THE WHITE MONKEY/Белая обезьяна (часть вторая)

CHAPTER XI COCKED HAT/XI. ШАПКА НАБЕКРЕНЬ

English	Русский
After missing his vocation with the young man Butterfield, Michael had hesitated in the hall. At last he had not gone upstairs again, but quietly out. He walked past the Houses of Parliament and up Whitehall. In Trafalgar Square, it occurred to him that he had a father. Bart might be at 'Snooks', The Coffee House, The Aeroplane; and, with the thought, 'He'd be restful,' he sought the most modern of the three.	Не слишком удачно разыграв роль сыщика по отношению к молодому Баттерфилду, Майкл постоял в раздумье в холле. В конце концов он не вернулся к себе наверх, а тихо вышел на улицу. Он прошел мимо парламента на Уайтхолл. На Трафальгар-сквер он вспомнил, что у него есть отец. Барт мог быть и у "Шутников", и в "Кофейне", и в "Аэроплане". "Вот с кем можно отдохнуть", - подумал Майкл и пошел в самый модный из этих трех клубов.
"Yes, Sir Lawrence Mont is in the lounge, sir."	- Да, сэр Лоренс Монт в читальне, сэр.
He was sitting with knees crossed, and a cigar between his finger- tips, waiting for some one to talk to.	Старик сидел, скрестив ноги, держа сигару кончиками пальцев, в ожидании случайного собеседника.
"Ah! Michael! Can you tell me why I come here?"	- А, Майкл. Как по-твоему, зачем я сюда хожу?
"To wait for the end of the world, sir?"	- Ждать конца света, сэр.
Sir Lawrence sniggered.	Сэр Лоренс хихикнул.
"An idea," he said. "When the skies are wrecking civilisation, this will be the best-informed tape in London. The wish to be in at the death is perhaps the strongest of our passions, Michael. I should very much dislike being blown up, especially after dinner; but I should still more dislike missing the next show if it's to be a really good one. The air raids were great fun, after all."	- Это мысль, - сказал он. - Когда небеса обрушатся на цивилизацию, здесь, наверно, будет самое лучшее место для наблюдений. Любопытство, вероятно, одна из сильнейших человеческих страстей, Майкл. Мне очень не хотелось бы взлететь на воздух, особенно после обеда, но еще меньше мне хотелось бы пропустить хорошее зрелище. Воздушные налеты все-таки были очень занятны, правда?
Michael sighed.	Майкл вздохнул.
"Yes," he said, "the war got us used to thinking of the millennium, and then it went and stopped, and left the millennium hanging over us. Now we shall never be happy till we get it. Can I take one of your cigars, sir?"	- Да, - сказал юн. - Война приучила нас думать о вечности; а потом война кончилась, а вечность осталась висеть над нами. Теперь мы не успокоимся, пока не достигнем ее. Можно мне взять у вас сигару, сэр?
"My dear fellow! I've been reading Frazer again. Extraordinary how remote all superstition seems, now that we've reached the ultimate truth: That enlightenment never can prevail."	- Ну конечно. Я опять перечитывал Фрезера. Удивительно, как далеки от нас всякие суеверия теперь, когда мы поняли высшую истину: что цивилизация не завоюет мира.
Michael stopped the lighting of his cigar.	Майкл перестал раскуривать сигару.
"Do you really think that, sir?"	- Вы действительно так думаете, сэр?
"What else can one think? Who can have any reasonable doubt now that with the aid of mechanics the headstrong part of man must do him in? It's an unavoidable conclusion from all recent facts. 'Per ardua ad astra,' 'Through hard knocks we shall see stars.'"	- А как же еще думать? Кто может сомневаться в том, что сейчас, при таком развитии техники, настойчивость человечества приведет его к самоуничтожению? Это неизбежный вывод из всех последних событий. "Per ardua ad astra" [21] - "Под градом ударов увидим звезды".
"But it's always been like that, sir, and here we are alive?"	- Но ведь так всегда было, сэр, и все же мы живем.
"They say so, but I doubt it. I fancy we're really dead, Michael. I fancy we're only living in the past. I don't think--no, I don't think we can be said to expect a future. We talk of it, but I hardly think we hope for one. Underneath our protestations we subconsciously deduce. From the mess we've made of it these last ten years, we can feel the far greater mess we shall make of it in the next thirty. Human nature can argue the hind leg off a donkey, but the donkey will be four-legged at the end of the discussion."	- Да, говорят - живем, но я в этом сомневаюсь. Я считаю, что мы живем только прошлым. Я не думаю, нет, не думаю, что о нас можно сказать, будто мы надеемся на будущее. Мы говорим о лучшем будущем, но, по-моему, мы едва ли надеемся на него. Как будто можно возражать против такого положения, но подсознательно мы делаем этот вывод. По той путанице, что мы натворили в течение последних десяти лет, мы ясно чувствуем, насколько большую путаницу мы можем натворить в течение ближайших тридцати лет. Человек может спорить о том, есть ли у осла четвертая нога, но после этого спора осел все-таки будет стоять на четырех ногах.
Michael sat down suddenly and said:	Майкл вдруг выпрямился и сказал:
"You're a bad, bold Bart!"	- Вы просто беспощадный и злой старый Барт!
Sir Lawrence smiled.	Сэр Лоренс улыбнулся.
"I should be glad to think that men really believed in humanity, and all that, but you know they don't--they believe in novelty and getting their own way. With rare exceptions they're still monkeys, especially the scientific variety; and when you put gunpowder and a lighted match into the paws of monkeys, they blow themselves up to see the fun. Monkeys are only safe when deprived of means to be otherwise."	- Я бы рад признать, что люди действительно верят в человечество и всякую такую штуку, но ты сам знаешь, что это не так, - люди верят только в новизну и в то, чего им хочется добиться. За редкими исключениями все человечество - еще обезьяны, особенно ученая его часть. А если ты дашь в лапы обезьянам порох и горящую спичку, они сами себя взорвут, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Обезьяны в безопасности, только когда они лишены всякой возможности подвергать себя опасности.
"Lively, that!" said Michael.	- Весело, нечего сказать, - проговорил Майкл.
"Not livelier than the occasion warrants, my dear boy. I've been thinking. We've got a member here who knows a trick worth twenty of any played in the war--an extraordinarily valuable fellow. The Government have got their eye on him. He'll help the other valuable fellows in France and Germany and America and Russia to make history. Between them, they'll do something really proud-- something that'll knock all the other achievements of man into a cocked hat. By the way, Michael, new device of 'homo sapiens'--the cocked hat."	- Не веселее, чем все остальное, мой милый. Я вот думал недавно: у нас здесь есть один член клуба, он изобрел такую штуку, перед которой все, что было во время войны, - пустяки; необычайно ценный человек. Правительство к нему присматривается. Он поможет другим таким же ценным людям - во Франции, Германии, Америке и России - делать историю. Они все вместе сделают нечто такое, перед чем все, что было до сих пор, побледнеет. Да, ты знаешь, новый лозунг homo sapiens - "Шапка набекрень".
"Well," said Michael, "what are you going to do about it?"	- Так, - сказал Майкл, - ну, а что же вы собираетесь предпринять по этому поводу?
Sir Lawrence's eyebrow sought his hair.	Брови сэра Лоренса поднялись чуть ли не до самых волос.
"Do, my dear fellow? What should I do? Can I go out and grab him and the Government by the slack of their breeches; yes, and all the valuable fellows and Governments of the other countries? No! All I can do is to smoke my cigar and say: 'God rest you, merry gentlemen, let nothing you dismay!' By hook or crook, they will come into their own, Michael; but in the normal course of things I shall be dead before they do."	- Предпринять, мой милый? А что мне, мне предпринимать? Разве я могу пойти и взять за шиворот этого человека и все наше правительство, да и всех других столь же ценных изобретателей вместе с их правительствами? Нет, конечно. Все, что я могу делать, - это курить сигару и говорить: "Бог с вами, милые друзья, и мир вам и покой" [22]. Так или иначе, они своего добьются, Майкл, Но, по естественному ходу событий, я до этого не доживу.
"I shan't," said Michael	- А я доживу, - сказал Майкл.
"No, my dear; but think of the explosions, the sights, the smells. By Jove, you've got something to live for, yet. Sometimes I wish I were your age. And sometimes," Sir Lawrence relighted his cigar, "I don't. Sometimes I think I've had enough of our pretences, and that there's nothing left but to die like gentlemen."	- Да, мой милый, но ты только подумай, какие будут взрывы, какое зрелище, какие запахи! Ей-богу, тебе еще есть ради чего жить. Иногда мне жаль, что я не твой ровесник. А иногда, - сэр Лоренс вновь раскурил сигару, - не жаль. Иногда мне кажется, что хватит с меня всяких этих штук и что ничего не остается, как только умереть джентльменом.
"Some Jeremiad, Dad!"	- Это уже что-то вроде нытья, папа!
"Well," said Sir Lawrence, with a twirl of his little grizzled moustache, "I hope I'm wrong. But we're driving fast to a condition of things when millions can be killed by the pressing of a few buttons. What reason is there to suppose that our bumps of benevolence will increase in time to stop our using these great new toys of destruction, Michael!"	- Ну что ж, - сказал сэр Лоренс, покручивая короткий седой ус, - будем надеяться, что я не прав. Но мы идем к тому, что, нажав две-три кнопки, можно будет уничтожить миллионы людей. А какие у нас есть основания думать, будто мы станем такими хорошими, что вовремя откажемся применять эти потрясающие новые игрушки, несущие смерть и разрушение?
"'Where you know little, place terrors.'"	- "Когда мало знаешь, воображай всякие ужасы".
"Very nice; where did you get that?"	- Очень мило сказано. Откуда это?
"Out of a life of Christopher Columbus."	- Из биографии Христофора Колумба.
"Old C. C.! I could bring myself to wish sometimes that he hadn't been so deucedly inquisitive. We were snugger in the dark ages. There was something to be said for not discovering the Yanks."	- А, старый К.! Иногда я ловлю себя на мысли, что было бы лучше, если бы он не был так чертовски пытлив. В средние века жилось уютней. Еще вопрос, стоило ли открывать этих янки.
"Well," said Michael, "_I_ think we shall pedal through, yet. By the way, about this Elderson stunt: I've just seen the clerk--he doesn't look to me the sort that would have made that up."	- Ладно, - сказал Майкл, - как-нибудь выберемся. Кстати, насчет этой элдерсоновской истории; я только что видел этого клерка: по-моему, у него не такой вид, чтобы он мог все это выдумать.
"Ah! That! But if Elderson could do such a thing, well--really, anything might happen. It's a complete stumper. He was such a pretty bat, always went in first wicket down. He and I put on fifty-four against Eton. I suppose old Forsyte told you?"	- Ах, ты об этом! Но, знаешь, если уж Элдерсон мог проделать такую штуку, тогда все на свете возможно. Это совершенная дикость. Он прекрасно играл в крикет, всегда вел мяч лучше всех. Мы с ним набили пятьдесят четыре очка итонцам. Тебе, наверно, рассказал "Старый Форсайт"?
"Yes, he wanted me to find the chap a job."	- Да, он хотел, чтобы я дал работу этому клерку.
"Butterfield. Ask him if he's related to old Butterfield the gardener? It would be something to go on. D'you find old Forsyte rather trying?"	- Баттерфилд! Ты узнай, не родня ли он старому садовнику Баттерфилду? Это внесло бы некоторую ясность. Не находишь ли ты, что "Старый Форсайт" несколько утомителен?
Loyal to Fleur, Michael concealed his lips.	Майкл из лояльности по отношению к Флер скрыл свои чувства.
"No, I get on very well with him."	- Нет, мы с ним отлично ладим.
"He's straight, I admit that."	- Он очень прямой человек, это верно.
"Yes," said Michael, "very straight."	- Да, - сказал Майкл, - исключительно прямой.
"But somewhat reticent."	- Но все-таки скрытный.
"Yes," said Michael.	- Да, - сказал Майкл.
On this conclusion they were silent, as though terrors had been placed beyond it.	И оба замолчали, как будто за этим выводом крылись "всякие ужасы".
And soon Michael rose.	Скоро Майкл встал.
"Past ten, I'd better go home."	- Уже одиннадцатый час, пора мне идти домой.
Returning the way he came, he could think of nothing but Wilfrid. What wouldn't he give to hear him say: "It's all right, old man; I've got over it!"--to wring him by the hand again. Why should one catch this fatal disease called love? Why should one be driven half crazy by it? They said love was Nature's provision against Bart's terrors, against the valuable fellows. An insistent urge-- lest the race die out. Prosaic, if true! Not that he cared whether Fleur had children. Queer how Nature camouflaged her schemes--leery old bird! But overreaching herself a bit, wasn't she? Children might yet go clean out of fashion if Bart was right. A very little more would do it; who would have children for the mere pleasure of seeing them blown up, poisoned, starved to death? A few fanatics would hold on, the rest of the world go barren. The cocked hat! Instinctively Michael straightened his own, ready for crossing under Big Ben. He had reached the centre of Parliament Square, when a figure coming towards him swerved suddenly to its left and made in the direction of Victoria. Tall, with a swing in its walk. Wilfrid! Michael stood still. Coming from--South Square! And suddenly he gave chase. He did not run, but he walked his hardest. The blood beat in his temples, and he felt confused to a pitch past bearing. Wilfrid must have seen him, or he wouldn't have swerved, wouldn't be legging it away like a demon. Black!--black! He was not gaining, Wilfrid had the legs of him--to overtake him, he must run! But there rose in Michael a sort of exaltation. His best friend--his wife! There was a limit. One might be too proud to fight that. Let him go his ways! He stood still, watched the swift figure disappear, and slowly, head down under the now cocked hat, turned towards home. He walked quite quietly, and with a sense of finality. No use making a song about it! No fuss, but no retreat! In the few hundred yards before he reached his Square he was chiefly conscious of the tallness of houses, the shortness of men. Such midgets to have made this monstrous pile, lighted it so that it shone in an enormous glittering heap whose glow blurred the colour of the sky! What a vast business this midget activity! Absurd to think that his love for another midget mattered! He turned his key in the lock, took off his cocked hat and went into the drawing-room. Unlighted-- empty? No. She and Ting-a-ling were on the floor before the fire! He sat down on the settee, and was abruptly conscious that he was trembling and sweating as if he had smoked a too strong cigar. Fleur had raised herself, cross-legged, and was staring up at him. He waited to get the better of his trembling. Why didn't she speak? Why was she sitting there, in the dark? 'She knows'; he thought: 'we both know this is the end. O God, let me at least be a sport!' He took a cushion, put it behind him, crossed his legs, and leaned back. His voice surprised him suddenly:	Возвращаясь той же дорогой, он мог думать только об Уилфриде. Чего бы он не дал, чтобы услышать от него: "Ладно, старина, все прошло; я все переборол" - и крепко пожать его руку. Почему вдруг человек заболевает страшной болезнью, называемой любовью? Почему она сводит человека с ума? Говорят, что любовь и есть защита против ужасов Барта, против "чрезвычайно ценных" изобретателей. Непреодолимый импульс - чтобы не дать человечеству вымереть! Какая проза, если это так. Ему, в сущности, все равно - будут у Флер дети или нет. Странно, как природа маскирует свои планы хитрая бестия! Пожалуй, она все же перестаралась. Если Барт прав, дети могут вообще выйти из моды. Еще немного - и так оно и будет: кто захочет иметь детей только для того, чтобы иметь удовольствие видеть их взорванными, отравленными или умирающими с голоду? Несколько фанатиков будут продолжать свой род, но остальные люди откажутся от потомства. Шапка набекрень! Инстинктивно Майкл поправил шляпу, проходя мимо Большого Бэна. Он дошел до площади парламента, как вдруг человек, шедший ему навстречу, круто повернул налево и быстро пошел к Виктория-стрит. Высокая фигура, упругий шаг - Уилфрид! Майкл остановился. Уилфрид идет от Саут-сквера! И вдруг Майкл, пустился вдогонку. Он не бежал, но шел, как только мог быстро. Кровь стучала в висках, он испытывал почти невыносимое напряжение, смятение. Уилфрид, наверно, его видел - иначе он не свернул бы так поспешно, не летел бы сейчас, как черт. Ужас, ужас! Он не мог его догнать - Уилфрид шел быстрее, - надо было просто пуститься за ним бегом. Какое-то исступление охватило Майкла. Его лучший друг - его жена! Нет, хватит! Гордость должна удержать от такой борьбы. Пусть, делает, что хочет. Майкл остановился, следя за быстро удаляющейся фигурой, и медленно, опустив голову в сползшей набекрень шляпе, повернул домой. Он шел совершенно спокойно, с ощущением, что все кончено. Нечего из-за этого подымать историю. Не надо скандала, но отступления нет. Пока он дошел до своей площади, он главным образом сравнивал высоту домов с ничтожными размерами людей. Такие букашки - и создали такие громады, залили их светом так, что они сверкают огромной сияющей грудой и не разобрать даже, какого цвета небо. Какую невероятную работу проделывают эти букашки! Смешно думать, что его любовь к другой букашке что-нибудь значит! Он повернул ключ в замке, снял свою нахлобученную шляпу и вошел в гостиную. Темно - никого? Нет. Флер и Тинг-а-Линг лежат на полу у камина. Майкл сел на диван и вдруг заметил, что весь дрожит и так вспотел, будто выкурил слишком крепкую сигару. Флер села, скрестив ноги по-турецки, и неподвижно глядела на него. Он ждал, пока справится с дрожью. Почему она молчит? Почему она сидит тут в темноте? "Она знает, - подумал он, - мы оба знаем, что это конец. Господи, только бы побольше выдержки!" Он взял подушку, засунул ее за спину и откинулся на спинку дивана, положив ногу на ногу. Он сам удивился неожиданному звуку своего голоса:
"May I ask you something, Fleur? And will you please answer me quite truly?"	- Можно мне спросить тебя о чем-то, Флер? И пожалуйста, отвечай мне совершенно искренно - хорошо?
"Yes."	- Да.
"It's this: I know you didn't love me when you married me. I don't think you love me now. Do you want me to clear out?"	- Так вот. Я знаю, что ты меня не любила, когда выходила за меня замуж. Думаю, что и теперь ты не любишь меня. Хочешь, чтобы я ушел?
A long time seemed to pass.	Казалось, что прошло много, много времени.
"No."	- Нет.
"Do you mean that?"	- Ты говоришь правду?
"Yes."	- Да.
"Why?"	- Почему?
"Because I don't."	- Потому что я не хочу.
Michael got up.	Майкл встал.
"Will you answer one thing more?"	- Ты ответишь еще на один вопрос?
"Yes."	- Да.
"Was Wilfrid here to-night?"	- Был здесь Уилфрид сегодня вечером?
"Yes--no. That is--"	- Да... нет. То есть...
His hands clutched each other; he saw her eyes fix on them, and kept them still.	Майкл стиснул руки; он увидел, что ее глаза прикованы к этим стиснутым рукам, и застыл.
"Fleur, don't!"	- Флер, не надо!
"I'm not. He came to the window there. I saw his face--that's all. His face--it--Oh! Michael, don't be unkind to-night!"	- Нет. Он подошел к окну - вон там. Я видела его лицо, вот и все. Его лицо... О Майкл, не сердись на меня сегодня!
Unkind! Unkind! Michael's heart swelled at that strange word.	"Не сердись!" Сердце Майкла задрожало при этих непривычных словах.
"It's all right," he stammered: "So long as you tell me what it is you want."	- Да нет же, - пробормотал он. - Ты только скажи мне, чего ты хочешь?
Fleur said, without moving:	Флер ответила, не шевелясь:
"I want to be comforted."	- Хочу, чтобы ты меня утешил.
Ah! She knew exactly what to say, how to say it! And going on his knees, he began to comfort her.	О, как она знает, что надо сказать и как сказать! И, опустившись на колени, он стал утешать ее.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты