Краткая коллекция англтекстов
Генри Фильдинг. История Тома Джонса, найденыша
Том XII
Containing the same individual time with the former/
Охватывающая тот же самый промежуток времени, что и предыдущая книга
Глава 1.
Showing what is to be deemed plagiarism in a modern author, and what is to be considered as lawful prize
объясняющая, что следует считать плагиатом у нынешних
писателей и что надо рассматривать как их законную добычу
| English | Русский |
| The learned reader must have observed that in the course of this mighty work, I have often translated passages out of the best antient authors, without quoting the original, or without taking the least notice of the book from whence they were borrowed. | Просвещенный читатель, верно, заметил, что на протяжении этого грандиозного произведения я часто приводил отрывки из лучших древних писателей, не указывая подлинника и вообще не делая никаких ссылок на книгу, из которой их заимствовал. |
| This conduct in writing is placed in a very proper light by the ingenious Abbe Bannier, in his preface to his Mythology, a work great erudition and of equal judgment. "It will be easy," says he, "for the reader to observe that I have frequently had greater regard to him than to my own reputation: for an author certainly pays him a considerable compliment, when, for his sake, he suppresses learned quotations that come in his way, and which would have cost him but the bare trouble of transcribing." | Прекрасное объяснение этого приема мы можем найти у аббата Банье, в его предисловии к "Мифологии" - произведению великой учености и проницательности. "Читатель легко заметит,- говорит он,- что часто я о нем заботился больше, чем о собственной репутации; разве автор не проявляет внимания к читателю, если в угоду ему удаляет ученые ссылки, которые напрашиваются в его работе и которые стоили бы ему столько труда, затрачиваемого па списывание". |
| To fill up a work with these scraps may, indeed, be considered as a downright cheat on the learned world, who are by such means imposed upon to buy a second time, in fragments and by retail, what they have already in gross, if not in their memories, upon their shelves; and it is still more cruel upon the illiterate, who are drawn in to pay for what is of no manner of use to them. A writer who intermixes great quantity of Greek and Latin with his works, deals by the ladies and fine gentlemen in the same paultry manner with which they are treated by the auctioneers, who often endeavour so to confound and mix up their lots, that, in order to purchase the commodity you want, you are obliged at the same time to purchase that which will do you no service. | Уснащать свое произведение такими обрывками - значит, в сущности, нагло обманывать образованных людей, навязывая им в розницу и по мелочам товар, которым они запаслись уже оптом и хранят если не в своей памяти, то на полках своей библиотеки; еще более неучтиво это но отношению к людям необразованным, которым предлагают платить за вещи, для них совершенно бесполезные. Писатель, щедро пересыпающий свои произведения греческими и латинскими цитатами, поступает с дамами и светскими кавалерами так же жульнически, как аукционеры, которые постоянно норовят так перемешать и составить такие комбинации из продажных вещей, что, желая приобрести необходимые, вы принуждены покупать вместе с тем и предметы, вам совершенно ненужные. |
| And yet, as there is no conduct so fair and disinterested, but that it may be misunderstood by ignorance, and misrepresented by malice, I have been sometimes tempted to preserve my own reputation at the expense of my reader, and to transcribe the original, or at least to quote chapter and verse, whenever I have made use either of the thought or expression of another. I am, indeed, in some doubt that I have often suffered by the contrary method; and that, by suppressing the original author's name, I have been rather suspected of plagiarism than reputed to act from the amiable motive assigned by that justly celebrated Frenchman. | Но так как нет такого благородного и бескорыстного поступка, который не был бы понят ошибочно невежеством и истолкован вкривь злобой, то меня норой соблазняло желание поддержать свое доброе имя в ущерб читателю и списать подлинник или, по крайней мере, сделать ссылку па главу и стих, когда я пользовался чужой мыслью или выражением. И я, право, нахожусь в некотором сомнении, не пострадала ли моя репутация от применения противоположного метода и не заподозрили ли меня за утайку имен настоящих авторов скорее в плагиате, чем в тех благородных побуждениях, о которых правильно говорит прославленный француз. |
| Now, to obviate all such imputations for the future, I do here confess and justify the fact. The antients may be considered as a rich common, where every person who hath the smallest tenement in Parnassus hath a free right to fatten his muse. Or, to place it in a clear light, we moderns are to the antients what the poor are to the rich. By the poor here I mean that large and venerable body which, in English, we call the mob. Now, whoever hath had the honour to be admitted to any degree of intimacy with this mob, must well know that it is one of their established maxims to plunder and pillage their rich neighbours without any reluctance; and that this is held to be neither sin nor shame among them. And so constantly do they abide and act by this maxim, that, in every parish almost in the kingdom, there is a kind of confederacy ever carrying on against a certain person of opulence called the squire, whose property is considered as free booty by all his poor neighbours; who, as they conclude that there is no manner of guilt in such depredations, look upon it as a point of honour and moral obligation to conceal, and to preserve each other from punishment on all such occasions. | И вот, чтобы избежать всех таких обвинений на будущее время, я хочу здесь чистосердечно признаться в своем преступлении и оправдать его. Древних писателей можно рассматривать как тучное пастбище, где каждый владеющий хотя бы небольшим клочком земли на Парнасе имеет полное право откармливать свою музу. Или, говоря начистоту, современные писатели по отношению к древним - то же, что бедняки по отношению к богачам. Под бедняками я разумею здесь ту многолюдную и почтенную корпорацию, которая обыкновенно называется чернью. А всякий, удостоившийся чести быть допущенным к более или менее короткому общению с этой чернью, отлично знает, что одно из ее первейших правил - без зазрения совести грабить и обирать богатых соседей, причем это не считается у нее ни грехом, ни позором. Она так твердо придерживается этого правила и соответственно действует, что почти в каждом приходе нашего королевства существует сообщество, постоянно злоумышляющее против некоторого зажиточного лица, называемого сквайром, имущество которого рассматривается всеми бедняками соседями как их законная добыча; не видя в его расхищении ничего преступного, они считают делом чести и своей нравственной обязанностью укрывать и защищать друг друга от наказания во всех подобных случаях. |
| In like manner are the antients, such as Homer, Virgil, Horace, Cicero, and the rest, to be esteemed among us writers, as so many wealthy squires, from whom we, the poor of Parnassus, claim an immemorial custom of taking whatever we can come at. This liberty I demand, and this I am as ready to allow again to my poor neighbours in their turn. All I profess, and all I require of my brethren, is to maintain the same strict honesty among ourselves which the mob show to one another. To steal from one another, is indeed highly criminal and indecent; for this may be strictly stiled defrauding the poor (sometimes perhaps those who are poorer than ourselves), or, to set it under the most opprobrious colours, robbing the spittal. | Соответственным образом и нам, писателям, следует смотреть на древних, вроде Гомера, Вергилия, Горация, Цицерона и других, как на богатых сквайров, у которых мы, бедняки Парнаса, с незапамятных времен пользуемся правом брать все, что попадет нам под руку. Этого права я прошу и для себя, готовый, в свою очередь, признать его за своими неимущими ближними. Все, на чем я настаиваю, чего я требую от своих собратьев,- это соблюдать в своем кругу такую же строгую честность, какая принята у черни. Воровать друг у друга действительно весьма преступно и неприлично, ведь такое воровство справедливо может быть названо обиранием бедняков (которые иногда беднее нас самих) или же - изобразим его в самом постыдном свете - ограблением больницы. |
| Since, therefore, upon the strictest examination, my own conscience cannot lay any such pitiful theft to my charge, I am contented to plead guilty to the former accusation; nor shall I ever scruple to take to myself any passage which I shall find in an antient author to my purpose, without setting down the name of the author from whence it was taken. Nay, I absolutely claim a property in all such sentiments the moment they are transcribed into my writings, and I expect all readers henceforwards to regard them as purely and entirely my own. This claim, however, I desire to be allowed me only on condition that I preserve strict honesty towards my poor brethren, from whom, if ever I borrow any of that little of which they are possessed, I shall never fail to put their mark upon it, that it may be at all times ready to be restored to the right owner. | Если, таким образом, при самом тщательном исследовании совесть не может уличить меня ни в одной такой презренной краже, то я охотно признаю себя виновным в обирании богачей; никогда я также не постесняюсь заимствовать тот или иной отрывок у древних авторов, умолчав, у кого именно он взят. Мало того: я категорически настаиваю, что все такие мысли становятся моей неотъемлемой собственностью, как только они вписаны в мои сочинения, и прошу всех читателей с той минуты так на них и смотреть. Однако я настаиваю на предоставлении мне этого права только при условии, что буду вести себя безукоризненно честно по отношению к моим бедным собратьям, и если мне случится заимствовать у них какую-нибудь безделицу, я никогда не забуду поставить на ней клеймо законного владельца, чтобы в любую минуту она могла быть возвращена по принадлежности. |
| The omission of this was highly blameable in one Mr. Moore, who, having formerly borrowed some lines of Pope and company, took the liberty to transcribe six of them into his play of the Rival Modes. Mr. Pope, however, very luckily found them in the said play, and, laying violent hands on his own property, transferred it back again into his own works; and, for a further punishment, imprisoned the said Moore in the loathsome dungeon of the Dunciad, where his unhappy memory now remains, and eternally will remain, as a proper punishment for such his unjust dealings in the poetical trade. | В таком упущении чрезвычайно провинился некий мистер Мур; позаимствовав еще ранее несколько строк у Попа и компании, он набрался смелости вписать целых шесть из них в свою пьесу "Соперничество мод". Впрочем, мистер Поп счастливо нашел их в означенной пьесе, извлек оттуда свою собственность и перенес обратно в свои произведения, а Мура, чтобы ему впредь неповадно было, заключил в ужасную тюрьму "Дунсиады", где память о нем и теперь живет и будет жить до скончания века в наказание за такое некрасивое воровство на рынке поэзии. |
Глава 2.
In which, though the squire doth not find his daughter, something is found which puts an end to his pursuit
в которой сквайр хотя и не находит своей дочери, зато находит
нечто, полагающее конец ее преследованию
| English | Русский |
| The history now returns to the inn at Upton, whence we shall first trace the footsteps of Squire Western; for, as he will soon arrive at an end of his journey, we shall have then full leisure to attend our heroe. | История наша снова приводит нас в эптонскую гостиницу, откуда мы сначала направимся по следам сквайра Вестерна; так как они нас далеко не заведут, то мы будем иметь довольно времени, чтобы заняться нашим героем. |
| The reader may be pleased to remember that the said squire departed from the inn in great fury, and in that fury he pursued his daughter. The hostler having informed him that she had crossed the Severn, he likewise past that river with his equipage, and rode full speed, vowing the utmost vengeance against poor Sophia, if he should but overtake her. | Читатель благоволит вспомнить, что упомянутый сквайр покинул гостиницу вне себя от бешенства и в этом возбужденном состоянии пустился в погоню за дочерью. Узнав от конюха, что она переправилась через Северн, он, в свою очередь, переправился со свитой через эту реку и поскакал во весь опор, грозя жестоко отомстить Софье, если ее настигнет. |
| He had not gone far before he arrived at a crossway. Here he called a short council of war, in which, after hearing different opinions, he at last gave the direction of his pursuit to fortune, and struck directly into the Worcester road. | Вскоре кавалькада очутилась у перекрестка. Сквайр поспешно созвал военный совет, на котором, выслушав разноречивые мнения, в конце концов предоставил выбор пути Фортуне и пустился прямо по ворчестерской дороге. |
| In this road he proceeded about two miles, when be began to bemoan himself most bitterly, frequently crying out, "What a pity is it! Sure never was so unlucky a dog as myself!" And then burst forth a volley of oaths and execrations. | Проехав мили две, он начал горько плакаться, то и дело приговаривая: "Экая незадача! Чертовски не повезло!" - и сыпля, как из мешка, ругательствами и проклятиями. |
| The parson attempted to administer comfort to him on this occasion. | Священник попробовал его успокоить: |
| "Sorrow not, sir," says he, "like those without hope. How be it we have not yet been able to overtake young madam, we may account it some good fortune that we have hitherto traced her course aright. Peradventure she will soon be fatigated with her journey, and will tarry in some inn, in order to renovate her corporeal functions; and in that case, in all moral certainty, you will very briefly be compos voti." | - Не кручиньтесь, сэр, и не теряйте надежды. Хотя нам и не удалось еще догнать уважаемую дочь вашу, но все же посчастливилось взять верный путь и до сих пор с него не сбиться. Может статься, дочь вашу одолеет усталость и она остановится в какой-нибудь гостинице, чтобы дать отдых онемевшему телу; в этом случае вы с полной вероятностью вскоре будете compos voti 63. |
| "Pogh! d-n the slut!" answered the squire, "I am lamenting the loss of so fine a morning for hunting. It is confounded hard to lose one of the best scenting days, in all appearance, which hath been this season, and especially after so long a frost." | - Вздор! - отвечал сквайр.- Я жалею, что пропадает такое чудесное утро для охоты! Чертовски обидно терять один из лучших осенних дней для псовой охоты, да еще после такого долгого мороза! |
| Whether Fortune, who now and then shows some compassion in her wantonest tricks, might not take pity of the squire; and, as she had determined not to let him overtake his daughter, might not resolve to make him amends some other way, I will not assert; but he had hardly uttered the words just before commemorated, and two or three oaths at their heels, when a pack of hounds began to open their melodious throats at a small distance from them, which the squire's horse and his rider both perceiving, both immediately pricked up their cars, and the squire, crying, "She's gone, she's gone! Damn me if she is not gone!" instantly clapped spurs to the beast, who little needed it, having indeed the same inclination with his master; and now the whole company, crossing into a corn-field, rode directly towards the hounds, with much hallowing and whooping, while the poor parson, blessing himself, brought up the rear. | Сжалилась ли над сквайром Фортуна, порой выказывающая сострадание во время самых буйных своих проказ, и вздумала за неудачу с дочерью вознаградить его каким-нибудь другим способом, не берусь утверждать; но не успел он произнести только что приведенную фразу и сопроводить ее двумя-тремя крепкими словами, как невдалеке от них раздались мелодичные голоса своры гончих. Заслышав их, конь сквайра и его седок мигом насторожились, и сквайр с криком: "Попался, голубчик, попался! Будь я проклят, если это не так!" - дал коню шпоры, в чем тот вовсе и не нуждался, потому что имел одинаковые наклонности со своим хозяином. Тогда вся кавалькада с гиканьем и улюлюканьем помчалась на лай прямо по пашне, а бедный священник, крестясь, потрусил рысцой в арьергарде. |
| Thus fable reports, that the fair Grimalkin, whom Venus, at the desire of a passionate lover, converted from a cat into a fine woman, no sooner perceived a mouse, than, mindful of her former sport, and still retaining her pristine nature, she leaped from the bed of her husband to pursue the little animal. | Сказка рассказывает, как одна кошка, которую Венера по просьбе страстного воздыхателя превратила в прекрасную женщину, но не вытравила в ней кошачью природу, заслышав однажды мышь, вспомнила о своих прежних забавах, соскочила с супружеской постели и пустилась вдогонку за сереньким зверьком. |
| What are we to understand by this? Not that the bride was displeased with the embraces of her amorous bridegroom; for, though some have remarked that cats are subject to ingratitude, yet women and cats too will be pleased and purr on certain occasions. The truth is, as the sagacious Sir Roger L'Estrange observes, in his deep reflections, that, "if we shut Nature out at the door, she will come in at the window; and that puss, though a madam, will be a mouser still." In the same manner we are not to arraign the squire of any want of love for his daughter; for in reality he had a great deal; we are only to consider that he was a squire and a sportsman, and then we may apply the fable to him, and the judicious reflections likewise. | Как нам это понимать? Не то чтобы новобрачная не находила удовольствия в объятиях своего пылкого молодого мужа,- ибо хотя замечено, что кошки склонны к неблагодарности, однако в известных случаях они, как и женщины, любят ласкаться и мурлыкать,- вся суть тут в том, что, как замечает глубокомысленный сэр Роджер Л'Эстрендж, "если мы не пустим природу в дверь, она войдет в окно, и киска, хотя она и дама, всегда останется охотницей на мышей". Так и сквайра мы не обвиняем в недостатке любви к дочери - напротив, он очень ее любил; только мы должны помнить, что был он и сквайр и охотник и что, следовательно, к нему можно приложить нашу сказочку и вытекающее из нее нравоучение. |
| The hounds ran very hard, as it is called, and the squire pursued over hedge and ditch, with all his usual vociferation and alacrity, and with all his usual pleasure; nor did the thoughts of Sophia ever once intrude themselves to allay the satisfaction he enjoyed in the chace, which, he said, was one of the finest he ever saw, and which he swore was very well worth going fifty miles for. As the squire forgot his daughter, the servants, we may easily believe, forgot their mistress; and the parson, after having expressed much astonishment, in Latin, to himself, at length likewise abandoned all farther thoughts of the young lady, and, jogging on at a distance behind, began to meditate a portion of doctrine for the ensuing Sunday. | Гончие, как говорится, варом варили, а сквайр скакал за ними вдогонку через плетни и рвы с обычными своими воплями и в превосходном, как всегда в таких случаях, расположении духа; о Софье он и не вспоминал: ни разу мысль о дочери не испортила его наслаждения охотой, такой чудеснейшей, по его словам, что ради нее стоило ускакать из дому за пятьдесят миль. Если сквайр не вспоминал о дочери, то слуги его и подавно забыли о госпоже; даже священник, выразив по-латыни свое недоумение, в конце концов тоже оставил попечение о молодой девушке и, следуя рысцой на довольно почтительном расстоянии за кавалькадой, принялся обдумывать часть проповеди к ближайшему воскресенью. |
| The squire who owned the hounds was highly pleased with the arrival of his brother squire and sportsman: for all men approve merit in their own way, and no man was more expert in the field than Mr. Western, nor did any other better know how to encourage the dogs with his voice, and to animate the hunt with his holla. | Владелец гончих был в восторге от появления собрата, помещика и охотника: всякий из нас умеет ценить таланты другого в нашей профессии, а не было охотника более искусного, чем мистер Вестерн, и никто не умел лучше него порскать собакам и одушевлять всю охоту своим улюлюканьем. |
| Sportsmen, in the warmth of a chace, are too much engaged to attend to any manner of ceremony, nay, even to the offices of humanity: for, if any of them meet with an accident by tumbling into a ditch, or into a river, the rest pass on regardless, and generally leave him to his fate: during this time, therefore, the two squires, though often close to each other, interchanged not a single word. The master of the hunt, however, often saw and approved the great judgment of the stranger in drawing the dogs when they were at a fault, and hence conceived a very high opinion of his understanding, as the number of his attendants inspired no small reverence to his quality. As soon, therefore, as the sport was ended by the death of the little animal which had occasioned it, the two squires met, and in all squire-like greeting saluted each other. | Охотники в пылу преследования бывают настолько поглощены своим делом, что им не до церемоний, они забывают даже о самых простых обязанностях человеколюбия,- так, если кому-нибудь из них случится упасть в ров или в реку, остальные проезжают мимо, обыкновенно покидая пострадавшего на произвол судьбы; поэтому наши два сквайра, хотя они и часто съезжались во время охоты, не обменялись друг с другом ни одним словом. Впрочем, хозяин своры не раз восхищался незнакомцем, видя, как ловко тот наводит собак на потерянный след, что внушало ему высокое представление о сметливости Вестерна, а число слуг последнего - немалое уважение к его богатству. Вот почему, когда охота кончилась гибелью зверька, поднявшего всю эту кутерьму, оба сквайра съехались и поздоровались друг с другом по всем правилам помещичьего этикета. |
| The conversation was entertaining enough, and what we may perhaps relate in an appendix, or on some other occasion; but as it nowise concerns this history, we cannot prevail on ourselves to give it a place here. It concluded with a second chace, and that with an invitation to dinner. This being accepted, was followed by a hearty bout of drinking, which ended in as hearty a nap on the part of Squire Western. | Разговор их был довольно занимателен, и мы, может быть, передадим его в приложении или при каком-нибудь другом случае; но так как он не связан с нашей историей, то мы его здесь опускаем. Он кончился новой охотой, а новая охота - приглашением отобедать. Приглашение было принято, и обед сопровождался обильной выпивкой, после которой сквайр Вестерн крепко уснул. |
| Our squire was by no means a match either for his host, or for parson Supple, at his cups that evening; for which the violent fatigue of mind as well as body that he had undergone, may very well account, without the least derogation from his honour. He was indeed, according to the vulgar phrase, whistle drunk; for before he had swallowed the third bottle, he became so entirely overpowered, that though he was not carried off to bed till long after, the parson considered him as absent, and having acquainted the other squire with all relating to Sophia, he obtained his promise of seconding those arguments which he intended to urge the next morning for Mr. Western's return. | По части поглощения спиртных напитков сквайр наш в этот вечер совершенно не мог тягаться ни с хозяином дома, ни со священником Саплом, что, впрочем, прекрасно объясняется ею сильной усталостью, душевной и физической, и нисколько не умаляет его достоинств. Он был, как говорится, вдребезги пьян; за третьей бутылкой его так развезло, что хотя в постель его увели значительно позже, однако священник совершенно перестал с ним считаться, рассказал хозяину всю историю с Софьей и взял с него слово помочь ему завтра уговорить мистера Вестерна вернуться домой. |
| No sooner, therefore, had the good squire shaken off his evening, and began to call for his morning draught, and to summon his horses in order to renew his pursuit, than Mr. Supple began his dissuasives, which the host so strongly seconded, that they at length prevailed, and Mr. Western agreed to return home; being principally moved by one argument, viz., that he knew not which way to go, and might probably be riding farther from his daughter instead of towards her. He then took leave of his brother sportsman, and expressing great joy that the frost was broken (which might perhaps be no small motive to his hastening home), set forwards, or rather backwards, for Somersetshire; but not before he had first despatched part of his retinue in quest of his daughter, after whom he likewise sent a volley of the most bitter execrations which he could invent. | Только что почтенный сквайр проснулся поутру от вечерней попойки и, даже не опохмелившись, велел седлать лошадей, чтобы пуститься снова в погоню, как мистер Сапл, энергично поддержанный хозяином, начал убеждать его оставить это намерение и после долгих настояний добился наконец согласия мистера Вестерна вернуться домой. На сквайра подействовал главным образом тот довод, что он не знает, по какой дороге ехать, а поехав наудачу, очень легко может удалиться от дочери, вместо того чтобы настигнуть ее. Сквайр простился с собратом-охотником и, выразив большое удовольствие по случаю наступившей оттепели (которая, может быть, была главнейшей причиной, заставившей его торопиться домой), отправился вперед, или, вернее, назад в Сомерсетшир, отрядив, однако, часть своей свиты на поиски дочери и пустив вдогонку посланным целый залп самых отборных ругательств. |
Глава 3.
The departure of Jones from Upton, with what passed between him and Partridge on the road
Отъезд Джонса из Эптона и что случилось с ним и с Партриджем
по дороге
| English | Русский |
| At length we are once more come to our heroe; and, to say truth, we have been obliged to part with him so long, that, considering the condition in which we left him, I apprehend many of our readers have concluded we intended to abandon him for ever; he being at present in that situation in which prudent people usually desist from enquiring any farther after their friends, lest they should be shocked by hearing such friends had hanged themselves. | Наконец-то мы возвращаемся к нашему герою. По правде сказать, нам пришлось расстаться с ним так давно, что, приняв во внимание обстоятельства, в которых мы его оставили, многие читатели заключили, пожалуй, что мы намерены покинуть его навсегда: ведь он попал в то положение, при котором благоразумные люди обыкновенно перестают осведомляться о своих друзьях, боясь услышать, что те повесились. |
| But, in reality, if we have not all the virtues, I will boldly say, neither have we all the vices of a prudent character; and though it is not easy to conceive circumstances much more miserable than those of poor Jones at present, we shall return to him, and attend upon him with the same diligence as if he was wantoning in the brightest beams of fortune. | Но если мы не можем похвалиться всеми добродетелями благоразумных людей, зато, я смело утверждаю, не страдаем также всеми их пороками; и хотя трудно представить себе обстоятельство более плачевное, чем то, в котором находился теперь бедняга Джонс, мы вернемся к своему герою и будем следить за ним так же внимательно, как если бы он купался в самых ярких лучах славы. |
| Mr. Jones, then, and his companion Partridge, left the inn a few minutes after the departure of Squire Western, and pursued the same road on foot, for the hostler told them that no horses were by any means to be at that time procured at Upton. On they marched with heavy hearts; for though their disquiet proceeded from very different reasons, yet displeased they were both; and if Jones sighed bitterly, Partridge grunted altogether as sadly at every step. | Итак, мистер Джонс и его спутник Партридж покинули гостиницу через несколько минут после отъезда сквайра Вестерна и пошли по той же дороге пешком, потому что лошадей в это время, по словам конюха, невозможно было достать в Эптоне ни за какие деньги. Оба шагали понуро. Правда, причины невеселого расположения у каждого были разные, но оба были недовольны; и если Джонс горько вздыхал, то Партридж на каждом шагу не менее мрачно ворчал. |
| When they came to the cross-roads where the squire had stopt to take counsel, Jones stopt likewise, and turning to Partridge, asked his opinion which track they should pursue. | Подойдя к перекрестку, где до этого останавливался и держал военный совет сквайр, Джонс тоже остановился и спросил у Партриджа, какой, по его мнению, путь им следует избрать. |
| "Ah, sir," answered Partridge, "I wish your honour would follow my advice." | - О сэр, если бы ваша честь послушались моего совета,- отвечал Партридж. |
| "Why should I not?" replied Jones; "for it is now indifferent to me whither I go, or what becomes of me." | - Отчего ж не послушаться? - сказал Джонс.- Теперь мне все равно, куда идти и что со мной станется. |
| "My advice, then," said Partridge, "is that you immediately face about and return home; for who that hath such a home to return to as your honour, would travel thus about the country like a vagabond? I ask pardon, sed vox ea sola reperta est." | - Тогда мой вам совет,- сказал Партридж,- немедленно повернуть налево кругом и идти домой. И что за охота человеку, у которого есть такой кров, как у вашей чести, странствовать по Англии, подобно бродяге? Извините меня, sed vox ea sola reperta est 64. |
| "Alas!" cries Jones, "I have no home to return to;- but if my friend, my father, would receive me, could I bear the country from which Sophia is flown? Cruel Sophia! Cruel! No; let me blame myself!- No; let me blame thee. D-nation seize thee- fool- blockhead! thou hast undone me, and I will tear thy soul from thy body."- At which words he laid violent hands on the collar of poor Partridge, and shook him more heartily than an ague-fit, or his own fears had ever done before. | - Увы! - воскликнул Джонс.- У меня нет этого крова. Но если бы даже, мой друг, мой отец захотел меня принять, то разве мог бы я жить в местах, откуда бежала моя Софья! Жестокая Софья! Жестокая!.. Нет, виноват во всем я!.. Нет, виноват ты. Будь ты проклят... дурак... болван! Ты погубил меня, я вырву у тебя душу из тела! - С этими словами он изо всей силы схватил бедного Партриджа за ворот и тряхнул так, как никогда не трясли учителя ни лихорадка, ни страх. |
| Partridge fell trembling on his knees, and begged for mercy, vowing he had meant no harm- when Jones, after staring wildly on him for a moment, quitted his hold, and discharged a rage on himself, that, had it fallen on the other, would certainly have put an end to his being, which indeed the very apprehension of it had almost effected. | Партридж в ужасе упал на колени и запросил пощады, клянясь, что у него в мыслях не было ничего дурного. Джонс, свирепо посмотрев на него, выпустил свою добычу и обрушил весь гнев на себя с такой яростью, что, обрати он его на спутника, тому наверное пришел бы конец: несчастный был полумертв от одного только страха. |
| We would bestow some pains here in minutely describing all the mad pranks which Jones played on this occasion, could we be well assured that the reader would take the same pains in perusing them; but as we are apprehensive that, after all the labour which we should employ in painting this scene, the said reader would be very apt to skip it entirely over, we have saved ourselves that trouble. To say the truth, we have, from this reason alone, often done great violence to the luxuriance of our genius, and have left many excellent descriptions out of our work, which would otherwise have been in it. And this suspicion, to be honest, arises, as is generally the case, from our own wicked heart; for we have, ourselves, been very often most horridly given to jumping, as we have run through the pages of voluminous historians. | Мы не поленились бы подробно описать все неистовства Джонса по этому случаю, если бы были уверены, что и читатель не поленится прочесть о них; но так как легко может статься, что после всех трудов, затраченных нами на изображение этой сцены, наш читатель возьмет да и пропустит ее всю целиком, то мы избавили себя от этих хлопот. Правду сказать, единственно по этой причине мы часто обуздывали буйную силу нашего гения и опускали множество великолепных описаний, которые иначе вошли бы в это сочинение. А указанное подозрение, признаться откровенно, источником своим имеет, как это обыкновенно бывает, нашу собственную порочность: пробегая страницы многотомных историков, мы сами сплошь и рядом делали самые отчаянные скачки. |
| Suffice it then simply to say, that Jones, after having played the part of a madman for many minutes, came, by degrees, to himself; which no sooner happened, than, turning to Partridge, he very earnestly begged his pardon for the attack he had made on him in the violence of his passion; but concluded, by desiring him never to mention his return again; for he resolved never to see that country any more. | Итак, довольно будет сказать, что Джонс, разыграв в течение нескольких минут роль сумасшедшего, мало-помалу овладел собой и, как только это произошло, тотчас попросил у Партриджа извинения за то, что обидел его в порыве гнева, но посоветовал никогда больше не говорить ему о возвращении домой, потому что он решил навсегда покинуть родные места. |
| Partridge easily forgave, and faithfully promised to obey the injunction now laid upon him. And then Jones very briskly cried out, | Партридж все простил и обещал свято соблюдать данное ему предписание. Джонс порывисто воскликнул: |
| "Since it is absolutely impossible for me to pursue any farther the steps of my angel- I will pursue those of glory. Come on, my brave lad, now for the army:- it is a glorious cause, and I would willingly sacrifice my life in it, even though it was worth my preserving." | - Если уж мне навсегда заказано следовать по стопам моего ангела, в таком случае я пойду по стопам славы. Вперед же, мой верный товарищ, разыщем армию: за наше славное дело я охотно пожертвую жизнью, даже если бы ее стоило беречь. |
| And so saying, he immediately struck into the different road from that which the squire had taken, and, by mere chance, pursued the very same through which Sophia had before passed. | С этими словами он поворотил на дорогу, противоположную той, по которой поехал сквайр, и случаю угодно было, чтобы она оказалась той, которую избрала Софья. |
| Our travellers now marched a full mile, without speaking a syllable to each other, though Jones, indeed, muttered many things to himself. As to Partridge, he was profoundly silent; for he was not, perhaps, perfectly recovered from his former fright; besides, he had apprehensions of provoking his friend to a second fit of wrath, especially as he now began to entertain a conceit, which may not, perhaps, create any great wonder in the reader. In short, he began now to suspect that Jones was absolutely out of his senses. | Наши путешественники прошагали целую милю, не сказав друг другу ни слова, хотя Джонс все время бормотал себе что-то под нос. Что же касается Партриджа, то он хранил глубокое молчание - должно быть, потому, что еще не совсем оправился от страха; а кроме того, брадобрей опасался опять рассердить своего друга, тем более что у него начало складываться теперь одно предположение, которое вряд ли очень удивит читателя: он начал подозревать, что Джонс совершенно спятил. |
| At length, Jones, being weary of soliloquy, addressed himself to his companion, and blamed him for his taciturnity; for which the poor man very honestly accounted, from his fear of giving offence. And now this fear being pretty well removed, by the most absolute promises of indemnity, Partridge again took the bridle from his tongue; which, perhaps, rejoiced no less at regaining its liberty, than a young colt, when the bridle is slipt from his neck, and he is turned loose into the pastures. | Джонсу наконец надоело разговаривать с самим собой, и он обратился к спутнику с упреком за его молчаливость; тот откровенно сознался, что боится разгневать его. Когда страх этот был достаточно рассеян торжественными обещаниями Джонса впредь вести себя сдержанно, Партридж снова снял узду со своего языка, который обрадовался возвращенной свободе, пожалуй, не меньше, чем молодой жеребец, спущенный с привязи на пастбище. |
| As Partridge was inhibited from that topic which would have first suggested itself, he fell upon that which was next uppermost in his mind, namely, the Man of the Hill. | Но так как говорить на ту тему, которая прежде всего напрашивалась, ему было запрещено, то он обратился к предмету, занимавшему в уме его второе место,- именно к Горному Отшельнику. |
| "Certainly, sir," says he, "that could never be a man, who dresses himself and lives after such a strange manner, and so unlike other folks. Besides, his diet, as the old woman told me, is chiefly upon herbs, which is a fitter food for a horse than a Christian: nay, landlord at Upton says that the neighbours thereabouts have very fearful notions about him. It runs strangely in my head that it must have been some spirit, who, perhaps, might be sent to forewarn us: and who knows but all that matter which he told us, of his going to fight, and of his being taken prisoner, and of the great danger he was in of being hanged, might be intended as a warning to us, considering what we are going about? besides, I dreamt of nothing all last night but of fighting; and methought the blood ran out of my nose, as liquor out of a tap. Indeed, sir, infandum, regina, jubes renovare dolorem." | - Поверьте мне, сэр, не может быть человеком тот, кто одевается и живет так странно и так непохоже на других людей. Кроме того, пища его, как говорила старуха, состоит преимущественно из трав, что больше подходит коню, чем христианину; а хозяин гостиницы в Эптоне говорит, что все кругом его крепко побаиваются. Мне почему-то упорно сдается, что это дух, посланный, может быть, чтобы нас предостеречь: кто знает, может быть, все, что он рассказывал - как он пошел воевать, как был взят в плен и едва не угодил на виселицу,- может быть, все это рассказано нам в острастку, если принять в соображение, куда мы затеяли отправиться. Всю прошедшую ночь мне только и снились одни сражения, и кровь лила у меня из носа, как вино из крана. Право, сэр, in-tandum, regina, jubes renovare dolorem. |
| "Thy story, Partridge," answered Jones, "is almost as ill applied as thy Latin. Nothing can be more likely to happen than death to men who go into battle. Perhaps we shall both fall in it-and what then?" | - Твой рассказ, Партридж, так же мало кстати, как и твоя латынь. Смерть - вещь самая заурядная для людей, идущих в бой. Может быть, мы оба падем в сражении... ну так что ж? |
| "What then?" replied Partridge; "why then there is an end of us, is there not? when I am gone, all is over with me. What matters the cause to me, or who gets the victory, if I am killed? I shall never enjoy any advantage from it. What are all the ringing of bells, and bonfires, to one that is six foot under ground? there will be an end of poor Partridge." | - А то,- возразил Партридж,- что тогда придет нам конец. А когда меня не будет, мне все равно. Что мне за дело, чья сторона возьмет верх и кто одержит победу, если я буду убит? Ведь никакой выгоды от этой победы я не получу. Что колокольный звон и праздничные костры для того, кто лежит на шесть футов под землей? Конец тогда бедному Партриджу. |
| "And an end of poor Partridge," cries Jones, "there must be, one time or other. If you love Latin, I will repeat you some fine lines out of Horace, which would inspire courage into a coward. | - Бедному Партриджу все равно рано или поздно придет конец,- отвечал Джонс.- Если тебе так нравится латынь, я продекламирую несколько строчек из Горация, способных вдохнуть храбрость и в труса: |
| 'Dulce et decorum est pro patria mori: Mors et fugacem persequitur virum, Nec parcit imbellis juventae Poplitibus, timidoque tergo.'" | Dulce et decorum est pro patria mori: Mors et fugacem persequitur, virum, Nec parcit imbelns juventae Poplitibus, tiniidoque tegro. |
| "I wish you would construe them," cries Partridge; "for Horace is a hard author, and I cannot understand as you repeat them." | - Переведите, пожалуйста,- сказал Партридж.- Гораций трудный автор, на слух я его не понимаю. |
| "I will repeat you a bad imitation, or rather paraphrase, of my own," said Jones; "for I am but an indifferent poet: | - Хорошо. Только не взыщи, поэт я неважный: |
| Who would not die in his dear country's cause? Since, if base fear his dastard step withdraws, From death he cannot fly:- One common grave Receives, at last, the coward and the brave." | Смерть за отечество отрадна и сладка. Бежавший от нее в бою не уцелеет, И, верно, юношей изнеженных она Колен трепещущих и спин не пожалеет. |
| "That's very certain," cries Partridge. "Ay, sure, Mors omnibus communis: but there is a great difference between dying in one's bed a great many years hence, like a good Christian, with all our friends crying about us, and being shot to-day or to-morrow, like a mad dog; or, perhaps, hacked in twenty pieces with the sword, and that too before we have repented of all our sins. O Lord, have mercy upon us! to be sure the soldiers are a wicked kind of people. I never loved to have anything to do with them. I could hardly bring myself ever to look upon them as Christians. There is nothing but cursing and swearing among them. I wish your honour would repent: I heartily wish you would repent before it is too late; and not think of going among them.- Evil communication corrupts good manners. That is my principal reason. For as for that matter, I am no more afraid than another man, not I; as to matter of that. I know all human flesh must die; but yet a man may live many years, for all that. Why, I am a middle-aged man now, and yet I may live a great number of years. I have read of several who have lived to be above a hundred, and some a great deal above a hundred. Not that I hope, I mean that I promise myself, to live to any such age as that, neither.- But if it be only to eighty or ninety. Heaven be praised, that is a great ways off yet; and I am not afraid of dying then, no more than another man; but, surely, to attempt death before a man's time is come seems to me downright wickedness and presumption. Besides, if it was to do any good indeed; but, let the cause be what it will, what mighty matter of good can two people do? and, for my part, I understand nothing of it. I never fired off a gun above ten minutes in my life; and then it was not charged with bullets. And for the sword, I never learned to fence, and know nothing of the matter. And then there are those cannons, which certainly it must be thought the highest presumption to go in the way of; and nobody but a madman- I ask pardon; upon my soul I meant no harm; I beg I may not throw your honor into another passion." | - Это совершенно справедливо,- сказал Партридж.- Конечно, mors omnibus communis; 65 но большая разница умереть через много лет, как подобает доброму христианину-в своей кровати, среди плачущих друзей, или быть застреленным сегодня или завтра, как бешеная собака, а может быть, даже изрубленным на двадцать кусков, прежде чем успел покаяться в грехах. Господи, смилуйся над нами! Солдаты - нечестивый народ. Я никогда не любил иметь с ними дело. С трудом даже мог заставить себя смотреть на них как на христиан - только и знают, что ругаться да сквернословить. Одумайтесь, ваша честь. Право, одумайтесь, пока не поздно, и не якшайтесь с этими негодниками. Дурное общество портит добрые нравы. Потому-то я главным образом и говорю так. А что касается страха, так я боюсь не больше, чем другие, ничуть не больше. Я знаю, что все мы должны умереть, а все-таки иной может прожить еще много лет. Ну вот хоть бы я: я человек средних лет и могу прожить еще бог знает сколько. Иные, читал я, доживают и до ста лет, а иные переваливали и далеко за сто. О, я нисколько не обольщаю себя надеждой дожить до такого возраста, нисколько. Но хотя бы до восьмидесяти или до девяноста. Слава богу, до этого еще очень далеко, и в такие годы умереть не страшно; а искушать смерть раньше положенного человеку срока, по-моему, и грешно и самонадеянно - добро б еще была от этого какая-нибудь польза! Ну, пусть даже наше дело самое правое, много ли проку от двоих? Тем более если говорить обо мне - так я совсем не знаю военного искусства. Я стрелял из ружья всего-то, может быть, минут десять на своем веку, да к тому ж оно и не было заряжено; а что касается шпаги, то я отроду фехтовать не учился и не умею. А потом еще эти пушки: да ведь нужно совсем потерять голову, чтобы идти против наведенной пушки; и разве только сумасшедший... Прошу прощения! Ей-богу, я не желал сказать ничего обидного, боже меня упаси снова рассердить вашу честь. |
| "Be under no apprehension, Partridge," cries Jones; "I am now so well convinced of thy cowardice, that thou couldst not provoke me on any account." | - Не бойся, Партридж,- отвечал Джонс,- я теперь настолько убедился в твоей трусости, что ты больше ничем меня не рассердишь. |
| "Your honour," answered he, "may call me coward, or anything else you please. If loving to sleep in a whole skin makes a man a coward, non immunes ab illis malis sumus . I never read in my grammar that a man can't be a good man without fighting. Vir bonus est quis? Qui consulta patrum, qui leges juraque servat . Not a word of fighting; and I am sure the scripture is so much against it, that a man shall never persuade me he is a good Christian while he sheds Christian blood." | - Ваша честь может называть меня трусом или кем угодно. Если человек трус оттого, что ему хочется спать в своей коже, целым и невредимым, поп immunes ab illis malis sumus 66. Никогда мне не доводилось читать в своей грамматике, что нельзя быть порядочным человеком, не воевавши. Vir bonus est quis? Qui con-sulta patrurn, qui leges juraque servat? 67 О том, чтобы сражаться,- ни слова; и, по-моему, Священное писание настолько против войны, что человек, проливающий христианскую кровь, никогда меня не убедит в том, что он добрый христианин. |
Глава 4.
The adventure of a beggar-man
Приключение с нищим
| English | Русский |
| Just as Partridge had uttered that good and pious doctrine, with which the last chapter concluded, they arrived at another cross-way, when a lame fellow in rags asked them for alms; upon which Partridge gave him a severe rebuke, saying, "Every parish ought to keep their own poor." Jones then fell a-laughing, and asked Partridge, | Как раз в ту минуту, когда Партридж высказал здравую и благочестивую мысль, которой заключена предыдущая глава, они достигли нового перекрестка, где повстречали хромого нищего в лохмотьях, обратившегося к ним за подаянием. Партридж сурово его отчитал, сказав, что каждый приход обязан содержать своих бедняков. Джонс расхохотался. |
| "if he was not ashamed, with so much charity in his mouth, to have no charity in his heart. Your religion," says he, "serves you only for an excuse for your faults, but is no incentive to your virtue. Can any man who is really a Christian abstain from relieving one of his brethren in such a miserable condition?" | - Стыдись! Столько милосердия на устах и так мало его в сердце. Твоя религия,- сказал он,- служит тебе только оправданием для пороков, а к добродетели не побуждает нисколько. Можно ли, будучи истинным христианином, не помочь ближнему, находящемуся в таком бедственном положении? |
| And at the same time, putting his hand in his pocket, he gave the poor object a shilling. | С этими словами он достал из кармана шиллинг и подал его нищему. |
| "Master," cries the fellow, after thanking him, "I have a curious thing here in my pocket, which I found about two miles off, if your worship will please to buy it. I should not venture to pull it out to every one; but, as you are so good a gentleman, and so kind to the poor, you won't suspect a man of being a thief only because he is poor." | - Хозяин,- сказал нищий, поблагодарив его,- у меня в кармане лежит любопытная вещица, которую я нашел мили за две отсюда. Не угодно ли будет вашей милости купить? Я бы не решился показать ее первому встречному, но вы такой добрый господин и так милостивы к бедным, что не станете подозревать человека в воровстве только потому, что он нищий. |
| He then pulled out a little gilt pocketbook, and delivered it into the hands of Jones. | С этими словами он вручил Джонсу маленькую записную книжку с золотым обрезом. |
| Jones presently opened it, and (guess, reader, what he felt) saw in the first page the words Sophia Western, written by her own fair hand. He no sooner read the name than he prest it close to his lips; nor could he avoid falling into some very frantic raptures, notwithstanding his company; but, perhaps, these very raptures made him forget he was not alone. | Джонс раскрыл ее и (вообразите, читатель, что он почувствовал) на первой странице увидел имя Софьи Вестерн, написанное ее собственной прелестной рукой. Едва он это прочел, как тотчас же крепко прижал книжку к губам и не мог удержаться от бурных проявлений восторга, не смущаясь присутствием посторонних,- а может быть, именно этот восторг и заставил его позабыть, что он не один. |
| While Jones was kissing and mumbling the book, as if he had an excellent brown buttered crust in his mouth, or as if he had really been a book-worm, or an author who had nothing to cat but his own works, a piece of paper fell from its leaves to the ground, which Partridge took up, and delivered to Jones, who presently perceived it to be a bank-bill. It was, indeed, the very bill which Western had given his daughter the night before her departure; and a Jew would have jumped to purchase it at five shillings less than ?100. | Когда Джонс целовал книжку и впился в нее зубами, как в кусок вкусного хлеба с маслом или уподобляясь книжному червю, а то и писателю, которому нечего есть, кроме своих собственных произведений, оттуда выпал какой-то листок. Партридж подобрал его и подал Джонсу: это был банковый билет - тот самый, который Вестерн подарил своей дочери накануне ее бегства. Жид запрыгал бы от радости, купив его за сто фунтов без пяти шиллингов. |
| The eyes of Partridge sparkled at this news, which Jones now proclaimed aloud; and so did (though with somewhat a different aspect) those of the poor fellow who had found the book; and who (I hope from a principle of honesty) had never opened it: but we should not deal honestly by the reader if we omitted to inform him of a circumstance which may be here a little material, viz., that the fellow could not read. | Глаза Партриджа засверкали, когда Джонс громко объявил о находке, засверкали (только несколько иначе) и глаза бедняка, нашедшего книжку: он (я полагаю, из чувства честности) ее не раскрывал,- но мы сами поступили бы нечестно с читателем, не сообщив о том немаловажном в данном случае обстоятельстве, что нищий был неграмотен |
| Jones, who had felt nothing but pure joy and transport from the finding the book, was affected with a mixture of concern at this new discovery; for his imagination instantly suggested to him, that the owner of the bill might possibly want it, before he should be able to convey it to her. He then acquainted the finder, that he knew the lady to whom the book belonged, and would endeavour to find her out as soon as possible, and return it her. | Джонс, почувствовавший беспредельную радость и восторг при виде книжки, был несколько встревожен при этом новом открытии: ему тотчас представилось, что владелица билета, может быть, будет терпеть нужду, пока он не возвратит ей находку. Он сказал нищему, что знает даму, которой принадлежит книжка, и постарается как можно скорей ее разыскать и вручить ей собственность |
| The pocket-book was a late present from Mrs. Western to her niece; it had cost five-and-twenty shillings, having been bought of a celebrated toyman; but the real value of the silver which it contained in its clasp, was about eighteen-pence; and that price the said toyman, as it was altogether as good as when it first issued from his shop, would now have given for it. A prudent person would, however, have taken proper advantage of the ignorance of this fellow, and would not have offered more than a shilling, or perhaps sixpence, for it; nay, some perhaps would have given nothing, and left the fellow to his action of trover, which some learned serjeants may doubt whether he could, under these circumstances, have maintained. | Эта записная книжка была недавно подарена Софье ее тетушкой; миссис Вестерн купила ее у модного торговца безделушками за двадцать пять шиллингов, но действительная цена серебра, содержавшегося в застежках, составляла всего около восемнадцати пенсов,-столько и дал бы теперь за нее упомянутый торговец, так как книжка была в отличной сохранности, словно только что из лавки. Впрочем, человек бережливый воспользовался бы невежеством нищего и предложил бы ему за его находку не больше шиллинга или даже шести пенсов, а то и вовсе ничего бы не дал, предоставив нищему взыскивать с него деньги судом, и многие ученые юристы, пожалуй, усомнились бы, смог ли истец при данных обстоятельствах доказать свои права. |
| Jones, on the contrary, whose character was on the outside of generosity, and may perhaps not very unjustly have been suspected of extravagance, without any hesitation gave a guinea in exchange for the book. The poor man, who had not for a long time before been possessed of so much treasure, gave Mr. Jones a thousand thanks, and discovered little less of transport in his muscles than Jones had before shown, when he had first read the name of Sophia Western. | Однако Джонс, отличавшийся большой щедростью и, может быть, даже расточительностью, напротив, без всяких колебаний дал за книжку целую гинею. Бедняк, давно уже не обладавший таким сокровищем, рассыпался в благодарностях, и на лице его выразилось едва ли меньшее восхищение, чем то, которое овладело Джонсом, когда он увидел имя Софьи Вестерн. |
| The fellow very readily agreed to attend our travellers to the place where he had found the pocket-book. Together, therefore, they proceeded directly thither; but not so fast as Mr. Jones desired; for his guide unfortunately happened to be lame, and could not possibly travel faster than a mile an hour. As this place, therefore, was at above three miles' distance, though the fellow had said otherwise, the reader need not be acquainted how long they were in walking it. | Нищий охотно согласился проводить наших путников к тому месту, где он нашел записную книжку И вот все они двинулись прямо туда; но не так быстро, как хотелось бы мистеру Джонсу проводник его был, к несчастью, хром и мог делать не больше мили в час А так как до того места было свыше трех миль, хотя нищий назвал другую цифру, то читателю можно и не сообщать, сколько времени они туда шли |
| Jones opened the book a hundred times during their walk, kissed it as often, talked much to himself, and very little to his companions. At all which the guide exprest some signs of astonishment to Partridge; who more than once shook his head, and cryed, | По дороге Джонс несчетное число раз раскрывал и целовал книжку, все время разговаривал сам с собой и почти не обращался к своим спутникам. По этому поводу нищий знаками выразил удивление Партриджу, который только качал головой, приговаривая: |
| Poor gentleman! orandum est ut sit mens sana in corpore sano . | - Бедняжка! Orandum est ut sit mens sana in corpore sano 68. |
| At length they arrived at the very spot where Sophia unhappily dropt the pocket-book, and where the fellow had as happily found it. Here Jones offered to take leave of his guide, and to improve his pace; but the fellow, in whom that violent surprize and joy which the first receipt of the guinea had occasioned was now considerably abated, and who had now had sufficient time to recollect himself, put on a discontented look, and, scratching his head, said, "He hoped his worship would give him something more. | Наконец прибыли они на то самое место, где Софья имела несчастье обронить записную книжку, а нищий имел счастье ее подобрать. Тут Джонс выразил желание попрощаться с проводником и прибавить шагу, но нищий, который успел уже опомниться и в котором изумление и радость по случаю получения гинеи сильно поубавились, скроил недовольную физиономию и, почесывая затылок, сказал, что надеялся получить с его милости больше. |
| Your worship," said he, "will, I hope, take it into your consideration that if I had not been honest I might have kept the whole." And, indeed, this the reader must confess to have been true. "If the paper there," said he, "be worth ?100, I am sure the finding it deserves more than a guinea. Besides, suppose your worship should never see the lady, nor give it her- and, though your worship looks and talks very much like a gentleman, yet I have only your worship's bare word; and, certainly, if the right owner ben't to be found, it all belongs to the first finder. I hope your worship will consider of all these matters: I am but a poor man, and therefore don't desire to have all; but it is but reasonable I should have my share. Your worship looks like a good man, and, I hope, will consider my honesty; for I might have kept every farthing, and nobody ever the wiser." | - Ваша милость, надеюсь, возьмет во внимание, что, не будь я честен, я мог бы удержать все (Читатель не может не согласиться, по нищий говорил правду.) Если та бумажка стоит сто фунтов, то, право, за находку надо дать больше гинеи. А может, ваша милость не увидит этой госпожи и не отдаст ей билета. Хотя ваша милость с виду джентльмен и говорит совсем по-джентльменски, но ведь порукой мне одно только слово вашей милости; а если законный владелец не отыщется, то, конечно, все принадлежит тому, кто нашел первый. Надеюсь, ваша милость все рассудит по справедливости: я бедняк, нищий и совсем не требую себе всего, но надо же, по справедливости, чтобы я получил свою долю Ваша милость с виду человек добрый и, надеюсь, вознаградит мою честность: ведь я мог бы взять себе все до копейки, и никто никогда не узнал бы об этом. |
| "I promise thee, upon my honour," cries Jones, "that I know the right owner, and will restore it her." | - Даю тебе честное слово,- отвечал Джонс,- я знаю законную владелицу этой книжки и верну ей все в целости. |
| "Nay, your worship," answered the fellow, "may do as you please as to that; if you will but give me my share, that is, one-half of the money, your honour may keep the rest yourself if you please;" | - Делайте, ваша милость, как вам угодно,- сказал нищий - Только отдайте мне, пожалуйста, мою долю, то есть половину денег, и тогда удержите себе остальное, если угодно вашей чести. |
| and concluded with swearing, by a very vehement oath, "that he would never mention a syllable of it to any man living." | И он заключил свои слова клятвой, что никогда никому не скажет об этом ни полслова. |
| "Lookee, friend," cries Jones, "the right owner shall certainly have again all that she lost; and as for any farther gratuity, I really cannot give it you at present; but let me know your name, and where you live, and it is more than possible you may hereafter have further reason to rejoice at this morning's adventure." | - Нет, приятель,- отвечал Джонс,- законная владелица получит потерянное сполна; а отблагодарить тебя еще чем-нибудь я в настоящее время совершенно не в состоянии. Скажи мне, как тебя зовут и где ты живешь, и очень может быть, что тебе еще представится случай порадоваться сегодняшнему приключению. |
| "I don't know what you mean by venture," cries the fellow; "it seems I must venture whether you will return the lady her money or no; but I hope your worship will consider-" | - Не знаю, что вы называете приключением,- проворчал нищий,- только, видно, мне приходится представить на ваше усмотрение отдать деньги потерявшей их даме или не отдать; но, надеюсь, ваша милость рассудите . |
| "Come, come," said Partridge, "tell his honour your name, and where you may be found; I warrant you will never repent having the money into his hands." | - Полно, полно,- вмешался Партридж,- скажи-ка лучше его милости, как тебя зовут и где тебя можно найти Ручаюсь, ты не раскаешься, что доверил деньги этому джентльмену |
| The fellow, seeing no hopes of recovering the possession of the pocket-book, at last complied in giving in his name and place of abode, which Jones writ upon a piece of paper with the pencil of Sophia; and then, placing the paper in the same page where she had writ her name, he cries out, "There, friend, you are the happiest man alive; I have joined your name to that of an angel." | Видя всю безнадежность попыток завладеть снова записной книжкой, нищий согласился наконец назвать свое имя и место жительства, которое Джонс записал на листочке бумаги карандашом Софьи и, вложив этот листочек между теми страницами, где она надписала свое имя, воскликнул; |
| "I don't know anything about angels," answered the fellow, "but I wish you would give me a little more money, or else return me the pocket-book." | - Ты счастливейший из смертных, приятель,- я соединил твое имя с именем ангела!- Ничего не знаю насчет ангелов,- отвечал нищий,- а только если бы вы прибавили мне немного или вернули книжку... |
| Partridge now waxed wroth: he called the poor cripple by several vile and opprobrious names, and was absolutely proceeding to beat him, but Jones would not suffer any such thing: and now, telling the fellow he would certainly find some opportunity of serving him, Mr. Jones departed as fast as his heels would carry him; and Partridge, into whom the thoughts of the hundred pound had infused new spirits, followed his leader; while the man, who was obliged to stay behind, fell to cursing them both, as well as his parents; | Эти слова окончательно вывели Партриджа из себя. Он обругал калеку разными нехорошими словами и собрался даже прибить его, но Джонс воспротивился и, сказав нищему, что, наверное, найдет случай помочь ему, поспешно зашагал прочь; Партридж, в которого мысль о сотне фунтов влила новые силы, последовал за своим вожатым, а нищий, принужденный остаться позади, принялся осыпать проклятиями наших героев, а также своих родителей. |
| "for had they," says he, "sent me to charity-school to learn to write and read and cast accounts, I should have known the value of these matters as well as other people." | - Ведь если бы они посылали меня в школу,- сетовал бедняк,- и обучили читать, писать и считать, так я не хуже других знал бы цену этим вещам. |
Глава 5.
Containing more adventures which Mr. Jones and his companion met on the road
содержащая дальнейшие путевые приключения мистера Джонса и его
спутника
| English | Русский |
| Our travellers now walked so fast, that they had very little time or breath for conversation; Jones meditating all the way on Sophia, and Partridge on the bank-bill, which, though it gave him some pleasure, caused him at the same time to repine at fortune, which, in all his walks, had never given him such an opportunity of showing his honesty. They had proceeded above three miles, when Partridge, being unable any longer to keep up with Jones, called to him, and asked him a little to slacken his pace: with this he was the more ready to comply, as he had for some time lost the footsteps of the horses, which the thaw had enabled him to trace for several miles, and he was now upon a wide common, where were several roads. | Путешественники наши зашагали так быстро, что им не хватало времени и дыхания для разговоров: Джонс всю дорогу мечтал о Софье, а Партридж-о банковом билете. Мечты эти немало радовали учителя, но в то же время заставляли его роптать на судьбу, ни разу в его странствиях не доставившую ему подобного случая выказать свою честность. Так прошли они больше трех миль, и, наконец, Партридж, почувствовав, что ему не угнаться за Джонсом, обратился к своему спутнику с просьбой немного убавить шаг, на что тот согласился тем более охотно, что следы лошадиных копыт, которые на протяжении нескольких миль были явственно видны благодаря оттепели, теперь пропали: по широкому лугу, куда они вышли, расходилось в разные стороны несколько дорог. |
| He here therefore stopt to consider which of these roads he should pursue; when on a sudden they heard the noise of a drum, that seemed at no great distance. This sound presently alarmed the fears of Partridge, and he cried out, | Джонс остановился, чтобы сообразить, по какой из этих дорог ему надо идти, как вдруг где-то невдалеке послышались звуки барабана. Партридж тотчас же в испуге воскликнул: |
| "Lord have mercy upon us all; they are certainly a coming!" | - Господи, помилуй нас! Это, наверно, они! |
| "Who is coming?" cries Jones; for fear had long since given place to softer ideas in his mind; and since his adventure with the lame man, he had been totally intent on pursuing Sophia, without entertaining one thought of an enemy. | - Кто они? - спросил Джонс. Страх уже давно уступил место в душе его более приятным представлениям, а после приключения с хромым нищим он твердо решил догнать Софью, позабыв и думать о неприятеле. |
| "Who?" cries Partridge, "why, the rebels: but why should I call them rebels? they may be very honest gentlemen, for anything I know to the contrary. The devil take him that affronts them, I say; I am sure, if they have nothing to say to me, I will have nothing to say to them, but in a civil way. For Heaven's sake, sir, don't affront them if they should come, and perhaps they may do us no harm; but would it not be the wiser way to creep into some of yonder bushes, till they are gone by? What can two unarmed men do perhaps against fifty thousand? Certainly nobody but a madman; I hope your honour is not offended; but certainly no man who hath mens sana in corpore sano-" | - Как кто? - удивился Партридж.- Да мятежники. Впрочем, зачем называть их мятежниками. Они, может быть, вполне порядочные люди; ведь у меня нет никаких причин думать иначе. Пусть черт поберет того, кто их заденет; если они меня не тронут, то и я их не трону, а буду обращаться с ними по-хорошему. Ради бога, сэр, не задевайте их, когда они придут,тогда они, может быть, не сделают нам худа. Впрочем, не лучше ли нам спрятаться вот там, в кустах, пока они пройдут мимо. Что могут сделать двое безоружных, может быть, против пятидесяти тысяч! Понятно, один только сумасшедший, не в обиду вашей чести будь сказано,- понятно, ни один человек, у которого mens sana in corpore sano... 69 |
| Here Jones interrupted this torrent of eloquence, fear had inspired, saying, "That by the drum he perceived they were near some town." He then made directly towards the place whence the noise proceeded, bidding Partridge "take courage, for that he would lead him into no danger; and adding, "it was impossible the rebels should be so near." | Тут Джонс остановил поток этого красноречия, вызванного страхом, сказав, что, судя по барабану, они недалеко от какого-то города. И он пошел прямо в том направлении, откуда доносились звуки, приказав Партриджу ободриться, потому что он не собирается подвергать его опасности, и заметив, что мятежники не могут быть так близко. |
| Partridge was a little comforted with this last assurance; and though he would more gladly have gone the contrary way, he followed his leader, his heart beating time, but not after the manner of heroes, to the music of the drum, which ceased not till they had traversed the common, and were come into a narrow lane. | Последнее замечание немного успокоило Партриджа; он куда охотнее пошел бы в противоположную сторону, но все же последовал за своим вожатым; сердце в груди его громко стучало, однако не героически, то есть не в такт барабану, который не умолкал, пока они не перешли выгон и не вступили на узкую тропинку между изгородями. |
| And now Partridge, who kept even pace with Jones, discovered something painted flying in the air, a very few yards before him, which fancying to be the colours of the enemy, he fell a bellowing, | Тут Партридж, не отстававший от Джонса, заметил в нескольких ярдах впереди что-то цветное, развевающееся в воздухе; вообразив, что это неприятельское знамя, он завопил: |
| "O Lord, sir, here they are; there is the crown and coffin. Oh Lord! I never saw anything so terrible; and we are within gun-shot of them already." | - О господи, сэр, ведь это они! Смотрите: корона и гроб. Господи, я отроду не видел ничего ужаснее; и мы от них ближе, чем на расстоянии ружейного выстрела. |
| Jones no sooner looked up, than he plainly perceived what it was which Partridge had thus mistaken. | Подняв глаза, Джонс тотчас понял, что Партридж принял за знамя. |
| "Partridge," says he, "I fancy you will be able to engage this whole army yourself; for by the colours I guess what the drum was which we heard before, and which beats up for recruits to a puppet-show." | - Партридж,- сказал он,- я думаю, что ты один справишься со всей этой армией. По знамени я догадываюсь, что за барабан мы слышали: он сзывал зрителей на представление кукольного театра. |
| "A puppet-show!" answered Partridge, with most eager transport. "And is it really no more than that? I love a puppet-show of all the pastimes upon earth. Do, good sir, let us tarry and see it. Besides, I am quite famished to death; for it is now almost dark, and I have not eat a morsel since three o'clock in the morning." | - Кукольный театр! - воскликнул искренне обрадованный Партридж.Только-то? Я люблю кукольный театр больше всего на свете. Пожалуйста, сэр, остановимся и посмотрим. Притом же я до смерти проголодался: ведь уже почти стемнело, а с трех часов утра у меня ни кусочка во рту не было. |
| They now arrived at an inn, or indeed an ale-house, where Jones was prevailed upon to stop, the rather as he had no longer any assurance of being in the road he desired. They walked both directly into the kitchen, where Jones began to inquire if no ladies had passed that way in the morning, and Partridge as eagerly examined into the state of their provisions; and indeed his inquiry met with the better success; for Jones could not hear news of Sophia; but Partridge, to his great satisfaction found good reason to expect very shortly the agreeable sight of an excellent smoaking dish of eggs and bacon. | Они подошли к гостинице, или, вернее, к трактиру, где Джонс согласился остановиться, тем более что не был уверен, по правильной ли дороге он идет. Они направились прямо в кухню, где Джонс начал расспрашивать, не проезжали ли здесь поутру дамы, а Партридж произвел энергичную разведку насчет съестного, которая увенчалась лучшим успехом: Джонс ничего не узнал о Софье, Партридж же, к своему великому удовольствию, получил полное основание ожидать скорого появления большого блюда яичницы с салом, прямо с огня. |
| In strong and healthy constitutions love hath a very different effect from what it causes in the puny part of the species. In the latter it generally destroys all that appetite which tends towards the conservation of the individual; but in the former, though it often induces forgetfulness, and a neglect of food, as well as of everything else; yet place a good piece of well-powdered buttock before a hungry lover, and he seldom fails very handsomely to play his part. Thus it happened in the present case; for though Jones perhaps wanted a prompter, and might have travelled much farther, had he been alone, with an empty stomach; yet no sooner did he sit down to the bacon and eggs, than he fell to as heartily and voraciously as Partridge himself. | На человека сильного и здорового любовь действует совсем иначе, чем на хилого и слабого: в последнем она обыкновенно уничтожает всякий аппетит, направленный к сохранению организма; в первом же хотя и порождает забывчивость и пренебрежение к пище, как и ко всему на свете, но поставьте перед таким любовником, когда он проголодался, хорошо зажаренный кусок говядины, и он станет его уписывать за обе щеки. Так случилось и теперь: хотя Джонс, не будь у него соблазна, мог пройти и гораздо дальше с пустым желудком, но когда ему подали яичницу с салом, он начал истреблять ее с таким же усердием и жадностью, как и Партридж. |
| Before our travellers had finished their dinner, night came on, and as the moon was now past the full, it was extremely dark. Partridge therefore prevailed on Jones to stay and see the puppet-show, which was just going to begin, and to which they were very eagerly invited by the master of the said show, who declared that his figures were the finest which the world had ever produced, and that they had given great satisfaction to all the quality in every town in England. | Когда наши путники пообедали, наступила ночь, и так как луна была на ущербе, то темень стояла непроглядная. Поэтому Партридж упросил Джонса остаться и посмотреть представление кукольного театра, которое как раз начиналось. Хозяин театра убедительно просил их пожаловать, говоря, что куклы его - первейшего сорта и доставили большое удовольствие благородной публике во всех городах Англии. |
| The puppet-show was performed with great regularity and decency. It was called the fine and serious part of the Provoked Husband; and it was indeed a very grave and solemn entertainment, without any low wit, or humour, or jests; or, to do it no more than justice, without anything which could provoke a laugh. The audience were all highly pleased. A grave matron told the master she would bring her two daughters the next night, as he did not show any stuff; and an attorney's clerk and an exciseman both declared, that the characters of Lord and Lady Townley were well preserved, and highly in nature. Partridge likewise concurred with this opinion. | Кукольная пьеса была сыграна весьма корректно и благопристойно. Называлась она "Остроумное и серьезное действо об оскорбленном муже"; в самом деле, это было очень чинное и торжественное представление, без площадного остроумия, шуток и прибауток или, отдавая ему справедливость, без следа чего-нибудь такого, что могло вызвать смех. Зрители остались чрезвычайно довольны. Одна почтенная матрона объявила хозяину, что завтра она приведет сюда двух дочерей, потому что гадостей он не показывает; а судейский писец и сборщик акциза в один голос сказали, что роли лорда и леди Столичных хорошо выдержаны ц верны природе. К этому мнению присоединился и Партридж. |
| The master was so highly elated with these encomiums, that he could not refrain from adding some more of his own. He said, | Похвалы так вскружили голову хозяину, что он не мог удержаться и добавил к ним от себя. |
| "The present age was not improved in anything so much as in their puppet-shows; which, by throwing out Punch and his wife Joan, and such idle trumpery, were at last brought to be a rational entertainment. I remember," said he, "when I first took to the business, there was a great deal of low stuff that did very well to make folks laugh; but was never calculated to improve the morals of young people, which certainly ought to be principally aimed at in every puppet-show: for why may not good and instructive lessons be conveyed this way, as well as any other? My figures are as big as the life, and they represent the life in every particular; and I question not but people rise from my little drama as much improved as they do from the great." | - В наш век,- сказал он,- ничто не подверглось таким усовершенствованиям, как кукольный театр: после того как оттуда выкинуты Панч с женой Джоан и тому подобная ерунда, он наконец превратился в разумное развлечение. Помню, когда я еще только что начинал работать, были в большом ходу низкие площадные шутки, которые очень смешили публику; но они не содействовали исправлению нравственности молодых людей, что должно быть главнейшей целью всякого кукольного представления,- почему, в самом деле, не преподавать благих и поучительных уроков этим путем так же, как и другими? Мои куклы натуральной величины, они воспроизводят жизнь во всех подробностях, и я не сомневаюсь, что публика выносит из моих маленьких драм столько же пользы, как и из настоящего театра. |
| "I would by no means degrade the ingenuity of your profession," answered Jones, "but I should have been glad to have seen my old acquaintance, master Punch, for all that; and so far from improving, I think, by leaving out him and his merry wife Joan, you have spoiled your puppet-show." | - Я нисколько не хочу унижать ваше искусство,- отвечал Джонс,- но все-таки с удовольствием посмотрел бы своего старого знакомого, мастера Панча; удалив этого весельчака с женой его Джоан, вы, по-моему, не только не улучшили, но испортили ваш кукольный театр. |
| The dancer of wires conceived an immediate and high contempt for Jones, from these words. And with much disdain in his countenance, he replied, | Слова эти внушили канатному плясуну глубочайшее презрение к Джонсу. Иронически скривив физиономию, он возразил; |
| "Very probably, sir, that may be your opinion; but I have the satisfaction to know the best judges differ from you, and it is impossible to please every taste. I confess, indeed, some of the quality at Bath, two or three years ago, wanted mightily to bring Punch again upon the stage. I believe I lost some money for not agreeing to it; but let others do as they will; a little matter shall never bribe me to degrade my own profession, nor will I ever willingly consent to the spoiling the decency and regularity of my stage, by introducing any such low stuff upon it." | - Очень может быть, сэр, что вы действительно держитесь этого мнения, но, к моему удовольствию, лучшие судьи думают иначе, а на всех не угодишь. Правда, года два или три тому назад некоторые знатные господа в Бате настойчиво требовали снова вывести Панча на сцену. Я даже понес убытки, не согласившись на это; но пусть другие поступают, как им угодно, а я из-за какой-то безделицы не стану унижать своего искусства и не соглашусь нарушать благопристойность и корректность в моем театре, вводя в него низкую площадную дребедень. |
| "Right, friend," cries the clerk, "you are very right. Always avoid what is low. There are several of my acquaintance in London, who are resolved to drive everything which is low from the stage." | - Верно, приятель,- подхватил писец,- вы совершенно правы. Всегда избегайте низкого. В Лондоне у меня есть много знакомых, которые решили изгнать все низкое со сцены. |
| "Nothing can be more proper," cries the exciseman, pulling his pipe from his mouth. "I remember," added he, "(for I then lived with my lord) I was in the footman's gallery, the night when this play of the Provoked Husband was acted first. There was a great deal of low stuff in it about a country gentleman come up to town to stand for parliament-man; and there they brought a parcel of his servants upon the stage, his coachman I remember particularly; but the gentlemen in our gallery could not bear anything so low, and they damned it. I observe, friend you have left all that matter out, and you are to be commended for it." | - Ничего не может быть похвальнее,- сказал сборщик акциза, вынимая изо рта трубку.- Помню (я служил тогда у лорда), я был в театре в местах для лакеев на первом представлении этой самой пьесы "Оскорбленный муж". Там было много низких сцен с одним деревенским джентльменом, приехавшим в столицу добиваться избрания в парламент; в пьесе была выведена еще целая куча его слуг - особенно запомнился мне кучер; но публика нашей галереи не могла вынести таких низких вещей и ошикала пьесу. Я вижу, приятель, вы все это выкинули - и прекрасно сделали. |
| "Nay, gentlemen," cries Jones, "I can never maintain my opinion against so many; indeed, if the generality of his audience dislike him, the learned gentleman who conducts the show might have done very right in dismissing Punch from his service." | - Ну, господа,- сказал Джонс,- где же мне тягаться с таким количеством противников. Если большинству зрителей Панч не нравится, то просвещенный джентльмен, поставивший пьесу, поступил совершенно правильно, уволив его со службы. |
| The master of the show then began a second harangue, and said much of the great force of example, and how much the inferior part of mankind would be deterred from vice, by observing how odious it was in their superiors; when he was unluckily interrupted by an incident, which, though perhaps we might have omitted it at another time, we cannot help relating at present, but not in this chapter. | В ответ на это хозяин театра начал новую речь: он долго говорил о заразительности примера и о том, насколько низшие слои общества отвращаются от порока, видя его гнусность в высшем слое,- как вдруг был несчастливо прерван неожиданным случаем, который мы, пожалуй, опустили бы в другое время, но теперь не можем не рассказать, только отложим это до следующей главы. |
Глава 6.
From which it may be inferred that the best things are liable to be misunderstood and misinterpreted
из которой видно, что самые лучшие вещи могут быть поняты и
истолкованы превратно
| English | Русский |
| A violent uproar now arise in the entry, where my landlady was well cuffing her maid both with her fist and tongue. She had indeed missed the wench from her employment, and, after a little search, had found her on the puppet-show stage in company with the Merry Andrew, and in a situation not very proper to be described. | В дверях послышался страшный шум: это хозяйка отделывала свою служанку кулаками и языком. Увидев, что девушки нет на месте, она после недолгих поисков нашла ее на сцене кукольного театра в такой позе с шутом, что и сказать неудобно. |
| Though Grace (for that was her name) had forfeited all title to modesty; yet had she not impudence enough to deny a fact in which she was actually surprized; she, therefore, took another turn, and attempted to mitigate the offence. | Хотя Грация (так звали служанку) потеряла всякое право на скромность, у нее все же не хватило бесстыдства отрицать факт, за которым ее застали; она поэтому прибегла к другой увертке и попыталась смягчить свою вину. |
| "Why do you beat me in this manner, mistress?" cries the wench. "If you don't like my doings, you may turn me away. If I am a w-e" (for the other had liberally bestowed that appellation on her), "my betters are so as well as I. What was the fine lady in the puppet show just now? I suppose she did not lie all night out from her husband for nothing." | - За что вы меня бьете, хозяйка? - говорила она.- Если вам не нравится мое поведение, так откажите мне от места. Если я шлюха (хозяйка щедро честила ее этим словечком), то и благородные дамы не лучше меня. Взять хотя бы ту леди, которая на театре представляла: что она такое? Верно, не зря провела она целую ночь отдельно от мужа. |
| The landlady now burst into the kitchen, and fell foul on both her husband and the poor puppet-mover. | Услышав это, хозяйка ворвалась в кухню и грубо набросилась на мужа и бедного содержателя кукольного театра. |
| "Here, husband," says she, "you see the consequence of harbouring these people in your house. If one doth draw a little drink the more for them, one is hardly made amends for the litter they make; and then to have one's house made a bawdy-house of by such lousy vermin. In short, I desire you would be gone to-morrow morning; for I will tolerate no more such doings. It is only the way to teach our servants idleness and nonsense; for to be sure nothing better can be learned by such idle shows as these. I remember when puppet-shows were made of good scripture stories, as Jephthah's Rash Vow, and such good things, and when wicked people were carried away by the devil. There was some sense in those matters; but as the parson told us last Sunday, nobody believes in the devil now-adays; and here you bring about a parcel of puppets drest up like lords and ladies, only to turn the heads of poor country wenches; and when their heads are once turned topsy-turvy, no wonder everything else is so." | - Вот, муженек,- говорила она,- приютишь у себя в доме этот народ, а потом полюбуйся, что выходит. Выпьют на грош больше, а хлопот столько наделают, что и не оберешься; и потом из-за такой швали порядочный дом в вертеп обращается. Словом, прошу вас завтра же утром отсюда убраться, потому что таких вещей я долее терпеть не намерена. Только приучают наших слуг к праздности и глупостям: ничему лучшему ведь не научишься из таких пустых представлений. Помню, в старину в кукольных театрах представляли что-нибудь из Священного писания, например необдуманный обет Иеффая и другие поучительные истории, а злодеев всегда уносил дьявол. В этих вещах был какой-то смысл. Но теперь, как говорил нам священник в прошлое воскресенье, никто больше не верит в дьявола, и вот вы выводите на сцену кукол, разряженных, как лорды и леди, только чтобы кружить головы бедным деревенским дурам; а когда голова у них завертелась, то не удивительно, что и все другое ходуном пойдет. |
| Virgil, I think, tells us, that when the mob are assembled in a riotous and tumultuous manner, and all sorts of missile weapons fly about, if a man of gravity and authority appears amongst them, the tumult is presently appeased, and the mob, which when collected into one body, may be well compared to an ass, erect their long ears at the grave man's discourse. | Кажется, Вергилий говорит, что, если перед буйной и мятежной толпой, пускающей в ход все виды метательного оружия, предстанет вдруг муж совета, человек всеми уважаемый, волнение мгновенно утихает, и толпа, которую, когда она соберется на небольшом пространстве, можно сравнить с ослом, поднимает свои длинные уши, внимая речам мудрого мужа. |
| On the contrary, when a set of grave men and philosophers are disputing; when wisdom herself may in a manner be considered as present, and administering arguments to the disputants; should a tumult arise among the mob, or should one scold, who is herself equal in noise to a mighty mob, appear among the said philosophers; their disputes cease in a moment, wisdom no longer performs her ministerial office, and the attention of every one is immediately attracted by the scold alone. | Напротив, когда ученый спор солидных людей и философов, которым, кажется, руководит сама мудрость, придумывая доводы для спорящих, прерывается ревом толпы или визгом одной сварливой бабы, по части шума не уступающей никакой толпе, то философские споры разом прекращаются, мудрость перестает исполнять свою правящую роль, и внимание всех привлекается исключительно к этой сварливой бабе. |
| Thus the uproar aforesaid, and the arrival of the landlady, silenced the master of the puppet-show, and put a speedy and final end to that grave and solemn harangue, of which we have given the reader a sufficient taste already. Nothing indeed could have happened so very inopportune as this accident; the most wanton malice of fortune could not have contrived such another stratagem to confound the poor fellow, while he was so triumphantly descanting on the good morals inculcated by his exhibitions. His mouth was now as effectually stopt, as that of quack must be, if, in the midst of a declamation on the great virtues of his pills and powders, the corpse of one of his martyrs should be brought forth, and deposited before the stage, as a testimony of his skill. | Так упомянутый шум и появление хозяйки привели к молчанию содержателя кукольного театра и мгновенно положили конец его важной и торжественной речи, характер которой мы уже достаточно дали почувствовать читателю. Ничто не могло случиться так некстати, как это происшествие; самая изощренная злоба Фортуны не могла бы придумать лучшей уловки, чтобы привести в замешательство бедного оратора, когда он с таким торжествующим видом распространялся насчет добрых нравов, насаждаемых представлениями его театра. Уста его сомкнулись так плотно, как сомкнулись бы уста лекаря-шарлатана, если бы в разгар декламации насчет чудодейственной силы изобретенных им пилюль и порошков вдруг вынесен был и поставлен перед публикой, в доказательство его искусства, труп одной из его жертв. |
| Instead, therefore, of answering my landlady, the puppet-show man ran out to punish his Merry Andrew; and now the moon beginning to put forth her silver light, as the poets call it (though she looked at that time more like a piece of copper), Jones called for his reckoning, and ordered Partridge, whom my landlady had just awaked from a profound nap, to prepare for his journey; but Partridge, having lately carried two points, as my reader hath seen before, was emboldened to attempt a third, which was to prevail with Jones to take up a lodging that evening in the house where he then was. He introduced this with an affected surprize at the intention which Mr. Jones declared of removing; and, after urging many excellent arguments against it, he at last insisted strongly that it could be to no manner of purpose whatever; for that, unless Jones knew which way the lady was gone, every step he took might very possibly lead him the farther from her; | Вместо того чтобы дать ответ хозяйке, содержатель театра выбежал из кухни с намерением наказать шута. Тем временем луна начала разливать серебряный свет свой, как говорят поэты (хотя в эту минуту она была больше похожа на медный грош), Джонс потребовал счет и приказал Партриджу, только что разбуженному хозяйкой от глубокого сна, готовиться в путь; но Партридж, которому, как видел читатель, удалось только что достигнуть двух целей, решил попытаться достигнуть и третьей, то есть убедить Джонса переночевать в гостинице. Начал он с того, что прикинулся изумленным по поводу намерения мистера Джонса трогаться в путь; приведя множество веских доводов против этого. он в заключение стал особенно упирать на то, что такая поспешность ни к чему не послужит, так как если Джонсу неизвестно, по какой дороге отправилась Софья, то каждый шаг может его еще более от нее удалить. |
| "for you find, sir," said he, "by all the people in the house, that she is not gone this way. How much better, therefore, would it be to stay till the morning, when we may expect to meet with somebody to inquire of?" | - Ведь все в доме говорят, сэр.- сказал он,- что она этой дорогой не проезжала. Не лучше ли в таком случае остаться здесь до утра: тогда мы. может быть, встретим кого-нибудь, кто о ней знает. |
| This last argument had indeed some effect on Jones, and while he was weighing it, the landlord threw all the rhetoric of which he was master into the same scale. | Этот последний довод возымел некоторое действие, и пока Джонс его взвешивал, хозяин бросил на ту же чашку весов всю силу своего красноречия. |
| "Sure, sir," said he, "your servant gives you most excellent advice; for who would travel by night at this time of the year?" | - Право, сэр.- сказал он,- слуга ваш дает вам превосходный совет: кому. в самом деле, охота идти ночью в такое время года? |
| He then began in the usual stile to trumpet forth the excellent accommodation which his house afforded; and my landlady likewise opened on the occasion- But, not to detain the reader with what is common to every host and hostess, it is sufficient to tell him Jones was at last prevailed on to stay and refresh himself with a few hours' rest, which indeed he very much wanted; for he had hardly shut his eyes since he had left the inn where the accident of the broken head had happened. | И он принялся вовсю расхваливать удобства своего заведения; хозяйка усердно его поддержала... Чтобы не утомлять читателя изложением речей, свойственных всем хозяевам и хозяйкам гостиниц, скажем лишь, что Джонс в конце концов согласился остаться и разрешил себе непродолжительный отдых, в котором действительно очень нуждался: ведь он почти не смыкал глаз после ухода из той гостиницы, где был ранен в голову. |
| As soon as Jones had taken a resolution to proceed no farther that night, he presently retired to rest, with his two bedfellows, the pocket-book and the muff; but Partridge, who at several times had refreshed himself with several naps, was more inclined to eating than to sleeping, and more to drinking than to either. | Решив заночевать, Джонс тотчас же удалился на покой с двумя своими неразлучными спутниками: записной книжкой и муфтой; но Партридж, успевший уже не раз за это время крепко вздремнуть, был больше расположен покушать, чем поспать, и еще больше - выпить. |
| And now the storm which Grace had raised being at an end, and my landlady being again reconciled to the puppet-man, who on his side forgave the indecent reflections which the good woman in her passion had cast on his performances, a face of perfect peace and tranquillity reigned in the kitchen; where sat assembled round the fire, the landlord and landlady of the house, the master of the puppet-show, the attorney's clerk, the exciseman, and the ingenious Mr. Partridge; in which company past the agreeable conversation which will be found in the next chapter. | Теперь, когда буря, поднятая Грацией, улеглась и хозяйка гостиницы помирилась с содержателем театра, который, с своей стороны, простил неприличные замечания о его спектаклях, сделанные в сердцах почтенной женщиной, в кухне воцарились безмятежная тишина и спокойствие. Хозяин и хозяйка гостиницы, содержатель кукольного театра, судейский писец, сборщик акциза и остроумный мистер Партридж уселись вокруг огня, и между ними завязался приятный разговор, который читатель найдет в следующей главе. |
Глава 7.
Containing a remark or two of our own, and many more of the good company assembled in the kitchen
содержащая два-три наших собственных замечания и гораздо
большее количество замечаний почтенной компании, собравшейся в кухне
| English | Русский |
| Though the pride of Partridge did not submit to acknowledge himself a servant, yet he condescended in most particulars to imitate the manners of that rank. One instance of this was, his greatly magnifying the fortune of his companion, as he called Jones: such is a general custom with all servants among strangers, as none of them would willingly be thought the attendant on a beggar: for, the higher the situation of the master is, the higher, consequently, is that of the man in his own opinion; the truth of which observation appears from the behaviour of all the footmen of the nobility. | Хотя гордость не позволяла Партриджу признать себя слугой, однако ухватки его были точь-в-точь такие же, как у людей этого звания. Например, он сильно преувеличивал богатство своего товарища, как называл он Джонса. Это делают все слуги, попав в незнакомое общество, потому что никому из них не хочется быть принятым за слугу нищего: чем выше положение господина, тем выше, в его собственных глазах, положение слуги. Истину этого наблюдения можно проверить на всех лакеях знатных бар. |
| But, though title and fortune communicate a splendor all around them, and the footmen of men of quality and of estate think themselves entitled to a part of that respect which is paid to the quality and estates of their masters, it is clearly otherwise with regard to virtue and understanding. These advantages are strictly personal, and swallow themselves all the respect which is paid to them. To say the truth, this is so very little, that they cannot well afford to let any others partake with them. As these therefore reflect no honour on the domestic, so neither is he at all dishonoured by the most deplorable want of both in his master. Indeed it is otherwise in the want of what is called virtue in a mistress, the consequence of which we have before seen: for in this dishonour there is a kind of contagion, which, like that of poverty, communicates itself to all who approach it. | Но хотя титул и богатство распространяют блеск на все кругом и лакеи знатных и богатых особ считают, что им по праву принадлежит часть почтения, оказываемого знатности и состоянию их господ, однако с добродетелью и умом дело, очевидно, обстоит иначе. Достоинства эти чисто личные и поглощают без остатка все оказываемое им почтение. Почтение, по правде сказать, такое маленькое, что им и невозможно делиться с кем бы то ни было. Но если добродетель и ум господина не приносят никакой чести слугам, зато самое прискорбное отсутствие в нем этих качеств нисколько их не бесчестит. Понятно, иное дело отсутствие так называемой добродетели у госпожи, последствия чего мы рассматривали выше; в этом бесчестье есть какая-то заразительность: подобно бедности, оно передается всем, кто стоит близко возле него. |
| Now for these reasons we are not to wonder that servants (I mean among the men only) should have no great regard for the reputation of the wealth of their masters, and little or none at all for their character in other points, and that, though they would be ashamed to be the footman of a beggar, they are not so to attend upon a rogue or a blockhead; and do consequently make no scruple to spread the fame of the iniquities and follies of their said masters as far as possible, and this often with great humour and merriment. In reality, a footman is often a wit as well as a beau, at the expence of the gentleman whose livery he wears. | По этим причинам нечего удивляться, что слуги (я говорю о слугах только у мужчин) так чувствительны к тому, чтобы господа их слыли богачами, и так равнодушны к их репутации в других отношениях, и что хотя считается зазорным быть лакеем у бедняка, но нет ничего зазорного служить мерзавцу или болвану; поэтому они ничуть не стесняются болтать где только можно о сумасбродствах и грязных проделках своих господ, нередко с большим юмором и покатываясь от смеха. Лакей часто острит не хуже записного франта насчет джентльмена, ливрею которого носит. |
| After Partridge, therefore, had enlarged greatly on the vast fortune to which Mr. Jones was heir, he very freely communicated an apprehension, which he had begun to conceive the day before, and for which, as we hinted at that very time, the behaviour of Jones seemed to have furnished a sufficient foundation. In short, he was now pretty well confirmed in an opinion, that his master was out of his wits, with which opinion he very bluntly acquainted the good company round the fire. | Вот почему Партридж, наговорив всякой всячины о несметном богатстве, которое достанется по наследству мистеру Джонсу, очень непринужденно высказал опасение, зародившееся в нем накануне, для которого, как мы тогда намекнули, поведение Джонса давало достаточно поводов. Короче говоря, он теперь совершенно утвердился в мнении, что господин его не в своем уме и, как ни в чем не бывало, выложил это мнение всей честной компании, собравшейся у огня. |
| With this sentiment the puppet-show man immediately coincided. | Содержатель кукольного театра с ним немедленно согласился. |
| "I own," said he, "the gentleman surprized me very much, when he talked so absurdly about puppet-shows. It is indeed hardly to be conceived that any man in his senses should be so much mistaken; what you say now accounts very well for all his monstrous notions. Poor gentleman! I am heartily concerned for him; indeed he hath a strange wildness about his eyes which I took notice of before, though I did not mention it." | - Признаюсь,- сказал он,- джентльмен меня очень поразил своим нелепым суждением о кукольном театре. С трудом верится, чтвбы человек в здравом уме мог впасть в столь грубую ошибку; то, что вы говорите, прекрасно объясняет все его уродливые взгляды. Бедняга! Мне от души его жаль. Я с самого начала заметил в глазах его что-то дикое, но промолчал. |
| The landlord agreed with this last assertion, and likewise claimed the sagacity of having observed it. | Хозяин гостиницы с этим согласился: он желал показать себя таким же проницательным и заявил, что это не укрылось и от его внимания. |
| "And certainly," added he, "it must be so; for no one but a madman would have thought of leaving so good a house to ramble about the country at that time of night." | - Да иначе и быть не может: ведь только сумасшедшему могло прийти в голову покинуть прекрасную гостиницу и потащиться черт знает куда в такой поздний час. |
| The exciseman, pulling his pipe from his mouth, said, | Сборщик акциза, вынув изо рта трубку, сказал: |
| "He thought the gentleman looked and talked a little wildly"; and then turning to Partridge, "if he be a madman," says he, "he should not be suffered to travel thus about the country; for possibly he may do some mischief. It is a pity he was not secured and sent home to his relations." | - Да, джентльмен выглядит и говорит немного чудно. Если он сумасшедший,- продолжал он, обращаясь к Партриджу,- то ему нельзя ходить без призора: не ровен час, еще беды наделает. Жаль, что его не взяли под стражу и не отправили домой к родным. |
| Now some conceits of this kind were likewise lurking in the mind of Partridge; for, as he was now persuaded that Jones had run away from Mr. Allworthy, he promised himself the highest rewards if he could by any means convey him back. But fear of Jones, of whose fierceness and strength he had seen, and indeed felt, some instances, had however represented any such scheme as impossible to be executed, and had discouraged him from applying himself to form any regular plan for the purpose. But no sooner did he hear the sentiments of the exciseman, than he embraced that opportunity of declaring his own, and expressed a hearty wish that such a matter could be brought about. | Мысли такого рода мелькали и у Партриджа; будучи убежден, что Джонс бежал от мистера Олверти, он рассчитывал на большую награду, если ему удастся каким-нибудь способом препроводить его домой. Но страх перед Джонсом, горячность и силу которого ему случалось не раз наблюдать и даже испытать на собственных боках, подрывал его веру в осуществимость таких планов и отбивал охоту заниматься их разработкой. Однако только он услышал мнение сборщика акциза, как воспользовался этим случаем, чтобы высказать собственное мнение, заявив, что был бы рад, если бы это дело могло быть приведено в исполнение. |
| "Could be brought about!" says the exciseman: "why, there is nothing easier." | - Могло быть приведено в исполнение! - воскликнул сборщик.Помилуйте, да нет ничего легче. |
| "Ah! sir," answered Partridge, "you don't know what a devil of a fellow he is. He can take me up with one hand, and throw me out at window; and he would, too, if he did but imagine-" | - О, вы не знаете, сэр, что это за дьявол! - отвечал Партридж.- Он может поднять меня одной рукой и выбросить в окошко; да он бы это и сделал, если бы только вообразит... |
| "Pogh!" says the exciseman, "I believe I am as good a man as he. Besides, here are five of us." | - Ну, я тоже лицом в грязь не ударю,- прервал его сборщик.- Кроме того, нас здесь пятеро. |
| "I don't know what five," cries the landlady, "my husband shall have nothing to do in it. Nor shall any violent hands be laid upon anybody in my house. The young gentleman is as pretty a young gentleman as ever I saw in my life, and I believe he is no more mad than any of us. What do you tell of his having a wild look with his eyes? they are the prettiest eyes I ever saw, and he hath the prettiest look with them; and a very modest civil young man he is. I am sure I have bepitied him heartily ever since the gentleman there in the corner told us he was crost in love. Certainly that is enough to make any man, especially such a sweet young gentleman as he is, to look a little otherwise than he did before. Lady, indeed! what the devil would the lady have better than such a handsome man with a great estate? I suppose she is one of your quality folks, one of your Townly ladies that we saw last night in the puppet-show, who don't know what they would be at." | - Не знаю, как это пятеро.- вмешалась хозяйка,- мой муж в этом деле не участник. И вообще никакого насилия над своими гостями я не допущу. Молодой джентльмен - красавец, какого я отроду не видала, и он такса ар сумасшедший, как мы с вами. Что вы там толкуете о диком выражении его глаз? Чудесные глаза, и взгляд такой ласковый, а сам он скромный и обходительный. Я от души его пожалела, когда вот этот джентльмен в углу сказал нам, будто он несчастлив в любви. Понятно, что от этого взгляд у человека немного изменится, особенно у такого красавчика. И что это, право, за женщина? Какого ей дьявола еще нужно? Писаный красавец и с преогромным состоянием. Должно быть, одна из ваших знатных барынь, из тех столичных штучек, выведенных в вашем вчерашнем представлении, которые сами не знают, чего хотят. |
| The attorney's clerk likewise declared he would have no concern in the business without the advice of counsel. | Судейский писец тоже объявил, что он не станет мешаться в это дело без судебного постановления. |
| "Suppose," says he, "an action of false imprisonment should be brought against us, what defence could we make? Who knows what may be sufficient evidence of madness to a jury? But I only speak upon my own account; for it don't look well for a lawyer to be concerned in these matters, unless it be as a lawyer. Juries are always less favourable to us than to other people. I don't therefore dissuade you, Mr. Thomson (to the exciseman), nor the gentleman, nor anybody else." | - Допустим,- сказал он,- против нас возбуждено будет дело за незаконный арест. Что могли бы мы привести в свое оправдание? Как знать, что будет признано присяжными за достаточное доказательство сумасшествия? Впрочем, я говорю только относительно себя: юристу не подобает принимать участие в таких делах иначе, как в качестве юриста. Присяжные к нам всегда придирчивее, чем к прочим гражданам. Поэтому я не отговариваю ни вас, мистер Томсон .(обратился он к сборщику), ни джентльмена, согласного с вами, и вообще никого из здесь присутствующих. |
| The exciseman shook his head at this speech, and the puppet-show man said, | Сборщик кивнул головой, а содержатель кукольного театра сказал: |
| "Madness was sometimes a difficult matter for a jury to decide: for I remember," says he, "I was once present at a tryal of madness, where twenty witnesses swore that the person was as mad as a March hare; and twenty others, that he was as much in his senses as any man in England.- And indeed it was the opinion of most people, that it was only a trick of his relations to rob the poor man of his right." | - Присяжным иногда бывает трудно решить, действительно ля они имеют дело с сумасшедшим. Помню, сам я однажды присутствовал при решении этого вопроса в суде, где двадцать человек присягнули, что человек безумен, как заяц в марте, а двадцать других - что он в полном уме, как любой англичанин. И действительно, большинство публики было того мнения, что это лишь происки родственников, желающих лишить несчастного гражданских прав. |
| "Very likely!" cries the landlady. "I myself knew a poor gentleman who was kept in a mad-house all his life by his family, and they enjoyed his estate, but it them no good; for though the law gave it them, it was the right of another." | - Очень может статься! - воскликнула хозяйка.- Я сама ,знала одного несчастного, которого семья продержала всю жизнь в сумасшедшем доме, а сама между тем пользовалась его состоянием. Да что толку-то? Закон признал его состояние за семьей, а по праву оно все-таки принадлежит не ей. |
| "Pogh!" cries the clerk, with great contempt, "who hath any right but what the law gives them? If the law gave me the best estate in the country, I should never trouble myself much who had the right." | - Вот вздор! - презрительно воскликнул писец.- Кому может принадлежать какое-нибудь право, как не тем, за которыми закон признал его? Если бы закон признал за мной лучшее поместье в государстве, так мне дела нет до того, есть ли у кого-нибудь право па это поместье. |
| "If it be so," says Partridge, "Felix quem faciunt aliena pericula cautum ." | - Если так,- заметил Партридж,- felix quern facinnt aliena pericula cautum 70. |
| My landlord, who had been called out by the arrival of a horseman at the gate, now returned into the kitchen, and with an affrighted countenance cried out, | Хозяин, выходивший к воротам встречать одного всадника, в эту минуту вернулся в кухню с испуганным лицом и сказал: |
| "What do you think, gentlemen? The rebels have given the duke the slip, and are got almost to London. It is certainly true, for a man on horseback just now told me so." | - Господа, можете себе представить: мятежники ускользнули от герцога и находятся почти у самого Лондона. Известие достоверное, мне сообщил его человек, только что приехавший верхом. |
| "I am glad of it with all my heart," cries Partridge; "then there will be no fighting in these parts." | - От души этому рад! - воскликнул Партридж.- Значит, в этой стороне боев не будет. |
| "I am glad," cries the clerk, "for a better reason; for I would always have right take place." | - Я тоже рад,- сказал писец,- но по более высоким побуждениям: я всегда за то, чтобы право торжествовало. |
| "Ay, but," answered the landlord, "I have heard some people say this man no right." | - А мне говорили, что у этого человека нет никаких прав,- заметил хозяин. |
| "I will prove the contrary in a moment," cries the clerk: "if my father dies seized of a right; do you mind me, seized of a right, I say; doth not that right descend to his son; and doth not one right descend as well as another?" | - Я в два счета докажу вам обратное! - воскликнул писец.- Если мой отец умирает, обладая каким-нибудь правом,- заметьте, я говорю: обладая каким-нибудь правом,- разве это право не переходит к сыну? И разве одно право не переходит точно так же, как и другое? |
| "But how can he have any right to make us papishes?" says the landlord. | - Но какое же он имеет право сделать вас папистами? - заметил хозяин. |
| "Never fear that," cries Partridge. "As to the matter of right, the gentleman there hath proved it as clear as the sun; and as to the matter of religion, it is quite out of the case. The papists themselves don't expect any such thing. A popish priest, whom I know very well, and who is a very honest man, told me upon his word and honour they had no such design." | - Не бойтесь, не сделает,- сказал Партридж.- Что касается права, то джентльмен доказал его яснее ясного, а что касается религии, то она тут совершенно ни при чем. Сами паписты не ожидают ничего такого. Один папистский священник, превосходнейший человек и мой хороший знакомый, честью меня уверял, что они вовсе этого не замышляют. |
| "And another priest, of my acquaintance," said the landlady, "hath told me the same thing; but my husband is always so afraid of papishes. | - И мне говорил то же самое другой священник, мой знакомый,- сказала хозяйка,- но муж мой вечно боится папистов. |
| I know a great many papishes that are very honest sort of people, and spend their money very freely; and it is always a maxim with me, that one man's money is as good as another's." | Я знаю очень многих папистов - превосходные люди и щедро сыплют деньгами; а у меня правило: деньги всегда хороши, от кого бы ни доставались. |
| "Very true, mistress," said the puppet-show man, "I don't care what religion comes; provided the Presbyterians are not uppermost; for they are enemies to puppet-shows." | - Правильно, хозяйка,- сказал содержатель кукольного театра.- По мне, все равно какая у нас религия, лишь бы только не взяли верх пресвитерианцы, потому что они враги кукольного театра. |
| "And so you would sacrifice your religion to your interest," cries the exciseman; "and are desirous to see popery brought in, are you?" | - Так вы готовы принести религию в жертву барышам и желаете водворения папизма? - воскликнул сборщик акциза. |
| "Not I, truly," answered the other; "I hate popery as much any man; but yet it is a comfort to one, that one should be able to live under it, which I could not do among Presbyterians. To be sure, every man values his livelihood first; that must be granted; and I warrant, if you would confess the truth, you are more afraid of losing your place than anything else; but never fear, friend, there will be an excise under another government as well as under this." | - Нисколько не желаю.- отвечал содержатель театра.- Я ненавижу папизм не меньше, чем другие; а все же утешительно то, что при нем можно жить, чего не скажешь про пресвитерианство. Ведь всех нас заботит прежде всего вопрос о средствах существования: они должны быть обеспечены. Признайтесь откровенно: я об заклад побьюсь, что больше всего на свете вы боитесь потерять свое место. Успокойтесь, приятель: акциз сохранится при всяком правительстве. |
| "Why, certainly," replied the exciseman, "I should be a very ill man if I did not honour the king, whose bread I eat. That is no more than natural, as a man may say: for what signifies it to me that there would be an excise office under another government, since my friends would be out, and I could expect no better than to follow them? No, no, friend, I shall never be bubbled out of my religion in hopes only of keeping my place under another government; for I should certainly be no better, and very probably might be worse." | - Нет, я был бы негодяем, если бы не почитал короля, который дает мне кусок хлеба,- возразил сборщик.- Это так просто и естественно: что мне из того, что акцизное управление останется и при другом правительстве, если мои друзья будут уволены, а вслед за ними и мне придется убираться прочь? Нет, нет, приятель, меня не проведешь, и я не отрекусь от своей религии из-за надежды удержать за собой должность при новом правительстве. Лучше мне, конечно, не будет; гораздо вероятнее, что будет хуже. |
| "Why, that is what I say," cries the landlord, "whenever folks say who knows what may happen! Odsooks! should not I be a blockhead to lend my money to I know not who, because mayhap he may return it again? I am sure it is safe in my own bureau, and there I will keep it." | - Это самое и я отвечаю,- сказал хозяин,- когда мне говорят: неизвестно, что может случиться! Толкуйте! Разве я не был бы круглым дураком, если бы давал взаймы деньги бог знает кому, потому что он может отдать их назад? У меня в конторке они будут сохраннее; там я и буду их держать. |
| The attorney's clerk had taken a great fancy to the sagacity of Partridge. Whether this proceeded from the great discernment which the former had into men, as well as things, or whether it arose from the sympathy between their minds; for they were both truly Jacobites in principle; they now shook hands heartily, and drank bumpers of strong beer to healths which we think proper to bury in oblivion. | Судейский писец составил себе высокое понятие о сметливости Партриджа. Проистекало ли это из его глубокого проникновения в человеческие души, а также в природу вещей или из симпатии к брадобрею, потому что и тот и другой были убежденными якобитами,- неизвестно, только писец и Партридж сердечно пожали друг другу руки и выпили по кружке крепкого пива с тостами, о которых мы предпочитаем умолчать. |
| These healths were afterwards pledged by all present, and even by my landlord himself, though reluctantly; but he could not withstand the menaces of the clerk, who swore he would never set his foot within his house again, if he refused. The bumpers which were swallowed on this occasion soon put an end to the conversation. Here, therefore, we will put an end to the chapter. | Тосты эти были поддержаны и всеми прочими, даже хозяином, хотя и неохотно,- трактирщик не мог устоять против угроз писца, побожившегося, что ноги его не будет больше в этом доме, если тот откажется выпить. Кружки, опорожненные по этому случаю, скоро положили конец разговору. А мы, пользуясь этим, закончим главу. |
Глава 8.
In which fortune seems to have been in a better humour with Jones than we have hitherto seen her
в которой Фортуна относится к Джонсу как будто
благожелательнее, чем до сих пор
| English | Русский |
| As there is no wholesomer, so perhaps there are few stronger, sleeping potions than fatigue. Of this Jones might be said to have taken a very large dose, and it operated very forcibly upon him. He had already slept nine hours, and might perhaps have slept longer, had he not been awakened by a most violent noise at his chamber-door, where the sound of many heavy blows was accompanied with many exclamations of murder. Jones presently leapt from his bed, where he found the master of the puppet-show belabouring the back and ribs of his poor Merry-Andrew, without either mercy or moderation. | Если нет сонного питья здоровее, чем усталость, то вряд ли найдется и такое, которое было бы крепче ее. Джонс, можно сказать, хватил порядочную порцию этого питья, и оно очень сильно на него подействовало. Он проспал девять часов и, может быть, проспал бы еще больше, если бы не был разбужен страшным шумом у дверей своей комнаты, который представлял собой сочетание тяжелых ударов с отчаянными воплями о помощи. Джонс мигом вскочил с постели и увидел содержателя кукольного театра, который нещадно дубасил бедного шута по спине и ребрам. |
| Jones instantly interposed on behalf of the suffering party, and pinned the insulting conqueror up to the wall: for the puppet-show man was no more able to contend with Jones, than the poor party-coloured jester had been to contend with this puppet-man. | Джонс в ту же минуту вступился за слабейшего и прижал надменного победителя к стене. Содержатель театра был не в состоянии сопротивляться Джонсу, как пестрый шут - своему хозяину. |
| But though the Merry-Andrew was a little fellow, and not very strong, he had nevertheless some choler about him. He therefore no sooner found himself delivered from the enemy, than he began to attack him with the only weapon at which he was his equal. From this he first discharged a volley of general abusive words, and thence proceeded to some particular accusations- | Но хотя шут был человечек маленький и бессильный, он отличался порядочной желчностью. Почувствовав себя освобожденным из рук неприятеля, он в ту же минуту атаковал его единственным оружием, в котором мог с ним равняться: сначала он выпалил в него залпом общеупотребительных ругательств, а потом стал выкладывать некоторые конкретные обвинения: |
| "D-n your bl-d, you rascal," says he, "I have not only supported you (for to me you owe all the money you get), but I have saved you from the gallows. Did you not want to rob the lady of her fine riding-habit, no longer ago than yesterday, in the back-lane here? Can you deny that you wished to have her alone in a wood to strip her- to strip one of the prettiest ladies that ever was seen in the world? and here you have fallen upon me, and have almost murdered me, for doing no harm to a girl as willing as myself, only because she likes me better than you." | - Черт бы тебя побрал, мерзавец! Я не только тебя содержал (потому что всеми доходами ты обязан единственно мне), но еще и спас от виселицы. Разве не собирался ты, не далее как вчера, ограбить даму, сняв с нее в закоулке богатую амазонку? Не вздумаешь ли ты отрицать, что выразил пожелание встретиться с ней в лесу с глазу на глаз, чтобы раздеть ее... раздеть одну из первейших красавиц на свете? А теперь напал на меня и чуть не убил без всякой причины: ведь я не обидел девушку, она добровольно отдалась мне,- и только за то, что я ей понравился больше, чем ты. |
| Jones no sooner heard this than he quitted the master, laying on him at the same time the most violent injunctions of forbearance from any further insult on the Merry-Andrew; and then taking the poor wretch with into his own apartment, he soon learned tidings of his Sophia, whom the fellow, as he was attending his master with his drum the day before, had seen pass by. He easily prevailed with the lad to show him the exact place, and then having summoned Partridge, he departed with the utmost expedition. | При этих словах Джонс оставил содержателя театра, строжайше наказав ему не трогать шута, и увел беднягу к себе в комнату, где и получил от него сведения о своей Софье: оказывается, сопровождая накануне с барабаном своего хозяина, шут видел ее проезжавшей мимо. Джонс легко добился от него согласия показать место, где они встретились, после чего позвал Картриджа и начал торопливо собираться в дорогу. |
| It was almost eight of the clock before all matters could be got ready for his departure: for Partridge was not in any haste, nor could the reckoning be presently adjusted; and when both these were settled and over, Jones would not quit the place before he had perfectly reconciled all differences between the master and the man. | Было почти восемь часов, когда все было готово к отбытию, потому что Партридж ничуть не спешил и счет был подведен не тотчас; а когда, наконец, со сборами и со счетом все было устроено, сам Джонс не хотел покинуть гостиницу, не добившись окончательного примирения между содержателем театра и шутом. |
| When this was happily accomplished, he set forwards, and was by the trusty Merry-Andrew conducted to the spot by which Sophia had past; and then having handsomely rewarded his conductor, he again pushed on with the utmost eagerness, being highly delighted with the extraordinary manner in which he received his intelligence. Of this Partridge was no sooner acquainted, than he, with great earnestness, began to prophesy, and assured Jones that he would certainly have good success in the end: for, he said, "two such accidents could never have happened to direct him after his mistress, if Providence had not designed to bring them together at last." And this was the first time that Jones lent any attention to the superstitious doctrines of his companion. | Когда и это было счастливо улажено, он отправился в путь, и честный шут привел его на то место, где проезжала Софья. Щедро наградив своего провожатого, Джонс быстро зашагал вперед, в восторге от необыкновенных обстоятельств, при которых он получил весть о Софье. Узнав, как было дело, Партридж с жаром начал пророчить Джонсу успех в его предприятии: потому что, сказал он, два таких происшествия, наводящих его на след его возлюбленной, никогда бы не могли случиться, если бы провидению не было угодно наконец соединить его с ней. Тут Джонс впервые уделил внимание суевериям своего спутника. |
| They had not gone above two miles when a violent storm of rain overtook them; and, as they happened to be at the same time in sight of an ale-house, Partridge, with much earnest entreaty, prevailed with Jones to enter, and weather the storm. Hunger is an enemy (if indeed it may be called one) which partakes more of the English than of the French disposition; for, though you subdue this never so often, it will always rally again in time; and so it did with Partridge, who was no sooner arrived within the kitchen, than he began to ask the same questions which he had asked the night before. The consequence of this was an excellent cold chine being produced upon the table, upon which not only Partridge, but Jones himself, made a very hearty breakfast, though the latter began to grow again uneasy, as the people of the house could give him no fresh information concerning Sophia. | Не прошли они и двух миль, как налетела буря с проливным дождем; так как в это время они заметили вдали трактир, то Партридж уговорил Джонса зайти туда и переждать грозу. Голод - неприятель (если только его можно назвать так), больше похожий на английское, чем на французское войско: сколько вы его ни побеждайте, оно рано или поздно снова собирается.- так было и с Партриджем: едва только он вошел в кухню, как приступил к тем же расспросам, что и вчера. Следствием этого было появление на столе превосходного холодного филея, за который с жаром принялся не только Партридж, но и Джонс, хотя последний начал снова беспокоиться, потому что никто в доме не мог дать ему никаких новых сведений о Софье. |
| Their meal being over, Jones was again preparing to sally, notwithstanding the violence of the storm still continued; but Partridge begged heartily for another mug; and at last casting his eyes on a lad at the fire, who had entered into the kitchen, and who at that instant was looking as earnestly at him, he turned suddenly to Jones, and cried, | Подкрепившись, Джонс приготовился продолжать путь, несмотря на то что гроза по-прежнему бушевала, но Партридж усердно просил его выпить еще кружку, потом, взглянув на человека у очага, только что вошедшего в кухню и в это мгновение так же пристально смотревшего на него, он вдруг обратился к Джонсу со словами: |
| "Master, give me your hand, a single mug shan't serve the turn this bout. Why, here's more news of Madam Sophia come to town. The boy there standing by the fire is the very lad that rode before her. I can swear to my own plaister on his face." | - Вашу руку, хозяин! Одной кружки теперь будет мало. Пришли новые вести от мисс Софьи. Вон этот парень у очага - тот самый, что провожал ее. Побожусь, что на его лице мой пластырь. |
| "Heavens bless you, sir," cries the boy, "it is your own plaister sure enough; I shall have always reason to remember your goodness; for it hath almost cured me." | - Дай бог вам здоровья, сударь,- отозвался стоявший у огня.- Да, это точно ваш пластырь. Век буду помнить вашу доброту: он почти совсем залечил мою рану. |
| At these words Jones started from his chair, and, bidding the boy follow him immediately, departed from the kitchen into a private apartment; for, so delicate was he with regard to Sophia, that he never willingly mentioned her name in the presence of many people; and, though he had, as it were, from the overflowings of his heart, given Sophia as a toast among the officers, where he thought it was impossible she should be known; yet, even there, the reader may remember how difficultly he was prevailed upon to mention her sirname. | При этих словах Джонс вскочил со стула и, приказав парню сейчас же следовать за ним, вышел из кухни в отдельную комнату: он был так деликатен по отношению к Софье, что никогда не произносил ее имени при посторонних. Правда, от избытка чувств он предложил тост за ее здоровье в кругу офицеров, где, ему казалось, никто ее знать не может; но читатель, конечно, помнит, с каким трудом и там уговорили его назвать ее фамилию. |
| Hard, therefore, was it, and perhaps, in the opinion of many sagacious readers, very absurd and monstrous, that he should principally owe his present misfortune to the supposed want of that delicacy with which he so abounded; for, in reality, Sophia was much more offended at the freedoms which she thought (and not without good reason) he had taken with her name and character, than at any freedoms, in which, under his present circumstances, he had indulged himself with the person of another woman; and to say truth, I believe Honour could never have prevailed on her to leave Upton without her seeing Jones, had it not been for those two strong instances of a levity in his behaviour, so void of respect, and indeed so highly inconsistent with any degree of love and tenderness in great and delicate minds. | Поэтому тем тяжелее и, может быть, по мнению многих рассудительных читателей, тем нелепее и чудовищнее было то, что теперешнее его несчастье проистекало от предполагаемого недостатка в нем той самой деликатности, которая его переполняла, ибо Софья была гораздо больше оскорблена вольностями, которые, по ее мнению (не лишенному основания), Джонс позволял себе по отношению к ее имени и репутации, чем его вольным обращением с другой женщиной, казавшимся ей простительным в его теперешнем положении. И, правду сказать, я думаю, что Гоноре не удалось бы уговорить свою госпожу уехать из Эптона, не повидавшись с Джонсом, если бы не эти два яркие доказательства его легкомысленного поведения, столь непочтительного и столь несовместимого с чувством любви и нежности в душах высоких и чутких. |
| But so matters fell out, and so I must relate them; and if any reader is shocked at their appearing unnatural, I cannot help it. I must remind such persons that I am not writing a system, but a history, and I am not obliged to reconcile every matter to the received notions concerning truth and nature. But if this was never so easy to do, perhaps it might be more prudent in me to avoid it. For instance, as the fact at present before us now stands, without any comment of mine upon it, though it may at first sight offend some readers, yet, upon more mature consideration, it must please all; for wise and good men may consider what happened to Jones at Upton as a just punishment for his wickedness with regard to women, of which it was indeed the immediate consequence; and silly and bad persons may comfort themselves in their vices, by flattering their own hearts that the characters of men are rather owing to accident than to virtue. Now, perhaps, the reflections which we should be here inclined to draw, would alike contradict both these conclusions, and would show that these incidents contribute only to confirm the great, useful, and uncommon doctrine, which it is the purpose of this whole work to inculcate, and which we must not fill up our pages by frequently repeating, as an ordinary parson fills his sermon by repeating his text at the end of every paragraph. | Но дело было именно так, и я обязан рассказывать то, что было; а если какому-нибудь читателю тот или иной факт покажется неестественным, я ничего не могу поделать; должен напомнить таким читателям, что я пишу не теоретическое сочинение, а историю и не обязан согласовывать каждый факт с принятыми понятиями об истине и естественности. И если бы даже это было нетрудно, то не благоразумнее ли мне все-таки этого избегать? Например, факт, о котором идет речь, в том числе, в каком он нам теперь дан, без каких-либо моих толкований, может быть, с первого взгляда оскорбит иных читателей, однако, по более зрелом размышлении, должен всем понравиться, ибо люди мудрые и добродетельные усмотрят в случившемся с Джонсом в Эптоне справедливое наказание за безнравственное поведение с женщинами, коего оно было прямым следствием; дураки же и развратники найдут в нем утешение, льстя себя тем, что репутация человека зависит больше от случая, чем от добродетели. Однако мораль, которую мы сами склонны отсюда извлечь, окажется, пожалуй, одинаково противоречивой обоим этим выводам и будет гласить, что подобные случаи служат только подтверждением того великого, полезного и малоизвестного правила, внедрить которое есть цель всего этого произведения, но которое мы не обязаны повторять па каждой странице, как приходский священник повторяет после каждой фразы в своей проповеди выбранный им евангельский текст. |
| We are contented that it must appear, however unhappily Sophia had erred in her opinion of Jones, she had sufficient reason for her opinion; since, I believe, every other young lady would, in her situation, have erred in the same manner. Nay, had she followed her lover at this very time, and had entered this very alehouse the moment he was departed from it, she would have found the landlord as well acquainted with her name and person as the wench at Upton had appeared to be. For while Jones was examining his boy in whispers in an inner room, Partridge, who had no such delicacy in his disposition, was in the kitchen very openly catechising the other guide who had attended Mrs. Fitzpatrick; by which means the landlord, whose ears were open on all such occasions, became perfectly well acquainted with the tumble of Sophia from her horse, &c., with the mistake concerning Jenny Cameron, with the many consequences of the punch, and, in short, with almost everything which had happened at the inn, whence we dispatched our ladies in a coach-and-six when we last took our leaves of them. | Для нас довольно того, что, как ни прискорбно было заблуждение Софьи насчет Джонса, все же оно имело достаточные основания. ибо, мне кажется, всякая другая молодая дама на ее месте ошиблась бы точно так же. Мало того, если бы она ехала теперь за своим возлюбленным и вошла бы в этот трактир в ту минуту, когда он оттуда вышел, то убедилась бы, что хозяин знает ее имя и положение не хуже, чем знала это горничная девка в Эптоне. Ибо в то время как Джонс шепотом в отдельной комнате расспрашивал проводника Софьи, Партридж, не отличавшийся такой деликатностью, во всеуслышание задавал в кухне вопросы другому проводнику, исполнявшему свою службу возле миссис Фитцпатрик; вследствие этого хозяин, уши которого были настороже во всех подобных случаях, подробно узнал о падении Софьи с лошади, о недоразумении с личностью Дженни Камерон, о последствиях выпитого пунша - словом, почти обо всем случившемся в гостинице, из которой мы отправили наших дам в карете шестеркой, когда в последний раз с ними виделись. |
Глава 9.
Containing little more than a few odd observations
содержащая лишь несколько несвязных замечаний
| English | Русский |
| Jones had been absent a full half-hour, when he returned into the kitchen in a hurry, desiring the landlord to let him know that instant what was to pay. And now the concern which Partridge felt at being obliged to quit the warm chimney-corner, and a cup of excellent liquor, was somewhat compensated by hearing that he was to proceed no farther on foot, for Jones, by golden arguments, had prevailed with the boy to attend him back to the inn whither he had before conducted Sophia; but to this however the lad consented, upon condition that the other guide would wait for him at the alehouse; because, as the landlord at Upton was an intimate acquaintance of the landlord at Gloucester, it might some time or other come to the ears of the latter, that his horses had been let to more than one person; and so the boy might be brought to account for money which he wisely intended to put in his own pocket. | После получасового отсутствия Джонс поспешно вернулся в кухню и потребовал, чтобы хозяин немедленно подал ему счет. Огорчение Партриджа, которому приходилось покинуть теплый уголок у камина и кубок живительной влаги, отчасти вознаграждалось, впрочем, известием, что дальнейший путь он будет совершать уже не пешком, ибо Джонс при помощи золотых доводов уговорил проводника отвезти его в ту гостиницу, куда он перед этим завез Софью. Однако проводник согласился на это лишь при условии, что его товарищ подождет его в этом трактире. Дело в том, что содержатель гостиницы в Эптоне был близкий приятель содержателя гостиницы в Глостере, и до слуха последнего рано или поздно могло дойти, что лошади его предоставлялись нескольким лицам,- вследствие этого от проводника мог быть потребован отчет в деньгах, которые тот благоразумно собирался положить в собственный карман. |
| We were obliged to mention this circumstance, trifling as it may seem, since it retarded Mr. Jones a considerable time in his setting out; for the honesty of this latter boy was somewhat high- that is, somewhat high-priced, and would indeed have cost Jones very dear, had not Partridge, who, as we have said, was a very cunning fellow, artfully thrown in half-a-crown to be spent at that very alehouse, while the boy was waiting for his companion. This half-crown the landlord no sooner got scent of, than he opened after it with such vehement and persuasive outcry, that the boy was soon overcome, and consented to take half-a-crown more for his stay. Here we cannot help observing, that as there is so much of policy in the lowest life, great men often overvalue themselves on these refinements in imposture, in which they are frequently excelled by some of the lowest of the human species. | Нам пришлось упомянуть об этом ничтожном, по существу, обстоятельстве потому, что оно задержало отъезд мистера Джонса: честность второго проводника оказалась более высокой, то есть выше оплачиваемой, и обошлась бы Джонсу очень недешево, если бы Партридж, человек с большой хитрецой, как мы уже говорили, не надумал предложить второму проводнику полкроны, с тем чтобы тот ее истратил в этом трактире в ожидании своего товарища. Едва только хозяин учуял эту полукрону, как пустился за ней с таким яростным и убедительным красноречием, что проводник скоро был побежден и согласился ждать за другую полукрону. По этому поводу мы не можем удержаться от замечания, что простые люди достаточно тонкие политики, и представители высшего круга напрасно бывают о себе слишком высокого мнения, думая, что они невесть какие хитрецы, между тем как сплошь и рядом их затыкает за пояс иной самый маленький человек. |
| The horses being now produced, Jones directly leapt into the side-saddle, on which his dear Sophia had rid. The lad, indeed, very civilly offered him the use of his: but he chose the side-saddle, probably because it was softer. Partridge, however, though full as effeminate as Jones, could not bear the thoughts of degrading his manhood; he therefore accepted the boy's offer: and now, Jones being mounted on the side-saddle of his Sophia, the boy on that of Mrs. Honour, and Partridge bestriding the third horse, they set forwards on their journey, and within four hours arrived at the inn where the reader hath already spent so much time. Partridge was in very high spirits during the whole way, and often mentioned to Jones the many good omens of his future success, which had lately befriended him; and which the reader, without being the least superstitious, must allow to have been particularly fortunate. Partridge was moreover better pleased with the present pursuit of his companion, than he had been with his pursuit of glory; and from these very omens, which assured the pedagogue of success, he likewise first acquired a clear idea of the amour between Jones and Sophia; to which he had before given very little attention, as he had originally taken a wrong scent concerning the reasons of Jones's departure; and as to what happened at Upton, he was too much frightened just before and after his leaving that place, to draw any other conclusions from thence, than that poor Jones was a downright madman: a conceit which was not at all disagreeable to the opinion he before had of his extraordinary wildness, of which, he thought, his behaviour on their quitting Gloucester so well justified all the accounts he had formerly received. He was now, however, pretty well satisfied with his present expedition, and henceforth began to conceive much worthier sentiments of his friend's understanding. | Когда лошади были поданы, Джонс вскочил прямо в дамское седло, на котором ехала его дорогая Софья. Проводник, правда, весьма предупредительно предложил ему свое, но герой наш предпочел дамское - вероятно, потому, что оно было мягче. Партридж хотя и любил понежиться не меньше Джонса, не мог, однако, снести мысли об унижении своего мужского достоинства и принял предложение проводника. Таким образом, Джонс в дамском седле Софьи, проводник в седле миссис Гоноры и Партридж верхом на третьей лошади тронулись в путь и через четыре часа прибыли в гостиницу, где читатель провел уже так много времени. Партридж всю дорогу был в очень приподнятом состоянии и то и дело напоминал Джонсу о многих добрых знамениях, в последнее время предсказывавших последнему удачу; действительно, даже совсем несуеверный читатель должен признать, что эти знамения были на редкость благоприятны. Кроме того, нынешняя погоня Джонса больше нравилась Партриджу, чем погоня его за славой; равным образом, из этих предзнаменований, служивших для педагога ручательством удачи, он впервые вывел ясное представление о любви Джонса к Софье: до сих пор он уделял ей очень мало внимания, потому что, доискиваясь причин ухода Джонса из дому, пошел сначала по ложному пути; а что касается происшествий в Эптоне, то он как раз перед приходом туда и после отбытия оттуда был слишком перепуган, для того чтобы вывести какое-нибудь иное заключение, кроме того, что бедняга Джонс совсем рехнулся. Этот вывод нисколько не расходился с еще прежде составившимся у него мнением о крайнем сумасбродстве его спутника: педагогу казалось, что поведение последнего при отъезде из Глостера вполне оправдывает все слышанное о нем ранее. Теперешней поездкой Партридж, однако, был вполне доволен, и с этих пор в нем начало складываться гораздо более благоприятное представление об умственных способностях приятеля. |
| The clock had just struck three when they arrived, and Jones immediately bespoke posthorses; but unluckily there was not a horse to be procured in the whole place; which the reader will not wonder at, when he considers the hurry in which the whole nation, and especially this part of it, was at this time engaged, when expresses were passing and repassing every hour of the day and night. | Часы как раз пробили три, когда они приехали, и Джонс немедленно заказал почтовых лошадей, но, к несчастью, во всем местечке нельзя было достать ни одной лошади. Читатель не найдет в этом ничего удивительного, если вспомнит возбуждение, царившее тогда во всем королевстве и особенно в этой части его, где день и ночь ежечасно во всех направлениях скакали курьеры. |
| Jones endeavoured all he could to prevail with his former guide to escorte him to Coventry; but he was inexorable. While he was arguing with the boy in the inn-yard, a person came up to him, and saluting him by his name, inquired how all the good family did in Somersetshire; and now Jones casting his eyes upon this person, presently discovered him to be Mr. Dowling, the lawyer, with whom he had dined at Gloucester, and with much courtesy returned the salutation. | Джонс всячески старался уговорить своего проводника довезти его до Ковентри, но тот был неумолим. Во время этих переговоров во дворе гостиницы к нему подошел человек, он назвал Джонса по имени и спросил, как поживают его родные в Сомерсетшире. Взглянув на этого человека, Джонс тотчас же узнал в нем мистера Даулинга, стряпчего, с которым обедал в Глостере, и вежливо поклонился в ответ на приветствие. |
| Dowling very earnestly pressed Mr. Jones to go no further that night; and backed his solicitations with many unanswerable arguments, such as, that it was almost dark, that the roads were very dirty, and that he would be able to travel much better by day-light, with many others equally good, some of which Jones had probably suggested to himself before; but as they were then ineffectual, so they were still: and he continued resolute in his design, even though he should be obliged to set out on foot. | Даулинг настойчиво уговаривал мистера Джонса не ехать дальше ночью, подкрепляя свою просьбу множеством неоспоримых доводов - вроде того, что спускаются сумерки, что дорога очень грязная и что гораздо удобнее будет ехать днем. Доводы превосходные, и они, вероятно, уже приходили в голову Джонсу; но если прежде они были бессильны, то такими же оказались и теперь: Джонс упорствовал в своем решении, готовый даже отправиться в путь пешком. |
| When the good attorney found he could not prevail on Jones to stay, he as strenuously applied himself to persuade the guide to accompany him. He urged many motives to induce him to undertake this short journey, and at last concluded with saying, | Видя, что ему не переубедить Джонса, почтенный стряпчий с таким же усердием принялся уговаривать проводника поехать с ним. Он привел ему множество причин, пытаясь заставить его согласиться на это короткое путешествие, и в заключение сказал: |
| "Do you think the gentleman won't very well reward you for your trouble?" | - Неужели ты сомневаешься, что джентльмен хорошо вознаградит тебя за беспокойство? |
| Two to one are odds at every other thing, as well as at footfall. But the advantage which this united force hath in persuasion or entreaty, must have been visible to a curious observer; for he must have often seen, that when a father, a master, a wife, or any other person in authority, have stoutly adhered to a denial against all the reasons which a single man could produce, they have afterwards yielded to the repetition of the same sentiments by a second or third person, who hath undertaken the cause, without attempting to advance anything new in its behalf. And hence, perhaps, proceeds the phrase of seconding an argument or a motion, and the great consequence this is of in all assemblies of public debate. Hence, likewise, probably it is, that in our courts of law we often hear a learned gentleman (generally a serjeant) repeating for an hour together what another learned gentleman, who spoke just before him, had been saying. | Двое против одного возьмут верх в чем угодно, не только в футболе. Но превосходство объединенных сил в убеждениях или -просьбах очевидно для всякого внимательного наблюдателя: ведь вам, верно, не раз случалось видеть, как отец, хозяин, жена или иное влиятельное лицо самым решительным образом отвергают все доводы просителя, выступающего в одиночку, а потом соглашаются. услышав их от второго или третьего лица, пришедшего ему на помощь, но не сказавшего ровно ничего нового. Отсюда, вероятно, происходит выражение "поддержать довод или предложение", что бывает так важно во всех публичных прениях. От этого также, должно быть, в наших судебных учреждениях часто приходится слышать, что какой-нибудь ученый муж (по большей части доктор прав) битый час повторяет то самое, что перед ним было сказано другим ученым мужем. |
| Instead of accounting for this, we shall proceed in our usual manner to exemplify it in the conduct of the lad above mentioned, who submitted to the persuasions of Mr. Dowling, and promised once more to admit Jones into his side-saddle; but insisted on first giving the poor creatures a good bait, saying, they had travelled a great way, and been rid very hard. Indeed this caution of the boy was needless; for Jones, notwithstanding his hurry and impatience, would have ordered this of himself; for he by no means agreed with the opinion of those who consider animals as mere machines, and when they bury their spurs in the belly of their horse, imagine the spur and the horse to have an equal capacity of feeling pain. | Вместо того чтобы объяснять это явление, мы, по принятому нами методу, приведем в пример упомянутого выше проводника: он внял убеждениям мистера Даулинга и согласился опять посадить Джонса в дамское седло, но потребовал, чтобы сначала ему позволили хорошенько накормить лошадей, потому что те сделали большой конец и бежали резво. Впрочем, это требование проводника было излишним, потому что Джонс, несмотря на свою торопливость и нетерпение, и сам приказал бы задать им корму; он вовсе не разделял мнения тех, которые считают животных простыми машинами и, вонзая шпоры в брюхо своего коня, воображают, будто шпора и лошадь обладают одинаковой чувствительностью к боли. |
| While the beasts were eating their corn, or rather were supposed to eat it (for, as the boy was taking care of himself in the kitchen, the ostler took great care that his corn should not be consumed in the stable), Mr. Jones, at the earnest desire of Mr. Dowling, accompanied that gentleman into his room, where they sat down together over a bottle of wine. | Покамест лошади ели овес, или, вернее, покамест предполагалось, что они его едят (потому что проводник больше всего был озабочен тем, чтобы угоститься самому на кухне, а конюх этим воспользовался и принял меры, чтобы его овес остался цел в конюшне), мистер Джонс, уступая настоятельной просьбе мистера Даулинга, пошел в комнату этого джентльмена, где они и уселись за бутылкой вина. |
Глава 10.
In which Mr. Jones and Mr. Dowling drink a bottle together
в которой мистер Джонс и мистер Даулинг распивают бутылочку
| English | Русский |
| Mr. Dowling, pouring out a glass of wine, named the health of the good Squire Allworthy; adding, | Мистер Даулинг, налив стакан вина, предложил тост за достопочтенного сквайра Олверти, добавив: |
| "If you please, sir, we will likewise remember his nephew and heir, the young squire: Come, sir, here's Mr. Blifil to you, a very pretty young gentleman; and who, I dare swear, will hereafter make a very considerable figure in his country. I have a borough for him myself in my eye." | - Если вам угодно, сэр, выпьем и за здоровье его племянника и наследника, молодого сквайра. Да, сэр, мистер Блайфил, ваш родственник,прекрасный молодой джентльмен, и я готов поручиться, что он будет со временем играть весьма видную роль в своей округе. У меня уже есть для него на примете местечко для выборов в парламент. |
| "Sir," answered Jones, "I am convinced you don't intend to affront me, so I shall not resent it; but I promise you, you have joined two persons very improperly together; for one is the glory of the human species, and the other is a rascal who dishonours the name of man." | - Я убежден, сэр,- отвечал Джонс,- что вы не имеете намерения меня оскорблять, поэтому я на вас не обижен; но, право, вы очень некстати соединили два имени: ведь один из этих людей честь и слава рода человеческого, а другой - мерзавец, позорящий звание человека. |
| Dowling stared at this. He said, "He thought both the gentlemen had a very unexceptionable character. | Даулинг был этим озадачен. Он сказал, что считает обоих джентльменов людьми безупречными. |
| As for Squire Allworthy himself," says he, "I never had the happiness to see him; but all the world talks of his goodness. And, indeed, as to the young gentleman, I never saw him but once, when I carried to him the news of the loss of his mother; and then I was so hurried, and drove, and tore with the multiplicity of business, that I had hardly time to converse with him; but he looked so like a very honest gentleman, and behaved himself so prettily, that I protest I never was more delighted with any gentleman since I was born." | - Что касается самого сквайра Олверти,- сказал он,- то я никогда не имел счастья его видеть; но кто же не слышал о его доброте? А молодого джентльмена я видел всего один раз, когда привез ему известие о смерти его матери; но тогда я так спешил, так торопился, разрываясь на части от множества дел, что просто не имел времени с ним побеседовать; однако он имел вид настоящего джентльмена и был так приветлив, что, признаюсь вам, мне еще отроду никто не доставлял такого удовольствия. |
| "I don't wonder," answered Jones, "that he should impose upon you in so short an acquaintance; for he hath the cunning of the devil himself, and you may live with him many years, without discovering him. I was bred up with him from my infancy, and we were hardly ever asunder; but it is very lately only that I have discovered half the villany which is in him. I own I never greatly liked him. I thought he wanted that generosity of spirit, which is the sure foundation of all that is great and noble in human nature. I saw a selfishness in him long ago which I despised; but it is lately, very lately, that I have found him capable of the basest and blackest designs; for, indeed, I have at last found out, that he hath taken an advantage of the openness of my own temper, and hath concerted the deepest project, by a long train of wicked artifice, to work my ruin, which at last he hath effected." | - Я ничуть не удивляюсь, что он сумел вас обворожить во время такого короткого свидания,- отвечал Джонс.- Он хитер, как сам дьявол, и вы можете прожить с ним много лет, не разгадав его. Я рос с ним с самого детства, и мы почти никогда не разлучались; но только совсем недавно для меня открылось, и то лишь отчасти, что это за негодяй. Признаться, я всегда его недолюбливал. Мне казалось, что в нем не хватает душевного благородства, которое служит истинной основой всего великого и благородного в человеке. Давно уж заметил я в нем презренный эгоизм; но лишь недавно, совсем недавно, обнаружил, на какие низкие и черные дела он способен: да, я наконец обнаружит, что, пользуясь моим открытым характером, он затеял погубить меня, долго строил адские козни и, наконец, привел свой план в исполнение. |
| "Ay! ay!" cries Dowling; "I protest, then, it is a pity such a person should inherit the great estate of your uncle Allworthy." | - Вот как! - воскликнул Даулинг - Как жаль тогда, что огромное состояние вашего дяди Олверти перейдет по наследству к такому субъекту. |
| "Alas, sir," cries Jones, "you do me an honour to which I have no title. It is true, indeed, his goodness once allowed me the liberty of calling him by a much nearer name; but as this was only a voluntary act of goodness, I can complain of no injustice when he thinks proper to deprive me of this honour; since the loss cannot be more unmerited than the gift originally was. I assure you, sir, I am no relation of Mr. Allworthy; and if the world, who are incapable of setting a true value on his virtue, should think, in his behaviour to me, he hath dealt hardly by a relation, they do an injustice to the best of men: for I- but I ask your pardon, I shall trouble you with no particulars relating to myself; only as you seemed to think me a relation of Mr. Allworthy, I thought proper to set you right in a matter that might draw some censures upon him, which I promise you I would rather lose my life than give occasion to." | - Вы мне оказываете честь, сэр, на которую я, увы, не имею никакого права,- отвечал Джонс.- Правда, мистер Олверти был настолько добр, что однажды позволил мне называть его еще более дорогим именем, но так как он это сделал только по доброте своей, то я не могу жаловаться на его несправедливость, если он нашел нужным лишить меня этой чести: ведь лишение дара не может быть более незаслуженным, чем был ранее самый дар. Уверяю вас, сэр, я не родственник мистера Олверти; и если свет, неспособный оценить по-настоящему его достоинства, найдет, что он поступил со мной слишком сурово и не по-родственному, то это будет несправедливостью к лучшему из людей; ведь я... Однако, извините, я не буду вам докучать подробностями о самом себе, но вы, видно, приняли меня за родственника мистера Олверти, и потому я счел долгом сказать вам правду о поступке, который может навлечь на него нарекания; я готов скорее пожертвовать жизнью, чем дать для этого какой-нибудь повод. |
| "I protest, sir," cried Dowling, "you talk very much like a man of honour; but instead of giving me any trouble, I protest it would give me great pleasure to know how you came to be thought a relation of Mr. Allworthy's, if you are not. Your horses won't be ready this half-hour, and as you have sufficient opportunity, I wish you would tell me how all that happened; for I protest it seems very surprizing that you should pass for a relation of a gentleman, without being so." | - Ваши слова, сэр, звучат истинным благородством,- сказал Даулинг,- и вы мне не только не докучаете, но, напротив, доставили бы большое удовольствие, объяснив, как это вышло, что вас считают за родственника мистера Олверти, если вы ему не родственник? Ваши лошади будут готовы не раньше чем через полчаса, и у вас есть довольно времени; так расскажите же, пожалуйста, как это все случилось? Признаюсь, меня очень удивляет, почему вас принимают за родственника джентльмена, который вам совершенно не родня. |
| Jones, who in the compliance of his disposition (though not in his prudence) a little resembled his lovely Sophia, was easily prevailed on to satisfy Mr. Dowling's curiosity, by relating the history of his birth and education, which he did, like Othello, | Сговорчивым характером (но отнюдь не осмотрительностью) Джонс немного напоминал свою возлюбленную Софью: он охотно согласился удовлетворить любопытство мистера Даулинга и рассказал ему историю своего рождения и воспитания, как Отелло, |
| Even from his boyish years, To th' very moment he was bad to tell: | От детских лет до самого мгновенья, Когда его он слышать пожелал,- |
| the which to hear, Dowling, like Desdemona, did seriously incline; | а Даулинг, подобно Дездемоне, выслушал его с большим вниманием, |
| He swore 'twas strange, 'twas passing strange; 'Twas pitiful, 'twas wonderous pitiful. | Клянясь ему, что это странно, чудно И горестно, невыразимо горько. |
| Mr. Dowling was indeed very greatly affected with this relation; for he had not divested himself of humanity by being an attorney. Indeed, nothing is more unjust than to carry our prejudices against a profession into private life, and to borrow our idea of a man from our opinion of his calling. Habit, it is true, lessens the horror of those actions which the profession makes necessary, and consequently habitual; but in all other instances, Nature works in men of all professions alike; nay, perhaps, even more strongly with those who give her, as it were, a holiday, when they are following their ordinary business. A butcher, I make no doubt, would feel compunction at the slaughter of a fine horse; and though a surgeon can feel no pain in cutting off a limb, I have known him compassionate a man in a fit of the gout. The common hangman, who hath stretched the necks of hundreds, is known to have trembled at his first operation on a head: and the very professors of human blood shedding, who, in their trade of war, butcher thousands, not only of their fellow-professors, but often of women and children, without remorse; even these, I say, in times of peace, when drums and trumpets are laid aside, often lay aside all their ferocity, and become very gentle members of civil society. In the same manner an attorney may feel all the miseries and distresses of his fellow-creatures, provided he happens not to be concerned against them. | Мистер Даулинг был чрезвычайно тропот этим рассказом,- должность стряпчего не убила в нем человеческих чувств Нет ничего несправедливее, как переносить наше предубеждение щ о-tiib той или иной профессии на частную жизнь и судить о человеке на основании наших представлений о его занятиях. Привычка, правда, ослабляет отвращение к действиям, которые требуются известной профессией и уже как бы входят в плоть и кровь человека, но в других случаях природа сказывается одинаково в людях всех профессий, и даже, может быть, могущественнее в тех, которые дают ей, так сказать, отдых, занимаясь своим всегдашним делом. Мясник, я уверен, не убьет красивой лошади без чувства сожаления, а хирург, хладнокровно отнимающий руку или ногу, выразит участие больному подагрой; я сам этому свидетель. Известно, что и публичный палач, свернувший шею сотням людей, дрожит, исполняя свои обязанности в первый раз; и даже мастера по части пролития человеческой крови, которые во время войны без зазрения совести избивают тысячи не только подобных себе мастеров, но часто также женщин и детей,- даже они в мирное время, откладывая в сторону барабаны и трубы, часто откладывают в сторону и свирепость и делаются весьма кроткими членами гражданского общества. Так и стряпчий может сочувствовать всем бедствиям и невзгодам своих ближних, если только ему не приходится выступать против них в суде. |
| Jones, as the reader knows, was yet unacquainted with the very black colours in which he had been represented to Mr. Allworthy; and as to other matters, he did not shew them in the most disadvantageous light; for though he was unwilling to cast any blame on his former friend and patron; yet he was not very desirous of heaping too much upon himself. Dowling therefore observed, and not without reason, that very ill offices must have been done him by somebody: | Джонс, как известно читателю, не знал еще, в каких черных красках его представили мистеру Олверти; что же касается остальных событий, то он изложил их в не очень невыгодном для себя свете: хотя он не желал обсуждать своего недавнего друга и покровителя, но не хотел взваливать слишком много и на себя. Поэтому Даулинг заметил не без основания, что кто-то оказал ему очень плохую услугу. |
| "For certainly," cries he, "the squire would never have disinherited you only for a few faults, which any young gentleman might have committed. Indeed, I cannot properly say disinherited: for to be sure by law you cannot claim as heir. That's certain; that nobody need go to counsel for. Yet when a gentleman had in a manner adopted you thus as his own son, you might reasonably have expected some very considerable part, if not the whole; nay, if you had expected the whole, I should not have blamed you: for certainly all men are for getting as much as they can, and they are not to be blamed on that account." | - Сквайр, конечно, не лишил бы вас наследства только за несколько провинностей, которые может совершить каждый молодой джентльмен. Впрочем, я говорю неправильно: "лишил наследства", потому что вы, разумеется, не имеете на него законных прав. Это не подлежит сомнению; об этом не стоит и возбуждать дела. Все же, если вас некоторым образом усыновили, приняли как родного сына, то вы, конечно, вправе были рассчитывать если не на все имение, то на значительную часть его; и даже если бы вы надеялись получить все, я не стал бы вас порицать: ведь все люди желают приобрести больше, и бранить их тут не за что. |
| "Indeed you wrong me," said Jones; "I should have been contented with very little: I never had any view upon Mr. Allworthy's fortune; nay, I believe I may truly say, I never once considered what he could or might give me. This I solemnly declare, if he had done a prejudice to his nephew in my favour, I would have undone it again. I had rather enjoy my own mind than the fortune of another man. What is the poor pride arising from a magnificent house, a numerous equipage, a splendid table, and from all the other advantages or appearances of fortune, compared to the warm, solid content, the swelling satisfaction, the thrilling transports, and the exulting triumphs, which a good mind enjoys, in the contemplation of a generous, virtuous, noble, benevolent action? I envy not Blifil in the prospect of his wealth; nor shall I envy him in the possession of it. I would not think myself a rascal half an hour, to exchange situations. I believe, indeed, Mr. Blifil suspected me of the views you mention; and I suppose these suspicions, as they arose from the baseness of his own heart, so they occasioned his baseness to me. But, I thank Heaven, I know, I feel- I feel my innocence, my friend; and I would not part with that feeling for the world. For as long as I know I have never done, nor even designed, an injury to any being whatever, | - Нет, вы ошибаетесь, приписывая мне такие намерения,- сказал Джонс,я удовольствовался бы самым малым. Я никогда не имел никаких видов на состояние мистера Олверти и могу по чистой совести сказать, никогда не задумывался над тем, что он может или вправе мне оставить. Торжественно объявляю: если бы он обделил своего племянника в мою пользу, я вернул бы ему все незаконно полученное. Спокойную совесть я предпочитаю чужому богатству. Что значит жалкая гордость от обладания великолепными хоромами, множеством слуг, роскошным столом и всеми иными выгодами или видимостями богатства по сравнению с тем благодатным покоем, тем живым удовлетворением, теми упоительными восторгами и душевным ликованием, какими наслаждается добрая душа, созерцая великодушный, доблестный, благородный, милосердный поступок? Я не завидую Блайфилу с его перспективами на будущее богатство, не буду завидовать, когда он и получит его. Я бы и на полчаса не согласился быть негодяем, чтобы поменяться с ним местами. Мне сдается, что мистер Блайфил подозревал меня в тех намерениях, о которых вы говорите; в этих своих подозрениях, порожденных душевной низостью, он, по всей вероятности, приписывал такую же низость и мне. Но, благодарю бога, я сознаю, я чувствую... да, чувствую свою невинность, друг мой, и ни за что на свете не расстанусь с этим чувством. Насколько я себя помню, я никому на свете не сделал ничего дурного и никогда даже не помышлял об этом. |
| Pone me pigris ubi nulla campis Arbor aestiva recreatur aura, Quod latus mundi nebulae, malusque Jupiter urget. Pone sub curru nimium propinqui Solis in terra dominibus negata; Dulce ridentem Lalagen amabo, Dulce loquentem. " | Pone me pigris ubi nulla campis Arbor aostiva recreatur aura, Quod latus mundi nebulae malusque Juppiter urget. Pone sub curru nimium piopinqui Solis, in terra domibus negata: Dulee ridentem Lalagen amabo, Dulce loquentem 71. |
| He then filled a bumper of wine, and drunk off to the health of his dear Lalage; and, filling Dowling's glass likewise up to the brim, insisted on his pledging him. | Сказав это, он налил бокал вина и выпил за здоровье своей дорогой Лалаги, затем, наполнив также до краев бокал Даулинга, предложил и ему выпить. |
| "Why, then, here's Miss Lalage's health with all my heart," cries Dowling. "I have heard her toasted often, I protest, though I never saw her; but they say she's extremely handsome." | - За здоровье мисс Лалаги? Извольте, от всего сердца,- сказал Даулинг.- Я уже не раз слышал, как пили за ее здоровье, хотя никогда ее не видел; говорят, она удивительно хороша. |
| Though the Latin was not the only part of this speech which Dowling did not perfectly understand; yet there was somewhat in it that made a very strong impression upon him. And though he endeavoured by winking, nodding, sneering, and grinning, to hide the impression from Jones (for we are as often ashamed of thinking right as of thinking wrong), it is certain he secretly approved as much of his sentiments as he understood, and really felt a very strong impulse of compassion for him. But we may possibly take some other opportunity of commenting upon this, especially if we should happen to meet Mr. Dowling any more in the course of our history. At present we are obliged to take our leave of that gentleman a little abruptly, in imitation of Mr. Jones; who was no sooner informed, by Partridge, that his horses were ready, than he deposited his reckoning, wished his companion a good night, mounted, and set forward towards Coventry, though the night was dark, and it just then began to rain very hard. | Хотя Даулинг не вполне понял не одну лишь латинскую часть этой речи, однако в ней были места, которые произвели на него очень сильное впечатление. II хотя он старался скрыть это впечатление от Джонса, подмигивая, кивая головой, усмехаясь и скаля зубы (мы часто стыдимся здравых мыслей не меньше, чем мыслей ошибочных), но, несомненно, он втайне одобрял все те утверждения молодого человека, которые были ему понятны, и проникся к нему самым живым участием. Но, может быть, мы поговорим об этом при другом случае, особенно если еще встретимся с мистером Даулингом в течение этой истории. А теперь мы должны наспех проститься с этим джентльменом, по примеру мистера Джонса, который, услышав от Партриджа, что лошади готовы, тотчас же расплатился по счету, пожелал своему собутыльнику доброй ночи, вскочил на коня и направился в Ковентри, несмотря на темную ночь и начавшийся проливной дождь. |
Глава 11.
The disasters which befel Jones on his departure for Coventry; with the sage remarks of Partridge
Несчастья, постигшие Джонса на пути в Ковентри, и мудрые
замечания Партриджа
| English | Русский |
| No road can be plainer than that from the place where they now were to Coventry; and though neither Jones, nor Partridge, nor the guide, had ever travelled it before, it would have been almost impossible to have missed their way, had it not been for the two reasons mentioned in the conclusion of the last chapter. | Нет дороги ровнее той, что ведет в Ковентри от местечка, в котором они находились; и хотя ни Джонс, ни Партридж, ни проводник никогда по ней не проезжали, им было бы почти невозможно заблудиться, если бы не два обстоятельства, упомянутые в конце предыдущей главы. |
| These two circumstances, however, happening both unfortunately to intervene, our travellers deviated into a much less frequented track; and after riding full six miles, instead of arriving at the stately spires of Coventry, they found themselves still in a very dirty lane, where they saw no symptoms of approaching the suburbs of a large city. | Но так как оба эти обстоятельства, к несчастью, их сопровождали, то наши путешественники незаметно уклонились на боковую дорогу и, проехав целых шесть миль, все еще не добрались до стройных шпилей Ковентри, а находились на чрезвычайно грязном проселке, где не видно было никаких признаков близости предместий большого города. |
| Jones now declared that they must certainly have lost their way; but this the guide insisted upon was impossible; a word which, in common conversation, is often used to signify not only improbable, but often what is really very likely, and, sometimes, what hath certainly happened; and hyperbolical violence like that which is so frequently offered to the words infinite and eternal; by the former of which it is usual to express a distance of half a yard, and by the latter, a duration of five minutes. And thus it is as usual to assert the impossibility of losing what is already actually lost. This was, in fact, the case at present; for, notwithstanding all the confident assertions of the lad to the contrary, it is certain they were no more in the right road to Coventry, than the fraudulent, griping, cruel, canting miser is in the right road to heaven. | Тогда Джонс заявил, что они, верно, сбились с пути, но проводник утверждал, что это невозможно,- слово, которое в обычном разговоре часто обозначает не только нечто невероятное, но часто и то, что вполне может случиться и даже действительно случилось: это такое же гиперболическое насилие, какому сплошь и рядом подвергаются слова "бесконечность" и "вечность", которыми обозначают расстояние в пол-ярда и пять минут времени. Столь же распространено утверждение, что нельзя потерять вещь, которая на самом деле уже потеряна. Так было и теперь: несмотря на все уверения проводника, путешественники наши были в такой же мере на верной дороге к Ковентри, как жадный, жестокий, скупой мошенник-ханжа находился на верном пути на небо. |
| It is not, perhaps, easy for a reader, who hath never been in those circumstances, to imagine the horror with which darkness, rain, and wind, fill persons who have lost their way in the night; and who, consequently, have not the pleasant prospect of warm fires, dry cloaths, and other refreshments, to support their minds in struggling with the inclemencies of the weather. A very imperfect idea of this horror will, however, serve sufficiently to account for the conceits which now filled the head of Partridge, and which we shall presently be obliged to open. | Читателю, который никогда не бывал в подобных обстоятельствах, нелегко представить, каким ужасом наполняет темнота, дождь и ветер людей, заблудившихся глухой ночью и лишенных, следовательно, отрадной перспективы отогреться, осушиться и подкрепить свои силы, которая так ободряет в борьбе с суровыми стихиями. Но и самое несовершенное представление об этом ужасе достаточно объяснит мысли, забродившие в голове Партриджа, с которыми мы сейчас познакомим читателя. |
| Jones grew more and more positive that they were out of their road; and the boy himself at last acknowledged he believed they were not in the right road to Coventry; though he affirmed, at the same time, it was impossible they should have mist the way. But Partridge was of a different opinion. He said, "When they first set out he imagined some mischief or other would happen. | Джонс все больше и больше убеждался, что они сбились с дороги; наконец, и сам проводник признался, что, кажется, они действительно не на правильном пути к Ковентри, но в то же время утверждал, что они не могли заблудиться. Однако Партридж был другого мнения. По его словам, еще когда они трогались в путь, он ожидал, что случится что-нибудь недоброе. |
| Did you not observe, sir," said he to Jones, "that old woman who stood at the door just as you was taking horse? I wish you had given her a small matter, with all my heart; for she said then you might repent it; and at that very instant it began to rain, and the wind hath continued rising ever since. Whatever some people may think, I am very certain it is in the power of witches to raise the wind whenever they please. I have seen it happen very often in my time: and if ever I saw a witch in all my life, that old woman was certainly one. I thought so to myself at that very time; and if I had had any halfpence in my pocket, I would have given her some; for to be sure it is always good to be charitable to those sort of people, for fear what may happen; and many a person hath lost his cattle by saving a halfpenny." | - Разве, сэр, вы не заметили старуху, стоявшую у двери как раз в ту минуту, когда вы садились на лошадь? Жаль, очень жаль, что вы не подали ей хоть безделицу; она сказала, что вы будете раскаиваться,- и в ту же минуту пошел дождь и поднялся ветер, который до сих пор не унимается. Пусть думают, что угодно, а я уверен, что ведьмы обладают силой поднять ветер, когда им вздумается. Мне не раз случалось это наблюдать; и если я когда-нибудь в своей жизни видел ведьму, так это, конечно, была та старуха. Я так и подумал в ту минуту, и будь у меня в кармане полпенса, я бы ей подал: таким людям всегда надо давать милостыню, иначе беду на себя накличешь; многие теряли скотину, поскупившись пожертвовать полпенса. |
| Jones, though he was horridly vexed at the delay which this mistake was likely to occasion in his journey, could not help smiling at the superstition of his friend, whom an accident now greatly confirmed in his opinion. This was a tumble from his horse; by which, however, he received no other injury than what the dirt conferred on his cloaths. | Джонс, хотя и был сильно раздосадован по случаю задержки, которую неминуемо должно было повлечь за собой это уклонение от правильного пути, не мог, однако, удержаться от улыбки по поводу суеверия приятеля, которого неожиданный случай еще больше укрепил в высказанном мнении: его лошадь оступилась и упала,- впрочем, от этого падения сам Партридж не пострадал и лишь испачкал свое платье. |
| Partridge had no sooner recovered his legs, than he appealed to his fall, as conclusive evidence of all he had asserted; but Jones finding he was unhurt, answered with a smile: | Поднявшись на ноги, педагог тотчас же усмотрел в своем падении непреложное доказательство истины своих слов; но Джонс, увидя, что он не ушибся, отвечал ему с улыбкой; |
| "This witch of yours, Partridge, is a most ungrateful jade, and doth not, I find, distinguish her friends from others in her resentment. If the old lady had been angry with me for neglecting her, I don't see why she should tumble you from your horse, after all the respect you have expressed for her." | - Твоя ведьма, Партридж, должно быть, пренеблагодарная шельма: я вижу, она в злобе своей не отличает друзей от недругов. Если эта почтенная леди обиделась на меня за невнимание к ней, так зачем же она сбросила с лошади тебя, после того как ты проявил к ней столько уважения? |
| "It is ill jesting," cries Partridge, "with people who have power to do these things; for they are often very malicious. I remember a farrier, who provoked one of them, by asking her when the time she had bargained with the devil for would be out; and within three months from that very day one of his best cows was drowned. Nor was she satisfied with that; for a little time afterwards he lost a barrel of best-drink: for the old witch pulled out the spigot, and let it run all over the cellar, the very first evening he had tapped it, to make merry with some of his neighbours. In short, nothing ever thrived with him afterwards; for she worried the poor man so, that he took to drinking; and in a year or two his stock was seized, and he and his family are now come to the parish." | - Нехорошо шутить с огнем, способным выкидывать такие шутки. Часто особы эти ох какие злобные! Помню, мой знакомый кузнец разозлил одну ведьму, спросив, скоро ли истечет срок ее сделки с дьяволом. И что же? Через каких-нибудь три месяца у него утонула одна из лучших коров. Но этим она не удовольствовалась: вскоре у него выбежала целая бочка прекрасного пива,- старая ведьма вытащила втулку и до капельки разлила пиво по погребу в первый же вечер, когда хозяин почал бочку, собираясь попировать кое с кем из соседей. Словом, с тех пор кузнецу ни в чем не везло; она так извела беднягу, что тот запил; через год или два на его имущество был наложен арест, и теперь он с семьей находится на попечении прихода. |
| The guide, and perhaps his horse too, were both so attentive to this discourse, that, either through want of care, or by the malice of the witch, they were now both sprawling in the dirt. | Проводник, а может быть, и его лошадь так заслушались этим рассказом, что, по собственной неосторожности или по злобе ведьмы, оба тоже растянулись в грязи. |
| Partridge entirely imputed this fall, as he had done his own, to the same cause. He told Mr. Jones, "It would certainly be his turn next! and earnestly entreated him to return back, and find out the old woman, and pacify her. | Партридж приписал и это падение всецело той же причине. Он сказал мистеру Джонсу, что теперь, наверно, будет его очередь, и принялся горячо его упрашивать вернуться, отыскать старуху и помириться с ней. |
| We shall very soon," added he, "reach the inn; for though we have seemed to go forward, I am very certain we are in the identical place in which we were an hour ago; and I dare swear, if it was daylight, we might now see the inn we set out from." | - Мы скоро прибудем в гостиницу,- прибавил он,- нам казалось, что мы идем вперед, но я совершенно убежден, что мы находимся на том самом месте, где были час тому назад; и, будь сейчас светло, мы бы, ей-богу, увидели ту самую гостиницу, из которой выехали. |
| Instead of returning any answer to this sage advice, Jones was entirely attentive to what had happened to the boy, who received no other than what had before befallen Partridge, and which his cloaths very easily bore, as they had been for many years inured to the like. He soon regained his side-saddle, and by the hearty curses and blows which he bestowed on his horse, quickly satisfied Mr. Jones that no harm was done. | Ни слова не отвечая на это мудрое замечание, Джонс обратил все свое внимание на то, не случилось ли чего с проводником; но проводник пострадал не больше, чем Партридж,- то есть только вывалялся в грязи, которую, впрочем, его костюм легко перенес, так как имел к ней многолетнюю привычку. Он быстро вскочил опять в дамское седло, и крепкая брань и побои, посыпавшиеся на лошадь, живо доказали мистеру Джонсу, что седок не получил увечий. |
Глава 12.
Relates that Mr. Jones continued his journey, contrary to the advice of Partridge, with what happened on that occasion
повествующая о том, как мистер Джонс продолжал свое
путешествие вопреки совету Партриджа и что с ним случилось
| English | Русский |
| They now discovered a light at some distance, to the great pleasure of Jones, and to the no small terror of Partridge, who firmly believed himself to be bewitched, and that this light was a Jack-with-a-lantern, or somewhat more mischievous. | Тут вдали мелькнул огонь, к великому удовольствию Джонса и немалому ужасу Партриджа, твердо убежденного, что ведьма заворожила его и что это блуждающий огонь, а может, и что-нибудь похуже. |
| But how were these fears increased, when, as they approached nearer to this light (or lights as they now appeared), they heard a confused sound of human voices; of singing, laughing, and hallowing, together with a strange noise that seemed to proceed from some instruments; but could hardly be allowed the name of musci! indeed, to favour a little the opinion of Partridge, it might very well be called music bewitched. | Как же, однако, его страхи увеличились, когда, подъехав ближе к этому огню (или огням, как теперь обнаружилось), наши путешественники услышали смутный гул людских голосов, смешанный со странным шумом, как будто издаваемым какими-то инструментами, но едва ли заслуживающим названия музыки - разве что музыки, которую можно услышать на шабаше ведьм, что до некоторой степени оправдывало предположение Партриджа. |
| It is impossible to conceive a much greater degree of horror than what now seized on Partridge; the contagion of which had reached the post-boy, who had been very attentive to many things that the other had uttered. He now, therefore, joined in petitioning Jones to return; saying he firmly believed what Partridge had just before said, that though the horses seemed to go on, they had not moved a step forwards during at least the last half-hour. | Невозможно себе представить, какой ужас обуял бедного педагога; им заразился и проводник, внимательно прислушивавшийся к его речам: он тоже стал упрашивать Джонса вернуться, утверждая, что Партридж совершенно прав и что, по крайней мере. за последние полчаса они не продвинулись ни на шаг, хотя им и кажется, будто лошади бегут. |
| Jones could not help smiling in the midst of his vexation, at the fears of these poor fellows. | При всей своей досаде Джонс не мог удержаться от улыбки, видя смятение своих спутников |
| "Either we advance," says he, "towards the lights, or the lights have advanced towards us; for we are now at a very little distance from them; but how can either of you be afraid of a set of people who appear only to be merry-making?" | - Или мы приближаемся к огням,- сказал он,- или огни приближаются к нам, потому что теперь нас отделяет от них совсем ничтожное расстояние. Почему, однако, вы так боитесь людей, собравшихся, по-видимому, только для того, чтобы повеселиться? |
| "Merry-making, sir!" cries Partridge; "who could be merry-making at this time of night, and in such a place, and such weather? They can be nothing but ghosts or witches, or some evil spirits or other, that's certain." | - Повеселиться, сэр! - вскричал Партридж.- Да кому же придет в голову веселиться ночью на таком месте и в такую погоду? Это, наверно, привидения или ведьмы, если не сами злые духи. |
| "Let them be what they will," cries Jones, "I am resolved to go up to them, and enquire the way to Coventry. All witches, Partridge, are not such ill-natured hags as that we had the misfortune to meet with last." | - Пусть они будут кем им угодно,- сказал Джонс,- а я решил подойти к ним и расспросить о дороге в Ковентри. Не все же ведьмы, Партридж, такие злые твари, как та, с которой мы имели несчастье встретиться при отъезде. |
| "O Lord, sir," cries Partridge, "there is no knowing what humour they will be in; to be sure it is always best to be civil to them; but what if we should meet with something worse than witches, with evil spirits themselves?- Pray, sir, be advised; pray, sir, do. If you had read so many terrible accounts as I have of these matters, you would not be so fool-hardy.- The Lord knows whither we have got already, or whither we are going; for sure such darkness was never seen upon earth, and I question whether it can be darker in the other world." | - Господи, сэр,- отвечал Партридж,- никогда нельзя знать, в каком они расположении, и, понятно, лучше всего быть с ними повежливее. Но что, если мы натолкнемся на кой-кого похуже ведьм - на самих злых духов?.. Прошу вас, сэр, послушайтесь доброго совета, ради бога, послушайтесь. Если бы вы читали об этих вещах столько страшных рассказов, как я, вы бы не были так безрассудны... Господь его знает, куда мы заехали или куда мы едем: такой темноты, ей-богу, никогда не бывало на земле, да вряд ли и на том свете темнее. |
| Jones put forwards as fast as he could, notwithstanding all these hints and cautions, and poor Partridge was obliged to follow; for though he hardly dared to advance, he dared still less to stay behind by himself. | Но, не обращая внимания на все эти жалобы и предостережения, Джонс быстро поехал вперед, и бедный Партридж принужден был за ним следовать; правда, ему было страшно сдвинуться с места, но еще больше он боялся остаться в одиночестве. |
| At length they arrived at the place whence the lights and different noises had issued. This Jones perceived to be no other than a barn, where a great number of men and women were assembled, and diverting themselves with much apparent jollity. | Наконец они прибыли к месту, откуда виднелись огни и неслись нестройные звуки. Джонс увидел перед собой обыкновенный амбар, где собралось множество мужчин и женщин, по-видимому, предававшихся самому бурному веселью. |
| Jones no sooner appeared before the great doors of the barn, which were open, than a masculine and very rough voice from within demanded, | Только что Джонс появился в открытых настежь дверях амбара, как чей-то грубый мужской голос спросил его изнутри: |
| who was there?- To which Jones gently answered, a friend; and immediately asked the to Coventry. | "Кто там?" Джонс учтиво отвечал: "Друг", и тотчас же спросил о дороге на Ковентри. |
| "If you are a friend," cries another of the men in the barn, "you had better alight till the storm is over" (for indeed it was now more violent than ever); "you are very welcome to put up your horse; for there is sufficient room for him at the end of the barn." | - Если вы друг,- продолжал тот же голос из амбара,- так вам лучше сойти с лошади и переждать бурю (а буря действительно разбушевалась еще пуще прежнего). Милости просим вместе с лошадью; тут и для нее найдется местечко - в конце амбара. |
| "You are very obliging," returned Jones; and I will accept your offer for a few minutes, whilst the rain continues; and here are two more who will be glad of the same favour." | - Вы очень добры,- отвечал Джонс,- я с удовольствием ненадолго воспользуюсь вашим предложением, пока не кончится дождь; со мной еще двое, которые будут очень рады, если вы позволите им войти. |
| This was accorded with more good-will than it was accepted: for Partridge would rather have submitted to the utmost inclemency of the weather, than have trusted to the clemency of those whom he took for hobgoblins; and the poor post-boy was now infected with the same apprehensions; but they were both obliged to follow the example of Jones; the one because he durst not leave his horse, and the other because he feared nothing so much as being left by himself. | Испрашиваемое позволение было с большей готовностью дано, чем принято: Партридж охотнее согласился бы терпеть какую угодно суровость погоды, чем довериться милосердию тех, кого он считал нечистой силой; но волей-неволей обоим спутникам тоже пришлось последовать примеру Джонса: один не решался оставить свою лошадь, а другой ничего так не боялся, как остаться в одиночестве. |
| Had this history been writ in the days of superstition, I should have had too much compassion for the reader to have left him so long in suspense, whether Beelzebub or Satan was about actually to appear in person, with all his hellish retinue; but as these doctrines are at present very unfortunate, and have but few, if any believers, I have not been much aware of conveying any such terrors. To say truth, the whole furniture of the infernal regions hath long been appropriated by the managers of playhouses, who seem lately to have laid them by as rubbish, capable only of affecting the upper gallery; a place in which few of our readers ever sit. | Если бы эта история писалась в эпоху суеверия, я пожалел бы читателя и не томил бы его так долго в неведении того, Вельзевул или Сатана явятся сейчас собственной персоной со своей адской свитой; но так как эти россказни теперь не в чести и им почти никто не верит, то я не очень озабочен изображением всех таких ужасов. Правду сказать, вся обстановка инфернального царства давно уже присвоена директорами театров, которые нынче, по-видимому, сложили ее в подвалы, как старую рухлядь, способную производить впечатление только на публику галерки - место, которое занимают, я думаю, лишь немногие наши читатели. |
| However, though we do not suspect raising any great terror on this occasion, we have reason to fear some other apprehensions may here arise in our reader, into which we would not willingly betray him; I mean that we are going to take a voyage into fairy-land, and introduce a set of beings into our history, which scarce any one was ever childish enough to believe, though many have been foolish enough to spend their time in writing and reading their adventures. | И все же, нисколько не страшась того, что читатель будет повергнут в ужас нашим рассказом, мы не без основания боимся пробудить в нем некоторые иные опасения, чего нам вовсе не хотелось бы: чего доброго, он вообразит, будто мы собираемся прогуляться в волшебное царство и ввести в нашу историю компанию существ, в которых едва ли кто когда-либо серьезно верил, хотя многие безрассудно тратили свое время на описание и чтение их приключений. |
| To prevent, therefore, any such suspicions, so prejudicial to the credit of an historian, who professes to draw his materials from nature only, we shall now proceed to acquaint the reader who these people were, whose sudden appearance had struck such terrors into Partridge, had more than half frightened the postboy, and had a little surprized even Mr. Jones himself. | И вот, чтобы предотвратить всякие такие опасения, столь роняющие историка, торжественно обещавшею брать материалы только из природы, мы сейчас скажем читателю, кто были эти люди, внезапное появление которых повергло в такой ужас Партриджа, так напугало проводника и несколько озадачило даже мистера Джонса. |
| The people then assembled in this barn were no other than a company of Egyptians, or, as they are vulgarly called, gypsies, and they were now celebrating the wedding of one of their society. | Люди, собравшиеся в этом амбаре, были не кто иные, как египтяне, или, в просторечии, цыгане, и теперь они праздновали свадьбу одного из своих земляков. |
| It is impossible to conceive a happier set of people than appeared here to be met together. The utmost mirth, indeed, shewed itself in ever countenance; nor was their ball totally void of all order and decorum. Perhaps it had more than a country assembly is sometimes conducted with: for these people are subject to a formal government and laws of their own, and all pay obedience to one great magistrate, whom they call their king. | Невозможно представить себе счастливейшую группу людей, чем здесь собравшиеся. На всех лицах сняло безграничное веселье, и бал их был не вовсе лишен порядка и пристойности. Может быть, даже он отличался большей чинностью, чем иные деревенские собрания, ибо у людей этих есть настоящее правительство и свои особые законы, и все они повинуются одному начальствующему лицу, которое называют своим королем. |
| Greater plenty, likewise, was nowhere to be seen, than what flourished in this barn. Here was indeed no nicety nor elegance, nor did the keen appetite of the guests require any. Here was good store of bacon, fowls, and mutton, to which every one present provided better sauce himself than the best and dearest French cook can prepare. | Нигде нельзя было также увидеть такого изобилия, как то, которым блистал этот амбар. Здесь не было изысканности и изящества, да их и не требовал здоровый аппетит гостей. Зато здесь были горы свинины, птицы и баранины, и каждый приправлял их таким соусом, какого не состряпать самому лучшему дорогому французскому повару. |
| Жneas is not described under more consternation in the temple of Juno, | Эней в храме Юноны - |
| Dum stupet obtutuque haeret defixus in uno , | Dum stupet obtutuque haeret defixus in uno 72,- |
| than was our heroe at what he saw in this barn. While he was looking everywhere round him with astonishment, a venerable person approached him with many friendly salutations, rather of too hearty a kind to be called courtly. This was no other than the king of the gypsies himself. He was very little distinguished in dress from his subjects, nor had he any regalia of majesty to support his dignity; and yet there seemed (as Mr. Jones said) to be somewhat in his air which denoted authority, and inspired the beholders with an idea of awe and respect; though all this was perhaps imaginary in Jones; and the truth may be, that such ideas are incident to power, and almost inseparable from it. | был не больше ошеломлен, чем наш герой при виде открывшегося ему в амбаре зрелища. Пока он с изумлением осматривался кругом, человек почтенной наружности подошел к нему с дружескими приветствиями, слишком сердечными для того, чтобы их можно было назвать церемонными. То был сам цыганский король. Одеждой он мало отличался от своих подданных и не подкреплял своего величия никакими регалиями; все же в наружности его (по словам мистера Джонса) нечто как бы указывало на власть и внушало окружающим благоговенье и уважение; но, может быть, все это существовало только в воображении Джонса и объясняется тем, что подобные представления обыкновенно сопутствуют власти и почти неотделимы от нее. |
| There was somewhat in the open countenance and courteous behaviour of Jones which, being accompanied with much comeliness of person, greatly recommended him at first to every beholder. These were, perhaps, a little heightened to the present instance, by that profound respect which he paid to the king of the gypsies, the moment he was acquainted with his dignity, and which was the sweeter to his gypseian majesty, as he was not used to receive such homage from any but his own subjects. | В открытом лице и учтивом обращении Джонса было нечто такое, что в соединении с его миловидной наружностью очень располагало к нему всех с первого взгляда. В настоящем случае это, может быть, сказалось еще ярче; Джонс, узнав о сане подошедшего к нему человека, засвидетельствовал королю цыган особенно глубокое почтение, которое было его цыганскому величеству тем приятнее, что он не привык к таким знакам внимания со стороны людей, ему неподвластных. |
| The king ordered a table to be spread with the choicest of their provisions for his accommodation; and, having placed himself at his right hand, his majesty began to discourse with our heroe in the following manner:- | Король приказал накрыть для гостя стол и подать самые отборные кушанья; севши возле него по правую руку, его величество обратился к нашему герою со следующими словами: |
| "Me doubt not, sir, but you have of seen some of my people, who are what you call de parties detache: for dey go about everywhere; but me fancy you imagine not we be so considrable body as we be; and may be you will be surprize more when you hear de gypsy be as orderly and well govern people as any upon face of de earth. | - Я не сомневаюсь, сэр, что вам часто доводилось видеть моих одноплеменников: ведь они, как говорится, вольные люди и бродят повсюду; но вы, верно, не подозреваете, что мы составляем большой народ, и, может, будете еще больше удивлены, когда я вам скажу, что порядок и управление у цыган не хуже, чем у любого другого народа. |
| "Me have honour, as me say, to be deir king, and no monarch can do boast of more dutiful subject, ne no more affectionate. How far me deserve deir good-will, me no say; but dis me can say, dat me never design anyting but to do dem good. Me sall no do boast of dat neider: for what can me do oderwise dan consider of de good of dose poor people who go about all day to give me always de best of what dey get. Dey love and honour me darefore, because me do love and take care of dem; dat is all, me know no oder reason. | Я имею честь быть их королем, и ни один монарх не может похвастать большей преданностью и любовью подданных. Насколько я заслуживаю это доброе отношение, не могу сказать; скажу только, что всегда стремлюсь делать им добро. Я вовсе не желаю этим хвастаться: что же мне и делать, как не заботиться о благе этих бедняков, которые бродят целый день и всегда отдают мне лучшее, что им удалось добыть. Итак, они любят меня и почитают за то, что я их люблю и о них забочусь,- вот и все, другой причины их любви я не знаю. |
| "About a tousand or two tousand year ago, me cannot tell to a year or two, as can neider write nor read, dere was a great what you call- a volution among de gypsy; for dere was de lord gypsy in dose days; and dese lord did quarrel vid one anoder about de place; but de king of de gypsy did demolish dem all, and made all his subject equal vid each oder; and since dat time dey have agree very well; for dey no tink of being king, and may be it be better for dem as dey be; for me assure you it be ver troublesome ting to be king, and always to do justice; me have often wish to be de private gypsy when me have been forced to punish my dear friend and relation; for dough we never put to death, our punishments be ver severe. Dey make de gypsy ashamed of demselves and dat be ver terrible punishment; me ave scarce ever known de gypsy so punish do harm any more." | Лет тысячу или две тому назад, в точности сказать не могу, потому что не умею ни читать, ни писать, у цыган произошла большая, как вы говорите, волюция; в те дни были у них вельможи, и эти вельможи ссорились между собой за место; но цыганский король усмирил их и сделал всех своих подданных равными. С тех пор цыгане живут в большом согласии, никто из них не помышляет сделаться королем,- и так, пожалуй, для них лучше: поверьте мне, быть королем и всегда творить суд - очень хлопотная штука; сколько раз желал я быть простым цыганом, когда мне приходилось наказывать закадычного друга или родственника: правда, смертной казни у нас нет, но мы наказываем очень строго. Цыгану от этого большой позор, а позор очень страшное наказание,- мне неизвестно, чтобы цыган, наказанный таким образом, снова совершил преступление. |
| The king then proceeded to express some wonder that there was no such punishment as shame in other governments. Upon which Jones assured him to the contrary; for that there were many crimes for which shame was inflicted by the English laws, and that it was indeed one consequence of all punishment. | Тут король выразил некоторое удивление, что другие правительства не прибегают к этому наказанию. Джонс стал уверять его, что он ошибается, так как есть много преступлений, за которые английские законы наказывают позором, и что позор есть следствие всякого вообще наказания. |
| "Dat be ver strange," said the king; "for me know and hears good deal of your people, dough me no live among dem; and me have often hear dat sham is de consequence and de cause too of many of your rewards. Are your rewards and punishments den de same ting?" | - Это очень странно,- сказал король.- Я хоть и не живу среди вас, но много знаю и много слыхал о вашем народе, и мне не раз приходилось слышать, что у вас позор часто бывает также следствием и причиной награды. Разве награда и наказание у вас одно и то же? |
| While his majesty was thus discoursing with Jones, a sudden uproar arose in the barn, and as it seems upon this occasion: | Пока его величество беседовал таким образом с Джонсом, в амбаре вдруг поднялся шум,- как оказалось, по следующему поводу. |
| the courtesy of these people had by degrees removed all the apprehensions of Partridge, and he was prevailed upon not only to stuff himself with their food, but to taste some of their liquors, which by degress entirely expelled all fear from his composition, and in its stead introduced much more agreeable sensations. | Обходительность этих людей мало-помалу рассеяла все опасения Партриджа, он согласился отведать не только их кушаний, но также и напитков, которые в конце концов прогнали весь его страх и заменили его гораздо более приятными ощущениями. |
| A young female gypsy, more remarkable for her wit than her beauty, had decoyed the honest fellow aside, pretending to tell his fortune. Now, when they were alone together in a remote part of the barn, whether it proceeded from the strong liquor, which is never so apt to inflame inordinate desire as after moderate fatigue; or whether the fair gypsy herself threw aside the delicacy and decency of her sex, and tempted the youth Partridge with express solicitations; but they were discovered in a very improper manner by the husband of the gypsy, who, from jealousy it seems, had kept a watchful eye over his wife, and had dogged her to the place, where he found her in the arms of her gallant. | Молодая цыганка, замечательная не столько красотой, сколько остроумием, сманила простосердечного малого в сторону под предлогом погадать ему. И вот, когда они находились одни в отдаленном углу амбара,- был ли тут причиной крепкий напиток, который легче всего разжигает чувственное желание после небольшой усталости, или же сама прекрасная цыганка, отбросив прочь деликатность и скромность своего пола, пыталась соблазнить Партриджа,- только они были застигнуты в самую неподходящую минуту мужем цыганки, который, видно, из ревности, держал соглядатая за женой и, подойдя к месту преступления, нашел жену в объятиях любовника. |
| To the great confusion of Jones, Partridge was now hurried before the king; who heard the accusation, and likewise the culprit's defence, which was indeed very trifling; for the poor fellow was confounded by the plain evidence which appeared against him, and had very little to say for himself. His majesty, then turning towards Jones, said, | К великому смущению Джонса, Партридж был приведен к королю. Выслушав обвинение, а также слово обвиняемого в свою защиту, которое было не очень складно, потому что очевидность улики совсем сбила беднягу с толку, его величество сказал, обращаясь к Джонсу: |
| "Sir, you have hear what dey say: what punishment do you tink your man deserve?" | - Вы слышали, сэр, что они говорят? Какого же наказания заслуживает он, по вашему мнению? |
| Jones answered, "He was sorry for what had happened, and that Partridge should make the husband all the amends in his power: he said, he had very little money about him at that time;" and, putting his hand into his pocket, offered the fellow a guinea. To which he immediately answered. "He hoped his honour would not think of giving him less than five." | Джонс выразил свое прискорбие по поводу случившегося и ответил, что Партридж должен дать мужу какое только может вознаграждение; у него же самого, к сожалению, сейчас очень мало денег, прибавил он, опуская руку в карман, и предложил цыгану гинею. На это цыган, не задумываясь, заявил, что "надеется, что его честь не думает дать ему меньше пяти". |
| This sum, after some altercation, was reduced to two; and Jones, having stipulated for the full forgiveness of both Partridge and the wife, was going to pay the money; when his majesty, restraining his hand, turned to the witness and asked him, "At what time he had discovered the criminals?" To which he answered, "That he had been desired by the husband to watch the motions of his wife from her first speaking to the stranger, and that he had never lost sight of her afterwards till the crime had been committed." The king then asked, "if the husband was with him all that time in his lurking-place?" To which he answered in the affirmative. His Egyptian majesty then addressed himself to the husband as follows: | После небольшого препирательства они сошлись на двух гинеях, и Джонс, выговорив у цыгана полное прощение Партриджу и жене, собрался уже платить деньги, как его величество, удержав его руку, обратился к свидетелю с вопросом: "В какое время застиг ты виновных?" Свидетель отвечал, что муж просил его следить за всеми движениями жены с той минуты, как она заговорила с чужестранцем, и что после этого он не спускал с нее глаз, пока преступление не было совершено. Тогда король спросил, находился ли с ним в засаде и муж. Свидетель отвечал утвердительно. Тогда его египетское величество обратился к мужу со следующими словами: |
| "Me be sorry to see any gypsy dat have no more honour dan to sell de honour of his wife for money. If you had de love for your wife, you would have prevented dis matter, and not endeavour to make her de whore dat you might discover her. Me do order dat you have no money given you, for you deserve punishment, not reward; me do order derefore, dat you be de infamous gypsy, and do wear pair of horms upon your forehead for one month, and dat your wife be called de whore, and pointed at all dat time; for you be de infamous gypsy, but she be no less de infamous whore." | - Прискорбно мне видеть цыгана, у которого хватает бесстыдства торговать честью своей жены. Если бы ты любил жену, ты бы этого не допустил и не стал толкать ее на прелюбодейство, чтобы потом изобличить в неверности. Я запрещаю тебе брать деньги, потому что ты заслуживаешь наказания, а не награды. Я объявляю тебя бесчестным цыганом и приказываю в течение месяца носить на лбу рога, а жена твоя пусть называется шлюхой, и пусть все показывают на нее пальцами, потому что ты гнусный цыган, а она гнусная шлюха. |
| The gypsies immediately proceeded to execute the sentence, and left Jones and Partridge alone with his majesty. | Цыгане тотчас же приступили к исполнению этого приговора и оставили Джонса и Партриджа наедине с его величеством. |
| Jones greatly applauded the justice of the sentence: upon which the king, turning to him, said, | Когда Джонс выразил восхищение справедливостью приговора, король, обратившись к нему, сказал: |
| "Me believe you be surprize: for me suppose you have ver bad opinion of my people: me suppose you tink us all de tieves." | - Вы как будто удивлены: должно быть, вы очень дурного мнения о моем народе; верно, всех нас считаете ворами. |
| "I must confess, sir," said Jones, "I have not heard so favourable an account of them as they seem to deserve." | - Признаюсь вам, сэр,- отвечал Джонс,- я никогда не слышал благоприятного мнения о цыганах, какого они, по-видимому, заслуживают. |
| "Me vil tell you," said the king, "how the difference is between you and us. My people rob your people, and your people rob one anoder." | - Хотите, я скажу вам,- продолжал король,- в чем разница между нами и вамп? Мой народ обкрадывает ваш народ, а вы обкрадываете друг друга. |
| Jones afterwards proceeded very gravely to sing forth the happiness of those subjects who live under such a magistrate. | После этого Джонс принялся громко расхваливать благоденствие подданных, живущих под властью такого короля. |
| Indeed their happiness appears to have been so compleat, that we are aware lest some advocate for arbitrary power should hereafter quote the case of those people, as an instance of the great advantages which attend that government above all others. | Действительно, благоденствие их кажется столь полным, что мы боимся, как бы какой-нибудь защитник неограниченной власти не сослался потом на этот народ в доказательство великих преимуществ этой формы правления перед веема другими. |
| And here we will make a concession, which would not perhaps have been expected from us, that no limited form of government is capable of rising to the same degree of perfection, or of producing the same benefits to society, with this. Mankind have never been so happy, as when the greatest part of the then known world was under the dominion of a single master; and this state of their felicity continued during the reigns of five successive princes . This was the true aera of the golden age, and the only golden age which ever had any existence, unless in the warm imaginations of the poets, from the expulsion from Eden down to this day. | Однако мы готовы сделать уступку, которой от нас, может быть, не ожидали, и допустить, что никакая ограниченная форма правления не способна достигнуть такой степени совершенства или доставить такие блага обществу, как эта. Никогда человечество так не благоденствовало, как в те времена, когда большая часть известного тогда мира находилась под властью одного государя; и это благоденствие продолжалось в течение пяти царствований подряд 73. То был подлинный золотой век - единственный, когда-либо существовавший на земле, а не в пылком воображении поэтов,от изгнания из рая до наших дней. |
| In reality, I know but of one solid objection to absolute monarchy. The only defect in which excellent constitution seems to be, the difficulty of finding any man adequate to the office of an absolute monarch: for this indispensably require three qualities very difficult, as it appears from history, to be found in princely natures: first, a sufficient quantity of moderation in the prince, to be contented with all the power which is possible for him to have. 2ndly, Enough of wisdom to know his own happiness. And, 3rdly, Goodness sufficient to support the happiness of others, when not only compatible with, but instrumental to his own. | Собственно говоря, я знаю только одно серьезное возражение против неограниченной монархии. Единственный недостаток, присущий этой превосходной форме правления,- это трудность найти человека, подходящего для исполнения обязанностей неограниченного монарха; ведь для этого совершенно необходимо иметь три качества, которые, как показывает история, чрезвычайно редко встречаются в королевских душах: во-первых, достаточное количество умеренности в монархе, чтобы довольствоваться той властью, какая для него возможна; во-вторых, достаточно мудрости, чтобы познать собственное счастье; в-третьих, достаточно доброты, чтобы выносить счастье других, которое не только совместимо с его собственным счастьем, но также его обусловливает. |
| Now if an absolute monarch with all these great and rare qualifications, should be allowed capable of conferring the greatest good on society; it must be surely granted, on the contrary, that absolute power, vested in the hands of one who is deficient in them all, is likely to be attended with no less a degree of evil. | Но если допустить, что неограниченный монарх, обладающий всеми этими прекрасными и редкими качествами, способен принести обществу величайшее благо, то, с другой стороны, нельзя не признать, что неограниченная власть, попавшая в руки человека, лишенного этих достоинств, по всей вероятности принесет обществу величайшее зло. |
| In short, our own religion furnishes us with adequate ideas of the blessing, as well as curse, which may attend absolute power. The pictures of heaven and of hell will place a very lively image of both before our eyes; for though the prince of the latter can have no power, but what he originally derives from the omnipotent Sovereign in the former, yet it plainly appears from Scripture, that absolute power in his infernal dominions is granted to their diabolical ruler. This is indeed the only absolute power which can by Scripture be derived from heaven. If, therefore, the several tyrannies upon earth can prove any title to a Divine authority, it must be derived from this original grant to the prince of darkness; and these subordinate deputations must consequently come immediately from him whose stamp they so expressly bear. | Впрочем, сама религия христианская дает нам ясное представление о благодатности и о гибельности неограниченной власти. Картины неба и ада рисуют нам их очень живыми красками; правда, вся власть князя тьмы берет начало у всемогущего господина небес, однако Писание ясно говорит, что повелителю ада дарована неограниченная власть в его инфернальном царстве. И надо сказать, что это единственная неограниченная власть, какую можно, на основании Писания, выводить с небес. Если, следовательно, некоторые земные тираны в состоянии доказать божественный источник своей власти, то ее надо выводить из этого исконного дара князю тьмы; таким образом, все их полномочия исходят непосредственно от того, чью печать они так явственно носят. |
| To conclude, as the examples of all ages show us that mankind in general desire power only to do harm, and, when they obtain it, use it for no other purpose; it is not consonant with even the least degree of prudence to hazard an alteration, where our hopes are poorly kept in countenance by only two or three exceptions out of a thousand instances to alarm our fears. In this case it will be much wiser to submit to a few inconveniences arising from the dispassionate deafness of laws, than to remedy them by applying to the passionate open ears of a tyrant. | Итак, вся история показывает нам, что люди, вообще говоря, добиваются власти только для того, чтобы ею злоупотреблять, и, добившись, ни для чего другого ею не пользуются; поэтому до крайности неблагоразумно отваживаться на переворот, когда наши надежды едва-едва подкрепляются двумя или тремя исключениями из тысячи примеров, способных вселить в нас величайшую тревогу. При таком положении дела гораздо мудрее будет примириться с некоторыми неудобствами, проистекающими от бесстрастной глухоты законов, чем лечить их, обращаясь к чересчур страстному слуху тирана. |
| Nor can the example of the gypsies, though possibly they may have long been happy under this form of government, be here urged; since we must remember the very material respect in which they differ from all other people, and to which perhaps this their happiness is entirely owing, namely, that they have no false honours among them, and that they look on shame as the most grievous punishment in the world. | Не является убедительным и пример цыган, сколько бы веков они ни благоденствовали при этой форме правления; ведь мы не должны забывать чрезвычайно существенного различия между ними и всеми прочими народами, которому, может быть, они всецело обязаны этим своим благоденствием, а именно: они не знают никаких ложных почестей и считают позор самым тяжким наказанием на свете. |
Глава 13.
A dialogue between Jones and Partridge
Диалог между Джонсом и Партриджем
| English | Русский |
| The honest lovers of liberty will, we doubt not, pardon that long digression into which we were led at the close of the last chapter, to prevent our history from being applied to the use of the most pernicious doctrine which priestcraft had ever the wickedness or the impudence to preach. | Честные приверженцы свободы, несомненно, извинят нам длинное отступление, которое мы позволили себе в заключение предыдущей главы, чтобы никто не вздумал пользоваться нашей историей для подтверждения самого пагубного и бессовестного учения, какое когда-либо проповедовало изворотливое духовенство. |
| We will now proceed with Mr. Jones, who, when the storm was over, took leave of his Egyptian majesty, after many thanks for his courteous behaviour and kind entertainment, and set out for Coventry; to which place (for it was still dark) a gypsy was ordered to conduct him. | Обратимся теперь к мистеру Джонсу, который, когда буря утихла, попрощался с его египетским величеством, усердно поблагодарив за ласковое обращение и любезный прием, и отправился в Ковентри, куда одному из цыган ведено было его проводить (так как еще не рассвело). |
| Jones having, by reason of his deviation, travelled eleven miles instead of six, and most of those through very execrable roads, where no expedition could have been made in quest of a midwife, did not arrive at Coventry till near twelve. Nor could he possibly get again into the saddle till past two; for post-horses were now not easy to get; nor were the hostler or post-boy in half so great a hurry as himself, but chose rather to imitate the tranquil disposition of Partridge; who, being denied the nourishment of sleep, took all opportunities to supply its place with every other kind of nourishment, and was never better pleased than when he arrived at an inn, nor ever more dissatisfied than when he was again forced to leave it. | Сбившись с пути, Джонс проехал вместо шести миль одиннадцать, большей частью по таким отвратительным дорогам, что спешить даже за повитухой не было бы никакой возможности. Поэтому он прибыл в Ковентри только около двенадцати и до двух никак не мог снова сесть в седло, потому что почтовых лошадей достать было нелегко, а конюх и проводник вовсе не думали торопиться, подобно Джонсу, а скорее подражали спокойному Партриджу; последний же, лишенный возможности подкрепиться сном, пользовался каждым случаем подкрепляться всеми другими способами; ничто его так не радовало, как приближение к гостинице, и ничто так не печалило, как необходимость покинуть ее. |
| Jones now travelled post; we will follow him, therefore, according to our custom, and to the rules of Longinus, in the same manner. From Coventry he arrived at Daventry, from Daventry at Stratford, and from Stratford at Dunstable, whither he came the next day a little after noon, and within a few hours after Sophia had left it; and though he was obliged to stay here longer than he wished, while a smith, with great deliberation, shoed the posthorse he was to ride, he doubted not but to overtake his Sophia before she should set out from St. Albans; at which place he concluded, and very reasonably, that his lordship would stop and dine. | Джонс поехал теперь на почтовых. Согласно нашему обычаю и правилам Лонгина, последуем и мы за ним на почтовых. Из Ковентри он отправился в Давентри, из Давентри в Стратфорд, а из Стратфорда в Данстебл, куда приехал на другой день почти ровно в полдень - через несколько часов после отъезда оттуда Софьи; и хотя ему пришлось пробыть там дольше, чем он желал, дожидаясь, пока неторопливый кузнец подкует для него лошадь, однако он твердо надеялся догнать свою возлюбленную в Сент-Олбенсе, основательно рассчитав, что его светлость остановится в этом городе пообедать. |
| And had he been right in this conjecture, he most probably would have overtaken his angel at the aforesaid place; but unluckily my lord had appointed a dinner to be prepared for him at his own house in London, and, in order to enable him to reach that place in proper time, he had ordered a relay of horses to meet him at St. Albans. When Jones therefore arrived there, he was informed that the coach-and-six had set out two hours before. | Окажись его расчеты правильными, он, по всей вероятности, догнал бы своего ангела в названном городе; но, к несчастью, лорд приказал приготовить обед у себя в Лондоне и, чтобы поспеть туда вовремя, распорядился выслать ему навстречу свежих лошадей в Сент-Олбенс. Поэтому, когда Джонс туда прибыл, ему сказали, что карета шестеркой уехала уже часа два тому назад. |
| If fresh post-horses had been now ready, as they were not, it seemed so apparently impossible to overtake the coach before it reached London, that Partridge thought he had now a proper opportunity to remind his friend of a matter which he seemed entirely to have forgotten; what this was the reader will guess, when we inform him that Jones had eat nothing more than one poached egg since he had left the alehouse where he had first met the guide returning from Sophia; for with the gypsies he had feasted only his understanding. | Если бы даже были готовы свежие почтовые лошади,- а готовых лошадей не было,- то и тогда кареты, очевидно, уже нельзя было бы догнать, и потому Партридж решил, что приспело время напомнить спутнику о вещи, им как будто совсем забытой; что это была за вещь, читатель легко догадается, если мы ему сообщим, что с самого отъезда из трактира, где он встретился с проводником Софьи, Джонс съел всего только одно вареное яйцо, потому что на свадьбе у цыган пировал только его ум. |
| The landlord so entirely agreed with the opinion of Mr. Partridge, that he no sooner heard the latter desire his friend to stay and dine, than he very readily put in his word, and retracting his promise before given of furnishing the horses immediately, he assured Mr. Jones he would lose no time in bespeaking a dinner, which, he said, could be got ready sooner than it was possible to get the horses up from grass, and to prepare them for their journey by a feed of corn. | Хозяин всецело разделил мнение мистера Партриджа; услышав, как тот просит своего друга остаться и пообедать, он горячо его поддержал и, взяв назад ранее данное обещание немедленно достать лошадей, начал уверять мистера Джонса, что, заказав обед, он не потеряет ни одной минуты, так как обед будет готов гораздо раньше, чем лошадей приведут с пастбища и покормят на дорогу овсом. |
| Jones was at length prevailed on, chiefly by the latter argument of the landlord; and now a joint of mutton was put down to the fire. While this was preparing, Partridge, being admitted into the same apartment with his friend or master, began to harangue in the following manner. | Джонс наконец согласился подождать, убежденный главным образом последним доводом хозяина, и на огонь была поставлена баранья лопатка. Покуда она жарилась, Партридж, приглашенный своим другом или господином к нему в комнату, начал ораторствовать: |
| "Certainly, sir, if ever man deserved a young lady, you deserve young Madam Western; for what a vast quantity of love must a man have, to be able to live upon it without any other food, as you do? I am positive I have eat thirty times as much within these last twenty-four hours as your honour, and yet I am almost famished; for nothing makes a man so hungry as travelling, especially in this cold raw weather. And yet I can't tell how it is, but your honour is seemingly in perfect good health, and you never looked better nor fresher in your life. It must be certainly love that you live upon." | - Поистине, сэр, вы заслужили любовь мисс Вестерн, если мужчина вообще может заслужить любовь женщины: ведь какие надо иметь запасы любви, чтобы, подобно вам, жить этим чувством без всякой иной пищи! Я. наверное, съел за последние сутки в тридцать раз больше вашей чести и все же до смерти проголодался, потому что ничто так не возбуждает аппетит, как путешествие. особенно в такую холодную, сырую погоду. А между тем ваша честь, не знаю отчего, пребывает, видно, в добром здравии: никогда еще не видел я вас таким молодцом и таким свеженьким, как сейчас. Должно быть, действительно вас кормит любовь. |
| "And a very rich diet too, Partridge," answered Jones. "But did not fortune send me an excellent dainty yesterday? Dost thou imagine I cannot live more than twenty-four hours on this dear pocket-book?" | - И роскошно кормит, Партридж,- отвечал Джонс.- Разве не послала мне вчера судьба великолепное лакомство? Неужели ты думаешь, что этой драгоценной записной книжкой я не могу быть сыт гораздо более суток? |
| "Undoubtedly," cries Partridge, "there is enough in that pocket-book to purchase many a good meal. Fortune sent it to your honour very opportunely for present use, as your honour's money must be almost out by this time." | - Разумеется, в ней есть довольно для того, чтобы много раз сытно покушать. Судьба послала нам ее как раз в ту минуту, когда карман вашей чести, кажется, совсем опустел. |
| "What do you mean?" answered Jones; "I hope you don't imagine that I should be dishonest enough, even if it belonged to any other person, besides Miss Western-" | - Что ты хочешь этим сказать? - вознегодовал Джонс.- Надеюсь, ты не считаешь меня настолько бесчестным? Даже если бы деньги эти принадлежали кому-нибудь другому, а не мисс Вестерн... |
| "Dishonest!" replied Partridge, "heaven forbid I should wrong your honour so much! but where's the dishonesty in borrowing a little for present spending, since you will be so well able to pay the lady hereafter? No, indeed, I would have your honour pay it again, as soon as it is convenient, by all means; but where can be the harm in making use of it now you want it? Indeed, if it belonged to a poor body, it would be another thing; but so great a lady, to be sure, can never want it, especially now as she is along with a lord, who, it can't be doubted, will let her have whatever she hath need of. Besides, if she should want a little, she can't want the whole, therefore I would give her a little; but I would be hanged before I mentioned the having found it at first, and before I got some money of my own; for London, I have heard, is the very worst of places to be in without money. Indeed, if I had not known to whom it belonged, I might have thought it was the devil's money, and have been afraid to use it; but as you know otherwise, and came honestly by it, it would be an affront to fortune to part with it all again, at the very time when you want it most; you can hardly expect she should ever do you such another good turn; for fortuna nunquam perpetuo est bona . You will do as you please, notwithstanding all I say; but for my part, I would be hanged before I mentioned a word of the matter." | - Бесчестным! Сохрани бог, чтобы я подумал так о вашей чести! - воскликнул Партридж.- Однако что ж тут бесчестного - позаимствовать малость на текущие расходы, если впоследствии у вас будет полная возможность вернуть деньги уважаемой леди? Ну, понятное дело, вам надо будет во что бы то ни стало их вернуть, и чем скорее, тем лучше; но что же худого попользоваться ими теперь, когда вы в них нуждаетесь? Пусть бы еще эти деньги принадлежали бедняку, тогда другое дело; но такой богатой даме они, наверно, не нужны, особенно теперь, когда она едет с лордом, который, разумеется, доставит ей все, что понадобится. Но допустим даже, что она нуждается в безделице, так ведь всего-то ей не нужно; ну, я бы дал ей кое-что; только я позволил бы скорее себя повесить, но не заикнулся бы о находке перед тем, как получить собственные деньги; ведь в Лондоне, я слышал, без денег пропасть можно. Понятно, если бы я не знал, чьи это деньги, я бы, пожалуй, подумал, что они дьяволовы, и побоялся бы ими воспользоваться; но ведь владельца их вы знаете, и они достались вам честно; так расстаться с ними начисто, когда они вам до зарезу нужны, значило бы бросать вызов судьбе; вряд ли можно надеяться, что она еще раз так вас побалует; потому что fortuna nnnquam perpetuo est bona 74. Делайте как угодно и не обращайте внимания на мои слова, только, повторяю, я дал бы скорей себя повесить, но не сказал бы о находке ни полслова. |
| "By what I can see, Partridge," cries Jones, "hanging is a matter non longe alienum a Scaevolae studiis." | - Из этого я могу заключить, Партридж,- сказал Джонс,- что вешать есть занятие non longe alienum a Scaevolae studiis 75. |
| "You should say alienus," says Partridge.- "I remember the passage; it is an example under communis, alienus, immunis, variis casibus serviunt." | - Вы должны были сказать alienus,- перебил его Партридж.- Я помню это место из грамматики: communis, alienus, immunis variis casibus serviunt 76. |
| "If you do remember it," cries Jones, "I find you don't understand it; but I tell thee, friend, in plain English, that he who finds another's property, and wilfully detains it from the known owner, deserves, in foro conscientiae, to be hanged no less than if he had stolen it. And as for this very identical bill, which is the property of my angel, and was once in her dear possession, I will not deliver it into any hands but her own, upon any consideration whatever, no, though I was as hungry as thou art, and had no other means to satisfy my craving appetite; this I hope to do before I sleep; but if it should happen otherwise, I charge thee, if thou would'st not incur my displeasure for ever, not to shock me any more by the bare mention of such detestable baseness." | - Помнишь, да не понимаешь,- возразил Джонс.- Но говорю тебе, друг, уже не по-латыни, что, кто нашел чужую собственность и, зная владельца, своевольно удержал ее, тот заслуживает in foro conscientiae 77 виселицы не меньше, чем если бы украл ее. А что касается вот этого билета, составляющего собственность моего ангела и находившегося в ее милых ручках, то я ни под каким видом не отдам его никому, кроме нее, хотя бы даже был голоден, как ты, и не имел другого средства утолить свой зверский голод. Надеюсь, что мне удастся это сделать еще до того, как я лягу в постель; но если бы даже не удалось, я приказываю тебе, если ты не хочешь навлечь мое недовольство: не смей больше заикаться о такой презренной гнусности. |
| "I should not have mentioned it now," cries Partridge, "if it had appeared so to me; for I'm sure I scorn any wickedness as much as another; but perhaps you know better; and yet I might have imagined that I should not have lived so many years, and have taught school so long, without being able to distinguish between fas et nefas: but it seems we are all to live and learn. I remember my old schoolmaster, who was a prodigious great scholar, used often to say, Polly matete cry town is my daskalon. The English of which, he told us, was, That a child may sometimes teach his grandmother to suck eggs. I have lived to a fine purpose, truly, if I am to be taught my grammar at this time of day. Perhaps, young gentleman, you may change your opinion, if you live to my years: for I remember I thought myself as wise when I was a stripling of one or two and twenty as I am now. I am sure I always taught alienus, and my master read it so before me." | - Я бы и не заикнулся, если бы считал это гнусностью,- отвечал Партридж,- потому что, поверьте, мне противна всякая подлость не меньше, чем другому; но вы, может быть, смыслите в этом лучше меня, хоть. правду сказать, я не думал, что, прожив столько лет и пробыв так долго школьным учителем, я не в состоянии различить fas от nefas 78. Но, видно, век живи, век учись. Помню, мой старый учитель, человек глубочайшей учености, говаривал, бывало: polly matete cry town is my daskalon 79, что в переводе означает, говорил он нам: "И внучек может иногда поучить бабушку яйца высасывать". Не много же вышло проку из моей жизни, если и теперь еще меня надо учить грамматике. Может быть, молодой человек, вы еще перемените ваше мнение, когда доживете до моих лет; помню, когда я был молокососом двадцати двух или трех лет, я считал себя таким же умным, каков я теперь. Поверьте, я всегда учил школьников читать alienus, и мой учитель поступал точно так же. |
| There were not many instances in which Partridge could provoke Jones, nor were there many in which Partridge himself could have been hurried out of his respect. Unluckily, however, they had both hit on one of these. We have already seen Partridge could not bear to have his learning attacked, nor could Jones bear some passage or other in the foregoing speech. | Партридж мало чем способен был рассердить Джонса, но мало что могло также поколебать самомнение Партриджа. К несчастью, однако, обоим это удалось. Мы уже видели, что Партридж не мог выносить нападений на свою ученость, а даонс не мог отнестись спокойно к некоторым фразам вышеприведенной речи. |
| And now, looking upon his companion with a contemptuous and disdainful air (a thing not usual with him), he cried, | Посмотрев на своего спутника презрительно и зло (что случалось с ним довольно редко), Джонс сказал ему: |
| "Partridge, I see thou art a conceited old fool, and I wish thou are not likewise an old rogue. Indeed, if I was as well convinced of the latter as I am of the former, thou should'st travel no farther in my company." | - Партридж, я вижу, что ты старый самодовольный дурак, и будет прискорбно, если ты окажешься еще и старым плутом. Если я был бы убежден в последнем так же твердо, как убежден в первом, то давно бы уже с тобой расстался. |
| The sage pedagogue was contented with the vent which he had already given to his indignation; and, as the vulgar phrase is, immediately drew in his horns. He said, he was sorry he had uttered anything which might give offence, for that he had never intended it; but Nemo omnibus horis sapit . | Благоразумный педагог дал уже выход своему негодованию и быстро присмирел. Он попросил извинить его, если он сказал что-нибудь оскорбительное, потому что такого намерения у него никогда не было; но nemo omnibus horis sapit. |
| As Jones had the vices of a warm disposition, he was entirely free from those of a cold one; and if his friends must have confest his temper to have been a little too easily ruffled, his enemies must at the same time have confest, that it as soon subsided; nor did it at all resemble the sea, whose swelling is more violent and dangerous after a storm is over, than while the storm itself subsists. He instantly accepted the submission of Partridge, shook him by the hand, and, with the most benign aspect imaginable, said twenty kind things, and at the same time very severely condemned himself, though not half so severely as he will most probably be condemned by many of our good readers. | Джонс страдал многими пороками, свойственными людям с горячим нравом, но зато был совершенно чужд холодной злобы; если друзья не могли не сознаться, что темперамент у него немного вспыльчивый, то даже враги должны были признать, что он отходчив; он ничуть не был похож на море, чье волнение жесточе и опаснее, когда буря миновала, чем во время самой бури. Не раздумывая, Джонс принял извинение Партриджа, пожал ему руку, наговорил с самым милостивым видом кучу ласковых слов и в то же время осудил себя за свою выходку весьма сурово,- хотя, может быть, далеко не так сурово, как его, вероятно, осудят многие из наших почтенных читателей. |
| Partridge was now highly comforted, as his fears of having offended were at once abolished, and his pride completely satisfied by Jones having owned himself in the wrong, which submission he instantly applied to what had principally nettled him, and repeated in a muttering voice, | Партридж был чрезвычайно обрадован, потому что его опасения, не оскорбил ли он Джонса, рассеялись, а гордость была вполне удовлетворена извинением Джонса, которое он тотчас же отнес к наиболее задевшим его словам. |
| "To be sure, sir, your knowledge may be superior to mine in some things; but as to the grammar, I think I may challenge any man living. I think, at least, I have that at my finger's end." | - Разумеется, сэр,- ворчал он вполголоса,- ваши знания во многом превосходят мои; но что касается грамматики, то в этой области, мне кажется, я могу бросить вызов любому смертному. Да, мне кажется, что грамматику я знаю как свои пять пальцев. |
| If anything could add to the satisfaction which the poor man now enjoyed, he received this addition by the arrival of an excellent shoulder of mutton, that at this instant came smoaking to the table. On which, having both plentifully feasted, they again mounted their horses, and set forward for London. | Ничто не могло в такой степени усилить удовольствие, которое бедняга в ту минуту испытывал, как появление на столе превосходной бараньей лопатки, от которой клубом шел пар. Вдоволь угостившись, путешественники наши снова сели на лошадей и направились в Лондон. |
Глава 14.
What happened to Mr. Jones in his journey from St. Alban
Что случилось с мистером Джонсом по выезде из Сент-Олбенса
| English | Русский |
| They were got about two miles beyond Barnet, and it was now the dusk of the evening, when a genteel-looking man, but upon a very shabby horse, rode up to Jones, and asked him whether he was going to London; to which Jones answered in the affirmative. The gentleman replied, | Милях в двух от Барнета, когда уже начало смеркаться, к Джонсу подъехал на дрянной лошади человек приличного вида и спросил, не в Лондон ли он едет. Получив утвердительный ответ, джентльмен этот продолжал: |
| "I should be obliged to you, sir, if you will accept of my company; for it is very late, and I am a stranger to the road." | - Вы меня очень обяжете, сэр, если позволите присоединиться к вам: время позднее, а я не знаю дороги. |
| Jones readily complied with the request; and on they travelled together, holding that sort of discourse which is usual on such occasions. | Джонс охотно дал свое согласие, и они поехали вместе, завязав между собой обычный в таких случаях разговор. |
| Of this, indeed, robbery was the principal topic: upon which subject the stranger expressed great apprehensions; but Jones declared he had very little to lose, and consequently as little to fear. Here Partridge could not forbear putting in his word. | Главной его темой были, конечно, разбой и грабежи, которых незнакомец сильно опасался, но Джонс заявил, что ему почти нечего терять и, следовательно, почти нечего бояться. Тут Партридж не удержался, чтобы не вставить свое слово: |
| "Your honour," said he, "may think it a little, but I am sure, if I had a hundred-pound bank-note in my pocket, as you have, I should be very sorry to lose it; but, for my part, I never was less afraid in my life; for we are four of us, and if we all stand by one another, the best man in England can't rob us. Suppose he should have a pistol, he can kill but one of us, and a man can die but once.- That's my comfort, a man can die but once." | - Для вашей чести это, может быть, и безделица,- сказал он,- если бы у меня в кармане лежал, как у вас, стофунтовый билет, то мне, право, было бы очень жалко потерять его. Впрочем, если говорить о себе, то я не чувствую ни малейшего страха: ведь нас четверо, и если мы будем действовать дружно, то и самому отчаянному головорезу в Англии не удастся нас ограбить. Положим даже, что у него будет пистолет; все равно убить им можно только одного и умереть можно только однажды,- да, только однажды, это очень утешительно. |
| Besides the reliance on superior numbers, a kind of valour which hath raised a certain nation among the moderns to a high pitch of glory, there was another reason for the extraordinary courage which Partridge now discovered; for he had at present as much of that quality as was in the power of liquor to bestow. | Впрочем, необыкновенная отвага, проявленная Партриджем, основывалась в настоящую минуту не только на его вере в численное превосходство - род доблести, вознесший одну из современных наций на вершину славы,- но еще и на другом обстоятельстве, а именно: на действии поглощенной им влаги. |
| Our company were now arrived within a mile of Highgate, when the stranger turned short upon Jones, and pulling out a pistol, demanded that little bank-note which Partridge had mentioned. | Кавалькада наша была уже в миле от Гайгейта, как вдруг незнакомец выхватил пистолет и, направив дуло на Джонса, потребовал от него тот жалкий банковый билет, о котором говорил Партридж. |
| Jones was at first somewhat shocked at this unexpected demand; however, he presently recollected himself, and told the highwayman, all the money he had in his pocket was entirely at his service; and so saying, he pulled out upwards of three guineas, and offered to deliver it; but the other answered with an oath, That would not do. Jones answered coolly, he was very sorry for it, and returned the money into his pocket. | Это неожиданное требование в первую минуту несколько смутило Джонса, однако он тотчас овладел собой и сказал разбойнику, что все деньги, какие есть у него в кармане, к услугам последнего; с этими словами он достал три гинеи и подал ему. Но разбойник с ругательствами заявил, что этого мало. Джонс невозмутимо выразил свое сожаление и положил деньги обратно в карман. |
| The highwayman then threatened, if he did not deliver the bank-note that moment, he must shoot him; holding his pistol at the same time very near to his breast. Jones instantly caught hold of the fellow's hand, which trembled so that he could scarce hold the pistol in it, and turned the muzzle from him. A struggle then ensued, in which the former wrested the pistol from the hand of his antagonist, and both came from their horses on the ground together, the highwayman upon his back, and the victorious Jones upon him. | Тогда разбойник пригрозил, что застрелит его, если он сию же .минуту не отдаст ему банковый билет, и поднес пистолет к самой груди Джонса. Джонс поспешно схватил разбойника за руку, настолько дрожавшую, что тот едва держал в ней пистолет, и отвел дуло в сторону. Завязалась борьба, во время которой Джонсу удалось вырвать пистолет из рук противника, и оба они разом упали с лошадей на землю - разбойник на спину, а победоносный Джонс на него. |
| The poor fellow now began to implore mercy of the conqueror: for, to say the truth, he was in strength by no means a match for Jones. | Тут бедняга запросил пощады у победителя, потому что, по правде говоря, он был гораздо слабее Джонса. |
| "Indeed, sir," says he, "I could have had no intention to shoot you; for you will find the pistol was not loaded. This is the first robbery I ever attempted, and I have been driven by distress to this." | - Клянусь, сэр,- воскликнул он,- я совсем не собирался застрелить вас. Можете освидетельствовать: пистолет мой не заряжен. Первый раз в жизни я решился на такое дело: нужда заставила. |
| At this instant, at about a hundred and fifty yards' distance, lay another person on the ground, roaring for mercy in a much louder voice than the highwayman. This was no other than Partridge himself, who, endeavouring to make his escape from the engagement, had been thrown from his horse, and lay flat on his face, not daring to look up, and expecting every minute to be shot. | В то же мгновенье в ста пятидесяти ярдах от них грохнулся наземь еще один человек, завопив о пощаде гораздо громче, чем разбойник. То был не кто иной, как наш Партридж: при попытке удрать от схватки он упал с лошади и лежал ничком, не осмеливаясь поднять голову и ожидая каждую минуту пули в бок. |
| In this posture he lay, till the guide, who was no otherwise concerned than for his horses, having secured the stumbling beast, came up to him, and told him his master had got the better of the highwayman. | В этом положении пролежал он до тех пор, пока проводник, заботившийся только о своих лошадях, поймал споткнувшегося коня и, подойдя к упавшему, сказал, что его хозяин одолел разбойника. |
| Partridge leapt up at this news, and ran back to the place where Jones stood with his sword drawn in his hand to guard the poor fellow; which Partridge no sooner saw, than he cried out, | При этом известии Партридж вскочил и побежал к месту битвы, где Джонс стоял над разбойником с обнаженной шпагой. |
| "Kill the villain, sir, run him through the body, kill him this instant!" | - Убейте злодея, сэр, проткните его насквозь, сию минуту убейте! - воскликнул Партридж, увидя это зрелище. |
| Luckily, however, for the poor wretch, he had fallen into more merciful hands; for Jones having examined the pistol, and found it to be really unloaded, began to believe all the man had told him, before Partridge came up: namely, that he was a novice in the trade, and that he had been driven to it by the distress he mentioned, the greatest indeed imaginable, that of five hungry children, and a wife lying in of the sixth, in the utmost want and misery. The truth of all which the highwayman most vehemently asserted, and offered to convince Mr. Jones of it, if he would take the trouble to go to his house, which was not above two miles off; saying, "That he desired no favour, but upon condition of proving all he had alledged." | К счастью для незадачливого грабителя, он попал в более милосердные руки. Осмотрев пистолет и убедившись, что он действительно не заряжен, Джонс, еще раньше, чем к нему подбежал Партридж, начал проникаться доверием к рассказу разбойника,- именно, что он еще новичок в этом деле и что его толкнула на разбой, как он уже сказал, нужда, самая отчаянная нужда: пятеро голодных детей и жена, готовая разрешиться шестым и лежащая без всякой помощи. Разбойник клялся и божился, что говорит правду; он предложил мистеру Джонсу самому убедиться в этом, потрудившись заглянуть в его жилище, расположенное всего в двух милях отсюда; в заключение он заявил, что просит дать ему пощаду лишь при условии, если все им рассказанное подтвердится. |
| Jones at first pretended that he would take the fellow at his word and go with him, declaring that his fate should depend entirely on the truth of his story. Upon this the poor fellow immediately expressed so much alacrity, that Jones was perfectly satisfied with his veracity, and began now to entertain sentiments of compassion for him. He returned the fellow his empty pistol, advised him to think of honester means of relieving his distress, and gave him a couple of guineas for the immediate support of his wife and his family; adding, "he wished he had more for his sake, for the hundred pound that had been mentioned was not his own." | Сначала Джонс хотел было поймать разбойника на слове и пойти с ним, объявив, что судьба его будет зависеть всецело от истины его рассказа. В ответ на это несчастный выказал такую живую готовность проводить Джонса, что герой наш проникся полной уверенностью в его правдивости и почувствовал к нему глубокое сострадание. Он вернул ему незаряженный пистолет, посоветовал придумать более честные способы облегчить свое тяжелое положение и дал две гинеи для оказания немедленной помощи жене и детям, прибавив, что, к сожалению, не может дать больше, потому что те сто фунтов, о которых было упомянуто, ему не принадлежат. |
| Our readers will probably be divided in their opinions concerning this action; some may applaud it perhaps as an act of extraordinary humanity, while those of a more saturnine temper will consider it as a want of regard to that justice which every man owes his country. Partridge certainly saw it in that light; for he testified much dissatisfaction on the occasion, quoted an old proverb, and said, he should not wonder if the rogue attacked them again before they reached London. | Мнения читателей наших по поводу этого поступка, вероятно, разделятся: одни, должно быть, одобрят его, как необыкновенно яркое проявление человеколюбия, а другие - люди более мрачного склада - усмотрят в нем недостаточное уважение к правосудию, которым должны быть проникнуты все добрые сыны своего отечества. Такой точки зрения, по-видимому, держался и Партридж, потому что он выразил большое неудовольствие, подкрепил его одной старой пословицей и сказал, что не удивится, если этот мерзавец нападет на них еще раз, прежде чем они доедут до Лондона. |
| The highwayman was full of expressions of thankfulness and gratitude. He actually dropt tears, or pretended so to do. He vowed he would immediately return home, and would never afterwards commit such a transgression: whether he kept his word or no, perhaps may appear hereafter. | Разбойник рассыпался в выражениях благодарности и признательности. Он даже прослезился или притворился, что плачет. Он поклялся, что немедленно вернется домой и никогда больше не покусится на такое дело. Сдержал он свое слово или нет - это, может быть, обнаружится впоследствии. |
| Our travellers having remounted their horses, arrived in town without encountering any new mishap. On the road much pleasant discourse passed between Jones and Partridge, on the subject of their last adventure: in which Jones exprest a great compassion for those highwaymen who are, by unavoidable distress, driven, as it were, to such illegal courses as generally bring them to a shameful death: | Путешественники наши снова сели на лошадей и приехали в столицу без дальнейших неприятностей. По дороге произошел очень занимательный разговор между Джонсом и Партриджем по поводу последнего приключения. Джонс от души пожалел разбойников, которых толкает на преступления и обыкновенно приводит к позорной смерти безысходная нужда. |
| "I mean," said he, "those only whose highest guilt extends no farther than to robbery, and who are never guilty of cruelty nor insult to any person, which is a circumstance that, I must say, to the honour of our country, distinguishes the robbers of England from those of all other nations; for murder is, amongst those, almost inseparably incident to robbery." | - Я имею в виду только тех,- сказал он,- все преступление которых заключается в грабеже и которые совершенно неповинны в учинении над кем-либо жестокости или насилия - обстоятельство, к чести нашей родины, выгодно отличающее разбойников Англии от разбойников всех прочих стран; ведь у тех грабеж и убийство почти неразлучны. |
| "No doubt," answered Partridge, "it is better to take away one's money than one's life; and yet it is very hard upon honest men, that they can't travel about their business without being in danger of these villains. And to be sure it would be better that all rogues were hanged out of the way, than that one honest man should suffer. For my own part, indeed, I should not care to have the blood of any of them on my hands; but it is very proper for the law to hang them all. What right hath any man to take sixpence from me, unless I give it him? Is there any honesty in such a man?" | - Разумеется,- отвечал Партридж,- лучше отнять деньги, чем жизнь; и все же нехорошо, что честные люди не могут ездить по своим делам, не подвергаясь опасности со стороны этих злодеев. И поверьте, что лучше бы перевешать всех этих мерзавцев, чем допустить, чтобы пострадал хотя бы один порядочный человек. Сам я, конечно, не замараю рук своих ничьей кровью; но закон может преспокойно перевешать всю эту мразь. Разве имеет кто-нибудь право взять у меня хотя бы шестипенсовик, если я не даю его сам? Разве у такого человека есть хоть капля совести? |
| "No, surely," cries Jones, "no more than there is in him who takes the horses out of another man's stable, or who applies to his own use the money which he finds, when he knows the right owner." | - Конечно, нет,- отвечал Джонс,- как нет ее и у того, кто уводит лошадей из чужой конюшни или присваивает себе найденные деньги, зная, кому они принадлежат. |
| These hints stopt the mouth of Partridge; nor did he open it again till Jones, having thrown some sarcastical jokes on his cowardice, he offered to excuse himself on the inequality of firearms, saying, | Эти намеки замкнули рот Партриджу, и он не размыкал его, пока несколько саркастических шуток Джонса насчет его трусости не заставили его нарушить молчание. Пытаясь оправдаться неравенством оружия, он сказал: |
| "A thousand naked men are nothing to one pistol; for though it is true it will kill but one at a single discharge, yet who can tell but that one may be himself?" | - Тысяча безоружных ничего не значит против одного пистолета; одним выстрелом он убьет, правда, только одного, - но кто же может поручиться, что не его именно? |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
