Locke-Bayle/Диалог двух философов

Из "Диалогов мертвых"

English Русский

Locke-Bayle.

Bayle.-Yes, we both were philosophers; but my philosophy was the deepest. You dogmatised; I doubted. Бейль. Да, мы оба философы, но моя философия-то будет поглубже. Вы догматизировали, я сомневался.

Locke.-Do you make doubting a proof of depth in philosophy? It may be a good beginning of it, but it is a bad end. Локк. Вы считаете сомневание и есть мерило глубины философии? По-моему оно хорошо для начальных шагов, но плохо для итогов.

Bayle.-No; the more profound our searches are into the nature of things, the more uncertainty we shall find; and the most subtle minds see objections and difficulties in every system which are overlooked or undiscoverable by ordinary understandings. Бейль. Нет, чем дальше мы вгрызаемся в природу вещей, тем больше неопределенности мы там находим. Поэтому глубокие умы видят спорные постулаты и трудности в каждой системе, которых не замечает или просто не понимает ординарный ум.

Locke.-It would be better, then, to be no philosopher, and to continue in the vulgar herd of mankind, that one may have the convenience of thinking that one knows something. I find that the eyes which Nature has given me see many things very clearly, though some are out of their reach, or discerned but dimly. What opinion ought I to have of a physician who should offer me an eye-water, the use of which would at first so sharpen my sight as to carry it farther than ordinary vision, but would in the end put them out? Локк. Тогда было бы лучше быть не философом. Лучше вращаться среди низменной толпы, и претендовать в этих кругах, что ты что-то знаешь, постоянно в чем-то сомневаясь. Я же нахожу, что природа снабдила меня зрением видеть многие вещи ясно, которые вне досягаемости, либо различаются весьма смутно ординарным умом. Какое мнение я могу иметь о враче, который пропишет мне глазные капли, употребление которых сначала обострить мое зрение настолько, что я буду видеть намного дальше, но в конце концов доконает его до нуля?

Your philosophy, Monsieur Bayle, is to the eyes of the mind what I have supposed the doctor's nostrum to be to those of the body. It actually brought your own excellent understanding, which was by nature quick-sighted, and rendered more so by art and a subtlety of logic peculiar to yourself-it brought, I say, your very acute understanding to see nothing clearly, and enveloped all the great truths of reason and religion in mists of doubt. Ваша философия, мсье Бейль, это для глаз разума это как подобные глазные капли для тела. Она предлагает ваше собственное яркое понимание, которое однако близоруко от природы и скорее получает своей блеск от искусства и умения жонглировать логическими тонкостями, итак, она предлагает пациенту острый дар ничего не видеть ясно, и набрасывает на истину разума и религии вуаль сомнения.

Bayle.-I own it did; but your comparison is not just. I did not see well before I used my philosophic eye-water. I only supposed I saw well; but I was in an error, with all the rest of mankind. The blindness was real; the perceptions were imaginary. I cured myself first of those false imaginations, and then I laudably endeavoured to cure other men. Бейль. Возможно, отчасти и так, но ваше сравнение не точно. Я не видел хорошо до тех пор, пока не использовал философские глазные капли. Я только предполагал, что я видел хорошо; но я заблуждался вместе с остальным человечеством. Слепота была реальной; восприятие воображаемым. Я сначала вылечился от этого фальшивого воображения, после чего я посвятил себя лечению остального человечества.

Locke.-A great cure, indeed! and don't you think that, in return for the service you did them, they ought to erect you a statue? Локк. Замечательное лечение, в самом деле. И вы думает, что в ознаменование оказанных вами услуг человечество воздвигнет вам статую?

Bayle.-Yes; it is good for human nature to know its own weakness. When we arrogantly presume on a strength we have not, we are always in great danger of hurting ourselves-or, at least, of deserving ridicule and contempt by vain and idle efforts. Бейль. Да. Человечеству необходимо знать свои собственные слабости. Когда мы самонадеянно полагаемся на силы, которыми мы не обладаем, мы, как правило, больно ушибаемся. Или по крайней мере становимся нелепыми из-за напрасных усилий и неоправданного тщеславия.

Locke.-I agree with you that human nature should know its own weakness; but it should also feel its strength, and try to improve it. This was my employment as a philosopher. I endeavoured to discover the real powers of the mind; to see what it could do, and what it could not; to restrain it from efforts beyond its ability, but to teach it how to advance as far as the faculties given to it by Nature, with the utmost exertion and most proper culture of them, would allow it to go. Локк. Я согласен с вами, что человек должен знать свою природу и свои слабости, но он должен также чувствовать и свои сильные стороны и попытаться улучшить их. Это было моим намерением как философа. Я посвятил себя открытию реальной силы разума. Я хотел увидеть, что можно делать, а чего нельзя. Я хотел удержать разум от усилий, которые бы простирались за пределы его способностей, данных природой. А также научить его, как продвинуться, используя на полную катушку эти способности.

In the vast ocean of philosophy I had the line and the plummet always in my hands. Many of its depths I found myself unable to fathom; but by caution in sounding, and the careful observations I made in the course of my voyage, I found out some truths of so much use to mankind that they acknowledge me to have been their benefactor. В громадном океане, называемом Философия, я всегда крепко держал руль в своих руках. Многие из его глубин я нашел невозможным измерить, но осторожничая в прощупывания дна и тщательном наблюдении, я, следуя своему курсу, открыл истины такой полезности, что человечество признало меня своим благодетелем.

Bayle.-Their ignorance makes them think so. Some other philosopher will come hereafter, and show those truths to be falsehoods. He will pretend to discover other truths of equal importance. A later sage will arise, perhaps among men now barbarous and unlearned, whose sagacious discoveries will discredit the opinions of his admired predecessor. In philosophy, as in Nature, all changes its form, and one thing exists by the destruction of another. Бейль. Их невежество заставляет их так думать. Позже придет другой философ покажет фальшивость этих истин. Он скажет, что он наоборот он открыл другие истины равного значения. А потом возникнет еще какой-нибудь мудрец, возможно, среди народов, ныне пребывающих в варварстве, чьи мудрые открытия дискредитируют мнения его столь в свое время прославленных предшественников. В философии, как и в природе все изменяет свою форму и любая вещь существует разрушением другой.

Locke.-Opinions taken up without a patient investigation, depending on terms not accurately defined, and principles begged without proof, like theories to explain the phenomena of Nature built on suppositions instead of experiments, must perpetually change and destroy one another. But some opinions there are, even in matters not obvious to the common sense of mankind, which the mind has received on such rational grounds of assent that they are as immovable as the pillars of heaven, or (to speak philosophically) as the great laws of Nature, by which, under God, the universe is sustained. Локк. Мнения, принятые без тщательного исследования, основанные на терминах недостаточно аккуратно определенных, и принципы, принятые без доказательств, подобные теориям, которые объясняют природные явления исходя из предположений, а не опытов, могут постоянно меняться сами или сменять друг друга. Но есть некоторые мнения, пусть и не столь очевидные для обыденного разумения, которые разум устанавливает на столь рациональных основаниях, что они неподвижны как небесные колонны или (говоря языком философии), как великие законы природы, которыми по соизволению бога существует природа.

Can you seriously think that because the hypothesis of your countryman Descartes, which was nothing but an ingenious, well-imagined romance, has been lately exploded, the system of Newton, which is built on experiments and geometry-the two most certain methods of discovering truth-will ever fail? Or that, because the whims of fanatics and the divinity of the schoolmen cannot now be supported, the doctrines of that religion which I, the declared enemy of all enthusiasm and false reasoning, firmly believed and maintained, will ever be shaken? Можете ли вы серьезно думать, что если гипотезы вашего соотечественника Декарта, которые по сути не что иное, как остроумный, ловко скомпонованный роман, недавно были полностью развенчаны, система Ньютона, построенная на эксперименте и теории -- два наиболее надежных метода открытия истины -- когда-либо падет под напором новых взглядов и фактов? Или же потому же навороты фанатиков или педантов сегодня ничем невозможно подкрепить, доктрины той религии, которой я, законченный противник всякого энтузиазма и пустого умствования, твердо придерживаюсь, будут когда-либо поколеблены.

Bayle.-If you had asked Descartes, while he was in the height of his vogue, whether his system would be ever confuted by any other philosopher's, as that of Aristotle had been by his, what answer do you suppose he would have returned? Бейль. Если бы вы спросили Декарта, когда он был на волне моды, будет ли его система когда либо оспорена другим философом, подобно тому как он обсмеял систему Аристотеля, какой ответ, вы думаете, он бы вам дал?

Locke.-Come, come, Monsieur Bayle, you yourself know the difference between the foundations on which the credit of those systems and that of Newton is placed. Your scepticism is more affected than real. You found it a shorter way to a great reputation (the only wish of your heart) to object than to defend, to pull down than to set up. And your talents were admirable for that kind of work. Then your huddling together in a critical dictionary a pleasant tale, or obscene jest, and a grave argument against the Christian religion, a witty confutation of some absurd author, and an artful sophism to impeach some respectable truth, was particularly commodious to all our young smarts and smatterers in freethinking. Локк. Но, но, уважаемый г-н Бейль. Вы сами знаете разницу между фундаментальными принципами, на которыми основаны эти системы и система Ньютона. Ваш скептицизм мне кажется наигранным. Вы находите, что самый короткий путь к утверждению своей репутации (единственное желание вашего сердца) это нападать, а не защищать, разрушать, а не созидать. И ваши таланты для этого типа работ восхитительны. Вот вы и сваливает в одну кучу в вашем "Критическом словаре" великолепные басни, непристойные шутки и серьезные доводы против христианской религии, остроумные опровержения одних абсурдных авторов, и искусные софизмы уколоть респектабельные истины. Это очень нравится молодым забияками и верхоглядам, выдающими себя за свободомыслящих.

But what mischief have you not done to human society! You have endeavoured, and with some degree of success, to shake those foundations on which the whole moral world and the great fabric of social happiness entirely rest. How could you, as a philosopher, in the sober hours of reflection, answer for this to your conscience, even supposing you had doubts of the truth of a system which gives to virtue its sweetest hopes, to impenitent vice its greatest fears, and to true penitence its best consolations; which restrains even the least approaches to guilt, and yet makes those allowances for the infirmities of our nature which the stoic pride denied to it, but which its real imperfection and the goodness of its infinitely benevolent Creator so evidently require? Но какой вред вы нанесли человеческому обществу! Вы попытались, и с некоторой долей успеха, потрясти те основы, на которых целиком основывается вся мораль и механизм социальных отношений. Как можете вы, как философ по трезвом размышлении, ответить за это перед своей совестью, пусть даже и в предположении, что вы сомневаетесь в истинности системы, которая ободряет добродетель, вселяет страхи неисправимому пороку, а исправимому дает лучик надежды? Которая осуждает даже малейшие поползновения на грех, делая необходимые уступки на нестойкость человечной природы, которую стоики пытаются игнорировать, но которую создатель в его бесконечном милосердии прощает.

Bayle.-The mind is free, and it loves to exert its freedom. Any restraint upon it is a violence done to its nature, and a tyranny against which it has a right to rebel. Бейль. Ум свободен, и это его свойство -- проявлять эту свободу. Всякое ограничение, накладываемое на нее -- это насилие над природой человека, тирания, против которой он имеет право бунтовать.

Locke.-The mind, though free, has a governor within itself, which may and ought to limit the exercise of its freedom. That governor is reason. Локк. Ум, хотя и свободен, но внутри каждого из нас есть правитель, который может и должен быть задействован по лимитированию проявлений этой свободы. И этот правитель -- разум.

Bayle.-Yes; but reason, like other governors, has a policy more dependent upon uncertain caprice than upon any fixed laws. And if that reason which rules my mind or yours has happened to set up a favourite notion, it not only submits implicitly to it, but desires that the same respect should be paid to it by all the rest of mankind. Now I hold that any man may lawfully oppose this desire in another; and that if he is wise, he will do his utmost endeavours to check it in himself. Бейль. Да, но разум, как и другие правители, руководствуется в своем правлении более капризами, чем фиксированными законами. И если разуму, который управляет моим или вашим умом, угодно установить какие-либо законы, он не только сам всецело подчиняется им, но хочет, чтобы и остальное человечество свидетельствовало этим законам свое уважение. Теперь предположим, что любой человек противиться такой самостийности в другом; но если он мудр, он постарается подавить чувство протеста внутри себя.

Locke.-Is there not also a weakness of a contrary nature to this you are now ridiculing? Do we not often take a pleasure to show our own power and gratify our own pride by degrading notions set up by other men and generally respected? Локк. А не существует разве слабости как раз противоположной той, о которой вы только что сказали? Разве нам не свойственно также показывать нашу силу и возвеличивать нашу гордость, помножая на 0 понятия, установленные и уважаемые другими людьми?

Bayle.-I believe we do; and by this means (??) it often happens that if one man builds and consecrates a temple to folly, another pulls it down. Бейль. Такое существует; и поэтому часто бывает так, что когда один возводит в ранг святыни какую-нибудь глупость, другой старается ее разрушить.

Locke.-Do you think it beneficial to human society to have all temples pulled down? Локк. Вы думаете, это благодетельно для человеческого общества, чтобы все святыни порушались?

Bayle.-I cannot say that I do. Бейль. Я не говорил этого.

Locke.-Yet I find not in your writings any mark of distinction to show us which you mean to save. Локк. Однако я не нашел в ваших писаниях четких указаний, что же надо сохранять.

Bayle.-A true philosopher, like an impartial historian, must be of no sect. Бейль. Подлинный философ, как и беспристрастный историк, должен быть вне сект.

Locke.-Is there no medium between the blind zeal of a sectary and a total indifference to all religion? Локк. Есть ли какое пространство между слепым сектантством и тотальной индифферентностью к любой религии?

Bayle.-With regard to morality I was not indifferent. Бейль. Что касается морали, я не призываю к индифферентности.

Locke.-How could you, then, be indifferent with regard to the sanctions religion gives to morality? How could you publish what tends so directly and apparently to weaken in mankind the belief of those sanctions? Was not this sacrificing the great interests of virtue to the little motives of vanity? Локк. Как вы можете не понимать, что именно религия санкционирует мораль? Как можете вы публиковать, что совершенно очевидно должно ослабить влияние религии на мораль? Не значит ли это жертвовать кардинальными интересами добродетели из мотивом мелкого тщеславия?

Bayle.-A man may act indiscreetly, but he cannot do wrong, by declaring that which, on a full discussion of the question, he sincerely thinks to be true. Бейль. Человек может быть поступать опрометчиво, но не злонамеренно, открыто защищая взгляды, которые он полагает истинными.

Locke.-An enthusiast who advances doctrines prejudicial to society, or opposes any that are useful to it, has the strength of opinion and the heat of a disturbed imagination to plead in alleviation of his fault; but your cool head and sound judgment can have no such excuse. I know very well there are passages in all your works, and those not a few, where you talk like a rigid moralist. I have also heard that your character was irreproachably good; but when, in the most laboured parts of your writings, you sap the surest foundations of all moral duties, what avails it that in others, or in the conduct of your life, you have appeared to respect them? Локк. Энтузиаст, который продвигает доктрины, опасные для общества или оппонирует полезным для него, имеет на своей стороне силу общественного мнения и жар возбужденного воображения, что несколько смягчает его вину; но то что вы это делаете с холодной головой и в здравом суждении, не может быть извинимо. Я знаю много пассажей в вашей работе, где вы выступаете как строгий моралист. Я также слышал, что вы отличались безупречной личной нравственностью, но когда в самых сильных частях ваших писаний вы подкапываетесь под самые, казалось бы, безупречные нормы морали, как можете вы требовать их выполнения от других или следовать им самому?

How many who have stronger passions than you had, and are desirous to get rid of the curb that restrains them, will lay hold of your scepticism to set themselves loose from all obligations of virtue! What a misfortune is it to have made such a use of such talents! It would have been better for you and for mankind if you had been one of the dullest of Dutch theologians, or the most credulous monk in a Portuguese convent. The riches of the mind, like those of Fortune, may be employed so perversely as to become a nuisance and pest instead of an ornament and support to society. Как много таких, чьи страсти бьют через край и кто желая избавиться от сдерживающей их узды, схватился бы за ваш скептицизм, чтобы сбросить с себя всякие моральные обязательства! Какое несчастье для человечества, что вы так использовали свой талант! Лучше бы вы были тупейшим из голландских теологов или самым фанатичным монахов в каком-нибудь отдаленном португальском монастыре. Богатства ума, как и фортуны, могут быть использованы так превратно, что вместо того чтобы быть украшением и поддержкой обществу, стать для него чумой и всякой другой гадостью.

Bayle.-You are very severe upon me. But do you count it no merit, no service to mankind, to deliver them from the frauds and fetters of priestcraft, from the deliriums of fanaticism, and from the terrors and follies of superstition? Consider how much mischief these have done to the world! Even in the last age what massacres, what civil wars, what convulsions of government, what confusion in society, did they produce! Nay, in that we both lived in, though much more enlightened than the former, did I not see them occasion a violent persecution in my own country? And can you blame me for striking at the root of these evils. Бейль. Вы слишком суровы ко мне. Неужели вы не считаете заслугой перед человечеством избавить его от обманов и пут, накладываемых на него попами, избавить от горячки фанатизма и от ужасов и глупостей предрассудков? Представьте себе только, сколько несчастий они приносят человечеству! Даже в предшествующем веке сколько резни, гражданских войн, сколько конвульсий правительств, смут в обществе они произвели! А в наш более просвещенный XVIII век разума разве не видел я случаев преследования людей иных убеждений даже в демократической Англии? А вы обвиняете меня еще в попытке вырвать с корнем эти злы.

Locke.-The root of these evils, you well know, was false religion; but you struck at the true. Heaven and hell are not more different than the system of faith I defended and that which produced the horrors of which you speak. Why would you so fallaciously confound them together in some of your writings, that it requires much more judgment, and a more diligent attention than ordinary readers have, to separate them again, and to make the proper distinctions? This, indeed, is the great art of the most celebrated freethinkers. Локк. Корень этих зол, вы это знаете, лежит в фальшивой религии, но вы-то копаете под истинную. Небо и ад не так различны, как конфессия, которую я защищаю, и та, которая производит те ужасы, о которых вы говорите. То есть католицизм. Почему вы так демагогически смешиваете их в своих писаниях, что требуется более тонкое суждение и более пристальное внимание, чем то имеет обычный читатель, чтобы разделить их и сделать должное различие между ними? Ваша манера -- это как раз из приемов искусства наиболее известных вольнодумцев.

They recommend themselves to warm and ingenuous minds by lively strokes of wit, and by arguments really strong, against superstition, enthusiasm, and priestcraft; but at the same time they insidiously throw the colours of these upon the fair face of true religion, and dress her out in their garb, with a malignant intention to render her odious or despicable to those who have not penetration enough to discern the impious fraud. Some of them may have thus deceived themselves as well as others. Yet it is certain no book that ever was written by the most acute of these gentlemen is so repugnant to priestcraft, to spiritual tyranny, to all absurd superstitions, to all that can tend to disturb or injure society, as that Gospel they so much affect to despise. Они прельщают горячие и способные умы живым остроумием и поистине сильными аргументами против предрассудков, энтузиазма и попов; но в то же время они коварно украшают ими благородное лицо истинной религии, разоблачают ее со злостным намерением сделать ее одиозной или презренной для тех, у кого не хватает проницательности увидеть неблагочестивый обман. А некоторые из таких обличителей могут обмануть не только других, но и себя. Но с очевидностью ни одна когда либо написанная книга даже самым острым из этих джентльменов не была столь же ненавистна святошам, духовным тиранам, абсурдным мракобесам, всем, кто пытается баламутить или навредить обществу, как св писание, которое оно ненавидят со всей силой их подлых душонок.

Bayle.-Mankind is so made that, when they have been over-heated, they cannot be brought to a proper temper again till they have been over-cooled. My scepticism might be necessary to abate the fever and frenzy of false religion. Бейль. Человечек так устроен, что когда он перегрелся, он не может быть приведен в нормальное состояние иначе, чем когда его переохлаждают. Мой скептицизм необходим, чтобы побить горячку или мороз фальшивой религии.

Locke.-A wise prescription, indeed, to bring on a paralytical state of the mind (for such a scepticism as yours is a palsy which deprives the mind of all vigour, and deadens its natural and vital powers) in order to take off a fever which temperance and the milk of the Evangelical doctrines would probably cure. Локк. Мудрый рецепт. Поистине! Довести мозги до паралича (ибо скептицизм, подобный вашему -- это паралич, который лишает ум всякой энергии и притупляет его натуральную силу) с тем, чтобы излечить его от горячки, которая вполне излечима умеренностью и молоком евангельских доктрин.

Bayle.-I acknowledge that those medicines have a great power. But few doctors apply them untainted with the mixture of some harsher drugs or some unsafe and ridiculous nostrums of their own. Бейль. Признаюсь, что эти медикаменты имеют большую целительную силу. Но лишь немногие доктора воздерживаются от того, чтобы давать его чистым без примеси сильных химических препаратов или нелепых добавок собственного изобретения.

Locke.-What you now say is too true. God has given us a most excellent physic for the soul in all its diseases, but bad and interested physicians, or ignorant and conceited quacks, administer it so ill to the rest of mankind that much of the benefit of it is unhappily lost. Локк. То что вы сейчас сказали, к сожалению, слишком правда. Бог дал нам наиболее целительное лекарство для души при всех болезнях, но плохие и корыстные врачи или невежественные и надутые шарлатаны так плохо прикладывают его к человеку, что на выходе мы скорее видим непоправимые потери, чем лечение.

К началу страницы

Титульный лист

Граммтаблицы | Тексты