Краткая коллекция англтекстов
Фрэнсис Бэкон
The essayes or covnsels civill and morall /Эссе о гражданской и моральной жизни
56. OF JUDICATURE/LVI. О правосудии[237]
| English | Русский |
| Judges ought to remember, that their office is jus dicere, and not jus dare; to interpret law, and not to make law, or give law. Else will it be like the authority, claimed by the Church of Rome, which under pretext of exposition of Scripture, doth not stick to add and alter; and to pronounce that which they do not find; and by show of antiquity, to introduce novelty. Judges ought to be more learned, than witty, more reverend, than plausible, and more advised, than confident. Above all things, integrity is their portion and proper virtue. | Судьям надлежит помнить, что их дело "jus dicere", а не "jus dare" -- толковать законы, а не создавать и издавать их. Иначе будет похоже на ту власть, какую присваивает себе римская церковь, которая под предлогом толкования Писания не останавливается перед добавлениями и изменениями, находит там то, чего нет, и под видом охраны старого вводит новое[23][8]. Судьям подобает более учености, чем остроумия, более почтительности, чем искусности в доказательствах, более осмотрительности, чем самоуверенности. Но главной их добродетелью является неподкупность. |
| Cursed (saith the law) is he that removeth the land-mark. The mislayer of a mere-stone is to blame. But it is the unjust judge, that is the capital remover of landmarks, when he defineth amiss, of lands and property. One foul sentence doth more hurt, than many foul examples. For these do but corrupt the stream, the other corrupteth the fountain. So with Salomon, Fons turbatus, et vena corrupta, est justus cadens in causa sua coram adversario. The office of judges may have reference unto the parties that use, unto the advocates that plead, unto the clerks and ministers of justice underneath them, and to the sovereign or state above them. | "Проклят нарушающий межи ближнего своего"[239], -- гласит Писание. Кто сдвинет межевой знак, достоин осуждения. Но никто не смещает столько межевых знаков, сколько неправедный судья, неверно межующий земли и владения. Один дурной приговор пагубнее множества дурных примеров, ибо последние оскверняют поток, первые же -- самый родник. Так говорит и Соломон: "Fons turbatus et vena corrupta est justus cadens in causa sua coram adversario"[2][40]. В отправлении своей должности судьи имеют дело с тяжущимися сторонами, с защищающими их адвокатами, с подчиненными им судейскими писцами и чиновниками и с государем или правительством, которому они сами подвластны. |
| First, for the causes or parties that sue. | Скажем сперва об отношении судей к тяжущимся сторонам. |
| There be (saith the Scripture) that turn judgement into wormwood; and surely there be also, that turn it into vinegar; for injustice maketh it bitter, and delays make it sour. The principal duty of a judge, is to suppress force and fraud; whereof force is the more pernicious, when it is open, and fraud, when it is close and disguised. Add thereto contentious suits, which ought to be spewed out, as the surfeit of courts. A judge ought to prepare his way to a just sentence, as God useth to prepare his way, by raising valleys and taking down hills: so when there appeareth on either side an high hand, violent prosecution, cunning advantages taken, combination, power, great counsel, then is the virtue of a judge seen, to make inequality equal; that he may plant his judgment as upon an even ground. | "Есть такие, -- говорит Писание, -- которые суд превращают в отраву"[2][41], а есть и такие, что превращают правосудие в уксус, ибо оно становится горьким от несправедливости и кислым от проволочек. Главная обязанность судьи состоит в обуздании насилия и плутовства, причем насилие пагубнее, когда оно явно, а плутовство -- когда оно тайно. Добавьте к этому спорные дела, которые судам следовало бы изрыгать, не обременяя своего чрева. Судья должен готовить справедливый приговор, как Бог прокладывает свой путь, "наполняя всякий дол и понижая всякий холм"[2][42]. Если с какой-либо стороны окажутся произвол, насилие, хитрость, сговор, сильная заручка, искусный защитник, вот тогда-то и должен праведный судья уравнять неравенство и как бы уравновесить весы правосудия. |
| Qui fortiter emungit, elicit sanguinem; and where the wine-press is hard wrought, it yields a harsh wine, that tastes of the grape-stone. Judges must beware of hard constructions, and strained inferences; for there is no worse torture, than the torture of laws. Specially in case of laws penal, they ought to have care, that that was meant for terror, be not turned into rigor; and that they bring not upon the people, that shower whereof the Scripture speaketh, Pluet super eos laqueos: for penal laws pressed, are a shower of snares upon the people. Therefore let penal laws, if they have been sleepers of long, or if they be grown unfit for the present time, be by wise judges confined in the execution: | "Qui fortiter emungit, elicit sangninem"[2][43], и где винный пресс жмет чересчур сильно, вино получается терпким и отзывается косточками. Пусть судьи остерегаются толкований в дурную сторону и натянутых выводов, ибо нет пытки хуже, нежели пытка законом. Особенно в части уголовных законов они должны стараться, чтобы острастка не превратилась в жестокость; и чтобы не обрушить на народ того бедствия, о котором говорит Писание: "Pluet super eos laqueos"[2][4][4]; ведь суровые уголовные законы для народа не что иное, как тенета и ловушки. А потому пусть те уголовные законы, кои пребывали в долгой спячке или стали непригодны для новых времен, мудрыми судьями применяются ограниченно: |
| Judicis officium est, ut res, ita tempora rerum, &c. | "Judicis officium est, ut res, ita tempora rerum, etc."[2][4][5]. |
| In causes of life and death, judges ought (as far as the law permitteth) in justice to remember mercy; and to cast a severe eye upon the example, but a merciful eye upon the person. | Там же, где дело идет о жизни и смерти, судьям надлежит (поскольку дозволяет закон), верша правосудие, помнить о милосердии и взирать суровым оком на дурной пример, но милосердным -- на самого виновника. |
| Secondly, for the advocates and counsel that plead. Patience and gravity of hearing, is an essential part of justice; and an overspeaking judge is no well-tuned cymbal. It is no grace to a judge, first to find that, which he might have heard in due time from the bar; or to show quickness of conceit, in cutting off evidence or counsel too short; or to prevent information by questions, -though pertinent. The parts of a judge in hearing, are four: to direct the evidence; to moderate length, repetition, or impertinency of speech; to recapitulate, select, and collate the material points, of that which hath been said; and to give the rule or sentence. Whatsoever is above these is too much; and proceedeth either of glory, and willingness to speak, or of impatience to hear, or of shortness of memory, or of want of a staid and equal attention. | Скажем, далее, об отношении судей к адвокатам, защищающим дело. Умение выслушивать терпеливо и невозмутимо составляет важную часть судейских обязанностей; многоречивый судья не есть "кимвал бряцающий". Судье не подобает первому высказывать то, что он может своевременно услышать от адвокатов, щеголять своей сметливостью, прерывая на полуслове свидетеля или защитника, и прерывать показания вопросами, хотя бы и уместными. Обязанности судьи при слушании дела могут быть сведены к четырем: направлять показания; умерять многословие, повторения и неуместные речи; отобрать и свести воедино наиболее существенное из сказанного и вынести решение или приговор. Все, что сверх этого, излишне и проистекает из тщеславия и словоохотливости, или от нетерпения, или от беспамятности, или от неумения сосредоточить свое внимание. |
| It is a strange thing to see, that the boldness of advocates should prevail with judges; whereas they should imitate God, in whose seat they sit; who represseth the presumptuous, and giveth grace to the modest. But it is more strange, that judges should have noted favorites; which cannot but cause multiplication of fees, and suspicion of by-ways. There is due from the judge to the advocate, some commendation and gracing, where causes are well handled and fair pleaded; especially towards the side which obtaineth not; for that upholds in the client, the reputation of his counsel, and beats down in him the conceit of his cause. There is likewise due to the public, a civil reprehension of advocates, where there appeareth cunning counsel, gross neglect, slight information, indiscreet pressing, or an overbold defence. And let not the counsel at the bar, chop with the judge, nor wind himself into the handling of the cause anew, after the judge hath declared his sentence; but, on the other side, let not the judge meet the cause half way, nor give occasion to the party, to say, his counsel or proofs were not heard. | Странно видеть, как может влиять на судью бессовестный адвокат; тогда как судье надлежит, подобно Богу, чьим наместником он является, "гордым противиться, а смиренным давать благодать"[2][4][6]. Но еще более странно, что у судей бывают любимцы. Ведь это неизбежно влечет за собой повышение платы адвокатам и подозрения в лихоимстве. Когда дело защищалось правильно и по чести, судья обязан выразить адвокату известное поощрение, в особенности же адвокату проигравшей стороны, ибо это внушает тяжущемуся доверие к адвокату и колеблет его убеждение, что дело его и без того верное. С другой стороны, когда имеются налицо плутни, грубое небрежение, неосведомленность, давление или наглость, судья обязан публично вынести адвокату порицание. И пусть адвокат на суде не пререкается с судьей и после вынесения приговора не пытается вновь вмешаться в дело; но пусть и судья со своей стороны не спешит с решением и не дает какой-либо из сторон повод жаловаться, что его защитник или свидетели не были выслушаны. |
| Thirdly, for that that clerks and ministers. The place of justice is an hallowed place; and therefore not only the bench, but the foot-place; and precincts and purprise thereof, ought to be preserved without scandal and corruption. For certainly, Grapes (as the Scripture saith) will not be gathered of thorns or thistles; either can justice yield her fruit with sweetness, amongst the briars and brambles of catching and polling clerks, and ministers. The attendance of courts, is subject to four bad instruments. First, certain persons that are sowers of suits; which make the court swell, and the country pine. The second sort is of those, that engage courts in quarrels of jurisdiction, and are not truly amici curi?, but parasiti curi?, in puffing a court up beyond her bounds, for their own scraps and advantage. The third sort, is of those that may be accounted the left hands of courts; persons that are full of nimble and sinister tricks and shifts, whereby they pervert the plain and direct courses of courts, and bring justice into oblique lines and labyrinths. And the fourth, is the poller and exacter of fees; which justifies the common resemblance of the courts of justice, to the bush whereunto, while the sheep flies for defence in weather, he is sure to lose part of his fleece. On the other side, an ancient clerk, skilful in precedents, wary in proceeding, and understanding in the business of the court, is an excellent finger of a court; and doth many times point the way to the judge himself. | Скажем, далее, о судейских писцах и чиновниках. Суд есть место священное, а потому не только судейское кресло, но и подножье его и все подступы к нему должны быть охраняемы от соблазнов и худой славы. "Нельзя, -- гласит Писание, -- собирать виноград с терновника"[2][4][7]. Так и правосудие не может дать своего сладостного плода среди шипов и терниев, какими являются алчные и корыстные писцы и чиновники. Крючкотворы эти встречаются в четырех разновидностях. Первые из них -- мастера плодить тяжбы, от которых жиреют судьи и беднеет народ. Вторые -- это те, кто вовлекает суды в столкновения по поводу границ их юрисдикции, а на деле является не "amici curiae", но "parasiti curiae"[2][4][8], ибо ради собственных выгод подстрекают суды к превышению их полномочий. Третьи -- это те, кого можно назвать левой рукой правосудия: люди, имеющие в запасе всевозможные ловкие и темные плутни и ухищрения, которые мешают прямому ходу правосудия и ведут его кривыми и запутанными путями. Четвертые -- это вымогатели, из-за которых суд часто сравнивают с терновым кустом, где овцы, ищущие убежища от непогоды, непременно оставляют часть своей шерсти. И напротив, старый чиновник, сведущий в прецедентах, осмотрительный в судопроизводстве и опытный во всех делах, является превосходным руководителем и нередко может указать путь самому судье. |
| Fourthly, for that which may concern the sovereign and estate. Judges ought above all to remember the conclusion of the Roman Twelve Tables Salus populi suprema lex; and to know that laws, except they be in order to that end, are but things captious, and oracles not well inspired. Therefore it is an happy thing in a state, when kings and states do often consult with judges; and again, when judges do often consult with the king and state: the one, when there is matter of law, intervenient in business of state; the other, when there is some consideration of state, intervenient in matter of law. For many times the things deduced to judgment may be meum and tuum, when the reason and consequence thereof may trench to point of estate: I call matter of estate, not only the parts of sovereignty, but whatsoever introduceth any great alteration, or dangerous precedent; or concerneth manifestly any great portion of people. And let no man weakly conceive, that just laws and true policy have any antipathy; for they are like the spirits and sinews, that one moves with the other. Let judges also remember, that Salomon's throne was supported by lions on both sides: let them be lions, but yet lions under the throne; being circumspect that they do not check or oppose any points of sovereignty. Let not judges also be ignorant of their own right, as to think there is not left to them, as a principal part of their office, a wise use and application of laws. For they may remember, what the apostle saith of a greater law than theirs: Nos scimus quia lex bona est, modo quis ea utatur legitime. | Что касается государя и государства, то здесь судьям надлежит прежде всего помнить заключительные слова римских Двенадцати Таблиц: "Salus populi suprema lex"[2][49] -- и знать, что законы, если они не служат этой цели, суть лишь вздорные и ложные прорицания. Благо тому государству, где король и правители часто совещаются с судьями, а судьи часто совещаются с правителями и королем; первые -- когда в государственные дела замешаны вопросы права, вторые -- когда вопросы права сталкиваются с политическими соображениями. Ибо нередко дело по видимости сводится к понятиям "meum" и "tuum"[2][50], тогда как последствия его могут затрагивать интересы государства. Делом государственным я называю не только права верховной власти, но все, что влечет за собой важные перемены, или создает опасный прецедент, или касается большой части населения. И пусть никто не думает, что справедливые законы и разумная политика враждебны друг другу, ведь они подобны нервам и мускулам: одно без другого не действует. Пусть судьи памятуют также, что трон Соломонов поддерживаем был с обеих сторон львами. И пусть они будут львами, но львами у подножия трона, и не ставят никаких препон верховной власти. Вместе с тем пусть судьи достаточно знают свои права, чтобы понимать, что мудрое применение законов остается их главнейшей прерогативой. Ибо им, наверное, ведомо, что сказал апостол о другом, высшем законе: "Nos scimus quia lex bona est, modo quis ea utatur legitime"[2][5][1]. |
