Quentin Durward/Квентин Дорвард

CHAPTER XX: THE BILLET

english	Русский
Go to -- thou art made, if thou desirest to be so. -- If not, let me see thee still the fellow of servants, and not fit to touch Fortune's fingers. -- TWELFTH NIGHT	Дерзай -- и ты станешь тем, кем Ты желаешь быть, а нет -- оставайся среди слуг, недостойных коснуться Пальцев Фортуна!"Двенадцатая ночь"
When the tables were drawn, the Chaplain, who seemed to have taken a sort of attachment to Quentin Durward's society, or who perhaps desired to extract from him farther information concerning the meeting of the morning, led him into a withdrawing apartment, the windows of which, on one side, projected into the garden, and as he saw his companion's eye gaze rather eagerly upon the spot, he proposed to Quentin to go down and take a view of the curious foreign shrubs with which the Bishop had enriched its parterres.	Когда столы были убраны, капеллан, потому ли, что Квентин пришелся ему по сердцу, или потому, что он хотел выведать у него подробности его утреннего приключения, пригласил юношу в отдельную комнату, выходившую окнами в сад; заметив, что гость то и дело поглядывает в окно, он предложил ему пройтись по саду и полюбоваться редкими чужеземными растениями, которыми епископ украсил свои цветники.
Quentin excused himself as unwilling to intrude, and therewithal communicated the check which he had received in the morning. The Chaplain smiled, and said that there was indeed some ancient prohibition respecting the Bishop's private garden.	Квентин отказался, не желая, как он объяснил, быть навязчивым, и рассказал капеллану о замечании, сделанном ему поутру.
"But this," he added, with a smile, "was when our reverend father was a princely young prelate of not more than thirty years of age, and when many fair ladies frequented the Castle for ghostly consolation. Need there was," he said with a downcast look, and a smile, half simple and half intelligent, "that these ladies, pained in conscience, who were ever lodged in the apartments now occupied by the noble Canoness, should have some space for taking the air, secure from the intrusion of the profane. But of late years," he added, "this prohibition, although not formally removed, has fallen entirely out of observance, and remains but as the superstition which lingers in the brain of a superannuated gentleman usher. If you please," he added, "we will presently descend, and try whether the place be haunted or no."	-- Да, да, -- с улыбкой сказал капеллан, -- в прежнее время посторонним действительно был запрещен вход в сад его преосвященства. Но это было очень давно, когда наш преподобный отец был еще молодым красавцем прелатом лет тридцати и когда многие прекрасные дамы приезжали в его замок за духовным утешением. Понятно, -- добавил он с улыбкой, не то скромно, не то лукаво опуская глаза, -- что прекрасным кающимся грешницам, помещавшимся обыкновенно в покоях, ныне занимаемых почтенной канонисой, необходимо было где-нибудь дышать чистым воздухом, не подвергаясь риску встретить посторонних. Но в последние годы это запрещение, хотя и не было снято формально, как-то само собой потеряло прежнюю силу и в настоящее время если еще и существует, то разве только в воображении этого выжившего из ума старика церемониймейстера. Хотите, спустимся в сад вместе и посмотрим, гуляет ли там кто-нибудь?
Nothing could have been more agreeable to Quentin than the prospect of a free entrance into the garden, through means of which, according to a chance which had hitherto attended his passion, he hoped to communicate with, or at least obtain sight of, the object of his affections, from some such turret or balcony window, or similar "coign of vantage," as at the hostelry of the Fleur de Lys, near Plessis, or the Dauphin's Tower, within that Castle itself. Isabelle seemed still destined, wherever she made her abode, to be the Lady of the Turret.	Для Квентина ничего не могло быть приятнее возможности свободного доступа в сад, где он надеялся, если судьба будет по-прежнему благоприятствовать ему, либо встретить, либо хоть издали увидеть предмет своей любви в окне или на балконе какой-нибудь башенки, как это случилось в гостинице "Лилия" и в Дофиновой башне в замке Плесси. Где бы ни жила Изабелла, ей везде суждено было быть волшебницей башни -- так ему казалось.
[Coign of vantage: an advantageous position for observation or action. Cf. 'no jutty, frieze, buttress, nor coign of vantage, but this bird hath made his pendent bed and procreant cradle.' Macbeth, I, vi, 6.]	нет соответствия
When Durward descended with his new friend into the garden, the latter seemed a terrestrial philosopher, entirely busied with the things of the earth, while the eyes of Quentin, if they did not seek the heavens, like those of an astrologer, ranged, at least, all around the windows, balconies, and especially the turrets, which projected on every part from the inner front of the old building, in order to discover that which was to be his cynosure.	Когда Квентин и его новый знакомый сошли в сад, капеллан напоминал философа, вполне отдавшегося земным помыслам о мирских делах, тогда как взгляд Дорварда, оторвавшись от земли, то и дело устремлялся ввысь; если он не изучал небо, подобно астрологу, то, во всяком случае, внимательно осматривал все балконы, окна и особенно башенки, выступавшие по всему внутреннему фасаду старинного здания, словно он отыскивал там свое любимое созвездие.
While thus employed, the young lover heard with total neglect, if indeed he heard at all, the enumeration of plants, herbs, and shrubs which his reverend conductor pointed out to him, of which this was choice, because of prime use in medicine, and that more choice for yielding a rare flavour to pottage, and a third, choicest of all, because possessed of no merit but its extreme scarcity. Still it was necessary to preserve some semblance at least of attention, which the youth found so difficult, that he fairly wished at the devil the officious naturalist and the whole vegetable kingdom. He was relieved at length by the striking of a clock, which summoned the Chaplain to some official duty.	Углубившись в это занятие, влюбленный юноша с полнейшим равнодушием слушал -- если он вообще что-нибудь слышал -- подробное перечисление всех редких растений, трав и кустов, на которые указывал ему его почтенный спутник. Одна трава, по его словам, была превосходным лечебным средством, другая придавала прекрасный вкус супу, а третья, самая удивительная, была замечательна только своей редкостью. Квентин должен был делать вид, что слушает своего собеседника, а это было не так-то легко, и бедный юноша в душе посылал к черту и назойливого натуралиста и все растительное царство с ним вместе. Наконец его выручил звон колокола, призывавший капеллана к исполнению его служебных обязанностей.
The reverend man made many unnecessary apologies for leaving his new friend, and concluded by giving him the agreeable assurance that he might walk in the garden till supper, without much risk of being disturbed.	Прежде чем проститься со своим молодым другом, преподобный отец еще довольно долго рассыпался в ненужных извинениях и закончил свою речь приятным уверением, что гость может без помехи гулять по саду хоть до самого ужина.
"It is," said he, "the place where I always study my own homilies, as being most sequestered from the resort of strangers. I am now about to deliver one of them in the chapel, if you please to favour me with your audience. I have been thought to have some gift. -- But the glory be where it is due!"	-- Здесь я всегда готовлю свои проповеди, -- добавил он, -- потому что это одно из самых уединенных мест в замке. Вот и сейчас мне предстоит сказать маленькое поучение в нашей домашней часовне, и, если вы захотите сделать мне честь... Говорят, я обладаю некоторым даром слова... Впрочем, в том не моя заслуга и слава принадлежит не мне!
Quentin excused himself for this evening, under pretence of a severe headache, which the open air was likely to prove the best cure for, and at length the well meaning, priest left him to himself.	Квентин извинился, что не может воспользоваться этим любезным приглашением, сославшись на сильную головную боль; лучшим средством от нее был для него чистый воздух, сказал он; и наконец добродушный священник оставил его одного.
It may be well imagined, that in the curious inspection which he now made, at more leisure, of every window or aperture which looked into the garden, those did not escape which were in the immediate neighbourhood of the small door by which he had seen Marthon admit Hayraddin, as he pretended, to the apartment of the Countesses. But nothing stirred or showed itself, which could either confute or confirm the tale which the Bohemian had told, until it was becoming dusky, and Quentin began to be sensible, he scarce knew why, that his sauntering so long in the garden might be subject of displeasure or suspicion.	Мы можем сказать с уверенностью, что от внимательного исследования Квентина, когда он остался один и мог заняться им на свободе, не ускользнуло ни одно окно, ни одна щелочка, особенно по соседству с маленькой дверкой, куда Марта впустила Хайраддина и где, как думал молодой человек, находилось помещение графинь. Но время шло, а в саду не оказалось ничего такого, что могло бы подтвердить или опровергнуть сообщение цыгана. Наконец стало смеркаться, и Квентин, сам не зная почему, подумал, что его продолжительная прогулка по саду может вызвать неудовольствие и даже, пожалуй, показаться подозрительной.
Just as he had resolved to depart, and was taking what he had destined for his last turn under the windows which had such attraction for him, he heard above him a slight and cautious sound, like that of a cough, as intended to call his attention, and to avoid the observation of others. As he looked up in joyful surprise, a casement opened, a female hand was seen to drop a billet, which fell into a rosemary bush that grew at the foot of the wall. The precaution used in dropping this letter prescribed equal prudence and secrecy in reading it. The garden, surrounded, as we have said, upon two sides, by the buildings of the palace, was commanded, of course, by the windows of many apartments, but there was a sort of grotto of rock work, which the Chaplain had shown Durward with much complacency. To snatch up the billet, thrust it into his bosom, and hie to this place of secrecy, was the work of a single minute. He there opened the precious scroll, and blessed, at the same time, the memory of the Monks of Aberbrothick, whose nurture had rendered him capable of deciphering its contents.	Твердо решив удалиться, он хотел пройтись в последний раз мимо окон, имевших для него такую притягательную силу, как вдруг над самой его головой послышался какой-то слабый звук, словно кто-то осторожно кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Оглянувшись на этот звук с радостным изумлением, он увидел, как открылось окно и женская рука уронила записку, которая упала у самой стены, на куст розмарина. Осторожность, с которой записка была брошена, предписывала ему, конечно, строгое соблюдение тайны. Сад, как мы уже говорили, с двух сторон примыкал к замку; таким образом, в него выходило множество окон из жилых помещений. Но в нем было нечто вроде искусственного грота, который в числе прочих достопримечательностей показал Квентину услужливый капеллан. Схватить записку, спрятать ее на груди и броситься к этому спасительному убежищу было для влюбленного юноши делом одной минуты. Здесь он открыл драгоценное послание и, благословляя память добрых монахов Абербротока, благодаря которым он имел теперь возможность разобрать его содержание, стал читать.
The first line contained the injunction, "Read this in secret," -- and the contents were as follows: "What your eyes have too boldly said, mine have perhaps too rashly understood. But unjust persecution makes its victims bold, and it were better to throw myself on the gratitude of one, than to remain the object of pursuit to many. Fortune has her throne upon a rock but brave men fear not to climb. If you dare do aught for one that hazards much, you need but pass into this garden at prime tomorrow, wearing in your cap a blue and white feather, but expect no farther communication. Your stars have, they say, destined you for greatness, and disposed you to gratitude. -- Farewell -- be faithful, prompt, and resolute, and doubt not thy fortune."	"Прочтите без свидетелей, -- гласила первая строка записки, содержание которой мы здесь приводим. -- То, что ваши глаза выразили мне слишком смело, мои, быть может, поняли слишком быстро. Но несправедливые преследования придают смелость жертве, и, мне кажется, лучше ввериться благородству одного, чем оставаться предметом искательства многих. Счастье свило себе гнездо на неприступной скале, но для смелых нет невозможного. Если вы готовы на все для той, которая многим рискует ради вас, приходите завтра на рассвете в этот сад с белым и голубым пером на шляпе, но не ждите дальнейших разъяснений. Созвездия, говорят, предрекли вам великую будущность и наделили вас благородной душой. Прощайте. Будьте верны, смелы, решительны и не сомневайтесь в вашем счастье".
Within this letter was enclosed a ring with a table diamond, on which were cut, in form of a lozenge, the ancient arms of the House of Croye.	В записку было вложено старинное кольцо с крупным алмазом, на котором был вырезан древний герб дома де Круа.
The first feeling of Quentin upon this occasion was unmingled ecstasy -- a pride and joy which seemed to raise him to the stars -- a determination to do or die, influenced by which he treated with scorn the thousand obstacles that placed themselves betwixt him and the goal of his wishes.	Когда Квентин прочел эти строки, его охватил неудержимый восторг; радость и гордость поднимали его до небес, и он тут же дал себе клятву -- добиться желанной цели или умереть. Тысячи препятствий, отделявших его от обожаемой им графини, не страшили его теперь: он смотрел на них с презрением.
In this mood of rapture, and unable to endure any interruption which might withdraw his mind, were it but for a moment, from so ecstatic a subject of contemplation, Durward, retiring to the interior of the castle, hastily assigned his former pretext of a headache for not joining the household of the Bishop at the supper meal, and, lighting his lamp, betook himself to the chamber which had been assigned him, to read, and to read again and again, the precious billet, and to kiss a thousand times the no less precious ring.	Восторг его был так безграничен и он так жаждал отдаться ему без помех, что одна мысль о возможности посторонних разговоров в ту минуту, когда он ни о чем не мог думать, кроме своей любви, приводила его в ужас. Поспешно вернувшись в замок и решительно отказавшись от ужина под предлогом все той же головной боли, он зажег светильник и отправился в отведенную ему комнату -- читать и перечитывать драгоценное послание и осыпать поцелуями не менее дорогое его сердцу кольцо.
But such high wrought feelings could not remain long in the same ecstatic tone. A thought pressed upon him, though he repelled it as ungrateful -- as even blasphemous -- that the frankness of the confession implied less delicacy on the part of her who made it, than was consistent with the high romantic feeling of adoration with which he had hitherto worshipped the Lady Isabelle. No sooner did this ungracious thought intrude itself, than he hastened to stifle it, as he would have stifled a hissing and hateful adder that had intruded itself into his couch. Was it for him -- him the Favoured -- on whose account she had stooped from her sphere, to ascribe blame to her for the very act of condescension, Without which he dared not have raised his eyes towards her? Did not her very dignity of birth and of condition reverse, in her case, the usual rules which impose silence on the lady until her lover shall have first spoken? To these arguments, which he boldly formed into syllogisms and avowed to himself, his vanity might possibly suggest one which he cared not to embody even mentally with the same frankness -- that the merit of the party beloved might perhaps warrant, on the part of the lady, some little departure from common rules, and, after all, as in the case of Malvolio, there was example for it in chronicle. The Squire of low degree, of whom he had just been reading, was, like himself, a gentleman void of land and living, and yet the generous Princess of Hungary bestowed on him, without scruple, more substantial marks of her affection than the billet he had just received:	Но такое восторженное состояние не могло длиться очень долго. Вскоре влюбленного взяло раздумье: одна навязчивая мысль не давала ему покоя, хотя он отгонял ее, считая неблагодарной и даже кощунственной, -- мысль о том, что сделанное ему откровенное признание как-то не вязалось с той робкой стыдливостью, которой он в своем рыцарском обожании наделил образ леди Изабеллы. Но не успела подкрасться к нему эта ужасная мысль, как он постарался подавить ее, как задавил бы мерзкую шипящую змею, забравшуюся тайком на его ложе. Ему ли, счастливцу, ради которого она спустилась со своей высоты, -- ему ли осуждать ее за ту снисходительность, без которой он не осмелился бы поднять на нее глаза? Да, наконец, разве самое ее звание и положение не давали ей в данном случае права нарушить общепринятый обычай, предписывающий женщине молчать и ждать от мужчины первого слова? Ко всем этим смелым и, по его мнению, неопровержимым доводам присоединялось, быть может, и еще одно тщеславное соображение, в котором он не смел сознаться даже себе самому, а именно: не оправдывают ли достоинства любимого человека поведение влюбленной дамы, слегка отступившей от правил приличия? И, наконец, он мог себе сказать, как Мальволио, что подобный пример можно найти в литературе. Молодой оруженосец, историю которого он недавно читал, был такой же безземельный бедняк дворянин, как и сам Квентин, и, однако, благородная венгерская принцесса не задумалась дать ему более существенное доказательство своей любви, чем какая-то записка.
[Olivia's steward in Twelfth Night]	[Мальволио -- персонаж комедии Шекспира "Двенадцатая ночь"; управляющий молодой и богатой графини, он стал жертвой шутки: ему подбросили письмо с объяснением в любви, якобы написанное графиней, а тупой и самовлюбленный Мальволио поверил письму.]
"'Welcome,' she said, 'my swete Squyre, My heart's roots, my soul's desire, I will give thee kisses three, And als five hundrid poundis in fee.'"	Она сказала: "Рыцарь мой! Душа моя! Мой дорогой! Я дам тебе три поцелуя, Пятьсот гиней тебе вручу я".
And again the same faithful history made the King of Hongrie himself avouch --	И затем эта правдивая история гласит устами самого венгерского короля:
"I have yknown many a page, Come to be Prince by marriage."	Он раньше был простым пажом; Женившись, стал он королем.
So that, upon the whole, Quentin generously and magnanimously reconciled himself to a line of conduct on the Countess's part by which he was likely to be so highly benefited.	Таким образом, Квентин в конце концов благородно и великодушно примирился с поступком графини, сулившим ему такое великое счастье.
But this scruple was succeeded by another doubt, harder of digestion. The traitor Hayraddin had been in the apartments of the ladies, for aught Quentin knew, for the space of four hours, and, considering the hints which he had thrown out of possessing an influence of the most interesting kind over the fortunes of Quentin Durward, what should assure him that this train was not of his laying? And if so, was it not probable that such a dissembling villain had set it on foot to conceal some new plan of treachery -- perhaps to seduce Isabelle out of the protection of the worthy Bishop? This was a matter to be closely looked into, for Quentin felt a repugnance to this individual proportioned to the unabashed impudence with which he had avowed his profligacy, and could not bring himself to hope that anything in which he was concerned could ever come to an honourable or happy conclusion.	Но едва это сомнение улеглось в его душе, как возникло другое, с которым справиться оказалось труднее. Насколько ему было известно, изменник Хайраддин пробыл у дам около четырех часов, и это обстоятельство, а также все разговоры цыгана о своем влиянии на судьбу молодого человека навели Квентина на некоторые подозрения. Кто ему поручится, что история с запиской не была проделкой этого негодяя? А если так, то весьма возможно, что он пустил ее в ход для прикрытия какого-нибудь нового плана измены, что он задался, например, коварной целью выманить Изабеллу из замка епископа. Все это следовало хорошенько обдумать, ибо со времени наглого признания Хайраддина в измене Квентин чувствовал к нему непобедимое отвращение и был убежден, что ни одно дело, в котором примет участие этот негодяй, не может привести к добру.
These various thoughts rolled over Quentin's mind like misty clouds, to dash and obscure the fair landscape which his fancy had at first drawn, and his couch was that night a sleepless one. At the hour of prime -- ay, and an hour before it, was he in the castle garden, where no one now opposed either his entrance or his abode, with a feather of the assigned colour, as distinguished as he could by any means procure in such haste. No notice was taken of his appearance for nearly two hours, at length he heard a few notes of the lute, and presently the lattice opened right above the little postern door at which Marthon had admitted Hayraddin, and Isabelle, in maidenly beauty, appeared at the opening, greeted him half kindly, half shyly, coloured extremely at the deep and significant reverence with which he returned her courtesy -- shut the casement, and disappeared.	Все эти мысли носились в уме юноши, как черные тучи, омрачая чудную картину, которую ему рисовало воображение. Всю ночь он не сомкнул глаз. С первым лучом рассвета он был уже в саду (куда мог теперь ходить, когда ему вздумается), с пером условленного цвета на шляпе. Прошло два часа, но ничто не указывало на то, что присутствие его было замечено. Вдруг он услышал звук лютни; вслед за тем распахнулось окно над той самой маленькой дверью, в которую Марта впустила цыгана, и в нем, сияя юной красотой, показалась Изабелла. Заметив молодого шотландца, она приветливо и в то же время застенчиво кивнула ему головой, вся вспыхнула, когда он ответил ей глубоким, выразительным поклоном, проворно захлопнула окно и исчезла.
Daylight and champaign could discover no more! The authenticity of the billet was ascertained -- it only remained what was to follow, and of this the fair writer had given him no hint. But no immediate danger impended -- the Countess was in a strong castle, under the protection of a Prince, at once respectable for his secular and venerable for his ecclesiastical authority. There was neither immediate room nor occasion for the exulting Squire interfering in the adventure, and it was sufficient if he kept himself prompt to execute her commands whensoever they should be communicated to him. But Fate purposed to call him into action sooner than he was aware of.	Самый яркий дневной свет не мог бы обнаружить правды с большей очевидностью. Подлинность записки была подтверждена; теперь оставалось только терпеливо ждать, что последует дальше; об этом прекрасный автор послания ни словом не заикнулся. Впрочем, можно было и подождать. Графине не грозила близкая опасность: она жила в прекрасно укрепленном замке, под защитой почтенного человека, которого все уважали и как светского государя и как достойного прелата. У восторженного оруженосца не было пока никаких поводов пускать в ход свою рыцарскую отвагу; все, что требовалось он него, -- это быть наготове и исполнять ее приказания, как только они станут известны ему. Но судьба заставила его действовать раньше, чем он ожидал.
It was the fourth night after his arrival at Schonwaldt, when Quentin had taken measures for sending back on the morrow, to the Court of Louis, the remaining groom who had accompanied him on his journey, with letters from himself to his uncle and Lord Crawford, renouncing the service of France, for which the treachery to which he had been exposed by the private instructions of Hayraddin gave him an excuse, both in honour and prudence, and he betook himself to his bed with all the rosy coloured ideas around him which flutter about the couch of a youth when he loves dearly, and thinks his love is as sincerely repaid.	Вечером, на четвертые сутки по приезде в Шонвальд, Квентин распорядился отправить наутро ко двору Людовика последнего солдата из своего отряда с письмами к дяде и к лорду Кроуфорду, в которых он отказывался от службы французскому королю, ссылаясь на тайные инструкции, полученные от короля Хайраддином и чуть было не сделавшие его, Квентина, жертвой предательства. Он считал, что этого требует его честь и безопасность. Покончив с этим делом, Квентин лег в постель, упиваясь блаженными, розовыми мечтами, которые обыкновенно витают над ложем влюбленных, когда они думают, что на их чувство отвечают взаимностью.
But Quentin's dreams, which at first partook of the nature of those happy influences under which he had fallen asleep, began by degrees to assume a more terrific character.	Но сны Квентина, вначале как бы отражавшие те чудные грезы, под впечатлением которых он уснул, приняли вскоре мрачный характер.
He walked with the Countess Isabelle beside a smooth and inland lake, such as formed the principal characteristic of his native glen, and he spoke to her of his love, without any consciousness of the impediments which lay between them. She blushed and smiled when she listened -- even as he might have expected from the tenor of the letter, which, sleeping or waking, lay nearest to his heart. But the scene suddenly changed from summer to winter -- from calm to tempest, the winds and the waves rose with such a contest of surge and whirlwind as if the demons of the water and of the air had been contending for their roaring empires in rival strife. The rising waters seemed to cut off their advance and their retreat -- the increasing tempest, which dashed them against each other, seemed to render their remaining on the spot impossible, and the tumultuous sensations produced by the apparent danger awoke the dreamer.	...Он гулял с графиней Изабеллой по берегу тихого, прозрачного озера, совершенно такого, как те, что служат лучшим украшением его родной долины. Он говорил ей о своей любви, словно между ними не существовало никаких преград, а она слушала его, краснея и улыбаясь; она не могла слушать его иначе, раз она была автором письма, которое днем и ночью он носил у себя на груди. Но вдруг картина преобразилась: лето сменилось зимой, тишина -- бурей; ветер бешено ревел, подгоняя разъяренные волны, как будто все демоны воздуха и воды сошлись и бьются за власть. Куда ни кидались влюбленные, ища спасения в бегстве, повсюду грозные волны преграждали им путь. Буря ревела все яростней, волны вздымались все выше; ужас перед неминуемой гибелью охватил Квентина, и он проснулся...
He awoke, but although the circumstances of the vision had disappeared, and given place to reality, the noise, which had probably suggested them, still continued to sound in his ears.	Сновидение исчезло, уступив место действительности, но шум, которым, по всей вероятности, и был вызван этот страшный сон, продолжал раздаваться и наяву.
Quentin's first impulse was to sit erect in bed and listen with astonishment to sounds, which, if they had announced a tempest, might have shamed the wildest that ever burst down from the Grampians, and again in a minute he became sensible that the tumult was not excited by the fury of the elements, but by the wrath of men.	Первым движением Квентина было сесть и прислушаться. Шум, который он слышал теперь, действительно походил на рев бури, но если это и была буря, то она была страшнее всех бурь, какие он когда-либо слышал в своих Грампианских горах. Впрочем, не прошло и минуты, как он убедился, что то свирепствовала не разъяренная стихия, а разъяренная толпа.
He sprang from bed, and looked from the window of his apartment, but it opened into the garden, and on that side all was quiet, though the opening of the casement made him still more sensible from the shouts which reached his ears that the outside of the castle was beleaguered and assaulted, and that by a numerous and determined enemy. Hastily collecting his dress and arms, and putting them on with such celerity as darkness and surprise permitted, his attention was solicited by a knocking at the door of his chamber. As Quentin did not immediately answer, the door, which was a slight one, was forced open from without, and the intruder, announced by his peculiar dialect to be the Bohemian, Hayraddin Maugrabin, entered the apartment. A phial which he held in his hand, touched by a match, produced a dark flash of ruddy fire, by means of which he kindled a lamp, which he took from his bosom.	В один миг он был у окна; но в саду, куда оно выходило, все было спокойно и тихо, и, только когда он поспешно распахнул раму, ворвавшиеся в комнату гул и отдаленные крики убедили его, что замок осажден с наружного фасада -- осажден, по-видимому, многочисленным и грозным неприятелем. Квентин бросился к оружию, проворно, насколько ему позволяли темнота и волнение, оделся и стал собирать доспехи, как вдруг в дверь его комнаты постучались. Квентин немного помедлил с ответом, но в следующую минуту легкая дверь затрещала, подалась, и в комнату ворвался Хайраддин, которого нетрудно было узнать в темноте по его своеобразному говору. В руках у него была склянка; он поднес к ней фитиль и при вспыхнувшем на мгновение красном пламени вынул из-за пазухи и засветил маленький фонарик.
"The horoscope of your destinies," he said energetically to Durward, without any farther greeting, "now turns upon the determination of a minute."	-- Ваша судьба теперь в ваших руках и зависит от вашей решимости, -- сказал он вместо всякого приветствия.
"Caitiff!" said Quentin, in reply, "there is treachery around us, and where there is treachery thou must have a share in it."	-- Подлец! -- воскликнул Квентин. -- Нас окружает измена, а где измена, там непременно и ты!
"You are mad," answered Maugrabin. "I never betrayed any one but to gain by it -- and wherefore should I betray you, by whose safety I can take more advantage than by your destruction? Hearken for a moment, if it be possible for you, to one note of reason, ere it is sounded into your ear by the death shut of ruin. The Liegeois are up -- William de la Marck with his band leads them. -- Were there means of resistance, their numbers and his fury would overcome them, but there are next to none. If you would save the Countess and your own hopes, follow me, in the name of her who sent you a table diamond, with three leopards engraved on it."	-- Да вы рехнулись! -- сказал Хайраддин. -- Я изменяю только тогда, когда мне это выгодно. Зачем же мне изменять вам, когда мне выгоднее вам служить? Послушайтесь хоть раз голоса рассудка, если вы на это способны, не то он прозвенит в ваших ушах погребальным колоколом. Жители Льежа восстали... Гийом де ла Марк со своей шайкой стоит во главе мятежников... Если бы у епископа даже были средства обороны, он не мог бы устоять против ярости и численности врагов. Но средств нет почти никаких -- гибель неизбежна. Если хотите спасти графиню и ваши надежды, ступайте за мной ради той, которая прислала вам кольцо с вырезанными на нем тремя леопардами.
"Lead the way," said Quentin, hastily. "In that name I dare every danger."	-- Веди! Для нее я готов на любую опасность! -- воскликнул Квентин.
"As I shall manage it," said the Bohemian, "there is no danger, if you can but withhold your hand from strife which does not concern you, for, after all, what is it to you whether the Bishop, as they call him, slaughters his flock, or the flock slaughters the shepherd? -- Ha! ha! ha! Follow me, but with caution and patience, subdue your own courage, and confide in my prudence and my debt of thankfulness is paid, and you have a Countess for your spouse. -- Follow me."	-- Я постараюсь так все уладить, что не будет никакой опасности, -- сказал цыган, -- если только вы не станете впутываться в то, что вас не касается. И, в сущности, не все ли вам равно, кто кого прикончит: епископ ли свое стадо или стадо своего пастыря? Ха-ха-ха! Следуйте за мной да смотрите будьте осторожны: умерьте вашу храбрость и положитесь на мое благоразумие... Настало время отплатить вам мой долг: вы женитесь на графила... Следуйте за мной!
"I follow," said Quentin, drawing his sword, "but the moment in which I detect the least sign of treachery, thy head and body are three yards separate!"	-- Иду, -- сказал Квентин, обнажая меч, -- но знай, что в ту минуту, как у меня явится хоть тень подозрения в измене, твоя голова отлетит от туловища на три ярда!
Without more conversation the Bohemian, seeing that Quentin was now fully armed and ready, ran down the stairs before him, and winded hastily through various side passages, until they gained the little garden. Scarce a light was to be seen on that side, scarce any bustle was to be heard, but no sooner had Quentin entered the open space, than the noise on the opposite side of the castle became ten times more stunningly audible, and he could hear the various war cries of "Liege! Liege! Sanglier! Sanglier! [the Wild Boar: a name given to William de la Marck]" shouted by the assailants, while the feebler cry of "Our Lady for the Prince Bishop!" was raised in a faint and faltering tone by those of the prelate's soldiers who had hastened, though surprised and at disadvantage, to the defence of the walls.	Видя, что Квентин совершенно одет и вооружен, цыган, ни слова не говоря, побежал вниз по лестнице и вскоре какими-то запутанными ходами вывел молодого человека в сад. Пока они были в замке, до них почти не доносилось шума снаружи и кругом царил полный мрак; но, когда они вышли в сад, раздававшиеся с другой стороны замка шум и крики стали в десять раз слышней. Можно было даже различить отдельные возгласы. "Льеж и Вепрь! Льеж и Вепрь!" -- ревели осаждающие. "Пресвятая дева за государя епископа!" -- чуть слышно доносился ответ застигнутых врасплох, растерявшихся защитников замка.
But the interest of the fight, notwithstanding the martial character of Quentin Durward, was indifferent to him, in comparison with the fate of Isabelle of Croye, which, he had reason to fear, would be a dreadful one, unless rescued from the power of the dissolute and cruel freebooter who was now, as it seemed, bursting the gates of the castle. He reconciled himself to the aid of the Bohemian, as men in a desperate illness refuse not the remedy prescribed by quacks and mountebanks, and followed across the garden, with the intention of being guided by him until he should discover symptoms of treachery, and then piercing him through the heart, or striking his head from his body.	Но, несмотря на воинственный характер Квентина Дорварда, в этот раз битва не интересовала его. Он был весь поглощен одной мыслью -- мыслью о страшной участи, грозившей Изабелле де. Круа, если она попадет в руки свирепого и беспутного разбойника, который в эту минуту, быть может, уже врывался в замок. Он даже примирился с цыганом и принимал его помощь, как иной раз безнадежно больной принимает лекарство из рук заведомого шарлатана или невежды знахаря. Он покорно шел следом за своим проводником, однако твердо решил уложить его на месте при первых же признаках измены.
Hayraddin seemed himself conscious that his safety turned on a feather weight, for he forbore, from the moment they entered the open air, all his wonted gibes and quirks, and seemed to have made a vow to act at once with modesty, courage, and activity.	И Хайраддин, должно быть, понимал, что жизнь его висит на волоске, ибо, как только они вышли в сад, он бросил все свои кривляния и прибаутки, как будто дал себе слово действовать осторожно и решительно.
At the opposite door, which led to the ladies' apartments, upon a low signal made by Hayraddin, appeared two women, muffled in the black silk veils which were then, as now, worn by the women in the Netherlands. Quentin offered his arm to one of them, who clung to it with trembling eagerness, and indeed hung upon him so much, that had her weight been greater, she must have much impeded their retreat. The Bohemian, who conducted the other female, took the road straight for the postern which opened upon the moat, through the garden wall, close to which the little skiff Was drawn up, by means of which Quentin had formerly observed Hayraddin himself retreating from the castle.	Подойдя к двери, которая вела в помещение дам, Хайраддин тихонько стукнул, и на пороге тотчас же показались две женские фигуры, укутанные в черные шелковые покрывала, какие и поныне носят женщины в Нидерландах. Квентин предложил руку одной из них; женщина, вся дрожа, поспешно подала ему свою и так сильно оперлась на него, что, вероятно, немало затруднила бы бегство, будь она немного потяжелее. Цыган взял за руку другую женщину и пошел с нею вперед, прямо к калитке, выходившей в ров, где, как было известно Квентину, стояла лодка для переправы.
As they crossed, the shouts of storm and successful violence seemed to announce that the castle was in the act of being taken, and so dismal was the sound in Quentin's ears, that he could not help swearing aloud,	Когда беглецы переправлялись через ров, до них донеслась издали целая буря торжествующих криков, возвещавших, по всей вероятности, о том, что замок был взят. Глубоко взволнованный этими криками, Квентин не мог удержаться и громко воскликнул:
"But that my blood is irretrievably devoted to the fulfilment of my present duty, I would back to the wall, take faithful part with the hospitable Bishop, and silence some of those knaves whose throats are full of mutiny and robbery!"	-- Если бы вся моя кровь не была до капли отдана тому делу, которое я теперь исполняю, я сейчас же вернулся бы в замок, чтобы сражаться за доброго епископа, и заставил бы замолчать хоть одного из этих мерзавцев, которые живут разбоем и грабежом!
The lady, whose arm was still folded in his, pressed it lightly as he spoke, as if to make him understand that there was a nearer claim on his chivalry than the defence of Schonwaldt, while the Bohemian exclaimed, loud enough to be heard,	Сказав это, Квентин почувствовал легкое пожатие руки, все еще опиравшейся на его руку, как будто его спутница хотела сказать, что здесь его защита нужнее, чем в Шонвальде. Между тем цыган тоже не выдержал и довольно громко пробормотал:
"Now, that I call right Christian frenzy, which would turn back to fight when love and fortune both demand that we should fly.	-- Вот это я называю настоящим христианским безумием! Хочет кинуться в самое пекло, когда любовь и счастье а бегстве.
"On, on -- with all the haste you can make. -- Horses wait us in yonder thicket of willows."	Вперед, вперед! И как можно скорее... Лошади ждут нас вон под теми ивами!
"There are but two horses," said Quentin, who saw them in the moonlight.	-- Но их только две, -- сказал Квентин, разглядев коней при свете месяца.
"All that I could procure without exciting suspicion -- and enough," replied the Bohemian. "You two must ride for Tongres ere the way becomes unsafe -- Marthon will abide with the women of our horde, with whom she is an old acquaintance. Know she is a daughter of our tribe, and only dwelt among you to serve our purpose as occasion should fall."	-- Все, что я мог достать, не возбуждая подозрений... Впрочем, больше нам и не нужно, -- ответил цыган. -- Вы вдвоем садитесь и скачите в Тонгр, пока дорога еще безопасна, а Марта побудет в наших шатрах. Мы ведь с ней старые знакомые: она дочь нашего племени и жила у вас, пока нам это было нужно для наших целей.
"Marthon!" exclaimed the Countess, looking at the veiled female with a shriek of surprise, "is not this my kinswoman?"	-- Марта! -- воскликнула с изумлением графиня, глядя на закутанную женщину. -- Так это не моя родственница?
"Only Marthon," said Hayraddin. "Excuse me that little piece of deceit. I dared not carry off both the Ladies of Croye from the Wild Boar of Ardennes."	-- Да, всего лишь Марта, -- ответил Хайраддин -- Простите мне эту маленькую хитрость, но я не посмел похитить обеих графинь де Круа у Дикого Вепря Арденн.
"Wretch!" said Quentin, emphatically -- "but it is not -- shall not be too late -- I will back to rescue the Lady Hameline."	-- Негодяй! -- воскликнул с гневом Квентин. -- Впрочем, не все еще потеряно... Я возвращусь и спасу леди Амелину!
"Hameline," whispered the lady, in a disturbed voice, "hangs on thy arm, to thank thee for her rescue."	-- Амелина здесь, возле тебя, -- прошептал ему на ухо взволнованный голос, -- и благодарит тебя за свое спасенье.
"Ha! what! -- How is this?" said Quentin, extricating himself from her hold, and with less gentleness than he would at any other time have used towards a female of any rank. "Is the Lady Isabelle then left behind! -- Farewell -- farewell."	-- Как! Что я слышу? -- воскликнул Квентин, так невежливо вырвав свою руку, как никогда бы не позволил себе при других обстоятельствах даже с женщиной самого низкого звания. -- Значит, графиня Изабелла осталась в замке? Когда так -- прощайте!
As he turned to hasten back to the castle, Hayraddin laid hold of him.	Он повернулся, чтобы бежать назад, но Хайраддин его удержал:
-- "Nay, hear you -- hear you -- you run upon your death! What the foul fiend did you wear the colours of the old one for? -- I will never trust blue and white silk again. But she has almost as large a dower -- has jewels and gold -- hath pretensions, too, upon the earldom."	-- Постойте, постойте! Что вы делаете?.. Вы идете на верную смерть! На какого же черта вы надели старухины цвета? Ну, уж теперь никогда не поверю ни белым, ни голубым перьям! Да вы знаете ли, что и она очень богата?.. У нее много золота и драгоценных камней... И даже права на земли...
While he spoke thus, panting on in broken sentences, the Bohemian struggled to detain Quentin, who at length laid his hand on his dagger, in order to extricate himself.	Говоря все это прерывающимся от волнения голосом, цыган старался удержать отбивавшегося от него Квентина, который наконец схватился за кинжал.
"Nay, if that be the case," said Hayraddin, unloosing his hold, "go -- and the devil, if there be one, go along with you!"	-- А, когда так -- убирайтесь ко всем чертям -- крикнул цыган, выпуская его.
And, soon as freed from his hold, the Scot shot back to the castle with the speed of the wind.	Почувствовав себя свободным, шотландец как ветер понесся к замку.
Hayraddin then turned round to the Countess Hameline, who had sunk down on the ground, between shame, fear, and disappointment.	Тогда Хайраддин, повернувшись к графине Амелине, которая от стыда, отчаяния и страха упала на землю почти без чувств, сказал:
"Here has been a mistake," he said, "up, lady, and come with me -- I will provide you, ere morning comes, a gallanter husband than this smock faced boy, and if one will not serve, you shall have twenty."	-- Тут вышло маленькое недоразумение... Вставайте, графиня, и ступайте за мной... Даю вам слово, что я еще до рассвета найду вам мужа получше этого смазливого мальчишки. А мало будет одного -- достану хоть двадцать!
The Lady Hameline was as violent in her passions, as she was vain and weak in her understanding. Like many other persons, she went tolerably well through the ordinary duties of life, but in a crisis like the present, she was entirely incapable of doing aught, save pouring forth unavailing lamentations, and accusing Hayraddin of being a thief, a base slave, an impostor, a murderer.	Графиня Амелина была настолько же пылка в своих увлечениях, насколько ветрена и слаба рассудком. Подобно многим другим, она еще кое-как справлялась с мелкими дедами обыденной жизни, но в критические минуты, вроде настоящей, была способна только на бесплодные жалобы. Так и теперь: она принялась плакать и бранить Хайраддина, обзывая его мошенником, негодным рабом, обманщиком и убийцей
"Call me Zingaro," returned he, composedly, "and you have said all at once."	-- назовите меня цыганом. -- хладнокровно отрезал тот, -- и этим будет все сказано.
"Monster! you said the stars had decreed our union, and caused me to write -- Oh, wretch that I was!" exclaimed the unhappy lady.	-- Чудовище! Не ты ли уверял меня, что звезды предсказали наш союз?.. Не ты ли заставил меня написать ему это письмо?.. Ах я несчастная... -- причитала бедная графиня.
"And so they had decreed your union," said Hayraddin, "had both parties been willing -- but think you the blessed constellations can make any one wed against his will? -- I was led into error with your accursed Christian gallantries, and fopperies of ribbons and favours -- and the youth prefers veal to beef, I think -- that 's all. -- Up and follow me, and take notice, I endure neither weeping nor swooning."	-- Да они бы и устроили ваш союз, если бы обе стороны были согласны, -- сказал Хайраддин. -- Но неужели вы думаете, что небесные созвездия могут кого-либо женить против воли? Меня сбили с толку ваши проклятые христианские нежности -- ваши чертовы ленты да перья! А на деде-то оказалось, что молодчик предпочитает говядине телятинку -- вот и все... Вставайте же и ступайте за мной, да имейте в виду: я терпеть не могу слез и обмороков.
"I will not stir a foot," said the Countess, obstinately.	-- Я не сделаю ни шагу отсюда! -- заявила упрямо графиня.
"By the bright welkin, but you shall, though!" exclaimed Hayraddin. "I swear to you, by all that ever fools believed in, that you have to do with one, who would care little to strip you naked, bind you to a tree, and leave you to your fortune!"	-- Беру небо в свидетели, что вы пойдете! -- крикнул цыган. -- Клянусь вам всем, во что когда-либо верили дураки, что я не задумываясь раздену вас донага, привяжу к дереву и предоставлю вас собственной участи!
"Nay," said Marthon, interfering, "by your favour she shall not be misused. I wear a knife as well as you, and can use it. -- She is a kind woman, though a fool. -- And you, madam, rise up and follow us. -- Here has been a mistake, but it is something to have saved life and limb. There are many in yonder castle would give all the wealth in the world to stand where we do."	-- Ну, положим, этого я не допущу, -- вмешалась Марта. -- Ведь у меня тоже есть нож, и я владею им не хуже тебя... Она хоть и глупа, но добрая женщина, и я не позволю ее обижать... Вставайте, сударыня, и пойдемте с нами. Вышла ошибка, но все-таки вы целы и невредимы, а это чего-нибудь да стоит. В этом замке многие, я думаю, отдали бы все свое состояние, чтобы оказаться там, где мы сейчас находимся.
As Marthon spoke, a clamour, in which the shouts of victory were mingled with screams of terror and despair, was wafted to them from the Castle of Schonwaldt.	В эту минуту из Шонвальдского замка донесся до них неистовый рев; крики торжества сливались с воплями ужаса и отчаяния.
"Hear that, lady!" said Hayraddin, "and be thankful you are not adding your treble pipe to yonder concert. Believe me, I will care for you honestly, and the stars shall keep their words, and find you a good husband."	-- Слушайте, -- сказал Хайраддин графине Амелине, -- и будьте довольны, что ваш дребезжащий дискант не принимает участия в этом концерте. Поверьте, относительно вас у меня самые честные намерения; вот увидите -- скоро звезды сдержат свое обещание и пошлют вам хорошего мужа.
Like some wild animal, exhausted and subdued by terror amid fatigue, the Countess Hameline yielded herself up to the conduct of her guides, and suffered herself to be passively led whichever way they would. Nay, such was the confusion of her spirits and the exhaustion of her strength, that the worthy couple, who half bore, half led her, carried on their discourse in her presence without her even understanding it."	Как загнанный, измученный зверь, потерявший от ужаса голову, графиня Амелина беспомощно отдалась во власть своих проводников и позволила им вести себя, куда они хотели. Страх и волнение до такой степени ее обессилили, что достойная парочка, которая скорее тащила ее, чем вела, могла беседовать между собой без всякой помехи, ибо бедная женщина хоть и слышала, но ни слова не понимала из их разговора.
"I ever thought your plan was folly," said Marthon. "Could you have brought the young people together, indeed, we might have had a hold on their gratitude, and a footing in their castle. But what chance of so handsome a youth wedding this old fool?"	-- Я всегда говорила, что это дурацкий план, -- сказала Марта. -- Вот если бы ты задумал женить его на молоденькой, тогда мы действительно могли бы рассчитывать на их благодарность и верный приют в их замке. Но как можно было думать, чтобы такой красавец согласился жениться на этой старой дуре?
"Rizpah," said Hayraddin, "you have borne the name of a Christian, and dwelt in the tents of those besotted people, till thou hast become a partaker in their follies. How could I dream that he would have made scruples about a few years' youth or age, when the advantages of the match were so evident? And thou knowest, there would have been no moving yonder coy wench to be so frank as this coming Countess here, who hangs on our arms as dead a weight as a wool pack. I loved the lad too, and would have done him a kindness: to wed him to this old woman was to make his fortune, to unite him to Isabelle were to have brought on him De la Marck, Burgundy, France -- every one that challenges an interest in disposing of her hand. And this silly woman's wealth being chiefly in gold and jewels, we should have had our share. But the bow string has burst, and the arrow failed. Away with her -- we will bring her to William with the Beard. By the time he has gorged himself with wassail, as is his wont, he will not know an old Countess from a young one. Away, Rizpah -- bear a gallant heart. The bright Aldebaran still influences the destinies of the Children of the Desert!"	-- Риспа, -- ответил Хайраддин, -- ты так давно носишь христианское имя и так долго жила с этими дураками, что, видно, сама заразилась их глупостью. Посуди сама: ну могло ли мне прийти в голову, что для него имеют значение какие-нибудь несколько лет разницы, когда выгода этой женитьбы так очевидна? И, наконец, ведь ты и сама знаешь, что было бы гораздо труднее склонить на этот решительный шаг ту робкую красотку, чем эту тяжеловесную графиню, которая висит теперь у нас на руках, словно куль с зерном. К тому же молодчик мне пришелся по сердцу, и я хотел ему добра. Женить его на старухе -- значило устроить его будущность. Женить его на молодой -- значило натравить на него де ла Марка, Бургундию, Францию и всех, кто хоть сколько-нибудь заинтересован в ее замужестве. А так как все богатство старухи заключается в золоте и драгоценностях, то, уж конечно, и нам перепала бы малая толика. Но тетива лопнула, стрела дала маху -- значит, нечего и толковать об этом. А эту мы доставим Бородатому. Как он нахлещется, по своему обыкновению, так и не отличит старой графини от молодой. Вперед, Риспа, не падай духом! Светлый Альдебаран все еще светит детям пустыни!

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты