Краткая коллекция англтекстов
Честерфильд. Письма к сыну
Letter 1/Письмо первое
| English | Русский |
| BATH, October 9, O. S. 1746 | |
| DEAR BOY: Your distresses in your journey from Heidelberg to Schaffhausen, your lying upon straw, your black bread, and your broken 'berline,' are proper seasonings for the greater fatigues and distresses which you must expect in the course of your travels; and, if one had a mind to moralize, one might call them the samples of the accidents, rubs, and difficulties, which every man meets with in his journey through life. In this journey, the understanding is the 'voiture' that must carry you through; and in proportion as that is stronger or weaker, more or less in repair, your journey will be better or worse; though at best you will now and then find some bad roads, and some bad inns. Take care, therefore, to keep that necessary 'voiture' in perfect good repair; examine, improve, and strengthen it every day: it is in the power, and ought to be the care, of every man to do it; he that neglects it, deserves to feel, and certainly will feel, the fatal effects of that negligence. | Милый мой мальчик, Твои невзгоды по дороге из Гейдельберга в Щафхаузен когда тебе пришлось спать на соломе, есть черный хлеб и когда сломался твой берлин - не что иное, как надлежащая подготовка к более значительным неприятностям и неудачам, которых следует ожидать во время путешествий; при наличии известной склонности к морализированию можно было бы назвать их примерами несчастных случайностей, препятствий и трудностей, которые каждый человек встречает на своем жизненном пути. В путешествии разум твой - это тот экипаж, который должен провезти тебя сквозь все, и в соответствии с тем, надежен он или нет, в хорошем он или плохом состоянии, путешествие твое окажется лучше или хуже, однако в пути твоем тебя всегда могут подстерегать какие-нибудь ухабистые проселочные дороги и захудалые гостиницы. Поэтому позаботься, чтобы экипаж, обойтись без которого нельзя, был в самом лучшем состоянии, осматривай его и, что ни день, приводи в порядок и укрепляй его рессоры: каждому это по силам и каждый должен об этом заботиться сам: человек который этим пренебрегает, заслуживает того, чтобы почувствовать на себе все роковые последствия своего небрежения, и не приходится сомневаться, что рано или поздно их почувствует. |
| 'A propos' of negligence: I must say something to you upon that subject. You know I have often told you, that my affection for you was not a weak, womanish one; and, far from blinding me, it makes me but more quick- sighted as to your faults; those it is not only my right, but my duty to tell you of; and it is your duty and your interest to correct them. In the strict scrutiny which I have made into you, I have (thank God) hitherto not discovered any vice of the heart, or any peculiar weakness of the head: but I have discovered laziness, inattention, and indifference; faults which are only pardonable in old men, who, in the decline of life, when health and spirits fail, have a kind of claim to that sort of tranquillity. But a young man should be ambitious to shine, and excel; alert, active, and indefatigable in the means of doing it; and, like Caesar, 'Nil actum reputans, si quid superesset agendum.' You seem to want that 'vivida vis animi,' which spurs and excites most young men to please, to shine, to excel. Without the desire and the pains necessary to be considerable, depend upon it, you never can be so; as, without the desire and attention necessary to please, you never can please. 'Nullum numen abest, si sit prudentia,' is unquestionably true, with regard to everything except poetry; and I am very sure that any man of common understanding may, by proper culture, care, attention, and labor, make himself whatever he pleases, except a good poet. | A propos (Кстати (франц.)), о небрежении; кое-что об этом я еще должен тебе сказать. Как ты хорошо знаешь, я не раз говорил, что моя любовь к тебе - отнюдь не какое-нибудь мягкое женское чувство: она ни в какой степени не ослепляет меня, напротив, она делает меня особенно чутким к твоим недостаткам; указывать тебе на них - не только мое право, но и моя обязанность, твоя же обязанность - исправлять их, и это всегда будет в твоих интересах. Тщательно проверяя тебя, я до сих пор не обнаружил, слава богу, ничего дурного в твоем сердце и никаких особых пороков в твоем уме, но я нашел в тебе леность, невнимание и равнодушие, недостатки, простительные разве только старикам, которые на склоне жизни, когда телесные и духовные силы иссякают, могут иметь известное право на подобного рода инертность. У человека же молодого должно быть стремление блистать и быть всюду первым; он должен быть насторожен, деятелен и неутомим в поисках средств, чтобы этого добиться, как Цезарь, nil actum reputans, si quid superesset agendum (не считавший, что ты сделал дело, если надо еше что то доделывать (лат.)). Тебе, по-видимому, не хватает той vivida vis animi(13), которая побуждает и подзадоривает большинство молодых людей нравиться, блистать, превосходить своих сверстников. Будь уверен, что без желания и без усилий, направленных на то, чтобы чем-то стать, ты ни при каких обстоятельствах ничем не станешь; точно так же, как без желания и внимания, необходимых, чтобы кому-то понравиться, ты никогда никому не понравишься. Nullum numen abest, si sit prudentia(14), безусловно справедливо в отношении всего, кроме поэзии, и я твердо убежден, что любой человек средних способностей может надлежащею работой над собой, усердием, вниманием и упорством сделаться всем, чем захочет, кроме как хорошим поэтом. |
| Your destination is the great and busy world; your immediate object is the affairs, the interests, and the history, the constitutions, the customs, and the manners of the several parts of Europe. In this, any man of common sense may, by common application, be sure to excel. Ancient and modern history are, by attention, easily attainable. Geography and chronology the same, none of them requiring any uncommon share of genius or invention. Speaking and Writing, clearly, correctly, and with ease and grace, are certainly to be acquired, by reading the best authors with care, and by attention to the best living models. These are the qualifications more particularly necessary for you, in your department, which you may be possessed of, if you please; and which, I tell you fairly, I shall be very angry at you, if you are not; because, as you have the means in your hands, it will be your own fault only. | Твое будущее поприще - это огромный деловой мир; предмет, которым ты в настоящее время занят - это дела, интересы, история, государственное устройство, обычаи и нравы различных стран Европы. Во всех этих предметах всякий человек средних способностей, при средней затрате сил, вне всякого сомнения, преуспеет. Историю как древнюю, так и новую, человеку внимательному изучить нетрудно. То же самое относится и к географии и хронологии; ни та, ни другая не требуют никакой особой находчивости, никаких исключительных дарований. Что же касается искусства говорить и писать ясно, правильно и к тому же изящно и легко, то ему, разумеется, надо учиться, вдумчиво читая лучших писателей и внимательно вслушиваясь в речь тех, кто более всего достоин нашего подражания. Вот те качества, которые особенно нужны тебе в избранной тобой области и которые ты, если захочешь, сможешь выработать в себе. И говорю тебе прямо, я очень на тебя рассержусь, если ты этого не сделаешь; коль скоро у тебя есть все возможности, то надо воспользоваться ими, иначе виноват во всем будешь ты один. |
| If care and application are necessary to the acquiring of those qualifications, without which you can never be considerable, nor make a figure in the world, they are not less necessary with regard to the lesser accomplishments, which are requisite to make you agreeable and pleasing in society. In truth, whatever is worth doing at all, is worth doing well; and nothing can be done well without attention: I therefore carry the necessity of attention down to the lowest things, even to dancing and dress. Custom has made dancing sometimes necessary for a young man; therefore mind it while you learn it that you may learn to do it well, and not be ridiculous, though in a ridiculous act. Dress is of the same nature; you must dress; therefore attend to it; not in order to rival or to excel a fop in it, but in order to avoid singularity, and consequently ridicule. Take great care always to be dressed like the reasonable people of your own age, in the place where you are; whose dress is never spoken of one way or another, as either too negligent or too much studied. | Если старание и усердие необходимы для приобретения качеств, без которых ты никогда ничем не можешь стать и что-либо представлять собою в свете, то они не менее необходимы и для приобретения тех второстепенных качеств, которые делают человека приятным в обществе и желанным гостем. По правде говоря, все, что вообще-то стоит делать, стоит делать хорошо, а ты ничего не сможешь сделать хорошо, если не будешь внимателен. Поэтому необходимость быть внимательным я распространяю и на вещи ничтожнейшие, в том числе на танцы и на занятия туалетом. В силу сложившегося обычая, танцы могут иногда стать для молодого человека необходимостью, поэтому, занимаясь ими, помни, что ты должен научиться хорошо танцевать и что даже в том, что само по себе смешно, смешным ты выглядеть не должен. То же самое относится и к одежде; одеваться необходимо, поэтому ты должен и к этому отнестись серьезно: не для того, чтобы соперничать с каким-нибудь щеголем или победить его, но для того, чтобы не выделяться из всех и не казаться поэтому смешным. Обрати самое серьезное внимание на то, чтобы одеваться так, как все уважающие себя люди твоего возраста оделись бы, идя туда, куда идешь ты, ничем не дав повода обсуждать свою одежду, как чересчур небрежную или, напротив, чересчур изысканную. |
| What is commonly called an absent man, is commonly either a very weak, or a very affected man; but be he which he will, he is, I am sure, a very disagreeable man in company. He fails in all the common offices of civility; he seems not to know those people to-day, whom yesterday he appeared to live in intimacy with. He takes no part in the general conversation; but, on the contrary, breaks into it from time to time, with some start of his own, as if he waked from a dream. This (as I said before) is a sure indication, either of a mind so weak that it is not able to bear above one object at a time; or so affected, that it would be supposed to be wholly engrossed by, and directed to, some very great and important objects. Sir Isaac Newton, Mr. Locke, and (it may be) five or six more, since the creation of the world, may have had a right to absence, from that intense thought which the things they were investigating required. But if a young man, and a man of the world, who has no such avocations to plead, will claim and exercise that right of absence in company, his pretended right should, in my mind, be turned into an involuntary absence, by his perpetual exclusion out of company. However frivolous a company may be, still, while you are among them, do not show them, by your inattention, that you think them so; but rather take their tone, and conform in some degree to their weakness, instead of manifesting your contempt for them. | Тот, кого принято называть человеком рассеянным, обычно либо человек очень слабый, либо же - очень чем-то увлеченный, но будь он тем или другим, я убежден, что в обществе он до крайности неприятен. Он то и дело попадает впросак; создается впечатление, что сегодня он уже не узнает людей, с которыми вчера был как будто накоротке. Он не принимает участия в общем разговоре, напротив того, время от времени вдруг начинает говорить что-то свое, как будто его только что разбудили. Это, как я уже сказал - верный признак человека или настолько слабого, что он не в состоянии одновременно удержать в сознании более одного предмета, или настолько чем-то увлеченного, что можно подумать, будто он целиком поглощен решением каких-то очень больших и важных задач, и все мысли его направлены на них. У сэра Исаака Ньютона, м-ра Локка и, может быть, еще человек у пяти-шести с самого сотворения мира было право на рассеянность, проистекающую от крайней напряженности мысли, которой требовали их занятия. Но если молодой человек, и к тому же бывающий в свете, у которого нет таких отвлекающих от всего на свете дел, будет проявлять в обществе подобного рода рассеянность и считать себя вправе это делать, то это мнимое его право на рассеянность, создающее ему исключительное положение в обществе, обернется для него скорее всего тем, что он будет просто-напросто из этого общества исключен. Сколь бы пустой и легкомысленной ни была та или иная компания, коль скоро ты находишься в ней, не показывай людям своим невниманием к ним, что ты считаешь их пустыми; лучше будет, если ты настроишь себя на их лад и в какой-то степени примиришься с их слабостями, вместо того чтобы выказывать свое презрение к ним. |
| There is nothing that people bear more impatiently, or forgive less, than contempt; and an injury is much sooner forgotten than an insult. If, therefore, you would rather please than offend, rather be well than ill spoken of, rather be loved than hated; remember to have that constant attention about you which flatters every man's little vanity; and the want of which, by mortifying his pride, never fails to excite his resentment, or at least his ill will. For instance, most people (I might say all people) have their weaknesses; they have their aversions and their likings, to such or such things; so that, if you were to laugh at a man for his aversion to a cat, or cheese (which are common antipathies), or, by inattention and negligence, to let them come in his way, where you could prevent it, he would, in the first case, think himself insulted, and, in the second, slighted, and would remember both. Whereas your care to procure for him what he likes, and to remove from him what he hates, shows him that he is at least an object of your attention; flatters his vanity, and makes him possibly more your friend, than a more important service would have done. With regard to women, attentions still below these are necessary, and, by the custom of the world, in some measure due, according to the laws of good-breeding. | Презрение людям перенести всего тяжелее, и они очень неохотно его прощают. Им гораздо легче забыть любой причиненный им вред, нежели просто обиду. Поэтому если тебе больше хочется нравиться людям, нежели оскорблять их, хочется возбуждать в них любовь, а не ненависть, будь к ним всегда внимателен, памятуя, что у каждого человека есть свое маленькое самолюбие и этим вниманием ты всегда ему льстишь. Недостаток же внимания уязвляет его гордость и неминуемо вызывает в нем возмущение или по меньшей мере недоброжелательство. Например, у большинства людей (я бы даже сказал -- у всех без исключения) есть свои слабости: к каким-то вещам они питают страсть, к другим - отвращение, поэтому, если бы ты вздумал смеяться над человеком за то, что он терпеть не может кошек или сыр (чего, к слову сказать, не выносят очень многие), или по невнимательности своей и небрежности допустил, что человек этoт натолкнулся на нечто для него неприятное и что ты мог предотвратить, он сочтет первое за обиду, а второе - за неуважение к себе и запомнит то и другое. Если же ты постараешься добыть для него то, что он любит, и избавить его от того, чего он не выносит, он почувствует, что ты во всяком случае к нему внимателен; самолюбие его будет польщено, и этим ты, может быть, больше приблизишь его к себе, чем какой-нибудь более важной услугой. Что же касается женщин, то здесь необходимо бывает оказывать и еще менее существенные знаки внимания и следовать в этом обычаям света, как этого всегда ждут от человека воспитанного. |
| My long and frequent letters, which I send you, in great doubt of their success, put me in mind of certain papers, which you have very lately, and I formerly, sent up to kites, along the string, which we called messengers; some of them the wind used to blow away, others were torn by the string, and but few of them got up and stuck to the kite. But I will content myself now, as I did then, if some of my present messengers do but stick to you. Adieu! | Длинные письма, которые я так часто посылаю тебе, нисколько не будучи уверен в том, что они возымеют свое действие, напоминают мне листки бумаги, которые ты еще недавно, - а я когда-то давно - пускал на ниточке к поднявшимся в воздух змеям. Мы звали их "курьерами"; иные из них ветер уносил прочь, другие рвались об веревку, и только немногие подымались вверх и прилеплялись к змею. Но сейчас, как и тогда, и буду доволен, если даже немногие из моих "курьеров" смогут прилепиться к тебе. Прощай. |
