного прямоугольного треугольника равны двум прямым углам, то я не могу отсюда заключить, что то же самое будет справедливо о всех прочих треугольниках, не имеющих ни прямого угла, ни двух равных сторон. Отсюда, по-видимому, следует, что для того, чтобы быть уверенными в общей истинности этого предложения, мы должны либо приводить отдельное доказательство для каждого частного треугольника, что невозможно, либо раз навсегда доказать его для общей идеи треугольника, которой сопричастны безразлично все частные треугольники и которая их все одинаково представляет. На это я отвечу, что, хотя идея, которую я имею в виду в то время, как произвожу доказательство, есть, например, идея равнобедренного прямоугольного треугольника, стороны которого имеют определенную длину, я могу тем не менее быть уверенным в том, что оно распространяется на все прочие прямолинейные треугольники, какой бы формы или величины они ни были, и именно потому, что ни прямой угол, пи равенство или определенная длина двух сторон не принимались вовсе в соображение при доказательстве. Правда, что диаграмма, которую я имею в виду, обладает всеми этими особенностями, но о них совсем не упоминалось при доказательстве теоремы. Не было сказано, что три угла потому равны двум прямым, что один из них прямой, или потому, что стороны, его заключающие, равной длины, чем достаточно доказывается, что прямой угол мог бы быть и косым, а стороны неравными, и тем не менее доказательство оставалось бы справедливым. Именно на этом основании я заключаю, что доказанное о данном прямоугольном равнобедренном треугольнике справедливо о каждом косоугольном и неравностороннем треугольнике, а не то, что доказательство относится к абстрактной идее треугольника. И здесь следует признать, что человек может рассматривать фигуру просто как треугольную, не обращая внимания на определенные свойства углов или отношения сторон. До этих пор он может абстрагировать; но это никогда не сможет послужить доказательством того, что он способен образовать противоречивую абстрактно-общую идею треугольника. Сходным образом мы можем рассматривать Питера [просто] как человека или как животное, не образуя вышеупомянутой абстрактной идеи человека или животного, когда не принимается во внимание то, что воспринимается.[6] |
|
17. It were an endless as well as an useless thing to trace the Schoolmen, those great masters of abstraction, through all the manifold inextricable labyrinths of error and dispute which their doctrine of abstract natures and notions seems to have led them into. What bickerings and controversies, and what a learned dust have been raised about those matters, and what mighty advantage has been from thence derived to mankind, are things at this day too clearly known to need being insisted on. And it had been well if the ill effects of that doctrine were confined to those only who make the most avowed profession of it. When men consider the great pains, industry, and parts that have for so many ages been laid out on the cultivation and advancement of the sciences, and that notwithstanding all this the far greater part of them remains full of darkness and uncertainty, and disputes that are like never to have an end, and even those that are thought to be supported by the most clear and cogent demonstrations contain in them paradoxes which are perfectly irreconcilable to the understandings of men, and that, taking all together, a very small portion of them does supply any real benefit to mankind, otherwise than by being an innocent diversion and amusement- I say the consideration of all this is apt to throw them into a despondency and perfect contempt of all study. But this may perhaps cease upon a view of the false principles that have obtained in the world, amongst all which there is none, methinks, hath a more wide and extended sway over the thoughts of speculative men than this of abstract general ideas. |
17. Было бы столь же неисполнимым, сколь и бесполезным делом следить за схоластиками, этими великими мастерами абстрагирования, по всем разнообразным запутанным лабиринтам заблуждений и прений, в которые, по-видимому, вовлекало их учение об абстрактных сущностях и понятиях. Сколько ссор и споров возникло из-за этих вещей, сколько ученой пыли поднято и равным образом какую пользу извлекло из всего этого человечество, слишком хорошо известно теперь, чтобы предстояла надобность о том распространяться. И было бы хорошо еще, если бы вредные последствия этого учения ограничивались только теми, кто с наибольшей силой признавал и себя его последователями. Если люди взвесят те великие труд, прилежание и способности, которые употреблены в течение стольких лет на разработку и развитие наук, и сообразят, что, несмотря на это, значительная, большая часть наук остается исполненной темноты и сомнительности, а также примут во внимание споры, которым, по-видимому, не предвидится конца, и то обстоятельство, что даже те науки, которые считаются основанными на самых ясных и убедительных доказательствах, содержат парадоксы, совершенно неразрешимые для человеческого понимания, и что в конце концов лишь незначительная их часть приносит человечеству кроме невинного развлечения и забавы истинную пользу,- если, говорю я, люди все это взвесят, то они легко придут к полной безнадежности и к совершенному презрению всякой учености. Но такое положение вещей, может быть, и прекратится при известном взгляде на те ложные начала, которые приобрели значение в мире и среди которых ни одно, как мне кажется, не оказало более широкого и распространенного влияния на мысли людей умозрения, чем это учение об абстрактных общих идеях, которое мы старались ниспровергнуть. |
|
18. I come now to consider the source of this prevailing notion, and that seems to me to be language. And surely nothing of less extent than reason itself could have been the source of an opinion so universally received. The truth of this appears as from other reasons so also from the plain confession of the ablest patrons of abstract ideas, who acknowledge that they are made in order to naming; from which it is a clear consequence that if there had been no such things as speech or universal signs there never had been any thought of abstraction. See III. vi. 39, and elsewhere of the Essay on Human Understanding. Let us examine the manner wherein words have contributed to the origin of that mistake.- First then, it is thought that every name has, or ought to have, one only precise and settled signification, which inclines men to think there are certain abstract, determinate ideas that constitute the true and only immediate signification of each general name; and that it is by the mediation of these abstract ideas that a general name comes to signify any particular thing. Whereas, in truth, there is no such thing as one precise and definite signification annexed to any general name, they all signifying indifferently a great number of particular ideas. All which doth evidently follow from what has been already said, and will clearly appear to anyone by a little reflexion. To this it will be objected that every name that has a definition is thereby restrained to one certain signification. For example, a triangle is defined to be "a plain surface comprehended by three right lines," by which that name is limited to denote one certain idea and no other. To which I answer, that in the definition it is not said whether the surface be great or small, black or white, nor whether the sides are long or short, equal or unequal, nor with what angles they are inclined to each other; in all which there may be great variety, and consequently there is no one settled idea which limits the signification of the word triangle. It is one thing for to keep a name constantly to the same definition, and another to make it stand everywhere for the same idea; the one is necessary, the other useless and impracticable. |
18. Теперь я обращаюсь к рассмотрению источника этих господствующих понятий, которым, как мне кажется, служит язык. И, наверное, что-либо менее распространенное, чем сам разум, не могло бы быть источником общераспространенного мнения. Истина сказанного явствует как из других оснований, так и из открытого признания самых искусных поборников абстрактных идей, которые соглашаются с тем, что эти последние образованы с целью именования, из чего ясно следует, что если бы не существовало такого предмета, как язык или общие знаки, то никогда не явилось бы мысли об абстрагировании (см. "Опыт о человеческом разуме", кн. III, гл. 6, 39 и другие места). Исследуем же, каким путем слова способствовали возникновению этого заблуждения. Прежде всего полагают, будто каждое имя имеет или должно иметь только одно точное и установленное значение, что склоняет людей думать, будто существуют известные абстрактные определенные идеи, которые составляют истинное и единственно непосредственное значение каждого общего имени, и будто через посредство этих абстрактных идей общее имя становится способным обозначать частную вещь. Между тем в действительности вовсе нет точного, определенного значения, связанного с каким-либо общим именем, но последнее всегда безразлично обозначает большое число частных идей. Все это вытекает с очевидностью из сказанного выше и при некотором размышлении станет ясным для каждого. Могут возразить, что каждое имя, имеющее определение, тем самым ограничено известным значением. Например, треугольник определяется как плоская поверхность, ограниченная тремя прямыми линиями, каковым определением это имя ограничено обозначением только одной определенной идеи, и никакой другой. Я отвечу на это, что в определении не сказано, велика или мала поверхность, черна она или бела, длинны или коротки стороны, равны или не равны, а также под какими углами они наклонены одна к другой; во всем этом может быть большое разнообразие, и, следовательно, здесь не дано установленной идеи, которая ограничивала бы значение слова треугольник. Одно дело, связывать ли имя постоянно с одним и тем же определением, и другое дело, обозначать ли им постоянно одну и ту же идею; первое необходимо, второе бесполезно и невыполнимо. |
|
19. But, to give a farther account how words came to produce the doctrine of abstract ideas, it must be observed that it is a received opinion that language has no other end but the communicating our ideas, and that every significant name stands for an idea. This being so, and it being withal certain that names which yet are not thought altogether insignificant do not always mark out particular conceivable ideas, it is straightway concluded that they stand for abstract notions. That there are many names in use amongst speculative men which do not always suggest to others determinate, particular ideas, or in truth anything at all, is what nobody will deny. And a little attention will discover that it is not necessary (even in the strictest reasonings) significant names which stand for ideas should, every time they are used, excite in the understanding the ideas they are made to stand for- in reading and discoursing, names being for the most part used as letters are in Algebra, in which, though a particular quantity be marked by each letter, yet to proceed right it is not requisite that in every step each letter suggest to your thoughts that particular quantity it was appointed to stand for. |
19. Но чтобы дать дальнейший отчет в том, каким образом слова привели к возникновению учения об абстрактных идеях, нужно заметить, что существует ходячее мнение, будто язык не имеет иной цели, кроме сообщения наших идей, и будто каждое имя, что-либо обозначающее, обозначает идею. Сделав такое предположение и вместе с тем считая за достоверное, что имена, которые не признаются лишенными значения, не всегда выражают мыслимые частные идеи, категорически заключают отсюда, что они обозначают абстрактные понятия. Что мыслителями употребляются некоторые имена, которые не всегда возбуждают в других людях определенные частные идеи,- этого никто не станет отрицать. И требуется весьма небольшая доля внимания для обнаружения того, что нет необходимости, чтобы (даже в самых строгих рассуждениях) имена, которые что-либо обозначают и которыми обозначаются идеи, возбуждали в уме каждый раз, как только они употребляются, те самые идеи, для обозначения которых они образованы, так как при чтении и разговоре имена употребляются по большей части, как буквы в алгебре, где, несмотря на то что каждой буквой обозначается некоторое частное количество, для верного производства вычисления не необходимо, чтобы на каждом шагу каждой буквой возбуждалась в нас мысль о том частном количестве, которое она должна обозначать. |
|
20. Besides, the communicating of ideas marked by words is not the chief and only end of language, as is commonly supposed. There are other ends, as the raising of some passion, the exciting to or deterring from an action, the putting the mind in some particular disposition- to which the former is in many cases barely subservient, and sometimes entirely omitted, when these can be obtained without it, as I think does not unfrequently happen in the familiar use of language. I entreat the reader to reflect with himself, and see if it doth not often happen, either in hearing or reading a discourse, that the passions of fear, love, hatred, admiration, disdain, and the like, arise immediately in his mind upon the perception of certain words, without any ideas coming between. At first, indeed, the words might have occasioned ideas that were fitting to produce those emotions; but, if I mistake not, it will be found that, when language is once grown familiar, the hearing of the sounds or sight of the characters is oft immediately attended with those passions which at first were wont to be produced by the intervention of ideas that are now quite omitted. May we not, for example, be affected with the promise of a good thing, though we have not an idea of what it is? Or is not the being threatened with danger sufficient to excite a dread, though we think not of any particular evil likely to befal us, nor yet frame to ourselves an idea of danger in abstract? If any one shall join ever so little reflexion of his own to what has been said, I believe that it will evidently appear to him that general names are often used in the propriety of language without the speaker's designing them for marks of ideas in his own, which he would have them raise in the mind of the hearer. Even proper names themselves do not seem always spoken with a design to bring into our view the ideas of those individuals that are supposed to be marked by them. For example, when a schoolman tells me "Aristotle hath said it," all I conceive he means by it is to dispose me to embrace his opinion with the deference and submission which custom has annexed to that name. And this effect is often so instantly produced in the minds of those who are accustomed to resign their judgment to authority of that philosopher, as it is impossible any idea either of his person, writings, or reputation should go before. Innumerable examples of this kind may be given, but why should I insist on those things which every one's experience will, I doubt not, plentifully suggest unto him? |
20. Сверх того, сообщение идей, обозначаемых словами, не составляет, как это обыкновенно предполагается, главной или единственной цели языка. Существуют другие его цели, как, например, вызов какой-либо страсти, возбуждение к действию или отклонение от него, приведение души в некоторое частное состояние,- цели, по отношению к которым вышеназванная цель во многих случаях носит характер чисто служебный или даже вовсе отсутствует, если указанные цели могут быть достигнуты без ее помощи, как это случается нередко, я полагаю, при обычном употреблении языка. Я приглашаю читателя подумать над самим собой и посмотреть, не случается ли часто при слушании речи или чтении, что страсти страха, любви, ненависти, удивления, презрения и т. п. непосредственно возникают в его душе при восприятии известных слов без посредства какой-либо идеи. Первоначально, может быть, слова действительно возбуждали идеи, способные производить подобные душевные движения; но, если я не ошибаюсь, оказывается, что когда речь становится для нас обычной, то слушание и видение знаков часто непосредственно влекут за собой те страсти, которые первоначально вызывались лишь через посредство идей, теперь совершенно опускаемых. Разве обещание хорошей вещи не может, например, возбудить в нас чувства, хотя бы мы не имели идеи о том, что это за вещь? Или разве недостаточно угрозы опасностью для возбуждения страха, хотя бы мы не думали о каком-либо частном зле, которое, вероятно, угрожает постигнуть нас, и не образовали абстрактной идеи опасности? Если кто-нибудь хоть немного поразмыслит над собой по поводу сказанного, то я полагаю, что он, наверное, придет к заключению, что общие имена часто употребляются как составные части языка, без того, чтобы говорящий сам предназначал их служить знаками тех идей, которые он желает вызвать ими в уме слушателя. Даже собственные имена, по-видимому, не всегда употребляются с намерением вызвать в нас идеи тех индивидов, которые, как предполагается, ими обозначаются. Если мне говорит, например, схоластик: "Аристотель сказал...", то все, что, по моему мнению, он намеревается сделать, состоит в том, чтобы склонить меня принять его мнение с теми почтением и покорностью, какие привычка связывает с именем Аристотеля. И такое действие часто столь мгновенно наступает в уме тех, которые привыкли подчинять свое суждение авторитету этого философа, что было бы даже невозможно какой бы то ни было идее о его личности, сочинениях или репутации предшествовать этому действию. Столь тесную и непосредственную связь может установить обычай между простым словом "Аристотель" и вызываемыми им в умах некоторых людей побуждениями к согласию и почтению. Можно привести бесчисленное множество примеров этого рода, но зачем мне останавливаться на вещах, которые, без сомнения, вполне внушаются каждому его собственным опытом. |
|
21. We have, I think, shewn the impossibility of Abstract Ideas. We have considered what has been said for them by their ablest patrons; and endeavored to show they are of no use for those ends to which they are thought necessary. And lastly, we have traced them to the source from whence they flow, which appears evidently to be language.- It cannot be denied that words are of excellent use, in that by their means all that stock of knowledge which has been purchased by the joint labours of inquisitive men in all ages and nations may be drawn into the view and made the possession of one single person. But at the same time it must be owned that most parts of knowledge have been strangely perplexed and darkened by the abuse of words, and general ways of speech wherein they are delivered. Since therefore words are so apt to impose on the understanding, whatever ideas I consider, I shall endeavour to take them bare and naked into my view, keeping out of my thoughts so far as I am able, those names which long and constant use hath so strictly united with them; from which I may expect to derive the following advantages: |
21. Мне кажется, мы выяснили невозможность абстрактных идей. Мы взвесили то, что было сказано в их пользу искуснейшими их защитниками, и постарались показать, что они бесполезны для тех целей, ради которых они признаются необходимыми. И, наконец, мы проследили источник, из которого они вытекают, каковым, очевидно, оказался язык. Нельзя отрицать, что слова прекрасно служат для того, чтобы ввести в кругозор каждого отдельного человека и сделать его достоянием весь тот запас знаний, который приобретен соединенными усилиями исследователей всех веков и народов. Но большая часть знаний так удивительно запутана и затемнена злоупотреблением слов и общепринятых оборотов языка, которые от них проистекают, что может даже возникнуть вопрос: не служил ли язык более препятствием, чем помощью успехам наук? Так как слова столь способны вводить в заблуждение ум, то я решил в моих исследованиях делать из них возможно меньшее употребление; я постараюсь, какие бы идеи мной ни рассматривались, держать их в моем уме очищенными и обнаженными, удаляя из моих мыслей, насколько это возможно, те названия, которые так тесно связаны с ними путем продолжительного и постоянного употребления, из чего, как я могу ожидать, проистекают следующие выгоды. |
|
22. First, I shall be sure to get clear of all controversies purely verbal- the springing up of which weeds in almost all the sciences has been a main hindrance to the growth of true and sound knowledge. Secondly, this seems to be a sure way to extricate myself out of that fine and subtle net of abstract ideas which has so miserably perplexed and entangled the minds of men; and that with this peculiar circumstance, that by how much the finer and more curious was the wit of any man, by so much the deeper was he likely to be ensnared and faster held therein. Thirdly, so long as I confine my thoughts to my own ideas divested of words, I do not see how I can easily be mistaken. The objects I consider, I clearly and adequately know. I cannot be deceived in thinking I have an idea which I have not. It is not possible for me to imagine that any of my own ideas are alike or unlike that are not truly so. To discern the agreements or disagreements there are between my ideas, to see what ideas are included in any compound idea and what not, there is nothing more requisite than an attentive perception of what passes in my own understanding. |
22. Во-первых, я могу быть уверенным, что прояснил все чисто словесные споры, а произрастание этой сорной травы служило почти во всех науках главным препятствием росту истинного и здравого знания. Во-вторых, это кажется верным путем к освобождению себя от тонкой и хитросплетенной сети абстрактных идей, которая таким жалким образом опутывала и связывала умы людей, и притом с той удивительной особенностью, что, чем острее и проницательнее были способности данного человека, тем глубже он, по-видимому, в ней запутывался и крепче ею держался. В-третьих, я не вижу, каким образом я могу легко впасть в заблуждение, пока я ограничиваю мои мысли своими собственными, освобожденными от слов идеями. Предметы, которые я рассматриваю, мне известны ясно и адекватно. Я не могу быть обманут мыслью, что обладаю идеей, которой у меня нет. Мне невозможно вообразить, будто некоторые из моих собственных идей сходны или несходны между собой, если они не таковы в действительности. Для того чтобы различать согласие или несогласие, существующие между моими идеями, чтобы видеть, какие идеи содержатся в некоторой сложной идее и какие нет, не требуется ничего, кроме внимательного восприятия того, что происходит в моем собственном уме. |
|
23. But the attainment of all these advantages doth presuppose an entire deliverance from the deception of words, which I dare hardly promise myself; so difficult a thing it is to dissolve an union so early begun, and confirmed by so long a habit as that betwixt words and ideas. Which difficulty seems to have been very much increased by the doctrine of abstraction. For, so long as men thought abstract ideas were annexed to their words, it doth not seem strange that they should use words for ideas- it being found an impracticable thing to lay aside the word, and retain the abstract idea in the mind, which in itself was perfectly inconceivable. This seems to me the principal cause why those men who have so emphatically recommended to others the laying aside all use of words in their meditations, and contemplating their bare ideas, have yet failed to perform it themselves. Of late many have been very sensible of the absurd opinions and insignificant disputes which grow out of the abuse of words. And, in order to remedy these evils, they advise well, that we attend to the ideas signified, and draw off our attention from the words which signify them. But, how good soever this advice may be they have given others, it is plain they could not have a due regard to it themselves, so long as they thought the only immediate use of words was to signify ideas, and that the immediate signification of every general name was a determinate abstract idea. |
23. Но достижение всех этих преимуществ предполагает полное освобождение от обмана слов, на которое я едва ли могу надеяться - до того трудно расторгнуть связь, которая началась так давно и скреплена привычкой столь продолжительной, какая установилась между словами и идеями. Это затруднение, по-видимому, чрезвычайно усилено учением об абстракции. Ибо пока люди полагали, что абстрактные идеи связаны с их словами, то не казалось странным, что употребляются слова вместо идей, так как считалось невозможным, отстранив слово, удержать в уме абстрактную идею, саму по себе совершенно немыслимую. В этом заключается, как мне кажется, главная причина того, что те, которые так настойчиво советовали другим устранять всякое употребление слов во время размышления и рассматривать лишь свои идеи, сами этого не выполнили. В последнее время многие хорошо поняли нелепость мнений и пустоту споров, проистекающих от злоупотребления словами. И с целью излечения от этого зла они дают добрый совет направлять внимание на сами идеи и абстрагироваться от обозначающих последние слов. Но как бы ни был хорош этот совет, даваемый другим, ясно, что они сами не могут вполне следовать ему, пока полагают, что слова служат непосредственно для обозначения идей и что непосредственное значение каждого общего имени заключается в определенной абстрактной идее. |
|
24. But, these being known to be mistakes, a man may with greater ease prevent his being imposed on by words. He that knows he has no other than particular ideas, will not puzzle himself in vain to find out and conceive the abstract idea annexed to any name. And he that knows names do not always stand for ideas will spare himself the labour of looking for ideas where there are none to be had. It were, therefore, to be wished that everyone would use his utmost endeavours to obtain a clear view of the ideas he would consider, separating from them all that dress and incumbrance of words which so much contribute to blind the judgment and divide the attention. In vain do we extend our view into the heavens and pry into the entrails of the earth, in vain do we consult the writings of learned men and trace the dark footsteps of antiquity- we need only draw the curtain of words, to hold the fairest tree of knowledge, whose fruit is excellent, and within the reach of our hand. |
24. Но коль скоро эти мнения будут признаны ошибочными, то всякий может весьма легко предохранить себя от обмана слов. Тот, кому известно, что он обладает лишь частными идеями, не станет напрасно трудиться отыскивать и мыслить абстрактную идею, связанную с каким-либо именем. А тот, кто знает, что имя не всегда соответствует идее, избавит себя от труда искать идеи там, где их не может быть. Поэтому было бы желательно, чтобы каждый постарался, насколько возможно, приобрести ясный взгляд на идеи, которые он намерен рассматривать, отделяя от них всю ту одежду и завесу слов, что так способствуют ослеплению суждения и рассеиванию внимания. Мы тщетно будем возносить свой взор к небесам или проникать им в недра земли, тщетно станем совещаться с писаниями ученых мужей, вдумываться в темные следы древности; нам нужно только отдернуть завесу слов, чтобы ясно увидеть великолепнейшее древо познания, плоды которого прекрасны и доступны нашей руке. |
|
25. Unless we take care to clear the First Principles of Knowledge from the embarras and delusion of words, we may make infinite reasonings upon them to no purpose; we may draw consequences from consequences, and be never the wiser. The farther we go, we shall only lose ourselves the more irrecoverably, and be the deeper entangled in difficulties and mistakes. Whoever therefore designs to read the following sheets, I entreat him to make my words the occasion of his own thinking, and endeavour to attain the same train of thoughts in reading that I had in writing them. By this means it will be easy for him to discover the truth or falsity of what I say. He will be out of all danger of being deceived by my words, and I do not see how he can be led into an error by considering his own naked, undisguised ideas. TREATISE |
25. Если мы не позаботимся о том, чтобы очистить первые принципы знания от затруднения и обмана слов, то бесчисленные рассуждения о них не приведут нас ни к какому результату; мы будем делать выводы из выводов и все-таки никогда не станем мудрее. Чем далее мы будем идти, тем безнадежнее будем теряться и тем глубже запутываться в затруднениях и ошибках. Кто бы поэтому ни приступил к чтению последующдх страниц, я приглашаю его сделать мои слова предметом собственного размышления и постараться соблюсти тот же порядок мыслей при чтении, какого я держался при написании их. Этим путем он легко обнаружит истину или ложность сказанного мной. Он будет вполне огражден от опасности быть обманутым моими словами; и я не вижу, каким образом он может быть введен в заблуждение через рассмотрение своих собственных обнаженных и неприкрытых идей. |
|
English |
Русский |
|
1. It is evident to any one who takes a survey of the objects of human knowledge, that they are either ideas actually imprinted on the senses; or else such as are perceived by attending to the passions and operations of the mind; or lastly, ideas formed by help of memory and imagination- either compounding, dividing, or barely representing those originally perceived in the aforesaid ways. By sight I have the ideas of light and colours, with their several degrees and variations. By touch I perceive hard and soft, heat and cold, motion and resistance, and of all these more and less either as to quantity or degree. Smelling furnishes me with odours; the palate with tastes; and hearing conveys sounds to the mind in all their variety of tone and composition. And as several of these are observed to accompany each other, they come to be marked by one name, and so to be reputed as one thing. Thus, for example a certain colour, taste, smell, figure and consistence having been observed to go together, are accounted one distinct thing, signified by the name apple; other collections of ideas constitute a stone, a tree, a book, and the like sensible things- which as they are pleasing or disagreeable excite the passions of love, hatred, joy, grief, and so forth. |
1. Для всякого, кто обозревает объектом человеческого познания, очевидно, что они представляют из себя либо идеи (ideas), действительно воспринимаемые чувствами, либо такие, которые мы получаем, наблюдая эмоции и действия ума, либо, наконец, идеи, образуемые при помощи памяти и воображения, наконец, идеи, возникающие через соединение, разделение или просто представление того, что было первоначально воспринято одним из вышеуказанных способов. Посредством зрения я составляю идеи о свете и цветах, об их различных степенях и видах. Посредством осязания я воспринимаю твердое и мягкое, теплое и холодное, движение и сопротивление, и притом более или менее всего этого в отношении как количества, так и степени. Обоняние дает мне запахи; вкус- ощущение вкуса; слух - звуки во всем разнообразии по тону и составу. Так как различные идеи наблюдаются вместе одна с другою, то их обозначают одним именем и считают какой-либо вещью. Например, наблюдают соединенными вместе (to go together) определенный цвет, вкус, запах, форму, консистенцию,- признают это за отдельную вещь и обозначают словом яблоко, другие собрания идей (collections of ideas) составляют камень, дерево, книгу и тому подобные чувственные вещи, которые, смотря по тому, приятны они или неприятны, вызывают страсти ненависти, радости, горя и т. п. |
|
2. But, besides all that endless variety of ideas or objects of knowledge, there is likewise something which knows or perceives them, and exercises divers operations, as willing, imagining, remembering, about them. This perceiving, active being is what I call mind, spirit, soul, or myself. By which words I do not denote any one of my ideas, but a thing entirely distinct from them, wherein, they exist, or, which is the same thing, whereby they are perceived- for the existence of an idea consists in being perceived. |
2. Но рядом с этим бесконечным разнообразием идей или предметов знания существует равным образом нечто познающее или воспринимающее их и производящее различные действия, как-то: хотение, воображение, воспоминание. Это познающее деятельное существо есть то, что я называю умом, духом, душою или мной самим. Этими словами я обозначаю не одну из своих идей, но вещь, совершенно отличную от них, в которой они существуют, или, что то же самое, которой они воспринимаются, так как существование идеи состоит в ее воспринимаемости. |
|
3. That neither our thoughts, nor passions, nor ideas formed by the imagination, exist without the mind, is what everybody will allow. And it seems no less evident that the various sensations or ideas imprinted on the sense, however blended or combined together (that is, whatever objects they compose), cannot exist otherwise than in a mind perceiving them.- I think an intuitive knowledge may be obtained of this by any one that shall attend to what is meant by the term exists, when applied to sensible things. The table I write on I say exists, that is, I see and feel it; and if I were out of my study I should say it existed- meaning thereby that if I was in my study I might perceive it, or that some other spirit actually does perceive it. There was an odour, that is, it was smelt; there was a sound, that is, it was heard; a colour or figure, and it was perceived by sight or touch. This is all that I can understand by these and the like expressions. For as to what is said of the absolute existence of unthinking things without any relation to their being perceived, that seems perfectly unintelligible. Their esse is percepi, nor is it possible they should have any existence out of the minds or thinking things which perceive them. |
3. Все согласятся с тем, что ни наши мысли, ни страсти, ни идеи, образуемые воображением, не существуют вне нашей души. И вот для меня пе менее очевидно, что различные ощущения или идеи, запечатленные в чувственности, как бы смешаны или соединены они ни были между собой (т. е. какие бы предметы ни образовали), не могут существовать иначе как в духе, который их воспринимает. Я полагаю, что каждый может непосредственно убедиться в этом, если обратит внимание на то, что подразумевается под термином существует в его применении к ощущаемым вещам. Когда я говорю, что стол, на котором я пишу, существует, то это значит, что я вижу и ощущаю его; и если б я вышел из своей комнаты, то сказал бы, что стол существует, понимая под этим, что, если бы я был в своей комнате, то я мог бы воспринимать его, или же что какой-либо другой дух действительно воспринимает его. Здесь был запах - это значит, что я его обонял; был звук - значит, что его слышали; были цвет или форма - значит, они были восприняты зрением или осязанием. Это все, что я могу разуметь под такими или подобными выражениями. Ибо то, что говорится о безусловном существовании немыслящих вещей без какого-либо отношения к их воспринимаемости, для меня совершенно непонятно. Их esse есть percipi, и невозможно, чтобы они имели какое-либо существование вне духов или воспринимающих их мыслящих вещей. |
|
4. It is indeed an opinion strangely prevailing amongst men, that houses, mountains, rivers, and in a word all sensible objects, have an existence, natural or real, distinct from their being perceived by the understanding. But, with how great an assurance and acquiescence soever this principle may be entertained in the world, yet whoever shall find in his heart to call it in question may, if I mistake not, perceive it to involve a manifest contradiction. For, what are the fore-mentioned objects but the things we perceive by sense? and what do we perceive besides our own ideas or sensations? and is it not plainly repugnant that any one of these, or any combination of them, should exist unperceived? |
4. Странным образом среди людей преобладает мнение, что дома, горы, реки, одним словом, чувственные вещи имеют существование, природное или реальное, отличное от того, что их воспринимает разум. Но с какой бы уверенностью и общим согласием ни утверждался этот принцип, всякий, имеющий смелость подвергнуть его исследованию, найдет, если я не ошибаюсь, что данный принцип заключает в себе явное противоречие. Ибо, что же такое эти вышеупомянутые объекты, как не вещи, которые мы воспринимаем посредством чувств? А что же мы воспринимаем, как не свои собственные идеи или ощущения (ideas or sensations)? И разве же это прямо-таки не нелепо, что какие-либо идеи или ощущения, или комбинации их могут существовать, не будучи воспринимаемы? |
|
5. If we thoroughly examine this tenet it will, perhaps, be found at bottom to depend on the doctrine of abstract ideas. For can there be a nicer strain of abstraction than to distinguish the existence of sensible objects from their being perceived, so as to conceive them existing unperceived? Light and colours, heat and cold, extension and figures- in a word the things we see and feel- what are they but so many sensations, notions, ideas, or impressions on the sense? and is it possible to separate, even in thought, any of these from perception? For my part, I might as easily divide a thing from itself. I may, indeed, divide in my thoughts, or conceive apart from each other, those things which, perhaps I never perceived by sense so divided. Thus, I imagine the trunk of a human body without the limbs, or conceive the smell of a rose without thinking on the rose itself. So far, I will not deny, I can abstract- if that may properly be called abstraction which extends only to the conceiving separately such objects as it is possible may really exist or be actually perceived asunder. But my conceiving or imagining power does not extend beyond the possibility of real existence or perception. Hence, as it is impossible for me to see or feel anything without an actual sensation of that thing, so is it impossible for me to conceive in my thoughts any sensible thing or object distinct from the sensation or perception of it. |
5. При тщательном исследований этого предположения, может быть, окажется, что оно в конце концов зависит от учения об абстрактных идеях. Ибо может ли быть более тонкая нить абстрагирования, чем отличение существования ощущаемых предметов от их воспринимаемости так, чтобы представлять их себе как существующие невоспринимаемыми? Свет и цвета, тепло и холод, протяжение и формы, словом, все вещи, которые мы видим и осязаем,- что они такое, как не разнообразные ощущения, понятия, идеи и чувственные впечатления? И возможно ли даже мысленно отделить которую-либо из них от восприятия? Что касается меня, то мне было бы также легко отделить какую-нибудь вещь от себя самой. Правда, я могу мысленно разделить или представлять себе отдельными одну от другой такие вещи, которые я, может быть, никогда не воспринимал чувственно в таком разделении. Так, я воображаю туловище человеческого тела без его членов или представляю себе запах розы, не думая о самой розе. В таком смысле я не отрицаю, что могу абстрагировать, если можно в точном значении слова называть абстрагированием. деятельность, состоящую только в представлении раздельно таких предметов, которые и в действительности могут существовать или восприниматься раздельно. Но моя способность мыслить или воображать не простирается далее возможности реального существования или восприятия. Поэтому, как я не в состоянии видеть или осязать нечто без действительного ощущения вещи, точно так же я не в состоянии помыслить ощущаемые вещь или предмет независимо от их ощущения или восприятия. На самом деле объект и ощущение одно и то же (are the same thing) и не могут поэтому быть абстрагируемы одно от другого. 6 |
|
6. Some truths there are so near and obvious to the mind that a man need only open his eyes to see them. Such I take this important one to be, viz., that all the choir of heaven and furniture of the earth, in a word all those bodies which compose the mighty frame of the world, have not any subsistence without a mind, that their being is to be perceived or known; that consequently so long as they are not actually perceived by me, or do not exist in my mind or that of any other created spirit, they must either have no existence at all, or else subsist in the mind of some Eternal Spirit- it being perfectly unintelligible, and involving all the absurdity of abstraction, to attribute to any single part of them an existence independent of a spirit. To be convinced of which, the reader need only reflect, and try to separate in his own thoughts the being of a sensible thing from its being perceived. |
6. Некоторые истины столь близки и очевидны для ума, что стоит лишь открыть глаза, чтобы их увидеть. Такой я считаю ту важную истину, что весь небесный хор и все убранство земли, одним словом, все вещи, составляющие Вселенную, не имеют существования вне духа; что их бытие состоит в том, чтобы быть воспринимаемыми или познаваемыми; что, следовательно, поскольку они в действительности не восприняты мной или не существуют в моем уме или уме какого-либо другого сотворенного духа, они либо вовсе не имеют существования, либо существуют в уме какого-либо вечного духа и что совершенно немыслимо и включает в себе все нелепости абстрагирования приписывать хоть малейшей части их существование независимо от духа. Чтобы сказанное представить с ясностью и очевидностью аксиомы, мне кажется достаточным вызвать размышление читателя, дабы он мог составить беспристрастное суждение о своем собственном мнении и направить свои мысли на сам предмет свободно и независимо от затруднений слов и предрассудков в пользу ходячих заблуждений. |
|
7. From what has been said it follows there is not any other Substance than Spirit, or that which perceives. But, for the fuller proof of this point, let it be considered the sensible qualities are colour, figure, motion, smell, taste, etc., i.e. the ideas perceived by sense. Now, for an idea to exist in an unperceiving thing is a manifest contradiction, for to have an idea is all one as to perceive; that therefore wherein colour, figure, and the like qualities exist must perceive them; hence it is clear there can be no unthinking substance or substratum of those ideas. |
7. Из сказанного очевидно, что нет иной субстанции, кроме духа или того, что воспринимает; но для более полного доказательства этого положения надо принять в соображение, что ощущаемые качества суть цвет, форма, движение, запах, вкус и т. п., т. е. идеи, воспринятые в ощущениях. Между тем очевидное противоречие заключается в предположении, будто идея заключается в невоспринимаемой вещи, ибо иметь идею значит то же самое, что воспринимать; следовательно, то, в чем существуют цвет, форма и т. п., должно их воспринять; из этого ясно, что не может быть немыслящей субстанции или немыслящего субстрата этих идей. |
|
8. But, say you, though the ideas themselves do not exist without the mind, yet there may be things like them, whereof they are copies or resemblances, which things exist without the mind in an unthinking substance. I answer, an idea can be like nothing but an idea; a colour or figure can be like nothing but another colour or figure. If we look but never so little into our thoughts, we shall find it impossible for us to conceive a likeness except only between our ideas. Again, I ask whether those supposed originals or external things, of which our ideas are the pictures or representations, be themselves perceivable or no? If they are, then they are ideas and we have gained our point; but if you say they are not, I appeal to any one whether it be sense to assert a colour is like something which is invisible; hard or soft, like something which is intangible; and so of the rest. |
8. Вы скажете, что идеи могут быть копиями или отражениями (resemblances) вещей, которые существуют вне ума в немыслящей субстанции. Я отвечаю, что идея не может походить ни на что иное, кроме идеи; цвет или фигура не могут походить ни на что, кроме другого цвета, другой фигуры. Если мы мало-мальски внимательно всмотримся в наши мысли, мы найдем невозможным понять иное их сходство, кроме сходства с нашими идеями. Я спрашиваю, можем ли мы воспринимать эти предполагаемые оригиналы или внешние вещи, с которых наши идеи являются будто бы снимками или представлениями, или не можем? Если да, то, значит, они суть идеи, и мы не двинулись ни шагу вперед; а если вы скажете, что нет, то я обращусь к кому угодно и спрошу его, есть ли смысл говорить, что цвет похож на нечто невидимое; твердое или мягкое похоже на нечто такое, что нельзя осязать, и т. п. |
|
9. Some there are who make a distinction betwixt primary and secondary qualities. By the former they mean extension, figure, motion, rest, solidity or impenetrability, and number; by the latter they denote all other sensible qualities, as colours, sounds, tastes, and so forth. The ideas we have of these they acknowledge not to be the resemblances of anything existing without the mind, or unperceived, but they will have our ideas of the primary qualities to be patterns or images of things which exist without the mind, in an unthinking substance which they call Matter. By Matter, therefore, we are to understand an inert, senseless substance, in which extension, figure, and motion do actually subsist. But it is evident from what we have already shown, that extension, figure, and motion are only ideas existing in the mind, and that an idea can be like nothing but another idea, and that consequently neither they nor their archetypes can exist in an unperceiving substance. Hence, it is plain that that the very notion of what is called Matter or corporeal substance, involves a contradiction in it. |
9. Некоторые делают различие между первичными и вторичными качествами. Под первыми они подразумевают протяжение, форму, движение, покой, вещественность или непроницаемость и число, под вторыми - все прочие ощущаемые качества, как, например, цвета, звуки, вкусы и т. п. Они признают, что идеи, которые мы имеем о последних, несходны с чем-либо, существующим вне духа или невоспринятым; но утверждают, что наши идеи первичных качеств суть отпечатки или образы вещей, существующих вне духа в немыслящей субстанции, которую они называют материей. Под материей мы должны, следовательно, разуметь инертную, нечувствующую субстанцию, в которой действительно существуют протяжение, форма и движение. Однако из сказанного выше ясно вытекает, что протяжение и движение суть лишь идеи, существующие в духе, что идея не может быть сходна ни с чем, кроме идеи, и что, следовательно, ни она сама, ни ее первообраз не могут существовать в невоспринимающей субстанции. Отсюда очевидно, что само понятие о том, что называется материей или телесной субстанцией, заключает в себе противоречие. Это в такой мере ясно, что я не считаю необходимым тратить много времени на доказательство нелепости данного мнения. Но ввиду того, что учение (tenet) о существовании материи пустило, по-видимому, глубокие корни в умах философов и влечет за собой столь многочисленные вредные выводы, я предпочитаю показаться многоречивым и утомительным, лишь бы не опустить ничего для полного разоблачения и искоренения этого предрассудка. |
|
10. They who assert that figure, motion, and the rest of the primary or original qualities do exist without the mind in unthinking substances, do at the same time acknowledge that colours, sounds, heat cold, and suchlike secondary qualities, do not- which they tell us are sensations existing in the mind alone, that depend on and are occasioned by the different size, texture, and motion of the minute particles of matter. This they take for an undoubted truth, which they can demonstrate beyond all exception. Now, if it be certain that those original qualities are inseparably united with the other sensible qualities, and not, even in thought, capable of being abstracted from them, it plainly follows that they exist only in the mind. But I desire any one to reflect and try whether he can, by any abstraction of thought, conceive the extension and motion of a body without all other sensible qualities. For my own part, I see evidently that it is not in my power to frame an idea of a body extended and moving, but I must withal give it some colour or other sensible quality which is acknowledged to exist only in the mind. In short, extension, figure, and motion, abstracted from all other qualities, are inconceivable. Where therefore the other sensible qualities are, there must these be also, to wit, in the mind and nowhere else. |
10. Те, которые утверждают, что форма, движение и прочие первичные или первоначальные качества существуют вне духа в немыслящих субстанциях, признают вместе с тем, что это не относится к цветам, звукам, теплу, холоду и тому подобным вторичным качествам, которые они считают ощущениями, существующими лишь в духе и зависящими от различия в величине, строении и движении малых частиц материи. Они считают это несомненной истиной, которую могут доказать без всякого исключения. Если достоверно, что первичные качества неразрывно связаны с другими ощущаемыми качествами, от которых не могут быть даже мысленно абстрагированы, то отсюда ясно следует, что они существуют лишь в духе. Но я желал бы, чтобы кто-нибудь сообразил и попытался через мысленное абстрагирование представить себе протяжение и движение какого-либо тела без всяких других ощущаемых качеств. Что касается меня, то для меня очевидно, что не в моей власти образовать идею протяженного и движущегося тела без снабжения его некоторым цветом или другим ощущаемым качеством, о котором признано, что оно существует только в духе. Короче, протяжение, форма и движение, абстрагированные от всех прочих качеств, немыслимы. Итак, они должны находиться там же, где и прочие ощущаемые качества, т. е. в духе, и нигде более. |
|
11. Again, great and small, swift and slow, are allowed to exist nowhere without the mind, being entirely relative, and changing as the frame or position of the organs of sense varies. The extension therefore which exists without the mind is neither great nor small, the motion neither swift nor slow, that is, they are nothing at all. But, say you, they are extension in general, and motion in general: thus we see how much the tenet of extended movable substances existing without the mind depends on the strange doctrine of abstract ideas. And here I cannot but remark how nearly the vague and indeterminate description of Matter or corporeal substance, which the modern philosophers are run into by their own principles, resembles that antiquated and so much ridiculed notion of materia prima, to be met with in Aristotle and his followers. Without extension solidity cannot be conceived; since therefore it has been shewn that extension exists not in an unthinking substance, the same must also be true of solidity. |
11. Далее, большое и малое, быстрое и медленное, несомненно, не существуют вне духа, так как они совершенно относительны и меняются сообразно изменению строения и положения органов чувств. Следовательно, протяжение, существующее вне духа, ни велико, ни мало; движение ни быстро, ни медленно, т. е. они суть совершенно ничто. Но, скажете вы, они суть протяжение вообще и движение вообще; тут мы видим, в какой мере учение о протяженной, подвижной субстанции вне духа зависит от странного учения об абстрактных идеях. И я не могу не указать в этом случае, как близко смутное и неопределенное описание материи или телесной субстанции, к которому приводят новых философов их собственные основания, походит на то устаревшее и многократно осмеянное понятие о materia prima, с которым мы встречаемся у Аристотеля и его последователей. Без протяжения не может быть мыслима вещественность; поэтому, если доказано, что протяжение не может существовать в немыслящей субстанции, то же самое справедливо и о вещественности. |
|
12. That number is entirely the creature of the mind, even though the other qualities be allowed to exist without, will be evident to whoever considers that the same thing bears a different denomination of number as the mind views it with different respects. Thus, the same extension is one, or three, or thirty-six, according as the mind considers it with reference to a yard, a foot, or an inch. Number is so visibly relative, and dependent on men's understanding, that it is strange to think how any one should give it an absolute existence without the mind. We say one book, one page, one line, etc.; all these are equally units, though some contain several of the others. And in each instance, it is plain, the unit relates to some particular combination of ideas arbitrarily put together by the mind. |
12. Что число есть всецело создание духа, хотя бы было допущено, что прочие качества существуют вне духа, станет очевидным каждому, подумавшему о том, что одна и та же вещь получает различное числовое обозначение, сообразно различным отношениям, в которых рассматривается духом. Так, например, одно и то же протяжение есть 1, 3, 36, смотря по тому, рассматривается ли оно по отношению к ярду, к футу или к дюйму. Число настолько очевидно относительно и зависимо от человеческого познания, что странно было бы подумать, чтобы кто-нибудь мог приписать ему абсолютное существование вне духа. Мы говорим: одна книга, одна страница, одна строчка и т. п.- все они равно единичны, хотя одни из них заключают в себе несколько других. Во всех случаях ясно, что единица означает особую комбинацию идей, произвольно составляемую духом. |
|
13. Unity I know some will have to be a simple or uncompounded idea, accompanying all other ideas into the mind. That I have any such idea answering the word unity I do not find; and if I had, methinks I could not miss finding it: on the contrary, it should be the most familiar to my understanding, since it is said to accompany all other ideas, and to be perceived by all the ways of sensation and reflexion. To say no more, it is an abstract idea. |
13. Мне известно, что иные полагают, будто единица есть простая или несложная идея, сопровождающая в нашем духе все прочие идеи7. Я не нахожу, чтобы у меня была такая идея, соответствующая слову "единица", и полагаю, что я бы не мог не найти ее, если бы она была у меня; напротив, она должна была бы быть наиболее родственной уму, если она, как утверждают, сопровождает все прочие идеи и воспринимается всеми путями ощущения и рефлексии. Словом, ато абстрактная идея. |
|
14. I shall farther add, that, after the same manner as modern philosophers prove certain sensible qualities to have no existence in Matter, or without the mind, the same thing may be likewise proved of all other sensible qualities whatsoever. Thus, for instance, it is said that heat and cold are affections only of the mind, and not at all patterns of real beings, existing in the corporeal substances which excite them, for that the same body which appears cold to one hand seems warm to another. Now, why may we not as well argue that figure and extension are not patterns or resemblances of qualities existing in Matter, because to the same eye at different stations, or eyes of a different texture at the same station, they appear various, and cannot therefore be the images of anything settled and determinate without the mind? Again, it is proved that sweetness is not really in the sapid thing, because the thing remaining unaltered the sweetness is changed into bitter, as in case of a fever or otherwise vitiated palate. Is it not as reasonable to say that motion is not without the mind, since if the succession of ideas in the mind become swifter, the motion, it is acknowledged, shall appear slower without any alteration in any external object? |
14. К сказанному я прибавлю, что, подобно тому как новые философы доказывают, что некоторые чувственные качества (цвета, вкусы и т. п.) не существуют в материи или вне духа, можно то же самое доказать относительно всех прочих чувственных качеств. Так, например, говорят, что тепло и холод суть лишь состояния духа, а отнюдь не отпечатки действительного бытия, существующие в телесных субстанциях, которыми они возбуждаются, ибо одно и то же тело кажется одной руке теплым, а другой - холодным. Отчего же не можем мы с таким же правом заключить, что форма и протяжение не суть отпечатки или подобия качеств, существующих в материи, так как одному и тому же глазу в разных положениях или глазам различного строения в одном и том же положении они являются различными и поэтому не могут быть изображениями чего-нибудь находящегося и определенного вне духа? Далее доказывается, что сладость заключается в действительности не во вкушаемой вещи, так как без изменения вещи сладость превращается в горечь, например при лихорадке или другом изменении органа вкуса. Разве не так же обоснованно сказать, что движение не происходит вне духа, так как если смена идеи в духе ускоряется, то движение, как известно, представляется более медленным без какого-либо изменения во внешнем предмете. |
|
15. In short, let any one consider those arguments which are thought manifestly to prove that colours and taste exist only in the mind, and he shall find they may with equal force be brought to prove the same thing of extension, figure, and motion. Though it must be confessed this method of arguing does not so much prove that there is no extension or colour in an outward object, as that we do not know by sense which is the true extension or colour of the object. But the arguments foregoing plainly shew it to be impossible that any colour or extension at all, or other sensible quality whatsoever, should exist in an unthinking subject without the mind, or in truth, that there should be any such thing as an outward object. |
15. Короче, пусть кто-нибудь взвесит те аргументы, которые считаются несомненно доказывающими, что цвета и вкусы существуют лишь в духе, и он найдет, что они с такой же силой могут служить доказательством того же самого относительно протяжения, формы и движения. Правда, должно сознаться, что этот способ аргументации доказывает не столько то, что нет протяжения или цвета во внешнем предмете, сколько то, что мы не познаем посредством ощущения истинных протяжения или цвета предмета. Но предыдущие аргументы ясно показывают невозможность существования вне духа какого-либо цвета, протяжения или иного чувственного качества в немыслящем субъекте без духа или, правильнее, невозможность существования такой вещи, как внешний предмет. |
|
16. But let us examine a little the received opinion.- It is said extension is a mode or accident of Matter, and that Matter is the substratum that supports it. Now I desire that you would explain to me what is meant by Matter's supporting extension. Say you, I have no idea of Matter and therefore cannot explain it. I answer, though you have no positive, yet, if you have any meaning at all, you must at least have a relative idea of Matter; though you know not what it is, yet you must be supposed to know what relation it bears to accidents, and what is meant by its supporting them. It is evident "support" cannot here be taken in its usual or literal sense- as when we say that pillars support a building; in what sense therefore must it be taken? |
16. Но остановимся еще немного на рассмотрении преобладающего мнения. Говорят, что протяжение есть модус или акциденция материи, а материя есть субстрат, который его несет. Я желал бы, чтобы мне было объяснено, что следует понимать под приписываемым материи несением протяжения. Если вы мне скажете: я не имею идеи материи и поэтому не могу этого объяснить, то я отвечу: если у вас нет положительной идеи материи, то, коль скоро вы имеете о ней какое-либо мнение, у вас должна быть по крайней мере относительная идея материи; хотя бы вы не знали, что она такое, должно предполагать, что вам известно, в каком отношении она находится к своим акциденциям, и что следует понимать под выражением "нести их". Очевидно, что нельзя в этом случае понимать слово "нести" в его обыкновенном или буквальном смысле, вроде того, как мы говорим, что столбы несут здание. В каком же смысле надо понимать его? Со своей стороны я вовсе не способен найти какой-нибудь смысл в применении к этому выражению. |
|
17. If we inquire into what the most accurate philosophers declare themselves to mean by material substance, we shall find them acknowledge they have no other meaning annexed to those sounds but the idea of Being in general, together with the relative notion of its supporting accidents. The general idea of Being appeareth to me the most abstract and incomprehensible of all other; and as for its supporting accidents, this, as we have just now observed, cannot be understood in the common sense of those words; it must therefore be taken in some other sense, but what that is they do not explain. So that when I consider the two parts or branches which make the signification of the words material substance, I am convinced there is no distinct meaning annexed to them. But why should we trouble ourselves any farther, in discussing this material substratum or support of figure and motion, and other sensible qualities? Does it not suppose they have an existence without the mind? And is not this a direct repugnancy, and altogether inconceivable? |
17. Если мы исследуем, что именно, по заявлению самых точных философов, они сами разумеют под выражением материальная субстанция, то найдем, что они не связывают с этими словами никакого иного смысла, кроме идеи сущего вообще вместе с относительным понятием о несении им акциденций. Общая идея сущего представляется мне наиболее абстрактной и непонятной из всех идей; что же касается несения акциденций, то оно, как было сейчас замечено, не может пониматься в обыкновенном значении этого слова; оно должно, следовательно, быть понято в каком-нибудь другом смысле, но в каком именно - этого они не объясняют. Поэтому, рассматривая обе части или ветви значения слов материальная субстанция, я убеждаюсь, что с ними вовсе не связывается никакого отчетливого смысла. Впрочем, для чего нам трудиться рассуждать по поводу этого материального субстрата или носителя формы движения и других ощущаемых качеств? Разве он не предполагает, что они имеют существование вне духа? И разве это не есть прямое противоречие, нечто совершенно немыслимое? |
|
18. But, though it were possible that solid, figured, movable substances may exist without the mind, corresponding to the ideas we have of bodies, yet how is it possible for us to know this? Either we must know it by sense or by reason. As for our senses, by them we have the knowledge only of our sensations, ideas, or those things that are immediately perceived by sense, call them what you will: but they do not inform us that things exist without the mind, or unperceived, like to those which are perceived. This the materialists themselves acknowledge. It remains therefore that if we have any knowledge at all of external things, it must be by reason, inferring their existence from what is immediately perceived by sense. But what reason can induce us to believe the existence of bodies without the mind, from what we perceive, since the very patrons of Matter themselves do not pretend there is any necessary connexion betwixt them and our ideas? I say it is granted on all hands (and what happens in dreams, phrensies, and the like, puts it beyond dispute) that it is possible we might be affected with all the ideas we have now, though there were no bodies existing without resembling them. Hence, it is evident the supposition of external bodies is not necessary for the producing our ideas; since it is granted they are produced sometimes, and might possibly be produced always in the same order, we see them in at present, without their concurrence. |
18. Но если допустить возможность существования вне духа вещественных, имеющих форму и подвижных субстанций, соответствующих нашим идеям о телах, то как было бы возможно для нас знать о них? Мы должны были бы знать это либо с помощью чувств, либо с помощью рассудка. Что касается наших чувств, то они дают нам знание лишь о наших ощущениях, идеях или о тех вещах, которые, как бы мы их ни называли, непосредственно воспринимаются в ощущениях, но они не удостоверяют нас в том, что существуют вне духа невоспринятые вещи, сходные с теми, которые восприняты. Это признается самими материалистами. Следовательно, остается допустить, что, поскольку мы обладаем каким-нибудь знанием внешних предметов, это знание приобретается благодаря рассудку, умозаключающему об их существовании из того, что непосредственно воспринято в ощущении. Но я не вижу, какой рассудок может привести нас к выводу о существовании тел вне духа, исходя из того, что мы воспринимаем, поскольку даже сами защитники материи не пытаются утверждать, будто существует необходимая связь между ней и нашими идеями. Я говорю, что всеми допускается возможность (то, что происходит во сне, бреде и т. п., ставит это вне сомнения), что нам присущи все идеи, которыми мы теперь обладаем, хотя бы вне нас не существовало тел, сходных с ними. Следовательно, очевидно, что предположение внешних тел не необходимо для объяснения образования наших идей, так как допускается, что они часто появляются и, может быть, могут всегда появляться в том же порядке, в каком мы их находим налицо без содействия внешних тел. |
|
19. But, though we might possibly have all our sensations without them, yet perhaps it may be thought easier to conceive and explain the manner of their production, by supposing external bodies in their likeness rather than otherwise; and so it might be at least probable there are such things as bodies that excite their ideas in our minds. But neither can this be said; for, though we give the materialists their external bodies, they by their own confession are never the nearer knowing how our ideas are produced; since they own themselves unable to comprehend in what manner body can act upon spirit, or how it is possible it should imprint any idea in the mind. Hence it is evident the production of ideas or sensations in our minds can be no reason why we should suppose Matter or corporeal substances, since that is acknowledged to remain equally inexplicable with or without this supposition. If therefore it were possible for bodies to exist without the mind, yet to hold they do so, must needs be a very precarious opinion; since it is to suppose, without any reason at all, that God has created innumerable beings that are entirely useless, and serve to no manner of purpose. |
19. Хотя для нас есть полная возможность иметь все наши ощущения без внешних тел, но, может быть, легче представить себе и объяснить способ возникновения идей при предположении существования внешних тел, сходных с ними, чем иным путем; и, таким образом, в конце концов может показаться по крайней мере вероятным, что существуют такие вещи, как тела, возбуждающие в нашем духе идеи о них. Но и этого отнюдь нельзя сказать потому, что если мы уступим материалистам их внешние тела, то материалисты, по их собственному признанию, также мало будут в состоянии узнать, как производятся наши идеи, так как они сами признают себя неспособными понять, каким образом тело может действовать на дух или как возможно, чтобы идея запечатлевалась в духе. Отсюда очевидно, что возникновение идей или ощущений в нашем духе не может служить основанием для предположения материи или телесных субстанций, так как это возникновение остается одинаково необъяснимым как при таком предположении, так и без него. Следовательно, если бы даже существование тел вне духа было возможно, то убеждение в таком существовании было бы очень шатко, так как это значило бы предположить, что бог без всякого основания создал бесчисленное множество вещей, бесполезных и не служащих ни для какой цели. |
|
20. In short, if there were external bodies, it is impossible we should ever come to know it; and if there were not, we might have the very same reasons to think there were that we have now. Suppose- what no one can deny possible- an intelligence without the help of external bodies, to be affected with the same train of sensations or ideas that you are, imprinted in the same order and with like vividness in his mind. I ask whether that intelligence hath not all the reason to believe the existence of corporeal substances, represented by his ideas, and exciting them in his mind, that you can possibly have for believing the same thing? Of this there can be no question- which one consideration were enough to make any reasonable person suspect the strength of whatever arguments be may think himself to have, for the existence of bodies without the mind. |
20. Короче, если существуют внешние тела, то мы никоим образом не можем приобрести знание об этом, а если их нет, то мы имеем такие же основания, как и теперь, допускать их существование. Предположите - возможности чего никто не может отрицать - ум, который без содействия внешних тел воспринимает такой же ряд ощущений или идей, как и вы, запечатлеваемый в нем в том же порядке и с такой же живостью. Я спрашиваю: разве этот ум не имеет такого же основания верить в существование телесных субстанций, представляемых его идеями и возбуждаемых в нем ими, какое можете иметь и вы для того, чтобы иметь такую же веру? Сказанное не подлежит сомнению, и достаточно одного этого рассуждения для того, чтобы каждый здравомыслящий человек усомнился в силе аргументов, какого бы рода они ни были, в подтверждение существования тел вне духа. |
|
21. Were it necessary to add any farther proof against the existence of Matter after what has been said, I could instance several of those errors and difficulties (not to mention impieties) which have sprung from that tenet. It has occasioned numberless controversies and disputes in philosophy, and not a few of far greater moment in religion. But I shall not enter into the detail of them in this place, as well because I think arguments a posteriori are unnecessary for confirming what has been, if I mistake not, sufficiently demonstrated a priori, as because I shall hereafter find occasion to speak somewhat of them. |
21. Если необходимо прибавить еще дальнейшие доказательства против существования материи, то я мог бы указать на некоторые заблуждения и затруднения, чтобы не сказать нечестия, которые вытекают из этого предположения. Оно вызвало бесчисленные разногласия и споры в философии и немало имеющих еще большее значение в религии. Однако я не стану вдаваться здесь в подробности, отчасти потому, что полагаю, что доказательства a posteriori не необходимы для подтверждения того, что, если я не ошибаюсь, достаточно подтверждается a priori, отчасти потому, что я буду иметь еще далее случай сказать об этом кое-что. |
|
22. I am afraid I have given cause to think I am needlessly prolix in handling this subject. For, to what purpose is it to dilate on that which may be demonstrated with the utmost evidence in a line or two, to any one that is capable of the least reflexion? It is but looking into your own thoughts, and so trying whether you can conceive it possible for a sound, or figure, or motion, or colour to exist without the mind or unperceived. This easy trial may perhaps make you see that what you contend for is a downright contradiction. Insomuch that I am content to put the whole upon this issue:- If you can but conceive it possible for one extended movable substance, or, in general, for any one idea, or anything like an idea, to exist otherwise than in a mind perceiving it, I shall readily give up the cause. And, as for all that compages of external bodies you contend for, I shall grant you its existence, though you cannot either give me any reason why you believe it exists, or assign any use to it when it is supposed to exist. I say, the bare possibility of your opinions being true shall pass for an argument that it is so. |
22. Я боюсь дать повод думать, что излишне многословен в рассуждениях по этому предмету, ибо к чему распространяться о том, что может быть с полнейшей очевидностью доказано в одной или двух строках каждому, кто мало-мальски способен к размышлению? Вам стоит только вникнуть в свои собственные мысли и испытать таким образом, в состоянии ли вы представить себе возможным, чтобы звук, форма, движение и цвет существовали вне духа, или невоспринятые. Этот простой опыт покажет вам, что ваше утверждение заключает в себе полнейшее противоречие. Сказанное в такой степени верно, что я согласен поставить решение всего вопроса в зависимость от результата этого опыта. Если вы найдете возможным лишь представить себе, будто протяженная подвижная субстанция, или вообще какая-нибудь идея, или нечто сходное с идеей может иметь иное существование, чем в воспринимающем их духе, то я охотно откажусь от защиты своего положения. А что касается всех тех спутников внешних тел, которых вы признаете, то я допущу их существование, хотя вы не будете в состоянии привести мне ни оснований, по которым вы думаете, что они существуют, ни указать цели, которой они должны служить, если предположить, что они существуют. Я говорю, что простая возможность истины вашего мнения будет признана мной за доказательство его истины. |
|
23. But, say you, surely there is nothing easier than for me to imagine trees, for instance, in a park, or books existing in a closet, and nobody by to perceive them. I answer, you may so, there is no difficulty in it; but what is all this, I beseech you, more than framing in your mind certain ideas which you call books and trees, and the same time omitting to frame the idea of any one that may perceive them? But do not you yourself perceive or think of them all the while? This therefore is nothing to the purpose; it only shews you have the power of imagining or forming ideas in your mind: but it does not shew that you can conceive it possible the objects of your thought may exist without the mind. To make out this, it is necessary that you conceive them existing unconceived or unthought of, which is a manifest repugnancy. When we do our utmost to conceive the existence of external bodies, we are all the while only contemplating our own ideas. But the mind taking no notice of itself, is deluded to think it can and does conceive bodies existing unthought of or without the mind, though at the same time they are apprehended by or exist in itself. A little attention will discover to any one the truth and evidence of what is here said, and make it unnecessary to insist on any other proofs against the existence of material substance. |
23. Но, скажете вы, без сомнения, для меня нет ничего легче, как представить себе, например, деревья в парке или книги в кабинете, никем не воспринимаемые. Я отвечу, что, конечно, вы можете это сделать, в этом нет никакого затруднения; но что же это значит, спрашиваю я вас, как не то, что вы образуете в своем духе известные идеи, называемые вами книгами и деревьями, и в то же время упускаете образовать идею того, кто может их воспринимать? Но разве вы сами вместе с тем не воспринимаете или не мыслите их? Это не приводит, следовательно, к цели и показывает только, что вы обладаете силой воображать или образовывать идеи в вашем духе, но не показывает, чтобы вы могли представить себе возможность существования предметов вашего мышления вне духа. Чтобы достигнуть этого, вы должны были бы представить себе, что они существуют непредставляемые и немыслимые, что, очевидно, противоречиво. Прибегая к самому крайнему усилию для представления себе существования внешних тел, мы достигаем лишь того, что созерцаем наши собственные идеи. Но, не обращая внимания на себя самого, дух впадает в заблуждение, думая, что он может представлять и действительно представляет себе тела, существующие без мысли вне духа, хотя в то же время они воспринимаются им, или существуют в нем. Достаточно небольшой доли внимания для того, чтобы убедиться в истине и очевидности сказанного здесь и уничтожить необходимость настаивать на каких-либо других доказательствах против существования материальной субстанции. |
|
24. It is very obvious, upon the least inquiry into our thoughts, to know whether it is possible for us to understand what is meant by the absolute existence of sensible objects in themselves, or without the mind. To me it is evident those words mark out either a direct contradiction, or else nothing at all. And to convince others of this, I know no readier or fairer way than to entreat they would calmly attend to their own thoughts; and if by this attention the emptiness or repugnancy of those expressions does appear, surely nothing more is requisite for the conviction. It is on this therefore that I insist, to wit, that the absolute existence of unthinking things are words without a meaning, or which include a contradiction. This is what I repeat and inculcate, and earnestly recommend to the attentive thoughts of the reader. |
24. Если бы люди могли воздержаться от того, чтобы забавлять себя игрой в слова, то мы скоро, я полагаю, пришли бы к согласию в этом пункте. При малейшем исследовании наших собственных мыслей весьма легко узнать, можем ли мы понять, что именно подразумевается под абсолютным существованием чувственных объектов в себе (objects in themselves) или вне ума. Для меня очевидно, что в этих словах или заключается прямое противоречие или они ничего не означают. Чтобы и других убедить в этом, я не знаю более легкого и прямого средства, чем предложить им спокойно обратить внимание на свои собственные мысли; и если при таком обращении внимания обнаружится пустота или противоречивость этих выражений, то, конечно, больше ничего не нужно будет для убеждения этих людей. Именно на таком образе действия я поэтому и настаиваю для убеждения в том, что безусловное существование немыслящих вещей суть слова, лишенные смысла или содержащие в себе противоречие. Я повторяю, твержу и серьезно рекомендую сказанное внимательному размышлению читателя. |
|
25. All our ideas, sensations, notions, or the things which we perceive, by whatsoever names they may be distinguished, are visibly inactive- there is nothing of power or agency included in them. So that one idea or object of thought cannot produce or make any alteration in another. To be satisfied of the truth of this, there is nothing else requisite but a bare observation of our ideas. For, since they and every part of them exist only in the mind, it follows that there is nothing in them but what is perceived: but whoever shall attend to his ideas, whether of sense or reflexion, will not perceive in them any power or activity; there is, therefore, no such thing contained in them. A little attention will discover to us that the very being of an idea implies passiveness and inertness in it, insomuch that it is impossible for an idea to do anything, or, strictly speaking, to be the cause of anything: neither can it be the resemblance or pattern of any active being, as is evident from sect. 8. Whence it plainly follows that extension, figure, and motion cannot be the cause of our sensations. To say, therefore, that these are the effects of powers resulting from the configuration, number, motion, and size of corpuscles, must certainly be false. |
25. Все наши идеи, ощущения, понятия или вещи, воспринимаемые нами, как бы мы их ни называли, очевидно, неактивны, в них нет никакой силы или деятельности. Таким образом, идея, или объект мышления, не может произвести или вызвать какое-либо изменение в другой идее. Нам стоит лишь понаблюдать за своими идеями, чтобы убедиться в истине этого положения. Ибо из того, что они сами и каждая их часть существуют лишь в духе, следует, что в них нет ничего, кроме того, что воспринимается. Но кто обратит внимание на свои идеи, получаемые путем как ощущения, так и рефлексии, тот не воспримет в них какой-либо силы или деятельности; следовательно, в них и не заключается ничего подобного. Немного внимания требуется для обнаружения того, что само бытие идеи в такой мере подразумевает пассивность или инертность, что невозможно допустить, чтобы идея делала что-нибудь или, употребляя точное выражение, была причиной чего-нибудь; точно так же она не может быть изображением или отпечатком какой-либо активной вещи, как это доказано в 8. Из этого, очевидно, следует, что протяжение, форма и движение не могут быть причинами наших ощущений. Поэтому несомненно ложно утверждать, будто последние производятся силами, исходящими от формы, числа, движения и величины телесных частиц. |
|
26. We perceive a continual succession of ideas, some are anew excited, others are changed or totally disappear. There is therefore some cause of these ideas, whereon they depend, and which produces and changes them. That this cause cannot be any quality or idea or combination of ideas, is clear from the preceding section. I must therefore be a substance; but it has been shewn that there is no corporeal or material substance: it remains therefore that the cause of ideas is an incorporeal active substance or Spirit. |
26. Мы воспринимаем постоянную последовательность идей; некоторые из них возникают заново, другие изменяются или совсем исчезают. Следовательно, существует некоторая причина этих идей, от которой они зависят и которой они производятся или изменяются. Из предыдущего параграфа ясно видно, что эта причина не может быть качеством, идеей или соединением идей. Она должна, следовательно, быть субстанцией; но доказано, что не существует телесной или материальной субстанции; остается, стало быть, признать, что причина идей есть бестелесная деятельная субстанция, или дух. |
|
27. A spirit is one simple, undivided, active being- as it perceives ideas it is called the understanding, and as it produces or otherwise operates about them it is called the will. Hence there can be no idea formed of a soul or spirit; for all ideas whatever, being passive and inert (vide sect. 25), they cannot represent unto us, by way of image or likeness, that which acts. A little attention will make it plain to any one, that to have an idea which shall be like that active principle of motion and change of ideas is absolutely impossible. Such is the nature of spirit, or that which acts, that it cannot be of itself perceived, but only by the effects which it produceth. If any man shall doubt of the truth of what is here delivered, let him but reflect and try if he can frame the idea of any power or active being, and whether he has ideas of two principal powers, marked by the names will and understanding, distinct from each other as well as from a third idea of Substance or Being in general, with a relative notion of its supporting or being the subject of the aforesaid powers- which is signified by the name soul or spirit. This is what some hold; but, so far as I can see, the words will, soul, spirit, do not stand for different ideas, or, in truth, for any idea at all, but for something which is very different from ideas, and which, being an agent, cannot be like unto, or represented by, any idea whatsoever. Though it must be owned at the same time that we have some notion of soul, spirit, and the operations of the mind: such as willing, loving, hating- inasmuch as we know or understand the meaning of these words. |
27. Дух есть простое, нераздельное, деятельное существо; как воспринимающее идеи, оно именуется умом; как производящее их или иным способом действующее над ними - волей. Поэтому не может быть образована идея души или духа, ибо (vide 25) все идеи, будучи пассивны или инертны, не могут вызывать в нас через образ или сходство представление того, что действует. При помощи небольшой доли внимания каждый может убедиться в том, что совершенно невозможно иметь идею, сходную с этим деятельным началом движения и смены идей. Природа духа или того, что действует, такова, что он не может быть воспринят сам по себе, но лишь по производимым им действиям. Тому, кто сомневается в истине сказанного здесь, стоит лишь поразмыслить и попытаться образовать идею какой-либо силы или деятельного сущего и подумать о том, имеет ли он идеи двух главных сил, обозначаемых именами воли и ума и столь же различных одна от другой, сколько от третьей идеи, а именно идеи субстанции или сущего вообще, которая связана с относительным понятием о том, что она есть носитель или субъект вышеназванных сил и называется душой или духом. Иными признается это, но, насколько я могу судить, слова "воля", "ум", "душа" и "дух" обозначают не различные идеи или вообще какую-либо идею, а нечто весьма отличное от идей, что не может быть сходно с идеей или представлено ею, так как оно деятельно. Однако надо допустить вместе с тем, что мы имеем известное понятие о душе, духе и душевных деятельностях, каковы: хотение, любовь, ненависть, поскольку мы знаем и понимаем значение этих слов. |
|
28. I find I can excite ideas in my mind at pleasure, and vary and shift the scene as oft as I think fit. It is no more than willing, and straightway this or that idea arises in my fancy; and by the same power it is obliterated and makes way for another. This making and unmaking of ideas doth very properly denominate the mind active. Thus much is certain and grounded on experience; but when we think of unthinking agents or of exciting ideas exclusive of volition, we only amuse ourselves with words. |
28. Я нахожу, что могу произвольно вызывать в моем духе идеи и изменять и разнообразить их вид так часто, как я найду нужным. Мне стоит лишь захотеть, и немедленно та или иная идея возникает в моем воображении, и той же силой она устраняется и уступает место другой. Это произведение и уничтожение идей дает нам полное право называть дух деятельным. Все это известно и основано на опыте, но когда мы говорим о немыслящих деятелях или о том, что идеи могут быть вызваны чем-либо иным, кроме воли, то мы тешим сами себя словами. |
|
29. But, whatever power I may have over my own thoughts, I find the ideas actually perceived by Sense have not a like dependence on my will. When in broad daylight I open my eyes, it is not in my power to choose whether I shall see or no, or to determine what particular objects shall present themselves to my view; and so likewise as to the hearing and other senses; the ideas imprinted on them are not creatures of my will. There is therefore some other Will or Spirit that produces them. |
29. Но какую бы власть я ни имел над моими собственными мыслями, я нахожу, что идеи, действительно воспринимаемые в ощущении, не находятся в такой же зависимости от моей воли. Когда я открываю глаза при полном дневном свете, то не от моей воли зависит выбрать между видением или невидением, а также определить, какие именно объекты представятся моему взгляду; то же самое относится к слуху и другим ощущениям: запечатленные ими идеи не суть создания моей воли. Существует, следовательно, другая воля или другой дух, который производит их. |
|
30. The ideas of Sense are more strong, lively, and distinct than those of the imagination; they have likewise a steadiness, order, and coherence, and are not excited at random, as those which are the effects of human wills often are, but in a regular train or series, the admirable connexion whereof sufficiently testifies the wisdom and benevolence of its Author. Now the set rules or established methods wherein the Mind we depend on excites in us the ideas of sense, are called the laws of nature; and these we learn by experience, which teaches us that such and such ideas are attended with such and such other ideas, in the ordinary course of things. |
30. Идеи ощущений определеннее, живее и отчетливее, чем идеи воображения; первые имеют также постоянство, порядок и связь и возникают не случайно, как это часто бывает с идеями, производимыми человеческой волей, а в правильной последовательности или рядах, удивительная связь которых достаточно свидетельствует о мудрости и благости их творца. Те твердые правила и определенные методы, коими дух, от которого мы зависим, порождает или возбуждает в нас идеи ощущений, называются законами природы; мы познаем на опыте, который учит нас, что такие и такие-то идеи связаны с такими и такими-то другими идеями в обычном порядке вещей. |
|
31. This gives us a sort of foresight which enables us to regulate our actions for the benefit of life. And without this we should be eternally at a loss; we could not know how to act anything that might procure us the least pleasure, or remove the least pain of sense. That food nourishes, sleep refreshes, and fire warms us; that to sow in the seed-time is the way to reap in the harvest; and in general that to obtain such or such ends, such or such means are conducive- all this we know, not by discovering any necessary connexion between our ideas, but only by the observation of the settled laws of nature, without which we should be all in uncertainty and confusion, and a grown man no more know how to manage himself in the affairs of life than an infant just born. |
31. Это дает нам род предвидения, которое делает нас способными управлять нашими действиями для пользы жизни. Без такого предвидения мы находились бы в постоянном затруднении; мы не могли бы знать, что нужно сделать, чтобы доставить себе малейшее удовольствие или избавиться от малейшей ощущаемой боли. Что пища питает нас, сон укрепляет, огонь греет, что посев весной есть средство собрать жатву осенью и что вообще такие-то средства служат для достижения таких-то целей - все это мы узнаем не через открытие необходимой связи между нашими идеями, но только через наблюдение установленных законов природы, без которых все мы находились бы в неуверенности и смущении, а взрослый человек знал бы не более, чем новорожденный ребенок, как следует поступать в житейских делах. |
|
32. And yet this consistent uniform working, which so evidently displays the goodness and wisdom of that Governing Spirit whose Will constitutes the laws of nature, is so far from leading our thoughts to Him, that it rather sends them wandering after second causes. For, when we perceive certain ideas of Sense constantly followed by other ideas and we know this is not of our own doing, we forthwith attribute power and agency to the ideas themselves, and make one the cause of another, than which nothing can be more absurd and unintelligible. Thus, for example, having observed that when we perceive by sight a certain round luminous figure we at the same time perceive by touch the idea or sensation called heat, we do from thence conclude the sun to be the cause of heat. And in like manner perceiving the motion and collision of bodies to be attended with sound, we are inclined to think the latter the effect of the former. |
32. И тем не менее эта постоянная равномерная деятельность, так очевидно обнаруживающая благость и мудрость того вседержащего духа, воля которого составляет законы природы, вместо того, чтобы влечь наши мысли к нему, направляет их к скитанию в поисках за вторичными причинами. Ибо когда мы видим, что за известными идеями ощущений постоянно следуют другие идеи, и знаем, что так бывает не вследствие нашей деятельности, то мы немедленно приписываем самим идеям силу и действие и превращаем одну в причину другой, хотя ничто не может быть более нелепо и непонятно. Когда мы наблюдаем, например, что, воспринимая посредством зрения известную круглую светящуюся форму, мы одновременно посредством осязания воспринимаем идею или ощущение, называемое теплом, то мы заключаем отсюда, что солнце есть причина тепла. Равным образом, воспринимая, что движение и столкновение тел соединены со звуком, мы склонны признавать последний результатом первых. |
|
33. The ideas imprinted on the Senses by the Author of nature are called real things; and those excited in the imagination being less regular, vivid, and constant, are more properly termed ideas, or images of things, which they copy and represent. But then our sensations, be they never so vivid and distinct, are nevertheless ideas, that is, they exist in the mind, or are perceived by it, as truly as the ideas of its own framing. The ideas of Sense are allowed to have more reality in them, that is, to be more strong, orderly, and coherent than the creatures of the mind; but this is no argument that they exist without the mind. They are also less dependent on the spirit, or thinking substance which perceives them, in that they are excited by the will of another and more powerful spirit; yet still they are ideas, and certainly no idea, whether faint or strong, can exist otherwise than in a mind perceiving it. |
33. Идеи, запечатленные в ощущениях творцом природы, называются действительными вещами; вызываемые же в воображении, поскольку они не столь правильны, ярки и постоянны, в более точном значении слова называются идеями или образами вещей, копии которых они собой представляют. Но и наши ощущения, как бы ярки и отчетливы они ни были, суть тем не менее идеи, т. е. они также существуют в духе или воспринимаются им, как и идеи, им самим образуемые. Идеям ощущений приписывается более реальности, т.е. они определеннее, сильнее, упорядоченное и связаннее, чем создание духа; но это не доказывает, что они существуют вне духа. Так же точно они менее зависят от духа или мыслящей субстанции, которая их воспринимает, в том смысле, что они вызываются волей другого и более могущественного духа; но они тем не менее суть идеи, и, конечно, никакая идея, смутная или отчетливая, не может существовать иначе, как в воспринимающем ее духе. |
|
34. Before we proceed any farther it is necessary we spend some time in answering objections which may probably be made against the principles we have hitherto laid down. In doing of which, if I seem too prolix to those of quick apprehensions, I hope it may be pardoned, since all men do not equally apprehend things of this nature, and I am willing to be understood by every one. |
34. Прежде чем мы пойдем далее, нам необходимо употребить некоторое время на рассмотрение тех возражений, которые могут, вероятно, возникнуть по поводу вышеизложенных принципов. Если, исполняя это, я для людей быстрого ума покажусь слишком многословным, то надеюсь, что они извинят меня, так как не все одинаково легко понимают такого рода вещи, а я желаю быть понятым всеми. |
|
First, then, it will be objected that by the foregoing principles all that is real and substantial in nature is banished out of the world, and instead thereof a chimerical scheme of ideas takes place. All things that exist, exist only in the mind, that is, they are purely notional. What therefore becomes of the sun, moon and stars? What must we think of houses, rivers, mountains, trees, stones; nay, even of our own bodies? Are all these but so many chimeras and illusions on the fancy? To all which, and whatever else of the same sort may be objected, I answer, that by the principles premised we are not deprived of any one thing in nature. Whatever we see, feel, hear, or anywise conceive or understand remains as secure as ever, and is as real as ever. There is a rerum natura, and the distinction between realities and chimeras retains its full force. This is evident from sect. 29, 30, and 33, where we have shewn what is meant by real things in opposition to chimeras or ideas of our own framing; but then they both equally exist in the mind, and in that sense they are alike ideas. |
Во-первых, могут возразить, что, согласно вышеприведенным принципам, все то, что реально и субстанциально в природе, изгоняется из мира и заменяется химерической схемой идей. Все существующие вещи существуют лишь в духе, т. е. только мыслимы. Во что же обратятся солнце, луна и звезды? Что должны мы думать о домах, горах, реках, деревьях, камнях, даже о наших собственных делах? Неужели это не более, как химеры или обманы воображения? Я отвечаю на это и на все подобные возражения, что, принимая вышеизложенные принципы, мы не теряем ни одной вещи в природе. Все, что мы видим, осязаем, слышим или так или иначе воспринимаем или мыслим, останется столь же достоверным и реальным, каким оно когда-либо было. Существует совокупность rerum naturae, и различие между реальностями и химерами сохраняет полную свою силу. Это ясно вытекает из 29, 30 и 33, где объяснено, что именно следует понимать под реальными вещами в противоположность химерам или нами самими образованным идеям; но и те, и другие существуют равным образом в духе и и в этом смысле суть одинаково идеи. |
|
35. I do not argue against the existence of any one thing that we can apprehend either by sense or reflexion. That the things I see with my eyes and touch with my hands do exist, really exist, I make not the least question. The only thing whose existence we deny is that which philosophers call Matter or corporeal substance. And in doing of this there is no damage done to the rest of mankind, who, I dare say, will never miss it. The Atheist indeed will want the colour of an empty name to support his impiety; and the Philosophers may possibly find they have lost a great handle for trifling and disputation. |
35. Я вовсе не оспариваю существования какой бы то ни было вещи, которую мы можем познавать посредством чувства или размышления. Что те вещи, которые я вижу своими глазами, трогаю своими руками, существуют,- реально существуют, в этом я нисколько не сомневаюсь. Единственная вещь, существование которой мы отрицаем, есть то, что философы называют материей или телесной субстанцией. Отрицание ее не приносит никакого ущерба остальному роду человеческому, который, смею сказать, никогда не заметит ее отсутствия. Атеисту действительно нужен этот призрак пустого имени, чтобы обосновать свое безбожие, а философы найдут, может быть, что лишились сильного повода для пустословия. Но это единственный ущерб, возникновение которого я могу усмотреть. |
|
36. If any man thinks this detracts from the existence or reality of things, he is very far from understanding what hath been premised in the plainest terms I could think of. Take here an abstract of what has been said:- There are spiritual substances, minds, or human souls, which will or excite ideas in themselves at pleasure; but these are faint, weak, and unsteady in respect of others they perceive by sense- which, being impressed upon them according to certain rules or laws of nature, speak themselves the effects of a mind more powerful and wise than human spirits. These latter are said to have more reality in them than the former:- by which is meant that they are more affecting, orderly, and distinct, and that they are not fictions of the mind perceiving them. And in this sense the sun that I see by day is the real sun, and that which I imagine by night is the idea of the former. In the sense here given of reality it is evident that every vegetable, star, mineral, and in general each part of the mundane system, is as much a real being by our principles as by any other. Whether others mean anything by the term reality different from what I do, I entreat them to look into their own thoughts and see. |
36. Если кто-нибудь полагает, что это наносит ущерб существованию или реальности вещей, то он очень далек от понимания того, что до сих пор было предпослано мной в самых ясных выражениях, какие только были мне доступны. Я повторю сказанное в общих чертах. Существуют духовные субстанции, духи или человеческие души, которые по своему усмотрению хотят идей или вызывают в себе идеи; но эти идеи бледны, слабые неустойчивы по сравнению с теми, которые мы воспринимаем в чувствах. Эти последние идеи, будучи запечатлеваемы в нас по известным правилам и законам природы, свидетельствуют о действии ума, более могущественного и мудрого, чем ум человеческий. Такие идеи, как говорят, имеют больше реальности, чем предыдущие; это значит, что они более ясны, упорядочены, раздельны и что они не являются фикциями ума, воспринимающего их. В этом смысле Солнце, которое я вижу днем, есть реальное Солнце, а то, которое я воображаю ночью, есть идея первого. В указанном здесь смысле слова реальность очевидно, что каждое растение, каждая звезда, каждый минерал и вообще каждая часть мировой системы есть столь же реальная вещь, по нашим принципам, как и по всяким иным. Понимают ли другие люди нечто иное, чем я, под термином реальность; для решения этого вопроса я попрошу их вникнуть в собственные мысли и задуматься. |
|
37. I will be urged that thus much at least is true, to wit, that we take away all corporeal substances. To this my answer is, that if the word substance be taken in the vulgar sense- for a combination of sensible qualities, such as extension, solidity, weight, and the like- this we cannot be accused of taking away: but if it be taken in a philosophic sense- for the support of accidents or qualities without the mind- then indeed I acknowledge that we take it away, if one may be said to take away that which never had any existence, not even in the imagination. |
37. Нам возразят: по крайней море несомненно удостоверено, что мы упраздняем все телесные субстанции. На это я отвечу, что если слово субстанция понимать в житейском (vulgar) смысле, т. е. как комбинацию чувственных качеств, протяженности, прочности, веса и т. п., то меня нельзя обвинять в их уничтожении. Но если слово субстанция понимать в философском смысле- как основу акциденций или качеств вне сознания - то тогда действительно я признаю, что уничтожаю ее, если можно говорить об уничтожении того, что никогда не существовало, не существовало даже в воображении. |
|
38. But after all, say you, it sounds very harsh to say we eat and drink ideas, and are clothed with ideas. I acknowledge it does so- the word idea not being used in common discourse to signify the several combinations of sensible qualities which are called things; and it is certain that any expression which varies from the familiar use of language will seem harsh and ridiculous. But this doth not concern the truth of the proposition, which in other words is no more than to say, we are fed and clothed with those things which we perceive immediately by our senses. The hardness or softness, the colour, taste, warmth, figure, or suchlike qualities, which combined together constitute the several sorts of victuals and apparel, have been shewn to exist only in the mind that perceives them; and this is all that is meant by calling them ideas; which word if it was as ordinarily used as thing, would sound no harsher nor more ridiculous than it. I am not for disputing about the propriety, but the truth of the expression. If therefore you agree with me that we eat and drink and are clad with the immediate objects of sense, which cannot exist unperceived or without the mind, I shall readily grant it is more proper or conformable to custom that they should be called things rather than ideas. |
38. Но вы все-таки скажете, что странно звучат слова: мы пьем и едим идеи и одеваемся в идеи. Я согласен, что это так, потому что слово идея не употребляется в обыкновенной речи для обозначения различных сочетаний ощущаемых качеств, которые (сочетания) называются вещами; и несомненно, что всякое выражение, уклоняющееся от обычного словоупотребления, кажется странным и забавным. Но это не касается истины положения, которое другими словами выражает только то, что мы питаемся и одеваемся вещами, непосредственно воспринимаемыми в наших ощущениях. Твердость и мягкость, цвет, вкус, теплота, форма и тому подобные качества, которые составляют во взаимном соединении различные роды пищи и предметов одежды, существуют, как было показано, только в духе, которым они воспринимаются, и мы подразумеваем только это, называя их идеями, если бы слово "идея" употреблялось в обычной речи для обозначения вещи, то оно не казалось бы более странным или забавным, чем это последнее слово. Я защищаю не уместность, а истину выражения. Поэтому если вы согласитесь со мной, что мы едим, пьем и употребляем для своей одежды непосредственные предметы ощущений, которые не могут существовать невоспринятыми или вне духа, то я охотно допущу, что уместнее и согласнее с обычаем называть их вещами, чем идеями. |
|
39. If it be demanded why I make use of the word idea, and do not rather in compliance with custom call them things; I answer, I do it for two reasons:- first, because the term thing in contra-distinction to idea, is generally supposed to denote somewhat existing without the mind; secondly, because thing hath a more comprehensive signification than idea, including spirit or thinking things as well as ideas. Since therefore the objects of sense exist only in the mind, and are withal thoughtless and inactive, I chose to mark them by the word idea, which implies those properties. |
39. Если спросят, зачем я употребляю тут слово "идея", а не предпочитаю в соответствии с обычаем пользоваться словом "вещь", то я отвечу, что поступаю так по двум причинам: во-первых, потому, что термин "вещь" в противоположность термину "идея" подразумевает нечто существующее вне духа; во-вторых, потому, что слово "вещь" имеет более широкое значение, чем "идея", обнимая собой дух или мыслящие вещи так же, как и идеи. Так как предметы ощущений существуют лишь в духе и лишены мысли и деятельности, то я предпочитаю называть их словом идея, в значении которого заключаются эти признаки. |
|
40. But, say what we can, some one perhaps may be apt to reply, he will still believe his senses, and never suffer any arguments, how plausible soever, to prevail over the certainty of them. Be it so; assert the evidence of sense as high as you please, we are willing to do the same. That what I see, hear, and feel doth exist, that is to say, is perceived by me, I no more doubt than I do of my own being. But I do not see how the testimony of sense can be alleged as a proof for the existence of anything which is not perceived by sense. We are not for having any man turn sceptic and disbelieve his senses; on the contrary, we give them all the stress and assurance imaginable; nor are there any principles more opposite to Scepticism than those we have laid down, as shall be hereafter clearly shewn. |
40. Но, может быть, кто-нибудь вздумает возразить, что он предпочитает, что бы мы ни говорили, доверять своим ощущениям и не может согласиться, чтобы аргументы, как бы они ни были правдоподобны, преобладали над чувственной достоверностью. Пусть будет так; утверждайте сколько угодно достоверность ощущений; мы согласны делать то же самое. В том, что все, что я вижу, слышу и осязаю, существует, т. е. воспринимается мной, я так же мало сомневаюсь, как в собственном бытии. Но я не усматриваю, как может свидетельство ощущений служить доказательством существования чего-либо, что не воспринимается в ощущении. Мы не стоим за то, чтобы кто-нибудь стал скептиком 8 и перестал доверять своим ощущениям; напротив, мы придаем им всевозможную силу и достоверность; нет начал более противоположных скептицизму, чем изложенные нами, как это будет далее ясно обнаружено. |
|
41. Secondly, it will be objected that there is a great difference betwixt real fire for instance, and the idea of fire, betwixt dreaming or imagining oneself burnt, and actually being so: if you suspect it to be only the idea of fire which you see, do but put your hand into it and you will be convinced with a witness. This and the like may be urged in opposition to our tenets. To all which the answer is evident from what hath been already said; and I shall only add in this place, that if real fire be very different from the idea of fire, so also is the real pain that it occasions very different from the idea of the same pain, and yet nobody will pretend that real pain either is, or can possibly be, in an unperceiving thing, or without the mind, any more than its idea. |
41. Во-вторых, возразят, что существует разница между, например, реальным огнем и идеей огня, между действительным ожогом и тем, когда человек видит во сне или воображает, будто обжегся. Если вы подозреваете, что видите лишь идею огня, суньте в него свою руку, и вы достигнете достоверного убеждения. Эти и подобные им возражения могут быть противопоставлены нашим положениям. Ответ ясно вытекает из сказанного выше; и я могу только прибавить здесь, что если реальный огонь весьма отличается от идеи огня, то и реальная боль, им причиняемая, очень отличается от идеи этой самой боли; между тем никто не станет утверждать, будто реальная боль в большей мере, чем ее идея, находится или может находиться в невоспринимающей вещи или вне духа. |
|
42. Thirdly, it will be objected that we see things actually without or at distance from us, and which consequently do not exist in the mind; it being absurd that those things which are seen at the distance of several miles should be as near to us as our own thoughts. In answer to this, I desire it may be considered that in a dream we do oft perceive things as existing at a great distance off, and yet for all that, those things are acknowledged to have their existence only in the mind. |
42. В-третьих, возразят, что мы в действительности видим вещи вне нас или на известном расстоянии от нас и что, следовательно, они не могут существовать в духе, ибо нелепо предполагать, что те вещи, которые видимы на расстоянии нескольких миль, так же близки к нам, как наши собственные мысли. На это я отвечу, что желал бы обратить внимание на то, что во сне мы часто воспринимаем вещи, как будто они существуют на большом расстоянии от нас, и что тем не менее общепризнанно, что эти предметы существуют только в духе. |
|
43. But, for the fuller clearing of this point, it may be worth while to consider how it is that we perceive distance and things placed at a distance by sight. For, that we should in truth see external space, and bodies actually existing in it, some nearer, others farther off, seems to carry with it some opposition to what hath been said of their existing nowhere without the mind. The consideration of this difficulty it was that gave birth to my "Essay towards a New Theory of Vision," which was published not long since, wherein it is shewn that distance or outness is neither immediately of itself perceived by sight, nor yet apprehended or judged of by lines and angles, or anything that hath a necessary connexion with it; but that it is only suggested to our thoughts by certain visible ideas and sensations attending vision, which in their own nature have no manner of similitude or relation either with distance or things placed at a distance; but, by a connexion taught us by experience, they come to signify and suggest them to us, after the same manner that words of any language suggest the ideas they are made to stand for; insomuch that a man born blind and afterwards made to see, would not, at first sight, think the things he saw to be without his mind, or at any distance from him. See sect. 41 of the fore-mentioned treatise. |
43. Но для достижения большей ясности в этом пункте следует рассмотреть, каким образом мы воспринимаем посредством зрения расстояния и отдаленные от нас вещи. Ибо то, что мы действительно видим внешнее пространство и действительно существующие в нем тела, одни ближе, другие дальше от нас, по-видимому, несколько противоречит сказанному выше, что они не существуют нигде вне духа. Соображения об этом затруднении именно и породили мой недавно изданный "Опыт новой теории зрения", в котором доказывается, что расстояние или внешность сами по себе не воспринимаются непосредственно зрением; равным образом расстояние не схватывается, не оценивается на основании линий и углов или чего-нибудь необходимо связанного с ним, но что оно лишь внушается нашим мыслям некоторыми видимыми идеями и ощущениями, сопровождающими зрение, которые по своей собственной природе не имеют ни сходства, ни отношения с расстоянием, ни с вещами на расстоянии; но посредством связи, которую мы узнаем на опыте, видимые идеи и ощущения обозначают и внушают их нам так же точно, как слова какого-нибудь языка внушают идеи, для замены которых они составлены. Таким образом, слепорожденный, получивший впоследствии зрение, первоначально не думает, что видимые им вещи находятся вне его духа или на каком-либо расстоянии от него (см. 41 упомянутого трактата). |
|
44. The ideas of sight and touch make two species entirely distinct and heterogeneous. The former are marks and prognostics of the latter. That the proper objects of sight neither exist without mind, nor are the images of external things, was shewn even in that treatise. Though throughout the same the contrary be supposed true of tangible objects- not that to suppose that vulgar error was necessary for establishing the notion therein laid down, but because it was beside my purpose to examine and refute it in a discourse concerning Vision. So that in strict truth the ideas of sight, when we apprehend by them distance and things placed at a distance, do not suggest or mark out to us things actually existing at a distance, but only admonish us what ideas of touch will be imprinted in our minds at such and such distances of time, and in consequence of such or such actions. It is, I say, evident from what has been said in the foregoing parts of this Treatise, and in sect. 147 and elsewhere of the Essay concerning Vision, that visible ideas are the Language whereby the Governing Spirit on whom we depend informs us what tangible ideas he is about to imprint upon us, in case we excite this or that motion in our own bodies. But for a fuller information in this point I refer to the Essay itself. |
44. Идеи зрения и осязания составляют два совершенно разнородных и раздельных вида. Первые суть знаки вторых и предуведомления о них. Мы указали в том трактате, что предметы собственно зрения не существуют вне духа и не составляют изображения внешних вещей. Правда, также предполагается за истину противоположное относительно осязаемых предметов, но не потому, чтобы предположение этого вульгарного заблуждения было необходимо для обоснования высказанных там взглядов, а только потому, что выходило за пределы моего намерения рассматривать и опровергать это заблуждение в трактате о зрении. Таким образом, строго говоря, идеи зрения, коль скоро мы при их посредстве познаем расстояние и отдаленные от нас вещи, не внушают и не обозначают нам вещи, которые действительно существуют на расстоянии, но лишь сообщают нам, какие идеи осязания возникнут в нашем духе через такой и такой-то промежуток времени и после таких и таких-то действий. Это, говорю я, очевидно после того, что было сказано в предыдущих частях данного сочинения, а также в 147 и других "Опыта о зрении", а именно, что идеи зрения суть язык, посредством коего верховный дух, от которого мы зависим, уведомляет нас, какие осязательные идеи он намерен запечатлеть в нас в случае, когда мы производим то или другое движение нашего собственного тела. Желающих ближе ознакомиться с этим вопросом я отсылаю к самому "Опыту". |
|
45. Fourthly, it will be objected that from the foregoing principles it follows things are every moment annihilated and created anew. The objects of sense exist only when they are perceived; the trees therefore are in the garden, or the chairs in the parlour, no longer than while there is somebody by to perceive them. Upon shutting my eyes all the furniture in the room is reduced to nothing, and barely upon opening them it is again created. In answer to all which, I refer the reader to what has been said in sect. 3, 4, &c., and desire he will consider whether he means anything by the actual existence of an idea distinct from its being perceived. For my part, after the nicest inquiry I could make, I am not able to discover that anything else is meant by those words; and I once more entreat the reader to sound his own thoughts, and not suffer himself to be imposed on by words. If he can conceive it possible either for his ideas or their archetypes to exist without being perceived, then I give up the cause; but if he cannot, he will acknowledge it is unreasonable for him to stand up in defence of he knows not what, and pretend to charge on me as an absurdity the not assenting to those propositions which at bottom have no meaning in them. |
45. В-четвертых, возразят, что из вышеизложенных принципов следует, будто вещи ежемгновенно уничтожаются и создаются вновь. Предметы ощущений существуют лишь тогда, когда они воспринимаются; следовательно, деревья находятся в саду или стулья в комнате, только пока там есть кто-нибудь, чтобы их воспринимать. Я закрываю глаза - и все убранство комнаты превратится в ничто; мне стоит открыть их - и оно снова создастся. В ответ на все это я отсылаю читателя к сказанному в 3, 4 и др. и желаю, чтобы он потрудился сообразить, понимает ли он под действительным существованием идеи что-нибудь отличное от ее воспринимаемости. Со своей стороны после самого тщательного исследования, какое только могу сделать, я не в состоянии открыть какое-нибудь иное значение этих слов; и я еще раз прошу читателя исследовать свои собственные мысли и не допускать, чтобы его вводили в заблуждение словами. Если он представит себе возможным, чтобы его идеи или их первообразы существовали, не будучи восприняты, я уступаю ему во всем; но если он не может этого сделать, то он должен согласиться, что неразумно упорствовать в защите того, чего он сам не знает, и в признании с моей стороны за нелепость несогласия присоединиться к положению, в конце концов не имеющему смысла. |
|
46. It will not be amiss to observe how far the received principles of philosophy are themselves chargeable with those pretended absurdities. It is thought strangely absurd that upon closing my eyelids all the visible objects around me should be reduced to nothing; and yet is not this what philosophers commonly acknowledge, when they agree on all hands that light and colours, which alone are the proper and immediate objects of sight, are mere sensations that exist no longer than they are perceived? Again, it may to some perhaps seem very incredible that things should be every moment creating, yet this very notion is commonly taught in the schools. For the Schoolmen, though they acknowledge the existence of Matter, and that the whole mundane fabric is framed out of it, are nevertheless of opinion that it cannot subsist without the divine conservation, which by them is expounded to be a continual creation. |
46. Нельзя при этом не заметить, в какой мере самим господствующим философским принципам можно поставить в упрек эти мнимые несообразности. Находят совершенно нелепым, что все окружающие меня видимые предметы обращаются в ничто, коль скоро я закрываю глаза, а разве не то же самое признается обычно философами, когда они соглашаются с тем, что свет и цвета, которые суть единственно собственные и непосредственные объекты зрения, есть лишь ощущения, которые существуют, только пока они воспринимаются? Кроме того, может быть, иным покажется невероятным, чтобы вещи ежемгновенно создавались, а между тем это положение составляет обычное для университетов учение. Ибо схоластики, хотя и признают, что материя существует и что все мироздание образовано из нее, тем не менее держатся мнения, что оно не может существовать без божественной опеки, которую они понимают как беспрерывное творение. |
|
47. Farther, a little thought will discover to us that though we allow the existence of Matter or corporeal substance, yet it will unavoidably follow, from the principles which are now generally admitted, that the particular bodies, of what kind soever, do none of them exist whilst they are not perceived. For, it is evident from sect. II and the following sections, that the Matter philosophers contend for is an incomprehensible somewhat, which hath none of those particular qualities whereby the bodies falling under our senses are distinguished one from another. But, to make this more plain, it must be remarked that the infinite divisibility of Matter is now universally allowed, at least by the most approved and considerable philosophers, who on the received principles demonstrate it beyond all exception. Hence, it follows there is an infinite number of parts in each particle of Matter which are not perceived by sense. The reason therefore that any particular body seems to be of a finite magnitude, or exhibits only a finite number of parts to sense, is, not because it contains no more, since in itself it contains an infinite number of parts, but because the sense is not acute enough to discern them. In proportion therefore as the sense is rendered more acute, it perceives a greater number of parts in the object, that is, the object appears greater, and its figure varies, those parts in its extremities which were before unperceivable appearing now to bound it in very different lines and angles from those perceived by an obtuser sense. And at length, after various changes of size and shape, when the sense becomes infinitely acute the body shall seem infinite. During all which there is no alteration in the body, but only in the sense. Each body therefore, considered in itself, is infinitely extended, and consequently void of all shape or figure. From which it follows that, though we should grant the existence of Matter to be never so certain, yet it is withal as certain, the materialists themselves are by their own principles forced to acknowledge, that neither the particular bodies perceived by sense, nor anything like them, exists without the mind. Matter, I say, and each particle thereof, is according to them infinite and shapeless, and it is the mind that frames all that variety of bodies which compose the visible world, any one whereof does not exist longer than it is perceived. |
47. Далее, весьма небольшого размышления достаточно, чтобы обнаружить, что хотя бы мы и допустили существование материи или телесной субстанции, то из общепризнанных ныне принципов неизбежно следует: из отдельных тел, какого бы рода они ни были, не существует ни одного, пока оно не воспринимается. Ибо из 11 и следующих] очевидно, что материя, существование которой утверждается философами, есть нечто непознаваемое, не имеющее ни одного из тех частных качеств, посредством каковых отличаются меж собой воспринимаемые нашими ощущениями тела. Но чтобы сделать это более ясным, должно заметить, что в настоящее время бесконечная делимость материи признается всеми, по крайней мере самыми авторитетными и значительными философами, которые неопровержимо доказывают ее на основании общепризнанных начал. Из этого следует, что каждая часть материи содержит в себе бесконечное множество частей, не воспринимаемых в ощущениях. Поэтому причина, вследствие которой единичное тело представляется нам в конечном размере или обнаруживает ощущению только конечное число частей, заключается не в том, что оно не содержит их более (так как оно должно само по себе содержать бесконечное число частей), а в том, что ощущения не имеют достаточной остроты для их различения. По мере того как ощущение становится острее, оно постигает большее число частей предмета, т. е. предмет является большим и его форма изменяется, так как части по его краям, которые раньше были невоспринимаемы, теперь оказываются его линиями и углами, весьма отличающимися от тех, которые были восприняты в менее острых ощущениях. И, наконец, тело должно показаться бесконечным после различных изменений в величине и очертаниях, когда ощущение станет бесконечно острым. Во время этих процессов изменение происходит не в теле, а только в ощущении. Следовательно, каждое тело, рассматриваемое само по себе, бесконечно протяженно и, стало быть, не имеет очертания или формы. Из этого следует, что если даже допустить вполне несомненное существование материи, то сами материалисты будут вынуждены на основании своих собственных принципов признать, что ни единичные ощущаемые тела, ни что-либо подобное им не могут существовать вне духа. Материя, говорю я, и каждая ее часть, согласно их принципам, бесконечны и бесформенны, и лишь действием духа образуется все то разнообразие тел, которое составляет видимый мир, причем каждое из них существует, только пока воспринимается. |
|
48. If we consider it, the objection proposed in sect. 45 will not be found reasonably charged on the principles we have premised, so as in truth to make any objection at all against our notions. For, though we hold indeed the objects of sense to be nothing else but ideas which cannot exist unperceived; yet we may not hence conclude they have no existence except only while they are perceived by us, since there may be some other spirit that perceives them though we do not. Wherever bodies are said to have no existence without the mind, I would not be understood to mean this or that particular mind, but all minds whatsoever. It does not therefore follow from the foregoing principles that bodies are annihilated and created every moment, or exist not at all during the intervals between our perception of them. |
48. Но если вникнуть в суть дела, то окажется, что изложенное в 45 возражение не может считаться обоснованным на вышеприведенных нами принципах и потому, собственно говоря, вовсе не может считаться возражением против наших взглядов. Ибо, хотя мы действительно считаем предметы ощущений не чем иным, как идеями, которые не могут существовать невоспринимаемые, мы не можем заключить отсюда, что они существуют лишь до тех пор, пока они нами воспринимаются, потому что может существовать некоторый другой дух, который воспринимает их в то время, когда мы этого не делаем. Следовательно, когда говорится, что тела не существуют вне духа, то следует разуметь последний не как тот или другой единичный дух, но как всю совокупность духов. Поэтому из вышеизложенных принципов не следует, чтобы тела ежемгновенно уничтожались и создавались вновь или вообще вовсе не существовали в промежутки времени между нашими восприятиями их. |
|
49. Fifthly, it may perhaps be objected that if extension and figure exist only in the mind, it follows that the mind is extended and figured; since extension is a mode or attribute which (to speak with the schools) is predicated of the subject in which it exists. I answer, those qualities are in the mind only as they are perceived by it- that is, not by way of mode or attribute, but only by way of idea; and it no more follows the soul or mind is extended, because extension exists in it alone, than it does that it is red or blue, because those colours are on all hands acknowledged to exist in it, and nowhere else. As to what philosophers say of subject and mode, that seems very groundless and unintelligible. For instance, in this proposition "a die is hard, extended, and square," they will have it that the word die denotes a subject or substance, distinct from the hardness, extension, and figure which are predicated of it, and in which they exist. This I cannot comprehend: to me a die seems to be nothing distinct from those things which are termed its modes or accidents. And, to say a die is hard, extended, and square is not to attribute those qualities to a subject distinct from and supporting them, but only an explication of the meaning of the word die. |
49. В-пятых, возразят, может быть, что если протяжение и форма существуют только в духе, то отсюда следует, что дух протяжен и имеет форму, ибо протяжение есть модус или атрибут, который (говоря языком университетов) составляет предикат того субъекта, в коем он существует. Я отвечаю на это, что данные качества находятся в духе лишь постольку, поскольку они воспринимаются им, т. е. не в виде модуса или атрибута, а лишь в виде идеи; и заключение, будто душа или дух протяженны, столь же мало следует из того, что протяжение существует только в духе, как и заключение о его красном или синем цвете - из того, что эти цвета, по общему признанию, существуют в духе, и нигде более. Что же касается того, что говорится философами о субъекте и модусе, то все это представляется неосновательным и непонятным. Например, в предложении "Куб тверд, протяжен и ограничен квадратами" они полагают, что слово куб обозначает субъект или субстанцию, отличную от твердости, протяжения и формы, существующих в ней. Этого я не могу понять; для меня куб не представляется чем-нибудь отличным от того, что обозначается его модусами или акциденциями. И сказать: куб протяжен, тверд и ограничен квадратами - не значит приписать эти свойства отличному от них и несущему их субъекту, но лишь объяснить значение слова куб. |
|
50. Sixthly, you will say there have been a great many things explained by matter and motion; take away these and you destroy the whole corpuscular philosophy, and undermine those mechanical principles which have been applied with so much success to account for the phenomena. In short, whatever advances have been made, either by ancient or modern philosophers, in the study of nature do all proceed on the supposition that corporeal substance or Matter doth really exist. To this I answer that there is not any one phenomenon explained on that supposition which may not as well be explained without it, as might easily be made appear by an induction of particulars. To explain the phenomena, is all one as to shew why, upon such and such occasions, we are affected with such and such ideas. But how Matter should operate on a Spirit, or produce any idea in it, is what no philosopher will pretend to explain; it is therefore evident there can be no use of Matter in natural philosophy. Besides, they who attempt to account for things do it not by corporeal substance, but by figure, motion, and other qualities, which are in truth no more than mere ideas, and, therefore, cannot be the cause of anything, as hath been already shewn. See sect. 25. |
50. В-шестых, вы скажете, что есть много вещей, объяснимых посредством материи и движения; при отрицании их разрушается вся корпускулярная философия и подрываются те механические начала, которые были с таким успехом применяемы к объяснению явлений. Короче говоря, какие бы шаги ни были сделаны как древними, так и новыми философами в деле изучения природы, все они исходят из предположения, что телесная материя, или субстанция, действительно существует. На это я отвечаю: нет ни одного явления, объяснимого этим предположением, которое (явление) не могло бы быть объяснено без него, что легко доказать, рассматривая отдельные примеры. Объяснить явление значит не что иное, как показать, почему при таких-то обстоятельствах в нас возникают такие-то и такие-то идеи. Но каким образом материя может действовать па дух или вызвать в нем какую-либо идею - этого никакой философ не возьмется объяснить. Поэтому очевидно, что признание материи не приносит никакой пользы в натурфилософии. Притом люди, пытающиеся объяснить вещи, основывают свои объяснения не на телесной субстанции, а на форме, движении и других свойствах, которые в действительности суть не более как идеи и потому не могут служить причиной чего-либо, как было уже показано (см. 25). |
|
51. Seventhly, it will upon this be demanded whether it does not seem absurd to take away natural causes, and ascribe everything to the immediate operation of Spirits? We must no longer say upon these principles that fire heats, or water cools, but that a Spirit heats, and so forth. Would not a man be deservedly laughed at, who should talk after this manner? I answer, he would so; in such things we ought to "think with the learned, and speak with the vulgar." They who to demonstration are convinced of the truth of the Copernican system do nevertheless say "the sun rises," "the sun sets," or "comes to the meridian"; and if they affected a contrary style in common talk it would without doubt appear very ridiculous. A little reflexion on what is here said will make it manifest that the common use of language would receive no manner of alteration or disturbance from the admission of our tenets. |
51. В-седьмых, по этому поводу спросят, не покажется ли нелепостью упразднять естественные причины и приписывать все непосредственному действию духов. Следуя нашим началам, мы не должны более говорить, что огонь греет, вода охлаждает, но что дух греет и т. д. Разве не станут смеяться над человеком, который будет выражаться таким образом? Я отвечу: "Да, он будет осмеян; о таких вещах мы должны мыслить как ученые, а говорить как толпа 9. Люди, убедившиеся на основании доказательств в истине системы Коперника, тем не менее говорят: "Солнце встает", "Солнце заходит", "Солнце достигает меридиана"; если бы они употребляли противоположный способ выражения в обычной речи, то это показалось бы, без сомнения, весьма смешным. Некоторая доля размышления о том, что здесь сказано, ясно покажет, что обычное словоупотребление не претерпит никакого изменения или расстройства от принятия наших мнений. |
|
52. In the ordinary affairs of life, any phrases may be retained, so long as they excite in us proper sentiments, or dispositions to act in such a manner as is necessary for our well-being, how false soever they may be if taken in a strict and speculative sense. Nay, this is unavoidable, since, propriety being regulated by custom, language is suited to the received opinions, which are not always the truest. Hence it is impossible, even in the most rigid, philosophic reasonings, so far to alter the bent and genius of the tongue we speak, as never to give a handle for cavillers to pretend difficulties and inconsistencies. But, a fair and ingenuous reader will collect the sense from the scope and tenor and connexion of a discourse, making allowances for those inaccurate modes of speech which use has made inevitable. |
52. В обыденной жизни могут сохраняться те или иные фразы, пока они вызывают в нас надлежащие чувства или расположения к действию в таком направлении, которое необходимо для нашего благосостояния, как бы ложны они ни были в строгом и умозрительном смысле. Это даже неизбежно, так как, поскольку соответствие выражений определяется обычаем, речь подчиняется господствующим мнениям, которые не всегда бывают самыми верными. Поэтому невозможно так изменить тенденцию и дух того языка, на котором мы говорим, чтобы не подать повода разным умникам к отысканию затруднений и несообразностей даже в самых строгих философских рассуждениях. Но добросовестный читатель почерпнет смысл из цели, развития и связи данной речи, относясь снисходительно к тем неточным ее оборотам, которые употребление сделало неизбежными. |
|
53. As to the opinion that there are no Corporeal Causes, this has been heretofore maintained by some of the Schoolmen, as it is of late by others among the modern philosophers, who though they allow Matter to exist, yet will have God alone to be the immediate efficient cause of all things. These men saw that amongst all the objects of sense there was none which had any power or activity included in it; and that by consequence this was likewise true of whatever bodies they supposed to exist without the mind, like unto the immediate objects of sense. But then, that they should suppose an innumerable multitude of created beings, which they acknowledge are not capable of producing any one effect in nature, and which therefore are made to no manner of purpose, since God might have done everything as well without them: this I say, though we should allow it possible, must yet be a very unaccountable and extravagant supposition. |
53. Что касается мнения, будто не существует телесных причин, то оно поддерживалось как в прежнее время некоторыми схоластиками, так и в новейшее время некоторыми философами, которые хотя и признают, что материя существует, но считают бога единственной действующей причиной всех вещей. Эти люди уразумели, что между всеми предметами ощущений нет ни одного, который обладал бы силой или деятельностью, ему присущей, и что, следовательно, это в равной мере справедливо относительно всяких тел, предполагаемых существующими вне духа, равно как и непосредственных предметов ощущений. Но если так, то предположение, что существует бесчисленное множество созданных вещей, которые, по их убеждению, не способны произвести никакого действия в природе и, следовательно, созданы без какой-либо цели, так как бог мог бы произвести что бы то ни было точно так же и без них,- если даже мы допустим возможность такого предположения, оно должно считаться, как я полагаю, весьма неосновательным и странным. |
|
54. In the eighth place, the universal concurrent assent of mankind may be thought by some an invincible argument in behalf of Matter, or the existence of external things. Must we suppose the whole world to be mistaken? And if so, what cause can be assigned of so widespread and predominant an error? I answer, first, that, upon a narrow inquiry, it will not perhaps be found so many as is imagined do really believe the existence of Matter or things without the mind. Strictly speaking, to believe that which involves a contradiction, or has no meaning in it, is impossible; and whether the foregoing expressions are not of that sort, I refer it to the impartial examination of the reader. In one sense, indeed, men may be said to believe that Matter exists, that is, they act as if the immediate cause of their sensations, which affects them every moment, and is so nearly present to them, were some senseless unthinking being. But, that they should clearly apprehend any meaning marked by those words, and form thereof a settled speculative opinion, is what I am not able to conceive. This is not the only instance wherein men impose upon themselves, by imagining they believe those propositions which they have often heard, though at bottom they have no meaning in them. |
54. В-восьмых, всеобщее единодушное признание человечества может служить для многих непреодолимым доказательством в пользу материи или существования внешних вещей. Неужели мы должны допустить, что весь свет заблуждается? Если это даже так, то какой причине может быть приписано такое широкораспространенное и господствующее заблуждение? На это я отвечаю: во-первых, при ближайшем исследовании окажется, что вовсе не столь многие, как предполагается, действительно уверены в существовании материи или вещей вне духа. Строго говоря, верить тому, что заключает в себе бессмыслицу или противоречие, невозможно, и я предоставляю беспристрастному исследованию читателя решить, принадлежат ли вышеупомянутые выражения к этому роду или нет. В одном смысле может быть действительно сказано, что люди верят в существование материи, т. е. они поступают так, как будто непосредственная причина их ощущений, которая ежеминутно оказывает на них действие и так близко к ним находится, есть неощущающее и немыслящее сущее. Но чтобы они связывали с этими словами ясный смысл и могли вывести из них определенное умозрительное мнение, этого я не способен представить себе. Это не единственный случай, когда люди обманывают сами себя, воображая, что они верят положениям, которые они часто слышат, хотя в сущности в них нет никакого смысла. |
|
55. But secondly, though we should grant a notion to be never so universally and steadfastly adhered to, yet this is weak argument of its truth to whoever considers what a vast number of prejudices and false opinions are everywhere embraced with the utmost tenaciousness, by the unreflecting (which are the far greater) part of mankind. There was a time when the antipodes and motion of the earth were looked upon as monstrous absurdities even by men of learning: and if it be considered what a small proportion they bear to the rest of mankind, we shall find that at this day those notions have gained but a very inconsiderable footing in the world. |
55. Но, во-вторых, хотя бы мы и допустили, что никакое положение не имело более всеобщего и прочного признания, то это окажется весьма слабым доказательством его истины в глазах каждого, кто примет в соображение, какое множество предрассудков и ложных мнений постоянно исповедуется с величайшим упорством неразмышляющей частью человечества. Было время, когда антиподы и движение земли считались за чудовищную нелепость даже учеными людьми, а если мы взвесим, какую малую часть последние составляют во всем человечестве, то найдем, что еще и в настоящее время эти понятия лишь весьма незначительно укоренились в мире. |
|
56. But it is demanded that we assign a cause of this prejudice, and account for its obtaining in the world. To this I answer, that men knowing they perceived several ideas, whereof they themselves were not the authors- as not being excited from within nor depending on the operation of their wills- this made them maintain those ideas, or objects of perception had an existence independent of and without the mind, without ever dreaming that a contradiction was involved in those words. But, philosophers having plainly seen that the immediate objects of perception do not exist without the mind, they in some degree corrected the mistake of the vulgar; but at the same time run into another which seems no less absurd, to wit, that there are certain objects really existing without the mind, or having a subsistence distinct from being perceived, of which our ideas are only images or resemblances, imprinted by those objects on the mind. And this notion of the philosophers owes its origin to the same cause with the former, namely, their being conscious that they were not the authors of their own sensations, which they evidently knew were imprinted from without, and which therefore must have some cause distinct from the minds on which they are imprinted. |
56. Требуют, однако, чтобы мы нашли причину этого предрассудка и объяснили его распространение в мире. Я отвечу на это, что люди, зная, что они воспринимают многие идеи, которые произведены не ими самими, поскольку идеи возникают не изнутри и не зависят от действия их собственной воли, полагают вследствие этого, что эти идеи или предметы восприятия имеют вне и независимое от духа существование, не подозревая даже и во сне, что в данных словах кроется противоречие. Но философы, ясно усматривая, что непосредственные предметы восприятия не существуют вне духа, до известной степени исправили заблуждение толпы; однако они сами впали вместе с тем в другое заблуждение, представляющееся не менее нелепым, утверждая, будто известные предметы действительно существуют вне духа или имеют существование, отличное от их воспринимаемости, причем наши идеи якобы суть только образы или подобия этих предметов, запечатленные последними в духе. И это мнение философов происходит от той же причины, как и вышеупомянутое, а именно от сознания, что они не сами виновники своих собственных ощущений, которые известны им с очевидностью, как запечатленные извне, и поэтому должны иметь некоторую причину, отличную от духов, в которых они запечатлены. |
|
57. But why they should suppose the ideas of sense to be excited in us by things in their likeness, and not rather have recourse to Spirit which alone can act, may be accounted for, first, because they were not aware of the repugnancy there is, as well in supposing things like unto our ideas existing without, as in attributing to them power or activity. Secondly, because the Supreme Spirit which excites those ideas in our minds, is not marked out and limited to our view by any particular finite collection of sensible ideas, as human agents are by their size, complexion, limbs, and motions. And thirdly, because His operations are regular and uniform. Whenever the course of nature is interrupted by a miracle, men are ready to own the presence of a superior agent. But, when we see things go on in the ordinary course they do not excite in us any reflexion; their order and concatenation, though it be an argument of the greatest wisdom, power, and goodness in their creator, is yet so constant and familiar to us that we do not think them the immediate effects of a Free Spirit; especially since inconsistency and mutability in acting, though it be an imperfection, is looked on as a mark of freedom. |
57. Но почему эти люди предполагают, что идеи ощущений вызываются в нас сходными с ними вещами, а не прибегают к духу, который один может действовать? Это объясняется, во-первых, тем, что они не замечают противоречия, которое кроется как в предположении, будто существуют вне духа вещи, сходные с нашими идеями, так и в приписывании этим вещам силы или деятельности. Во-вторых, тем, что верховный дух, вызывающий в нашем духе эти идеи, не отмечен и не ограничен для нашего взора какой-либо отдельной конечной совокупностью ощущаемых идей, подобно тому как живые люди выделяются своим ростом, комплекцией, членами, движениями. И, в-третьих, тем, что его действия правильны и единообразны. Всякий раз, когда ход природы прерывается чудом, люди склонны признавать присутствие высшего деятеля. Но когда мы видим, что вещи идут обычным порядком, они не побуждают нас к размышлению; их порядок и сцепление, хотя они и служат доказательством величайшей мудрости, могущества и благости их создателя, столь для нас постоянны и привычны, что мы не мыслим их как непосредственные действия свободного духа, тем более если непостоянство и изменчивость действий, хотя бы они составляли некоторое несовершенство, считаются нами за признак свободы. |
|
58. Tenthly, it will be objected that the notions we advance are inconsistent with several sound truths in philosophy and mathematics. For example, the motion of the earth is now universally admitted by astronomers as a truth grounded on the clearest and most convincing reasons. But, on the foregoing principles, there can be no such thing. For, motion being only an idea, it follows that if it be not perceived it exists not; but the motion of the earth is not perceived by sense. I answer, that tenet, if rightly understood, will be found to agree with the principles we have premised; for, the question whether the earth moves or no amounts in reality to no more than this, to wit, whether we have reason to conclude, from what has been observed by astronomers, that if we were placed in such and such circumstances, and such or such a position and distance both from the earth and sun, we should perceive the former to move among the choir of the planets, and appearing in all respects like one of them; and this, by the established rules of nature which we have no reason to mistrust, is reasonably collected from the phenomena. |
58. В-десятых, возразят, что устанавливаемые нами понятия не согласуются с некоторыми здравыми философскими и математическими истинами. Так, например, движение Земли ныне общепризнано астрономами за истину, основанную на самых ясных и убедительных доказательствах. Но, согласно вышеизложенным принципам, ничего подобного не может быть. Ибо если движение - только идея, то оно не существует, коль скоро оно не воспринимается, а движение Земли не воспринимается в ощущениях. Я отвечаю, что это предположение, если оно верно понято, оказывается не противоречащим изложенным принципам, ибо вопрос, движется ли Земля или нет, сводится в действительности только к тому, имеем ли мы основание вывести из наблюдений астрономов то заключение, что если бы мы были помещены в таких-то и таких-то обстоятельствах и при таком-то и таком-то положении и расстоянии как от Земли, так и от Солнца, то мы восприняли бы первую как движущуюся среди хора планет и представляющуюся во всех отношениях сходной с ними, а это, по установленным законам природы, которым не доверять мы не имеем причины, разумно выводится из явлений. |
|
59. We may, from the experience we have had of the train and succession of ideas in our minds, often make, I will not say uncertain conjectures, but sure and well-grounded predictions concerning the ideas we shall be affected with pursuant to a great train of actions, and be enabled to pass a right judgment of what would have appeared to us, in case we were placed in circumstances very different from those we are in at present. Herein consists the knowledge of nature, which may preserve its use and certainty very consistently with what hath been said. It will be easy to apply this to whatever objections of the like sort may be drawn from the magnitude of the stars, or any other discoveries in astronomy or nature. |
59. Мы можем на основании опыта, который имеем о ходе и последовательности идей в нашем сознании, часто делать, не скажу, сомнительные предположения, но правильные заключения о том, что испытали бы мы (или: увидали бы мы), если бы были помещены в условия, весьма значительно отличающиеся от тех, в которых мы находимся в настоящее время. В этом и состоит познание природы, которое может сохранить свое значение и свою достоверность вполне последовательно в связи с тем, что выше было сказано. То же самое легко применить ко всем возражениям этого рода, которые могут быть основаны на величине звезд или других открытиях в области астрономии. |
|
60. In the eleventh place, it will be demanded to what purpose serves that curious organization of plants, and the animal mechanism in the parts of animals; might not vegetables grow, and shoot forth leaves of blossoms, and animals perform all their motions as well without as with all that variety of internal parts so elegantly contrived and put together; which, being ideas, have nothing powerful or operative in them, nor have any necessary connexion with the effects ascribed to them? If it be a Spirit that immediately produces every effect by a fiat or act of his will, we must think all that is fine and artificial in the works, whether of man or nature, to be made in vain. By this doctrine, though an artist hath made the spring and wheels, and every movement of a watch, and adjusted them in such a manner as he knew would produce the motions he designed, yet he must think all this done to no purpose, and that it is an Intelligence which directs the index, and points to the hour of the day. If so, why may not the Intelligence do it, without his being at the pains of making the movements and putting them together? Why does not an empty case serve as well as another? And how comes it to pass that whenever there is any fault in the going of a watch, there is some corresponding disorder to be found in the movements, which being mended by a skilful hand all is right again? The like may be said of all the clockwork of nature, great part whereof is so wonderfully fine and subtle as scarce to be discerned by the best microscope. In short, it will be asked, how, upon our principles, any tolerable account can be given, or any final cause assigned of an innumerable multitude of bodies and machines, framed with the most exquisite art, which in the common philosophy have very apposite uses assigned them, and serve to explain abundance of phenomena? |
60. В-одиннадцатых, спросят, для какой цели служит искусная организация растений и живой механизм частей тела животных; разве растения не могли бы расти и менять листья и цветы, а животные производить все свои движения столь же хорошо в отсутствии, как и в присутствии этого разнообразия внутренних частей, столь изящно устроенных и соединенных между собой, которые, будучи идеями, не содержат в себе никакой силы или деятельности и не находятся в необходимой связи с действиями, им приписываемыми? Если есть дух, непосредственно производящий всякое действие своим fiat10, или актом своей воли, то мы вынуждены признать, что все, что есть изящного и художественного в произведениях как людей, так и природы, создано понапрасну. В соответствии с этим учением мастер, хотя он и сделал пружины, колеса и весь механизм часов и приспособил их так, чтобы, как он предполагал, они производили запланированные им движения, он тем не менее должен думать, что вся его работа ничему не служит и что есть некоторый ум, который передвигает стрелку и указывает час дня. Но если это так, то почему бы уму не делать этого без того, чтобы мастер тратил труд на изготовление и согласование механизма? Почему один пустой футляр не может служить для этого так же хорошо, как и другой? И отчего происходит, что в случае какой-либо ошибки в ходе часов обнаруживается соответствующее расстройство в механизме, по исправлении которого искусной рукой все снова приходит в порядок? То же самое может быть сказано о часовом механизме природы, большая часть которого так чудесно изящна, что он едва распознается лучшим микроскопом. Короче, спросят, какое сколько-нибудь допустимое объяснение может согласно нашим принципам быть дано или какая цель указана для бесчисленного множества тел и машин, устроенных с величайшим искусством, которым обычная философия находит весьма подходящее применение и которые служат для объяснения множества явлений. |
|
61. To all which I answer, first, that though there were some difficulties relating to the administration of Providence, and the uses by it assigned to the several parts of nature, which I could not solve by the foregoing principles, yet this objection could be of small weight against the truth and certainty of those things which may be proved a priori, with the utmost evidence and rigor of demonstration. Secondly, but neither are the received principles free from the like difficulties; for, it may still be demanded to what end God should take those roundabout methods of effecting things by instruments and machines, which no one can deny might have been effected by the mere command of His will without all that apparatus; nay, if we narrowly consider it, we shall find the objection may be retorted with greater force on those who hold the existence of those machines without of mind; for it has been made evident that solidity, bulk, figure, motion, and the like have no activity or efficacy in them, so as to be capable of producing any one effect in nature. See sect. 25. Whoever therefore supposes them to exist (allowing the supposition possible) when they are not perceived does it manifestly to no purpose; since the only use that is assigned to them, as they exist unperceived, is that they produce those perceivable effects which in truth cannot be ascribed to anything but Spirit. |
61. На все это я отвечу, во-первых, что хотя бы и существовали некоторые затруднения относительно образа действия провидения и употребления, указанного им различным частям природы, которых я не мог бы разрешить при помощи вышеизложенных принципов, но это возражение имеет мало веса сравнительно с истиной и достоверностью того, что может быть доказано a priori с величайшей очевидностью и строгостью доказательства. Во-вторых, и господствующие принципы вовсе не свободны от подобных затруднений, потому что так же точно можно спросить, с какой целью бог избрал окольный путь производить посредством инструментов и машин вещи, которые, чего никто не отрицает, он мог бы создать простым решением своей воли, без всего этого аппарата. При ближайшем рассмотрении окажется даже, что возражение может быть с большей силой обращено на тех, кто признает существование этих машин вне духа, потому что вполне убедительно доказано, что вещественность, величина, форма, движение и т. п. не заключают в себе активности или действующей силы, при помощи которой они были бы в состоянии произвести какое-нибудь действие в природе (см. 25). Следовательно, тот, кто признает, что они существуют невоспринятые (если допустить такую возможность), делает это, очевидно, бесцельно, так как единственная цель, приписываемая им в их невоспринимаемом существовании, состоит в произведении тех воспринимаемых действий, которые в действительности могут быть приписаны только духу. |
|
62. But, to come nigher the difficulty, it must be observed that though the fabrication of all those parts and organs be not absolutely necessary to the producing any effect, yet it is necessary to the producing of things in a constant regular way according to the laws of nature. There are certain general laws that run through the whole chain of natural effects; these are learned by the observation and study of nature, and are by men applied as well to the framing artificial things for the use and ornament of life as to the explaining various phenomena- which explication consists only in shewing the conformity any particular phenomenon hath to the general laws of nature, or, which is the same thing, in discovering the uniformity there is in the production of natural effects; as will be evident to whoever shall attend to the several instances wherein philosophers pretend to account for appearances. That there is a great and conspicuous use in these regular constant methods of working observed by the Supreme Agent hath been shewn in sect. 31. And it is no less visible that a particular size, figure, motion, and disposition of parts are necessary, though not absolutely to the producing any effect, yet to the producing it according to the standing mechanical laws of nature. Thus, for instance, it cannot be denied that God, or the Intelligence that sustains and rules the ordinary course of things, might if He were minded to produce a miracle, cause all the motions on the dial-plate of a watch, though nobody had ever made the movements and put them in it: but yet, if He will act agreeably to the rules of mechanism, by Him for wise ends established and maintained in the creation, it is necessary that those actions of the watchmaker, whereby he makes the movements and rightly adjusts them, precede the production of the aforesaid motions; as also that any disorder in them be attended with the perception of some corresponding disorder in the movements, which being once corrected all is right again. |
62. Но если вдуматься в это затруднение, то окажется, что хотя устройство всех этих частей и органов не безусловно необходимо для произведения какого-нибудь действия, но оно необходимо для произведения вещей постоянным и правильным путем, согласно законам природы. Существуют известные общие законы для всей цепи естественных действий; они изучаются посредством наблюдения и исследования природы, и люди применяют их как к произведению искусственных вещей на пользу и украшение жизни, так и к объяснению различных явлений, которое состоит только в указании соответствия какого-либо отдельного явления общим законам природы, или, что то же самое, в открытии единообразия в произведении естественных действий, как станет очевидным для каждого, кто обратит внимание на различные случаи, когда философы притязают на объяснение явлений. О том, что существует большая и явная польза в этих правильных постоянных методах, соблюдаемых верховным деятелем, сказано в 31. И не менее ясно, что определенные величина, форма, движение и распределение частей необходима если не безусловно для произведений некоторого действия, то для произведения его в соответствии с постоянными механическими законами природы. Так, например, невозможно отрицать, что бог или тот ум, который охраняет и направляет общий ход вещей, мог бы, если бы вознамерился, совершить чудо, произвести все движения на циферблате часов без того, чтобы кто-либо сделал механизм и пустил его в ход; но если он хочет действовать согласно с законами механизма, им же с мудрыми целями установленными и: соблюдаемыми в природе, то необходимо, чтобы те действия часовщика, коими он изготовляет и правильно приспособляет механизм, предшествовали возникновению указанных явлений, равно как чтобы каждое расстройство движений было связано с восприятием некоторого соответственного расстройства механизма, по устранении которого (расстройства) все снова приходило бы в прежний порядок. |
|
63. It may indeed on some occasions be necessary that the Author of nature display His overruling power in producing some appearance out of the ordinary series of things. Such exceptions from the general rules of nature are proper to surprise and awe men into an acknowledgement of the Divine Being; but then they are to be used but seldom, otherwise there is a plain reason why they should fail of that effect. Besides, God seems to choose the convincing our reason of His attributes by the works of nature, which discover so much harmony and contrivance in their make, and are such plain indications of wisdom and beneficence in their Author, rather than to astonish us into a belief of His Being by anomalous and surprising events. |
63. Но в некоторых случаях бывает необходимо, чтобы творец природы обнаружил свою верховную силу произведением какого-нибудь явления вне обычного правильного хода вещей. Подобные исключения из общих законов природы служат тому, чтобы поражать людей и внушать им уверенность в бытии бога; но это средство должно употребляться не часто, потому что в противном случае есть полное основание признать, что оно перестанет производить действие. К тому же бог, по-видимому, находит лучшим избирать для убеждения нашего разума в своих свойствах произведения природы, обнаруживающие в своем строении столько гармонии и искусства и так ясно доказывающие мудрость и благость своего творца, чем возбуждать в людях веру в его бытие путем удивления чрезвычайным и поражающим событиям. |
|
64. To set this matter in a yet clearer light, I shall observe that what has been objected in sect. 60 amounts in reality to no more than this:- ideas are not anyhow and at random produced, there being a certain order and connexion between them, like to that of cause and effect; there are also several combinations of them made in a very regular and artificial manner, which seem like so many instruments in the hand of nature that, being hid as it were behind the scenes, have a secret operation in producing those appearances which are seen on the theatre of the world, being themselves discernible only to the curious eye of the philosopher. But, since one idea cannot be the cause of another, to what purpose is that connexion? And, since those instruments, being barely inefficacious perceptions in the mind, are not subservient to the production of natural effects, it is demanded why they are made; or, in other words, what reason can be assigned why God should make us, upon a close inspection into His works, behold so great variety of ideas so artfully laid together, and so much according to rule; it not being credible that He would be at the expense (if one may so speak) of all that art and regularity to no purpose. |
64. Чтобы осветить яснее этот предмет, замечу, что сказанное в 60 в действительности сводится лишь к следующему: идеи не происходят беспорядочно и случайно, но между ними существуют известные порядок и связь, подобно тому как между причиной и действием существуют различные их сочетания, составленные чрезвычайно правильно и искусно, являющиеся подобными такому же числу орудий в руках природы, которая, как бы сокрытая за сценой, тайным образом производит явления, видимые в театре мира, тогда как она сама различима лишь любознательным глазом философа. Но если одна идея не может быть причиной другой, то чему служит эта связь? И если эти орудия, будучи лишь недеятельными восприяпгиями духа, не служат для произведения естественных действий, то спрашивается, зачем они созданы, или, другими словами, какое основание может быть приведено тому, что бог побуждает нас при тщательном изучении его творений сохранять такое великое разнообразие идей, столь искусно сопряженных вместе и столь согласных с законом? Нельзя вообразить, чтобы он потратил (если можно так сказать) всю эту правильность и все искусство бесцельно. |
|
65. To all which my answer is, first, that the connexion of ideas does not imply the relation of cause and effect, but only of a mark or sign with the thing signified. The fire which I see is not the cause of the pain I suffer upon my approaching it, but the mark that forewarns me of it. In like manner the noise that I hear is not the effect of this or that motion or collision of the ambient bodies, but the sign thereof. Secondly, the reason why ideas are formed into machines, that is, artificial and regular combinations, is the same with that for combining letters into words. That a few original ideas may be made to signify a great number of effects and actions, it is necessary they be variously combined together. And, to the end their use be permanent and universal, these combinations must be made by rule, and with wise contrivance. By this means abundance of information is conveyed unto us, concerning what we are to expect from such and such actions and what methods are proper to be taken for the exciting such and such ideas; which in effect is all that I conceive to be distinctly meant when it is said that, by discerning a figure, texture, and mechanism of the inward parts of bodies, whether natural or artificial, we may attain to know the several uses and properties depending thereon, or the nature of the thing. |
65. На все это я отвечу, во-первых, что связь идей не предполагает отношения причины к следствию, а только метки или знака к вещи обозначаемой. Видимый мной огонь есть не причина боли, испытываемой мной при приближении к нему, но только предостерегающий меня от нее знак. Равным образом шум, который я слышу, есть не следствие того или иного движения или столкновения окружающих тел, но их знак. Во-вторых, основание, по которому из идей образуются машины, т. е. искусственные и правильные соединения, то же самое, что и для соединения букв в слова. Чтобы немногие первоначальные идеи могли служить для обозначения большого числа действий, необходимо, чтобы они разнообразно сочетались вместе; чтобы их употребление было постоянно и всеобще, эти сочетания должны быть сделаны по правилу и с соответствием. Таким путем мы снабжаемся обилием указаний относительно того, чего мы можем ожидать от таких-то и таких-то действий и какие методы пригодны к употреблению для возбуждения таких-то и таких-то идей, в чем в действительности и заключается все, что представляется мне отчетливо мыслимым, когда говорится, что через различие формы, строения и механизма внутренних частей тел, как естественных, так и искусственных, мы можем достигнуть познания различных употреблений и свойств, зависящих от них, или природы вещей. |
|
66. Hence, it is evident that those things which, under the notion of a cause co-operating or concurring to the production of effects, are altogether inexplicable, and run us into great absurdities, may be very naturally explained, and have a proper and obvious use assigned to them, when they are considered only as marks or signs for our information. And it is the searching after and endeavouring to understand those signs instituted by the Author of Nature, that ought to be the employment of the natural philosopher; and not the pretending to explain things by corporeal causes, which doctrine seems to have too much estranged the minds of men from that active principle, that supreme and wise Spirit "in whom we live, move, and have our being." |
66. Отсюда очевидно, что те вещи, которые с точки зрения категории причины (under the notion of a cause), содействующей или помогающей произведению следствия, являются совершенно необъяснимыми и ведут нас к великим нелепостям,- могут быть вполне естественно объяснены и обнаруживают свою очевидную полезность, если их рассматривать как метки или знаки для нашего осведомления. Именно в отыскании и попытках понимания этого языка (если можно так сказать) творца природы должна заключаться задача естествоиспытателя, а не в притязании объяснить вещи телесными причинами, каковое учение, по-видимому, слишком отклонило умы людей от того деятельного начала, того высшего и мудрого духа, "в коем мы живем, движемся и существуем". |
|
67. In the twelfth place, it may perhaps be objected that- though it be clear from what has been said that there can be no such thing as an inert, senseless, extended, solid, figured, movable substance existing without the mind, such as philosophers describe Matter- yet, if any man shall leave out of his idea of matter the positive ideas of extension, figure, solidity and motion, and say that he means only by that word an inert, senseless substance, that exists without the mind or unperceived, which is the occasion of our ideas, or at the presence whereof God is pleased to excite ideas in us: it doth not appear but that Matter taken in this sense may possibly exist. In answer to which I say, first, that it seems no less absurd to suppose a substance without accidents, than it is to suppose accidents without a substance. But secondly, though we should grant this unknown substance may possibly exist, yet where can it be supposed to be? That it exists not in the mind is agreed; and that it exists not in place is no less certain- since all place or extension exists only in the mind, as hath been already proved. It remains therefore that it exists nowhere at all. |
67. В-двенадцатых, быть может, возразят, что, хотя из всего сказанного и ясно, что не может быть такой вещи, как косная, неощущающая, протяженная, вещественная, имеющая форму, подвижная субстанция, существующая вне духа, какой философы считают материю, но что если кто-либо отбросит из своей идеи материи положительные идеи протяжения, формы вещественности и движения и скажет, что он подразумевает под этим словом только косную, неощущающую субстанцию, которая существует вне духа или невоспринимаемая и служит поводом для наших идей, или в присутствии которой богу угодно вызывать в нас идеи, то не видно, почему материя, так понимаемая, не могла бы существовать. На это я отвечу, во-первых, что столь же нелепо предполагать субстанцию без акциденций, как и акциденции без субстанции. Во-вторых, спрашивается, если мы даже допустим возможность существования этой нелепой субстанции, то где же предполагается она существующей. Признано, что она существует не в духе; но не менее достоверно, что она не находится в каком-нибудь месте, так как всякое место или протяжение существует, как уже доказано, только в духе. Остается признать, что она вообще нигде не существует. |
|
68. Let us examine a little the description that is here given us of matter. It neither acts, nor perceives, nor is perceived; for this is all that is meant by saying it is an inert, senseless, unknown substance; which is a definition entirely made up of negatives, excepting only the relative notion of its standing under or supporting. But then it must be observed that it supports nothing at all, and how nearly this comes to the description of a nonentity I desire may be considered. But, say you, it is the unknown occasion, at the presence of which ideas are excited in us by the will of God. Now, I would fain know how anything can be present to us, which is neither perceivable by sense nor reflexion, nor capable of producing any idea in our minds, nor is at all extended, nor hath any form, nor exists in any place. The words "to be present," when thus applied, must needs be taken in some abstract and strange meaning, and which I am not able to comprehend. |
68. Подвергнем небольшому рассмотрению данное здесь описание материи. Она ни действует, ни воспринимает, ни воспринимается, потому что именно это только и подразумевается, когда говорится, что она есть косная, неощущающая, неведомая субстанция, каковое определение состоит из одних отрицаний, за исключением относительного понятия о ней как об основе или носителе. Но в таком случае должно заметить, что она совсем ничего не несет, и я желал бы, чтобы подумали, насколько близко подходит это описание к описанию несуществующего (nonentity). Но вы скажете, что она есть неизвестный повод, при наличии которого возникают в нас идеи по воле бо-жией п. Я хотел бы, однако, знать, каким образом нечто может быть для нас налицо, если оно непостигаемо ни ощущением, ни рефлексией, не способно произвести никакой идеи в нашей душе, совершенно непротяженно, не имеет никакой формы и не существует ни в каком месте. Слово "наличествовать", применяемое таким образом, должно иметь некоторое абстрактное и особенное значение, которого я не в состоянии понять. |
|
69. Again, let us examine what is meant by occasion. So far as I can gather from the common use of language, that word signifies either the agent which produces any effect, or else something that is observed to accompany or go before it in the ordinary course of things. But when it is applied to Matter as above described, it can be taken in neither of those senses; for Matter is said to be passive and inert, and so cannot be an agent or efficient cause. It is also unperceivable, as being devoid of all sensible qualities, and so cannot be the occasion of our perceptions in the latter sense: as when the burning my finger is said to be the occasion of the pain that attends it. What therefore can be meant by calling matter an occasion? The term is either used in no sense at all, or else in some very distant from its received signification. |
69. Далее, рассмотрим, что именно разумеется под словом "повод". Насколько я могу заключить из обычного словоупотребления, оно обозначает либо деятеля, производящего какое-нибудь действие, либо нечто, сопровождающее действие или предшествующее ему в обыкновенном ходе вещей. Но оно не может быть употреблено ни в одном из этих значений, коль скоро оно применяется к материи в вышеописанном смысле, ибо материя, как сказано, пассивна и косна и потому не может быть деятелем или действующей причиной. Равным образом она невоспринимаема, потому что лишена всех ощущаемых качеств, и поэтому не может быть поводом наших восприятии во втором смысле, т. е. в том, в каком ожог моего пальца называется поводом к постигающей его боли. Что же подразумевается, когда говорят о материи как о поводе? Этот термин употребляется либо совсем без смысла, либо в таком смысле, который далеко уклоняется от его обычного значения. |
|
70. You will Perhaps say that Matter, though it be not perceived by us, is nevertheless perceived by God, to whom it is the occasion of exciting ideas in our minds. For, say you, since we observe our sensations to be imprinted in an orderly and constant manner, it is but reasonable to suppose there are certain constant and regular occasions of their being produced. That is to say, that there are certain permanent and distinct parcels of Matter, corresponding to our ideas, which, though they do not excite them in our minds, or anywise immediately affect us, as being altogether passive and unperceivable to us, they are nevertheless to God, by whom they art perceived, as it were so many occasions to remind Him when and what ideas to imprint on our minds; that so things may go on in a constant uniform manner. |
70. Но вы, может быть, скажете, что материя, хотя она не воспринимается нами, тем не менее воспринимается богом, для которого она служит поводом вызывать в нашем духе идеи. Ибо, скажете вы, так как мы наблюдаем, что наши ощущения возникают правильным и постоянным образом, то вполне разумно предположить, что для их возникновения существуют известные правильные и постоянные поводы. Сказать это - значит сказать, что существуют известные постоянные и раздельные части материи, соответствующие нашим идеям, которые (части), хотя они не вызывают идей в нашем духе и не действуют на нас каким-либо другим путем непосредственно, так как они пассивны и не воспринимаются нами, но тем не менее служат для бога, воспринимающего их, как бы поводами для напоминания ему о том, когда и какие идеи следует запечатлеть в нашем духе для того, чтобы порядок вещей был постоянным и единообразным. |
|
71. In answer to this, I observe that, as the notion of Matter is here stated, the question is no longer concerning the existence of a thing distinct from Spirit and idea, from perceiving and being perceived; but whether there are not certain ideas of I know not what sort, in the mind of God which are so many marks or notes that direct Him how to produce sensations in our minds in a constant and regular method- much after the same manner as a musician is directed by the notes of music to produce that harmonious train and composition of sound which is called a tune, though they who hear the music do not perceive the notes, and may be entirely ignorant of them. But, this notion of Matter seems too extravagant to deserve a confutation. Besides, it is in effect no objection against what we have advanced, viz. that there is no senseless unperceived substance. |
71. В ответ на это я замечу, что в том смысле, в каком здесь взято понятие материи, вопрос касается уже не существования вещи, отличной от духа и идеи, от воспринимающего и воспринимаемого, а сводится к тому, не существуют ли некоторые, неизвестно какого рода, идеи в духе божием, каждая из которых есть метка или знак, направляющий его к вызову в нашем духе ощущений по постоянному и правильному методу; подобно тому как музыкант руководствуется музыкальными нотами для произведения тех гармонических последовательности и соединения звуков, которые называются тоном, хотя слушающие музыку пе замечают нот и даже, может быть, совсем не имеют о них понятия. Однако такое понятие материи (в конце концов единственное, имеющее смысл понятие, которое я могу извлечь из того, что сказано об этих неведомых поводах) представляется слишком странным для того, чтобы заслуживать опровержения. При этом оно в действительности не противоречит тому, что мы утверждали, т. е. что нет неощущающей, невоспринимаемой субстанции. |
|
72. If we follow the light of reason, we shall, from the constant uniform method of our sensations, collect the goodness and wisdom of the Spirit who excites them in our minds; but this is all that I can see reasonably concluded from thence. To me, I say, it is evident that the being of a spirit infinitely wise, good, and powerful is abundantly sufficient to explain all the appearances of nature. But, as for inert, senseless Matter, nothing that I perceive has any the least connexion with it, or leads to the thoughts of it. And I would fain see any one explain any the meanest phenomenon in nature by it, or shew any manner of reason, though in the lowest rank of probability, that he can have for its existence, or even make any tolerable sense or meaning of that supposition. For, as to its being an occasion, we have, I think, evidently shewn that with regard to us it is no occasion. It remains therefore that it must be, if at all, the occasion to God of exciting ideas in us; and what this amounts to we have just now seen. |
72. Если мы последуем указаниям разума, то из постоянного единообразного хода наших ощущений мы должны вывести заключение о благости и премудрости духа, который вызывает их в наших душах. Но это все, что я могу отсюда разумно вывести. Для меня, говорю я, очевидно, что бытия духа, бесконечно мудрого, благого и всемогущего, с избытком достаточно для объяснения всех явлений природы. Но что касается косной, неощущающей материи, то ничто воспринимаемое мной не имеет к ней ни малейшего отношения и не направляет к ней моих мыслей. И я охотно посмотрел бы, каким образом кто-нибудь объяснит при ее помощи малейшее явление природы или приведет хотя бы сколько-нибудь вероятное основание, которое он может иметь для допущения ее существования, или даже укажет сколько-нибудь сносное объяснение смысла и значения этого предположения. Ибо, что касается признания ее поводом, мы, я полагаю, с очевидностью показали, что в отношении к нам она не есть повод. Остается, стало быть, признать, что она должна быть только поводом для бога к возбуждению в нас идей, а к чему это приводит, мы только что видели. |
|
73. It is worth while to reflect a little on the motives which induced men to suppose the existence of material substance; that so having observed the gradual ceasing and expiration of those motives or reasons, we may proportionably withdraw the assent that was grounded on them. First, therefore, it was thought that colour, figure, motion, and the rest of the sensible qualities or accidents, did really exist without the mind; and for this reason it seemed needful to suppose some unthinking substratum or substance wherein they did exist, since they could not be conceived to exist by themselves. Afterwards, in process of time, men being convinced that colours, sounds, and the rest of the sensible, secondary qualities had no existence without the mind, they stripped this substratum or material substance of those qualities, leaving only the primary ones, figure, motion, and suchlike, which they still conceived to exist without the mind, and consequently to stand in need of a material support. But, it having been shewn that none even of these can possibly exist otherwise than in a Spirit or Mind which perceives them it follows that we have no longer any reason to suppose the being of Matter; nay, that it is utterly impossible there should be any such thing, so long as that word is taken to denote an unthinking substratum of qualities or accidents wherein they exist without the mind. |
73. Стоит труда поразмыслить о мотивах, побудивших людей предполагать существование материальной субстанции, дабы, наблюдая постепенное прекращение и уничтожение этих мотивов или оснований, мы могли в такой же мере уничтожить основанное на них убеждение. И вот прежде думали, что цвет, форма, движение и прочие ощущаемые качества, или акциденции, действительно существуют вне духа; и на этом основании казалось необходимым предполагать некоторый немыслящий субстрат, или субстанцию, в котором они существуют, так как они не могут быть мыслимы существующими сами по себе. Впоследствии, убедившись с течением времени, что цвета, звуки и прочие ощущаемые вторичные качества не существуют вне духа, лишили субстрат, или материальную субстанцию, этих качеств, оставив при нем лишь первичные качества - форму, движение и т. п., которые еще продолжали мыслить существующими вне духа и потому нуждающимися в поддержке материального носителя. Но так как показано, что ни одно из этих качеств не может существовать иначе как в духе или в уме, который их воспринимает, то из этого следует, что мы не имеем основания предполагать существование материи; даже более, что совершенно невозможно, чтобы нечто подобное существовало, пока это слово употребляется для обозначения немыслящего субстрата качеств или акциденций, в котором эти последние существуют вне духа. |
|
74. But though it be allowed by the materialists themselves that Matter was thought of only for the sake of supporting accidents, and, the reason entirely ceasing, one might expect the mind should naturally, and without any reluctance at all, quit the belief of what was solely grounded thereon; yet the prejudice is riveted so deeply in our thoughts, that we can scarce tell how to part with it, and are therefore inclined, since the thing itself is indefensible, at least to retain the name, which we apply to I know not what abstracted and indefinite notions of being, or occasion, though without any show of reason, at least so far as I can see. For, what is there on our part, or what do we perceive, amongst all the ideas, sensations, notions which are imprinted on our minds, either by sense or reflexion, from whence may be inferred the existence of an inert, thoughtless, unperceived occasion? and, on the other hand, on the part of an All-sufficient Spirit, what can there be that should make us believe or even suspect He is directed by an inert occasion to excite ideas in our minds? |
74. Однако, хотя сами материалисты, соглашаются, что материя была придумана лишь для того, чтобы быть носительницей акциденций, и что с полным прекращением этого основания можно ожидать, что ум естественно и без всякого сопротивления откажется от веры в то, что было построено исключительно на указанном основании, тем не менее этот предрассудок так глубоко вкоренился в наши мысли, что мы едва в состоянии разделаться с ним и потому склонны, так как сама вещь незащитима, сохранить хотя бы имя, которое мы применяем к неизвестному абстрактному и неопределенному понятию сущего или повода, хотя и без всякой тени основания, по крайней мере насколько я могу судить. Ибо что такое есть в нас, или что такое мы воспринимаем среди всех идей, ощущений, понятий, которые запечатлены в нашем духе посредством ощущения или рефлексии, из чего можно бы было заключить о существовании косного, немыслящего и невоспринимаемого повода? А с другой стороны, обращаясь к самодовлеющему духу, что может заставить нас верить или хотя бы предполагать, что он направляется косным поводом к возбуждению идей в нашем духе? |
|
75. It is a very extraordinary instance of the force of prejudice, and much to be lamented, that the mind of man retains so great a fondness, against all the evidence of reason, for a stupid thoughtless somewhat, by the interposition whereof it would as it were screen itself from the Providence of God, and remove it farther off from the affairs of the world. But, though we do the utmost we can to secure the belief of Matter, though, when reason forsakes us, we endeavour to support our opinion on the bare possibility of the thing, and though we indulge ourselves in the full scope of an imagination not regulated by reason to make out that poor possibility, yet the upshot of all is, that there are certain unknown Ideas in the mind of God; for this, if anything, is all that I conceive to be meant by occasion with regard to God. And this at the bottom is no longer contending for the thing, but for the name. |
75. Весьма поразительным и чрезвычайно достойным сожаления примером силы предрассудка служит то, что человеческий дух сохраняет такое сильное пристрастие, вопреки всей очевидности разума, к неразумному, немыслящему нечто, которое он вставляет как некоторую ширму между собой и божественным провидением и тем отдаляет последнее от событий в мире. Но хотя бы мы сделали все возможное для укрепления веры в материю, хотя бы мы, коль скоро это запрещает нам разум, попытались основать наше мнение на простой возможности вещи и хотя бы мы дали полный простор нашему не управляемому разумом воображению для создания этой бедной возможности, то в конечном результате окажется только, что есть некоторые неведомые идеи в духе бога; ибо если что я мыслю, то только это как подразумеваемое под словом "повод" в применении к богу. А это значит в конце концов сражаться уже не за вещь, а за имя. |
|
76. Whether therefore there are such Ideas in the mind of God, and whether they may be called by the name Matter, I shall not dispute. But, if you stick to the notion of an unthinking substance or support of extension, motion, and other sensible qualities, then to me it is most evidently impossible there should be any such thing, since it is a plain repugnancy that those qualities should exist in or be supported by an unperceiving substance. |
76. Существуют ли такие идеи в духе бога и можно ли им дать имя "материя",- об этом я не стану спорить. Но если вы настаиваете на понятии немыслящей субстанции или носителя протяжения, движения и других ощущаемых качеств, то для меня с очевидностью невозможно допустить, чтобы была такая вещь, потому что явно противоречиво, чтобы эти качества существовали или имели носителя в невоспринимаемой субстанции. |
|
77. But, say you, though it be granted that there is no thoughtless support of extension and the other qualities or accidents which we perceive, yet there may perhaps be some inert, unperceiving substance or substratum of some other qualities, as incomprehensible to us as colours are to a man born blind, because we have not a sense adapted to them. But, if we had a new sense, we should possibly no more doubt of their existence than a blind man made to see does of the existence of light and colours. I answer, first, if what you mean by the word Matter be only the unknown support of unknown qualities, it is no matter whether there is such a thing or no, since it no way concerns us; and I do not see the advantage there is in disputing about what we know not what, and we know not why. |
77. Однако, скажете вы, если даже допустить, что нет немыслящего носителя протяжения и других воспринимаемых нами качеств или акциденций, то все же, может быть, существует некоторая косная, невоспринимающая субстанция или субстрат других качеств, которые нам так же непонятны, как цвета человеку слепорожденному, потому что у нас нет соответствующего им ощущения; но если бы у нас был новый род ощущений, то возможно, что мы так же мало сомневались бы в существовании этих качеств, как слепой, ставший зрячим, сомневается в существовании света и цветов. Я отвечу, во-первых, что если то, что вы разумеете под словом "материя", есть лишь неизвестный носитель неизвестных качеств, то безразлично, существует ли подобная вещь или нет, так как она никоим образом не касается нас; и я не вижу, какую пользу может принести спор о том, о чем нам известно, ни что, ни почему. |
|
78. But, secondly, if we had a new sense it could only furnish us with new ideas or sensations; and then we should have the same reason against their existing in an unperceiving substance that has been already offered with relation to figure, motion, colour and the like. Qualities, as hath been shewn, are nothing else but sensations or ideas, which exist only in a mind perceiving them; and this is true not only of the ideas we are acquainted with at present, but likewise of all possible ideas whatsoever. |
78. Но, во-вторых, если бы у нас был новый род ощущений, то он мог бы снабдить нас только новыми идеями или ощущениями; и в таком случае мы имели бы то же самое основание отрицать их существование в невоспринимающей субстанции, какое было уже приведено относительно формы движения, цвета и т. п. Качества, как показано, суть не что иное, как ощущения или идеи, существующие лишь в воспринимающем их духе, и это справедливо не только о тех идеях, которыми мы теперь обладаем, но в равной мере о всех возможных идеях, каковы бы они ни были. |
|
79. But, you will insist, what if I have no reason to believe the existence of Matter? what if I cannot assign any use to it or explain anything by it, or even conceive what is meant by that word? yet still it is no contradiction to say that Matter exists, and that this Matter is in general a substance, or occasion of ideas; though indeed to go about to unfold the meaning or adhere to any particular explication of those words may be attended with great difficulties. I answer, when words are used without a meaning, you may put them together as you please without danger of running into a contradiction. You may say, for example, that twice two is equal to seven, so long as you declare you do not take the words of that proposition in their usual acceptation but for marks of you know not what. And, by the same reason, you may say there is an inert thoughtless substance without accidents which is the occasion of our ideas. And we shall understand just as much by one proposition as the other. |
79. Однако вы будете настаивать на том, что если для вас даже нет основания верить в существование материи и возможности указать какое-нибудь употребление ее, или объяснить что-либо посредством нее, или даже понять, что подразумевается под этим словом, то все-таки не будет противоречием сказать, что материя существует и что эта материя есть вообще субстанция или повод для идей, хотя в действительности разобраться в этом мнении или примкнуть к определенному объяснению этих слов можно лишь с большими затруднениями. Я отвечу: употребляя слова без смысла, вы можете их сопоставлять как вам угодно, без опасения впасть в противоречие. Вы можете, например, сказать, что дважды, два равно семи, коль скоро вы заявили, что употребляете слова этого предложения не в их обычном смысле, а для обозначения чего-то вам неизвестного. И по тому же основанию вы можете сказать, что есть косная, лишенная мысли субстанция без акциденций, которая служит поводом для наших идей. Одно предложение будет для нас столь же понятно, как и другое. |
|
80. In the last place, you will say, what if we give up the cause of material Substance, and stand to it that Matter is an unknown somewhat- neither substance nor accident, spirit nor idea, inert, thoughtless, indivisible, immovable, unextended, existing in no place. For, say you, whatever may be urged against substance or occasion, or any other positive or relative notion of Matter, hath no place at all, so long as this negative definition of Matter is adhered to. I answer, you may, if so it shall seem good, use the word "Matter" in the same sense as other men use "nothing," and so make those terms convertible in your style. For, after all, this is what appears to me to be the result of that definition, the parts whereof when I consider with attention, either collectively or separate from each other, I do not find that there is any kind of effect or impression made on my mind different from what is excited by the term nothing. |
80. Наконец, вы скажете: а если мы откажемся от материальной субстанции и поставим вместо нее материю как неизвестное нечто, т. е. ни субстанцию, ни акциденцию, ни дух и ни идею, косную, немыслящую, неделимую, неподвижную, непротяженную и не существующую ни в каком месте? Ибо, скажете вы, какое-либо возражение против субстанции или повода или какого другого положительного или относительного понятия материи вовсе не имеет места, коль скоро мы примыкаем к этому отрицательному определению материи. Я отвечу: вы можете, если это так уже вам хочется, употреблять слово "материя" в том смысле, в каком другие люди употребляют слово "ничто", и таким образом делать эти термины однозначными в вашем способе выражения. Ибо в конце концов таким мне представляется результат этого определения, части которого, когда я внимательно рассматриваю их как в совокупности, так и в отдельности одна от другой, не производят, как я нахожу, на мой дух какого-либо действия или впечатления, отличного от вызываемого термином "ничто". |
|
81. You will reply, perhaps, that in the fore-said definition is included what doth sufficiently distinguish it from nothing- the positive abstract idea of quiddity, entity, or existence. I own, indeed, that those who pretend to the faculty of framing abstract general ideas do talk as if they had such an idea, which is, say they, the most abstract and general notion of all; that is, to me, the most incomprehensible of all others. That there are a great variety of spirits of different orders and capacities, whose faculties both in number and extent are far exceeding those the Author of my being has bestowed on me, I see no reason to deny. And for me to pretend to determine by my own few, stinted narrow inlets of perception, what ideas the inexhaustible power of the Supreme Spirit may imprint upon them were certainly the utmost folly and presumption- since there may be, for aught that I know, innumerable sorts of ideas or sensations, as different from one another, and from all that I have perceived, as colours are from sounds. But, how ready soever I may be to acknowledge the scantiness of my comprehension with regard to the endless variety of spirits and ideas that may possibly exist, yet for any one to pretend to a notion of Entity or Existence, abstracted from spirit and idea, from perceived and being perceived, is, I suspect, a downright repugnancy and trifling with words.- It remains that we consider the objections which may possibly be made on the part of Religion. |
81. Вы, может быть, возразите, что в предыдущем определении заключается что-то, достаточно отличающее его от "ничто", а именно положительная абстрактная идея сущности, бытия или существования. Я признаю, конечно, что люди, притязающие на способность образовывать абстрактные общие идеи, говорят таким образом, как будто у них имеется такая идея, которая есть, по их словам, самое абстрактное и самое общее из всех понятий, т. е., с моей точки зрения, самое непонятное из всех. Что существует большое разнообразие духов различных порядков и дарований, способности которых и по числу, и по размеру далеко превосходят те, которыми творец моего бытия наделил меня,- этого я не вижу основания отрицать. И притязать с моей стороны определять по моей собственной, малой, ограниченной и тесной области восприятии, какие идеи неисчерпаемая сила верховного духа может запечатлеть в этих духах, было бы, конечно, величайшим безумием и дерзостью, ибо может существовать, насколько я в состоянии судить об этом, бесчисленное множество родов или ощущений, столь же отличных один от другого и от всего воспринятого мной, как цвета отличаются от звуков. Но при всей моей готовности признать ограниченность моего познания в отношении к бесконечному, могущему существовать разнообразию духов и идей тем не менее признание того, чтобы хоть один из них мог притязать на понятие о бытии или существовании, абстрагированном от духа и идеи, от восприятия и воспринимаемости, есть, я подразумеваю, полнейшее противоречие и игра словами. Теперь нам остается рассмотреть возражения, которые могут быть сделаны во имя религии. |
|
82. Some there are who think that, though the arguments for the real existence of bodies which are drawn from Reason be allowed not to amount to demonstration, yet the Holy Scriptures are so clear in the point as will sufficiently convince every good Christian that bodies do really exist, and are something more than mere ideas; there being in Holy Writ innumerable facts related which evidently suppose the reality of timber and stone, mountains and rivers, and cities, and human bodies. To which I answer that no sort of writings whatever, sacred or profane, which use those and the like words in the vulgar acceptation, or so as to have a meaning in them, are in danger of having their truth called in question by our doctrine. That all those things do really exist, that there are bodies, even corporeal substances, when taken in the vulgar sense, has been shewn to be agreeable to our principles; and the difference betwixt things and ideas, realities and chimeras, has been distinctly explained. See sect. 29, 30, 33, 36, &c. And I do not think that either what philosophers call Matter, or the existence of objects without the mind, is anywhere mentioned in Scripture. |
82. Иные думают, что, хотя доводы в пользу реального существования тел, основанные на разуме, и должны быть признаны недостаточно доказательными, тем не менее Священное писание выражается настолько ясно в данном отношении, что этого вполне достаточно для убеждения каждого доброго христианина в том, что тела существуют в действительности и суть нечто большее, чем идеи, так как в Священном писании сообщается бесчисленное множество фактов, очевидно предполагающих реальность дерева и камня, гор и рек, городов и человеческих тел. На это я отвечу, что никакое писание, священное или светское, если в нем употребляются эти или подобные слова в их обычном значении или так, чтобы они имели смысл, не испытает опасности быть подвергнутым сомнению через наше учение. Что все эти вещи действительно существуют, что есть тела, даже телесные субстанции (если употреблять эти слова в обычном смысле), согласуется, как было показано, с нашими принципами; и различие между вещами и идеями, реальностями и химерами было отчетливо объяснено *. И я не думаю, чтобы то, что философы называют материей, или существование предметов вне духа было где-либо упоминаемо в Писании. |
|
83. Again, whether there can be or be not external things, it is agreed on all hands that the proper use of words is the marking our conceptions, or things only as they are known and perceived by us; whence it plainly follows that in the tenets we have laid down there is nothing inconsistent with the right use and significancy of language, and that discourse, of what kind soever, so far as it is intelligible, remains undisturbed. But all this seems so manifest, from what has been largely set forth in the premises, that it is needless to insist any farther on it. |
83. Далее, есть ли внешние вещи или нет их, всеми признается, что собственное назначение слов заключается в обозначении наших понятий или вещей, поскольку они известны и восприняты; откуда явно следует, что в вышеизложенных положениях нет ничего несовместимого с правильным употреблением и значением языка и что речь, какого бы рода она ни была, поскольку она понятна, остается во всей своей силе. Но все это кажется настолько очевидным после того, что было столь обильно приведено в наших посылках, что бесцельно дольше останавливаться на этом. |
|
84. But, it will be urged that miracles do, at least, lose much of their stress and import by our principles. What must we think of Moses' rod? was it not really turned into a serpent; or was there only a change of ideas in the minds of the spectators? And, can it be supposed that our Saviour did no more at the marriage-feast in Cana than impose on the sight, and smell, and taste of the guests, so as to create in them the appearance or idea only of wine? The same may be said of all other miracles; which, in consequence of the foregoing principles, must be looked upon only as so many cheats, or illusions of fancy. To this I reply, that the rod was changed into a real serpent, and the water into real wine. That this does not in the least contradict what I have elsewhere said will be evident from sect. 34 and 35. But this business of real and imaginary has been already so plainly and fully explained, and so often referred to, and the difficulties about it are so easily answered from what has gone before, that it were an affront to the reader's understanding to resume the explication of it in its place. I shall only observe that if at table all who were present should see, and smell, and taste, and drink wine, and find the effects of it, with me there could be no doubt of its reality; so that at bottom the scruple concerning real miracles has no place at all on ours, but only on the received principles, and consequently makes rather for than against what has been said. |
84. Но могут возразить, что чудеса по крайней мере утратят много силы и значения вследствие наших принципов. Что мы должны думать о жезле Моисея? Не превратился ли он действительно в змея, или это было лишь изменением идей в духе зрителей? И можно ли предположить, что наш спаситель на брачном пиршестве в Кане ограничился таким воздействием на зрение, обоняние и вкус гостей, что вызвал в них видимость или лишь идею вина? То же самое может быть сказано о всех прочих чудесах, которые, согласно вышеизложенным принципам, должны быть рассматриваемы каждое как обман или иллюзия воображения. На это я отвечу, что жезл был превращен в действительную змею, а вода - в действительное вино. Что это нисколько не противоречит сказанному мной в иных местах, очевидно из 34 и 35. Но этот вопрос о реальном и воображаемом был уже так ясно и подробно разъяснен, что я так часто возвращался к нему, и все затруднения относительно него так легко разрешаются на основании вышеизложенного, что было бы оскорблением для понимания читателя резюмировать здесь эти разъяснения. Я замечу только, что если все присутствовавшие за столом видели, обоняли, вкушали и пили вино и испытывали его действие, то, по-моему, не может быть сомнения в его реальности; так что в сущности сомнение касательно реальности чудес имеет место с точки зрения вовсе не наших, а господствующих принципов и, следовательно, скорее подтверждает, чем отрицает то, что было сказано. |
|
85. Having done with the Objections, which I endeavoured to propose in the clearest light, and gave them all the force and weight I could, we proceed in the next place to take a view of our tenets in their Consequences. Some of these appear at first sight- as that several difficult and obscure questions, on which abundance of speculation has been thrown away, are entirely banished from philosophy. "Whether corporeal substance can think," "whether Matter be infinitely divisible," and "how it operates on spirit"- these and like inquiries have given infinite amusement to philosophers in all ages; but depending on the existence of Matter, they have no longer any place on our principles. Many other advantages there are, as well with regard to religion as the sciences, which it is easy for any one to deduce from what has been premised; but this will appear more plainly in the sequel. |
85. Покончив с возражениями, которые я старался изложить как можно яснее и придать им всю ту силу и тот вес, какие я только мог, обратимся ближайшим образом к последствиям наших положений. Некоторые из них бросаются тотчас в глаза, так как те различные затруднительные и темные вопросы, на которые потрачено много рассуждений, совершенно изгоняются из философии. "Может ли телесная субстанция мыслить", "Делима ли материя до бесконечности" и "Как она действует на дух" - эти и подобные этим вопросы во все времена давали бесчисленные занятия философам, но, завися от существования материи, не имеют более места при признании наших принципов. Есть много других преимуществ и для религии, и для наук, которые легко может вывести всякий из того, что предпослано, но это обнаружится яснее в дальнейшем изложении. |
|
86. From the principles we have laid down it follows human knowledge may naturally be reduced to two heads- that of ideas and that of spirits. Of each of these I shall treat in order. |
86. Из вышеизложенных нами начал следует, что человеческое знание естественно разделяется на две области - знание идей и знание духов', о каждой из них скажу по порядку, |
|
And first as to ideas or unthinking things. Our knowledge of these hath been very much obscured and confounded, and we have been led into very dangerous errors, by supposing a twofold existence of the objects of sense- the one intelligible or in the mind, the other real and without the mind; whereby unthinking things are thought to have a natural subsistence of their own distinct from being perceived by spirits. This, which, if I mistake not, hath been shewn to be a most groundless and absurd notion, is the very root of Scepticism; for, so long as men thought that real things subsisted without the mind, and that their knowledge was only so far forth real as it was conformable to real things, it follows they could not be certain they had any real knowledge at all. For how can it be known that the things which are perceived are conformable to those which are not perceived, or exist without the mind? |
и, во-первых, об идеях, или немыслящих вещах. Наше познание их было чрезвычайно затемнено, запутано, направлено к самым опасным заблуждениям предположением о двойном (twofold) существовании чувственных объектов, именно: одно существование - интеллигибельное или существование в уме, другое - реальное, вне ума, вследствие чего немыслящие вещи признавались имеющими естественное существование сами по себе, отличное от их воспринимаемости духами. Это мнение, неосновательность и нелепость которого, если я не ошибаюсь, была мной доказана, открывает прямой путь к скептицизму, потому что, пока люди думают, что реальные вещи существуют вне духа и что их знание реально лишь постольку, поскольку оно соответствует реальным вещам, до тех пор оказывается, что не может быть удостоверено, есть ли вообще какое-нибудь.реальное знание. Ибо каким образом можно узнать, что воспринимаемые вещи соответствуют вещам невоспринимаемым или существующим вне духа? |
|
87. Colour, figure, motion, extension, and the like, considered only as so many sensations in the mind, are perfectly known, there being nothing in them which is not perceived. But, if they are looked on as notes or images, referred to things or archetypes existing without the mind, then are we involved all in scepticism. We see only the appearances, and not the real qualities of things. What may be the extension, figure, or motion of anything really and absolutely, or in itself, it is impossible for us to know, but only the proportion or relation they bear to our senses. Things remaining the same, our ideas vary, and which of them, or even whether any of them at all, represent the true quality really existing in the thing, it is out of our reach to determine. So that, for aught we know, all we see, hear, and feel may be only phantom and vain chimera, and not at all agree with the real things existing in rerum natura. All this scepticism follows from our supposing a difference between things and ideas, and that the former have a subsistence without the mind or unperceived. It were easy to dilate on this subject, and show how the arguments urged by sceptics in all ages depend on the supposition of external objects. |
87. Цвет, форма, движение, протяжение и т. п., рассматриваемые нами только как ощущения духа, вполне известны, так как в них нет ничего, что не было бы воспринимаемо. Но если на них смотреть как на знаки или изображения, относящиеся к вещам или первообразам вещей, существующим вне духа, то мы все впадаем в скептицизм. Мы наблюдаем только видимость, а не реальные качества вещей. Что такое протяженность, форма или движение чего-либо реально и безусловно или сами в себе, нам невозможно знать, но возможно знать лишь пропорцию или отношение их к нашим ощущениям. Вещи остаются теми же самыми, а наши идеи изменяются, и какие из этих идей представляют и представляют ли какие-либо из них истинное качество, действительно существующее в вещи,- решение этого вопроса превышает наши силы. Таким образом, насколько мы можем судить, все, что мы видим, слышим и осязаем, есть, вероятно, лишь призрак и пустая химера и никоим образом не согласуется с действительными вещами, существующими в rerum natura. Весь этот скептицизм вытекает из предположения, будто существует различие между вещами и идеями и будто первые имеют бытие вне духа или существуют невоспринимаемые. Было бы легко распространиться на эту тему и показать, в какой мере аргументы, употребляемые скептиками во все времена, зависели от предположения внешних предметов. Но это слишком явно для того, чтобы на нем стоило настаивать. |
|
88. So long as we attribute a real existence to unthinking things, distinct from their being perceived, it is not only impossible for us to know with evidence the nature of any real unthinking being, but even that it exists. Hence it is that we see philosophers distrust their senses, and doubt of the existence of heaven and earth, of everything they see or feel, even of their own bodies. And, after all their labour and struggle of thought, they are forced to own we cannot attain to any self-evident or demonstrative knowledge of the existence of sensible things. But, all this doubtfulness, which so bewilders and confounds the mind and makes philosophy ridiculous in the eyes of the world, vanishes if we annex a meaning to our words. and not amuse ourselves with the terms "absolute," "external," "exist, "and such-like, signifying we know not what. I can as well doubt of my own being as of the being of those things which I actually perceive by sense; it being a manifest contradiction that any sensible object should be immediately perceived by sight or touch, and at the same time have no existence in nature, since the very existence of an unthinking being consists in being perceived. |
88. Покуда мы приписываем немыслящим вещам действительное существование, отличное от их воспринимаемости, для нас не только невозможно познать с очевидностью природу какой-нибудь реальной немыслящей вещи, но даже и то, что подобная вещь существует. От этого и происходит, как мы видим, что философы не доверяют своим ощущениям и сомневаются в существовании неба и земли и всего, что они видят и осязают, и даже своих собственных тел. И после всей их тяжелой работы и борьбы мысли они вынуждены сознаться, что мы не в состоянии достигнуть самоочевидного или основанного на доказательствах познания существования ощущаемых вещей. Но вся эта сомнительность, столь путающая и смущающая ум и делающая философию смешной в глазах света, исчезает, если мы придадим нашим словам смысл и не будем забавляться терминами "абсолютное", "внешнее", "существовать" и т. п., выражающими мы сами не знаем что. Что касается меня, то я в той же мере могу сомневаться в своём собственном бытии, как и в бытии тех вещей, которые я действительно воспринимаю в ощущениях; было бы явным противоречием предполагать, что какой-нибудь ощущаемый предмет непосредственно воспринимается зрением или осязанием и в то же время не имеет существования в природе, так как действительное существование немыслящей вещи состоит в ее воспринимаемости. |
|
89. Nothing seems of more importance towards erecting a firm system of sound and real knowledge, which may be proof against the assaults of Scepticism, than to lay the beginning in a distinct explication of what is meant by thing, reality, existence; for in vain shall we dispute concerning the real existence of things, or pretend to any knowledge thereof, so long as we have not fixed the meaning of those words. Thing or Being is the most general name of all; it comprehends under it two kinds entirely distinct and heterogeneous, and which have nothing common but the name. viz. spirits and ideas. The former are active, indivisible substances: the latter are inert, fleeting, dependent beings, which subsist not by themselves, but are supported by, or exist in minds or spiritual substances. We comprehend our own existence by inward feeling or reflexion, and that of other spirits by reason. We may be said to have some knowledge or notion of our own minds, of spirits and active beings, whereof in a strict sense we have not ideas. In like manner, we know and have a notion of relations between things or ideas- which relations are distinct from the ideas or things related, inasmuch as the latter may be perceived by us without our perceiving the former. To me it seems that ideas, spirits, and relations are all in their respective kinds the object of human knowledge and subject of discourse; and that the term idea would be improperly extended to signify everything we know or have any notion of. |
89. Ничто не может иметь более важного значения для обоснования твердой системы здравого и истинного знания, могущего быть доказанным вопреки нападкам скептицизма, как начало исследования с объяснения того, что понимается под словами: вещь, реальность, существование; потому что тщетно станем мы спорить о реальном существовании вещей или притязать на какое-либо их познание, пока не установим прочно смысла этих слов. Вещь, или сущее, есть самое общее из всех имен; оно обнимает собой два совершенно различных и разнородных разряда, не имеющих между собой ничего общего, кроме названия, а именно духов и идей. Первые суть деятельные, неделимые, неистребимые субстанции, вторые - косные, мимолетные, преходящие состояния, зависимые сущие, которые существуют не сами по себе, но имеют носителей или существуют в духах или духовных субстанциях. |
|
90. Ideas imprinted on the senses are real things, or do really exist; this we do not deny, but we deny they can subsist without the minds which perceive them, or that they are resemblances of any archetypes existing without the mind; since the very being of a sensation or idea consists in being perceived, and an idea can be like nothing but an idea. Again, the things perceived by sense may be termed external, with regard to their origin- in that they are not generated from within by the mind itself, but imprinted by a Spirit distinct from that which perceives them. Sensible objects may likewise be said to be "without the mind" in another sense, namely when they exist in some other mind; thus, when I shut my eyes, the things I saw may still exist, but it must be in another mind. |
90. Идеи, запечатленные в ощущениях, суть реальные вещи или реально существуют; этого мы не отрицаем, но мы отрицаем, чтобы они были подобиями первообразов, существующих вне духа, так как действительное бытие ощущения или идеи состоит в воспринимаемости и идея не может походить ни на что иное, кроме идеи. Далее, вещи, воспринимаемые в ощущениях, могут быть названы внешними по отношению к их происхождению, поскольку они порождаются не изнутри самим духом, а запечатлеваются в нем духом, отличным от того, который их воспринимает. Ощущаемые предметы могут быть названы находящимися "вне духа" еще в другом смысле, а именно когда они существуют в каком-либо другом духе; так, когда я закрываю глаза, то вещи, которые я видел, могут продолжать существовать, но только в другом духе. |
|
91. It were a mistake to think that what is here said derogates in the least from the reality of things. It is acknowledged, on the received principles, that extension, motion, and in a word all sensible qualities have need of a support, as not being able to subsist by themselves. But the objects perceived by sense are allowed to be nothing but combinations of those qualities, and consequently cannot subsist by themselves. Thus far it is agreed on all hand. So that in denying the things perceived by sense an existence independent of a substance of support wherein they may exist, we detract nothing from the received opinion of their reality, and are guilty of no innovation in that respect. All the difference is that, according to us, the unthinking beings perceived by sense have no existence distinct from being perceived, and cannot therefore exist in any other substance than those unextended indivisible substances or spirits which act and think and perceive them; whereas philosophers vulgarly hold that the sensible qualities do exist in an inert, extended, unperceiving substance which they call Matter, to which they attribute a natural subsistence, exterior to all thinking beings, or distinct from being perceived by any mind whatsoever, even the eternal mind of the Creator, wherein they suppose only ideas of the corporeal substances created by him; if indeed they allow them to be at all created. |
91. Было бы ошибкой думать, будто сказанное здесь хоть сколько-нибудь отрицает реальность вещей. Признано, согласно господствующим началам, что протяжение, движение, одним словом, все ощущаемые качества нуждаются в носителе, так как существовать сами по себе не могут. Однако соглашаются с тем, что воспринимаемые в ощущениях предметы суть не что иное, как комбинации этих качеств, и, следовательно, не могут существовать сами по себе. До этого пункта все согласны. Поэтому, отрицая, что воспринимаемые в ощущениях вещи имеют существование, независимое от субстанции или носителя, в котором они могут существовать, мы ничего не отрицаем из господствующего мнения об их реальности и не виновны ни в каком новшестве в этом отношении. Все разногласие состоит в том, что, по нашему мнению, немыслящие и воспринимаемые в ощущениях вещи не имеют отличного от их воспринимаемости существования и не могут поэтому существовать ни в какой другой субстанции, кроме тех непротяженных, неделимых субстанций, или духов, которые действуют, мыслят и воспринимают вещи, тогда как философы, согласно с мнением толпы, признают, что ощущаемые качества существуют в некоторой косной, протяженной и невоспринимающей субстанции, которую они называют материей, приписывая ей естественное существование, отличное от воспринимаемости каким бы то ни было духом, даже вечным духом творца, в котором они предполагают лишь идеи созданных им телесных субстанций, если только эти субстанции вообще признаются созданными. |
|
92. For, as we have shewn the doctrine of Matter or corporeal substance to have been the main pillar and support of Scepticism, so likewise upon the same foundation have been raised all the impious schemes of Atheism and Irreligion. Nay, so great a difficulty has it been thought to conceive Matter produced out of nothing, that the most celebrated among the ancient philosophers, even of those who maintained the being of a God, have thought Matter to be uncreated and co-eternal with Him. How great a friend material substance has been to Atheists in all ages were needless to relate. All their monstrous systems have so visible and necessary a dependence on it that, when this corner-stone is once removed, the whole fabric cannot choose but fall to the ground, insomuch that it is no longer worth while to bestow a particular consideration on the absurdities of every wretched sect of Atheists. |
92. Ибо, что было показано, на основе учения о материн, или телесной субстанции, воздвигнуты были все безбожные построения атеизма и отрицания религии. Да, так трудно было для мысли понять, что материя создана из ничего, что самые знаменитые из древних философов, даже те, которые признавали бытие бога, считали материю песозданной, совечной ему. Нет надобности рассказывать о том, каким великим другом атеистов во все времена была материальная субстанция. Все их чудовищные системы до того очевидно, до того необходимо зависят от нее, что, раз будет удален этот краеугольный камень,- и все здание неминуемо развалится. Нам не к чему поэтому уделять особое внимание абсурдным учениям отдельных жалких сект атеистов. |
|
93. That impious and profane persons should readily fall in with those systems which favour their inclinations, by deriding immaterial substance, and supposing the soul to be divisible and subject to corruption as the body; which exclude all freedom, intelligence, and design from the formation of things, and instead thereof make a self-existent, stupid, unthinking substance the root and origin of all beings; that they should hearken to those who deny a Providence, or inspection of a Superior Mind over the affairs of the world, attributing the whole series of events either to blind chance or fatal necessity arising from the impulse of one body or another- all this is very natural. And, on the other hand, when men of better principles observe the enemies of religion lay so great a stress on unthinking Matter, and all of them use so much industry and artifice to reduce everything to it, methinks they should rejoice to see them deprived of their grand support, and driven from that only fortress, without which your Epicureans, Hobbists, and the like, have not even the shadow of a pretence, but become the most cheap and easy triumph in the world. |
93. Что нечестивые и суетные люди охотно соглашаются с такими системами, которые благоприятствуют их склонностям, глумясь над нематериальной субстанцией и предполагая, что душа делима и так же подвержена гибели, как и тело,-с системами, которые исключают всякую свободу, ум и намерение в создании вещей и вместе с тем принимают за корень и источник всех вещей саму по себе существующую, немыслящую и бессмысленную субстанцию; что такие люди прислушиваются к тем, кто отрицает провидение, руководство со стороны верховного духа делами мира, приписывая весь ряд событий либо слепому случаю, либо роковой необходимости, вытекающей из воздействия одного тела на другое,- все это вполне естественно. И если, с другой стороны, люди лучших принципов замечают, что враги религии приписывают такое большое значение немыслящей материи и прилагают так много старания и искусства к тому, чтобы все свести к ней, то первые, полагаю, должны радоваться при виде того, что вторые лишились своей сильной опоры и вытеснены из той их единственной крепости, вне которой ваши эпикурейцы, гоббисты и им подобные не могут иметь тени притязания на победу и должны уступить ее быстро и легко. |
|
94. The existence of Matter, or bodies unperceived, has not only been the main support of Atheists and Fatalists, but on the same principle doth Idolatry likewise in all its various forms depend. Did men but consider that the sun, moon, and stars, and every other object of the senses are only so many sensations in their minds, which have no other existence but barely being perceived, doubtless they would never fall down and worship their own ideas, but rather address their homage to that ETERNAL INVISIBLE MIND which produces and sustains all things. |
94. Существование материи или вещей, невоспринимаемых, было не только главной опорой атеистов и фаталистов, но на этом же самом принципе держится идолопоклонничество во всех своих разнообразных формах. Если бы люди сообразили, что Солнце, Луна и звезды и все прочие чувственные предметы суть не что иное, как ощущения в их духах, не имеющие иного существования, кроме воспринимаемости, то они, без сомнения, не стали бы преклоняться перед своими собственными идеями и обожать их, но скорее обратили бы свое почитание к тому вечному, невидимому духу, который создал и поддерживает все вещи. |
|
95. The same absurd principle, by mingling itself with the articles of our faith, has occasioned no small difficulties to Christians. For example, about the Resurrection, how many scruples and objections have been raised by Socinians and others? But do not the most plausible of them depend on the supposition that a body is denominated the same, with regard not to the form or that which is perceived by sense, but the material substance, which remains the same under several forms? Take away this material substance, about the identity whereof all the dispute is, and mean by body what every plain ordinary person means by that word, to wit, that which is immediately seen and felt, which is only a combination of sensible qualities or ideas, and then their most unanswerable objections come to nothing. |
95. То же самое нелепое начало причинило христианам немало затруднений, примешиваясь к предметам нашей веры. Например, касательно воскресения сколько сомнений и возражений было возбуждено социнианами и другими? Но разве самые веские из этих возражений не зависят от предположения, будто тело может быть названо тем же самым относительно не его формы или того, что воспринимается в ощущениях, а материальной субстанции, которая остается одной и той же под различными формами? Отбросьте эту материальную субстанцию - о тождестве которой идет весь спор - и понимайте под телом то, что понимается каждым обыкновенным простым человеком, а именно непосредственно видимое и осязаемое, составляющее лишь соединение чувственных качеств или идей, и тогда все их наиболее неопровержимые возражения сведутся на нет. |
|
96. Matter being once expelled out of nature drags with it so many sceptical and impious notions, such an incredible number of disputes and puzzling questions, which have been thorns in the sides of divines as well as philosophers, and made so much fruitless work for mankind, that if the arguments we have produced against it are not found equal to demonstration (as to me they evidently seem), yet I am sure all friends to knowledge, peace, and religion have reason to wish they were. |
96. Материя, раз она будет изгнана из природы, уносит с собой столько скептических и безбожных построений, такое невероятное количество споров и запутанных вопросов которые были бельмом в глазу для теологов и философов; материя причиняла столько бесплодного труда роду человеческому, что если бы даже те доводы, которые мы выдвинули против нее, были признаны недостаточно доказательными (что до меня, то я их считаю вполне очевидными), то все же я уверен, что все друзья истины, мира и религии имеют основание желать, чтобы эти доводы были признаны достаточными. |
|
97. Beside the external existence of the objects of perception, another great source of errors and difficulties with regard to ideal knowledge is the doctrine of abstract ideas, such as it hath been set forth in the Introduction. The plainest things in the world, those we are most intimately acquainted with and perfectly know, when they are considered in an abstract way, appear strangely difficult and incomprehensible. Time, place, and motion, taken in particular or concrete, are what everybody knows, but, having passed through the hands of a metaphysician, they become too abstract and fine to be apprehended by men of ordinary sense. Bid your servant meet you at such a time in such a place, and he shall never stay to deliberate on the meaning of those words; in conceiving that particular time and place, or the motion by which he is to get thither, he finds not the least difficulty. But if time be taken exclusive of all those particular actions and ideas that diversify the day, merely for the continuation of existence or duration in abstract, then it will perhaps gravel even a philosopher to comprehend it. |
97. Наряду с внешним существованием предметов восприятия другим обильным источником заблуждений и затруднений по отношению к идеальному познанию служит учение об абстрактных идеях, как оно изложено во Введении. Самые ясные вещи в мире, с которыми мы вполне освоились и которые нам совершенно известны, становятся странным образом затруднительными и непонятными, когда мы рассматриваем их абстрактно. Время, место и движение, взятые частно и конкретно, суть то, что всякий знает; но, пройдя через руки метафизика, они становятся слишком абстрактными и утонченными для понимания людей с обычными способностями. Прикажите вашему слуге ожидать вас в такое-то время в таком-то месте, и он никогда не остановится на размышлении о значении этих слов; в представлении тех частных времени, места и движения, посредством которого нужно туда идти, он не находит ни малейшего затруднения. Но если время будет взято с исключением всех тех частных действий и идей, которыми устанавливается разнообразие дня, только как непрерывность существования или продолжительность, понимаемая абстрактно, то оно, быть может, затруднит и философа в его понимании. |
|
98. For my own part, whenever I attempt to frame a simple idea of time, abstracted from the succession of ideas in my mind, which flows uniformly and is participated by all beings, I am lost and embrangled in inextricable difficulties. I have no notion of it at all, only I hear others say it is infinitely divisible, and speak of it in such a manner as leads me to entertain odd thoughts of my existence; since that doctrine lays one under an absolute necessity of thinking, either that he passes away innumerable ages without a thought, or else that he is annihilated every moment of his life, both which seem equally absurd. Time therefore being nothing, abstracted from the sucession of ideas in our minds, it follows that the duration of any finite spirit must be estimated by the number of ideas or actions succeeding each other in that same spirit or mind. Hence, it is a plain consequence that the soul always thinks; and in truth whoever shall go about to divide in his thoughts, or abstract the existence of a spirit from its cogitation, will, I believe, find it no easy task. |
98. Со своей стороны, каждый раз, когда я пытался составить простую идею времени с абстрагированием от последовательности идей в моем духе, которое протекает единообразно и сопричастно всему сущему, я терялся и путался в безысходных затруднениях. Я вовсе не имею понятия о нем; я слышу только от других, что оно до бесконечности делимо, и их речи таковы, что возбуждают во мне странные мысли о моем существовании; так как это учение требует от каждого как безусловной необходимости мысли, признания или того, что он провел бесчисленные годы без мысли, или что он уничтожается в каждое мгновение своей жизни; и то, и другое представляется одинаково нелепым. Поэтому так как время есть ничто, если абстрагировать от него последовательность идей в нашем духе, то из этого вытекает, что продолжительность некоторого конечного духа должна быть определена по количеству идей или действий, которые следуют друг за другом в этом духе. Отсюда вытекает явное следствие, что душа мыслит постоянно; и в самом деле, всякий, кто попытается отделить в своих мыслях или абстрагировать существование духа от его мышления, найдет, я полагаю, эту задачу нелегкой. |
|
99. So likewise when we attempt to abstract extension and motion from all other qualities, and consider them by themselves, we presently lose sight of them, and run into great extravagances. All which depend on a twofold abstraction; first, it is supposed that extension, for example, may be abstracted from all other sensible qualities; and secondly, that the entity of extension may be abstracted from its being perceived. But, whoever shall reflect, and take care to understand what he says, will, if I mistake not, acknowledge that all sensible qualities are alike sensations and alike real; that where the extension is, there is the colour, too, i.e., in his mind, and that their archetypes can exist only in some other mind; and that the objects of sense are nothing but those sensations combined, blended, or (if one may so speak) concreted together; none of all which can be supposed to exist unperceived. |
99. Точно так же, когда мы пытаемся абстрагировать протяжение и движение от всех других качеств и рассматривать их сами по себе, мы немедленно теряем их из виду и впадаем в большие нелепости. Отсюда проистекают странные парадоксы, вроде того, что "огонь не горяч", "стена не бела" и т. п. или что тепло и свет в предметах суть не что иное, как форма и движение. Все это зависит от двойной абстракции: во-пврвых, предполагается, например, что протяжение может быть абстрагировано от всех прочих ощущаемых качеств и, во-вторых, что бытие протяжения может быть абстрагировано от его воспринимаемости. Но всякий, кто поразмыслит и постарается понять то, что он говорит, признает, если я не ошибаюсь, что все ощущаемые качества суть равно ощущения и равно реальны, что там же, где находится протяжение, находится и цвет, т. е. в его духе, и что их первообразы могут существовать лишь в некотором другом духе, и что предметы ощущений суть не что иное, как эти же ощущения, соединенные, смешанные или (если можно так выразиться) сросшиеся вместе; ни один из них не может быть предположен как существующий невоспринятым. И что, следовательно, в действительности стена бела столь же, сколь и протяженна, и в том же вамом смысле. |
|
100. What it is for a man to be happy, or an object good, every one may think he knows. But to frame an abstract idea of happiness, prescinded from all particular pleasure, or of goodness from everything that is good, this is what few can pretend to. So likewise a man may be just and virtuous without having precise ideas of justice and virtue. The opinion that those and the like words stand for general notions, abstracted from all particular persons and actions, seems to have rendered morality very difficult, and the study thereof of small use to mankind. And in effect the doctrine of abstraction has not a little contributed towards spoiling the most useful parts of knowledge. |
100. Что значит для какого-нибудь человека быть счастливым или для предмета - добрым, каждый полагает, что это ему известно. Но составить абстрактную идею счастья, отрешенную от всякого частного удовольствия, или идею добра, отрешенную от всего, что является добрым,- на это немногие могут притязать. Точно так же человек может быть справедлив и добродетелен, не обладая точными идеями справедливости и добродетели. Мнение, будто эти и подобные им слова выражают общие понятия, абстрагированные от всех отдельных людей и действий, по-видимому, весьма затруднило мораль и сделало учение о ней мало полезным для человечества. И в самом деле можно сделать большие успехи в школьной этике, не став от того мудрее и лучше и не приобретя знания, каким образом действовать в житейских делах с большей пользой для себя и для своих ближних, чем действовал ранее. Этого указания достаточно для обнаружения того, что учение об абстрагировании немало способствовало опустошению самой полезной части знания. |
|
101. The two great provinces of speculative science conversant about ideas received from sense, are Natural Philosophy and Mathematics; with regard to each of these I shall make some observations. And first I shall say somewhat of Natural Philosophy. On this subject it is that the sceptics triumph. All that stock of arguments they produce to depreciate our faculties and make mankind appear ignorant and low, are drawn principally from this head, namely, that we are under an invincible blindness as to the true and real nature of things. This they exaggerate, and love to enlarge on. We are miserably bantered, say they, by our senses, and amused only with the outside and show of things. The real essence, the internal qualities and constitution of every the meanest object, is hid from our view; something there is in every drop of water, every grain of sand, which it is beyond the power of human understanding to fathom or comprehend. But, it is evident from what has been shewn that all this complaint is groundless, and that we are influenced by false principles to that degree as to mistrust our senses, and think we know nothing of those things which we perfectly comprehend. |
101. Два больших отдела умозрительной науки, которые касаются идей, получаемых от ощущений, суть естествознание (natural philosophy) и математика, по отношению к каждому из которых я сделаю несколько замечаний. Прежде всего я скажу нечто о естествознании. Именно в этой области скептики торжествуют. Весь запас доказательств для унижения наших способностей и выставления человечества невежественным и низменным черпается главным образом из того основного положения, что мы поражены неисцелимой слепотой относительно истинной и действительной природы вещей. Люди преувеличивают и любят обобщать это положение. Мы жалким образом обманываемся нашими ощущениями и забавляемся лишь внешней стороной и видимостью вещей. Действительная сущность, внутренние качества и строение любого, даже ничтожнейшего, предмета скрыты от нашего взора; в каждой капле воды, в каждой песчинке есть нечто, что превышает силу проницательности или понимания человеческого ума. Однако из сказанного очевидно, что все эти жалобы лишены основания и мы находимся под влиянием ложных начал в такой мере, что перестаем доверять своим ощущениям и начинаем Думать, будто ничего не знаем о тех вещах, которые вполне понимаем. |
|
102. One great inducement to our pronouncing ourselves ignorant of the nature of things is the current opinion that everything includes within itself the cause of its properties; or that there is in each object an inward essence which is the source whence its discernible qualities flow, and whereon they depend. Some have pretended to account for appearances by occult qualities, but of late they are mostly resolved into mechanical causes, to wit. the figure, motion, weight, and suchlike qualities, of insensible particles; whereas, in truth, there is no other agent or efficient cause than spirit, it being evident that motion, as well as all other ideas, is perfectly inert. See sect. 25. Hence, to endeavour to explain the production of colours or sounds, by figure, motion, magnitude, and the like, must needs be labour in vain. And accordingly we see the attempts of that kind are not at all satisfactory. Which may be said in general of those instances wherein one idea or quality is assigned for the cause of another. I need not say how many hypotheses and speculations are left out, and how much the study of nature is abridged by this doctrine. |
102. Сильным побуждением к провозглашению нами самих себя невежественными в отношении природы вещей служит ходячее мнение, будто каждая вещь содержит внутри себя причину своих свойств, или что в каждом предмете есть внутренняя сущность, служащая источником, из которого проистекают и от которого зависят его различные качества. Иные полагали возможным объяснять явления посредством скрытых качеств, но последние в конце концов сводятся к механическим причинам, т. е. форме, движению, весу и тому подобным качествам неощутимых частиц; между тем в действительности нет иного деятеля или иной действующей причины, кроме духа, так как очевидно, что движение, подобно всем прочим идеям, совершенно недеятельно (см. 25). Поэтому тщетна попытка объяснить происхождение цветов или тонов из формы, движения, величины и т. п. И соответственно мы видим, что такого рода попытки отнюдь не удовлетворительны, что может быть вообще сказано о всех таких доказательствах, при которых одна идея или качество признается за причину других. Мне нет надобности говорить о том, сколько гипотез и умозрений отпадает и насколько изучение природы сокращается при принятии нашего учения. |
|
103. The great mechanical principle now in vogue is attraction. That a stone falls to the earth, or the sea swells towards the moon, may to some appear sufficiently explained thereby. But how are we enlightened by being told this is done by attraction? Is it that that word signifies the manner of the tendency, and that it is by the mutual drawing of bodies instead of their being impelled or protruded towards each other? But, nothing is determined of the manner or action, and it may as truly (for aught we know) be termed "impulse," or "protrusion," as "attraction." Again, the parts of steel we see cohere firmly together, and this also is accounted for by attraction; but, in this as in the other instances, I do not perceive that anything is signified besides the effect itself; for as to the manner of the action whereby it is produced, or the cause which produces it, these are not so much as aimed at. |
103. Великое механическое начало, ныне пущенное в ход, есть притяжение. Что камень падает на землю или море поднимается к Луне, может многим представляться достаточно объясненным посредством этого начала. Но что же объясняется, когда нам говорят, что это происходит от притяжения? Не то ли, что это слово означает способ стремления, состоящий во взаимном влечении тел, а не в том, что они толкаются или подвигаются друг к другу? Но ничто не определено относительно этого способа или действия, и последнее так же правильно (насколько мы знаем) может быть названо толчком, как и притяжением. С другой стороны, мы видим, что частицы стали крепко сцеплены между собой, и это также объясняется притяжением; но как в этом, так и в прочих случаях я не усматриваю, чтобы это слово обозначало что-либо, кроме самого результата действия; ибо что касается способа, коим оно происходит, или причины, которая его производит, то они не более как предполагаются. |
|
104. Indeed, if we take a view of the several phenomena, and compare them together, we may observe some likeness and conformity between them. For example, in the falling of a stone to the ground, in the rising of the sea towards the moon, in cohesion, crystallization, etc, there is something alike, namely, an union or mutual approach of bodies. So that any one of these or the like phenomena may not seem strange or surprising to a man who has nicely observed and compared the effects of nature. For that only is thought so which is uncommon, or a thing by itself, and out of the ordinary course of our observation. That bodies should tend towards the centre of the earth is not thought strange, because it is what we perceive every moment of our lives. But, that they should have a like gravitation towards the centre of the moon may seem odd and unaccountable to most men, because it is discerned only in the tides. But a philosopher, whose thoughts take in a larger compass of nature, having observed a certain similitude of appearances, as well in the heavens as the earth, that argue innumerable bodies to have a mutual tendency towards each other, which he denotes by the general name "attraction," whatever can be reduced to that he thinks justly accounted for. Thus he explains the tides by the attraction of the terraqueous globe towards the moon, which to him does not appear odd or anomalous, but only a particular example of a general rule or law of nature. |
104. Действительно, обозревая многие явления и сравнивая их между собой, мы можем наблюдать некоторое сходство и соответствие между ними. Так, например, в падении камня на землю, в поднятии моря по направлению к Луне, в сцеплении, в кристаллизации и т. п. есть нечто сходное, а именно соединение или взаимное сближение тел, так что ни одно из этих или подобных им явлений не покажется странным или удивительным тому, кто тщательно наблюдал и сравнивал между собой действия природы. Ибо мы считаем странным только то, что непривычно, особенно, что выходит из обычного течения нашего наблюдения. Что тела стремятся к центру Земли, это не считается странным, потому что мы воспринимаем это в каждое мгновение нашей жизни. Но что существует такое же притяжение к центру Луны, может показаться и странным, и необъяснимым большинству людей, потому что это наблюдается только при приливах. Но так как философ, мысли которого обнимают более обширный круг природы, наблюдал известное сходство между небесными и земными явлениями, доказывающее, что бесчисленные тела имеют стремление взаимно сближаться, то он обозначает их общим именем притяжение, сводя их тем самым к тому, что, по его мнению, дает о них правильный отчет. Таким образом он объясняет приливы притяжением водной оболочки земного шара Луной, которое не кажется ему ни странным, ни аномальным, а является лишь единичным примером общего правила или закона природы. |
|
105. If therefore we consider the difference there is betwixt natural philosophers and other men, with regard to their knowledge of the phenomena, we shall find it consists not in an exacter knowledge of the efficient cause that produces them- for that can be no other than the will of a spirit- but only in a greater largeness of comprehension, whereby analogies, harmonies, and agreements are discovered in the works of nature, and the particular effects explained, that is, reduced to general rules, see sect. 62, which rules, grounded on the analogy and uniformness observed in the production of natural effects, are most agreeable and sought after by the mind; for that they extend our prospect beyond what is present and near to us, and enable us to make very probable conjectures touching things that may have happened at very great distances of time and place, as well as to predict things to come; which sort of endeavour towards omniscience is much affected by the mind. |
105. Если поэтому мы всмотримся ближе в различие, существующее между естествоиспытателями и прочими людьми относительно знания ими явлений природы, то мы найдем, что это различие заключается не в более точном знании действующей причины, производящей явления,- ибо этой причиной может быть лишь воля некоторого духа - а только в большей широте понимания, при помощи которого были открыты в произведениях природы сходство, гармония и согласие и объяснены отдельные явления, т. е. сведены к общим правилам (см. 62); каковые правила, основанные на сходстве и однообразии, которые наблюдаются в произведении природных действий, в высшей степени отрадны и желательны душе, так как они расширяют наш кругозор за пределы обыденного и близкого нам и помогают нам делать весьма правдоподобные предположения относительно того, что могло происходить в очень отдаленных по времени и по месту расстояниях, а также предсказывать будущее; это стремление к всезнанию очень дорого Душе. |
|
106. But we should proceed warily in such things, for we are apt to lay too great stress on analogies, and, to the prejudice of truth, humour that eagerness of the mind whereby it is carried to extend its knowledge into general theorems. For example, in the business of gravitation or mutual attraction, because it appears in many instances, some are straightway for pronouncing it universal; and that to attract and be attracted by every other body is an essential quality inherent in all bodies whatsoever. Whereas it is evident the fixed stars have no such tendency towards each other; and, so far is that gravitation from being essential to bodies that in some instances a quite contrary principle seems to shew itself; as in the perpendicular growth of plants, and the elasticity of the air. There is nothing necessary or essential in the case, but it depends entirely on the will of the Governing Spirit, who causes certain bodies to cleave together or tend towards each other according to various laws, whilst He keeps others at a fixed distance; and to some He gives a quite contrary tendency to fly asunder just as He sees convenient. |
106. Мы должны, однако, соблюдать осторожность относительно таких вещей, потому что мы склонны придавать слишком большое значение аналогии и в ущерб истине поддаваться тому необузданному влечению нашего Духа, которое побуждает его расширять наше знание в общие теоремы. Так, например, что касается тяготения иди взаимного притяжения, то, поскольку оно обнаруживается во многих случаях, иные склонны провозглашать его всеобщим и признавать, что притягивать и быть притягиваемым всяким другим телом есть существенное качество, присущее всем телам без исключения. Между тем очевидно, что неподвижные звезды не обнаруживают такого взаимного стремления, и тяготение настолько не составляет чего-либо существенного для тел, что в некоторых случаях, по-видимому, обнаруживается совершенно противоположное начало, как, например, в росте растений в высоту и в упругости воздуха. Нет ничего необходимого или существенного в этом действии, но оно вполне зависит от воли управляющего духа, который делает то, что некоторые тела сцепляются вместе или стремятся одно к другому, согласно различным законам, тогда как другие он держит на неизменяющемся расстоянии, а некоторым дает совершенно противоположное стремление взаимно расходиться, смотря по тому, что он находит уместным. |
|
107. After what has been premised, I think we may lay down the following conclusions. First, it is plain philosophers amuse themselves in vain, when they inquire for any natural efficient cause, distinct from a mind or spirit. Secondly, considering the whole creation is the workmanship of a wise and good Agent, it should seem to become philosophers to employ their thoughts (contrary to what some hold) about the final causes of things; and I confess I see no reason why pointing out the various ends to which natural things are adapted, and for which they were originally with unspeakable wisdom contrived, should not be thought one good way of accounting for them, and altogether worthy a philosopher. Thirdly, from what has been premised no reason can be drawn why the history of nature should not still be studied, and observations and experiments made, which, that they are of use to mankind, and enable us to draw any general conclusions, is not the result of any immutable habitudes or relations between things themselves, but only of God's goodness and kindness to men in the administration of the world. See sect. 30 and 31 Fourthly, by a diligent observation of the phenomena within our view, we may discover the general laws of nature, and from them deduce the other phenomena; I do not say demonstrate, for all deductions of that kind depend on a supposition that the Author of nature always operates uniformly, and in a constant observance of those rules we take for principles: which we cannot evidently know. |
107. После того что было сказано, мы можем, как я думаю, вывести следующие заключения. Во-первых, ясно, что философы тщетно тешили себя, отыскивая естественную действующую причину, отличную от ума или духа. Во-вторых, если принять во внимание, что все мироздание есть произведение мудрого и благого деятеля, то философам надлежало бы направлять свои мысли (в противоположность тому, чего некоторые придерживаются) на конечные цели вещей, ибо независимо от того, что эти исследования составляют весьма интересное занятие для ума, они могут быть и весьма полезны в том смысле, что не только раскрывают нам атрибуты создателя, но способны также руководить нами во многих случаях в правильном употреблении и приложении вещей; и я должен сознаться, что не вижу основания, почему указания на разнообразные цели, к которым приспособлены вещи природы и сообразно с которыми они изначально устроены с невыразимой мудростью, не могли бы считаться хорошим способом дать себе о них отчет и во всяком случае занятием, достойным философа. В-третьих, из сказанного нельзя вывести никакого основания, почему не следовало бы изучать и впредь историю природы и производить наблюдения и опыты, причем то обстоятельство, что они служат на пользу человечеству и делают нас способными выводить общие заключения, зависит не от каких-либо неизменных порядков или отношений между самими вещами, а исключительно от благости бога к людям в управлении Вселенной (см. 30 и 31). В-четвертых, благодаря прилежному наблюдению доступных нашему кругозору явлений мы можем открывать общие законы природы и выводить из них другие явления; я не говорю доказывать, потому что все выводы такого рода зависят от предположения, что творец природы всегда действует единообразно и с постоянным соблюдением тех правил, которые мы признали за принципы, чего мы не можем знать с очевидностью. |
|
108. Those men who frame general rules from the phenomena and afterwards derive the phenomena from those rules, seem to consider signs rather than causes. A man may well understand natural signs without knowing their analogy, or being able to say by what rule a thing is so or so. And, as it is very possible to write improperly, through too strict an observance of general grammar rules; so, in arguing from general laws of nature, it is not impossible we may extend the analogy too far, and by that means run into mistakes. |
108. Из 66 и следующих явствует, что не будет неуместным назвать постоянный, стройный порядок природы языком ее творца, открывающим свои атрибуты нашему взору и научающим нас, как мы должны поступать для удобства и счастья жизни. И, по моему мнению, 14 люди, выводящие общие правила из явлений, а затем явления из этих правил, рассматривают, по-видимому, скорее знаки, чем причины. Человек может хорошо читать знаки природы, не зная их аналогии или не будучи в состоянии сказать, на основании какого правила вещь такова, а не иная. И как можно писать неправильно вследствие чрезмерно строгого соблюдения общих грамматических правил, так же точно при выводах из общих законов природы не невозможно слишком широко применять аналогию и тем самым впадать в ошибки. |
|
109. As in reading other books a wise man will choose to fix his thoughts on the sense and apply it to use, rather than lay them out in grammatical remarks on the language; so, in perusing the volume of nature, it seems beneath the dignity of the mind to affect an exactness in reducing each particular phenomenon to general rules, or shewing how it follows from them. We should propose to ourselves nobler views, namely, to recreate and exalt the mind with a prospect of the beauty, order. extent, and variety of natural things: hence, by proper inferences, to enlarge our notions of the grandeur, wisdom, and beneficence of the Creator; and lastly, to make the several parts of the creation, so far as in us lies, subservient to the ends they were designed for, God's glory, and the sustentation and comfort of ourselves and fellow-creatures. |
109. Аналогично, можно сказать, что как при чтении прочих книг мудрый человек будет стараться направлять свои мысли более на смысл и извлекать из него для себя пользу, чем на грамматические замечания о языке, так, по моему мнению, и при пользовании книгой природы ниже достоинства духа стремиться к слишком бвльшой точности в подведении каждого отдельного явления под общие законы и доказательства того, как это явление из них вытекает. Нам следует стремиться к более благородным целям, а именно к освещению и возвышению духа созерцанием красоты, порядка, полноты и разнообразия предметов природы; затем к расширению посредством правильных умозаключений наших понятий о величии, мудрости и благости создателя и, наконец, насколько это нам доступно, к подчинению различных частей мироздания тем целям, для которых они предназначены, а именно прославлению творца и сохранению и увеличению удобства для нас самих и наших ближних. |
|
110. The best key for the aforesaid analogy or natural Science will be easily acknowledged to be a certain celebrated Treatise of Mechanics. In the entrance of which justly admired treatise, Time, Space, and Motion are distinguished into absolute and relative, true and apparent, mathematical and vulgar; which distinction, as it is at large explained by the author, does suppose these quantities to have an existence without the mind; and that they are ordinarily conceived with relation to sensible things, to which nevertheless in their own nature they bear no relation at all. |
110. Лучшей грамматикой в указанном нами смысле должен быть, конечно, признан трактат по механике, доказанной и примененной к природе философом соседней нации15, которому удивляется весь мир. Я не возьмусь делать замечания о заслугах этой необыкновенной личности, но некоторые высказанные ею мнения столь прямо противоположны учению, которое мы только что изложили, что нас могли бы обвинить в недостатке внимания, должного авторитету столь великого человека, если бы мы о них не упомянули. Во введении к этому внушающему справедливое удивление трактату время, пространство и движение делятся на абсолютные и относительные, истинные и кажущиеся, математические и обычные (vulgar), каковое разделение предполагает, как автор подробно объясняет, что эти величины имеют существование вне духа и рассматриваются обыкновенно по отношению к ощущаемым вещам, к которым они, однако, по свойству своей собственной природы не имеют никакого отношения. |
|
111. As for Time, as it is there taken in an absolute or abstracted sense, for the duration or perseverance of the existence of things, I have nothing more to add concerning it after what has been already said on that subject. Sect. 97 and 98. For the rest, this celebrated author holds there is an absolute Space, which, being unperceivable to sense, remains in itself similar and immovable; and relative space to be the measure thereof, which, being movable and defined by its situation in respect of sensible bodies, is vulgarly taken for immovable space. Place he defines to be that part of space which is occupied by any body; and according as the space is absolute or relative so also is the place. Absolute Motion is said to be the translation of a body from absolute place to absolute place, as relative motion is from one relative place to another. And, because the parts of absolute space do not fall under our senses, instead of them we are obliged to use their sensible measures, and so define both place and motion with respect to bodies which we regard as immovable. But, it is said in philosophical matters we must abstract from our senses, since it may be that none of those bodies which seem to be quiescent are truly so, and the same thing which is moved relatively may be really at rest; as likewise one and the same body may be in relative rest and motion, or even moved with contrary relative motions at the same time, according as its place is variously defined. All which ambiguity is to be found in the apparent motions, but not at all in the true or absolute, which should therefore be alone regarded in philosophy. And the true as we are told are distinguished from apparent or relative motions by the following properties.- First, in true or absolute motion all parts which preserve the same position with respect of the whole, partake of the motions of the whole. Secondly, the place being moved, that which is placed therein is also moved; so that a body moving in a place which is in motion doth participate the motion of its place. Thirdly, true motion is never generated or changed otherwise than by force impressed on the body itself. Fourthly, true motion is always changed by force impressed on the body moved. Fifthly, in circular motion barely relative there is no centrifugal force, which, nevertheless, in that which is true or absolute, is proportional to the quantity of motion. |
111. Что касается времени, которое здесь рассматривается в безусловном или абстрактном смысле как продолжительность пли постоянство существования вещей, то мне нечего прибавить по этому предмету после того, что было уже сказано о нем в 97 и 98. Затем этот знаменитый писатель полагает, что существует абсолютное пространство, которое невоспринимаемо в ощущении и остается само по себе единообразным и неподвижным; относительное же пространство служит мерой абсолютного, причем первое, будучи подвижно и определяемо своим положением относительно ощущаемых тел, принимается обыкновенно за неподвижное пространство. Место он определяет как часть пространства, занимаемую телом. И соответственно тому, что пространство может быть абсолютным или относительным, таковым же является и место. Абсолютное движение определяется как переход тела из одного абсолютного места в другое абсолютное место; относительное движение - переход тела из одного относительного места в другое такое же. И так как части абсолютного пространства неощущаемы, то мы вынуждены вместо них употреблять их ощущаемые меры и тем самым определять место и движение по отношению к тем телам, которые рассматриваются нами как неподвижные. Однако нам говорится далее, что в философских рассуждениях мы должны абстрагироваться от наших чувств, потому что, быть может, ни одно из тех тел, которые кажутся покоящимися, в действительности не находится в состоянии покоя, а вещь, находящаяся в относительном движении, в действительности покоится; точно так же одно и то же тело может находиться в относительном покое и движении или даже одновременно в противоположном относительном движении, смотря по тому, как определяется его место. Вся эта двусмысленность принадлежит лишь кажущемуся движению, но отнюдь не истинному или абсолютному, которое поэтому одно только и следует иметь в виду в философии. Истинное же движение, говорится нам, отличается от кажущегося, или относительного, следующими свойствами: во-первых, в истинном, или абсолютном, движении принимают участие все части, которые сохраняют то же самое положение относительного целого. Во-вторых, если место приводится в движение, то движется и все находящееся в этом месте, так что тело, которое движется в месте, находящемся в движении, принимает участие в движении своего места. В-третьих, истинное движение никогда не возникает или не изменяется иначе как посредством силы, действующей на само тело. В-четвертых, истинное движение всегда изменяется силой, действующей на движущееся тело. В-пятых, во вращательном движении, если оно только относительное, нет центробежной силы, которая в истинном, или абсолютном, движении пропорциональна количеству движения. |
|
112. But, notwithstanding what has been said, I must confess it does not appear to me that there can be any motion other than relative; so that to conceive motion there must be at least conceived two bodies, whereof the distance or position in regard to each other is varied. Hence, if there was one only body in being it could not possibly be moved. This seems evident, in that the idea I have of motion doth necessarily include relation. |
112. Но, несмотря на все сказанное здесь, я должен сознаться, что не нахожу, будто движение может быть иным, кроме относительного; так что для представления движения следует представить по меньшей мере два тела, расстояние между которыми или относительное положение которых изменяется. Поэтому, если бы существовало только одно тело, оно никак не могло бы находиться в Движении. Это кажется мне весьма очевидным, поскольку идея, которую я имею о движении, необходимо должна включать в себя отношение. Способны ли другие мыслить иначе - этот вопрос может быть удовлетворительно разрешен при небольшой доле внимания. |
|
113. But, though in every motion it be necessary to conceive more bodies than one, yet it may be that one only is moved, namely, that on which the force causing the change in the distance or situation of the bodies, is impressed. For, however some may define relative motion, so as to term that body moved which changes its distance from some other body, whether the force or action causing that change were impressed on it or no, yet as relative motion is that which is perceived by sense, and regarded in the ordinary affairs of life, it should seem that every man of common sense knows what it is as well as the best philosopher. Now, I ask any one whether, in his sense of motion as he walks along the streets, the stones he passes over may be said to move, because they change distance with his feet? To me it appears that though motion includes a relation of one thing to another, yet it is not necessary that each term of the relation be denominated from it. As a man may think of somewhat which does not think, so a body may be moved to or from another body which is not therefore itself in motion. |
113. Но хотя во всяком движении необходимо мыслить более одного тела, может, однако, случиться, что только одно тело движется, а именно то, на которое действует сила, производящая изменение расстояния или взаимного расположения тел. Ибо хотя некоторые могут определять относительное движение так, что движущимся называется тело, которое изменяет свое расстояние от некоторого другого тела, независимо от того, направлена ли на него сила, производящая это изменение, или нет, но я не могу с этим согласиться; ибо, как мы сказали, относительное движение есть то, которое воспринимается в ощущении; и, принимая во внимание обычные житейские дела, оказывается, что всякий человек, обладающий обычным здравым смыслом, знает, что это такое, так же хорошо, как лучший из философов. Теперь я спрашиваю кого бы то ни было, можно ли в том смысле, в каком он понимает движение, сказать, что камни, мимо которых он проходит, идя по улице, находятся в движении, потому что изменяется расстояние между ними и его ногой? Мне кажется, что хотя движение предполагает отношение одной вещи к другой, нет необходимости, чтобы каждый соотносящийся термин получал от него свое название. Как человек может мыслить о чем-нибудь, что само не мыслит, так же одно тело может двигаться к другому или от него без того, чтобы последнее было само в движении,- я разумею, в движении относительном, так как иного движения не способен мыслить. |
|
114. As the place happens to be variously defined, the motion which is related to it varies. A man in a ship may be said to be quiescent with relation to the sides of the vessel, and yet move with relation to the land. Or he may move eastward in respect of the one, and westward in respect of the other. In the common affairs of life men never go beyond the earth to define the place of any body; and what is quiescent in respect of that is accounted absolutely to be so. But philosophers, who have a greater extent of thought, and juster notions of the system of things, discover even the earth itself to be moved. In order therefore to fix their notions they seem to conceive the corporeal world as finite, and the utmost unmoved walls or shell thereof to be the place whereby they estimate true motions. If we sound our own conceptions, I believe we may find all the absolute motion we can frame an idea of to be at bottom no other than relative motion thus defined. For, as hath been already observed, absolute motion, exclusive of all external relation, is incomprehensible; and to this kind of relative motion all the above-mentioned properties, causes, and effects ascribed to absolute motion will, if I mistake not, be found to agree. As to what is said of the centrifugal force, that it does not at all belong to circular relative motion, I do not see how this follows from the experiment which is brought to prove it. See Philosophiae Naturalis Principia Mathematica, in Schol. Def. VIII. For the water in the vessel at that time wherein it is said to have the greatest relative circular motion, hath, I think, no motion at all; as is plain from the foregoing section. |
114. Если бывает так, что различно определяется место, то изменяется и относящееся к нему движение. Можно сказать о человеке на корабле, что он находится в покое относительно бортов корабля и в движении относительно земли. Или он может двигаться к востоку в одном отношении и к западу - в другом. В обыденной жизни люди никогда не простирают своих мыслей далее земли для определения местонахождения какого-нибудь тела; и то, что находится в покое в отношении к ней, считается абсолютно покоящимся. Но философы, обнимающие мыслью более обширный круг и обладающие более верными понятиями о системе вещей, открыли, что сама Земля находится в движении. Поэтому, чтобы сообщить устойчивость своим понятиям, они склонились к той мысли, что телесный мир конечен и что его внешняя неподвижная стена или оболочка есть место, отношением к которому определяются истинные движения. Проверяя свои собственные понятия, мы найдем, я полагаю, что какое бы то ни было абсолютное движение, о котором мы можем составить себе идею, есть в конце концов не что иное, как определенное таким образом относительное движение. Ибо, как уже было замечено, абсолютное движение с исключением из него всякого внешнего отношения немыслимо; к этого же рода относительному движению окажутся подходящими, если я не ошибаюсь, все вышеупомянутые свойства, причины и действия, которые приписываются абсолютному движению. Что же касается сказанного о центробежной силе, именно, что она не присуща вращательному, относительному движению, то я не вижу, каким образом это следует из опыта 1в, приведенного в доказательство этому (см. "Philosophiae Naturalis Principia Mathematica", in Schol. Def. VIII). Ибо вода в сосуде в то время, когда ей приписывается наибольшее относительное вращательное движение, не имеет, по моему мнению, никакого движения, как это явствует из предыдущего параграфа. |
|
115. For, to denominate a body moved it is requisite, first, that it change its distance or situation with regard to some other body; and secondly, that the force occasioning that change be applied to it. If either of these be wanting, I do not think that, agreeably to the sense of mankind, or the propriety of language, a body can be said to be in motion. I grant indeed that it is possible for us to think a body which we see change its distance from some other to be moved, though it have no force applied to it (in which sense there may be apparent motion), but then it is because the force causing the change of distance is imagined by us to be applied or impressed on that body thought to move; which indeed shews we are capable of mistaking a thing to be in motion which is not, and that is all. |
115. Ибо для того чтобы называть тело движущимся, необходимо: во-первых, чтобы оно изменяло свое расстояние или положение относительно какого-либо другого тела; во-вторых, чтобы сила, вызывающая это изменение, была приложена к первому телу. Если одно из этих условий отсутствует, то я не нахожу, чтобы соответственно здравому человеческому смыслу или свойству языка можно было называть тело движущимся. Я допускаю, впрочем, что мы можем мыслить тело движущимся, если мы видим, что оно изменяет свое расстояние от другого тела, хотя никакая сила не приложена к нему (в каковом смысле в данном случае может иметь место видимое движение), но лишь на том основании, что сила, причиняющая изменение расстояния, воображается нами приложенной к телу, которое мыслится нами движущимся. Это показывает, конечно, что мы способны впадать в заблуждение, принимая за движущуюся вещь, не находящуюся в движении,- и ничего более, но не доказывает, что при обычном понимании движения тело считается движущимся только потому, что оно изменяет расстояние от другого тела; ибо, коль скоро мы избавляемся от заблуждения и находим, что движущая сила не была сообщена телу, мы уже не считаем его движущимся. Так, с другой стороны, если предполагается существующим только одно тело (части которого сохраняют данное взаимное расположение), то многие полагают, что оно может Двигаться всеми способами или путями, хотя и без изменения расстояния или положения относительно каких-либо других тел, чего и мы не отрицаем, если только предполагается, что к этому телу может быть приложена сила, которая в случае создания других тел может производить движение известных размера и свойств. Но чтобы действительное движение (отличное от производимого приложенной силой, способной произвести изменение места в случае существования тел, его определяющих) могло существовать в таком единственном теле, этого, должен сознаться, я не в состоянии понять. |
|
116. From what has been said it follows that the philosophic consideration of motion does not imply the being of an absolute Space, distinct from that which is perceived by sense and related bodies; which that it cannot exist without the mind is clear upon the same principles that demonstrate the like of all other objects of sense. And perhaps, if we inquire narrowly, we shall find we cannot even frame an idea of pure Space exclusive of all body. This I must confess seems impossible, as being a most abstract idea. When I excite a motion in some part of my body, if it be free or without resistance, I say there is Space; but if I find a resistance, then I say there is Body; and in proportion as the resistance to motion is lesser or greater, I say the space is more or less pure. So that when I speak of pure or empty space, it is not to be supposed that the word "space" stands for an idea distinct from or conceivable without body and motion- though indeed we are apt to think every noun substantive stands for a distinct idea that may be separated from all others; which has occasioned infinite mistakes. When, therefore, supposing all the world to be annihilated besides my own body, I say there still remains pure Space, thereby nothing else is meant but only that I conceive it possible for the limbs of my body to be moved on all sides without the least resistance, but if that, too, were annihilated then there could be no motion, and consequently no Space. Some, perhaps, may think the sense of seeing doth furnish them with the idea of pure space; but it is plain from what we have elsewhere shewn, that the ideas of space and distance are not obtained by that sense. See the Essay concerning Vision. |
116. Из сказанного следует, что философское рассмотрение движения не подразумевает существования абсолютного пространства, отличного от воспринимаемого в ощущении и относящегося к телам; что оно не может существовать вне духа, что ясно на основании тех принципов, которыми то же самое доказывается относительно всех прочих ощущаемых предметов. И мы найдем, может быть, при ближайшем исследовании, что не в состоянии даже составить идею чистого пространства с отвлечением от всякого тела. Эта идея, я должен сознаться, кажется мне превышающей мою способность, как идея наиболее абстрактная. Когда я вызываю движение в какой-либо части моего тела и это движение происходит свободно и без сопротивления, то я говорю, что здесь "пространство"; когда же я встречаю препятствие, то говорю, что здесь тело; и в той мере, в какой сопротивление движению слабее или сильнее, я говорю, что пространство более или менее чисто. Так что, когда я говорю о чистом или пустом пространстве, не следует предполагать, что словом "пространство" обозначается идея, отличная от тела и движения или мыслимая без них, хотя, конечно, мы склонны думать, что каждое ими существительное выражает определенную идею, которую можно отделить от всех прочих, что служило поводом для множества заблуждений. Следовательно, если предположить, что все в мире уничтожено, за исключением моего собственного тела, то я скажу, что все-таки остается чистое пространство, подразумевая тем самым не что иное, как возможность мыслить, что члены моего тела могут двигаться по всем направлениям, не встречая никакого сопротивления; но если бы и мое тело было уничтожено, то не могло бы быть движения, а следовательно, и пространства. Может быть, иные подумают, что зрение снабдит их в таком случае идеей чистого пространства, но из сказанного в другом месте ясно, что идеи пространства и расстояния приобретаются не из этого рода ощущений (см. "Опыт о зрении"). |
|
117. What is here laid down seems to put an end to all those disputes and difficulties that have sprung up amongst the learned concerning the nature of pure Space. But the chief advantage arising from it is that we are freed from that dangerous dilemma, to which several who have employed their thoughts on that subject imagine themselves reduced, to wit, of thinking either that Real Space is God, or else that there is something beside God which is eternal, uncreated, infinite, indivisible, immutable. Both which may justly be thought pernicious and absurd notions. It is certain that not a few divines, as well as philosophers of great note, have, from the difficulty they found in conceiving either limits or annihilation of space, concluded it must be divine. And some of late have set themselves particularly to shew the incommunicable attributes of God agree to it. Which doctrine, how unworthy soever it may seem of the Divine Nature, yet I do not see how we can get clear of it, so long as we adhere to the received opinions. |
117. Изложенное здесь покончило, по-видимому, со всеми спорами и затруднениями, возникавшими среди ученых относительно природы чистого пространства. Но главная выгода, вытекающая отсюда, заключается в освобождении нас от опасной дилеммы, в которую считали себя вовлеченными многие 17 из обративших свои мысли на этот предмет, т. е. от необходимости признать, что реальное пространство есть бог или что существует нечто кроме бога вечное, несотворенное, бесконечное, неделимое, неизменное, из которых оба предположения должны быть по справедливости признаны вредными и нелепыми. Известно, что немало как богословов, так и выдающихся философов из затруднительности для них мыслить границы пространства или его уничтожение, пришли к тому заключению, что оно должно быть божественным. И в новейшее время некоторые особенно старались доказать, что оно совпадает с атрибутами, не принадлежащими никому, кроме бога. И как бы это учение ни казалось недостойным божественной природы, но я должен сознаться, что не вижу, как мы можем избавиться от него, пока придерживаемся общепринятых мнений. |
|
118. Hitherto of Natural Philosophy: we come now to make some inquiry concerning that other great branch of speculative knowledge, to wit, Mathematics. These, how celebrated soever they may be for their clearness and certainty of demonstration, which is hardly anywhere else to be found, cannot nevertheless be supposed altogether free from mistakes, if in their principles there lurks some secret error which is common to the professors of those sciences with the rest of mankind. Mathematicians, though they deduce their theorems from a great height of evidence, yet their first principles are limited by the consideration of quantity: and they do not ascend into any inquiry concerning those transcendental maxims which influence all the particular sciences, each part whereof, Mathematics not excepted, does consequently participate of the errors involved in them. That the principles laid down by mathematicians are true, and their way of deduction from those principles clear and incontestible, we do not deny; but, we hold there may be certain erroneous maxims of greater extent than the object of Mathematics, and for that reason not expressly mentioned, though tacitly supposed throughout the whole progress of that science; and that the ill effects of those secret unexamined errors are diffused through all the branches thereof. To be plain, we suspect the mathematicians are as well as other men concerned in the errors arising from the doctrine of abstract general ideas, and the existence of objects without the mind. |
118. До сих пор шла речь о естествознании; теперь мы обратимся к некоторому исследованию, касающемуся другой великой области умозрительного зрения, а именно математики. Как бы ни прославляли ясность и несомненность доказательств, равных которым едва ли возможно найти где-либо вне ее, тем не менее ее нельзя считать совершенно свободной от ошибок, так как в ее принципах заключается некоторое скрытое заблуждение, общее деятелям этой науки с другими людьми. Хотя математики выводят свои теоремы из весьма очевидных основоположений, тем не менее их первые принципы не выходят за пределы рассмотрения количества, и они не возвышаются до исследования тех трансцендентальных положений, которые оказывают влияние на все частные науки; каждая часть их, не исключая математики, должна, следовательно, страдать ошибками, допущенными в эти положения. Что принципы, выставляемые математиками, истинны, что их способ выводов из этих принципов ясен и неоспорим, мы не отрицаем, но мы утверждаем, что могут существовать известные ошибочные положения большего объема, чем предмет математики, и потому не выраженные ясно, но скрытно предполагаемые во всем Движении этой науки, и что вредное действие этих скрытых, неисследованных заблуждений простирается на все отрасли математики. Выражаясь яснее, мы предполагаем, что математики не менее глубоко, чем другие люди, погружены в заблуждения, вытекающие из учения об общих абстрактных идеях и о существовании предметов вне духа. |
|
119. Arithmetic has been thought to have for its object abstract ideas of Number; of which to understand the properties and mutual habitudes, is supposed no mean part of speculative knowledge. The opinion of the pure and intellectual nature of numbers in abstract has made them in esteem with those philosophers who seem to have affected an uncommon fineness and elevation of thought. It hath set a price on the most trifling numerical speculations which in practice are of no use, but serve only for amusement; and hath therefore so far infected the minds of some, that they have dreamed of mighty mysteries involved in numbers, and attempted the explication of natural things by them. But, if we inquire into our own thoughts, and consider what has been premised, we may perhaps entertain a low opinion of those high flights and abstractions, and look on all inquiries, about numbers only as so many difficiles nugae, so far as they are not subservient to practice, and promote the benefit of life. |
119. Полагали, будто арифметика имеет предметом абстрактные числа, понимание свойств и взаимных отношений которых считается немалой частью умозрительного знания. Мнение о чистой и духовной природе абстрактных чисел очень возвысило уважение к ним в глазах таких философов, которые, по-видимому, притязают на необыкновенную тонкость и возвышенность мышления. Это мнение придало цену самым пустым умозрениям над числами, не имеющим никакого применения на практике, но служащим только для забавы, и тем самым столь заразило некоторые умы, что они стали мечтать о великих тайнах, заключающихся в числах, и объяснять посредством них вещи природы. Но если мы ближе вникнем в свои собственные мысли и продумаем то, что было сказано ранее, то мы, быть может, придем к низкому мнению об этих высоких полетах мысли и абстракциях и станем смотреть на все умозрения о числах, лишь как на difficiles nugae18, поскольку они не служат практике и не идут на пользу жизни. |
|
120. Unity in abstract we have before considered in sect. 13, from which and what has been said in the Introduction, it plainly follows there is not any such idea. But, number being defined a "collection of units," we may conclude that, if there be no such thing as unity or unit in abstract, there are no ideas of number in abstract denoted by the numeral names and figures. The theories therefore in Arithmetic. if they are abstracted from the names and figures, as likewise from all use and practice, as well as from the particular things numbered, can be supposed to have nothing at all for their object; hence we may see how entirely the science of numbers is subordinate to practice, and how jejune and trifling it becomes when considered as a matter of mere speculation. |
120. Мы уже рассматривали выше, в 13, единицу в ее абстрактном значении; из того, что сказано там и во введении, ясно следует, что такой идеи вовсе не существует. Но так как число определяется как совокупность единиц, то мы вправе заключить, что если нет такой вещи, как абстрактная единица, то нет и идей абстрактных чисел, обозначаемых именами цифр и форм. Поэтому арифметические теории, если они мыслятся в абстракции от имен и форм, а также от всякого практического применения, равно как и от частных считаемых вещей, могут быть признаны не имеющими никакого предметного содержания; из чего мы можем усмотреть, насколько наука о числах всецело подчинена практике и в какой мере она становится узкой и пустой, когда рассматривается только как предмет умозрительный. |
|
121. However, since there may be some who, deluded by the specious show of discovering abstracted verities, waste their time in arithmetical theorems and problems which have not any use, it will not be amiss if we more fully consider and expose the vanity of that pretence; and this will plainly appear by taking a view of Arithmetic in its infancy, and observing what it was that originally put men on the study of that science, and to what scope they directed it. It is natural to think that at first, men, for ease of memory and help of computation, made use of counters, or in writing of single strokes, points, or the like, each whereof was made to signify an unit, i.e., some one thing of whatever kind they had occasion to reckon. Afterwards they found out the more compendious ways of making one character stand in place of several strokes or points. And, lastly, the notation of the Arabians or Indians came into use, wherein, by the repetition of a few characters or figures, and varying the signification of each figure according to the place it obtains, all numbers may be most aptly expressed; which seems to have been done in imitation of language, so that an exact analogy is observed betwixt the notation by figures and names, the nine simple figures answering the nine first numeral names and places in the former, corresponding to denominations in the latter. And agreeably to those conditions of the simple and local value of figures, were contrived methods of finding, from the given figures or marks of the parts, what figures and how placed are proper to denote the whole, or vice versa. And having found the sought figures, the same rule or analogy being observed throughout, it is easy to read them into words; and so the number becomes perfectly known. For then the number of any particular things is said to be known, when we know the name of figures (with their due arrangement) that according to the standing analogy belong to them. For, these signs being known, we can by the operations of arithmetic know the signs of any part of the particular sums signified by them; and, thus computing in signs (because of the connexion established betwixt them and the distinct multitudes of things whereof one is taken for an unit), we may be able rightly to sum up, divide, and proportion the things themselves that we intend to number. |
121. Но так как есть люди, которые, будучи обмануты ложным блеском открытия абстрактных истин, теряют время над арифметическими теориями и задачами, не приносящими никакой пользы, то не будет лишним более полное рассмотрение и раскрытие тщетности этого притязания; она станет для нас ясной, если мы бросим взгляд на арифметику в ее младенчестве и посмотрим, что первоначально побудило людей к изучению этой науки и к какой цели они его направляли. Естественно думать, что сначала люди для облегчения памяти и как пособие при счете употребляли отметки, а при письме - отдельные черточки, точки и т. п., причем каждый знак обозначал единицу, т. е. известную отдельную вещь любого рода, которую надо было сосчитать. Позднее они сочли удобнее, чтобы один знак заменял собой несколько черточек или точек. И, наконец, вошли в употребление арабские или индийские цифры, какими, путем повторения нескольких немногих знаков или цифр и изменения значения каждой цифры, смотря по занимаемому ею месту, все числа могут быть обозначены самым соответственным образом, что произошло, по-видимому, в подражание языку, так что наблюдается точное сходство между обозначением цифрами и словами, причем девять простых цифр соответствуют первым девяти названиям чисел, а места первых - названиям разрядов последних. И соответственно этим условиям основного и местного значения цифр были придуманы методы находить по данным цифрам или знакам, обозначающим части, какие цифры и в каком расположении способны обозначать целое и наоборот. А когда найдены искомые цифры и то же самое правило или та же самая аналогия наблюдается повсюду, то легко при чтении заменять их словами, и число становится таким образом вполне известным. Ибо число каких бы то ни было отдельных вещей считается известным тогда, когда мы знаем название или цифру числа с их надлежащим расположением, которые соответствуют этому числу, согласно твердо установленной аналогии. Потому что, зная эти знаки, мы можем при помощи арифметических действий узнать знаки любой части обозначенных ими сумм; и таким образом, считая знаками, мы можем вследствие связи, установленной между ними и определенным количеством вещей, из которых каждая принимается за единицу, стать способными правильно их складывать, делить и устанавливать пропорциональность самих ве-Щеи, подлежащих счету. |
|
122. In Arithmetic, therefore, we regard not the things, but the signs, which nevertheless are not regarded for their own sake, but because they direct us how to act with relation to things, and dispose rightly of them. Now, agreeably to what we have before observed of words in general (sect. 19, Introd.) it happens here likewise that abstract ideas are thought to be signified by numeral names or characters, while they do not suggest ideas of particular things to our minds. I shall not at present enter into a more particular dissertation on this subject, but only observe that it is evident from what has been said, those things which pass for abstract truths and theorems concerning numbers, are in reality conversant about no object distinct from particular numeral things, except only names and characters, which originally came to be considered on no other account but their being signs, or capable to represent aptly whatever particular things men had need to compute. Whence it follows that to study them for their own sake would be just as wise, and to as good purpose as if a man, neglecting the true use or original intention and subserviency of language, should spend his time in impertinent criticisms upon words, or reasonings and controversies purely verbal. |
122. Итак, в арифметике мы рассматриваем не вещи, э знаки, которые, однако, подвергаются исследованию не ради их самих, но потому, что они показывают нам, как следует поступать относительно вещей и правильно ими распоряжаться. Но согласно с тем, что уже было замечено нами о словах вообще ( 19 Введения), здесь также оказывается, что абстрактные идеи мыслятся обозначаемыми через знаки или названия чисел, так как последние не возбуждают в наших умах идей отдельных вещей. Я не намерен теперь вдаваться в более специальное рассуждение по этому предмету, но замечу только, что из сказанного выше ясно видно, что то, что признается за абстрактные истины и теоремы относительно чисел, в действительности не относится ни к какому предмету, отличному от отдельных исчисляемых вещей, за исключением лишь имен и цифр, которые первоначально рассматривались только в смысле знаков, способных обозначать соответствующим образом все отдельные вещи, подлежащие человеческому счету. Из чего следует, что изучать их ради них самих значило бы поступать так же мудро и с таким же благим намерением, как если бы кто-нибудь, пренебрегая надлежащим употреблением или первоначальной целью и задачами языка, стал тратить свое время на непристойную критику слов или чисто словесные соображения и споры. |
|
123. From numbers we proceed to speak of Extension, which, considered as relative, is the object of Geometry. The infinite divisibility of finite extension, though it is not expressly laid down either as an axiom or theorem in the elements of that science, yet is throughout the same everywhere supposed and thought to have so inseparable and essential a connexion with the principles and demonstrations in Geometry, that mathematicians never admit it into doubt, or make the least question of it. And, as this notion is the source from whence do spring all those amusing geometrical paradoxes which have such a direct repugnancy to the plain common sense of mankind, and are admitted with so much reluctance into a mind not yet debauched by learning; so it is the principal occasion of all that nice and extreme subtilty which renders the study of Mathematics so difficult and tedious. Hence, if we can make it appear that no finite extension contains innumerable parts, or is infinitely divisible, it follows that we shall at once clear the science of Geometry from a great number of difficulties and contradictions which have ever been esteemed a reproach to human reason, and withal make the attainment thereof a business of much less time and pains than it hitherto has been. |
123. От числа мы переходим теперь к разговору о протяжении, составляющем предмет геометрии. Бесконечная делимость конечного протяжения, хотя она не выражается прямо ни как аксиома, ни как теорема в принципах этой науки, везде ею предполагается и мыслится в такой неразрывной и существенной связи с принципами и доказательствами геометрии, что математики никогда не подвергают ее сомнению или вопросу. И в той же мере, в какой именно это понятие есть источник, откуда вытекают все те забавные геометрические парадоксы, которые находятся в таком прямом противоречии с обычным человеческим здравым смыслом и лишь с большим сопротивлением принимаются умом, не развращенным ученостью, оно служит главным поводом той чрезмерной утонченности, которая делает изучение математики столь трудным и скучным. Поэтому, если мы окажемся в состоянии показать, что никакое конечное протяжение не содержит бесконечного числа частей или не делимо до бесконечности, то отсюда следует, что мы однажды навсегда освободим науку геометрии от множества затруднений и противоречий, которые всегда считались упреком человеческому разуму, и вместе с тем сделаем изучение ее делом несравненно меньшего времени и труда, чем это было до сих пор. |
|
124. Every particular finite extension which may possibly be the object of our thought is an idea existing only in the mind, and consequently each part thereof must be perceived. If, therefore, I cannot perceive innumerable parts in any finite extension that I consider, it is certain they are not contained in it; but, it is evident that I cannot distinguish innumerable parts in any particular line, surface, or solid, which I either perceive by sense, or figure to myself in my mind: wherefore I conclude they are not contained in it. Nothing can be plainer to me than that the extensions I have in view are no other than my own ideas; and it is no less plain that I cannot resolve any one of my ideas into an infinite number of other ideas, that is, that they are not infinitely divisible. If by finite extension be meant something distinct from a finite idea, I declare I do not know what that is, and so cannot affirm or deny anything of it. But if the terms "extension," "parts," &c., are taken in any sense conceivable, that is, for ideas, then to say a finite quantity or extension consists of parts infinite in number is so manifest a contradiction, that every one at first sight acknowledges it to be so; and it is impossible it should ever gain the assent of any reasonable creature who is not brought to it by gentle and slow degrees, as a converted Gentile to the belief of transubstantiation. Ancient and rooted prejudices do often pass into principles; and those propositions which once obtain the force and credit of a principle, are not only themselves, but likewise whatever is deducible from them, thought privileged from all examination. And there is no absurdity so gross, which, by this means, the mind of man may not be prepared to swallow. |
124. Каждое отдельное конечное протяжение, которое может служить предметом нашего мышления, есть идея, существующая лишь в нашем уме, и, следовательно, любая его часть должна быть воспринимаема. Если поэтому я не могу воспринять бесконечное множество частей в каком-либо конечном, рассматриваемом мной, протяжении, то несомненно, что они в нем не содержатся; но очевидно, что я не в состоянии различить бесчисленное множество частей в отдельной линии, поверхности или теле, воспринимаю ли я их в ощущении или представляю себе в моем уме, из чего заключаю, что они не содержатся там. Ничто не может быть для меня яснее того, что рассматриваемые протяжения суть не что иное, как мои собственные идеи; и не менее ясно, что я не могу разложить какую-либо из своих идей на бесконечное число других идей, т. е. что они не делимы до бесконечности. Если под конечным протяжением подразумевается нечто отличное от конечной идеи, то я объявляю, что не знаю, что это такое, и, следовательно, не могу ни утверждать, ни отрицать чего-либо о нем. Но если термины "протяжение", "части" и т. п. берутся в понятном смысле, т. е. в смысле идей, то сказать, что конечная величина или конечное протяжение состоит из частей бесконечных по числу, есть столь явное и вопиющее противоречие, что каждый с первого взгляда признает его за таковое; и невозможно, чтобы с этим мнением когда-либо согласилось какое-нибудь разумное существо, если только оно не будет подготовлено к нему постепенными незначительными переходами, как новообращенный язычник к вере в пресуществление. Старые и закоренелые предрассудки часто приобретают значение принципов, а такие положения, которые раз приобрели силу и значение принципов, не только сами, но вместе с ними и все то, что может быть из них выведено, считаются изъятыми из исследования. И нет такой бессмыслицы, которая не могла бы быть принята, если ум таким образом к ней подготовлен. |
|
125. He whose understanding is possessed with the doctrine of abstract general ideas may be persuaded that (whatever be thought of the ideas of sense) extension in abstract is infinitely divisible. And one who thinks the objects of sense exist without the mind will perhaps in virtue thereof be brought to admit that a line but an inch long may contain innumerable parts- really existing, though too small to be discerned. These errors are grafted as well in the minds of geometricians as of other men, and have a like influence on their reasonings; and it were no difficult thing to shew how the arguments from Geometry made use of to support the infinite divisibility of extension are bottomed on them. At present we shall only observe in general whence it is the mathematicians are all so fond and tenacious of that doctrine. |
125. Тот, чей ум находится под господством учения об абстрактных общих идеях, легко может быть убежден в том, что (как бы ни мыслить об идеях ощущений) аб-^рактное протяжение делимо до бесконечности. И всякий, кто полагает, что ощущаемые предметы существуют вне духа, не затруднится утверждать, что линия длиной всего в дюйм может заключать в себе бесчисленное множество частей, которые действительно существуют, хотя слишком малы, чтобы быть различаемы. Эти заблуждения укоренились в умах как геометров, так и прочих людей и оказывают одинаковое влияние на их рассуждения; и было бы нетрудно показать, как доказательства, употребляемые геометрией в подтверждение бесконечной делимости протяжения, основываются на этих заблуждениях. Но об этом, если то окажется необходимым, мы можем найти удобный случай поговорить особо. Теперь мы только в целом укажем, почему все математики так преисполнены этим учением и упорны в нем. |
|
126. It hath been observed in another place that the theorems and demonstrations in Geometry are conversant about universal ideas (sect. 15, Introd.); where it is explained in what sense this ought to be understood, to wit, the particular lines and figures included in the diagram are supposed to stand for innumerable others of different sizes; or, in other words, the geometer considers them abstracting from their magnitude- which does not imply that he forms an abstract idea, but only that he cares not what the particular magnitude is, whether great or small, but looks on that as a thing different to the demonstration. Hence it follows that a line in the scheme but an inch long must be spoken of as though it contained ten thousand parts, since it is regarded not in itself, but as it is universal; and it is universal only in its signification, whereby it represents innumerable lines greater than itself, in which may be distinguished ten thousand parts or more, though there may not be above an inch in it. After this manner, the properties of the lines signified are (by a very usual figure) transferred to the sign, and thence, through mistake, though to appertain to it considered in its own nature. |
126. Было замечено в другом месте ( 15 Введ[ения]), что теоремы и доказательства геометрии касаются общих идей, причем было объяснено, в каком смысле это следует понимать, а именно в том, что отдельные линии и фигуры в чертеже предполагаются заменяющими бесчисленное множество других линий и фигур различной величины, или, иными словами, геометр рассматривает их, отвлекая от них величины, что подразумевает не то, что он образовал абстрактную идею, а только то, что он не заботится о величине, в частности велика ли она или мала, но считает это безразличным для доказательства. Отсюда следует, что о линии, имеющей на чертеже всего один дюйм длины, надо говорить так, как будто она содержит девять тысяч частей, поскольку она рассматривается не сама по себе, но как общая; но она обща лишь по значению, поскольку она собой представляет бесчисленные линии, большие, чем она, в которых можно различить десять тысяч и более частей, хотя они могут быть не длиннее дюйма. Таким путем свойства обозначенных линий по весьма обычному приему переносятся на знак и потому по заблуждению как бы мыслятся принадлежащими ему в силу его собственной природы. |
|
127. Because there is no number of parts so great but it is possible there may be a line containing more, the inch-line is said to contain parts more than any assignable number; which is true, not of the inch taken absolutely, but only for the things signified by it. But men, not retaining that distinction in their thoughts, slide into a belief that the small particular line described on paper contains in itself parts innumerable. There is no such thing as the ten-thousandth part of an inch; but there is of a mile or diameter of the earth, which may be signified by that inch. When therefore I delineate a triangle on paper, and take one side not above an inch, for example, in length to be the radius, this I consider as divided into 10,000 or 100,000 parts or more; for, though the ten-thousandth part of that line considered in itself is nothing at all, and consequently may be neglected without an error or inconveniency, yet these described lines, being only marks standing for greater quantities, whereof it may be the ten-thousandth part is very considerable, it follows that, to prevent notable errors in practice, the radius must be taken of 10,000 parts or more. |
127. Так как нет такого большого числа частей, чтобы не могло быть линии, которая содержала бы их еще более, то говорится, что линия в дюйм длиной содержит частей более всякого данного их числа, что справедливо, но относительно не дюйма, как такового, а только того, что им обозначается. Но люди, не соблюдая этого различия в своих мыслях, подпадают под убеждение, будто небольшая данная линия, начертанная на бумаге, заключает как таковая, бесконечное число частей. Нет такой вещи, как десятитысячная часть дюйма, но есть десятитысячная часть мили или диаметра земли, которые могут быть обозначены этим дюймом. Когда я поэтому черчу на бумаге треугольник и приму величину одной из его сторон, которая не длиннее дюйма, равной радиусу (Земли), то я предполагаю ее разделенной на десять, на сто и более тысяч частей; ибо хотя десятитысячная часть этой линии, рассматриваемая сама по себе, есть ничто и ею, следовательно, можно пренебречь без всякой погрешности или неудобства, но так как эти начертанные линии суть лишь знаки, заменяющие большие величины, десятитысячная часть которых может быть весьма значительная, то отсюда следует, что во избежание заметных ошибок на практике радиус должен быть признан содержащим в себе 10 000 или более частей. |
|
128. From what has been said the reason is plain why, to the end any theorem become universal in its use, it is necessary we speak of the lines described on paper as though they contained parts which really they do not. In doing of which, if we examine the matter thoroughly, we shall perhaps discover that we cannot conceive an inch itself as consisting of, or being divisible into, a thousand parts, but only some other line which is far greater than an inch, and represented by it; and that when we say a line is infinitely divisible, we must mean a line which is infinitely great. What we have here observed seems to be the chief cause why, to suppose the infinite divisibility of finite extension has been thought necessary in geometry. |
128. Из сказанного ясно, почему для сообщения теоремам всеобщего применения мы должны говорить о начертанных на бумаге линиях так, как будто они содержат части, которых в действительности не имеют. Поступая таким образом, мы при точном исследовании найдем, быть может, что не в состоянии представить себе сам дюйм состоящим из тысячи частей или делимым на тысячу частей, а относим это представление к некоторой другой линии, которая гораздо больше дюйма и обозначается им, и что, говоря, будто линия делима до бесконечности, мы подразумеваем (если только действительно что-либо подразумеваем) бесконечно большую линию. В сказанном заключается, по-видимому, главная причина того, почему в геометрии признается необходимым предположение бесконечной делимости конечного протяжения. |
|
129. The several absurdities and contradictions which flowed from this false principle might, one would think, have been esteemed so many demonstrations against it. But, by I know not what logic, it is held that proofs a posteriori are not to be admitted against propositions relating to infinity, as though it were not impossible even for an infinite mind to reconcile contradictions; or as if anything absurd and repugnant could have a necessary connexion with truth or flow from it. But, whoever considers the weakness of this pretence will think it was contrived on purpose to humour the laziness of the mind which had rather acquiesce in an indolent scepticism than be at the pains to go through with a severe examination of those principles it has ever embraced for true. |
129. Многочисленные нелепости и противоречия, вытекающие из этого ложного принципа, могли бы каждое служить, как представляется, доводами против него. Но я не знаю, на основании какой логики признается. wo доказательства a posteriori не допустимы против положений, касающихся бесконечности, как будто даже бесконечный дух не в состоянии разрешить противоречия или будто что-либо нелепое и противоречивое может быть в необходимой связи с истиной или вытекать из нее. Но если кто бы то ни было рассмотрит шаткость этого притязания, то он придет к мысли, что оно было изобретено в угоду вялости ума, которому более приятно успокоиться на ленивом скептицизме, чем взять на себя труд подвергнуть строгому исследованию те принципы, которые он постоянно признавал за истинные. |
|
130. Of late the speculations about Infinities have run so high, and grown to such strange notions, as have occasioned no small scruples and disputes among the geometers of the present age. Some there are of great note who, not content with holding that finite lines may be divided into an infinite number of parts, do yet farther maintain that each of those infinitesimals is itself subdivisible into an infinity of other parts or infinitesimals of a second order, and so on ad infinitum. These, I say, assert there are infinitesimals of infinitesimals of infinitesimals, &c., without ever coming to an end; so that according to them an inch does not barely contain an infinite number of parts, but an infinity of an infinity of an infinity ad infinitum of parts. Others there be who hold all orders of infinitesimals below the first to be nothing at all; thinking it with good reason absurd to imagine there is any positive quantity or part of extension which, though multiplied infinitely, can never equal the smallest given extension. And yet on the other hand it seems no less absurd to think the square, cube or other power of a positive real root, should itself be nothing at all; which they who hold infinitesimals of the first order, denying all of the subsequent orders, are obliged to maintain. |
130. Умозрения относительно бесконечных величин достигли в новейшее время таких размеров и выродились в столь странные понятия, что послужили поводом к немалым сомнениям и спорам среди современных геометров. Некоторые из них, имеющие громкое имя, не довольствуются мнением, будто конечные линии могут быть делимы на бесконечное число частей, но утверждают далее, что каждая из этих бесконечно малых частей в свою очередь делима на бесконечное число других частей или бесконечно малых величин второго порядка, и т. д. ad infinitum. Они утверждают, говорю я, что существуют бесконечно малые части бесконечно малых частей и т. д. без конца; так что, по их мнению, один дюйм содержит не только бесконечное число частей, но бесконечность бесконечности частей ad iufinitum. Другие утверждают, что все порядки бесконечно малых величин ниже первого порядка суть ничто, основательно считая нелепым предположение, будто существует какое-либо положительное количество или часть протяжения, которая, даже будучи бесконечно умноженной, никогда не сравнится с наименьшим данным протяжением. А, с другой стороны, не менее нелепым кажется мнение, будто квадрат, куб или другая степень положительного реального основания есть, как таковая, ничто, как это должны утверждать те, которые признают бесконечно малые величины первого порядка, отрицая высшие их порядки. |
|
131. Have we not therefore reason to conclude they are both in the wrong, and that there is in effect no such thing as parts infinitely small, or an infinite number of parts contained in any finite quantity? But you will say that if this doctrine obtains it will follow the very foundations of Geometry are destroyed, and those great men who have raised that science to so astonishing a height, have been all the while building a castle in the air. To this it may be replied that whatever is useful in geometry, and promotes the benefit of human life, does still remain firm and unshaken on our principles; that science considered as practical will rather receive advantage than any prejudice from what has been said. But to set this in a due light may be the proper business of another place. For the rest, though it should follow that some of the more intricate and subtle parts of Speculative Mathematics may be pared off without any prejudice to truth, yet I do not see what damage will be thence derived to mankind. On the contrary, I think it were highly to be wished that men of great abilities and obstinate application would draw off their thoughts from those amusements, and employ them in the study of such things as lie nearer the concerns of life, or have a more direct influence on the manners. |
131. Не вправе ли мы отсюда заключить, что и те и другие ошибаются и что в действительности нет такой вещи, как бесконечно малые части или бесконечное число частей, содержащееся в конечной величине? Вы, однако, скажете, что если принять это мнение, то окажется, что сами основания геометрии будут подорваны и что те великие люди, которые возвели эту науку на такую изумительную высоту, все в конце концов строили лишь воздушные замки. На это можно возразить, что все полезное в геометрии и идущее на пользу человеческой жизни остается прочным и непоколебленным и при наших принципах, что наука, рассматриваемая с точки зрения практической, извлечет больше пользы, чем вреда, из того, что сказано. Но верное освещение этого вопроса и обнаружение того, каким образом линии и фигуры могут быть измеряемы и их свойства исследуемы без предположения бесконечной делимости конечного протяжения, может составить надлежащую задачу особого исследования. В конце концов если бы даже оказалось, что некоторые из самых запутанных и утонченных частей умозрительной математики могут отпасть при этом без всякого ущерба для истины, то я не вижу, какой вред произойдет от того для человечества. Напротив, было бы я полагаю, в высшей степени желательно, чтобы люди величайших дарований и упорнейшего прилежания отвратили свои мысли от этих забав и употребили их на изучение таких вещей, которые ближе касаются нужд жизни и оказывают более прямое влияние на нравы. |
|
132. It is be said that several theorems undoubtedly true are discovered by methods in which infinitesimals are made use of, which could never have been if their existence included a contradiction in it; I answer that upon a thorough examination it will not be found that in any instance it is necessary to make use of or conceive infinitesimal parts of finite lines, or even quantities less than the minimum sensible; nay, it will be evident this is never done, it being impossible. |
132. Если говорят, что некоторые, несомненно истинные, теоремы были открыты при помощи методов, в которых применяются бесконечно малые величины, что было бы невозможно, если бы существование последних заключало в себе противоречие, то я отвечаю, что при тщательном исследовании окажется, что ни в каком случае не необходимо пользоваться бесконечно малыми частями конечных линий или вообще количеств или представлять их себе меньшими, чем minimum sen-sibile; скажем более: очевидно, что иначе никогда и не делается, ибо делать это невозможно. И что бы математики ни думали о флюксиях, дифференциальном исчислении и т. п., небольшого размышления достаточно для убеждения в том, что, следуя этим методам, они не представляют себе или не воображают линий или поверхностей меньших, чем воспринимаемые в ощущениях. Они, конечно, если им угодно, могут называть эти малые и почти неощущаемые количества бесконечно малыми или бесконечно малыми частями бесконечно малых; но в конце концов этим все и исчерпывается, так как эти количества в действительности конечны, и решение задач не требует какого-либо иного предположения. Но об этом будет более ясно сказано впоследствии. |
|
133. By what we have premised, it is plain that very numerous and important errors have taken their rise from those false Principles which were impugned in the foregoing parts of this treatise; and the opposites of those erroneous tenets at the same time appear to be most fruitful Principles, from whence do flow innumerable consequences highly advantageous to true philosophy. as well as to religion. Particularly Matter, or the absolute existence of corporeal objects, hath been shewn to be that wherein the most avowed and pernicious enemies of all knowledge, whether human or divine, have ever placed their chief strength and confidence. And surely, if by distinguishing the real existence of unthinking things from their being perceived, and allowing them a subsistance of their own out of the minds of spirits, no one thing is explained in nature, but on the contrary a great many inexplicable difficulties arise; if the supposition of Matter is barely precarious, as not being grounded on so much as one single reason; if its consequences cannot endure the light of examination and free inquiry, but screen themselves under the dark and general pretence of "infinites being incomprehensible"; if withal the removal of this Matter be not attended with the least evil consequence; if it be not even missed in the world, but everything as well, nay much easier conceived without it; if, lastly, both Sceptics and Atheists are for ever silenced upon supposing only spirits and ideas, and this scheme of things is perfectly agreeable both to Reason and Religion: methinks we may expect it should be admitted and firmly embraced, though it were proposed only as an hypothesis, and the existence of Matter had been allowed possible, which yet I think we have evidently demonstrated that it is not. |
133. Из сказанного ясно, что весьма многие и важные заблуждения порождены теми ложными принципами, которые были нами оспариваемы в предыдущих частях этого трактата, и что мнения, противоположные этим ошибочным учениям, представляются самыми плодотворными принципами, из которых вытекают бесчисленные следствия, в высшей степени благоприятные как для истинной философии, так и для религии. В особенности материя, т. е. безусловное существование телесных предметов, оказалась тем основанием, на котором самые явные и опасные враги всякого знания, как человеческого, так и божественного, всегда находили свою главную силу и надежду. И точно, если различение действительного существования немыслящих вещей от их воспринимаемости и приписывание им существования самим по себе, вне умов и духов, не может объяснить ни одной вещи в природе, а, напротив, порождает множество неразрешимых затруднений; если предположение о материи шатко, так как в пользу его нельзя привести ни единого довода; если следствия этого предположения не выносят света рассмотрения и свободного исследования, но скрываются под темным общим утверждением непостижимости бесконечного; если вместе с тем устранение этой материи не влечет за собой никаких дурных последствий; если в ней даже нет никакой нужды для мира, а каждая вещь так же легко и даже легче понимается без нее; если, наконец, предположение, что существуют только духи и идеи, приводит навсегда к молчанию и скептиков, и атеистов и совершенно согласуется с разумом и религией, то, я полагаю, мы можем ожидать, что оно будет принято и удержится прочно, хотя оно было предложено лишь как гипотеза, с допущением возможности существования материи, что, мне думается, теперь с очевидностью опровергнуто. |
|
134. True it is that, in consequence of the foregoing principles, several disputes and speculations which are esteemed no mean parts of learning, are rejected as useless. But, how great a prejudice soever against our notions this may give to those who have already been deeply engaged, and make large advances in studies of that nature, yet by others we hope it will not be thought any just ground of dislike to the principles and tenets herein laid down, that they abridge the labour of study, and make human sciences far more clear, compendious and attainable than they were before. |
134. Правда, вследствие вышеизложенных принципов, различные споры и умозрения, которые не признаются за незначительную часть учености, отбрасываются как бесполезные и в сущности не относящиеся ни к чему, но как бы это ни восстанавливало против наших мнений тех людей, которые уже углубились в подобного рода занятия и сделали в них большие успехи, я надеюсь, что найдутся другие, которые не будут считать за справедливое основание для неодобрения вышеизложенных принципов и мнений то, что последние сокращают труд учения и делают человеческие науки гораздо более ясными, наглядными и доступными, чем они были до сих пор. |
|
135. Having despatched what we intended to say concerning the knowledge of IDEAS, the method we proposed leads us in the next place to treat of SPIRITS- with regard to which, perhaps, human knowledge is not so deficient as is vulgarly imagined. The great reason that is assigned for our being thought ignorant of the nature of spirits is our not having an idea of it. But, surely it ought not to be looked on as a defect in a human understanding that it does not perceive the idea of spirit, if it is manifestly impossible there should be any such idea. And this if I mistake not has been demonstrated in section 27; to which I shall here add that a spirit has been shewn to be the only substance or support wherein unthinking beings or ideas can exist; but that this substance which supports or perceives ideas should itself be an idea or like an idea is evidently absurd. |
135. Покончив с тем, что мы имели намерение сказать относительно познания идей, мы под руководством предложенного нами метода переходим ближайшим образом к исследованию о духах, человеческое познание о которых, быть может, не так недостаточно, как обыкновенно воображают. Главным основанием, приводимым в пользу мнения, будто мы не знаем природы духа, служит то, что мы не имеем о нем идеи. Однако нельзя же поистине считать недостатком человеческого ума, что он не воспринимает идеи духа, если невозможно, чтобы была такая идея. Именно это, если я не ошибаюсь, было доказано в 27, к чему я здесь прибавлю, что дух оказался единственной субстанцией, или носителем, в котором могут существовать немыслящие вещи или идеи; но чтобы такая субстанция, носящая или воспринимающая идеи, сама была идеей или сходна с идеей, это, очевидно, нелепо. |
|
136. It will perhaps be said that we want a sense (as some have imagined) proper to know substances withal, which, if we had, we might know our own soul as we do a triangle. To this I answer, that, in case we had a new sense bestowed upon us, we could only receive thereby some new sensations or ideas of sense. But I believe nobody will say that what he means by the terms soul and substance is only some particular sort of idea or sensation. We may therefore infer that, all things duly considered, it is not more reasonable to think our faculties defective, in that they do not furnish us with an idea of spirit or active thinking substance, than it would be if we should blame them for not being able to comprehend a round square. |
136. Может быть, скажут, что нам недостает ощущения, как воображают иные, способного познавать субстанции, при помощи которого, если бы мы обладали им, мы могли бы познавать свою душу так же, как треугольник. На это я отвечу, что, в случае если бы мы были снабжены новым родом ощущений, мы могли бы получить только некоторые новые ощущения или идеи ощущений; но, я полагаю, никто не скажет, что то, что он понимает под терминами "душа" и "субстанция", есть только особый частный вид идеи или ощущения. Мы вправе, следовательно, заключить, что, взвесив все основательно, было бы так же неразумно считать наши способности недостаточными потому, что они не доставляют нам идеи духа или деятельной мыслящей субстанции, как порицать их за неспособность мыслить круглый квадрат. |
|
137. From the opinion that spirits are to be known after the manner of an idea or sensation have risen many absurd and heterodox tenets, and much scepticism about the nature of the soul. It is even probable that this opinion may have produced a doubt in some whether they had any soul at all distinct from their body since upon inquiry they could not find they had an idea of it. That an idea which is inactive, and the existence whereof consists in being perceived, should be the image or likeness of an agent subsisting by itself, seems to need no other refutation than barely attending to what is meant by those words. But, perhaps you will say that though an idea cannot resemble a spirit in its thinking, acting, or subsisting by itself, yet it may in some other respects; and it is not necessary that an idea or image be in all respects like the original. |
137. Из мнения, что духи познаваемы путем идеи или ощущения, возникло много нелепых и несогласных с истинной верой учений, равно как много сомнений касательно природы души. Правдоподобно даже, что это мнение могло возбудить в некоторых людях сомнение, имеют ли они вообще отличную от их тела душу, так как по исследовании оказалось для них невозможным найти, что они имеют идею души. Чтобы идея, которая недеятельна и существование которой состоит в том, что она воспринимается, была образом или подобием самого по себе существующего деятеля - для опровержения этого мнения не требуется, по-видимому, ничего иного, кроме простого внимания к тому, что подразумевается под этими словами. Но вы скажете, вероятно, что хотя идея не может походить на дух в его мышлении, действии или в его самостоятельном существовании, тем не менее она может быть сходна с ним в каких-либо других отношениях и что нет необходимости, чтобы идея или образ были во всех отношениях сходны со своим оригиналом. |
|
138. I answer, if it does not in those mentioned, it is impossible it should represent it in any other thing. Do but leave out the power of willing, thinking, and perceiving ideas, and there remains nothing else wherein the idea can be like a spirit. For, by the word spirit we mean only that which thinks, wills, and perceives; this, and this alone, constitutes the signification of the term. If therefore it is impossible that any degree of those powers should be represented in an idea, it is evident there can be no idea of a spirit. |
138. Я отвечаю: если нет сходства в упомянутых отношениях, то идея не может быть изображением субстанции в какой-либо другой вещи. Отнимите способность мыслить, хотеть и воспринимать идеи, и не остается ничего, в чем идея могла бы походить на дух. Потому что под словом "дух" мы разумеем лишь то, что мыслит, хочет и воспринимает; таков, и только таков, смысл этого слова. Следовательно, если невозможно, чтобы эти способности в какой бы то ни было степени изображались в идее или понятии, то очевидно, что не может быть идеи или понятия духа. |
|
139. But it will be objected that, if there is no idea signified by the terms soul, spirit, and substance, they are wholly insignificant, or have no meaning in them. I answer, those words do mean or signify a real thing, which is neither an idea nor like an idea, but that which perceives ideas, and wills, and reasons about them. What I am myself, that which I denote by the term I, is the same with what is meant by soul or spiritual substance. If it be said that this is only quarreling at a word, and that, since the immediately significations of other names are by common consent called ideas, no reason can be assigned why that which is signified by the name spirit or soul may not partake in the same appellation. I answer, all the unthinking objects of the mind agree in that they are entirely passive, and their existence consists only in being perceived; whereas a soul or spirit is an active being, whose existence consists, not in being perceived, but in perceiving ideas and thinking. It is therefore necessary, in order to prevent equivocation and confounding natures perfectly disagreeing and unlike, that we distinguish between spirit and idea. See sect. 27. |
139. Но могут возразить, что если нет идей, обозначаемых терминами душа, дух и субстанция, то эти термины ничего не обозначают или лишены всякого смысла. Я отвечаю: эти слова обозначают реальную вещь, которая не есть ни идея, ни сходна с идеей, но есть то, что воспринимает идеи и хочет и размышляет по поводу их. Что такое я сам, что я обозначаю термином я, то же самое разумеется и под душой или духовной субстанцией. Но если я скажу, что я ничто или что я есть идея или понятие, то не может быть более очевидной нелепости, чем эти два предложения. Если скажут, что это значит только спорить о словах и поскольку непосредственное значение других имен с общего согласия называется идеями, тогда нот причины, почему бы тому, что обозначается словами дух или душа, не присваивать такого же имени, то я отвечу: все пемыслящие предметы ума сходны в том, что они вполне пассивны и что их существование состоит лишь в их воспринимаемости, между тем душа или дух есть активное существо, существование которого состоит не в том, что его воспринимают, а в том, что оно воспринимает идеи и мыслит. Поэтому необходимо во избежание двусмысленности и смешения совершенно различных и несходных предметов провести различие между духом и идеями (см. 27). |
|
140. In a large sense, indeed, we may be said to have an idea or rather a notion of spirit; that is, we understand the meaning of the word, otherwise we could not affirm or deny anything of it. Moreover, as we conceive the ideas that are in the minds of other spirits by means of our own, which we suppose to be resemblances of them; so we know other spirits by means of our own soul- which in that sense is the image or idea of them; it having a like respect to other spirits that blueness or heat by me perceived has to those ideas perceived by another. |
140. Правда, в широком смысле слова мы можем сказать, что имеем идею о духе, т. е. что мы понимаем значение этого слова; в противном случае мы не могли бы ничего ни утверждать, ни отрицать относительно него. Скажем более: как мы познаем идеи, находящиеся в других умах или духах, посредством наших собственных, предполагая последние сходными с первыми, так же мы познаем других духов посредством пашей собственной души, которая в этом смысле есть их образ или идея, так как она имеет подобное же отношение к другим духам, как синева или теплота, воспринимаемые мной, к тем we идеям, воспринимаемым другим лицом. |
|
141. It must not be supposed that they who assert the natural immortality of the soul are of opinion that it is absolutely incapable of annihilation even by the infinite power of the Creator who first gave it being, but only that it is not liable to be broken or dissolved by the ordinary laws of nature or motion. They indeed who hold the soul of man to be only a thin vital flame, or system of animal spirits, make it perishing and corruptible as the body; since there is nothing more easily dissipated than such a being, which it is naturally impossible should survive the ruin of the tabernacle wherein it is enclosed. And this notion has been greedily embraced and cherished by the worst part of mankind, as the most effectual antidote against all impressions of virtue and religion. But it has been made evident that bodies, of what frame or texture soever, are barely passive ideas in the mind, which is more distant and heterogeneous from them than light is from darkness. We have shewn that the soul is indivisible, incorporeal, unextended, and it is consequently incorruptible. Nothing can be plainer than that the motions, changes, decays, and dissolutions which we hourly see befall natural bodies (and which is what we mean by the course of nature) cannot possibly affect an active, simple, uncompounded substance; such a being therefore is indissoluble by the force of nature; that is to say, "the soul of man is naturally immortal." |
141. Естественное бессмертие души есть необходимое последствие вышеизложенного учения. Но прежде чем мы попытаемся это доказать, нам надлежит объяснить смысл этого мнения. Не следует предполагать, будто те которые утверждают естественное бессмертие души, считают ее совершенно неспособной уничтожиться даже действием всемогущества творца, давшего ей бытие; они утверждают только, что она не подлежит погибели или разрушению по обыкновенным законам природы или движения. Те же, которые признают, что душа человека есть лишь некоторое тонкое жизненное пламя или система животных духов (animal spiritus), считают ее преходящей и разрушимой подобно телу, так как ничто не может развеяться легче такой вещи, для которой естественно невозможно пережить смерть заключающей ее в себе оболочки. И это представление с жадностью принято и стало излюбленным у худшей части человечества как наиболее действительное средство против воздействия добродетели и религии. Но было очевидно доказано, что тела, какого бы устройства и строения они ни были, суть лишь пассивные идеи в духе, который дальше и разнороднее от них, чем свет от тьмы. Мы показали, что душа неделима, бестелесна, непротяженна и, следовательно, неразрушима. Ничто не может быть яснее того, что движения, изменения, упадок и разрушение, коим, как мы видим, ежечасно подвергаются тела природы (и что есть именно то, что мы разумеем под ходом природы), не могут касаться деятельной, простой и несложной субстанции; такое существо неразрушимо силой природы, т. е. человеческая душа, естественно, бессмертна. |
|
142. After what has been said, it is, I suppose, plain that our souls are not to be known in the same manner as senseless, inactive objects, or by way of idea. Spirits and ideas are things so wholly different, that when we say "they exist," "they are known," or the like, these words must not be thought to signify anything common to both natures. There is nothing alike or common in them: and to expect that by any multiplication or enlargement of our faculties we may be enabled to know a spirit as we do a triangle, seems as absurd as if we should hope to see a sound. This is inculcated because I imagine it may be of moment towards clearing several important questions, and preventing some very dangerous errors concerning the nature of the soul. We may not, I think, strictly be said to have an idea of an active being, or of an action, although we may be said to have a notion of them. I have some knowledge or notion of my mind, and its acts about ideas, inasmuch as I know or understand what is meant by these words. What I know, that I have some notion of. I will not say that the terms idea and notion may not be used convertibly, if the world will have it so; but yet it conduceth to clearness and propriety that we distinguish things very different by different names. It is also to be remarked that, all relations including an act of the mind, we cannot so properly be said to have an idea, but rather a notion of the relations and habitudes between things. But if, in the modern way, the word idea is extended to spirits, and relations, and acts, this is, after all, an affair of verbal concern. |
142. После сказанного, я полагаю, ясно, что наши души не могут быть познаваемы тем же способом, как нечувствующие, недеятельные предметы, т. е. через идеи. Духи и идеи до такой степени разнородны, что когда мы говорим: они существуют, они познаются и т. и., то эти слова не должны быть понимаемы как обозначающие нечто общее обоим родам предметов. В них нет ничего сходного или общего; и ожидать, чтобы мы были в состоянии через умножение или расширение наших способностей познать дух так же, как мы познаем треугольник, является столь же нелепым, как надеяться увидеть ук. Я настаиваю на этом, потому что считаю это существенным для разъяснения различных важных вопросов и для предотвращения некоторых весьма опасных заблуждений относительно природы души. Точно так же надо заметить, что так как все отношения предполагают деятельность духа, то, строго говоря, следует говорить, что мы имеем не идею, а, скорее, понятия об отношениях и взаимодействиях (habitudes) между вещами. |
|
143. It will not be amiss to add, that the doctrine of abstract ideas has had no small share in rendering those sciences intricate and obscure which are particularly conversant about spiritual things. Men have imagined they could frame abstract notions of the powers and acts of the mind, and consider them prescinded as well from the mind or spirit itself, as from their respective objects and effects. Hence a great number of dark and ambiguous terms, presumed to stand for abstract notions, have been introduced into metaphysics and morality, and from these have grown infinite distractions and disputes amongst the learned. |
143. Тут будет нелишне добавить, что учение об абстрактных идеях немало способствовало запутанности и темноте тех наук, которые специально относятся к духовным вещам. Люди вообразили, будто они могут образовать абстрактные понятия о силах и действиях духа и рассматривать их отрешенно как от ума или духа, как такового, так и от относящихся к ним предметов и действий. Вследствие этого в метафизику и мораль было введено большое число темных и двусмысленных терминов, притязающих на обозначение абстрактных понятий, а отсюда возникло бесчисленное множество раздоров и споров среди ученых. |
|
144. But, nothing seems more to have contributed towards engaging men in controversies and mistakes with regard to the nature and operations of the mind, than the being used to speak of those things in terms borrowed from sensible ideas. For example, the will is termed the motion of the soul; this infuses a belief that the mind of man is as a ball in motion, impelled and determined by the objects of sense, as necessarily as that is by the stroke of a racket. Hence arise endless scruples and errors of dangerous consequence in morality. All which, I doubt not, may be cleared, and truth appear plain, uniform, and consistent, could but philosophers be prevailed on to retire into themselves, and attentively consider their own meaning. |
144. Но ничто, кажется, не способствовало в такой мере вовлечению людей в споры и ошибки относительно природы и деятельности духа, как обычай употреблять, говоря об этих вещах, термины, заимствованные от идей ощущений. Так, например, воля называется движением души; это внушает-мысль, будто человеческий дух есть мячик в движении, получающий толчок и направление от предметов ощущений с такой же необходимостью, как от удара лапты. Отсюда вытекает бесчисленное множество сомнений и погрешностей, которые имеют вредные последствия для нравственности. Я отнюдь не сомневаюсь, что все это может быть выяснено, и истина может представиться ясной, простой и обоснованной, если только философы согласятся отрешиться от некоторых усвоенных ими предрассудков и способов речи и углубиться в себя и внимательно рассмотреть свои собственные мысли. Но затруднения, вытекающие отсюда, требуют более специального рассмотрения, чем то, которое соответствует цели настоящего трактата. |
|
145. From what has been said, it is plain that we cannot know the existence of other spirits otherwise than by their operations, or the ideas by them excited in us. I perceive several motions, changes, and combinations of ideas, that inform me there are certain particular agents, like myself, which accompany them and concur in their production. Hence, the knowledge I have of other spirits is not immediate, as is the knowledge of my ideas; but depending on the intervention of ideas, by me referred to agents or spirits distinct from myself, as effects or concomitant signs. |
145. Из сказанного ясно, что мы не можем знать о существовании других духов иначе как по их действиям или по идеям, вызываемым ими в нас. Я воспринимаю различные движения, изменения и сочетания идей, которые показывают мне, что существуют некоторые деятели, сходные со мной, которые сопровождают их и участвуют в их произведении. Поэтому знание, которое я имею о других духах, не непосредственное, как знание моих идей, но зависит от посредства идей, которые я отношу к деятелям или духам, отличным от меня самого, как их действия или сопровождающие знаки. |
|
146. But, though there be some things which convince us human agents are concerned in producing them; yet it is evident to every one that those things which are called the Works of Nature, that is, the far greater part of the ideas or sensations perceived by us, are not produced by, or dependent on, the wills of men. There is therefore some other Spirit that causes them; since it is repugnant that they should subsist by themselves. See sect. 29. But, if we attentively consider the constant regularity, order, and concatenation of natural things, the surprising magnificence, beauty, and perfection of the larger, and the exquisite contrivance of the smaller parts of creation, together with the exact harmony and correspondence of the whole, but above all the never-enough-admired laws of pain and pleasure, and the instincts or natural inclinations, appetites, and passions of animals; I say if we consider all these things, and at the same time attend to the meaning and import of the attributes One, Eternal, Infinitely Wise, Good, and Perfect, we shall clearly perceive that they belong to the aforesaid Spirit, "who works all in all," and "by whom all things consist." |
146. Но хотя есть некоторые вещи, убеждающие нас, что человеческие деятели участвуют в их произведении, тем не менее всякому очевидно, что те вещи, которые называются произведениями природы, т. е. несравненно большая часть воспринимаемых нами идей или ощущений, не произведены человеческими волями и не зависят от них. Есть, следовательно, некоторый другой дух, производящий их, так как мнение, будто они существуют сами по себе, противоречиво (см. 29). Но если мы внимательно рассмотрим постоянную правильность, порядок и связь вещей природы, изумительное великолепие, красоту и совершенство в более крупных и величайшее изящество в более мелких частях мироздания, вместе с точной гармонией и соответствием целого, в особенности же превышающие всякую меру удивления законы страдания и удовольствия и инстинктов, или природных склонностей, влечений и страстей животных,- если, говорю я, мы обозрим все эти вещи и вместе с тем вникнем в значение и важность атрибутов: единый, вечный, бесконечно мудрый, благой и совершенный,- то мы ясно осознаем, что они принадлежат вышеупомянутому духу, который творит все во всем и которым все существует. |
|
147. Hence, it is evident that God is known as certainly and immediately as any other mind or spirit whatsoever distinct from ourselves. We may even assert that the existence of God is far more evidently perceived than the existence of men; because the effects of nature are infinitely more numerous and considerable than those ascribed to human agents. There is not any one mark that denotes a man, or effect produced by him, which does not more strongly evince the being of that Spirit who is the Author of Nature. For, it is evident that in affecting other persons the will of man has no other object than barely the motion of the limbs of his body; but that such a motion should be attended by, or excite any idea in the mind of another, depends wholly on the will of the Creator. He alone it is who, "upholding all things by the word of His power," maintains that intercourse between spirits whereby they are able to perceive the existence of each other. And yet this pure and clear light which enlightens every one is itself invisible. |
147. Отсюда очевидно, что бог познается так же несомненно и непосредственно, как всякий другой ум или Дух, каков бы он ни был, отличный от нас. Мы можем даже утверждать, что существование бога воспринимается гораздо очевиднее, чем существование людей, потому что действия природы бесконечно многочисленнее и значительнее тех действий, которые приписываются человеческим деятелям. Нет ни одного знака, указывающего на человека или действие, произведенное им, который еще сильнее не свидетельствовал бы о бытии того духа, который есть творец природы. Ибо очевидно, что при воздействии на других людей воля человека не имеет Другого предмета, кроме движения членов своего тела; во что это движение воспринимается и вызывает некоторую идею в духе другого человека, вполне зависит от воли творца. Он один есть тот, кто, объемля все словом своего могущества, поддерживает общение между духами, дающее им возможность воспринимать существование друг друга. И, однако, этот чистый и ясный свет, который светит каждому, сам невидим большинству человечества. |
|
148. It seems to be a general pretence of the unthinking herd that they cannot see God. Could we but see Him, say they, as we see a man, we should believe that He is, and believing obey His commands. But alas, we need only open our eyes to see the Sovereign Lord of all things, with a more full and clear view than we do any one of our fellow-creatures. Not that I imagine we see God (as some will have it) by a direct and immediate view; or see corporeal things, not by themselves, but by seeing that which represents them in the essence of God, which doctrine is, I must confess, to me incomprehensible. But I shall explain my meaning;- A human spirit or person is not perceived by sense, as not being an idea; when therefore we see the colour, size, figure, and motions of a man, we perceive only certain sensations or ideas excited in our own minds; and these being exhibited to our view in sundry distinct collections, serve to mark out unto us the existence of finite and created spirits like ourselves. Hence it is plain we do not see a man- if by man is meant that which lives, moves, perceives, and thinks as we do- but only such a certain collection of ideas as directs us to think there is a distinct principle of thought and motion, like to ourselves, accompanying and represented by it. And after the same manner we see God; all the difference is that, whereas some one finite and narrow assemblage of ideas denotes a particular human mind, whithersoever we direct our view, we do at all times and in all places perceive manifest tokens of the Divinity: everything we see, hear, feel, or anywise perceive by sense, being a sign or effect of the power of God; as is our perception of those very motions which are produced by men. |
148. По-видимому, всеобщая жалоба немыслящей толпы состоит в том, что она не может видеть бога. Если бы мы могли его видеть, говорят люди, как мы видим человека, мы уверовали бы в его бытие и, уверовав, повиновались бы его велениям. Но, увы, нам стоит только раскрыть наши глаза, чтобы увидеть верховного владыку всех вещей с большей полнотой и ясностью, чем. мы видим кого-либо из наших ближних. Не то, чтобы я воображал, будто мы видим бога, как утверждают некоторые, прямым и непосредственным зрением или видим телесные вещи не сами по себе, но через созерцание того, что представляет их в существе божием; такое учение 20, я должен в том сознаться, мне непонятно. Я хочу, однако, пояснить мое мнение. Человеческий дух или человеческая личность не воспринимается в ощущении, так как он не есть идея; следовательно, когда мы видим цвет, величину, фигуру и движения человека, то мы воспринимаем только известные ощущения, или идеи, в нашем собственном духе, а так как они представляются нашему взору во многих отдельных группах, то они служат нам для обозначения существования конечных и созданных духов, подобных нам самим. Отсюда ясно, что мы видим не человека, если под словом "человек" понимать то, что живет, движется, воспринимается и мыслит, как делаем мы, а только известную совокупность идей, которая побуждает нас думать, что есть отдельный от нас источник мысли и движения, подобный нам самим, который сопровождается и представляется ею. Таким же точно образом мы видим бога; вся разница в том, что, между тем как конечная и ограниченная совокупность идей указывает на единичный человеческий дух, куда бы и когда бы мы ни направили наш взор, мы во всякое время и на всяком месте воспринимаем явные следы божества, так как каждая вещь, которую мы видим, слышим, осязаем или каким-либо путем воспринимаем в ощущении, есть знак или действие божественного всемогущества, подобно тому как и в наших восприятиях тех движений, которые производятся людьми. |
|
149. It is therefore plain that nothing can be more evident to any one that is capable of the least reflexion than the existence of God, or a Spirit who is intimately present to our minds, producing in them all that variety of ideas or sensations which continually affect us, on whom we have an absolute and entire dependence, in short "in whom we live, and move, and have our being." That the discovery of this great truth, which lies so near and obvious to the mind, should be attained to by the reason of so very few, is a sad instance of the stupidity and inattention of men, who, though they are surrounded with such clear manifestations of the Deity, are yet so little affected by them that they seem, as it were, blinded with excess of light. |
149. Итак, ясно, что ничто не может быть более очевидно для всякого способного к малейшему размышлению, чем существование бога или духа, ближайшим образом присущего нашим умам, производящего в них все то разнообразие идей или ощущений, которое постоянно воздействует на нас,- духа, от коего мы безусловно и почне зависим, короче, в котором мы живем, движемся существуем. Что открытие этой великой истины, в такой степени близкой и явной для ума, достижимо разуму лишь немногих, служит печальным доказательством неразумия и невнимательности людей, которые, хотя они окружены такими ясными проявлениями божества, столь мало поражаются ими, что кажется, будто они ослеплены избытком света. |
|
150. But you will say, Hath Nature no share in the production of natural things, and must they be all ascribed to the immediate and sole operation of God? I answer, if by Nature is meant only the visible series of effects or sensations imprinted on our minds, according to certain fixed and general laws, then it is plain that Nature, taken in this sense, cannot produce anything at all. But, if by Nature is meant some being distinct from God, as well as from the laws of nature, and things perceived by sense, I must confess that word is to me an empty sound without any intelligible meaning annexed to it. Nature, in this acceptation, is a vain chimera, introduced by those heathens who had not just notions of the omnipresence and infinite perfection of God. But, it is more unaccountable that it should be received among Christians, professing belief in the Holy Scriptures, which constantly ascribe those effects to the immediate hand of God that heathen philosophers are wont to impute to Nature. "The Lord He causeth the vapours to ascend; He maketh lightnings with rain; He bringeth forth the wind out of his treasures." Jerem. 10. 13. "He turneth the shadow of death into the morning, and maketh the day dark with night." Amos, 5. 8. "He visiteth the earth, and maketh it soft with showers: He blesseth the springing thereof, and crowneth the year with His goodness; so that the pastures are clothed with flocks, and the valleys are covered over with corn." See Psalm 65. But, notwithstanding that this is the constant language of Scripture, yet we have I know not what aversion from believing that God concerns Himself so nearly in our affairs. Fain would we suppose Him at a great distance off, and substitute some blind unthinking deputy in His stead, though (if we may believe Saint Paul) "He be not far from every one of us." |
150. Но вы, может быть, спросите, разве природа не принимает участия в произведении естественных вещей и разве необходимо приписывать их все непосредственно и единственно действию бога? Я отвечаю: если понимать под природой только видимые ряды действий или ощущений, запечатлеваемых в наших душах, согласно некоторым постоянным общим законам, то ясно, что природа, понимаемая в этом смысле, ничего произвести не может. Но если под природой подразумевается некоторое сущее, отличное как от бога, так и от законов природы и вещей, воспринимаемых в ощущениях, то я должен сознаться, что это слово есть для меня пустой звук без какого-либо связанного с ним понятного значения. Природа при таком ее понимании есть пустая химера, придуманная теми язычниками, которые не имели правильных понятий о вездесущии и бесконечном совершенстве бога. Но менее понятно, что это мнение нашло доступ в среду христиан, исповедующих веру в Священное писание, которое постоянно приписывает непосредственному вмешательству бога все то, что языческие философы относят на долю природы. "Господь бог стягивает туманы с конца земли; он делает молнию в дожде и велит ветру являться из сокрытых мест" (Иеремия, 10, 13). "Он делает утро из тьмы и из дня темную ночь" (Амос, 5, 8). "Ты посещаешь землю, и орошаешь ее, и делаешь ее обильной. Ты благословляешь ее произрастания и венчаешь под твоей благостью. Выгоны полны овец, и поля покрыты густой росою" (см. псалом 64 [10-14]). Вопреки свидетельству Священного писания мы чувствуем какое-то отвращение верить, что бог непосредственно занимается нашими делами. Нам приятно мыслить его на далеком расстоянии от нас и на его место ставить слепую немыслящую силу, хотя (если мы можем верить святому Павлу) "он находится недалеко от каждого из нас" [21]. |
|
151. It will, I doubt not, be objected that the slow and gradual methods observed in the production of natural things do not seem to have for their cause the immediate hand of an Almighty Agent. Besides, monsters, untimely births, fruits blasted in the blossom, rains falling in desert places, miseries incident to human life, and the like, are so many arguments that the whole frame of nature is not immediately actuated and superintended by a Spirit of infinite wisdom and goodness. But the answer to this objection is in a good measure plain from sect. 62; it being visible that the aforesaid methods of nature are absolutely necessary, in order to working by the most simple and general rules, and after a steady and consistent manner; which argues both the wisdom and goodness of God. Such is the artificial contrivance of this mighty machine of nature that, whilst its motions and various phenomena strike on our senses, the hand which actuates the whole is itself unperceivable to men of flesh and blood. "Verily" (saith the prophet) "thou art a God that hidest thyself." Isaiah, 45. 15. But, though the Lord conceal Himself from the eyes of the sensual and lazy, who will not be at the least expense of thought, yet to an unbiased and attentive mind nothing can be more plainly legible than the intimate presence of an All-wise Spirit, who fashions, regulates and sustains the whole system of beings. It is clear, from what we have elsewhere observed, that the operating according to general and stated laws is so necessary for our guidance in the affairs of life, and letting us into the secret of nature, that without it all reach and compass of thought, all human sagacity and design, could serve to no manner of purpose; it were even impossible there should be any such faculties or powers in the mind. See sect. 31. Which one consideration abundantly outbalances whatever particular inconveniences may thence arise. |
151. Без сомнения, возразят, что плавный, постепенный порядок, наблюдаемый в произведении вещей природы, по-видимому, не имеет причиной непосредственного вмешательства всемогущего деятеля. Кроме того, уродливости, преждевременные рождения, недоразвившиеся плоды, дожди, падающие в пустынях, несчастные случаи в человеческой жизни и т. п. приводятся как доказательство того, что все устройство природы не непосредственно порождается и направляется духом бесконечной мудрости и благости. Но ответ на это возражение в значительной степени ясен из 62, так как там объясняется, что вышеупомянутые действия природы совершенно необходимы для того, чтобы все происходило согласно с самыми простыми и общими правилами и по постоянному и прочному порядку, что свидетельствует о благости и мудрости творца, ибо отсюда следует, что перст божий не столь явен решительному и беззаботному грешнику, что и побуждает последнего упорствовать в своем несчастии и становиться достойным возмездия (см. 57). Таково искусное устройство этого мощного механизма природы, что в то время как его движения и различные явления поражают наши чувства, рука, создавшая его, невидима людям из плоти и крови. Поистине, говорит пророк, "ты еси скрытый бог" (Исаия, 45, 15). Однако хотя бог скрывает себя от глаз чувственника и ленивца, который не хочет обременять себя мышлением, для ума беспристрастного и внимательного ничто не может быть яснее близкого присутствия премудрого духа, которым создается, управляется и поддерживается вся система сущего. Во-вторых, из того, что было уже замечено нами, ясно, что деятельность, согласная с общими и незыблемыми законами, столь необходима для нашего руководства в житейских делах и для нашего посвящения в тайны природы, что без нее все богатство и полнота мысли, все человеческое остроумие и размышление не могут служить никакой цели; даже само существование подобных способностей или сил духа не было бы возможно (см. 31). Одно это соображение с лихвой перевешивает все частные неудобства, которые могут отсюда вытекать. |
|
152. We should further consider that the very blemishes and defects of nature are not without their use, in that they make an agreeable sort of variety, and augment the beauty of the rest of the creation, as shades in a picture serve to set off the brighter and more enlightened parts. We would likewise do well to examine whether our taxing the waste of seeds and embryos, and accidental destruction of plants and animals, before they come to full maturity, as an imprudence in the Author of nature, be not the effect of prejudice contracted by our familiarity with impotent and saving mortals. In man indeed a thrifty management of those things which he cannot procure without much pains and industry may be esteemed wisdom. But, we must not imagine that the inexplicably fine machine of an animal or vegetable costs the great Creator any more pains or trouble in its production than a pebble does; nothing being more evident than that an Omnipotent Spirit can indifferently produce everything by a mere fiat or act of His will. Hence, it is plain that the splendid profusion of natural things should not be interpreted weakness or prodigality in the agent who produces them, but rather be looked on as an argument of the riches of His power. |
152. Но нам следовало бы далее принять во внимание, что сами пятна и недостатки природы не лишены известной пользы, внося приятное разнообразие и возвышая красоту прочего мироздания, подобно тому как тени на картине служат для выделения более ясных и светлых ее частей. Мы поступили бы также хорошо, если бы рассмотрели, не есть ли наша оценка расточения семян и зародышей и случайных повреждений растений и животных не достигших полной зрелости, как неосмотрительности творца природы, последствие предрассудка, возникшего от привычки вращаться среди бессильных и бережливых смертных. Несомненно, что в человеке экономное обращение с такими вещами, которых он не в силах достать без большого труда и прилежания, может считаться мудростью. Но мы не должны воображать, чтобы невыразимо тонкий механизм животного или растения стоил великому творцу более труда или заботы, чем создание камешка; так как ничто не может быть очевиднее того, что всемогущий дух способен одинаково создать любую вещь простым актом своей воли: fiat. Отсюда ясно, что роскошное изобилие вещей природы должно быть истолковано не в смысле слабости или расточительности создавшего их деятеля, но скорее должно считаться доказательством полноты его могущества. |
|
153. As for the mixture of pain or uneasiness which is in the world, pursuant to the general laws of nature, and the actions of finite, imperfect spirits, this, in the state we are in at present, is indispensably necessary to our well-being. But our prospects are too narrow. We take, for instance, the idea of some one particular pain into our thoughts, and account it evil; whereas, if we enlarge our view, so as to comprehend the various ends, connexions, and dependencies of things, on what occasions and in what proportions we are affected with pain and pleasure, the nature of human freedom, and the design with which we are put into the world; we shall be forced to acknowledge that those particular things which, considered in themselves, appear to be evil, have the nature of good, when considered as linked with the whole system of beings. |
153. Что касается существующей в мире, согласно общим законам природы и действия конечных несовершенных духов, примеси страдания и неудобства, то она в нашем теперешнем положении безусловно необходима для нашего блага. Но кругозоры наши слишком тесны. Мы мыслим, например, идею некоторого частного страдания и отмечаем ее как зло; между тем если мы расширим свой взгляд так, чтобы обнять им различные цели, связи и зависимости вещей и сообразить, по каким поводам и в каких пропорциях мы испытываем страдание или удовольствие, равно как природу человеческой свободы и цель, ради которой мы помещены в мир, то мы будем вынуждены признать, что те единичные вещи, которые сами по себе кажутся нам злом, обладают свойством добра, если мы станем рассматривать их в связи со всей системой сущего. |
|
154. From what has been said, it will be manifest to any considering person, that it is merely for want of attention and comprehensiveness of mind that there are any favourers of Atheism or the Manichean Heresy to be found. Little and unreflecting souls may indeed burlesque the works of Providence, the beauty and order whereof they have not capacity, or will not be at the pains, to comprehend; but those who are masters of any justness and extent of thought, and are withal used to reflect, can never sufficiently admire the divine traces of Wisdom and Goodness that shine throughout the Economy of Nature. But what truth is there which shineth so strongly on the mind that by an aversion of thought, a wilful shutting of the eyes, we may not escape seeing it? Is it therefore to be wondered at, if the generality of men, who are ever intent on business or pleasure, and little used to fix or open the eye of their mind, should not have all that conviction and evidence of the Being of God which might be expected in reasonable creatures? |
154. Из того, что сказано, ясно для каждого размышляющего человека, что только по недостатку внимания и широты ума некоторые люди являются поклонниками атеизма или манихейской ереси. Мелкие и неразмышляющие души могут, конечно, принижать дела провидения, красоту и порядок, которых они не способны или ие хотят потрудиться понять; но те, которые владеют оравильным и широким мышлением и привыкли к размышлению, не могут не восхищаться божественными следами премудрости и благости, которые просвечивают в системе природы. Но какая же истина настолько присуща нашему уму, чтобы путем извращения мышления и добровольного закрытия глаз мы не могли достигнуть того, чтобы не видеть ее, по крайней мере вполне и прямо? Можно ли поэтому удивляться, что масса людей, постоянно поглощенная делами или развлечениями и мало привыкшая сосредоточиваться и раскрывать свои духовные очи, не обладает всеми теми убеждениями и уверенностью в бытии бога, каких можно ожидать от разумных созданий? |
|
155. We should rather wonder that men can be found so stupid as to neglect, than that neglecting they should be unconvinced of such an evident and momentous truth. And yet it is to be feared that too many of parts and leisure, who live in Christian countries, are, merely through a supine and dreadful negligence, sunk into Atheism. Since it is downright impossible that a soul pierced and enlightened with a thorough sense of the omnipresence, holiness, and justice of that Almighty Spirit should persist in a remorseless violation of His laws. We ought, therefore, earnestly to meditate and dwell on those important points; that so we may attain conviction without all scruple "that the eyes of the Lord are in every place beholding the evil and the good; that He is with us and keepeth us in all places whither we go, and giveth us bread to eat and raiment to put on"; that He is present and conscious to our innermost thoughts; and that we have a most absolute and immediate dependence on Him. A clear view of which great truths cannot choose but fill our hearts with an awful circumspection and holy fear, which is the strongest incentive to Virtue, and the best guard against Vice. |
155. Мы скорее могли бы удивляться тому, что находятся люди, столь безумные, чтобы пренебрегать такой очевидной и важной истиной, чем тому, что, пренебрегая ею, они остаются в ней неубежденными. А между тем можно опасаться, что огромное число людей, обладающих способностями и досугом, которые живут в христианских странах, погрязло в своего рода полуатеизме лишь вследствие своей беспечной ужасающей небрежности: они не могут сказать, что нет бога, но не убеждены и в том, что он есть. Ибо что иное может дозволять грешникам расти и укрепляться в нечестии, кроме некоторого затаенного неверия, некоторого тайного предрассудка ума в отношении бытия как атрибута бога. Ибо невозможно допустить, чтобы душа, вполне проникнутая и просветленная чувством вездесущия, святости и правосудия этого всемогущего духа, могла без угрызений совести упорствовать в нарушении его законов. Нам следовало бы поэтому серьезно сосредоточиваться на этих важных вопросах, дабы приобрести таким образом вполне несомненное убеждение в том, что очи господни повсюду видят добрых и злых; что он находится с нами и всюду охраняет нас, куда бы мы ни пошли, и дает нам хлеб, которым мы питаемся, и одежду, которой мы прикрываем наше тело; что ему присущи и известны наши сокровеннейшие мысли и, наконец, что мы находимся в самой безусловной и непосредственной зависимости от него. Ясный взгляд на эти великие истины необходимо должен исполнить наши сердца благоговейной осмотрительностью и священным страхом, которые служат сильнейшим побуждением к добродетели и лучшей защитой от порока. |
|
156. For, after all, what deserves the first place in our studies is the consideration of GOD and our DUTY; |
156. Ибо в конце концов первого места среди наших занятий заслуживает размышление о боге и нашем долге. |
|
which to promote, as it was the main drift and design of my labours, so shall I esteem them altogether useless and ineffectual if, by what I have said, I cannot inspire my readers with a pious sense of the Presence of God; and, having shewn the falseness or vanity of those barren speculations which make the chief employment of learned men, the better dispose them to reverence and embrace the salutary truths of the Gospel, which to know and to practice is the highest perfection of human nature. |
Главнейшей задачей и целью моих трудов было побудить к тому; равным образом я сочту зти труды вполне бесполезными и бесплодными, если сказанное мной не в состоянии внушить моим читателям благочестивого чувства присутствия бога и, показав ложность и тщетность тех бесплодных умозрений, которые составляют главное занятие ученых мужей, лучше расположить их к благоговению и к признанию спасительных истин Евангелия, в познании и исполнении которых заключается высшее совершенство человеческой природы. |
