"Вечные сюжеты"

Н. В. Гоголь. "Вий"

Кадр из кинофильма
Повесть Гоголя к числу неизвестных язык не повернется отнести. Что не мешает ей прочно оседать в маргинальных явлениях нашей литературы. В ту репутацию Гоголя, какая уже давно и пока безвозвратно установилась, "Вий" никак не вписывается.

Со школы мы знаем, что Гоголь это -- родоначальник русского реализма, обличитель уродств русской действительности, и, в первую голову, крепостничества. Вдобавок к этому он развернул в русской литературе тему "маленького человека" и беспробудного сочувствия ему ("все мы вышли из гоголевской 'Шинели'").

Другая позиция, берущая начало от славянофильских друзей писателя, в частности К. Аксакова, увидела в Гоголе русского Гомера, создавшего великую эпическую поэму, этакую русскую "Одиссею".

Одни соответственно своим взглядам видят в повести историю о гибели маленького человека Х. Брута в смрадном мире богатых с их извратами. Для других Гоголь создатель полнокровных образов украинского быта. Фантастический же элемент уходит и у тех и у других как бы побоку. Совсем не заметить его невозможно. Но Белинский, в целом высоко оценивший произведение ("это повесть есть дивное создание") странным образом заявив, что фантастическое де у писателя не получилось. Правда, хочется попенять великому критику на некоторую неискренность. Ибо в частной переписке он как раз показывает внимательное изучение им всей этой чертовщины и даже указывает писателю на ряд несообразностей в изображении призраков, каковые Гоголь учел при переиздании "Вия".

Так же отмахнулись от фантастического и оппоненты Белинского ("В этой шутке есть свое достоинство, но она, точно, немножко сальна" -- К. Аксаков). И даже Жуковский, достаточно тесно общавшийся с писателем и сам баловавшийся обращением к потустороннему обошел "Вия" и другие фантастические повести писателя полным невниманием. Было понятно: разворачивалась нешуточная идеологическая борьба и всем было не до ведьм и нечистой силы.

Практически в русле заданных направлений и продолжается бытование "Вия" в русской литературе, которой по-прежнему не до фантастики. Хотя разных там диссертаций, статей, монографий и рефератов на тему "Функции фантастики в творчестве Гоголя " пруд пруди. Но итог размышлений их авторов на эту тему, как правило, неутешителен: "гоголевская нефантастическая фантастика выполняет глубокую конструктивно-художественную функцию, уходя в быт и нравы, в вещи и обычаи, в поведение и поступки людей, в их способ мыслить и говорить и тем самым углубляя, развивая и дополняя реалистический пафос творчества писателя".

Правда, на заре перестройки что-то там пытались вякать на счет "Эффект потрясающей читателя прямой встречи с чудесным достигает в 'Вие' еще небывалой чистоты, резкости и силы. Возможность заглянуть в глубины бытия способствует раскрытию потаенных возможностей человека.. Обыкновенный человек испытывает смятение перед тайнами красоты и зла, перед загадкой их нераздельности.. Герой не выдерживает прямого соприкосновения с этими роковыми тайнами.. Может быть, такова судьба всякого, кому выпала на долю возможность заглянуть в бездну дисгармонии мира. Вопрос о том, постижимы ли его главные тайны и разрешимы ли его глубочайшие противоречия, оставлен в повести Гоголя открытым" (из статьи В. Маркевич "Дыхание фантазии" -- 1991), но все эти попытки увести Гоголя с его реалистического пути быстро сошли на нет.

Более продуктивна судьба фантастического элемента писателя в кино. Сами монтажные возможности кино с его тяготением к необычному делают "Вий" благодатным материалом для нереалистической трактовки сюжета. Первые попытки перенести повесть Гоголя на экран датируются немым фильмом Гончарова 1909 года. Фильм не сохранился до наших дней ни сам, ни в виде отзывов, однако судя по тому, что режиссером почти одновременно была снята "Ночь на кладбище" можно судить о характере экранизации. А последнее обращение к сюжету по времени относится к беспонтовой "Ведьме" 2006 года, напичканной спецэффектами и сюсюканьем на тему "не надо заигрывать с силами зла".

Из этого ряда выбивается фильм 1967, в свое время действительно потрясший советскую публику, но никак не отреагированный критикой. Этот фильм был отголоском хрущевской оттепели, когда уставший развлекать высших кремлевских чиновников И. Пырьев вдруг обратился к классике.

Правда, снявшие фильм Кропачев и Ершов, выполнявшие поручение мастера, не очень-то справились с задачей. "Когда возглавляющий студию Иван Пырьев посмотрел отснятую в экспедиции натуру, он не знал, как поступить. Ясно было одно - фильм надо спасать: денег потратили много, да и картина плановая. Вытягивать фильм пригласил лучшего сказочника на "Мосфильме" Александра Птушко. Неугомонный Птушко заразил своей энергией всю съемочную группу. Декорации делали сразу в нескольких павильонах. Полгода рабочих "Мосфильма" пугала затянутая паутиной мрачная церковь. В фильме есть эпизод, когда несметное количество чудовищ влетает в храм: падают на землю иконы, летят вниз разбитые стекла, двери срываются с петель... Тут же должна падать огромная люстра - паникадило. Бутафоры не поленились и на основание люстры понавешали множество мешочков с пылью. Когда паникадило грохнулось об пол церкви, все на мгновение онемели: в поднявшемся столбе пыли казалось, что раздался взрыв..." (Цитировано по статье некоего ВИДа в Интернете).

Что заставило киноавтора "Братьев Карамазовых" вопреки российской традиции удариться из реализма в мистику, остается невыполненной загадкой.

Содержание

Hosted by uCoz