Краткая коллекция англтекстов

Честерфильд. Письма к сыну

Letter 49/Письмо 49

English Русский

LONDON, April 30, O. S. 1750 Лондон, 30 апреля ст. ст. 1750 г.

MY DEAR FRIEND: Mr. Harte, who in all his letters gives you some dash of panegyric, told me in his last a thing that pleases me extremely; which was that at Rome you had constantly preferred the established Italian assemblies to the English conventicles setup against them by dissenting English ladies. That shows sense, and that you know what you are sent abroad for. It is of much more consequence to know the 'mores multorem hominum' than the 'urbes'. Pray continue this judicious conduct wherever you go, especially at Paris, where, instead of thirty, you will find above three hundred English, herding together and conversing with no one French body. Милый друг, М-р Харт, который неустанно расточает тебе дифирамбы, в последнем своем письме сообщил очень приятную для меня вещь, а именно, что, живя в Риме, ты неизменно предпочитал порядочные итальянские ассамблеи сборищам котерий, сколоченных в пику им разными английскими леди. Это доказывает твой ум и понимание того, за чем тебя послали за границу. Намного важнее знать mores multorum hominum(155), нежели urbes(156). Пожалуйста, продолжай вести себя так же рассудительно везде, куда бы ты ни поехал, в особенности же в Париже, где, вместо тридцати, ты найдешь триста с лишним англичан, которые все время толкутся вместе и не общаются ни с одним французом.

The life of 'les Milords Anglois' is regularly, or, if you will, irregularly, this. As soon as they rise, which is very late, they breakfast together, to the utter loss of two good morning hours. Then they go by coachfuls to the Palais, the Invalides, and Notre-Dame; from thence to the English coffee-house, where they make up their tavern party for dinner. From dinner, where they drink quick, they adjourn in clusters to the play, where they crowd up the stage, dressed up in very fine clothes, very ill-made by a Scotch or Irish tailor. From the play to the tavern again, where they get very drunk, and where they either quarrel among themselves, or sally forth, commit some riot in the streets, and are taken up by the watch. Those who do not speak French before they go, are sure to learn none there. Their tender vows are addressed to their Irish laundress, unless by chance some itinerant Englishwoman, eloped from her husband, or her creditors, defrauds her of them. Thus they return home, more petulant, but not more informed, than when they left it; and show, as they think, their improvement by affectedly both speaking and dressing in broken French:-- Жизненный распорядок этих английских милордов, или, если угодно, беспорядок, следующий: встав очень поздно, они завтракают все вместе, безвозвратно теряя за этим занятием добрых два утренних часа. Затем они отправляются в битком набитых каретах во дворец, в Дом инвалидов, в Нотр-Дам; оттуда - в английскую кофейню, где они опять-таки все вместе собираются на обед. После обеда, который не обходится без обильных возлияний, они обычно целой компанией едут в театр, где забираются на сцену, одетые в очень дорогие костюмы, очень плохо сшитые какими-нибудь шотландскими или ирландскими портными. После спектакля они снова спешат в таверну; там они изрядно напиваются и, либо еще в стенах ее ссорятся между собой, либо, выйдя все вместе на улицу, устраивают свалку, после чего их забирает стража. Те из этих молодых людей, которые не умеют говорить по-французски до приезда в Париж, так ничему и не научаются. В любви они объясняются своей ирландской прачке, пока их не переманивает какая-нибудь странствующая англичанка, сбежавшая от мужа или от кредиторов. Так вот они и возвращаются домой, еще более вздорными, чем были, но нисколько не обогатив своих знаний, и стараются выказать свое превосходство тем, что говорят на плохом французском языке и в одежде своей убого подражают французам.

"Hunc to Romane caveito." ...hunc tu, Romane, caveto(157).

Connect yourself, while you are in France, entirely with the French; improve yourself with the old, divert yourself with the young; conform cheerfully to their customs, even to their little follies, but not to their vices. Do not, however, remonstrate or preach against them, for remonstrances do not suit with your age. In French companies in general you will not find much learning, therefore take care not to brandish yours in their faces. People hate those who make them feel their own inferiority. Conceal all your learning carefully, and reserve it for the company of les Gens d'Eglise, or les Gens de Robe; and even then let them rather extort it from you, than find you over-willing to draw it. Your are then thought, from that seeming unwillingness, to have still more knowledge than it may be you really have, and with the additional merit of modesty into the bargain. Живя во Франции, общайся исключительно с французами; учись у стариков, развлекайся с молодыми; сумей безропотно приспособить себя к их обычаям, даже к их маленьким причудам, но только не вздумай усваивать их пороки. Вместе с тем, не протестуй против них и не читай нравоучений, ибо твоему возрасту все это не пристало. Вообще-то говоря, в обществе французов большой учености ты не встретишь - поэтому не старайся козырять перед ними своей. Люди ненавидят тех, кто дает им почувствовать их собственную неполноценность. Тщательно скрывай свои знания и прибереги их для встреч с les gens d'eglise(158), или les gens de robe(159); но и тогда пусть лучше те и другие по собственному почину станут вытягивать эти знания из тебя, нежели увидят, что ты чересчур ретиво стремишься их выказать. Когда люди видят, что ты нисколько не стремишься блеснуть своей ученостью, им начинает казаться, что у тебя ее может быть еще больше, чем на самом деле, и вдобавок воздают должное твоей скромности.

A man who talks of, or even hints at, his 'bonnes fortunes', is seldom believed, or, if believed, much blamed; whereas a man who conceals with care is often supposed to have more than he has, and his reputation of discretion gets him others. It is just so with a man of learning; if he affects to show it, it is questioned, and he is reckoned only superficial; but if afterward it appears that he really has it, he is pronounced a pedant. Real merit of any kind, 'ubi est non potest diu celari'; it will be discovered, and nothing can depreciate it but a man's exhibiting it himself. It may not always be rewarded as it ought, but it will always be known. You will in general find the women of the beau monde at Paris more instructed than the men, who are bred up singly for the army, and thrown into it at twelve or thirteen years old; but then that sort of education, which makes them ignorant of books, gives them a great knowledge of the world, an easy address, and polite manners. Тому, кто говорит о своих bonnes fortunes(160) или хотя бы даже намекает на них, редко верят, а если и верят, то очень его за это осуждают. А относительно того, кто тщательно скрывает свои победы, часто думают, что у него их больше, чем есть на самом деле, репутация же человека скромного приносит ему еще новые. То же самое и с человеком ученым: если он выставляет свою ученость напоказ, она начинает вызывать сомнения и его считают просто верхоглядом, если же потом обнаруживается, что у него и в самом деле есть знания, его почитают педантом. Подлинное достоинство, какого бы рода оно ни было, ubi est non potest diu celari(161); оно непременно обнаружится, и ничем нельзя его так умалить, как начав им кичиться. Может быть, оно не всегда будет вознаграждено, но узнать о нем всегда узнают. Женщины парижского beau monde более образованны, чем мужчины: мужчин готовят только для военной службы, и они попадают туда уже в возрасте двенадцати-тринадцати лет, однако такого рода воспитание, хоть они и не читают никаких книг, дает им отличное знание света, непринужденность в обращении и хорошие манеры.

Fashion is more tyrannical at Paris than in any other place in the world; it governs even more absolutely than their king, which is saying a great deal. The least revolt against it is punished by proscription. You must observe, and conform to all the 'minutiae' of it, if you will be in fashion there yourself; and if you are not in fashion, you are nobody. Get, therefore, at all events, into the company of those men and women 'qui donnent le ton'; and though at first you should be admitted upon that shining theatre only as a 'persona muta', persist, persevere, and you will soon have a part given you. Нигде в мире мода не тиранит людей так, как в Париже; ее власть там еще более неограниченна, чем власть короля, а это кое-что значит. За малейшее несогласие с ней человек наказуется изгнанием. Тебе надлежит следовать ей и сообразоваться со всеми ее minuties(162), если ты хочешь сам войти в моду, а если ты не будешь там в моде, ты вообще не будешь никем. Поэтому при всех обстоятельствах вступи в общество мужчин и женщин, qui donnent le toni(163) и хоть поначалу ты будешь допущен на эту залитую огнями сцену лишь в качестве persona muta(164), добивайся своего, упорству, - и ты вскоре получишь самостоятельную роль.

Take great care never to tell in one company what you see or hear in another, much less to divert the present company at the expense of the last; but let discretion and secrecy be known parts of your character. They will carry you much further, and much safer than more shining talents. Be upon your guard against quarrels at Paris; honor is extremely nice there, though the asserting of it is exceedingly penal. Therefore, 'point de mauvaises plaisanteries, point de jeux de main, et point de raillerie piquante'. Ни в коем случае не пересказывай в одной компании то, что видел или слышал в другой, и, тем паче, не думай развлекать одних, рассказывая о других что-либо смешное; пусть за тобой установится репутация человека сдержанного и не склонного к болтовне. Эти качества откроют перед тобой больше дорог и окажутся надежнее, чем иные более блистательные таланты. Остерегайся в Париже ссор; парижане чрезвычайно щепетильны в отношении чести, а тем, кто ее отстаивает, приходится жестоко платиться по закону. Поэтому point de mauvaises plaisanteries, point de jeux de main et point de raillerie piquante(165).

Paris is the place in the world where, if you please, you may the best unite the 'utile' and the 'dulce'. Even your pleasures will be your improvements, if you take them with the people of the place, and in high life. From what you have hitherto done everywhere else, I have just reason to believe, that you will do everything that you ought at Paris. Remember that it is your decisive moment; whatever you do there will be known to thousands here, and your character there, whatever it is, will get before you here. You will meet with it at London. May you and I both have reason to rejoice at that meeting! Adieu. Париж - это как раз такой город, где ты лучше всего на свете сможешь соединять, если захочешь, utile(166) и dulce(167). Даже сами удовольствия там могут многому тебя научить, если ты будешь предаваться им в обществе парижан, принадлежащих к высшему свету. Твое поведение во всех городах, где ты был, дает мне основание думать, что и в Париже ты будешь вести себя как следует. Помни, что эти месяцы имеют решающее значение для твоей жизни: обо всем, что бы ты ни стал делать, здесь узнают тысячи людей, и репутация твоя, какою бы она ни была, прибудет сюда раньше, чем ты сам. Ты встретишься с нею в Лондоне. Дай бог, чтобы у нас обоих были основания радоваться этой встрече! Прощай.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты

English	Русский
LONDON, April 30, O. S. 1750	Лондон, 30 апреля ст. ст. 1750 г.
MY DEAR FRIEND: Mr. Harte, who in all his letters gives you some dash of panegyric, told me in his last a thing that pleases me extremely; which was that at Rome you had constantly preferred the established Italian assemblies to the English conventicles setup against them by dissenting English ladies. That shows sense, and that you know what you are sent abroad for. It is of much more consequence to know the 'mores multorem hominum' than the 'urbes'. Pray continue this judicious conduct wherever you go, especially at Paris, where, instead of thirty, you will find above three hundred English, herding together and conversing with no one French body.	Милый друг, М-р Харт, который неустанно расточает тебе дифирамбы, в последнем своем письме сообщил очень приятную для меня вещь, а именно, что, живя в Риме, ты неизменно предпочитал порядочные итальянские ассамблеи сборищам котерий, сколоченных в пику им разными английскими леди. Это доказывает твой ум и понимание того, за чем тебя послали за границу. Намного важнее знать mores multorum hominum(155), нежели urbes(156). Пожалуйста, продолжай вести себя так же рассудительно везде, куда бы ты ни поехал, в особенности же в Париже, где, вместо тридцати, ты найдешь триста с лишним англичан, которые все время толкутся вместе и не общаются ни с одним французом.
The life of 'les Milords Anglois' is regularly, or, if you will, irregularly, this. As soon as they rise, which is very late, they breakfast together, to the utter loss of two good morning hours. Then they go by coachfuls to the Palais, the Invalides, and Notre-Dame; from thence to the English coffee-house, where they make up their tavern party for dinner. From dinner, where they drink quick, they adjourn in clusters to the play, where they crowd up the stage, dressed up in very fine clothes, very ill-made by a Scotch or Irish tailor. From the play to the tavern again, where they get very drunk, and where they either quarrel among themselves, or sally forth, commit some riot in the streets, and are taken up by the watch. Those who do not speak French before they go, are sure to learn none there. Their tender vows are addressed to their Irish laundress, unless by chance some itinerant Englishwoman, eloped from her husband, or her creditors, defrauds her of them. Thus they return home, more petulant, but not more informed, than when they left it; and show, as they think, their improvement by affectedly both speaking and dressing in broken French:--	Жизненный распорядок этих английских милордов, или, если угодно, беспорядок, следующий: встав очень поздно, они завтракают все вместе, безвозвратно теряя за этим занятием добрых два утренних часа. Затем они отправляются в битком набитых каретах во дворец, в Дом инвалидов, в Нотр-Дам; оттуда - в английскую кофейню, где они опять-таки все вместе собираются на обед. После обеда, который не обходится без обильных возлияний, они обычно целой компанией едут в театр, где забираются на сцену, одетые в очень дорогие костюмы, очень плохо сшитые какими-нибудь шотландскими или ирландскими портными. После спектакля они снова спешат в таверну; там они изрядно напиваются и, либо еще в стенах ее ссорятся между собой, либо, выйдя все вместе на улицу, устраивают свалку, после чего их забирает стража. Те из этих молодых людей, которые не умеют говорить по-французски до приезда в Париж, так ничему и не научаются. В любви они объясняются своей ирландской прачке, пока их не переманивает какая-нибудь странствующая англичанка, сбежавшая от мужа или от кредиторов. Так вот они и возвращаются домой, еще более вздорными, чем были, но нисколько не обогатив своих знаний, и стараются выказать свое превосходство тем, что говорят на плохом французском языке и в одежде своей убого подражают французам.
"Hunc to Romane caveito."	...hunc tu, Romane, caveto(157).
Connect yourself, while you are in France, entirely with the French; improve yourself with the old, divert yourself with the young; conform cheerfully to their customs, even to their little follies, but not to their vices. Do not, however, remonstrate or preach against them, for remonstrances do not suit with your age. In French companies in general you will not find much learning, therefore take care not to brandish yours in their faces. People hate those who make them feel their own inferiority. Conceal all your learning carefully, and reserve it for the company of les Gens d'Eglise, or les Gens de Robe; and even then let them rather extort it from you, than find you over-willing to draw it. Your are then thought, from that seeming unwillingness, to have still more knowledge than it may be you really have, and with the additional merit of modesty into the bargain.	Живя во Франции, общайся исключительно с французами; учись у стариков, развлекайся с молодыми; сумей безропотно приспособить себя к их обычаям, даже к их маленьким причудам, но только не вздумай усваивать их пороки. Вместе с тем, не протестуй против них и не читай нравоучений, ибо твоему возрасту все это не пристало. Вообще-то говоря, в обществе французов большой учености ты не встретишь - поэтому не старайся козырять перед ними своей. Люди ненавидят тех, кто дает им почувствовать их собственную неполноценность. Тщательно скрывай свои знания и прибереги их для встреч с les gens d'eglise(158), или les gens de robe(159); но и тогда пусть лучше те и другие по собственному почину станут вытягивать эти знания из тебя, нежели увидят, что ты чересчур ретиво стремишься их выказать. Когда люди видят, что ты нисколько не стремишься блеснуть своей ученостью, им начинает казаться, что у тебя ее может быть еще больше, чем на самом деле, и вдобавок воздают должное твоей скромности.
A man who talks of, or even hints at, his 'bonnes fortunes', is seldom believed, or, if believed, much blamed; whereas a man who conceals with care is often supposed to have more than he has, and his reputation of discretion gets him others. It is just so with a man of learning; if he affects to show it, it is questioned, and he is reckoned only superficial; but if afterward it appears that he really has it, he is pronounced a pedant. Real merit of any kind, 'ubi est non potest diu celari'; it will be discovered, and nothing can depreciate it but a man's exhibiting it himself. It may not always be rewarded as it ought, but it will always be known. You will in general find the women of the beau monde at Paris more instructed than the men, who are bred up singly for the army, and thrown into it at twelve or thirteen years old; but then that sort of education, which makes them ignorant of books, gives them a great knowledge of the world, an easy address, and polite manners.	Тому, кто говорит о своих bonnes fortunes(160) или хотя бы даже намекает на них, редко верят, а если и верят, то очень его за это осуждают. А относительно того, кто тщательно скрывает свои победы, часто думают, что у него их больше, чем есть на самом деле, репутация же человека скромного приносит ему еще новые. То же самое и с человеком ученым: если он выставляет свою ученость напоказ, она начинает вызывать сомнения и его считают просто верхоглядом, если же потом обнаруживается, что у него и в самом деле есть знания, его почитают педантом. Подлинное достоинство, какого бы рода оно ни было, ubi est non potest diu celari(161); оно непременно обнаружится, и ничем нельзя его так умалить, как начав им кичиться. Может быть, оно не всегда будет вознаграждено, но узнать о нем всегда узнают. Женщины парижского beau monde более образованны, чем мужчины: мужчин готовят только для военной службы, и они попадают туда уже в возрасте двенадцати-тринадцати лет, однако такого рода воспитание, хоть они и не читают никаких книг, дает им отличное знание света, непринужденность в обращении и хорошие манеры.
Fashion is more tyrannical at Paris than in any other place in the world; it governs even more absolutely than their king, which is saying a great deal. The least revolt against it is punished by proscription. You must observe, and conform to all the 'minutiae' of it, if you will be in fashion there yourself; and if you are not in fashion, you are nobody. Get, therefore, at all events, into the company of those men and women 'qui donnent le ton'; and though at first you should be admitted upon that shining theatre only as a 'persona muta', persist, persevere, and you will soon have a part given you.	Нигде в мире мода не тиранит людей так, как в Париже; ее власть там еще более неограниченна, чем власть короля, а это кое-что значит. За малейшее несогласие с ней человек наказуется изгнанием. Тебе надлежит следовать ей и сообразоваться со всеми ее minuties(162), если ты хочешь сам войти в моду, а если ты не будешь там в моде, ты вообще не будешь никем. Поэтому при всех обстоятельствах вступи в общество мужчин и женщин, qui donnent le toni(163) и хоть поначалу ты будешь допущен на эту залитую огнями сцену лишь в качестве persona muta(164), добивайся своего, упорству, - и ты вскоре получишь самостоятельную роль.
Take great care never to tell in one company what you see or hear in another, much less to divert the present company at the expense of the last; but let discretion and secrecy be known parts of your character. They will carry you much further, and much safer than more shining talents. Be upon your guard against quarrels at Paris; honor is extremely nice there, though the asserting of it is exceedingly penal. Therefore, 'point de mauvaises plaisanteries, point de jeux de main, et point de raillerie piquante'.	Ни в коем случае не пересказывай в одной компании то, что видел или слышал в другой, и, тем паче, не думай развлекать одних, рассказывая о других что-либо смешное; пусть за тобой установится репутация человека сдержанного и не склонного к болтовне. Эти качества откроют перед тобой больше дорог и окажутся надежнее, чем иные более блистательные таланты. Остерегайся в Париже ссор; парижане чрезвычайно щепетильны в отношении чести, а тем, кто ее отстаивает, приходится жестоко платиться по закону. Поэтому point de mauvaises plaisanteries, point de jeux de main et point de raillerie piquante(165).
Paris is the place in the world where, if you please, you may the best unite the 'utile' and the 'dulce'. Even your pleasures will be your improvements, if you take them with the people of the place, and in high life. From what you have hitherto done everywhere else, I have just reason to believe, that you will do everything that you ought at Paris. Remember that it is your decisive moment; whatever you do there will be known to thousands here, and your character there, whatever it is, will get before you here. You will meet with it at London. May you and I both have reason to rejoice at that meeting! Adieu.	Париж - это как раз такой город, где ты лучше всего на свете сможешь соединять, если захочешь, utile(166) и dulce(167). Даже сами удовольствия там могут многому тебя научить, если ты будешь предаваться им в обществе парижан, принадлежащих к высшему свету. Твое поведение во всех городах, где ты был, дает мне основание думать, что и в Париже ты будешь вести себя как следует. Помни, что эти месяцы имеют решающее значение для твоей жизни: обо всем, что бы ты ни стал делать, здесь узнают тысячи людей, и репутация твоя, какою бы она ни была, прибудет сюда раньше, чем ты сам. Ты встретишься с нею в Лондоне. Дай бог, чтобы у нас обоих были основания радоваться этой встрече! Прощай.