Краткая коллекция англтекстов
Джек Лондон
Martin Eden/Мартин Иден
CHAPTER XXXI/Глава 31
| English | Русский |
| Martin had encountered his sister Gertrude by chance on Broadway--as it proved, a most propitious yet disconcerting chance. Waiting on the corner for a car, she had seen him first, and noted the eager, hungry lines of his face and the desperate, worried look of his eyes. In truth, he was desperate and worried. He had just come from a fruitless interview with the pawnbroker, from whom he had tried to wring an additional loan on his wheel. The muddy fall weather having come on, Martin had pledged his wheel some time since and retained his black suit. | Мартин случайно встретил на Бродвее свою сестру, - случай оказался счастливый, хотя Мартин и растерялся. Гертруда ждала на углу трамвая и первая увидела брата, заметила, какое у него напряженное, исхудалое лицо, какое отчаяние и тревога в глазах. Мартина и вправду терзали тревога и отчаяние. Он только что был у ростовщика, пытался выжать еще немного денег за велосипед, но тщетно. С наступлением дождливой осени Мартин заложил велосипед, а черный костюм придержал. |
| "There's the black suit," the pawnbroker, who knew his every asset, had answered. "You needn't tell me you've gone and pledged it with that Jew, Lipka. Because if you have--" | - У вас еще есть черный костюм, - отвечал ему ростовщик, который знал на память все его имущество. - Не вздумайте сказать, что вы заложили костюм у этого еврея Липки. Потому что тогда... |
| The man had looked the threat, and Martin hastened to cry:- | Вид у него был угрожающий, и Мартин поспешно воскликнул: |
| "No, no; I've got it. But I want to wear it on a matter of business." | - Нет-нет, костюм у меня. Но он мне нужен для одного дела. |
| "All right," the mollified usurer had replied. "And I want it on a matter of business before I can let you have any more money. You don't think I'm in it for my health?" | - Прекрасно, - сказал процентщик помягче. - И мне он нужен для дела, иначе я не могу вам дать денег. По-вашему, я сижу тут для собственного удовольствия? |
| "But it's a forty-dollar wheel, in good condition," Martin had argued. "And you've only let me have seven dollars on it. No, not even seven. Six and a quarter; you took the interest in advance." | - Но ведь велосипед стоил сорок долларов, и он в хорошем состоянии, - заспорил Мартин. - А вы мне дали под него всего только семь долларов. Нет, даже не семь, шесть с четвертью - взяли вперед проценты. |
| "If you want some more, bring the suit," had been the reply that sent Martin out of the stuffy little den, so desperate at heart as to reflect it in his face and touch his sister to pity. | - Хотите еще немного денег, несите костюм, - был ответ, и Мартин вышел из душной лавчонки в таком отчаянии, что оно отразилось на его лице и вызвало у сестры жалость. |
| Scarcely had they met when the Telegraph Avenue car came along and stopped to take on a crowd of afternoon shoppers. Mrs. Higginbotham divined from the grip on her arm as he helped her on, that he was not going to follow her. She turned on the step and looked down upon him. His haggard face smote her to the heart again. | Едва они встретились, с Телеграф-авеню подошел трамвай и остановился, впуская послеобеденных покупателей. Мартин помог Гертруде подняться на ступеньку, сжал ей руку повыше локтя, и она поняла, это он прощается. Она обернулась, посмотрела на него. При виде его изможденного лица ее опять пронзила жалость. |
| "Ain't you comin'?" she asked | - Ты не едешь? - спросила она. |
| The next moment she had descended to his side. | И тотчас сошла с трамвая. |
| "I'm walking--exercise, you know," he explained. | - Я пешком... надо же размяться, - объяснил Мартин. |
| "Then I'll go along for a few blocks," she announced. "Mebbe it'll do me good. I ain't ben feelin' any too spry these last few days." | - Ну и я с тобой пройдусь квартал-другой, - заявила миссис Хиггинботем. - Может, и мне получшеет. Что-то я последние дни вроде как вареная. |
| Martin glanced at her and verified her statement in her general slovenly appearance, in the unhealthy fat, in the drooping shoulders, the tired face with the sagging lines, and in the heavy fall of her feet, without elasticity--a very caricature of the walk that belongs to a free and happy body. | Мартин глянул на нее - да, недаром она пожаловалась: одета неряшливо, появилась нездоровая полнота, плечи ссутулились, лицо усталое, обмякшее и походка тяжелая, деревянная, какая-то пародия на походку человека раскованного, не обремененного заботами. |
| "You'd better stop here," he said, though she had already come to a halt at the first corner, "and take the next car." | - Хватит, дальше не ходи, - сказал Мартин на первом же углу, хотя она и так уже остановилась, - сядешь на следующий трамвай. |
| "My goodness!--if I ain't all tired a'ready!" she panted. "But I'm just as able to walk as you in them soles. They're that thin they'll bu'st long before you git out to North Oakland." | - Господи! До чего ж я уморилась! - тяжело дыша, сказала Гертруда. - Так ведь и ты еле шлепаешь в эдаких-то башмаках. Подметки совсем прохудились, до Северного Окленда нипочем не дойдешь. |
| "I've a better pair at home," was the answer. | - У меня дома еще пара, получше, - сказал Мартин. |
| "Come out to dinner to-morrow," she invited irrelevantly. "Mr. Higginbotham won't be there. He's goin' to San Leandro on business." | - Приходи завтра обедать, ладно? - неожиданно пригласила сестра. - Мистера Хиггинботема не будет. В Сан-Леандро поедет, дела у него. |
| Martin shook his head, but he had failed to keep back the wolfish, hungry look that leapt into his eyes at the suggestion of dinner. | Мартин покачал головой, но, услыхав про обед, не совладал с собою - глаза блеснули, выдавая, что он голоден как волк. |
| "You haven't a penny, Mart, and that's why you're walkin'. Exercise!" She tried to sniff contemptuously, but succeeded in producing only a sniffle. "Here, lemme see." | - У тебя ни гроша, Март, вон ты почему пешком идешь. Размяться! - Гертруда хотела презрительно фыркнуть, но только засопела. - Стой-ка, обожди. |
| And, fumbling in her satchel, she pressed a five-dollar piece into his hand. "I guess I forgot your last birthday, Mart," she mumbled lamely. | И, порывшись в сумке, сунула Мартину в руку пять долларов. - Я и позабыла. Март, у тебя ж был день рождения, - запинаясь, пробормотала она. |
| Martin's hand instinctively closed on the piece of gold. In the same instant he knew he ought not to accept, and found himself struggling in the throes of indecision. That bit of gold meant food, life, and light in his body and brain, power to go on writing, and--who was to say?--maybe to write something that would bring in many pieces of gold. Clear on his vision burned the manuscripts of two essays he had just completed. He saw them under the table on top of the heap of returned manuscripts for which he had no stamps, and he saw their titles, just as he had typed them--"The High Priests of Mystery," and "The Cradle of Beauty." He had never submitted them anywhere. They were as good as anything he had done in that line. If only he had stamps for them! Then the certitude of his ultimate success rose up in him, an able ally of hunger, and with a quick movement he slipped the coin into his pocket. | Мартин невольно зажал в руке монету. Тотчас понял, нельзя ее принять, и замер, раздираемый сомнениями. Этот золотой означал пищу, жизнь, бодрость духа и тела, силу писать дальше, и - как знать? - может быть, написать что-то такое, что принесет множество золотых. Перед глазами засветились рукописи двух только что законченных эссе. Вот они валяются под столом на кипе возвращенных рукописей, ведь у него нет марок, и вот перед глазами отпечатанные на машинке названия: "Служители тайны" и "Колыбель красоты". Он еще ни одному журналу их не предлагал. Они настоящие, как все, что он писал в этом роде. Если бы только у него были для них марки! Уверенность, что в конце концов ему повезет, верный союзник голода, вспыхнула в нем, и он поспешно опустил монету в карман. |
| "I'll pay you back, Gertrude, a hundred times over," he gulped out, his throat painfully contracted and in his eyes a swift hint of moisture. | - Я отдам, Гертруда, в сто раз больше отдам, - сглотнув ком в горле, выговорил Мартин, глаза его влажно заблестели. |
| "Mark my words!" he cried with abrupt positiveness. "Before the year is out I'll put an even hundred of those little yellow-boys into your hand. I don't ask you to believe me. All you have to do is wait and see." | - Помяни мое слово! - вдруг уверенно воскликнул он. - Года не пройдет, высыплю тебе в руки ровно сотню этих желтеньких кругляшей. Я не прошу тебя верить. Вот подожди - и увидишь. |
| Nor did she believe. Her incredulity made her uncomfortable, and failing of other expedient, she said:- | А Гертруда и не верила. От недоверчивости ей стало не по себе, и, не найдя более подходящих слов, она сказала: |
| "I know you're hungry, Mart. It's sticking out all over you. Come in to meals any time. I'll send one of the children to tell you when Mr. Higginbotham ain't to be there. An' Mart--" | - Голодный ты, Март, я уж знаю. По тебе сразу видать. Приходи почаще обедать. Как мистера Хиг-гинботема дома не будет, я к тебе пошлю кого из ребятишек. И слышь, Март... |
| He waited, though he knew in his secret heart what she was about to say, so visible was her thought process to him. | Он ждал, в глубине души уже зная, что она сейчас скажет, слишком ясен был ему ход ее мыслей. |
| "Don't you think it's about time you got a job?" | - Не пора ль тебе, Март, найти место? |
| "You don't think I'll win out?" he asked. | - А ты не думаешь, что я добьюсь своего? - спросил Мартин. |
| She shook her head. | Гертруда покачала головой. |
| "Nobody has faith in me, Gertrude, except myself." His voice was passionately rebellious. "I've done good work already, plenty of it, and sooner or later it will sell." | - Никто в меня не верит, Гертруда, только я сам, - страстно, с вызовом сказал Мартин. - У меня уже есть хорошие вещи, и немало, и рано или поздно их купят. |
| "How do you know it is good?" | - А ты почем знаешь, что они хорошие? |
| "Because--" He faltered as the whole vast field of literature and the history of literature stirred in his brain and pointed the futility of his attempting to convey to her the reasons for his faith. "Well, because it's better than ninety-nine per cent of what is published in the magazines." | - Потому что... - Мартин запнулся, а в мозгу у него возникла панорама литературы и истории литературы, и он понял: нечего и пытаться втолковать ей, почему он в себя верит. - Ну, потому что это лучше, чем девяносто девять процентов того, что печатают в журналах. |
| "I wish't you'd listen to reason," she answered feebly, but with unwavering belief in the correctness of her diagnosis of what was ailing him. "I wish't you'd listen to reason," she repeated, "an' come to dinner to-morrow." | - Надо бы тебе образумиться, - беспомощно возразила Гертруда, неколебимо уверенная, однако, что правильно определила его беду. Надо бы тебе образумиться, - повторила она, - а завтра приходи обедать. |
| After Martin had helped her on the car, he hurried to the post-office and invested three of the five dollars in stamps; and when, later in the day, on the way to the Morse home, he stopped in at the post-office to weigh a large number of long, bulky envelopes, he affixed to them all the stamps save three of the two-cent denomination. | Мартин подсадил ее в трамвай и поспешил на почту, где три из пяти долларов потратил на марки, а под вечер по дороге к Морзам опять зашел на почту, взвесил множество длинных пухлых конвертов и наклеил на них все марки, кроме трех двухцентовых. |
| It proved a momentous night for Martin, for after dinner he met Russ Brissenden. How he chanced to come there, whose friend he was or what acquaintance brought him, Martin did not know. Nor had he the curiosity to inquire about him of Ruth. In short, Brissenden struck Martin as anaemic and feather-brained, and was promptly dismissed from his mind. An hour later he decided that Brissenden was a boor as well, what of the way he prowled about from one room to another, staring at the pictures or poking his nose into books and magazines he picked up from the table or drew from the shelves. Though a stranger in the house he finally isolated himself in the midst of the company, huddling into a capacious Morris chair and reading steadily from a thin volume he had drawn from his pocket. As he read, he abstractedly ran his fingers, with a caressing movement, through his hair. Martin noticed him no more that evening, except once when he observed him chaffing with great apparent success with several of the young women. | Вечер этот сыграл огромную роль в жизни Мартина, потому что после обеда он познакомился с Рассом Бриссен-деном. Как Бриссенден там оказался, кто из друзей или знакомых его привел, Мартин не знал. Даже и расспрашивать о нем Руфь не стал. Короче говоря, Бриссенден показался Мартину личностью бесцветной, пустой, не стоящей внимания. Час спустя он решил, что Бриссенден вдобавок невежа - шастает по комнатам, глазеет на картины, а то возьмет со стола или вытащит с полки книгу или журнал и уткнется в них. Под конец, забыв, что он в гостях, в чужом доме, никого не замечая, уселся в глубоком моррисовском кресле и углубился в вытащенный из кармана тоненький томик. Читал и рассеянно поглаживал, ерошил волосы. За весь вечер Мартин еще только раз взглянул на него - он шутил с несколькими молодыми женщинами и явно их очаровал. |
| It chanced that when Martin was leaving, he overtook Brissenden already half down the walk to the street. | Случилось так, что, уходя домой, Мартин нагнал Бриссендена, уже переступившего порог. |
| "Hello, is that you?" Martin said. | - А, это вы? - окликнул его Мартин. |
| The other replied with an ungracious grunt, but swung alongside. Martin made no further attempt at conversation, and for several blocks unbroken silence lay upon them. | Тот неприветливо что-то буркнул, однако пошел рядом. Мартин больше не пытался завязать разговор, и несколько кварталов они прошли в довольно тягостном молчании. |
| "Pompous old ass!" | - Надутый старый осел! |
| The suddenness and the virulence of the exclamation startled Martin. He felt amused, and at the same time was aware of a growing dislike for the other. | Неожиданность и ядовитая сила этого возгласа ошарашила Мартина. Вышло забавно, и однако спутник становился ему все неприятнее. |
| "What do you go to such a place for?" was abruptly flung at him after another block of silence. | - Чего ради Вы к ним ходите? - резко бросил тот ему после того, как они молча прошли еще квартал. |
| "Why do you?" Martin countered. | - А вы? - не растерялся Мартин. |
| "Bless me, I don't know," came back. "At least this is my first indiscretion. There are twenty-four hours in each day, and I must spend them somehow. Come and have a drink." | - Сам не знаю, черт возьми, - был ответ. - Ну, по крайней мере, это впервые я так оплошал. В сутках двадцать четыре часа, надо же их как-то убить. Пойдемте выпьем. |
| "All right," Martin answered. | - Пойдемте, - согласился Мартин. |
| The next moment he was nonplussed by the readiness of his acceptance. At home was several hours' hack-work waiting for him before he went to bed, and after he went to bed there was a volume of Weismann waiting for him, to say nothing of Herbert Spencer's Autobiography, which was as replete for him with romance as any thrilling novel. Why should he waste any time with this man he did not like? was his thought. And yet, it was not so much the man nor the drink as was it what was associated with the drink--the bright lights, the mirrors and dazzling array of glasses, the warm and glowing faces and the resonant hum of the voices of men. That was it, it was the voices of men, optimistic men, men who breathed success and spent their money for drinks like men. He was lonely, that was what was the matter with him; that was why he had snapped at the invitation as a bonita strikes at a white rag on a hook. Not since with Joe, at Shelly Hot Springs, with the one exception of the wine he took with the Portuguese grocer, had Martin had a drink at a public bar. Mental exhaustion did not produce a craving for liquor such as physical exhaustion did, and he had felt no need for it. But just now he felt desire for the drink, or, rather, for the atmosphere wherein drinks were dispensed and disposed of. Such a place was the Grotto, where Brissenden and he lounged in capacious leather chairs and drank Scotch and soda. | И сам растерялся, с какой стати вдруг принял приглашение. Дома, до того как лечь, предстояло несколько часов заниматься поделками, потом, когда ляжет, его ждет том Вейсмана, не говоря уже об "Автобиог-рафии" Герберта Спенсера, которая для него заманчивей самого завлекательного романа. Чего ради тратить время на малоприятного человека, мелькнула мысль. Но привлекли, пожалуй, не этот человек и не выпивка, а то, что ей сопутствует, - яркие огни, зеркала, сверкающие бокалы, разгоряченные весельем лица, звучный гул мужских голосов. Вот что притягательно - голоса мужчин, людей бодрых, уверенных, тех, кто отведал успеха и, как свойственно мужчине, может потратиться на выпивку. Он, Мартин, одинок - вот в чем беда, вот почему он ухватился за приглашение, как хватает приманкулюбую, самую ничтожную - хищная рыба. С тех пор как он выпивал с Джо в "Горячих ключах", Мартин только еще раз выпил вина в баре, когда его угостил португалец-бакалейщик. Усталость ума не вызывает такого острого желания выпить, как усталость физическая, и обычно Мартина не тянуло к спиртному. Но как раз сейчас выпить хотелось, вернее, хотелось оказаться там, где шумно и людно, где подают спиртное и пьют. Таким местом и был "Грот", где они сидели с Бриссенденом, откинувшись в глубоких кожаных креслах, и пили виски с содовой. |
| They talked. They talked about many things, and now Brissenden and now Martin took turn in ordering Scotch and soda. Martin, who was extremely strong-headed, marvelled at the other's capacity for liquor, and ever and anon broke off to marvel at the other's conversation. He was not long in assuming that Brissenden knew everything, and in deciding that here was the second intellectual man he had met. But he noted that Brissenden had what Professor Caldwell lacked--namely, fire, the flashing insight and perception, the flaming uncontrol of genius. Living language flowed from him. His thin lips, like the dies of a machine, stamped out phrases that cut and stung; or again, pursing caressingly about the inchoate sound they articulated, the thin lips shaped soft and velvety things, mellow phrases of glow and glory, of haunting beauty, reverberant of the mystery and inscrutableness of life; and yet again the thin lips were like a bugle, from which rang the crash and tumult of cosmic strife, phrases that sounded clear as silver, that were luminous as starry spaces, that epitomized the final word of science and yet said something more--the poet's word, the transcendental truth, elusive and without words which could express, and which none the less found expression in the subtle and all but ungraspable connotations of common words. He, by some wonder of vision, saw beyond the farthest outpost of empiricism, where was no language for narration, and yet, by some golden miracle of speech, investing known words with unknown significances, he conveyed to Martin's consciousness messages that were incommunicable to ordinary souls. | Завязался разговор. Говорили о многом, и то Брис-сенден, то Мартин по очереди заказывали еще виски с содовой. Сам Мартин мог выпить очень много, не хмелея, но только диву давался, глядя, как пьет собеседник, и время от времени замолкал, дивясь его речам. Очень быстро у Мартина сложилось впечатление, что Бриссенден знает все на свете, что это второй настоящий интеллектуал, которого он встретил в своей жизни. Но он заметил в Бриссендене и то, чего лишен был профессор Колдуэл, - огонь, поразительную чуткость и прозорливость, неукротимое пламя гения. Живая речь его била ключом. С тонких губ, словно из какой-то умной жестокой машины, слетали отточенные фразы, которые разили и жалили, а потом эти тонкие губы, прежде чем что-то вымолвить, ласково морщились, и звучали мягкие, бархатисто-сочные фразы, что сияли и славили, и исполнены были неотразимой красоты, и эхом отзывались на загадочность и непостижимость бытия; и еще они, эти тонкие губы, точно боевая труба, возвещали о громе и смятении грандиозной битвы, звучали и фразы, чистые, как серебро, светящиеся, как звездные просторы, в них отчетливо выражено было последнее слово науки, но было и нечто большее - слово поэта, смутная неуловимая истина, для которой как будто и нет слов, и однако же выраженная тончайшими ускользающими оттенками слов самых обыкновенных. Каким-то чудесным прозрением он проникал за пределы обыденного и осязаемого, туда, где нет такого языка, чтобы рассказать о виденном, и однако неизъяснимым волшебством своей речи вкладывал в знакомые слова неведомые значения и открывал Мартину то, чего не передашь заурядным душам. |
| Martin forgot his first impression of dislike. Here was the best the books had to offer coming true. Here was an intelligence, a living man for him to look up to. "I am down in the dirt at your feet," Martin repeated to himself again and again. | Мартин забыл об испытанной поначалу неприязни. Вот оно перед ним, наяву, то лучшее, о чем рассказывали книги. Вот он подлинно высокий ум, живой человек, на которого можно смотреть снизу вверх. "Я во прахе у ног твоих", - опять и опять повторял про себя Мартин. |
| "You've studied biology," he said aloud, in significant allusion. | - Вы изучали биологию, - многозначительно сказал он вслух. |
| To his surprise Brissenden shook his head. | К его удивлению, Бриссенден покачал головой. |
| "But you are stating truths that are substantiated only by biology," Martin insisted, and was rewarded by a blank stare. "Your conclusions are in line with the books which you must have read." | - Но вы утверждаете истины, к которым может подвести только биология, - настаивал Мартин и опять встретил непонимающий взгляд Бриссендена. - В своих выводах вы близки авторам, которых уж наверняка читали. |
| "I am glad to hear it," was the answer. "That my smattering of knowledge should enable me to short-cut my way to truth is most reassuring. As for myself, I never bother to find out if I am right or not. It is all valueless anyway. Man can never know the ultimate verities." | - Рад это слышать, - был ответ. - Если крохи моих знаний сокращают мой путь к истине, это весьма утешительно. Хотя меня весьма мало интересует, прав я или неправ. Все равно это бесполезно. Человеку не дано узнать абсолютную истину. |
| "You are a disciple of Spencer!" Martin cried triumphantly. | - Вы ученик Спенсера! - торжествующе воскликнул Мартин. |
| "I haven't read him since adolescence, and all I read then was his 'Education.'" | - С юности его не читал, да и тогда читал только его "Образование". |
| "I wish I could gather knowledge as carelessly," Martin broke out half an hour later. He had been closely analyzing Brissenden's mental equipment. "You are a sheer dogmatist, and that's what makes it so marvellous. You state dogmatically the latest facts which science has been able to establish only by a posteriori reasoning. You jump at correct conclusions. You certainly short-cut with a vengeance. You feel your way with the speed of light, by some hyperrational process, to truth." | - Вот бы мне так мимоходом подхватывать знания. - выпалил Мартин полчаса спустя. Он придирчиво оценивал умственный багаж Бриссендена. - Вы - настоящий философ, вот что самое поразительное. Вы утверждаете как аксиому новейшие факты, которые науке удалось установить только a posteriori [5]. Вы делаете верные выводы мгновенно. Вы сокращаете путь, да еще как. Вы устремляетесь к истине со скоростью света, это какой-то дар сверхмысли. |
| "Yes, that was what used to bother Father Joseph, and Brother Dutton," Brissenden replied. "Oh, no," he added; "I am not anything. It was a lucky trick of fate that sent me to a Catholic college for my education. Where did you pick up what you know?" | - Да, как раз это всегда тревожило преподобного Джозефа и брата Даттона, - сказал Бриссенден. - Нет, нет, сам я отнюдь не служитель божий. Просто мне повезло - по прихоти судьбы я получил образование в католическом колледже. А вы где набирались познаний? |
| And while Martin told him, he was busy studying Brissenden, ranging from a long, lean, aristocratic face and drooping shoulders to the overcoat on a neighboring chair, its pockets sagged and bulged by the freightage of many books. Brissenden's face and long, slender hands were browned by the sun--excessively browned, Martin thought. This sunburn bothered Martin. It was patent that Brissenden was no outdoor man. Then how had he been ravaged by the sun? Something morbid and significant attached to that sunburn, was Martin's thought as he returned to a study of the face, narrow, with high cheek-bones and cavernous hollows, and graced with as delicate and fine an aquiline nose as Martin had ever seen. | Мартин рассказывал, а сам внимательно присматривался к Бриссендену, ничего не упускал, перебегал взглядом с длинного худого аристократического лица и сутулых плеч к брошенному на соседний стул пальто, карманы которого вытянулись и оттопырились под грузом книг. Лицо Бриссендена и длинные узкие кисти рук темны от загара, даже слишком темны, подумал Мартин. Странно это. Бриссенден явно не охотник до загородных прогулок. Где же его так обожгло солнцем? Что-то недоброе почудилось Мартину в этом загаре, когда он опять и опять вглядывался в узкое лицо с обтянутыми скулами и впалыми щеками, украшенное орлиным носом на редкость красивой формы. |
| There was nothing remarkable about the size of the eyes. They were neither large nor small, while their color was a nondescript brown; but in them smouldered a fire, or, rather, lurked an expression dual and strangely contradictory. Defiant, indomitable, even harsh to excess, they at the same time aroused pity. Martin found himself pitying him he knew not why, though he was soon to learn. | Глаза самой обыкновенной величины. Не такие уж большие, но и не маленькие, неприметно карие; но в них тлел огонек, вернее, таилось нечто двойственное, до странности противоречивое. В глазах был неукротимый вызов, даже какая-то жестокость, и однако взгляд этот пробуждал жалость. Мартин поймал себя на том, что невесть почему жалеет Бриссендена - впрочем, очень скоро ему предстояло узнать почему. |
| "Oh, I'm a lunger," Brissenden announced, offhand, a little later, having already stated that he came from Arizona. "I've been down there a couple of years living on the climate." | - А я чахоточный, - небрежно объявил Бриссенден чуть погодя, сказав перед тем, что вернулся из Аризоны. - Я прожил там два года из-за тамошнего климата. |
| "Aren't you afraid to venture it up in this climate?" | - А опять в здешнем климате жить не боитесь? |
| "Afraid?" | - Боюсь? |
| There was no special emphasis of his repetition of Martin's word. But Martin saw in that ascetic face the advertisement that there was nothing of which it was afraid. The eyes had narrowed till they were eagle-like, and Martin almost caught his breath as he noted the eagle beak with its dilated nostrils, defiant, assertive, aggressive. Magnificent, was what he commented to himself, his blood thrilling at the sight. Aloud, he quoted:- | Бриссенден всего лишь повторил то, что сказал Мартин. Но его лицо, лицо аскета, ясней слов сказало, что он не боится ничего. Глаза сузились, глаза орла, и у Мартина перехватило дыхание, он вдруг увидел Орлиный клюв, расширенные ноздри, - воплощенная гордость, дерзкая решимость. Великолепно, с дрожью восторга подумал Мартин, даже сердце забилось сильнее. А вслух он процитировал: |
| "'Under the bludgeoning of Chance My head is bloody but unbowed.'" | Под тяжкой палицей судьбы Я не склоняю головы. |
| "You like Henley," Brissenden said, his expression changing swiftly to large graciousness and tenderness. "Of course, I couldn't have expected anything else of you. Ah, Henley! A brave soul. He stands out among contemporary rhymesters--magazine rhymesters--as a gladiator stands out in the midst of a band of eunuchs." | - Вы любите Хенли, - сказал Бриссенден, лицо его мгновенно изменилось, оно засветилось безмерной добротой и нежностью. - Ну конечно, иначе просто быть не могло. Хенли! Отважная душа. Среди нынешних рифмоплетов - журнальных рифмоплетов - он возвышается точно гладиатор среди евнухов. |
| "You don't like the magazines," Martin softly impeached. | - Вы не любите журналы? - несмело, с сомнением в голосе спросил Мартин. |
| "Do you?" was snarled back at him so savagely as to startle him. | - А вы любите? - гневно рявкнул Бриссевден, Мартин даже испугался. |
| "I--I write, or, rather, try to write, for the magazines," Martin faltered. | - Я... Я пишу... вернее, пытаюсь писать для журналов, - запинаясь, выговорил он. |
| "That's better," was the mollified rejoinder. "You try to write, but you don't succeed. I respect and admire your failure. I know what you write. I can see it with half an eye, and there's one ingredient in it that shuts it out of the magazines. It's guts, and magazines have no use for that particular commodity. What they want is wish-wash and slush, and God knows they get it, but not from you." | - Это лучше, - смягчился Бриссенден. - Вы пытаетесь писать, но не преуспели. Уважаю ваш неуспех и восхищаюсь им. Я понимаю, как вы пишете. Это сразу видно. В том, что вы пишете, есть одно свойство, которое закрывает путь в журналы. Есть мужество, а этот товар журналам не требуется. Им нужны нюни и слюни, и, видит бог, им это поставляют, только не вы. |
| "I'm not above hack-work," Martin contended. | - Я не гнушаюсь поделок, - возразил Мартин. |
| "On the contrary--" Brissenden paused and ran an insolent eye over Martin's objective poverty, passing from the well-worn tie and the saw- edged collar to the shiny sleeves of the coat and on to the slight fray of one cuff, winding up and dwelling upon Martin's sunken cheeks. "On the contrary, hack-work is above you, so far above you that you can never hope to rise to it. Why, man, I could insult you by asking you to have something to eat." | - Наоборот... - Бриссенден чуть помолчал, оценил бесцеремонным взглядом бьющую в глаза бедность Мартина, оглядел сильно потрепанный галстук и замахрившийся воротничок, лоснящиеся рукава пиджака, бахрому на одной манжете, перевел взгляд на впалые щеки Мартина. - Наоборот, поделки гнушаются вас, так гнушаются, что и не надейтесь стать с ними вровень. Послушайте, приятель, я мог бы оскорбить вас, мог бы предложить вам поесть. |
| Martin felt the heat in his face of the involuntary blood, and Brissenden laughed triumphantly. | Против воли Мартина кровь бросилась ему в лицо, и Бриссенден торжествующе засмеялся. |
| "A full man is not insulted by such an invitation," he concluded. | - Сытого таким приглашением не оскорбишь, - заключил он. |
| "You are a devil," Martin cried irritably. | - Вы дьявол! - вскипел Мартин. |
| "Anyway, I didn't ask you." | - Так ведь я вас не пригласил. |
| "You didn't dare." | - Не посмели. |
| "Oh, I don't know about that. I invite you now." | - Ну, как знать. А теперь вот приглашаю. |
| Brissenden half rose from his chair as he spoke, as if with the intention of departing to the restaurant forthwith. | И он приподнялся на стуле, словно готовый тотчас отправиться в ресторан. |
| Martin's fists were tight-clenched, and his blood was drumming in his temples. | Мартин сжал кулаки, кровь стучала в висках. |
| "Bosco! He eats 'em alive! Eats 'em alive!" Brissenden exclaimed, imitating the spieler of a locally famous snake-eater. | - Боско! Он глотает их живьем! Глотает живьем! - воскликнул Бриссенден, подражая Spieler [6], местной знаменитости - глотателю змей. |
| "I could certainly eat you alive," Martin said, in turn running insolent eyes over the other's disease-ravaged frame. | - Вас я и правда мог бы проглотить живьем, - сказал Мартин, в свой черед смерив бесцеремонным взглядом Бриссендена, изглоданного болезнью и тощего. |
| "Only I'm not worthy of it?" | - Только я того не стою. |
| "On the contrary," Martin considered, "because the incident is not worthy." He broke into a laugh, hearty and wholesome. "I confess you made a fool of me, Brissenden. That I am hungry and you are aware of it are only ordinary phenomena, and there's no disgrace. You see, I laugh at the conventional little moralities of the herd; then you drift by, say a sharp, true word, and immediately I am the slave of the same little moralities." | - Наоборот, - Мартин чуть подумал, - повод того не стоит. - Он рассмеялся искренне, от всей души. - Признаюсь, вы заставили меня свалять дурака, Бриссенден. Я голоден, вы это поняли, удивляться тут нечему, и нет в этом для меня ничего позорного. Вот видите, издеваюсь над условностями и убогой прописной моралью, но являетесь вы, бросаете меткое, справедливое замечание - и вот я уже раб тех же убогих прописей. |
| "You were insulted," Brissenden affirmed. | - Вы оскорбились, - подтвердил Бриссенден. |
| "I certainly was, a moment ago. The prejudice of early youth, you know. I learned such things then, and they cheapen what I have since learned. They are the skeletons in my particular closet." | - Конечно, минуту назад. Предрассудки, память ранней юности. Когда-то я усвоил их и они наложили отпечаток на все, что я усвоил после. У всякого своя слабость, у меня - эта. |
| "But you've got the door shut on them now?" | - Но вы одолеваете ее? |
| "I certainly have." | - Конечно, одолеваю. |
| "Sure?" | - Уверены? |
| "Sure." | - Уверен. |
| "Then let's go and get something to eat." | - Тогда пойдемте поедим. |
| "I'll go you," Martin answered, attempting to pay for the current Scotch and soda with the last change from his two dollars and seeing the waiter bullied by Brissenden into putting that change back on the table. | - Я заплачу, - ответил Мартин, пытаясь расплатиться за виски с содовой остатками от своих двух долларов, но Бриссенден сдвинул брови, и официант положил деньги на стол. |
| Martin pocketed it with a grimace, and felt for a moment the kindly weight of Brissenden's hand upon his shoulder. | Мартин поморщился, сунул деньги в карман, и на миг на плечо его доброй тяжестью легла рука Брис-сендена. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
