Краткая коллекция англтекстов
Честерфильд. Письма к сыну
Letter 25/Письмо 25
| English | Русский |
| LONDON, September 5, O. S. 1748. | Лондон, 5 сентября ст. ст. 1748 г. |
| DEAR BOY: I have received yours, with the inclosed German letter to Mr. Gravenkop, which he assures me is extremely well written, considering the little time that you have applied yourself to that language. As you have now got over the most difficult part, pray go on diligently, and make yourself absolutely master of the rest. Whoever does not entirely possess a language, will never appear to advantage, or even equal to himself, either in speaking or writing it. His ideas are fettered, and seem imperfect or confused, if he is not master of all the words and phrases necessary to express them. I therefore desire, that you will not fail writing a German letter once every fortnight to Mr. Gravenkop; which will make the writing of that language familiar to you; and moreover, when you shall have left Germany and be arrived at Turin, I shall require you to write even to me in German; that you may not forget with ease what you have with difficulty learned. I likewise desire, that while you are in Germany, you will take all opportunities of conversing in German, which is the only way of knowing that, or any other language, accurately. You will also desire your German master to teach you the proper titles and superscriptions to be used to people of all ranks; which is a point so material, in Germany, that I have known many a letter returned unopened, because one title in twenty has been omitted in the direction. | Милый мой мальчик, Получил твое письмо с вложенным туда немецким письмом на имя м-ра Гревенкопа, которое, как он уверяет, написано отлично, принимая во внимание, что вообще ты этим языком очень мало занимался. Так как самые большие трудности ты уже преодолел, прошу тебя, продолжай заниматься так же прилежно и в совершенстве изучи все остальное. Человек, не владеющий свободно языком, никогда не предстает в выгодном свете или даже таким, каков он есть, когда будет на этом языке говорить или писать: мысли его скованы и кажутся неубедительными и путаными, если он не может найти нужных слов и фраз, для того чтобы их выразить. Поэтому я хочу, чтобы ты непременно писал раз в две недели по-немецки м-ру Гревенкопу: таким образом, ты привыкнешь писать на этом языке. Помимо этого, когда ты уедешь из Германии и будешь жить в Турине, я попрошу тебя писать по-немецки даже мне, чтобы тебе было легко сохранить в памяти то, чему ты с таким трудом научился. Я хочу также, чтобы, живя в Германии, ты пользовался каждым удобным случаем говорить по-немецки - это единственный способ как следует изучить этот язык. Тебе надо будет непременно попросить твоего учителя немецкого языка, чтобы он научил тебя величать как положено людей разных званий и надписывать им письма. На это в Германии обращают чрезвычайное внимание, и известны многие случаи, когда письма возвращались нераспечатанными из-за того только, что на конверте забывали поставить один какой-нибудь титул из двадцати. |
| St. Thomas's day now draws near, when you are to leave Saxony and go to Berlin; and I take it for granted, that if anything is yet wanting to complete your knowledge of the state of that electorate, you will not fail to procure it before you go away. I do not mean, as you will easily believe, the number of churches, parishes, or towns; but I mean the constitution, the revenues, the troops, and the trade of that electorate. A few questions, sensibly asked, of sensible people, will produce you the necessary informations; which I desire you will enter in your little book. | Приближается день св.Фомы, когда ты должен будешь покинуть Саксонию и ехать в Берлин, и, смею думать, что, даже если в твоих знаниях об этом курфюршестве и есть кое-какие пробелы, ты восполнишь их перед тем, как уехать. Ты, конечно, понимаешь, что я разумею под этим отнюдь не количество церквей, приходов или городов, а государственное устройство, армию, доходы и ремесла этого курфюршества. Надо только задать несколько благоразумных вопросов благоразумным людям, и ты получишь все необходимые сведения: мне хочется, чтобы ты записал все это в свою книжечку. |
| Berlin will be entirely a new scene to you, and I look upon it, in a manner, as your first step into the great world; take care that step be not a false one, and that you do not stumble at the threshold. You will there be in more company than you have yet been; manners and attentions will therefore be more necessary. Pleasing in company is the only way of being pleased in it yourself. Sense and knowledge are the first and necessary foundations for pleasing in company; but they will by no means do alone, and they will never be perfectly welcome if they are not accompanied with manners and attentions. You will best acquire these by frequenting the companies of people of fashion; but then you must resolve to acquire them, in those companies, by proper care and observation; for I have known people, who, though they have frequented good company all their lifetime, have done it in so inattentive and unobserving a manner, as to be never the better for it, and to remain as disagreeable, as awkward, and as vulgar, as if they had never seen any person of fashion. When you go into good company (by good company is meant the people of the first fashion of the place) observe carefully their turn, their manners, their address; and conform your own to them. | Берлин откроет для тебя совершенно новое поприще, и я смотрю на твое появление там, как на первый шаг, который тебе предстоит сделать в незнакомых краях. Постарайся только, чтобы этот первый шаг был правилен, и не споткнись на пороге. Ты встретишь там самое многолюдное общество, в каких тебе до сих пор случалось бывать; тем большее значение там будут иметь предупредительность и манеры. Быть приятным в обществе - это единственный способ сделать пребывание в нем приятным для самого себя. Ум и знания - это первые и самые необходимые условия для того, чтобы понравиться в обществе, но этого отнюдь не достаточно, знай, что качества эти никогда не будут в должной степени оценены, если к ним не присоединятся предупредительность и манеры. Приобрести же и то, и другое тебе легче всего, часто бывая в свете; только ты должен взять за правило внимательно все там усваивать, наблюдать и подмечать. А то ведь я знавал людей, которые всю свою жизнь бывали в хорошем обществе, но при этом оставались настолько невнимательны и ненаблюдательны, что сами нисколько не стали лучше и продолжали быть столь же неприятными, неловкими, вульгарными, как будто вообще никогда в жизни не видели ни одного светского человека. Когда ты попадешь в хорошее общество (под хорошим обществом, я разумею высшие круги того или иного города), внимательно наблюдай обходительность и манеры этих людей и сообразуйся с ними, вырабатывая свои. |
| But this is not all neither; go deeper still; observe their characters, and pray, as far as you can, into both their hearts and their heads. Seek for their particular merit, their predominant passion, or their prevailing weakness; and you will then know what to bait your hook with to catch them. Man is a composition of so many, and such various ingredients, that it requires both time and care to analyze him: for though we have all the same ingredients in our general composition, as reason, will, passions, and appetites; yet the different proportions and combinations of them in each individual, produce that infinite variety of characters, which, in some particular or other, distinguishes every individual from another. Reason ought to direct the whole, but seldom does. And he who addresses himself singly to another man's reason, without endeavoring to engage his heart in his interest also, is no more likely to succeed, than a man who should apply only to a king's nominal minister, and neglect his favorite. | Но и это еще не все - надо заглянуть глубже: присмотрись к их характерам и сумей вникнуть в их сердца и умы с возможно большею полнотой. Сумей отыскать основное их достоинство, владеющую ими страсть или самую большую их слабость - и ты будешь знать, какую приманку насадить на крючок, чтобы легче всего изловить их. Человек состоит из множества разнообразных элементов, и надо потратить немало времени и труда, для того чтобы их все изучить, ибо, хотя у каждого из нас есть общие всем составные части, как-то: разум, воля, страсти и влечения, однако, соотношения их и комбинации в разных людях настолько различны, что они-то и образуют великое многообразие характеров, которые в той или иной части отличают одного человека от другого. Управлять всем этим в целом следовало бы разуму, но такие случаи редки. И тот, кто обращается исключительно к разуму другого человека, не пытаясь привлечь на свою сторону также и сердце, никогда не добьется успеха, подобно тому, как не добьется его и тот, кто обратится к официальным лицам при дворе короля и минует королевского фаворита. |
| I will recommend to your attentive perusal, now that you are going into the world, two books, which will let you as much into the characters of men, as books can do. I mean, 'Les Reflections Morales de Monsieur de la Rochefoucault, and Les Caracteres de la Bruyere': but remember, at the same time, that I only recommend them to you as the best general maps to assist you in your journey, and not as marking out every particular turning and winding that you will meet with. There your own sagacity and observation must come to their aid. | Я хочу, чтобы сейчас, когда ты вступаешь в свет, ты внимательно прочел две книги, которые раскроют тебе характеры людей настолько, насколько это вообще могут сделать книги. Я имею в виду "Les reflexions morales"(47) господина де Ларошфуко и "Caracteres"(48) Лабрюйера, но помни, что я рекомендую их тебе только, как некие лучшие географические карты; они помогут тебе в пути, но не рассчитывай найти в них повороты дорог и все малейшие их извилины. В этих случаях на помощь им должны прийти собственная твоя наблюдательность и прозорливость. |
| La Rochefoucault, is, I know, blamed, but I think without reason, for deriving all our actions from the source of self-love. | Ларошфуко порицают и, как мне кажется, напрасно, за то, что главным побуждением, определяющим все поступки, он считает себялюбие. |
| For my own part, I see a great deal of truth, and no harm at all, in that opinion. It is certain that we seek our own happiness in everything we do; and it is as certain, that we can only find it in doing well, and in conforming all our, actions to the rule of right reason, which is the great law of nature. It is only a mistaken self-love that is a blamable motive, when we take the immediate and indiscriminate gratification of a passion, or appetite, for real happiness. But am I blamable if I do a good action, upon account of the happiness which that honest consciousness will give me? Surely not. On the contrary, that pleasing consciousness is a proof of my virtue. The reflection which is the most censured in Monsieur de la Rochefoucault's book as a very ill-natured one, is this, 'On trouve dans le malheur de son meilleur ami, quelque chose qui ne des plait pas'. And why not? Why may I not feel a very tender and real concern for the misfortune of my friend, and yet at the same time feel a pleasing consciousness at having discharged my duty to him, by comforting and assisting him to the utmost of my power in that misfortune? Give me but virtuous actions, and I will not quibble and chicane about the motives. And I will give anybody their choice of these two truths, which amount to the same thing: He who loves himself best is the honestest man; or, The honestest man loves himself best.] | Мне думается, что в этом есть значительная доля истины, и, уж во всяком случае, вреда эта мысль принести не может. Совершенно очевидно, что во всем, что мы делаем, мы стремимся к собственному счастью; и совершенно очевидно, что обрести это счастье мы можем только тогда, когда все будем делать, как следует и поступки наши будут сообразовываться с правилами здравомыслия, иначе говоря - великим законом природы. Осуждения заслуживают только мотивы себялюбия ложного, когда немедленное удовлетворение страсти или стремления принимается нами за истинное счастье. Но следует ли порицать меня за доброе деяние потому лишь, что я преисполняюсь счастья от сознания того, что я его совершил? Конечно же, нет. Вот размышление, которое больше всего осуждается в книге Ларошфуко как жестокое: "On trouve dans le malheur de son meilleur ami quelque chose qui ne deplait pas"(49). А почему же нет? Почему я не могу испытывать очень нежное и подлинное участие к другу, которого постигла беда, и вместе с тем наслаждаться приятным сознанием, что выполнил по отношению к нему мой долг, оказав ему, в его несчастье, всемерную поддержку и утешение? Пусть только сами поступки будут добрыми - и я не стану придираться к вызвавшим их побуждениям. И пусть тогда каждый выбирает одну из двух истин, которые в сущности утверждают одно и то же: "Тот, кто любит больше всего самого себя - самый честный человек", или "Самый честный человек больше всех любит самого себя". |
| The characters of La Bruyere are pictures from the life; most of them finely drawn, and highly colored. Furnish your mind with them first, and when you meet with their likeness, as you will every day, they will strike you the more. You will compare every feature with the original; and both will reciprocally help you to discover the beauties and the blemishes. | "Характеры" Лабрюйера - это картины жизни; большая часть их отмечена совершенством рисунка и яркостью красок. Прежде всего запечатлей их в душе, и когда ты в жизни натолкнешься на их подобия - а это будет случаться каждый день - изображения эти поразят тебя еще больше. Ты будешь сравнивать каждую черту их с оригиналом, и тогда то и другое поможет тебе находить красоты и недостатки. |
| As women are a considerable, or, at least a pretty numerous part of company; and as their suffrages go a great way toward establishing a man's character in the fashionable part of the world (which is of great importance to the fortune and figure he proposes to make in it), it is necessary to please them. I will therefore, upon this subject, let you into certain Arcana that will be very useful for you to know, but which you must, with the utmost care, conceal and never seem to know. Women, then, are only children of a larger growth; they have an entertaining tattle, and sometimes wit; but for solid reasoning, good sense, I never knew in my life one that had it, or who reasoned or acted consequentially for four-and-twenty hours together. Some little passion or humor always breaks upon their best resolutions. Their beauty neglected or controverted, their age increased, or their supposed understandings depreciated, instantly kindles their little passions, and overturns any system of consequential conduct, that in their most reasonable moments they might have been capable of forming. A man of sense only trifles with them, plays with them, humors and flatters them, as he does with a sprightly forward child; but he neither consults them about, nor trusts them with serious matters; though he often makes them believe that he does both; which is the thing in the world that they are proud of; for they love mightily to be dabbling in business (which by the way they always spoil); and being justly distrustful that men in general look upon them in a trifling light, they almost adore that man who talks more seriously to them, and who seems to consult and trust them; I say, who seems; for weak men really do, but wise ones only seem to do it. | Коль скоро женщины составляют значительную часть общества, и, уж во всяком случае, их достаточно много, и коль скоро мнения их немало значат для репутации человека в свете, а репутация эта очень важна для его карьеры и места в обществе, которое он хочет занять, необходимо нравиться им. Вот почему я хочу посвятить тебя в некие arcana(50); тебе будет очень полезно их постичь, но ты должен хранить все это в тайне и никогда не показывать виду, что ты их знаешь. Итак, женщины - это те же дети, только побольше ростом; они прелестно лепечут и бывают иногда остроумны; но, что касается рассудительности и здравого смысла, то я за всю мою жизнь не знал ни единой женщины, которая могла бы последовательно рассуждать и действовать в течение двадцати четырех часов кряду. Какое-нибудь пристрастие или прихоть всегда заставляет их изменить самые разумные решения. Если люди не признают за ними красоты или пренебрегают ею, дают им больше лет, чем им на самом деле, или недооценивают их мнимый ум, обида мгновенно оборачивается вспышкой гнева, которая начисто опрокидывает всю ту последовательность, к какой они только сумели прийти в самые осмысленные минуты своей жизни. Здравомыслящий мужчина лишь шутит с ними, играет, старается ублажить их и чем-нибудь им польстить, как будто перед ним и в самом деле живой своевольный ребенок, но он никогда не советуется с ними в серьезных вещах и не может доверить им ничего серьезного, хоть и часто старается убедить их, что делает то и другое - и они этим больше всего на свете гордятся. Они ведь до чрезвычайности любят совать свой нос в дела (которым, между прочим, вмешательство их обычно только вредит), и, по справедливости подозревая мужчин в том, что те чаще всего относятся к ним несерьезно, они начинают просто боготворить того, кто говорит с ними, как с равными, притворяется, что доверяет им, и даже спрашивает у них совета. Я говорю "притворяется", потому что люди слабые делают это всерьез, люди же умные только делают вид, что совет этот имеет для них значение. |
| No flattery is either too high or too low for them. They will greedily swallow the highest, and gratefully accept of the lowest; and you may safely flatter any woman from her understanding down to the exquisite taste of her fan. Women who are either indisputably beautiful, or indisputably ugly, are best flattered, upon the score of their understandings; but those who are in a state of mediocrity, are best flattered upon their beauty, or at least their graces; for every woman who is not absolutely ugly thinks herself handsome; but not hearing often that she is so, is the more grateful and the more obliged to the few who tell her so; whereas a decided and conscious beauty looks upon every tribute paid to her beauty only as her due; but wants to shine, and to be considered on the side of her understanding; and a woman who is ugly enough to know that she is so, knows that she has nothing left for it but her understanding, which is consequently and probably (in more senses than one) her weak side. | Никакая лесть не может быть для женщин слишком груба или слишком низка: с жадностью поглотят они самую неприкрытую и с благодарностью примут самую низкую, и ты спокойно можешь льстить любой женщине, превознося в ней все что угодно, начиная от ума и кончая изысканным изяществом ее веера. Женщинам, неоспоримо красивым или неоспоримо безобразным, легче всего льстить, прославляя их ум или по крайней мере их обаяние, ведь каждая женщина, если она не отменный урод, считает себя недурной. Ей, однако, нечасто приходится слышать похвалы своей наружности, и она поэтому чувствует себя особенно благодарной и обязанной тем, кто превозносит ее красоту. Что же касается настоящей красавицы, знающей, что она красива, то такая принимает всякую дань своей красоте лишь как нечто должное, и ей хочется блистать своим умом и снискать признание именно за то, что она умна. Женщина, до такой степени безобразная, что сама хорошо это знает, прекрасно понимает, что на ее долю не остается ничего, кроме ума, который становится (и, может быть, не только в одном смысле) ее слабою стороной. |
| But these are secrets which you must keep inviolably, if you would not, like Orpheus, be torn to pieces by the whole sex; on the contrary, a man who thinks of living in the great world, must be gallant, polite, and attentive to please the women. They have, from the weakness of men, more or less influence in all courts; they absolutely stamp every man's character in the beau monde, and make it either current, or cry it down, and stop it in payments. It is, therefore; absolutely necessary to manage, please, and flatter them and never to discover the least marks of contempt, which is what they never forgive; but in this they are not singular, for it is the same with men; who will much sooner forgive an injustice than an insult. | Но все это секреты, которые ты должен ревниво хранить, если не хочешь, чтобы все женщины на свете растерзали тебя, как Орфея. Напротив, человек, который собирается вращаться в высшем обществе, должен быть галантным, учтивым и оказывать женщинам знаки внимания, дабы всем им понравиться. Слабость мужчин приводит к тому, что при всех дворах женщины, в той или иной степени, пользуются влиянием: они, можно сказать, чеканят репутацию человека в высшем свете и, либо пускают ее в обращение, либо опротестовывают ее и отказываются принять. Поэтому совершенно необходимо быть с ними обходительным, нравиться им, льстить и никогда не выказывать и тени небрежения, ибо этого они никогда не прощают. Тут они, впрочем, не одиноки, ибо с мужчинами происходит то же самое: любую несправедливость они прощают гораздо легче, чем простую обиду. |
| Every man is not ambitious, or courteous, or passionate; but every man has pride enough in his composition to feel and resent the least slight and contempt. Remember, therefore, most carefully to conceal your contempt, however just, wherever you would riot make an implacable enemy. Men are much more unwilling to have their weaknesses and their imperfections known than their crimes; and if you hint to a man that you think him silly, ignorant, or even ill-bred, or awkward, he will hate you more and longer, than if you tell him plainly, that you think him a rogue. Never yield to that temptation, which to most young men is very strong; of exposing other people's weaknesses and infirmities, for the sake either of diverting the company, or showing your own superiority. You may get the laugh on your side by it for the present; but you will make enemies by it forever; and even those who laugh with you then, will, upon reflection, fear; and consequently hate you; besides that it is ill- natured, and a good heart desires rather to conceal than expose other people's weaknesses or misfortunes. If you have wit, use it to please, and not to hurt: you may shine, like the sun in the temperate zones, without scorching. Here it is wished for; under the Line it is dreaded. | Нельзя сказать, что каждый человек тщеславен, алчен или вспыльчив, но у каждого в душе достаточно гордости, чтобы почувствовать самое незначительное пренебрежение и презрение и затаить обиду. Поэтому помни, ты должен тщательнейшим образом скрывать свое презрение к человеку, каким бы справедливым оно ни было, если не хочешь нажить в нем непримиримого врага. Мужчины скрывают свои слабости и недостатки более ревниво, чем преступления, и достаточно только намекнуть человеку, что считаешь его глупым, невежественным или просто невоспитанным и неловким, и он ненавидеть тебя будет больше и дольше, чем если ты скажешь ему, что он мошенник. Никогда не поддавайся соблазну, очень свойственному большинству молодых людей, выставлять напоказ слабости и недостатки других, чтобы поразвлечь общество или выказать свое превосходство. В ту минуту это действительно вызовет смех, но зато ты наживешь себе врага навеки, и даже тот, кто будет смеяться с тобой тогда, пораздумав, станет потом тебя бояться и ненавидеть; помимо всего прочего, это безнравственно, и человек с добрым сердцем больше старается скрыть, нежели выставить напоказ чужие слабости и недостатки. Если ты наделен остроумием, употреби его на то, чтобы понравиться, а не на то, чтобы кого-то обидеть: ты можешь светить, как солнце в странах с умеренным климатом, не оставляя ожогов. Там оно - желанный гость, а на экваторе люди его боятся. |
| These are some of the hints which my long experience in the great world enables me to give you; and which, if you attend to them, may prove useful to you in your journey through it. I wish it may be a prosperous one; at least, I am sure that it must be your own fault if it is not. | Таковы некоторые мысли, которые мой долгий опыт жизни в высшем свете позволяет мне сейчас высказать: если ты отнесешься к ним со вниманием, они могут пригодиться тебе в твоем путешествии по свету. Мне хочется, чтобы оно принесло тебе счастье; во всяком случае я уверен, что, если это будет иначе, виноват будешь только ты сам. |
| Make my compliments to Mr. Harte, who, I am very sorry to hear, is not well. I hope by this time he is recovered. Adieu! | Поклонись от меня м-ру Харту, мне очень грустно было узнать, что он нездоров. Надеюсь, теперь он уже поправился. Прощай. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
