THE WHITE MONKEY/Белая обезьяна (часть третья)

CHAPTER XI WITH A SMALL 'n'/XI. С МАЛЕНЬКОЙ БУКВЫ

English	Русский
On the night of the Monday following, after Fleur had gone to bed, Michael and Soames sat listening to the mutter of London coming through the windows of the Chinese room opened to the brooding heat.	Вечером в следующий понедельник, когда Флер легла спать, Майкл и Сомс сидели в китайской комнате; в открытые окна вливался лондонский шум и томительная жара.
"They say the war killed sentiment," said Soames suddenly: "Is that true?"	- Говорят, война убила чувство, - сказал Сомс внезапно - Это правда?
"In a way, yes, sir. We had so much reality that we don't want any more."	- Отчасти да, сэр. Мы видели действительность так близко, что она нам больше не нужна.
"I don't follow you."	- Не понимаю.
"I meant that only reality really makes you feel. So if you pretend there IS no reality, you don't have to feel. It answers awfully well, up to a point."	- Я хочу сказать, что только действительность заставляет человека чувствовать. А если сделать вид, что ничего не существует, - значит и чувствовать не надо. Очень неплохо выходит - правда, только до известного предела.
"Ah!" said Soames. "Her mother comes up tomorrow morning, to stay. This P. P. R. S. meeting of mine is at half-past two. Good-night!"	- А-а! - протянул Сомс. - Ее мать завтра переезжает сюда совсем. Собрание пайщиков ОГС назначено на половину третьего. Спокойной ночи!
Michael, at the window, watched the heat gathered black over the Square. A few tepid drops fell on his outstretched hand. A cat stole by under a lamp-post, and vanished into shadow so thick that it seemed uncivilised.	Майкл следил из окна, как жара черной тучей сгущается над сквером. Несколько теплых капель упало на его протянутую ладонь. Кошка, прокравшись мимо фонарного столба, исчезала в густой, почти первобытной тени.
Queer question of 'Old Forsyte's' about sentiment; odd that he should ask it! 'Up to a point! But don't we all get past that point?' he thought. Look at Wilfrid, and himself--after the war they had deemed it blasphemous to admit that anything mattered except eating and drinking, for to-morrow they died; even fellows like Nazing, and Master, who were never in the war, had felt like that ever since. Well, Wilfrid had got it in the neck; and he himself had got it in the wind; and he would bet that--barring one here and there whose blood was made of ink--they would all get it in the neck or wind soon or late. Why, he would cheerfully bear Fleur's pain and risk, instead of her! But if nothing mattered, why should he feel like that?	Странный вопрос задал ему "Старый Форсайт" о чувствах. Странно, что именно он спрашивает об этом. "До известного предела! Но не переходим ли мы иногда этот предел?" - подумал Майкл. Взять, например, Уилфрида и его самого - после войны они считали богохульством не признавать, что надо только есть, пить и веселиться: ведь Рее равно завтра умирать! Даже такие люди, как Нэйзинг и Мастер, не бывавшие на войне, тоже так думали после войны. Что же, Уилфрид и проверил это на своей собственной шее, а он - на собственном сердце. И можно сказать наверняка, что каждого, кроме тех, у кого в жилах чернила вместо крови, жизнь рано или поздно здорово проучит. Да ведь сейчас Майкл охотно бы взял на себя все страдания, все опасности, угрожавшие Флер. А почему бы у него появилось такое чувство, если ничто в мире не имеет значения?
Turning from the window, he leaned against the lacquered back of the jade-green settee, and stared at the wall space between the Chinese tea-chests. Jolly thoughtful of the 'old man' to have that white monkey down! The brute was potent--symbolic of the world's mood: beliefs cancelled, faiths withdrawn! And, dash it! not only the young--but the old--were in that temper! 'Old Forsyte,' or he would never have been scared by that monkey's eyes; yes, and his own governor, and Elderson, and all the rest. Young and old--no real belief in anything! And yet--revolt sprang up in Michael, with a whirr, like a covey of partridges. It DID matter that some person or some principle outside oneself should be more precious than oneself--it dashed well did! Sentiment, then, wasn't dead-- nor faith, nor belief, which were the same things. They were only shedding shell, working through chrysalis, into--butterflies, perhaps. Faith, sentiment, belief, had gone underground, possibly, but they were there, even in 'Old Forsyte' and himself. He had a good mind to put the monkey up again. No use exaggerating his importance! . . . By George! Some flare! A jagged streak of vivid light had stripped darkness off the night. Michael crossed, to close the windows. A shattering peal of thunder blundered overhead; and down came the rain, slashing and sluicing. He saw a man running, black, like a shadow across a dark blue screen; saw him by the light of another flash, suddenly made lurid and full of small meaning, with face of cheerful anxiety, as if he were saying: "Hang it, I'm getting wet!" Another frantic crash!	Отвернувшись от окна, он прислонился к лакированной спинке изумрудного дивана и стал разглядывать опустевшее пространство между двумя китайскими шкафчиками. Всетаки здорово заботливый старик: хорошо, что снял "Обезьяну". Это животное - символ настроения всего мира: вера разрушена, надежда подорвана. И ведь это, черт возьми, не только у молодежи - и старики в таком же настроении! "Старый Форсайт" тоже, конечно, иначе он не боялся бы глаз обезьяны; да, и он, и отец Майкла, и Элдерсон, и все остальные. Ни у молодых, ни у старых нет настоящей веры ни во что! И все же какой-то протест поднялся в душе Майкла, шумный, как стая куропаток. Неправда, что нет ничего вне человека, что бы его по-настоящему затрагивало; неправда, что нет такого другого человека, - есть, черт возьми, все есть! Значит, чувство не умерло; значит, не умерли вера и надежда, что в конце концов одно и то же. Может быть, они только меняют кожу, превращаются из куколок в бабочек, что ли. Возможно, что надежда, чувства, вера спрятались, притаились, но они существуют - и в "Старом Форсайте", и в нем самом. Майклу даже захотелось опять повесить "Обезьяну". Не стоит преувеличивать ее значение!.. О черт! Ну и молния! Изломанная полоса резкого света сорвала покров темноты с ночи. Майкл стал закрывать окна. Оглушительный удар грома загрохотал над крышей, пошел дождь, хлеща и стегая стекла. Майкл увидел бегущего человека, черного, как тень на синем экране; увидел его при следующей вспышке молнии, необычайно отчетливо и ясно, увидел его испуганно-веселое лицо, как будто говорившее: "О черт! Ну и промок же я!"
'Fleur!' thought Michael; and clanging the last window down, he ran upstairs.	Еще один бешеный удар! "Флер! ", - подумал Майкл и, опустив последнюю раму, побежал наверх.
She was sitting up in bed, with a face all round, and young, and startled.	Она сидела в кровати, и лицо ее казалось по-детски круглым и перепуганным.
'Brutes!' he thought--guns and the heavens confounded in his mind: 'They've waked her up!'	"Вот дьяволы! - подумал он, невольно путая грохот пушек и гром. Разбудили ее!"
"It's all right, darling! Just another little summer kick-up! Were you asleep?"	- Ничего, моя маленькая. Просто летнее развлечение. Ты спала?
"I was dreaming!"	- Мне что-то снилось!
He felt her hand clutching within his own, saw a sudden pinched look on her face, with a sort of rage. What infernal luck!	Он почувствовал, как ее пальцы сжались в его руке, и с бессильной яростью увидел, что ее лицо вдруг стало напряженно-испуганным. Нужно же было!
"Where's Ting?"	- Где Тинг?
No dog was in the corner.	Собаки в углу не было.
"Under the bed--you bet! Would you like him up?"	- Под кроватью - не иначе! Хочешь, я его тебе подам?
"No. Let him stay; he hates it."	- Нет, оставь его, он терпеть не может грозы.
She put her head against his arm, and Michael curled his hand round her other ear.	Она прислонилась головой к его плечу, и Майкл закрыл рукой ее другое ухо.
"I never liked thunder much!" said Fleur," and now it--it hurts!"	- Я никогда не любила грозы, - сказала Флер, - а теперь просто... просто больно!
High above her hair Michael's face underwent the contortions of an overwhelming tenderness. One of those crashes which seem just overhead sent her face burrowing against his chest, and, sitting on the bed, he gathered her in, close.	На лице Майкла, склоненном над ее волосами, застыла гримаса непреодолимой нежности. От следующего удара она спрятала лицо у него на груди, и, присев на кровать, он крепко прижал ее к себе.
"I wish it were over," came, smothered, from her lips.	- Скорее бы уж кончилось, - глухо прозвучал ее голос.
"It will be directly, darling; it came on so suddenly!" But he knew she didn't mean the storm.	- Сейчас кончится, детка; так сразу налетело! - Но он знал, что она говорит не о грозе.
"If I come through, I'm going to be quite different to you, Michael."	- Если все кончится благополучно, я совсем иначе буду к тебе относиться, Майкл.
Anxiety was the natural accompaniment of such events, but the words, "If I come through" turned Michael's heart right over. Incredible that one so young and pretty should be in even the remotest danger of extinction; incredibly painful that she should be in fear of it! He hadn't realised. She had been so calm, so matter-of-fact about it all.	Страх в ожидании такого события - вещь естественная; но то, как она сказала: "если кончится благополучно" - просто перевернуло сердце Майкла. Невероятно, что такому молодому, прелестному существу может угрожать хоть отдаленная опасность смерти; немыслимо больно, что она должна бояться! Он и не подозревал этого. Она так спокойно, так просто ко всему этому относилась.
"Don't!" he mumbled; "of course you'll come through."	- Перестань! - прошептал он. - Ну конечно все сойдет благополучно.
"I'm afraid."	- Я боюсь!
The sound was small and smothered, but the words hurt horribly. Nature, with the small 'n,' forcing fear into this girl he loved so awfully! Nature kicking up this godless din above her poor little head!	Голос прозвучал совсем тихо и глухо, но ему стало ужасно больно. Природа с маленькой буквы вселила страх в эту девочку, которую он так любит. Природа безбожно грохотала над ее бедной головкой!
"Ducky, you'll have twilight sleep and know nothing about it; and be as right as rain in no time."	- Родная, тебя усыпят, и ты ничего не почувствуешь И сразу станешь веселая, как птичка.
Fleur freed her hand.	Флер высвободила руку.
"Not if it's not good for him. Is it?"	- Нет, нельзя усыплять, если ему это вредно. Или это не вредно?
"I expect so, sweetheart; I'll find out. What makes you think--?"	- Думаю, что нет, родная. Я узнаю. А почему ты решила?
"Only that it's not natural. I want to do it properly. Hold my hand hard, Michael. I--I'm not going to be a fool. Oh! Some one's knocking--go and see."	- Просто потому, что это неестественно. Я хочу, чтобы все было как следует. Держи мою руку крепче, Майкл. Я... я не буду глупить. Ой! Кто-то стучит, поди взгляни!
Michael opened the door a crack. Soames was there--unnatural--in a blue dressing gown and scarlet slippers!	Майкл приотворил дверь. На пороге стоял Сомс - какой-то неестественный, в синем халате и красных туфлях.
"Is she all right?" he whispered.	- Как она? - шепнул он.
"Yes, yes."	- Ничего, ничего.
"In this bobbery she oughtn't to be left."	- Ее нельзя оставлять одну в этой неразберихе.
"No, sir, of course not. I shall sleep on the sofa."	- Нет, сэр, конечно, нет. Я буду спать на диване.
"Call me, if anything's wanted."	- Позовите меня, если нужно.
"I will."	- Хорошо.
Soames' eyes slid past, peering into the room. A string worked in his throat, as if he had things to say which did not emerge. He shook his head, and turned. His slim figure, longer than usual, in its gown, receded down the corridor, past the Japanese prints which he had given them. Closing the door again, Michael stood looking at the bed. Fleur had settled down; her eyes were closed, her lips moving. He stole back on tiptoe. The thunder, travelling away south, blundered and growled as if regretfully. Michael saw her eyelids quiver, her lips stop, then move again. 'Coue!' he thought.	Сомс заглянул через его плечо в комнату. В горле у него застрял комок и мешал ему сказать то, что ему хотелось. Он только покачал головой и пошел. Его тонкая фигура, казавшаяся длиннее обычного, проскользнула по коридору мимо японских гравюр, которые он подарил им. Закрыв дверь, Майкл подошел к кровати. Флер уже улеглась; ее глаза были закрыты, губы тихо шевелились. Он отошел на цыпочках. Гроза уходила к югу, и гром рокотал и ворчал, словно о чем-то сожалея. Майкл увидел, как дрогнули ее веки, как губы перестали шевелиться и потом опять задвигались. "Куэ!" подумал он.
He lay down on the sofa at the foot of the bed, whence, without sound, he could raise himself and see her. Many times he raised himself. She had dropped off, was breathing quietly. The thunder was faint now, the flashes imperceptible. Michael closed his eyes.	Он прилег на диван, недалеко от кровати, откуда он мог бесшумно привстать и смотреть на нее. Много раз он подымался. Она задремала, дышала ровно. Гром стихал, молния едва мерцала. Майкл закрыл глаза.
A faint last mutter roused him to look at her once more, high on her pillows by the carefully shaded light. Young--young! Colourless, like a flower in wax! No scheme in her brain, no dread--peaceful! If only she could stay like that and wake up with it all over! He looked away. And there she was at the far end, dim, reflected in a glass; and there to the right, again. She lay, as it were, all round him in the pretty room, the inhabiting spirit--of his heart.	Последний слабый раскат разбудил его - и он еще раз приподнялся и поглядел на нее. Она лежала на подушках, в смутном свете затененной лампы - такая юная-юная! Без кровинки, словно восковой цветок! Никаких предчувствий, никаких страхов - совсем спокойная! Если бы она могла вот так проспать и проснуться, когда все будет кончено! Он отвернулся и снова увидел ее - далеко, смутно отраженную в зеркале; и справа - тоже она. Она была везде в этой прелестной комнате, она жила во всех зеркалах, жила неизменной хозяйкой в его сердце.
It was quite still now. Through a chink in those powder-blue curtains he could see some stars. Big Ben chimed one.	Стало совсем тихо. Сквозь чуть раздвинутые серо-голубые занавески были видны звезды. Большой Бэн пробил час.
He had slept, perhaps, dozed at least, dreamed a little. A small sound woke him. A very little dog, tail down, yellow, low and unimportant, was passing down the room, trailing across it to the far corner. 'Ah!' thought Michael, closing his eyes again: 'You!'	Майкл уже спал или только задремал и что-то видел во сне. Тихий звук разбудил его. Крохотная собачонка с опущенным хвостом, желтенькая, низенькая, незаметная, проходила по комнате, пробираясь в свой уголок. "А-а, - подумал Майкл, закрывая глаза, - это ты!"

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты