The man of property/Собственник (часть вторая)

CHAPTER III DRIVE WITH SWITHIN/ПОЕЗДКА С СУИЗИНОМ

English	Русский
Two lines of a certain song in a certain famous old school's songbook run as follows:	В одном всем известном старинном сборнике школьных песен есть такие строки:
'How the buttons on his blue frock shone, tra-la-la! How he carolled and he sang, like a bird!....'	Смотрите! пуговицы в ряд на синем фраке как горят! Поет, свистит он, точно дрозд, - тра-ля-ля-ля-тра-ля-ля-ля!
Swithin did not exactly carol and sing like a bird, but he felt almost like endeavouring to hum a tune, as he stepped out of Hyde Park Mansions, and contemplated his horses drawn up before the door.	Не то чтобы Суизин пел и свистал, как дрозд, но, выйдя из дому и осмотрев свой выезд, остановившийся у подъезда, он был близок к тому, чтобы промурлыкать себе под нос какой-нибудь мотивчик.
The afternoon was as balmy as a day in June, and to complete the simile of the old song, he had put on a blue frock-coat, dispensing with an overcoat, after sending Adolf down three times to make sure that there was not the least suspicion of east in the wind; and the frock-coat was buttoned so tightly around his personable form, that, if the buttons did not shine, they might pardonably have done so. Majestic on the pavement he fitted on a pair of dog-skin gloves; with his large bell-shaped top hat, and his great stature and bulk he looked too primeval for a Forsyte. His thick white hair, on which Adolf had bestowed a touch of pomatum, exhaled the fragrance of opoponax and cigars--the celebrated Swithin brand, for which he paid one hundred and, forty shillings the hundred, and of which old Jolyon had unkindly said, he wouldn't smoke them as a gift; they wanted the stomach of a horse!	Утро было теплое, как в июне. Подтверждая слова старинной песенки, Суизин нарядился в синий фрак и решил обойтись без пальто, предварительно сгоняв Адольфа три раз подряд на улицу, чтобы окончательно убедиться, что сегодня нет ни малейшего намека на восточный ветер; синий фрак так плотно облегал его внушительную фигуру, что, вздумай пуговицы действительно гореть на солнце, это было бы простительно с их стороны. Огромный и величественный, он стоял на панели, натягивая лайковые перчатки; высокий, похожий на колокол цилиндр и величавость осанки придавали облику Суизина первобытность, пожалуй, чрезмерную для Форсайта. От его густых, совершенно белых волос, которые Адольф слегка напомадил, шел аромат опопанакса и сигар - тех самых сигар по сто сорок шиллингов сотня, о которых старый Джолион так пренебрежительно отозвался, заявив, что не стал бы курить их и даром; для таких сигар надо иметь лошадиный желудок!..
"Adolf!"	- Адольф!
"Sare!"	- Сэр!
"The new plaid rug!	- Дайте новый плед!
He would never teach that fellow to look smart; and Mrs. Soames he felt sure, had an eye!	Никакими силами не добьешься, чтобы у этого бездельника был элегантный вид; а у миссис Сомс на этот счет глаз, наверное, наметан!
"The phaeton hood down; I am going--to--drive--a--lady!"	- Откиньте верх у фаэтона; я еду... кататься... с дамой!
A pretty woman would want to show off her frock; and well--he was going to drive a lady! It was like a new beginning to the good old days.	Хорошенькой женщине непременно захочется показать свой наряд. Да, он едет с дамой! Словно опять вернулись прежние золотые денечки.
Ages since he had driven a woman! The last time, if he remembered, it had been Juley; the poor old soul had been as nervous as a cat the whole time, and so put him out of patience that, as he dropped her in the Bayswater Road, he had said: "Well I'm d---d if I ever drive you again!" And he never had, not he!	Вот уже целая вечность, как Суизин не катался с женщиной! Последний раз, если память ему не изменяет, это была Джули; несчастная старушенция волновалась всю дорогу как кошка, и до такой степени вывела его из себя, что, высадив ее на Бэйсуотер-Род, Суизин заявил: "Чтобы я еще раз повез тебя кататься?! Да никогда в жизни!" И так и не возил, нет, слуга покорный!
Going up to his horses' heads, he examined their bits; not that he knew anything about bits--he didn't pay his coachman sixty pounds a year to do his work for him, that had never been his principle. Indeed, his reputation as a horsey man rested mainly on the fact that once, on Derby Day, he had been welshed by some thimble-riggers. But someone at the Club, after seeing him drive his greys up to the door--he always drove grey horses, you got more style for the money, some thought--had called him 'Four- in-hand Forsyte.' The name having reached his ears through that fellow Nicholas Treffry, old Jolyon's dead partner, the great driving man notorious for more carriage accidents than any man in the kingdom--Swithin had ever after conceived it right to act up to it. The name had taken his fancy, not because he had ever driven four-in-hand, or was ever likely to, but because of something distinguished in the sound. Four-in-hand Forsyte! Not bad! Born too soon, Swithin had missed his vocation. Coming upon London twenty years later, he could not have failed to have become a stockbroker, but at the time when he was obliged to select, this great profession had not as yet became the chief glory of the upper-middle class. He had literally been forced into land agency.	Подойдя к лошадям, Суизин внимательно осмотрел удила: вряд ли, впрочем, он понимал что-нибудь в удилах - не за тем он платит кучеру шестьдесят фунтов в год, чтобы брать на себя чужую работу, это не в его принципах. В сущности говоря, его репутация знатока лошадей покоилась главным образом на том факте, что однажды на дерби он попался на удочку мошенникам. Но кто-то из товарищей по клубу, увидев, как Суизин подкатил к дверям на своей серой упряжке - он всегда держал серых лошадей, деньги те же, а элегантности больше, - прозвал Суизина "Форсайт четверкой". Прозвище дошло до ушей Суизина благодаря Николасу Трефри, покойному компаньону старого Джолиона - любителю лошадей, славившемуся чуть ли не самым большим во всем королевстве количеством несчастных случаев во время езды по улицам, - и Суизин счел себя обязанным не снижать репутации. Прозвище поразило его воображение не потому, что он действительно правил или собирался когда-нибудь править четверкой, но в самом звуке этих слов ему чудилось какое-то благородство. "Форсайт четверкой!" Недурно! Родившись на свет слишком рано, Суизин не мог должным образом развить свои склонности. Появись он в Лондоне двадцатью годами позже, его не миновала бы профессия маклера, но в то время, когда Суизин должен был сделать окончательный выбор, эта великая профессия еще не успела увенчать славой класс крупной буржуазии. Суизину просто не оставалось ничего другого, как заняться аукционами.
Once in the driving seat, with the reins handed to him, and blinking over his pale old cheeks in the full sunlight, he took a slow look round--Adolf was already up behind; the cockaded groom at the horses' heads stood ready to let go; everything was prepared for the signal, and Swithin gave it. The equipage dashed forward, and before you could say Jack Robinson, with a rattle and flourish drew up at Soames' door.	Усевшись в фаэтон, он взял вожжи и, щурясь от яркого солнца, бившего ему прямо в бледное старческое лицо, медленно осмотрелся по сторонам. Адольф уже занял свое место позади; грум с кокардой на фуражке держал лошадей под уздцы, готовый каждую минуту отскочить в сторону; все дожидалось знака Суизина, и он подал этот знак. Экипаж рванулся вперед и в мгновение ока с грохотом подкатил к дому Сомса.
Irene came out at once, and stepped in--he afterward described it at Timothy's--"as light as--er--Taglioni, no fuss about it, no wanting this or wanting that;" and above all, Swithin dwelt on this, staring at Mrs. Septimus in a way that disconcerted her a good deal, "no silly nervousness!" To Aunt Hester he portrayed Irene's hat.	Ирэн не заставила себя ждать и села в фаэтон, как Суизин рассказывал потом у Тимоти, "с легкостью... э-э... с легкостью Тальони, без всякой суетни, без всяких этих "ах! мне неудобно, ах! мне тесно!", а главное - Суизин особенно напирал на это, глядя на миссис Смолл, которая не знала, куда деваться от смущения, - без всяких дурацких страхов!" Тете Эстер он описал шляпу Ирэн так:
"Not one of your great flopping things, sprawling about, and catching the dust, that women are so fond of nowadays, but a neat little--"he made a circular motion of his hand, "white veil--capital taste."	- Ничего похожего на теперешние лопухи, которые собирают на себя пыль, - маленькая, аккуратненькая, - он описал рукой круг, - с белой вуалеткой, столько вкуса!
"What was it made of?" inquired Aunt Hester, who manifested a languid but permanent excitement at any mention of dress.	- А из чего она? - спросила тетя Эстер, с томным воодушевлением встречавшая всякое упоминание о нарядах.
"Made of?" returned Swithin; "now how should I know?"	- Из чего? - переспросил Суизин. - Ну почем я знаю?
He sank into silence so profound that Aunt Hester began to be afraid he had fallen into a trance. She did not try to rouse him herself, it not being her custom.	- и погрузился в такое глубокое молчание, что тетя Эстер начала побаиваться, не столбняк ли у него. Она не пыталась растолкать Суизина, это было не в ее обычаях.
'I wish somebody would come,' she thought; 'I don't like the look of him!'	"Хоть бы пришел кто-нибудь, - думала тетя Эстер, - не нравится мне его вид!"
But suddenly Swithin returned to life.	Но вдруг Суизин очнулся.
"Made of" he wheezed out slowly, "what should it be made of?"	- Из чего? - протянул он хрипло. - Из чего же она была сделана?..
They had not gone four miles before Swithin received the impression that Irene liked driving with him. Her face was so soft behind that white veil, and her dark eyes shone so in the spring light, and whenever he spoke she raised them to him and smiled.	Не успели проехать и четырех миль, как Суизин окончательно уверился, что Ирэн довольна поездкой. Ее лицо было так нежно под белой вуалью, темные глаза так сияли на весеннем солнце, а когда Суизин говорил что-нибудь, она взглядывала на него и улыбалась.
On Saturday morning Soames had found her at her writing-table with a note written to Swithin, putting him off. Why did she want to put him off? he asked. She might put her own people off when she liked, he would not have her putting off his people!	В субботу утром Сомс застал Ирэн за письмом к Суизину, в котором она отказывалась от поездки. Почему ей вдруг понадобилось отказывать ляде Суизину, спросил Сомс. Пусть отказывает своей родне, но его родственникам он не позволит отказывать.
She had looked at him intently, had torn up the note, and said:	Она пристально посмотрела на Сомса, разорвала записку и сказала:
"Very well!"	- Хорошо!
And then she began writing another. He took a casual glance presently, and saw that it was addressed to Bosinney.	И начала писать другую. Он случайно заглянул ей через плечо и увидел, что записка адресована Босини.
"What are you writing to him about?" he asked.	- О чем ты ему пишешь? - спросил Сомс.
Irene, looking at him again with that intent look, said quietly: "Something he wanted me to do for him!"	Ирэн посмотрела на него все тем же пристальным взглядом и спокойно ответила:
"Humph!" said Soames,--"Commissions!"	- Он просил меня кое-что сделать для него.
"You'll have your work cut out if you begin that sort of thing!" He said no more.	- Гм! - сказал Сомс. - Комиссии! В таком случае тебе скоро придется забросить все свои дела! - и замолчал.
Swithin opened his eyes at the mention of Robin Hill; it was a long way for his horses, and he always dined at half-past seven, before the rush at the Club began; the new chef took more trouble with an early dinner--a lazy rascal!	Суизин вытаращил глаза, услышав о Робин-Хилле; для его лошадей это был солидный конец, и он привык обедать в половине восьмого, до того, как в клубе наберется народ; новый шеф внимательнее относится к ранним обедам - ленивая бестия!
He would like to have a look at the house, however. A house appealed to any Forsyte, and especially to one who had been an auctioneer. After all he said the distance was nothing. When he was a younger man he had had rooms at Richmond for many years, kept his carriage and pair there, and drove them up and down to business every day of his life.	Однако Суизину хотелось взглянуть на постройку. Такая вещь, как дом, способна заинтересовать любого Форсайта, в особенности Форсайта, работавшего когда-то по части аукционов. В конце концов расстояние - пустяки. В молодые годы он снимал комнаты в Ричмонде, держал экипаж и пару лошадей и каждый божий день ездил по делам в город.
Four-in-hand Forsyte they called him! His T-cart, his horses had been known from Hyde Park Corner to the Star and Garter. The Duke of Z.... wanted to get hold of them, would have given him double the money, but he had kept them; know a good thing when you have it, eh? A look of solemn pride came portentously on his shaven square old face, he rolled his head in his stand-up collar, like a turkey-cock preening himself.	Недаром ему дали прозвище "Форсайт четверкой!" Его кабриолет и лошадей хорошо знали между Хайд-парком и "Звездой и подвязкой". Герцог Z. хотел купить у него выезд, давал двойную цену, но он не продал; он сам умеет отличить плохое от хорошего, так ведь? Квадратное, чисто выбритое старческое лицо Суизина озарилось горделивым торжеством, он повел головой между уголками стоячего воротничка, охорашиваясь, как индюк.
She was really--a charming woman! He enlarged upon her frock afterwards to Aunt Juley, who held up her hands at his way of putting it.	Какая очаровательная женщина! Он подробно описал ее платье тете Джули, которая только всплескивала руками, приходя в ужас от его выражений.
Fitted her like a skin--tight as a drum; that was how he liked 'em, all of a piece, none of your daverdy, scarecrow women! He gazed at Mrs. Septimus Small, who took after James--long and thin.	Облегающее, как перчатка, ни одной морщинки, как на барабане; вот это ему нравится, не то что теперешние общипанные пугала! Он уставился на миссис Септимус Смолл, которая была копией Джемса - такая же длинная и тощая.
"There's style about her," he went on, "fit for a king! And she's so quiet with it too!"	- В ней чувствуешь стиль, - продолжал Суизин. - такая под стать самому королю! И вместе с тем как спокойно держится!
"She seems to have made quite a conquest of you, any way," drawled Aunt Hester from her corner.	- Она, кажется, совсем тебя покорила, - протянула из своего угла тетя Эстер.
Swithin heard extremely well when anybody attacked him.	Когда кто-нибудь нападал на Суизина, он прекрасно все слышал.
"What's that?" he said. "I know a--pretty--woman when I see one, and all I can say is, I don't see the young man about that's fit for her; but perhaps--you--do, come, perhaps--you -do!"	- Что такое? Я сумею... отличить... хорошенькую... женщину от дурнушки и заявляю, что среди нашей молодежи для нее нет достойного человека; может быть... ты знаешь такого... ну... может быть... ты знаешь?
"Oh?" murmured Aunt Hester, "ask Juley!"	- А, - протянула тетя Эстер, - спроси Джули!..
Long before they reached Robin Hill, however, the unaccustomed airing had made him terribly sleepy; he drove with his eyes closed, a life-time of deportment alone keeping his tall and bulky form from falling askew.	Однако еще задолго до Робин-Хилла Суизин, не привыкший к таким прогулкам, почувствовал неодолимую сонливость; он правил с закрытыми глазами, и только благодаря многолетней выдержке его высокая статная фигура не клонилась набок.
Bosinney, who was watching, came out to meet them, and all three entered the house together; Swithin in front making play with a stout gold-mounted Malacca cane, put into his hand by Adolf, for his knees were feeling the effects of their long stay in the same position. He had assumed his fur coat, to guard against the draughts of the unfinished house.	Босини, поджидавший их, вышел навстречу, и все трое направились к дому. Суизин впереди, поигрывая тяжелой тростью с золотым набалдашником, которую Адольф сунул ему в руку, ибо езда в экипаже сказывалась на коленях Суизина. Он надел меховое пальто, предвидя, что в недостроенном доме будут гулять сквозняки.
The staircase--he said--was handsome! the baronial style! They would want some statuary about! He came to a standstill between the columns of the doorway into the inner court, and held out his cane inquiringly.	Лестница великолепная! Как во дворце! Не мешало бы здесь поставить какую-нибудь статую! Он остановился как вкопанный между колоннами внутреннего дворика и с недоумевающим видом поднял трость.
What was this to be--this vestibule, or whatever they called it? But gazing at the skylight, inspiration came to him.	- А здесь что будет, в этом вестибюле, или как это называется? - Суизин взглянул на стеклянный потолок, и вдруг его осенило:
"Ah! the billiard-room!"	- А-а! бильярдная!
When told it was to be a tiled court with plants in the centre, he turned to Irene:	Услышав, что здесь будет мощеный двор с клумбой посередине, он повернулся к Ирэн:
"Waste this on plants? You take my advice and have a billiard table here!"	- Загубить столько места под цветы? Послушайтесь моего совета и поставьте здесь бильярд!
Irene smiled. She had lifted her veil, banding it like a nun's coif across her forehead, and the smile of her dark eyes below this seemed to Swithin more charming than ever. He nodded. She would take his advice he saw.	Ирэн улыбнулась. Она подняла вуаль, повязав ее вокруг лба, как монашескую косынку, и темные глаза, улыбавшиеся из-под белой вуали, показались Суизину еще более очаровательными. Он кивнул. Он знает, что Ирэн последует его совету.
He had little to say of the drawing or dining-rooms, which he described as 'spacious"; but fell into such raptures as he permitted to a man of his dignity, in the wine-cellar, to which he descended by stone steps, Bosinney going first with a light.	Мало что найдя сказать о гостиной и столовой, Суизин отметил лишь, что комнаты эти "поместительные", зато пришел в восторг - насколько ему позволяло чувство собственного достоинства - от винного погреба, куда он спустился по каменным ступенькам вслед за Босини, освещавшим путь фонарем.
"You'll have room here," he said, "for six or seven hundred. dozen--a very pooty little cellar!"	- Здесь хватит места для шестисот-семисот дюжин, - сказал Суизин, солидный погребок!
Bosinney having expressed the wish to show them the house from the copse below, Swithin came to a stop.	Босини выразил желание показать им дом с опушки рощицы под откосом, но Суизин решительно остановился.
"There's a fine view from here," he remarked; "you haven't such a thing as a chair?"	- Отсюда тоже прекрасный вид, - сказал он, - у вас тут найдется что-нибудь вроде стула?
A chair was brought him from Bosinney's tent.	Стул принесли из палатки Босини.
"You go down," he said blandly; "you two! I'll sit here and look at the view."	- Вы ступайте, - кротко сказал он, - ступайте вдвоем! А я посижу здесь, полюбуюсь видом.
He sat down by the oak tree, in the sun; square and upright, with one hand stretched out, resting on the nob of his cane, the other planted on his knee; his fur coat thrown open, his hat, roofing with its flat top the pale square of his face; his stare, very blank, fixed on the landscape.	Суизин сел под дубом, на солнышке: квадратный, прямой, он вытянул одну руку, опиравшуюся на трость, другую положил на колени; меховое пальто нараспашку, плоские поля цилиндра, как кровля, нависшая над бледным квадратом его лица; взгляд неподвижный, пустой, устремленный на расстилавшийся перед ним вид.
He nodded to them as they went, off down through the fields. He was, indeed, not sorry to be left thus for a quiet moment of reflection. The air was balmy, not too much heat in the sun; the prospect a fine one, a remarka.... His head fell a little to one side; he jerked it up and thought: Odd! He--ah! They were waving to him from the bottom! He put up his hand, and moved it more than once. They were active--the prospect was remar.... His head fell to the left, he jerked it up at once; it fell to the right. It remained there; he was asleep.	Суизин закивал головой, глядя, как они идут полем внизу. В сущности говоря, нечего жалеть, что его оставили одного посидеть спокойно и подумать. Воздух был мягкий, на солнце не очень припекало, вид отсюда прекрасный, замеча... Его голова склонилась немного набок. Он встрепенулся и подумал: "Странно! Я, кажется..." Они машут ему снизу! Он поднял руку и тоже помахал им. "Вон куда забрались, вид заме..." Голова у него склонилась влево; он снова встрепенулся; голова склонилась вправо и так и осталась: он спал.
And asleep, a sentinel on the--top of the rise, he appeared to rule over this prospect--remarkable--like some image blocked out by the special artist, of primeval Forsytes in pagan days, to record the domination of mind over matter!	И спящий Суизин, страж на вершине холма, царил над, этим видом - замечательным! - как некое изваяние, высеченное художником в далекие языческие времена по заказу первобытного Форсайта в знак торжества духа над материей!
And all the unnumbered generations of his yeoman ancestors, wont of a Sunday to stand akimbo surveying their little plots of land, their grey unmoving eyes hiding their instinct with its hidden roots of violence, their instinct for possession to the exclusion of all the world--all these unnumbered generations seemed to sit there with him on the top of the rise.	И все его бесчисленные предки, которые по воскресным дням выходили, бывало, подбоченясь, окинуть свои поля взглядом серых неподвижных глаз, таивших захватнический инстинкт, инстинкт обладания, исключавший все интересы, кроме своих собственных, - все эти бесчисленные поколения, казалось, собрались вокруг Суизина на вершине холма.
But from him, thus slumbering, his jealous Forsyte spirit travelled far, into God-knows-what jungle of fancies; with those two young people, to see what they were doing down there in the copse--in the copse where the spring was running riot with the scent of sap and bursting buds, the song of birds innumerable, a carpet of bluebells and sweet growing things, and the sun caught like gold in the tops of the trees; to see what they were doing, walking along there so close together on the path that was too narrow; walking along there so close that they were always touching; to watch Irene's eyes, like dark thieves, stealing the heart out of the spring. And a great unseen chaperon, his spirit was there, stopping with them to look at the little furry corpse of a mole, not dead an hour, with his mushroom--and silver coat untouched by the rain or dew; watching over Irene's bent head, and the soft look of her pitying eyes; and over that young man's head, gazing at her so hard, so strangely. Walking on with them, too, across the open space where a wood-cutter had been at work, where the bluebells were trampled down, and a trunk had swayed and staggered down from its gashed stump. Climbing it with them, over, and on to the very edge of the copse, whence there stretched an undiscovered country, from far away in which came the sounds, 'Cuckoo-cuckoo!'	Но жадный форсайтский дух Суизина бодрствовал; он пустился в далекое странствование по неведомым чащам фантазии, вслед за теми двумя, посмотреть, что они делают в роще - в той роще, которую Весна наполнила запахом земли и набухающих почек, пением птиц без числа, полчищем колокольчиков и нежной молодой травы, золотом солнца, разлившимся по верхушкам деревьев; посмотреть, как те двое идут рядом, плечо к плечу, по узкой тропинке, идут так близко, что то и дело касаются друг друга; заглянуть в темные глаза Ирэн, от которых Весна, словно от воришек, не уберегла своего сердца. И дух его, как незримый страж, останавливался вместе с ними взглянуть на мертвый пушистый комочек крота, серебристую шкурку которого еще не тронули ни роса, ни дождь; посмотреть на склоненную голову Ирэн, на ее мягкие, подернувшиеся грустью глаза; на молодого человека, не сводившего с нее пристального, странного взгляда. Дух Суизина шел с ними дальше, через вырубку, расчищенную топором дровосека, по смятому ковру колокольчиков, мимо срубленного дерева, лежавшего рядом с зияющим раной пнем. Вместе с ними перелез через упавший ствол и отправился дальше, к опушке, откуда открывалась неведомая страна, издалека славшая им свое "ку-ку! ку-ку!"
Silent, standing with them there, and uneasy at their silence! Very queer, very strange!	Молча стоит он рядом с ними, встревоженный их молчанием! Очень странно, очень подозрительно!
Then back again, as though guilty, through the wood--back to the cutting, still silent, amongst the songs of birds that never ceased, and the wild scent--hum! what was it--like that herb they put in--back to the log across the path....	Потом назад, словно виноватый, через рощицу, назад к вырубке, все еще молча, среди пения птиц, не затихавших ни на минуту, среди буйных запахов... гм! чем это пахнет? Похоже на ту травку, которую кладут в... Назад к стволу, лежавшему поперек тропинки.
And then unseen, uneasy, flapping above them, trying to make noises, his Forsyte spirit watched her balanced on the log, her pretty figure swaying, smiling down at that young man gazing up with such strange, shining eyes, slipping now--a--ah! falling, o--oh! sliding--down his breast; her soft, warm body clutched, her head bent back from his lips; his kiss; her recoil; his cry: "You must know--I love you!" Must know--indeed, a pretty...? Love! Hah!	А потом дух Суизина - невидимый, тревожный - носится, стараясь прошуметь крыльями у них над головой, видит, как она встает на упавшее дерево, ее прекрасное тело чуть покачивается, она улыбается молодому человеку, а он смотрит на нее странными, сияющими глазами; вот она скользит а! падает ему на грудь - а-ах! ее мягкое теплое тело в его объятиях, лицо прячется от его губ; поцелуй; она отпрянула назад; возглас: "Вы же знаете, я люблю вас!" Она знает - вот как? Любовь! Ха!
Swithin awoke; virtue had gone out of him. He had a taste in his mouth. Where was he?	Суизин проснулся, чувствуя себя совершенно разбитым. Во рту неприятный вкус. Где это он?
Damme! He had been asleep!	Ах черт! Заснул!
He had dreamed something about a new soup, with a taste of mint in it.	Ему снился какой-то новый суп, пахнувший мятой.
Those young people--where had they got to? His left leg had pins and needles.	Где эти двое? Куда они забрались? Левая нога у него затекла.
"Adolf!"	- Адольф!
The rascal was not there; the rascal was asleep somewhere.	Этого бездельника тоже нет; бездельник спит где-нибудь!
He stood up, tall, square, bulky in his fur, looking anxiously down over the fields, and presently he saw them coming.	Он вытянулся во весь рост, квадратный, массивный в меховом пальто, тревожно посмотрел вниз, на поле, и вскоре увидел их.
Irene was in front; that young fellow--what had they nicknamed him--'The Buccaneer?' looked precious hangdog there behind her; had got a flea in his ear, he shouldn't wonder. Serve him right, taking her down all that way to look at the house! The proper place to look at a house from was the lawn.	Ирэн шла впереди; этот молодчик - как его прозвали? "пират"? - с унылым видом плелся сзади: ему, должно быть, здорово влетело. Поделом! Нечего было таскать ее бог знает куда, чтобы посмотреть на дом! На любой дом лучше всего смотреть с лужайки.
They saw him. He extended his arm, and moved it spasmodically to encourage them. But they had stopped. What were they standing there for, talking--talking? They came on again. She had been, giving him a rub, he had not the least doubt of it, and no wonder, over a house like that--a great ugly thing, not the sort of house be was accustomed to.	Они заметили его. Он поднял руку и судорожно замахал им. Но они остановились. Зачем остановились? О чем они говорят, говорят без конца? Вот опять пошли. Она, должно быть, отчитывает его, у Суизина нет на этот счет никаких сомнений: за такой дом следует отчитать - экая уродина, он таких домов и не видывал.
He looked intently at their faces, with his pale, immovable stare. That young man looked very queer!	Суизин воззрился на их лица белесыми неподвижными глазами. У этого молодчика очень странный вид!
"You'll never make anything of this!" he said tartly, pointing at the mansion;--"too newfangled!"	- Ничего хорошего у вас не получится! - брюзгливо сказал он, показывая на дом. - Слишком новомодно!
Bosinney gazed at him as though he had not heard; and Swithin afterwards described him to, Aunt Hester as "an extravagant sort of fellow very odd way of looking at you--a bumpy beggar!"	Босини посмотрел на Суизина, как будто не слыша его слов. И Суизин впоследствии описал его тете Эстер так: "Экстравагантная личность! Весьма странная манера смотреть на своего собеседника... Корявый субъект!"
What gave rise to this sudden piece of psychology he did not state; possibly Bosinney's, prominent forehead and cheekbones and chin, or something hungry in his face, which quarrelled with Swithin's conception of the calm satiety that should characterize the perfect gentleman.	Что дало ему повод к таким психологическим прозрениям, Суизин не сказал; возможно, виной тому были крутой лоб, выдающиеся скулы и подбородок Босини или какое-то голодное выражение его лица, что в корне расходилось с представлением Суизина о той спокойной сытости, которая является неотъемлемым качеством истого джентльмена.
He brightened up at the mention of tea. He had a contempt for tea--his brother Jolyon had been in tea; made a lot of money by it--but he was so thirsty, and had such a taste in his mouth, that he was prepared to drink anything. He longed to inform Irene of the taste in his mouth--she was so sympathetic--but it would not be a, distinguished thing to do; he rolled his tongue round, and faintly smacked it against his palate.	Он оживился при упоминании о чае. Правда, чай презренный напиток - Джолион торговал чаем и нажил на нем большие деньги, - но теперь, чувствуя жажду и неприятный вкус во рту, Суизин был готов пить все что угодно. Ему очень хотелось рассказать Ирэн, какой у него неприятный вкус во рту - она всегда ему сочувствует, - но говорить на такие темы не принято; он провел языком по деснам и легонько прищелкнул им о небо.
In a far corner of the tent Adolf was bending his cat-like moustaches over a kettle. He left it at once to draw the cork of a pint-bottle of champagne. Swithin smiled, and, nodding at Bosinney, said:	В углу палатки Адольф возился с чайником, склонив над ним свои кошачьи усы. Как только они вошли, он оставил чайник и занялся бутылкой шампанского. Суизин улыбнулся и, кивнув в сторону Босини, сказал:
"Why, you're quite a Monte Cristo!"	- Да вы настоящий Монте-Кристо!
This celebrated novel--one of the half-dozen he had read--had produced an extraordinary impression on his mind.	Этот знаменитый роман, одна из пяти-шести книг, прочитанных Суизином, произвел на него неизгладимое впечатление.
Taking his glass from the table, he held it away from him to scrutinize the colour; thirsty as he was, it was not likely that he was going to drink trash! Then, placing it to his lips, he took a sip.	Взяв со стола бокал, Суизин отставил руку, разглядывая вино на свет: хоть он и чувствует сильную жажду, но всякую бурду пить не станет! Затем, поднеся бокал к губам, сделал глоток.
"A very nice wine," he said at last, passing it before his nose; "not the equal of my Heidsieck!"	- Хорошее вино, - сказал он наконец, водя бокалом перед самым носом, - но далеко до моего Хайдсика!
It was at this moment that the idea came to him which he afterwards imparted at Timothy's in this nutshell:	В эту минуту у него и мелькнула мысль, которую позднее, уже у Тимоти, он изложил так:
"I shouldn't wonder a bit if that architect chap were sweet upon Mrs. Soames!"	- Ни капельки бы не удивился, если бы мне сказали, что этот архитектор неравнодушен к миссис Сомс!
And from this moment his pale, round eyes never ceased to bulge with the interest of his discovery.	И с этих пор его белесые круглые глаза уже не покидало выражение любопытства, рожденного таким интересным открытием.
"The fellow," he said to Mrs. Septimus, "follows her about with his eyes like a dog--the bumpy beggar! I don't wonder at it-- she's a very charming woman, and, I should say, the pink of discretion!" A vague consciousness of, perfume caging about Irene, like that from a flower with half-closed petals and a passionate heart, moved him to the creation of this image. "But I wasn't sure of it," he said, "till I saw him pick up her handkerchief."	- Он смотрел на нее как собачонка, - рассказывал Суизин миссис Смолл - корявый субъект. И ничего удивительного - она очаровательная женщина и, надо отдать ей должное, скромна, как полевой цветок! - Смутное воспоминание об аромате, исходившем от Ирэн, как от цветка, который прикрывает лепестками свое благоухающее сердце, исторгло из Суизина этот образ. - Но я не был окончательно уверен в этом, пока не заметил, как он поднял ее платок.
Mrs. Small's eyes boiled with excitement.	Глаза миссис Смолл загорелись от волнения.
"And did he give it her back?" she asked.	- И отдал ей? - спросила она.
"Give it back?" said Swithin: "I saw him slobber on it when he thought I wasn't looking!	- Отдал?! - сказал Суизин. - Так и присосался к нему - воображал, что я ничего не вижу.
Mrs. Small gasped--too interested to speak.	У миссис Смолл перехватило дыхание - она лишилась дара речи от любопытства.
"But she gave him no encouragement," went on Swithin; he stopped, and stared for a minute or two in the way that alarmed Aunt Hester so--he had suddenly recollected that, as they were starting back in the-phaeton, she had given Bosinney her hand a second time, and let it stay there too.... He had touched his horses smartly with the whip, anxious to get her all to himself. But she had looked back, and she had not answered his first question; neither had he been able to see her face--she had kept it hanging down.	- Но с ее стороны не чувствовалось ни малейшего поощрения... - начал было Суизин, но запнулся и минуты две молча таращил глаза, опять приведя тетю Эстер в замешательство: он вдруг вспомнил, что, уже сидя в фаэтоне, Ирэн вторично подала руку Босини и к тому же долго не отнимала ее... Тогда Суизин лихо стегнул лошадей, не желая ни с кем делиться обществом Ирэн. Но она оглянулась и даже не ответила на его первый вопрос; и лица ее Суизин не мог рассмотреть - она опустила голову.
There is somewhere a picture, which Swithin has not seen, of a man sitting on a rock, and by him, immersed in the still, green water, a sea-nymph lying on her back, with her hand on her naked breast. She has a half-smile on her face--a smile of hopeless surrender and of secret joy.	Есть где-то картина (Суизин ее, конечно, не видел), на которой изображен человек, сидящий на скале, а рядом с ним, омываемая тихой зеленой волной, положив руку на обнаженную грудь, лежит морская нимфа. Легкая улыбка блуждает на ее губах - улыбка, которая говорит о полной покорности и о затаенном счастье.
Seated by Swithin's side, Irene may have been smiling like that.	Может быть, и Ирэн улыбалась той же улыбкой, сидя рядом с Суизином.
When, warmed by champagne, he had her all to himself, he unbosomed himself of his wrongs; of his smothered resentment against the new chef at the club; his worry over the house in Wigmore Street, where the rascally tenant had gone bankrupt through helping his brother-in-law as if charity did not begin at home; of his deafness, too, and that pain he sometimes got in his right side. She listened, her eyes swimming under their lids. He thought she was thinking deeply of his troubles, and pitied himself terribly. Yet in his fur coat, with frogs across the breast, his top hat aslant, driving this beautiful woman, he had never felt more distinguished.	Разомлев от шампанского, чувствуя, что теперь уж он завладел Ирэн полностью, Суизин поделился с ней всеми своими горестями: глухим раздражением, которое вызывал у него новый шеф в клубе; беспокойством по поводу дома на Уигмор-стрит, съемщик которого разорился, подлец, помогая своему зятю - заботился бы лучше о своих собственных делах; пожаловался и на глухоту и на боль в правом боку. Она слушала, и в ее полузакрытых глазах стояли слезы. Суизин решил, что его горести повергли Ирэн в глубокое раздумье, и ему стало ужасно жалко самого себя. И вместе с тем меховое пальто на шелковых шнурах через всю грудь, цилиндр, сдвинутый набекрень, и красивая женщина, сидевшая в его фаэтоне, придавали ему такую элегантность, какой он не чувствовал в себе еще никогда в жизни.
A coster, however, taking his girl for a Sunday airing, seemed to have the same impression about himself. This person had flogged his donkey into a gallop alongside, and sat, upright as a waxwork, in his shallopy chariot, his chin settled pompously on a red handkerchief, like Swithin's on his full cravat; while his girl, with the ends of a fly-blown boa floating out behind, aped a woman of fashion. Her swain moved a stick with a ragged bit of string dangling from the end, reproducing with strange fidelity the circular flourish of Swithin's whip, and rolled his head at his lady with a leer that had a weird likeness to Swithin's primeval stare.	Но какой-то лавочник, выехавший со своей девицей на воскресное катанье, был о себе, по-видимому, столь же высокого мнения. Этот субъект разогнал своего ослика в галоп рядом с фаэтоном Суизина и восседал в таратайке, прямой и неподвижный, словно восковая кукла, величественно уткнув подбородок в красный шарф точь-в-точь, как Суизин свой - в пышный галстук; а девица с развевающимся по ветру потрепанным боа корчила из себя светскую даму. Ее кавалер помахивал палкой с обрывком веревки на конце, с поразительной точностью воспроизводя взмахи кнута Суизина, и, пяля глаза на свою даму, становился до странности похожим на Суизина с его первобытно-неподвижным взглядом.
Though for a time unconscious of the lowly ruffian's presence, Swithin presently took it into his head that he was being guyed. He laid his whip-lash across the mares flank. The two chariots, however, by some unfortunate fatality continued abreast. Swithin's yellow, puffy face grew red; he raised his whip to lash the costermonger, but was saved from so far forgetting his dignity by a special intervention of Providence. A carriage driving out through a gate forced phaeton and donkey-cart into proximity; the wheels grated, the lighter vehicle skidded, and was overturned.	Сначала Суизин не обращал внимания на это ничтожество, но мало-помалу пришел к убеждению, что его передразнивают. Он стегнул лошадей. Однако оба экипажа, как нарочно, продолжали катиться рядом. Желтое одутловатое лицо Суизина покраснело; он замахнулся кнутом, чтобы вытянуть лавочника, и только вмешательство провидения уберегло его от недостойного поступка: навстречу из ворот выехала повозка, фаэтон и таратайка столкнулись, задели друг друга колесами, и более легкий экипаж опрокинулся.
Swithin did not look round. On no account would he have pulled up to help the ruffian. Serve him right if he had broken his neck!	Суизин даже не оглянулся. Ни за что на свете не станет он останавливать лошадей и помогать этому негодяю. Сломал шею? - и поделом.
But he could not if he would. The greys had taken alarm. The phaeton swung from side to side, and people raised frightened faces as they went dashing past. Swithin's great arms, stretched at full length, tugged at the reins. His cheeks were puffed, his lips compressed, his swollen face was of a dull, angry red.	Но он не мог бы остановить экипаж, даже если б захотел помочь. Лошади понесли. Фаэтон бросало из стороны в сторону, прохожие поворачивали испуганные лица вслед мчавшимся лошадям. Толстые руки Суизина, вытянутые во всю длину, изо всех сил натягивали вожжи. Щеки его надулись, губы были сжаты, одутловатое лицо побагровело от гнева.
Irene had her hand on the rail, and at every lurch she gripped it tightly. Swithin heard her ask:	Ирэн держалась за поручни и при каждом толчке крепко сжимала их рукой. Суизин расслышал ее голос:
"Are we going to have an accident, Uncle Swithin?"	- Мы разобьемся, дядя Суизин?
He gasped out between his pants:	Он ответил, еле переводя дух:
"It's nothing; a--little fresh!"	- Пустяки, горячатся немного!
"I've never been in an accident."	- Я первый раз такое испытываю.
Don't you move!" He took a look at--her. She was smiling, perfectly calm. "Sit still," he repeated. "Never fear, I'll get you home!"	- Не шевелитесь! - Он покосился на нее. Она улыбалась и была абсолютно спокойна. - Сидите смирно! - повторил он. - Не бойтесь, я доставлю вас домой.
And in the midst of all his terrible efforts, he was surprised to hear her answer in a voice not like her own:	И в этот момент, когда Суизин напрягал все усилия, чтобы остановить лошадей, его поразили слова Ирэн, произнесенные голосом, непохожим на ее обычный голос:
"I don't care if I never get home!"	- Мне все равно, попаду я домой или нет!
The carriage giving a terrific lurch, Swithin's exclamation was jerked back into his throat. The horses, winded by the rise of a hill, now steadied to a trot, and finally stopped of their own accord.	Фаэтон так тряхнуло, что возглас удивления застрял у Суизина в горле. Подъем лошади взяли уже тише, перешли на рысь и, наконец, остановились сами.
"When"--Swithin described it at Timothy's--"I pulled 'em up, there she was as cool as myself. God bless my soul! she behaved as if she didn't care whether she broke her neck or not! What was it she said: 'I don't care if I never get home?" Leaning over the handle of his cane, he wheezed out, to Mrs. Small's terror: "And I'm not altogether surprised, with a finickin' feller like young Soames for a husband!"	- Когда я их остановил, - рассказывал Суизин у Тимоти, - она сидела такая же спокойная, как я сам. Черт возьми! Точно ей было совершенно безразлично, сломает она себе шею или не сломает! Как это она сказала? "Мне все равно, попаду я домой или нет!" - Наклонясь над своей тростью, он прохрипел к величайшему ужасу миссис Смолл: - И ничего удивительного - с такой деревяшкой вместо мужа, как ваш Сомс!
It did not occur to him to wonder what Bosinney had done after they had left him there alone; whether he had gone wandering about like the dog to which Swithin had compared him; wandering down to that copse where the spring was still in riot, the cuckoo still calling from afar; gone down there with her handkerchief pressed to lips, its fragrance mingling with the scent of mint and thyme. Gone down there with such a wild, exquisite pain in his heart that he could have cried out among the trees. Or what, indeed, the fellow had done. In fact, till he came to Timothy's, Swithin had forgotten all about him.	Суизин не задумался над тем, что делал Босини, оставшись один после их отъезда, - пошел ли он бродить, как собачонка, с которой Суизин сравнил его; бродить в роще, где все еще бушевала весна, все еще слышался издалека зов кукушки; прижимал ли он к губам платок Ирэн, вдыхая его аромат вместе с запахом мяты и тмина. Бродил ли с болью в сердце, такой острой, такой невыносимой, что вот еще немного и роща услышит его рыдания. В самом деле, что он делал там один? Откровенно говоря, по дороге к Тимоти Суизин успел окончательно забыть о Босини.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты