"Вечные сюжеты"

М. Лермонтов. "Герой нашего времени"

"Битва при Валерике" Акварель М. Ю. Лермонтова

Печорин в сознании людей старшего поколения отразился тип глубоко страдающего человека. Герой наделен умом, талантами, добрыми задатками. Но этим свойствам не суждено развиться во что-либо путное, и Печорин растрачивает свою жизнь по пустякам, совершая ничтожные и не всегда благовидные поступки. Особенно советской литературной критикой и идущей по ее стопам школьной программой подчеркивалось, что во всех нехороших свойствах своей натуры виноват не герой, а общественное устройство. Печорин -- жертва порядков, царящих в николаевской России и его нужно не осуждать, а жалеть. "Печорин всю жизнь ищет тревог, бурь. Но он живёт в относительно спокойное время, когда ему негде себя проявить, нечем занять свою душу. И он мучается от этого" (из школьного сочинения).

Такой взгляд на лермонтовского героя впервые вброшен русским критиком Белинским и с тех пор стал хрестоматийным.

Однако даже поверхностное знакомство с романом как-то изымало подобные суждения из сознания. Как ни крути, а личность "героя нашего времени" -- малосимпатичная. Он эгоист, который ищет от жизни крутых впечатлений, с презрением и безразличием относится к людям. Например, умыкает горскую княжну, а натешившись любовью со знойной восточной женщиной, бросает ее. Словом -- типичная высокомерная скотина, какой еще поискать. Таким видится Печорин в свете обыденного житейского взгляда на вещи, и таким он все чаще утверждается в восприятии и читателя, и литературной мысли на постсоветской пространстве (разумеется, где "Героя нашего времени" еще читают).

К пропаганде подобного взгляда подключилось и киноискусство: именно развенчанию печоринского типа и отнесению его к категории бездушного зла был дан ход и в последней экранизации романа (2006, режиссер А. Котт).

"Герой нашего времени" -- один из уникальных примеров литературного произведения, созданного в равной степени автором и критикой. Что хотел сказать своим произведением М. Лермонтов -- покрыто паутиной мистического тумана. Известно когда был написан роман (1836--1840, причем писался и издавался он по частям), как он был написан, но не зачем. При своем появлении "Герой нашего времени" возбудил немалый интерес публики, что показывает актуальность и животрепещущесь поднятых в нем тем.

Но в оценке главного героя -- а именно вокруг этого гвоздя сразу же закрутился читательский интерес, словно не было прекрасной ясной прозы, которая, казалось, сама по себе должна восхищать вне зависимости от того, что ее написано -- царило полное недоумение. Хотя, вроде бы, байронический герой, внешней калькой с которого был Печорин, был достаточно знаком публике и даже успел поднадоесть до уровня насмешки, реализованной и самим Лермонтовым в образе Грушницкого -- этой пародийной тени Печорина.

Также совершенно привычен был публике и психологический анализ раздвоенного сознания. "В Печорине два человека: первый действует, второй наблюдает. Причины ссоры с самим собой очень глубоки и в них же кроется противоречие между глубиной души и мелкостью поступков. В самых пороках его проблескивает что-то великое, как молния в чёрных тучах, и он прекрасен и полон поэзии," -- писал Белинский. И эта фраза почти дословный перевод самооценки Адольфа из одноименной повести Б. Констана, феноменально популярной тогда и в Европе и в России.

И тем не менее публика недоумевала. Бросились за разъяснениями к автору, а Лермонтов вместо растолкования своей позиции стал отнекиваться, типа, я-то, конечно, автор, но Печорин отнюдь не мой автопортрет (вопреки явному намеку близко знавших поэта вроде Шан-Гирея утверждавшего, что Лермонтов собрал в Печорине дурные черты своего своего характера), и я за его поступки не ответчик. А на "Чей же это тогда портрет и что он означает?" ответа так и не последовало.

Многие просто отмахнулись от Печорина. Так, Николай I -- а тогда российские правители внимательно следили за русской словесностью, ожидая от нее всяческих каверз -- оценил Печорина как иностранную заразу, не имеющую никакого отношения к русской действительности. И вообще, по мнению царя, настоящим героем нашего времени является Максим Максимыч, и про него-то и следовало писать Лермонтову. С другой стороны, но не приняла Печорина и прогрессивная общественность: "жаль, что Лермонтов истратил свой талант на изображение такого существа, как его гадкий Печорин" (Кюхельбекер). А декабрист А. И. Одоевский, с которым поэт сошелся на Кавказе и которому он читал "Героя" поражался: вот я, и каторгу прошел и сейчас тяну лямку рядового на Кавказе в самых неблагоприятных условиях (Одоевский умер от малярии в Абхазии -- тогда отнюдь не курорте, а гиблом месте), а ничего -- бодр и весел. А вы, рыбы вареные: все у вас есть, а какие-то страдания, скорби -- не понимаю.

Но вот явился со своей статье Белинский, сразу все растолковал, сразу поставил все точки над и, и все как-то сразу приняли его толкование, которое без какой-либо альтернативы дожило до нашего времени: нам остается либо принимать его, либо топорщится, усылая Печорина в нравственные уроды, но никакой, похоже иной позитивной по "Герою нашего времени" точки зрения нет.

Хотя есть и третий путь: не искать несуществующей загадки в Печорине, не взвешивать его поступки на весах нравственности, будто он -- наше сосед, а не литгерой, а сосредоточиться на самом романе как художественном произведении. Именно так поступают на Западе, где загогулины нашей славянской души вызывают дружное пожимание плеч. Мериме, поклонник и пропагандист русской культуры на Западе, для которого "Лермонтов так же велик, как и Пушкин", похоже, в упор не заметил Печорина, хотя с похвалой отозвался о "Герое", и прежде всего, за красочные описание горцев и нравом пограничных русских. Именно эта этнографическая состаляющая и стала визитной карточкой Лермонтова во французской литературе + пренебрежительная наклейка "v?ritable ' enfant du si?cle ' russe" ("подлинное русское 'дитя века'" -- напомним, что главными дитятями века были герои Констана и Мюссе, то есть определили лермонтовского персонажа как тень французских прототипов).

Никак не оценил Печорина Боденштедт, первый большой поклонник Лермонтова среди немцев, переведший кучу его стихотворений, и даже, возможно, причастный к первому изданию "Героя" в Германии (1845, переводчик неизвестен).

Есть, правда, одно очень авторитетное свидетельство: Джойс признается, что именно у Лермонтова он учился мастерству психологического анализа. Но Джойс любил эпатизировать публику: известный литературный эрудит, он пренебрежительно отзывался о своих подлинных предшественниках, зато расточал похвалы по поводу малоизвестных имен, которые он вытаскивал из невообразимых литературных закоулков. По всей видимости, Лермонтов -- это, действительно, сугубо русский нац поэт и писатель. Кажется, ничего в нем и нет, а открываешь "Кн. Мэри" и с первых же строк: "Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка; солнце ярко, небо сине - чего бы, кажется, больше? - зачем тут страсти, желания, сожаления?.." не можешь воздержаться от дальнейшего чтения.

Пятигорс. В этом доме произошла роковая ссора Лермонтова

Содержание