Краткая коллекция англтекстов
Честерфильд. Письма к сыну
Letter 23/Письмо 23
| English | Русский |
| LONDON, June 21, O. S. 1748. | Лондон, 21 июня ст. ст. 1748 г. |
| DEAR BOY: Your very bad enunciation runs so much in my head, and gives me such real concern, that it will be the subject of this, and, I believe, of many more letters. I congratulate both you and myself, that, was informed of it (as I hope) in time to prevent it: and shall ever think myself, as hereafter you will, I am sure think yourself, infinitely obliged to Sir Charles Williams for informing me of it. Good God! if this ungraceful and disagreeable manner of speaking had, either by your negligence or mine, become habitual to you, as in a couple of years more it would have been, what a figure would you have made in company, or in a public assembly? Who would have liked you in the one or attended you; in the other? Read what Cicero and Quintilian say of enunciation, and see what a stress they lay upon the gracefulness of it; nay, Cicero goes further, and even maintains, that a good figure is necessary for an orator; and particularly that he must not be vastus, that is, overgrown and clumsy. He shows by it that he knew mankind well, and knew the powers of an agreeable figure and a graceful, manner. | Милый мой мальчик, Мысль о том, что у тебя очень плохая дикция, никак не выходит у меня из головы и до такой степени меня тревожит, что я буду писать тебе об этом не только сейчас, но, может быть, и во многих других письмах. Радуюсь и за тебя, и за себя, что я вовремя об этом узнал и что, как я надеюсь, еще не поздно ее исправить, и всегда буду чувствовать себя бесконечно обязанным, как впоследствии, разумеется, и ты сам, сэру Чарлзу Уильямсу, написавшему мне об этом. Боже мой! Если бы по твоему недосмотру, или по моему, эта неловкая и неприятная манера говорить вошла у тебя в привычку, а это могло случиться через какие-нибудь два года - как бы ты выглядел в обществе и на больших приемах! Кому было бы приятно твое присутствие и кто стал бы слушать твои речи? Почитай, что пишут о дикции Цицерон и Квинтилиан, какое большое значение они придают тому, чтобы она была приятной. Цицерон идет даже дальше, он утверждает, что оратору необходима хорошая фигура и что прежде всего он не должен быть vastus, т. е. непомерно большого роста и неуклюжим. Это доказывает, что он хорошо знал людей и понимал, какое большое значение имеет приятная внешность и изящество манер. |
| Men, as well as women, are much oftener led by their hearts than by their understandings. The way to the heart is through the senses; please their eyes and their ears and the work is half done. I have frequently known a man's fortune decided for ever by his first address. If it is pleasing, people are hurried involuntarily into a persuasion that he has a merit, which possibly he has not; as, on the other hand, if it is ungraceful, they are immediately prejudiced against him, and unwilling to allow him the merit which it may be he has. Nor is this sentiment so unjust and unreasonable as at first it may seem; for if a man has parts, he must know of what infinite consequence it is to him to have a graceful manner of speaking, and a genteel and pleasing address; he will cultivate and improve them to the utmost. Your figure is a good one; you have no natural defect in the organs of speech; your address may be engaging, and your manner of speaking graceful, if you will; so that if you are not so, neither I nor the world can ascribe it to anything but your want of parts. What is the constant and just observation as to all actors upon the stage? Is it not, that those who have the best sense, always speak the best, though they may happen not to have the best voices? They will speak plainly, distinctly, and with the proper emphasis, be their voices ever so bad. | Мужчины, точно так же как женщины, следуют голосу сердца чаще, чем голосу разума. Путь к сердцу лежит через чувства: сумей понравиться чьим-то глазам и ушам, и половина дела уже сделана. Мне часто приходилось видеть, как судьбу человека раз и навсегда решали первые произнесенные им в обществе слова. Если их приятно услышать, люди, помимо своей воли, сразу же проникаются убеждением, что у человека этого есть достоинства, которых на самом деле у него может и не быть; с другой стороны, если речь его поначалу производит неприятное впечатление, у них сразу же появляется какая-то предубежденность и они не хотят признать за этим человеком заслуг, которые, возможно, у него и есть. И нельзя утверждать, что чувство это несправедливо и необоснованно, как то может показаться с первого взгляда, ибо, если у человека есть какие-то способности, он должен знать, как неимоверно важно для него красиво говорить и быть в обществе приятным и обходительным: тогда он будет развивать в себе эти качества и доводить их до совершенства. У тебя хорошая фигура и нет никаких природных недостатков, которые могли бы повлиять на твою речь; если захочешь, ты можешь быть обходительным, а речь твоя - приятной. Поэтому ни я, ни общество не припишем твою неудачу ничему другому, кроме как недостатку уменья. Какое наблюдение, и очень верное, мы постепенно делаем над актерами на сцене? Не то ли, что самые сообразительные из них всегда говорят лучше всех, хотя голоса у них, может быть, отнюдь не лучшие? Пусть у них даже совсем плохие голоса, они будут во всяком случае говорить понятно, отчетливо и с надлежащим выражением. |
| Had Roscius spoken QUICK, THICK, and UNGRACEFULLY, I will answer for it, that Cicero would not have thought him worth the oration which he made in his favor. Words were given us to communicate our ideas by: and there must be something inconceivably absurd in uttering them in such a manner as that either people cannot understand them, or will not desire to understand them. | Если бы Росций говорил быстро, невнятно и грубо, то, ручаюсь тебе, Цицерон никогда не счел бы его достойным той речи, которая была произнесена в его защиту. Слова даны нам для того, чтобы мы могли выражать наши мысли, и до крайности нелепо произносить их так, что, либо люди вообще не смогут понять их, либо у них пропадет всякое желание вникать в их смысл. |
| I tell you, truly and sincerely, that I shall judge of your parts by your speaking gracefully or ungracefully. If you have parts, you will never be at rest till you have brought yourself to a habit of speaking most gracefully; for I aver, that it is in your power-- You will desire Mr. Harte, that you may read aloud to him every day; and that he will interrupt and correct you every time that you read too fast, do not observe the proper stops, or lay a wrong emphasis. You will take care to open your teeth when you speak; to articulate every word distinctly; and to beg of Mr. Harte, Mr. Eliot, or whomsoever you speak to, to remind and stop you, if you ever fall into the rapid and unintelligible mutter. You will even read aloud to yourself, and time your utterance to your own ear; and read at first much slower than you need to do, in order to correct yourself of that shameful trick of speaking faster than you ought. In short, if you think right, you will make it your business; your study, and your pleasure to speak well. Therefore, what I have said in this, and in my last, is more than sufficient, if you have sense; and ten times more would not be sufficient, if you have not; so here I rest it. | Говорю тебе прямо и совершенно искренне, что буду судить о твоих способностях по тому, будет ли приятной или нет твоя речь. Если ты человек способный, ты ни за что не успокоишься до тех пор, пока не приучишь себя говорить хорошо, ибо, заверяю тебя, это в твоей власти. Попроси м-ра Харта послушать тебя и читай ему каждый день вслух: пусть он останавливает тебя и поправляет каждый раз, когда ты будешь читать слишком быстро, не соблюдать паузы или неправильно акцентировать слова. Постарайся при этом открывать как следует рот, отчетливо произносить каждое слово. И попроси м-ра Харта, м-ра Элиота и всех, с кем ты будешь говорить, напоминать тебе об этом и прерывать всякий раз, когда ты будешь сбиваться на скороговорку и на невнятное бормотание. Хорошо даже просто читать вслух, когда остаешься один, проверять свою дикцию самому и читать вначале значительно медленнее, чем надо, для того, чтобы освободиться от позорной привычки говорить чересчур быстро. Словом, если только ты об этом как следует подумаешь, искусство красноречия станет твоим делом, твоим занятием и твоим удовольствием. Поэтому того, что я высказал тебе в этом и в предыдущем письме, более чем достаточно, если у тебя есть соображение, а если нет, то напиши я и в десять раз больше, это все равно не поможет. Итак, довольно об этом. |
| Next to graceful speaking, a genteel carriage, and a graceful manner of presenting yourself, are extremely necessary, for they are extremely engaging: and carelessness in these points is much more unpardonable in a young fellow than affectation. It shows an offensive indifference about pleasing. I am told by one here, who has seen you lately, that you are awkward in your motions, and negligent of your person: I am sorry for both; and so will you be, when it will be too late, if you continue so some time longer. | Вслед за уменьем хорошо говорить, благородная осанка и уменье произвести хорошее впечатление в обществе очень нужны, потому что они очень располагают к тебе людей. Всякое небрежение к этим качествам в молодом человеке еще менее простительно, чем жеманство. Оно свидетельствует о том, что тебе безразлично, нравишься ты другим людям или нет, а для других это просто оскорбительно. Один человек, видевший тебя совсем недавно, рассказал мне, что ты неловок в своих движениях и не следишь за собою: мне жаль, что это так; если все будет продолжаться в том же духе и дальше, ты сам потом пожалеешь об этом, но будет поздно. |
| Awkwardness of carriage is very alienating; and a total negligence of dress and air is an impertinent insult upon custom and fashion. You remember Mr. ------ very well, I am sure, and you must consequently remember his, extreme awkwardness: which, I can assure you, has been a great clog to his parts and merit, that have, with much difficulty, but barely counterbalanced it at last. Many, to whom I have formerly commended him, have answered me, that they were sure he could not have parts, because he was so awkward: so much are people, as I observed to you before, taken by the eye. | Неуклюжесть очень отпугивает людей, полное пренебрежение к одежде и к наружности вообще - это дерзкий вызов существующим обычаям и моде. Ты, конечно, помнишь м-ра *** и, разумеется, помнишь, до чего он был неуклюж; уверяю тебя, это очень мешало признать за ним его способности и достоинства, которые, в конце концов, едва смогли уравновесить этот его недостаток, но не больше. Многие из тех, кому я когда-то рекомендовал его, отвечали мне, что, по их мнению, у человека этого не может быть никаких способностей, иначе он не был бы так неловок - до такой степени много значит, как я тебе уже говорил, в глазах людей внешность. |
| Women have great influence as to a man's fashionable character; and an awkward man will never have their votes; which, by the way, are very numerous, and much oftener counted than weighed. You should therefore give some attention to your dress, and the gracefulness of your motions. I believe, indeed, that you have no perfect model for either at Leipsig, to form yourself upon; but, however, do not get a habit of neglecting either; and attend properly to both, when you go to courts, where they are very necessary, and where you will have good masters and good models for both. Your exercises of riding, fencing, and dancing, will civilize and fashion your body and your limbs, and give you, if you will but take it, 'l'air d'un honnete homme'. | Большое влияние на репутацию, слагающуюся в свете, оказывают женщины, и человеку неловкому никогда не получить их поддержки. А ведь, кстати сказать, их очень много, и мнения их гораздо чаще подсчитываются, нежели просто кладутся на весы. Поэтому тебе следует уделять внимание как одежде, так и изяществу всех движений. По-видимому, в Лейпциге нет человека, который бы действительно умел одеваться, обладал изящными манерами и мог служить для тебя образцом того и другого. И тем не менее не пренебрегай ни тем, ни другим и следи за своим костюмом и манерами, отправляясь ко двору - там это необходимо, там-то ты и найдешь себе для того и другого хороших учителей и хорошие примеры. Упражнения в верховой езде, фехтовании и танцах выправят и облагородят твое тело, руки и ноги и придадут тебе l'air d'un honnete homme(41), если только у тебя будет желание ее приобрести. |
| I will now conclude with suggesting one reflection to you; which is, that you should be sensible of your good fortune, in having one who interests himself enough in you, to inquire into your faults, in order to inform you of them. Nobody but myself would be so solicitous, either to know or correct them; so that you might consequently be ignorant of them yourself; for our own self-love draws a thick veil between us and our faults. But when you hear yours from me, you may be sure that you hear them from one who for your sake only desires to correct them; from one whom you cannot suspect of any, partiality but in your favor; and from one who heartily wishes that his care of you, as a father, may, in a little time, render every care unnecessary but that of a friend. Adieu. | В заключение хочу, чтобы ты кое о чем подумал, чтобы ты мог почувствовать, какое тебе выпало на долю счастье - иметь человека, который настолько заинтересован тобой, что выведывает твои недостатки, для того, чтобы потом поставить тебя о них в известность. Никто, кроме меня, не стал бы так стараться разузнать их все, а потом исправить, сам-то ты ведь их, может быть, и вовсе не знаешь: наше самолюбие плотной завесой закрывает от нас наши проступки. Но, когда ты слышишь о них от меня, можешь быть уверен, что это голос человека, который, ради тебя одного, хочет их исправления. И человека этого ты не можешь заподозрить в пристрастии, ибо если он и пристрастен, то только к тебе, и всем сердцем хочет, чтобы его отеческая забота о тебе за короткое время сделала излишней всякую другую заботу, разве что дружескую. Прощай. |
| P. S. I condole with you for the untimely and violent death of the tuneful Matzel. | Р. S. Прими мое сочувствие по поводу безвременной и трагической смерти сладкозвучного Матцеля. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
