English | Русский |
It was an high speech of Seneca (after the manner of the Stoics): That the good things, which belong to prosperity, are to be wished; but the good things, that belong to adversity, are to be admired. Bona rerum secundarum optabilia; adversarum mirabilia. Certainly if miracles be the command over nature, they appear most in adversity. It is yet a higher speech of his, than the other (much too high for a heathen), It is true greatness, to have in one the frailty of a man, and the security of a God. Vere magnum habere fragilitatem hominis, securitatem dei. This would have done better in poesy, where transcendences are more allowed. And the poets indeed have been busy with it; for it is in effect the thing, which figured in that strange fiction of the ancient poets, which seemeth not to be without mystery; nay, and to have some approach to the state of a Christian; that Hercules, when he went to unbind Prometheus (by whom human nature is represented), sailed the length of the great ocean, in an earthen pot or pitcher: lively describing Christian resolution, that saileth in the frail bark of the flesh, through the waves of the world. But to speak in a mean. The virtue of prosperity, is temperance; the virtue of adversity, is fortitude; which in morals is the more heroical virtue. | Есть у Сенеки возвышенное изречение, где утверждается (в духе стоиков), что "благ процветания следует желать, а благами бедствий -- восхищаться". -- "Bona rerum secundarum, optabilia; adversarum, mirabilia"[33]. Поистине, если чудом мы называем власть над природой, то она более всего являет себя в бедствиях. А вот еще более возвышенное его изречение (особенно удивительное в устах язычника): "Истинное величие состоит в том, чтобы сочетать бренность человеческую с безмятежностью бога". -- "Vere magnum, habere fragilitatem hominis, securitatem dei"[34]. Это годилось бы, скорее, для поэзии, где преувеличения более допустимы. И действительно, тема эта занимала поэтов. Она составляет предмет одного древнего мифа, содержащего, видимо, некий скрытый смысл и даже кое в чем близкого описанию христианской души, а именно сказания о Геракле, ради освобождения Прометея (который представляет здесь человеческую природу) переплывшем в глиняном сосуде через пустыню океана; живое подобие христианской решимости -- в ладье бренной плоти пускающейся по мирским волнам. Говоря без поэтических прикрас, высшей добродетелью должно считать: в благоденствии -- умеренность, в бедствиях же -- стойкость, наиболее героическую из добродетелей. |
Prosperity is the blessing of the Old Testament; adversity is the blessing of the New; which carrieth the greater benediction, and the clearer revelation of God's favor. Yet even in the Old Testament, if you listen to David's harp, you shall hear as many hearse-like airs as carols; and the pencil of the Holy Ghost hath labored more in describing the afflictions of Job, than the felicities of Salomon. Prosperity is not without many fears and distastes; and adversity is not without comforts and hopes. We see in needle-works and embroideries, it is more pleasing to have a lively work, upon a sad and solemn ground, than to have a dark and melancholy work, upon a lightsome ground: judge therefore of the pleasure of the heart, by the pleasure of the eye. Certainly virtue is like precious odors, most fragrant when they are incensed, or crushed: for prosperity doth best discover vice, but adversity doth best discover virtue. | Благоденствие -- это благословение Ветхого Завета; испытания же ниспосылаются Новым, который есть величайшее благословение и очевидный знак милости божьей. Однако даже и в Ветхом завете, прислушавшись к звукам арфы Давидовой, мы услышим столько же скорбных напевов, сколько ликующих; и заметим, что персты Духа Святого более потрудились над изображением горестей Иова, нежели радостей Соломона. В благоденствии есть свои страхи и огорчения, а беды не лишены утешений и надежд. В вышивках и иных рукоделиях приятнее видеть яркий узор на темном и сумрачном поле, нежели темный и унылый на светлом; а что более радует глаз, то радует и сердце. Поистине, добродетель подобна драгоценным веществам, которые благоухают сильнее, будучи возжжены или растерты: ибо благоденствие лучше всего обнаруживает пороки человека, бедствия же выявляют его добродетели. |