Краткая коллекция англтекстов
Генри Фильдинг. История Тома Джонса, найденыша
Том III
Containing the most memorable transactions which passed in the family of mr. allworthy, from the time when tommy jones arrived at the age of fourteen, till he attained the age of nineteen. in this book the reader may pick up some hints concerning the education of children
Заключающая в себе достопамятнейшие события, происшедшие в семействе мистера о ловерти с момента, когда томми джонсу исполнилось четырнадцать лет, и до достижения им девятнадцатилетнего возраста. из этой книги читатель может выудить кое-какие мысли относительно воспитания детей
Глава 1.
Containing little or nothing
заключающая в себе мало или ничего
| English | Русский |
| The reader will be pleased to remember, that, at the beginning of the second book of this history, we gave him a hint of our intention to pass over several large periods of time, in which nothing happened worthy of being recorded in a chronicle of this kind. | Читатель благоволит припомнить, что в начале второй книги этой истории мы намекнули ему о нашем намерении обходить молчанием обширные периоды времени, если в течение их не случилось ничего, достойного быть занесенным в нашу летопись. |
| In so doing, we do not only consult our own dignity and ease, but the good and advantage of the reader: for besides that by these means we prevent him from throwing away his time, in reading without either pleasure or emolument, we give him, at all such seasons, an opportunity of employing that wonderful sagacity, of which he is master, by filling up these vacant spaces of time with his conjectures; for which purpose we have taken care to qualify him in the preceding pages. | Поступая таким образом, мы заботимся не только о собственной репутации и удобствах, но также о благе и интересах читателя: ведь этим способом мы избавляем его от потери времени, которое уходит на нудное и бесполезное чтение, а кроме того, доставляем ему случай, при всех таких пробелах, изощряться в столь свойственной ему удивительной проницательности, наполняя пустые промежутки времени собственными догадками, материал для которых мы постарались доставить ему на предыдущих страницах. |
| For instance, what reader but knows that Mr. Allworthy felt, at first, for the loss of his friend, those emotions of grief, which on such occasions enter into all men whose hearts are not composed of flint, or their heads of as solid materials? Again, what reader doth not know that philosophy and religion in time moderated, and at last extinguished, this grief? The former of these teaching the folly and vanity of it, and the latter correcting it as unlawful, and at the same time assuaging it, by raising future hopes and assurances, which enable a strong and religious mind to take leave of a friend, on his deathbed, with little less indifference than if he was preparing for a long journey; and, indeed, with little less hope of seeing him again. | Например, кто из читателей не сообразит, что мистер Олверти, потеряв друга, испытывал сначала те чувства скорби, какие свойственны в таких случаях всем людям, у которых сердца не каменные и головы не кремневые? Опять-таки какой читатель не догадается, что философия и религия со временем умерили, а потом и вовсе потушили эту скорбь? Философия - показывая безрассудство и тщету ее; а религия - осуждая ее как грех и в то же время облегчая надеждами и заверениями, позволяющими стойкому и набожному человеку прощаться с другом на его смертном ложе почти с таким же спокойствием, как если бы тот собирался в далекое путешествие, и почти с такой же надеждой увидеться с ним снова. |
| Nor can the judicious reader be at a greater loss on account of Mrs. Bridget Blifil, who, he may be assured, conducted herself through the whole season in which grief is to make its appearance on the outside of the body, with the strictest regard to all the rules of custom and decency, suiting the alterations of her countenance to the several alterations of her habit: for as this changed from weeds to black, from black to grey, from grey to white, so did her countenance change from dismal to sorrowful, from sorrowful to sad, and from sad to serious, till the day came in which she was allowed to return to her former serenity. | Сообразительному читателю не будет также стоить большого труда представить себе, что делала миссис Бриджет Блайфил; он может быть уверен, что в течение всего того срока, когда горю подобает проявляться в наружности человека, она строжайше соблюдала все требования обычая и приличий, согласуя выражение лица с изменениями туалета: как платье ее менялось с траурного на черное, с черного на серое, с серого на белое, так и выражение лица переходило от мрачного к скорбному, от скорбного к печальному, от печального к задумчивому, пока не наступил день, когда ей позволено было вернуться к своей прежней безмятежности. |
| We have mentioned these two, as examples only of the task which may be imposed on readers of the lowest class. Much higher and harder exercises of judgment and penetration may reasonably be expected from the upper graduates in criticism. Many notable discoveries will, I doubt not, be made by such, of the transactions which happened in the family of our worthy man, during all the years which we have thought proper to pass over: for though nothing worthy of a place in this history occurred within that period, yet did several incidents happen of equal importance with those reported by the daily and weekly historians of the age; in reading which great numbers of persons consume a considerable part of their time, very little, I am afraid, to their emolument. Now, in the conjectures here proposed, some of the most excellent faculties of the mind may be employed to much advantage, since it is a more useful capacity to be able to foretel the actions of men, in any circumstance, from their characters, than to judge of their characters from their actions. The former, I own, requires the greater penetration; but may be accomplished by true sagacity with no less certainty than the latter. | Мы привели эти два примера только в качестве образчика задачи, которую можно предложить читателям низшего разряда. Гораздо более сложных выкладок и более высокой проницательности мы вправе ожидать от умов, более искушенных в области критики. Множество замечательных открытий будет, я не сомневаюсь, сделано таковыми относительно событий, имевших место в семействе нашего почтенного сквайра в течение ряда лет, которые мы решили обойти молчанием; правда, в этот период не случилось ничего, достойного занять место в настоящей истории, но все же бывали разные происшествия того же порядка, какие описываются газетными и журнальными историками нашего времени, на чтение которых множество людей тратит массу времени, с очень малой, боюсь, для себя пользой. Между тем на предлагаемые здесь догадки могут с большой выгодой быть употреблены лучшие способности нашего ума, ибо гораздо полезнее уметь предсказывать поступки людей при тех или иных обстоятельствах на основании их характера, чем судить об их характерах на основании их поступков. Первое, сознаюсь, требует большей проницательности, но может быть произведено острым умом с не меньшей достоверностью, чем последнее. |
| As we are sensible that much the greatest part of our readers are very eminently possessed of this quality, we have left them a space of twelve years to exert it in; and shall now bring forth our heroe, at about fourteen years of age, not questioning that many have been long impatient to be introduced to his acquaintance. | Так как мы убеждены, что огромное большинство наших читателей в весьма высокой степени одарено этой способностью, то для упражнения ее предоставляем им период в целых двенадцать лет, а сами выведем, наконец, нашего героя уже четырнадцатилетним юношей, не сомневаясь, что многие давно горят нетерпением познакомиться с ним. |
Глава 2.
The heroe of this great history appears with very bad omens. A little tale of so low a kind that some may think it not worth their notice. A word or two concerning a squire, and more relating to a gamekeeper and a schoolmaste
Герой нашей длинной истории появляется при весьма дурных
предзнаменованиях. Коротенький рассказ столь низкого жанра, что иные могут
счесть его недостойным внимания. Несколько слов об одном сквайре и более
обстоятельные сведения о полевом стороже и учителе
| English | Русский |
| Герой нашей длинной истории появляется при весьма дурных предзнаменованиях. Коротенький рассказ столь низкого жанра, что иные могут счесть его недостойным внимания. Несколько слов об одном сквайре и более обстоятельные сведения о полевом стороже и учителе | |
| As we determined, when we first sat down to write this history, to flatter no man, but to guide our pen throughout by the directions of truth, we are obliged to bring our heroe on the stage in a much more disadvantageous manner than we could wish; and to declare honestly, even at his first appearance, that it was the universal opinion of all Mr. Allworthy's family that he was certainly born to be hanged. | Так как, садясь писать эту историю, мы решили никому не льстить, но направлять свое перо исключительно по указаниям истины, то нам приходится вывести нашего героя на сцену в гораздо более неприглядном виде, чем нам хотелось бы, и честно заявить уже при первом его появлении, что, по единогласному мнению всего семейства мистера Олверти, он был рожден для виселицы. |
| Indeed, I am sorry to say there was too much reason for this conjecture; the lad having from his earliest years discovered a propensity to many vices, and especially to one which hath as direct a tendency as any other to that fate which we have just now observed to have been prophetically denounced against him: he had been already convicted of three robberies, viz., of robbing an orchard, of stealing a duck out of a farmer's yard, and of picking Master Blifil's pocket of a ball. | К сожалению, я должен сказать, что оснований для этого мнения было более чем достаточно; молодчик с самых ранних лет обнаруживал тяготение ко множеству пороков, особенно к тому, который прямее прочих ведет к только что упомянутой, пророчески возвещенной ему участи: он уже трижды был уличен в воровстве - именно, в краже фруктов из сада, в похищении утки с фермерского двора и мячика из кармана молодого Блайфила. |
| The vices of this young man were, moreover, heightened by the disadvantageous light in which they appeared when opposed to the virtues of Master Blifil, his companion; a youth of so different a cast from little Jones, that not only the family but all the neighbourhood resounded his praises. He was, indeed, a lad of a remarkable disposition; sober, discreet, and pious beyond his age; qualities which gained him the love of every one who knew him: while Tom Jones was universally disliked; and many expressed their wonder that Mr. Allworthy would suffer such a lad to be educated with his nephew, lest the morals of the latter should be corrupted by his example. | Пороки этого юноши представлялись в еще более неблагоприятном свете при сравнении с добродетелями его товарища, молодого Блайфила - мальчика, столь резко отличавшегося от Джонса, что его осыпали похвалами не только родные, но и все соседи. В самом деле, характера паренек был замечательного: рассудительный, скромный и набожный не по летам - качества, стяжавшие ему любовь всех, кто его знал,- тогда как Том Джонс вызывал всеобщую неприязнь, и многие выражали удивление, как это мистер Олверти допускает, чтобы такой озорник воспитывался с его племянником, нравственность которого могла пострадать от дурного примера. |
| An incident which happened about this time will set the characters of these two lads more fairly before the discerning reader than is in the power of the longest dissertation. | Происшествие, случившееся в это время, представит вдумчивому читателю характеры двух мальчиков гораздо лучше, чем это способно сделать самое длинное рассуждение. |
| Tom Jones, who, bad as he is, must serve for the heroe of this history, had only one friend among all the servants of the family; for as to Mrs. Wilkins, she had long since given him up, and was perfectly reconciled to her mistress. This friend was the gamekeeper, a fellow of a loose kind of disposition, and who was thought not to entertain much stricter notions concerning the difference of meum and tuum than the young gentleman himself. And hence this friendship gave occasion to many sarcastical remarks among the domestics, most of which were either proverbs before, or at least are become so now; and, indeed, the wit of them all may be comprised in that short Latin proverb, Noscitur a socio; which, I think, is thus expressed in English, "You may know him by the company he keeps." | У Тома Джонса, который, как он ни плох, должен служить героем нашей истории, был среди слуг семейства только один приятель; ибо что, касается миссис Вилкинс, то она давно уже его покинула и совершенно примирилась со своей госпожой. Приятель этот был полевой сторож, парень без крепких устоев, понятия которого насчет различия между meum и tuum 8 были немногим тверже, чем понятия самого молодого джентльмена. Поэтому их дружба давала слугам много поводов к саркастическим замечаниям, большая часть которых была уже и раньше, или, по крайней мере, сделалась теперь, пословицами; соль всех их может быть вмещена в краткое латинское изречение: "Noscitur a socio", которое, мне кажется, может быть переведено так: "Скажи мне, с кем ты водишься, и я скажу тебе, кто ты". |
| To say the truth, some of that atrocious wickedness in Jones, of which we have just mentioned three examples, might perhaps be derived from the encouragement he had received from this fellow who, in two or three instances, had been what the law calls an accessary after the fact: for the whole duck, and great part of the apples, were converted to the use of the gamekeeper and his family; though, as Jones alone was discovered, the poor lad bore not only the whole smart, but the whole blame; | Сказать по правде, кое-какие из этих ужасных пороков Джонса, три примера которых мы только что привели, были порождены наущениями приятеля, в двух или трех случаях являвшегося, выражаясь языком юстиции, причастным к делу: вся утка и большая часть яблок пошли на нужды полевого сторожа и его семьи; но так как попался один лишь Джонс, то на долю бедняги досталось не только все наказание, но и весь позор. |
| both which fell again to his lot on the following occasion. | Это случилось вот каким образом. |
| Contiguous to Mr. Allworthy's estate was the manor of one of those gentlemen who are called preservers of the game. This species of men, from the great severity with which they revenge the death of a hare or partridge, might be thought to cultivate the same superstition with the Bannians in India; many of whom, we are told, dedicate their whole lives to the preservation and protection of certain animals; was it not that our English Bannians, while they preserve them from other enemies, will most unmercifully slaughter whole horseloads themselves; so that they stand clearly acquitted of any such heathenish superstition. | Поместье мистера Олверти примыкало к землям одного из тех джентльменов, которых принято называть покровителями дичи. Люди этой породы так сурово мстят за смерть зайца или куропатки, что можно было подумать, будто они разделяют суеверие индийских банианов, часто посвящающих, как нам рассказывают, всю свою жизнь охране и защите какого-нибудь вида животных,- если бы наши английские банианы, охраняя животных от иных врагов, не истребляли их без всякого милосердия целыми стаями сами и не обеляли себя таким образом от всякой прикосновенности к языческим суевериям. |
| I have, indeed, a much better opinion of this kind of men than is entertained by some, as I take them to answer the order of Nature, and the good purposes for which they were ordained, in a more ample manner than many others. Now, as Horace tells us that there are a set of human beings | Я держусь, однако, гораздо лучшего мнения о людях этого сорта, чем иные, так как считаю, что они лучше многих других отвечают порядку Природы и благим целям, для которых они были назначены. Гораций говорит, что есть класс человеческих существ - |
| Fruges consumere nati, | Fruges consumere nati,- |
| "Born to consume the fruits of the earth"; so I make no manner of doubt but that there are others | "рожденных потреблять плоды земные",- и я нисколько не сомневаюсь, что есть и другой класс - |
| Feras consumere nati, | Feras consumere nati,- |
| "Born to consume the beasts of the field"; or, as it is commonly called, the game; and none, I believe, will deny but that those squires fulfil this end of their creation. | "рожденных потреблять полевых зверей", или, как их принято называть, дичь. Кто же станет отрицать, что наши сквайры в совершенстве исполняют это свое назначение? |
| Little Jones went one day a shooting with the gamekeeper; when happening to spring a covey of partridges near the border of that manor over which Fortune, to fulfil the wise purposes of Nature, had planted one of the game consumers, the birds flew into it, and were marked (as it is called) by the two sportsmen, in some furze bushes, about two or three hundred paces beyond Mr. Allworthy's dominions. | Юный Джонс отправился однажды с полевым сторожем поохотиться; случилось так, что выводок куропаток, который они вспугнули у границы поместья, врученного Фортуной, во исполнение мудрых целей Природы, одному из таких потребителей дичи,- этот выводок куропаток полетел прямо на его землю и был, как говорится, взят нашими охотниками на прицел в кустах дрока, в двухстах или трехстах шагах за пределами владений мистера Олверти. |
| Mr. Allworthy had given the fellow strict orders, on pain of forfeiting his place, never to trespass on any of his neighbours; no more on those who were less rigid in this matter than on the lord of this manor. With regard to others, indeed, these orders had not been always very scrupulously kept; but as the disposition of the gentleman with whom the partridges had taken sanctuary was well known, the gamekeeper had never yet attempted to invade his territories. Nor had he done it now, had not the younger sportsman, who was excessively eager to pursue the flying game, over-persuaded him; but Jones being very importunate, the other, who was himself keen enough after the sport, yielded to his persuasions, entered the manor, and shot one of the partridges. | Мистер Олверти строжайше запретил полевому сторожу, под страхом увольнения со службы, заниматься браконьерством во владениях соседей, даже менее ревниво оберегающих свои права, чем хозяин названного поместья. По отношению к остальным соседям это приказание не всегда соблюдалось с большой пунктуальностью; но так как нрав джентльмена, у которого куропатки нашли убежище, был хорошо известен, то сторож ни разу еще не покушался вторгнуться в его земли. Не сделал бы он этого и теперь, если бы не уговоры его юного товарища, горевшего желанием преследовать убегающую дичь. Джонс так горячо его упрашивал, что сторож, и сам весьма рьяный охотник, послушался его наконец, проник в соседское поместье и застрелил одну куропатку. |
| The gentleman himself was at that time on horse-back, at a little distance from them; and hearing the gun go off, he immediately made towards the place, and discovered poor Tom; for the gamekeeper had leapt into the thickest part of the furze-brake, where he had happily concealed himself. | На их беду, в это время невдалеке проезжал верхом сам хозяин; услышав выстрел, он немедленно поскакал туда и накрыл бедного Тома; полевой сторож успел шмыгнуть в густые кусты дрока и счастливо укрылся в них. |
| The gentleman having searched the lad, and found the partridge upon him, denounced great vengeance, swearing he would acquaint Mr. Allworthy. He was as good as his word: for he rode immediately to his house, and complained of the trespass on his manor in as high terms and as bitter language as if his house had been broken open, and the most valuable furniture stole out of it. He added, that some other person was in his company, though he could not discover him; for that two guns had been discharged almost in the same instant. And, says he, | Обыскав юношу и найдя у него куропатку, джентльмен поклялся жестоко отомстить и довести до сведения мистера Олверти о проступке Тома. Свои слова он сразу же претворил в дело: помчался к дому соседа и принес жалобу на браконьерство в его поместье в таких сильных выражениях и таким озлобленным тоном, точно воры вломились к нему в дом и унесли самое ценное из обстановки. Он прибавил, что Джонс был не один, но ему не удалось поймать его сообщника: сквайр ясно слышал два выстрела, раздавшиеся почти одновременно. |
| "We have found only this partridge, but the Lord knows what mischief they have done." | - Мы нашли только одну эту куропатку,- сказал он,- но бог их знает, сколько они наделали вреда. |
| At his return home, Tom was presently convened before Mr. Allworthy. He owned the fact, and alledged no other excuse but what was really true, viz., that the covey was originally sprung in Mr. Allworthy's own manor. | По возвращении домой Том немедленно был позван к мистеру Олверти. Он признался в преступлении и совершенно правильно сослался в свое оправдание на то обстоятельство, что выводок поднялся с земли мистера Олверти. |
| Tom was then interrogated who was with him, which Mr. Allworthy declared he was resolved to know, acquainting the culprit with the circumstance of the two guns, which had been deposed by the squire and both his servants; but Tom stoutly persisted in asserting that he was alone; yet, to say the truth, he hesitated a little at first, which would have confirmed Mr. Allworthy's belief, had what the squire and his servants said wanted any further confirmation. | Затем Том был подвергнут допросу: кто с ним находился? Причем мистер Олверти объявил о своей твердой решимости дознаться, поставив обвиняемого в известность насчет показаний сквайра и двух его слуг, что они слышали два выстрела; но Том твердо стоял на своем, уверяя, что он был один; впрочем, сказать правду, сначала он немного колебался, что подтвердило бы убеждение мистера Олверти, если бы слова сквайра и его слуг нуждались в каком-либо подтверждении. |
| The gamekeeper, being a suspected person, was now sent for, and the question put to him; but he, relying on the promise which Tom had made him, to take all upon himself, very resolutely denied being in company with the young gentleman, or indeed having seen him the whole afternoon. | Затем был призван к допросу полевой сторож, как лицо, на которое падало подозрение; но, полагаясь на данное ему Томом обещание взять все на себя, он решительно заявил, что не был с молодым барином и даже не видел его сегодня после полудня. |
| Mr. Allworthy then turned towards Tom, with more than usual anger in his countenance, and advised him to confess who was with him; repeating, that he was resolved to know. The lad, however, still maintained his resolution, and was dismissed with much wrath by Mr. Allworthy, who told him he should have to the next morning to consider of it, when he should be questioned by another person, and in another manner. | Тогда мистер Олверти обратился к Тому с таким сердитым лицом, какое редко у него бывало, советуя ему сознаться, кто с ним был, ибо он решил непременно это выяснить. Однако юноша упорно отказывался отвечать, и мистер Олверти с гневом прогнал его, сказав, что дает ему время подумать до следующего утра, иначе его подвергнут допросу другие и другим способом. |
| Poor Jones spent a very melancholy night; and the more so, as he was without his usual companion; for Master Blifil was gone abroad on a visit with his mother. Fear of the punishment he was to suffer was on this occasion his least evil; his chief anxiety being, lest his constancy should fail him, and he should be brought to betray the gamekeeper, whose ruin he knew must now be the consequence. | Бедный Джонс провел очень невеселую ночь, тем более невеселую, что его постоянный компаньон Блайфил был где-то в гостях со своей матерью. Страх грозившего наказания меньше всего мучил его; главной тревогой юноши было, как бы ему не изменила твердость и он не выдал полевого сторожа, который в таком случае был бы неминуемо обречен на гибель. |
| Nor did the gamekeeper pass his time much better. He had the same apprehensions with the youth; for whose honour he had likewise a much tenderer regard than for his skin. | Сторожу тоже было не по себе. Он мучился теми же страхами, что и юноша, также тревожась больше за честь его, чем за кожу. |
| In the morning, when Tom attended the reverend Mr. Thwackum, the person to whom Mr. Allworthy had committed the instruction of the two boys, he had the same questions put to him by that gentleman which he been asked the evening before, to which he returned the same answers. The consequence of this was, so severe a whipping, that it possibly fell little short of the torture with which confessions are in some countries extorted from criminals. | Утром, явившись к его преподобию мистеру Твакому - особе, которой мистер Олверти поручил обучение обоих мальчиков,- Том услышал от этого джентльмена те же вопросы, какие ему были заданы накануне, и дал на них те же ответы. Следствием этого была жестокая порка, мало чем отличавшаяся от тех пыток, при помощи которых в иных странах исторгаются признания у преступников. |
| Tom bore his punishment with great resolution; and though his master asked him, between every stroke, whether he would not confess, he was contented to be flead rather than betray his friend, or break the promise he had made. | Том выдержал наказание с большой твердостью; и хотя его наставник спрашивал после каждого удара, сознается ли он наконец, мальчик скорее позволил бы содрать с себя кожу, чем согласился бы выдать приятеля или нарушить данное обещание. |
| The gamekeeper was now relieved from his anxiety, and Mr. Allworthy himself began to be concerned at Tom's sufferings: for besides that Mr. Thwackum, being highly enraged that he was not able to make the boy say what he himself pleased, had carried his severity much beyond the good man's intention, this latter began now to suspect that the squire had been mistaken; which his extreme eagerness and anger seemed to make probable; and as for what the servants had said in confirmation of their master's account, he laid no great stress upon that. Now, as cruelty and injustice were two ideas of which Mr. Allworthy could by no means support the consciousness a single moment, he sent for Tom, and after many kind and friendly exhortations, said, | Тревога полевого сторожа теперь прошла, и сам мистер Олверти начал проникаться состраданием к Тому; ибо, не говоря уже о том, что мистер Тваком, взбешенный безуспешностью своей попытки заставить мальчика сказать то, чего он от него добивался, поступил с ним гораздо суровее, чем того хотел добрый сквайр, мистер Олверти начал теперь думать, не ошибся ли его сосед, что легко могло случиться с таким крайне запальчивым и раздражительным человеком; а словам слуг, подтверждавшим показание своего господина, он не придавал большой цены. Жестокость и несправедливость были, однако, две такие вещи, сознавать которые в своих поступках мистер Олверти не мог ни одной минуты; он позвал Тома, дружески приласкал его и сказал: |
| "I am convinced, my dear child, that my suspicions have wronged you; I am sorry that you have been so severely punished on this account." | - Я убежден, дитя мое, что мои подозрения были несправедливы, и сожалею, что ты за это так сурово наказан. |
| And at last gave him a little horse to make him amends; again repeating his sorrow for what had past. | Чтобы загладить свою несправедливость, он даже подарил ему лошадку, повторив, что очень опечален случившимся. |
| Tom's guilt now flew in his face more than any severity could make it. He could more easily bear the lashes of Thwackum, than the generosity of Allworthy. The tears burst from his eyes, and he fell upon his knees, crying, | Тому стало теперь стыдно своей провинности. Никакая суровость не могла бы довести его до этого состояния; ему легче было вынести удары Твакома, чем великодушие Олверти. Слезы брызнули из глаз его, он упал на колени и воскликнул: |
| "Oh, sir, you are too good to me. Indeed you are. Indeed I don't deserve it." | - О, вы слишком, слишком добры ко мне, сэр! Право, я этого не заслуживаю! |
| And at that very instant, from the fulness of his heart, had almost betrayed the secret; but the good genius of the gamekeeper suggested to him what might be the consequence to the poor fellow, and this consideration sealed his lips. | И от избытка чувств он в эту минуту чуть было не выдал тайны; но добрый гений сторожа шепнул ему, какие суровые последствия может иметь для бедняги его признание, и эта мысль сомкнула ему уста. |
| Thwackum did all he could to persuade Allworthy from showing any compassion or kindness to the boy, saying, "He had persisted in an untruth"; and gave some hints, that a second whipping might probably bring the matter to light. | Тваком изо всех сил старался убедить Олверти не жалеть мальчика и не обращаться с ним ласково, говоря, что "он упорствует в неправде", и даже намекнул, что вторичная порка, вероятно, откроет все начистоту. |
| But Mr. Allworthy absolutely refused to consent to the experiment. He said, the boy had suffered enough already for concealing the truth, even if he was guilty, seeing that he could have no motive but a mistaken point of honour for so doing. | Однако мистер Олверти решительно отказался дать свое согласие на этот опыт. Он сказал, что мальчик уже довольно наказан за сокрытие истины, даже если он виноват, так как, по-видимому, он поступил таким образом только из ложно понятого долга чести. |
| "Honour!" cryed Thwackum, with some warmth, "mere stubbornness and obstinacy! Can honour teach any one to tell a lie, or can any honour exist independent of religion?" | - Чести?! - с жаром воскликнул Тваком.- Просто упрямство и непокорность! Разве честь может учить человека лжи, разве честь может существовать независимо от религии? |
| This discourse happened at table when dinner was just ended; and there were present Mr. Allworthy, Mr. Thwackum, and a third gentleman, who now entered into the debate, and whom, before we proceed any further, we shall briefly introduce to our reader's acquaintance. | Беседа происходила за столом по окончании обеда; присутствовали мистер Олверти, мистер Тваком и еще третий джентльмен, вступивший теперь в разговор. Прежде чем идти дальше, бегло познакомим с ним читателя. |
Глава 3.
The character of Mr. Square the philosopher, and of Mr. Thwackum the divine; with a dispute concerning
Характер мистера Сквейра, философа, и мистера Твакома, богослова] их
спор касательно...
| English | Русский |
| The name of this gentleman, who had then resided some time at Mr. Allworthy's house, was Mr. Square. His natural parts were not of the first rate, but he had greatly improved them by a learned education. He was deeply read in the antients, and a profest master of all the works of Plato and Aristotle. Upon which great models he had principally formed himself; sometimes according with the opinion of the one, and sometimes with that of the other. In morals he was a profest Platonist, and in religion he inclined to be an Aristotelian. | Имя этого джентльмена, жившего уже некоторое время в доме мистера Олверти, было мистер Сквейр. Его природные дарования были не первого сорта, но он их сильно усовершенствовал учением. Он был глубоко начитан в древних и большой знаток всех творений Платона и Аристотеля. По этим великим образцам он преимущественно и образовал себя; в одних случаях придерживаясь больше мнения первого, а в других - второго. В области нравственности он был убежденнейший платоник, в религии же склонялся к учению Аристотеля. |
| But though he had, as we have said, formed his morals on the Platonic model, yet he perfectly agreed with the opinion of Aristotle, in considering that great man rather in the quality of a philosopher or a speculatist, than as a legislator. This sentiment he carried a great way; indeed, so far, as to regard all virtue as matter of theory only. This, it is true, he never affirmed, as I have heard, to any one; and yet upon the least attention to his conduct, I cannot help thinking it was his real opinion, as it will perfectly reconcile some contradictions which might otherwise appear in his character. | Однако же, построив свои нравственные понятия по образцам Платона, он был совершенно согласен с Аристотелем во взгляде на этого великого человека и считал его скорее философом и спекулятивным мыслителем, чем законодателем. Взгляд этот он простирал так далеко, что всю добродетель считал предметом одной только теории. Правда, насколько мне известно, он никому этого не высказывал; однако стоило только немножко приглядеться к его поступкам, и невольно напрашивалась мысль, что его убеждения действительно таковы, ибо они прекрасно объясняли некоторые странные противоречия в его натуре. |
| This gentleman and Mr. Thwackum scarce ever met without a disputation; for their tenets were indeed diametrically opposite to each other. | Встречи этого джентльмена с мистером Твакомом почти никогда не обходились без споров, потому что их взгляды на вещи были диаметрально противоположны. |
| Square held human nature to be the perfection of all virtue, and that vice was a deviation from our nature, in the same manner as deformity of body is. Thwackum, on the contrary, maintained that the human mind, since the fall, was nothing but a sink of iniquity, till purified and redeemed by grace. In one point only they agreed, which was, in all their discourses on morality never to mention the word goodness. The favourite phrase of the former, was the natural beauty of virtue; that of the latter, was the divine power of grace. The former measured all actions by the unalterable rule of right, and the eternal fitness of things; the latter decided all matters by authority; but in doing this, he always used the scriptures and their commentators, as the lawyer doth his Coke upon Lyttleton, where the comment is of equal authority with the text. | Сквейр считал человеческую природу верхом всяческой добродетели, а порок - такой же ненормальностью, как физическая уродливость. Тваком, наоборот, утверждал, что разум человеческий после грехопадения есть лишь вертеп беззакония, очищаемый и искупаемый только благодатью. В одном лишь они были согласны - именно в том, что во время споров о нравственности никогда не употребляли слова "доброта". Любимым выражением философа было "естественная красота добродетели1); любимым выражением богослова - "божественная сила благодати". Философ мерил все поступки, исходя из непреложного закона справедливости и извечной гармонии вещей; богослов судил обо всем на основании авторитета, причем всегда прибегал к Священному писанию и его комментаторам, как юрист прибегает к комментариям Коука на Литтлтона, считая толкование и текст одинаково авторитетными. |
| After this short introduction, the reader will be pleased to remember, that the parson had concluded his speech with a triumphant question, to which he had apprehended no answer; viz., Can any honour exist independent of religion? | После этого краткого вступления читатель благоволит припомнить, что священник заключил свою речь торжествующим вопросом, на который, по его мнению, не было ответа, а именно: разве честь может существовать независимо от религии? |
| To this Square answered; that it was impossible to discourse philosophically concerning words, till their meaning was first established: that there were scarce any two words of a more vague and uncertain signification, than the two he had mentioned; for that there were almost as many different opinions concerning honour, as concerning religion. "But," says he, "if by honour you mean the true natural beauty of virtue, I will maintain it may exist independent of any religion whatever. | Сквейр заявил на это, что, не установив предварительно значения слов, невозможно рассуждать о них философски и что едва ли найдутся два слова с более расплывчатым и неопределенным значением, чем слова, им упомянутые, ибо относительно чести существует почти столько же самых разнообразных мнений, как и относительно религии. |
| Nay," added he, "you yourself will allow it may exist independent of all but one: so will a Mahometan, a Jew, and all the maintainers of all the different sects in the world." | - Однако если под честью вы подразумеваете подлинную естественную красоту добродетели, то я берусь утверждать, что она может существовать независимо от всякой религии. Да ведь вы и сами допускаете, что она может существовать независимо от всех религии, кроме одной; то же самое скажет и магометанин, и еврей, и последователь любой секты на свете. |
| Thwackum replied, this was arguing with the usual malice of all the enemies to the true Church. He said, he doubted not but that all the infidels and hereticks in the world would, if they could, confine honour to their own absurd errors and damnable deceptions; | Тваком отвечал, что это обычный лукавый довод всех врагов истинной церкви. Он сказал, что не сомневается в том, что всем неверующим и еретикам хотелось бы согласить честь со своими нелепыми заблуждениями и пагубными лжеучениями. |
| "but honour," says he, "is not therefore manifold, because there are many absurd opinions about it; nor is religion manifold, because there are various sects and heresies in the world. When I mention religion, I mean the Christian religion; and not only the Christian religion, but the Protestant religion; and not only the Protestant religion, but the Church of England. And when I mention honour, I mean that mode of Divine grace which is not only consistent with, but dependent upon, this religion; and is consistent with and dependent upon no other. Now to say that the honour I here mean, and which was, I thought, all the honour I could be supposed to mean, will uphold, must less dictate an untruth, is to assert an absurdity too shocking to be conceived." | - Однако честь,- ораторствовал он,- не является многоразличной вследствие того, что о ней существует много нелепых мнений, как не является многоразличной религия оттого, что на свете есть разные секты и ереси. Когда я говорю о религии, я имею в виду христианскую религию, и не просто христианскую религию, а религию протестантскую, и не просто протестантскую религию, а англиканскую церковь. И когда я говорю о чести, я разумею род божественной благодати, который не только совместим с этой религией, но и зависит от нее и в то же время несовместим ни с какой иной религией и от нее не зависит. При таких условиях говорить, что подразумеваемая мной честь - а, мне кажется, ясно, что никакой иной чести я не мог подразумевать,- будет поддерживать и тем более предписывать неправду, значит утверждать самую возмутительную нелепость. |
| "I purposely avoided," says Square, "drawing a conclusion which I thought evident from what I have said; but if you perceived it, I am sure you have not attempted to answer it. However, to drop the article of religion, I think it is plain, from what you have said, that we have different ideas of honour; or why do we not agree in the same terms of its explanation? I have asserted, that true honour and true virtue are almost synonymous terms, and they are both founded on the unalterable rule of right, and the eternal fitness of things; to which an untruth being absolutely repugnant and contrary, it is certain that true honour cannot support an untruth. In this, therefore, I think we are agreed; but that this honour can be said to be founded on religion, to which it is antecedent, if by religion be meant any positive law-" | - Я умышленно избегал,- отвечал Сквейр,- выводить заключение, которое, мне кажется, с очевидностью следует из моих слов; однако, если вы и уловили его, вы не сделали никакой попытки на него возразить. Впрочем, оставляя в стороне религию, из сказанного вами, я полагаю, ясно, что у нас различные понятия о чести; но почему бы нам не столковаться относительно определения ее в одних и тех же терминах? Я утверждал, что истинная честь и истинная добродетель почти синонимы и обе основаны на непреложном законе справедливости и вечной гармонии вещей, а так как неправда совершенно несовместима с ними и противоречит им, то ясно, что истинная честь не может терпеть неправду. В этом, следовательно, мы согласны. Но говорить, что эта честь может основываться на религии, в то время как она ей предшествует, если под религией подразумевать положительный закон... |
| "I agree," answered Thwackum, with great warmth, "with a man who asserts honour to be antecedent to religion! Mr. Allworthy, did I agree-?" | - Как! Я согласен с человеком, утверждающим, будто честь предшествует религии? - с жаром воскликнул Тваком.- Мистер Олверти, разве я согласился? |
| He was proceeding when Mr. Allworthy interposed, telling them very coldly, they had both mistaken his meaning; for that he had said nothing of true honour.- It is possible, however, he would not have easily quieted the disputants, who were growing equally warm, had not another matter now fallen out, which put a final end to the conversation at present. | Тут мистер Олверти оборвал речь, холодно заметив, что они оба ошибочно его поняли, потому что он ничего не говорил об истинной чести. Впрочем, ему, может быть, нелегко было бы успокоить спорщиков, которые в одинаковой степени разгорячились, если бы разговору не положило конец одно неожиданное происшествие. |
Глава 4.
Containing a necessary apology for the author; and a childish incident, which perhaps requires an apology likewise
Заключающая в себе необходимое оправдание автора и детскую ссору, тоже,
может быть, нуждающуюся в оправдании
| English | Русский |
| Before I proceed farther, I shall beg leave to obviate some misconstructions into which the zeal of some few readers may lead them; for I would not willingly give offence to any, especially to men who are warm in the cause of virtue or religion. | Прежде чем идти дальше, прошу позволения предотвратить некоторые кривотолки, к которым может привести слишком большое рвение иных читателей, ибо у меня нет ни малейшего желания кого-либо оскорблять, особенно людей, принимающих близко к сердцу интересы добродетели или религии. |
| I hope, therefore, no man will, by the grossest misunderstanding of perversion of my meaning, misrepresent me, as endeavouring to cast any ridicule on the greatest perfections of human nature; and which do, indeed, alone purify and ennoble the heart of man, and raise him above the brute creation. This, reader, I will venture to say (and by how much the better man you are yourself, by so much the more will you be inclined to believe me), that I would rather have buried the sentiments of these two persons in eternal oblivion, than have done any injury to either of these glorious causes. | Надеюсь поэтому, никто не допустит такого грубого непонимания и искажения моей мысли, чтобы вообразить, будто я стремлюсь подвергнуть осмеянию величайшие совершенства человеческой природы, которые одни только очищают и облагораживают человеческое сердце и возвышают человека над бессмысленными тварями. Смею уверить вас, читатель (и чем благороднее вы, тем охотнее мне поверите), что я скорее предал бы мнения двух упомянутых лиц вечному забвению, чем согласился высказаться неуважительно о таких священных предметах. |
| On the contrary, it is with a view to their service, that I have taken upon me to record the lives and actions of two of their false and pretended champions. A treacherous friend is the most dangerous enemy; and I will say boldly, that both religion and virtue have received more real discredit from hypocrites than the wittiest profligates or infidels could ever cast upon them: nay, farther, as these two, in their purity, are rightly called the bands of civil society, and are indeed the greatest of blessings; so when poisoned and corrupted with fraud, pretence, and effectation, they have become the worst of civil curses, and have enabled men to perpetrate the most cruel mischiefs to their own species. | Напротив, я решился рассказать о жизни и действиях двух мнимых поборников добродетели и религии именно с той целью, чтобы содействовать прославлению столь высоких предметов. Вероломный друг - самый опасный враг, и я смело скажу, что лицемеры обесславили религию и добродетель больше, чем самые остроумные хулители и безбожники. Больше того: если добродетель и религия, в их чистом виде, справедливо называются скрепами гражданского общества и являются действительно благословеннейшими дарами, то, отравленные и оскверненные обманом, притворством и лицемерием, они сделались его злейшими проклятиями и толкали людей на самые черные преступления по отношению к их ближним. |
| Indeed, I doubt not but this ridicule will in general be allowed: my chief apprehension is, as many true and just sentiments often came from the mouths of these persons, lest the whole should be taken together, and I should be conceived to ridicule all alike. Now the reader will be pleased to consider, that, as neither of these men were fools, they could not be supposed to have holden none but wrong principles, and to have uttered nothing but absurdities; what injustice, therefore, must I have done to their characters, had I selected only what was bad! And how horribly wretched and maimed must their arguments have appeared! | Я не сомневаюсь, что такое осмеяние, вообще говоря, позволительно; но из уст двух описываемых мной лиц часто исходили самые верные и правильные суждения, и я боюсь главным образом того, как бы все не было свалено в одну кучу и читатель не подумал, будто я осмеиваю все огулом. Пусть он благоволит принять во внимание, что люди они были неглупые, и нельзя предполагать, будто они придерживались одних только ошибочных убеждений и высказывали одни только нелепости. Какое превратное дал бы я о них представление, если бы выбрал одни только дурные их черты! И какими жалкими и уродливыми показались бы все их рассуждения! |
| Upon the whole, it is not religion or virtue, but the want or them, which is here exposed. Had not Thwackum too much neglected virtue, and Square, religion, in the composition of their several systems, and had not both utterly discarded all natural goodness of heart, they had never been represented as the objects of derision in this history; in which we will now proceed. | Словом, здесь выставлены с дурной стороны не религия или добродетель, а их отсутствие. Если бы при построении своей системы Тваком не пренебрегал до такой степени добродетелью, а Сквейр - религией и если бы оба они не сбросили со счета естественную доброту сердца, они никогда не явились бы предметом насмешки в этой истории, к которой мы теперь и возвращаемся. |
| This matter then, which put an end to the debate mentioned in the last chapter, was no other than a quarrel between Master Blifil and Tom Jones, the consequence of which had been a bloody nose to the former; for though Master Blifil, notwithstanding he was the younger, was in size above the other's match, yet Tom was much his superior at the noble art of boxing. | Происшествием, положившим конец разговору, изложенному в последней главе, была ссора между молодым Блайфилом и Томом Джонсом, последствием которой явился окровавленный нос первого. Хоть и младший летами, Блайфил был ростом выше своего товарища, однако Том значительно превосходил его в благородном искусстве биться на кулачки. |
| Tom, however, cautiously avoided all engagements with that youth; for besides that Tommy Jones was an inoffensive lad amidst all his roguery, and really loved Blifil, Mr. Thwackum being always the second of the latter, would have been sufficient to deter him. | Том, однако, тщательно избегал каких-либо столкновений с племянником мистера Олверти. Не говоря уже о том, что при всей своей проказливости Томми Джонс был юноша безобидный и искренне любил Блайфила, на него действовал сдерживающе мистер Тваком, всегда бравший сторону последнего. |
| But well says a certain author, No man is wise at all hours; it is therefore no wonder that a boy is not so. A difference arising at play between the two lads, Master Blifil called Tom a beggarly bastard. Upon which the latter, who was somewhat passionate in his disposition, immediately caused that phenomenon in the face of the former, which we have above remembered. | Но справедливо сказал один писатель: "Нет человека, который был бы мудр каждую минуту"; не удивительно поэтому, если мудрость иногда покидала мальчика. Заспорив о чем-то во время игры, молодой Блайфил назвал Тома нищим ублюдком. В ответ на это Том, который был нрава горячего, тотчас же украсил его лицо только что упомянутым нами способом. |
| Master Blifil now, with his blood running from his nose, and the tears galloping after from his eyes, appeared before his uncle and the tremendous Thwackum. In which court an indictment of assault, battery, and wounding, was instantly preferred against Tom; who in his excuse only pleaded the provocation, which was indeed all the matter that Master Blifil had omitted. | И вот молодой Блайфил, с текущей из носа кровью и струящимися из глаз вслед за ней слезами, явился на суд дяди и грозного Твакома. В этом трибунале Джонсу тотчас же было предъявлено обвинение в оскорблении действием и ранении. Том в оправдание сослался только на вызывающие слова Блайфила, о которых, впрочем, последний умолчал в своей жалобе. |
| It is indeed possible that this circumstance might have escaped his memory; for, in his reply, he positively insisted, that he had made use of no such appellation; adding, | Очень может быть, что это обстоятельство действительно вылетело у него из памяти, потому что в своем ответе он решительно отрицал произнесение им обидных слов, воскликнув: |
| "Heaven forbid such naughty words should ever come out of his mouth!" | - Сохрани боже, чтобы из моих уст исходили когда-нибудь такие скверные слова! |
| Tom, though against all form of law, rejoined in affirmance of the words. Upon which Master Blifil said, | Том, в противность всем судебным формальностям, отвечал на возражение повторением брани Блайфила. Тогда последний сказал: |
| "It is no wonder. Those who will tell one fib, will hardly stick at another. If I had told my master such a wicked fib as you have done, I should be ashamed to show my face." | - Не удивительно. Кто раз соврал, тот не посовестится соврать другой раз. Если бы я сказал моему учителю такую гадкую небылицу, как ты, я стыдился бы показаться на глаза людям. |
| "What fib, child?" cries Thwackum pretty eagerly. | - Какую небылицу, мой мальчик? - нетерпеливо спросил Тваком. |
| "Why, he told you that nobody was with him a shooting when he killed the partridge; but he knows" (here he burst into a flood of tears), "yes, he knows, for he confessed it to me, that Black George the gamekeeper was there. Nay, he said- yes you did- deny it if you can, that you would not have confest the truth, though master had cut you to pieces." | - Да как же, он сказал вам, что с ним никого не было на охоте, когда он застрелил куропатку; а он знает (тут Блайфил залился слезами), да, он знает, сам же мне в этом признался, что с ним был сторож Черный Джордж. И больше того, он сказал,- да, ты сказал, посмей-ка отрицать! - что ни за что не признаешься в этом учителю, хотя бы он тебя на куски изрезал. |
| At this the fire flashed from Thwackum's eyes, and he cried out in triumph- | При этих словах глаза Твакома засверкали, и он торжествующе воскликнул: |
| "Oh! ho! this is your mistaken notion of honour! This is the boy who was not to be whipped again!" | - Ого! Так вот она, ваша ложно понятая честь! Вот какого мальчишку нельзя было выпороть еще раз! |
| But Mr. Allworthy, with a more gentle aspect, turned towards the lad, and said, | Но мистер Олверти обратился к юноше с более приветливым видом, спросив: |
| "Is this true, child? How came you to persist so obstinately in a falsehood?" | - Это правда, мой мальчик? Как же это ты дошел до такого упорства во лжи? |
| Tom said, "He scorned a lie as much as any one: but he thought his honour engaged him to act as he did; for he had promised the poor fellow to conceal him: which," he said, "he thought himself farther obliged to, as the gamekeeper had begged him not to go into the gentleman's manor, and had at last gone himself, in compliance with his persuasions." He said, "This was the whole truth of the matter, and he would take his oath of it"; and concluded with very passionately begging Mr. Allworthy "to have compassion on the poor fellow's family, especially as he himself only had been guilty, and the other had been very difficultly prevailed on to do what he did. | Джонс отвечал, что он презирает ложь не меньше всякого другого; но он считал, что честь обязывала его поступить так, как он поступил, ибо он обещал бедняге не выдавать его; тем более, он чувствовал себя обязанным молчать, продолжал он, что сторож уговаривал его не ходить на чужую землю и пошел туда сам только в угоду ему. Вот вся правда, как было дело, и он готов подтвердить свои слова присягой. И Джонс закончил свою речь горячей просьбой к мистеру Олверти пожалеть семью бедного сторожа, особенно принимая во внимание то, что он, Джонс, один был виноват, а сторож с большой неохотой согласился сделать то, что он сделал. |
| Indeed, sir," said he, "it could hardly be called a lie that I told; for the poor fellow was entirely innocent of the whole matter. I should have gone alone after the birds; nay, I did go at first, and he only followed me to prevent more mischief. Do, pray, sir, let me be punished; take my little horse away again; but pray, sir, forgive poor George." | - Право же, сэр,- говорил он,- едва ли мое показание можно назвать ложью, потому что бедняк совершенно неповинен во всем случившемся. Я все равно пошел бы один за птицами,- я даже и пошел один, и он только последовал за мной, чтобы я не наделал еще большей беды. Пожалуйста, сэр, накажи те меня, отберите у меня лошадку, но прошу вас, сэр, простите бедного Джорджа. |
| Mr. Allworthy hesitated a few moments, and then dismissed the boys, advising them to live more friendly and peaceably together. | После недолгого колебания мистер Олверти отпустил Мальчиков, посоветовав им жить дружнее и миролюбивее. |
Глава 5.
The opinions of the divine and the philosopher concerning the two boys; with some reasons for their opinions, and other matters
Мнения богослова и философа о своих воспитанниках; несколько оснований
для этих мнений и другие предметы
| English | Русский |
| It is probable, that by disclosing this secret, which had been communicated in the utmost confidence to him, young Blifil preserved his companion from a good lashing; for the offence of the bloody nose would have been of itself sufficient cause for Thwackum to have proceeded to correction; but now this was totally absorbed in the consideration of the other matter; and with regard to this, Mr. Allworthy declared privately, he thought the boy deserved reward rather than punishment, so that Thwackum's hand was withheld by a general pardon. | Очень может статься, что, выдав тайну, сообщенную ему весьма конфиденциально, молодой Блайфил избавил своего товарища от хорошей порки, ибо и окровавленного носа было довольно для Твакома, чтобы взяться за розгу; но эту провинность теперь совершенно заслонил другой поступок; а касательно этого поступка мистер Олверти заявил Твакому с глазу на глаз, что, по его мнению, мальчик заслуживает скорее награды, чем наказания, и, таким образом, помилование остановило карающую руку богослова. |
| Thwackum, whose meditations were full of birch, exclaimed against this weak, and, as he said he would venture to call it, wicked lenity. To remit the punishment of such crimes was, he said, to encourage them. He enlarged much on the correction of children, and quoted many texts from Solomon, and others; which being to be found in so many other books, shall not be found here. He then applied himself to the vice of lying, on which head he was altogether as learned as he had been on the other. | Тваком, все помыслы которого были наполнены березовыми прутьями, громко порицал эту снисходительность, решаясь назвать ее слабостью и даже безнравственностью. Оставлять такие преступления безнаказанными, говорил он, значит поощрять их. Он долго распространялся о пользе наказания детей, приведя много изречений из Соломона и других; так как изречения эти можно найти во множестве книг, то мы не станем их повторять здесь. Потом он обратился к пороку лжи, обнаружив в этом предмете такую же осведомленность, как и в прочих. |
| Square said, he had been endeavouring to reconcile the behaviour of Tom with his idea of perfect virtue, but could not. He owned there was something which at first sight appeared like fortitude in the action; but as fortitude was a virtue, and falsehood a vice, they could by no means agree or unite together. He added, that as this was in some measure to confound virtue and vice, it might be worth Mr. Thwackum's consideration, whether a larger castigation might not be laid on upon the account. | Сквейр сказал, что он пробовал согласить поведение Тома с идеей совершенной добродетели, но ему это не удалось. Он признался, что, на первый взгляд, в поступке Джонса есть нечто похожее на мужественную силу; но так как мужество - добродетель, а лживость - порок, то они ни в коем случае не могут быть примирены или соединены. В заключение он заметил, что так как поступок Джонса является в некоторой мере смешением добродетели и порока, то мистеру Твакому следовало бы подумать, не заслуживает ли его воспитанник по этому случаю суровейшего наказания. |
| As both these learned men concurred in censuring Jones, so were they no less unanimous in applauding Master Blifil. To bring truth to light, was by the parson asserted to be the duty of every religious man; and by the philosopher this was declared to be highly conformable with the rule of right, and the eternal and unalterable fitness of things. | Если оба ученые мужа единодушно осудили Джонса, то с не меньшим единодушием они одобрили молодого Блайфила. Разоблачение истины, по утверждению священника, было долгом каждого религиозного человека, а по заявлению философа - совершенно согласно с законом справедливости и нерушимой вечной гармонией вещей. |
| All this, however, weighed very little with Mr. Allworthy. He could not be prevailed on to sign the warrant for the execution of Jones. There was something within his own breast with which the invincible fidelity which that youth had preserved, corresponded much better than it had done with the religion of Thwackum, or with the virtue of Square. He therefore strictly ordered the former of these gentlemen to abstain from laying violent hands on Tom for what had past. The pedagogue was obliged to obey those orders; but not without great reluctance, and frequent mutterings that the boy would be certainly spoiled. | Все это, однако, имело очень мало веса в глазах мистера Олверти. Его так и не удалось уговорить подписать приказ об экзекуции над Джонсом. В груди его жило чувство, которому стойкая верность, проявленная юношей, была гораздо ближе, чем религия Твакома или добродетель Сквейра. Поэтому он настрого приказал первому из этих господ воздержаться от расправы над Томом за прошлое. Педагог принужден был повиноваться приказаниям Олверти, хоть и с большой неохотой, ворча, что мальчика положительно портят. |
| Towards the gamekeeper the good man behaved with more severity. He presently summoned that poor fellow before him, and after many bitter remonstrances, paid him his wages, and dismist him from his service; for Mr. Allworthy rightly observed, that there was a great difference between being guilty of a falsehood to excuse yourself, and to excuse another. He likewise urged, as the principal motive to his inflexible severity against this man, that he had basely suffered Tom Jones to undergo so heavy a punishment for his sake, whereas he ought to have prevented it by making the discovery himself. | С полевым сторожем сквайр поступил суровее. Он тотчас же призвал беднягу к себе, долго ему выговаривал в резких выражениях, заплатил жалованье и уволил со службы; мистер Олверти справедливо заметил, что солгать для оправдания себя и солгать для оправдания другого - большая разница. Но главной причиной его непреклонной суровости по отношению к этому человеку было то, что ради своей выгоды он проявил низость, допустив, чтобы Тома Джонса подвергли такому тяжелому наказанию, между тем как мог предотвратить его добровольным признанием. |
| When this story became public, many people differed from Square and Thwackum, in judging the conduct of the two lads on the occasion. Master Blifil was generally called a sneaking rascal, a poor-spirited wretch, with other epithets of the like kind; whilst Tom was honoured with the appellations of a brave lad, a jolly dog, and an honest fellow. Indeed, his behaviour to Black George much ingratiated him with all the servants; for though that fellow was before universally disliked, yet he was no sooner turned away than he was as universally pitied; and the friendship and gallantry of Tom Jones was celebrated by them all with the highest applause; and they condemned Master Blifil as openly as they durst, without incurring the danger of offending his mother. For all this, however, poor Tom smarted in the flesh; for though Thwackum had been inhibited to exercise his arm on the foregoing account, yet, as the proverb says, It is easy to find a stick, &c. So was it easy to find a rod; and, indeed, the not being able to find one was the only thing which could have kept Thwackum any long time from chastising poor Jones. | Когда эта история получила огласку, многие оценили поведение юношей в день их ссоры совсем иначе, чем Сквейр и Тваком. Молодого Блайфила в один голос называли подлым доносчиком, мерзавцем, трусом и тому подобными эпитетами, тогда как Том почтен был лестными именами славного малого, веселого парня честной души. Поступок с Черным Джорджем очень расположил к нему всех слуг, правда, полевого сторожа раньше никто не любил, но едва только его прогнали, как все начали жалеть его, все с величайшими похвалами прославляли дружбу и благородство Тома Джонса и совершенно открыто осуждали молодого Блайфила, остерегаясь только прогневить его мать. Однако за все это бедный Том платился телесной болью; ибо хоть Твакому и было запрещено пускать в ход свои руки, но, как говорит пословица, "найти сучок в лесу нетрудно". Так точно нетрудно было найти розгу; а только совершенная невозможность найти ее удержала бы Твакома сколько-нибудь продолжительное время от порки бедного Джонса. |
| Had the bare delight in the sport been the only inducement to the pedagogue, it is probable Master Blifil would likewise have had his share; but though Mr. Allworthy had given him frequent orders to make no difference between the lads, yet was Thwackum altogether as kind and gentle to this youth, as he was harsh, nay even barbarous, to the other. To say the truth, Blifil had greatly gained his master's affections; partly by the profound respect he always showed his person, but much more by the decent reverence with which he received his doctrine; for he had got by heart, and frequently repeated, his phrases, and maintained all his master's religious principles with a zeal which was surprizing in one so young, and which greatly endeared him to the worthy preceptor. | Если бы единственным побуждением педагога было чистое наслаждение искусством, то, по всей вероятности, Блайфил тоже получал бы свою долю, но, несмотря на неоднократные приказания мистера Олверти не делать никакого различия между мальчиками, Тваком был столь же любезен и ласков с его племянником, сколько груб и даже жесток с Джонсом. Сказать правду, Блайфил вполне заслужил любовь своего наставника - частью тем, что свидетельствовал ему всегда глубокое уважение, а еще больше скромной почтительностью, с которой он принимал его учение. Блайфил знал наизусть и часто повторял его фразы и отстаивал религиозные убеждения своего учителя с жаром, прямо-таки удивительным в таком молодом человеке и снискавшим большое благоволение к нему достойного наставника. |
| Tom Jones, on the other hand, was not only deficient in outward tokens of respect, often forgetting to pull off his hat, or to bow at his master's approach; but was altogether as unmindful both of his master's precepts and example. He was indeed a thoughtless, giddy youth, with little sobriety in his manners, and less in his countenance; and would often very impudently and indecently laugh at his companion for his serious behaviour. | С другой стороны, Том Джонс был не только нерачителен по части внешних знаков почтения, часто забывая снять шляпу или поклониться при встрече с учителем, но относился также без всякого внимания к его наставлениям и примеру. Это был беззаботный, ветреный юноша с очень вольными манерами и без всякой маски на лице; часто он самым бесстыдным и неприличным образом смеялся над степенностью своего товарища. |
| Mr. Square had the same reason for his preference of the former lad; for Tom Jones showed no more regard to the learned discourses which this gentleman would sometimes throw away upon him, than to those of Thwackum. He once ventured to make a jest of the rule of right; and at another time said, he believed there was no rule in the world capable of making such a man as his father (for so Mr. Allworthy suffered himself to be called). | По этим же самым причинам и мистер Сквейр отдавал предпочтение Блайфилу, ибо Том Джонс так же неуважительно относился к ученым рассуждениям этого джентльмена, когда тому случалось расточать их пред ним, как и к поучениям Твакома. Однажды он решился подшутить над законом справедливости, а в другой раз сказал, что, по его мнению, ни один закон в мире не способен создать такого человека, как его отец (мистер Олверти позволял ему называть себя этим именем). |
| Master Blifil, on the contrary, had address enough at sixteen to recommend himself at one and the same time to both these opposites. With one he was all religion, with the other he was all virtue. And when both were present, he was profoundly silent, which both interpreted in his favour and in their own. | Молодой Блайфил, напротив, имел в шестнадцать лет довольно ловкости для того, чтобы одновременно вкрасться в милость обоих этих непохожих друг на друга людей. С одним он был - весь религия, с другим - весь добродетель. А когда они оба были возле него, он хранил глубокое молчание, которое каждый из них истолковывал в его и свою пользу. |
| Nor was Blifil contented with flattering both these gentlemen to their faces; he took frequent occasions of praising them behind their backs to Allworthy; before whom, when they two were alone, and his uncle commended any religious or virtuous sentiment (for many such came constantly from him) he seldom failed to ascribe it to the good instructions he had received from either Thwackum or Square; for he knew his uncle repeated all such compliments to the persons for whose use they were meant; and he found by experience the great impressions which they made on the philosopher, as well as on the divine: for, to say the truth, there is no kind of flattery so irresistible as this, at second hand. | Блайфил не довольствовался лестью в глаза обоим этим джентльменам, он пользовался всяким случаем хвалить их Олверти в их отсутствие. Когда он бывал наедине с дядей и дядя одобрял какую-нибудь религиозную или моральную сентенцию (а Блайфил постоянно сыпал ими), он почти всегда приписывал ее добрым наставлениям Твакома и Сквейра. Он знал, что дядя передаст все эти отзывы лицам, для которых они были предназначены, и убедился на опыте в том, какое сильное впечатление они производят как на философа, так и на богослова. И точно: нет лести неотразимее той, что передается из вторых рук. |
| The young gentleman, moreover, soon perceived how extremely grateful all those panegyrics on his instructors were to Mr. Allworthy himself, as they so loudly resounded the praise of that singular plan of education which he had laid down; for this worthy man having observed the imperfect institution of our public schools, and the many vices which boys were there liable to learn, had resolved to educate his nephew, as well as the other lad, whom he had in a manner adopted, in his own house; where he thought their morals would escape all that danger of being corrupted to which they would be unavoidably exposed in any public school or university. | Кроме того, молодой джентльмен скоро заметил, что все эти панегирики учителям чрезвычайно приятны самому мистеру Олверти, потому что в них слышалась открытая похвала избранному им своеобразному плану воспитания; ибо, заметив, как несовершенны наши публичные школы и сколько пороков приобретают в них мальчики, почтенный сквайр решил воспитывать племянника и найденыша, которого он некоторым образом усыновил, у себя дома, где нравственность их, думал он, избегнет всех опасностей развращения, которым она подвержена в публичных школах или университете. |
| Having, therefore, determined to commit these boys to the tuition of a private tutor, Mr. Thwackum was recommended to him for that office, by a very particular friend, of whose understanding Mr. Allworthy had a great opinion, and in whose integrity he placed much confidence. This Thwackum was fellow of a college, where he almost entirely resided; and had a great reputation for learning, religion, and sobriety of manners. And these were doubtless the qualifications by which Mr. Allworthy's friend had been induced to recommend him; though indeed this friend had some obligations to Thwackum's family, who were the most considerable persons in a borough which that gentleman represented in parliament. | Решив, таким образом, вверить мальчиков попечению домашнего учителя, мистер Олверти обратился за советом к одному очень близкому приятелю, об уме которого он был высокого мнения и на честность которого вполне полагался, и тот порекомендовал ему на эту должность мистера Твакома. Этот Тваком был членом одного колледжа, где почти и жил, и славился ученостью, набожностью и степенностью. Несомненно, названные качества и имел в виду приятель мистера Олверти, рекомендуя ему Твакома, хотя, впрочем, был многим обязан семье Твакома, самой видной в том местечке, представителем которого этот джентльмен был в парламенте. |
| Thwackum, at his first arrival, was extremely agreeable to Allworthy; and indeed he perfectly answered the character which had been given of him. Upon longer acquaintance, however, and more intimate conversation, this worthy man saw infirmities in the tutor, which he could have wished him to have been without; though as those seemed greatly overbalanced by his good qualities, they did not incline Mr. Allworthy to part with him: nor would they indeed have justified such a proceeding; for the reader is greatly mistaken, if he conceives that Thwackum appeared to Mr. Allworthy in the same light as he doth to him in this history; and he is as much deceived, if he imagines that the most intimate acquaintance which he himself could have had with that divine, would have informed him of those things which we, from our inspiration, are enabled to open and discover. Of readers who, from such conceits as these, condemn the wisdom or penetration of Mr. Allworthy, I shall not scruple to say, that they make a very bad and ungrateful use of that knowledge which we have communicated to them. | Тваком сразу по приезде чрезвычайно понравился Олверти, действительно, он вполне отвечал данной приятелем Олверти характеристике. Впрочем, после более долгого знакомства и более задушевных бесед почтенный сквайр заметил в наставнике недостатки, которых он не желал бы в нем видеть; но так как с виду его хорошие качества значительно перевешивали их, то мистер Олверти не пожелал с ним расстаться. Да эти недостатки и не давали ему на то права: читатель сильно ошибается, если думает, будто Тваком являлся мистеру Олверти в том же свете, как и ему на страницах этой истории; он заблуждается также, если воображает, будто самые короткие отношения с богословом могли бы открыть ему вещи, которые позволило нам открыть и разоблачить наше писательское вдохновение. О читателях, которые, на основании сказанного, усомнятся в мудрости или проницательности мистера Олверти, я без стеснения скажу, что они дурно и неблагодарно пользуются сообщаемыми им сведениями. |
| These apparent errors in the doctrine of Thwackum served greatly to palliate the contrary errors in that of Square, which our good man no less saw and condemned. He thought, indeed, that the different exuberancies of these gentlemen would correct their different imperfections; and that from both, especially with his assistance, the two lads would derive sufficient precepts of true religion and virtue. If the event happened contrary to his expectations, this possibly proceeded from some fault in the plan itself; which the reader hath my leave to discover, if he can: for we do not pretend to introduce any infallible characters into this history; where we hope nothing will be found which hath never yet been seen in human nature. | Эти явные погрешности в системе Твакома уравновешивали противоположные погрешности Сквейра, которые наш добрый сквайр тоже видел и осуждал. Но он считал, что противоположные достоинства этих джентльменов будут исправлять их противоположные несовершенства и что мальчики почерпнут от них, особенно с его помощью, достаточно полезных наставлений в истинной религии и добродетели. Если результаты не оправдали его ожиданий, то это, может быть, проистекало от какой-то ошибки в самом плане воспитания, которую мы и предоставляем обнаружить читателю, если он сумеет; ибо мы не задаемся целью выводить в этой истории людей непогрешимых и надеемся, что в ней не найдется ничего такого, чего никогда еще не наблюдалось в человеческой натуре. |
| To return therefore: the reader will not, I think, wonder that the different behaviour of the two lads above commemorated, produced the different effects of which he hath already seen some instance; and besides this, there was another reason for the conduct of the philosopher and the pedagogue; but this being matter of great importance, we shall reveal it in the next chapter. | Возвратимся, однако, к нашему предмету; мне кажется, читатель не удивится, что различное поведение упомянутых мальчиков производило различное впечатление на воспитателей, примеры чего мы уже видели; но была еще и другая причина различного отношения к ним философа и педагога; так как предмет этот очень важный, мы изложим его в следующей главе. |
Глава 6.
Containing a better reason still for the before-mentioned opinions
в которой приводится еще более веское основание для вышеупомянутых
мнений
| English | Русский |
| It is to be known then, that those two learned personages, who have lately made a considerable figure on the theatre of this history, had, from their first arrival at Mr. Allworthy's house, taken so great an affection, the one to his virtue, the other to his religion, that they had meditated the closest alliance with him. | Надо знать, что две названные ученые персоны, играющие в последнее время видную роль на сцене нашей истории, исполнились с самого прибытия в дом мистера Олверти такой великой любовью, один - к его добродетели, а другой - к его благочестию, что задумали вступить с ним в теснейший союз. |
| For this purpose they had cast their eyes on that fair widow, whom, though we have not for some time made any mention of her, the reader, we trust, hath not forgot. Mrs. Blifil was indeed the object to which they both aspired. | С этим намерением они остановили свои взоры на прекрасной вдове, которой, мы надеемся, не забыл еще читатель, хоть мы давно уже о ней не упоминали. Миссис Блайфил была предметом домогательства обоих наставников. |
| It may seem remarkable, that, of four persons whom we have commemorated at Mr. Allworthy's house, three of them should fix their inclinations on a lady who was never greatly celebrated for her beauty, and who was, moreover, now a little descended into the vale of years; but in reality bosom friends, and intimate acquaintance, have a kind of natural propensity to particular females at the house of a friend- viz., to his grandmother, mother, sister, daughter, aunt, niece, or cousin, when they are rich; and to his wife, sister, daughter, niece, cousin, mistress, or servant-maid, if they should be handsome. | Может показаться странным, что из четырех человек, проживавших в доме Олверти, трое почувствовали влечение к даме, никогда особенно не славившейся красотой и вдобавок теперь уже немного склонившейся под бременем лет; но обыкновенно задушевные друзья и короткие знакомые чувствуют род естественного влечения к женщинам, входящим в число домочадцев друга, как-то: к его бабушке, сестре, дочери, тетке, племяннице или кузине, когда они богаты, и к его жене, сестре, дочери, племяннице, кузине, любовнице или горничной, если они пригожи. |
| We would not, however, have our reader imagine, that persons of such characters as were supported by Thwackum and Square, would undertake a matter of this kind, which hath been a little censured by some rigid moralists, before they had thoroughly examined it, and considered whether it was (as Shakespear phrases it) "Stuff o' th' conscience," or no. Thwackum was encouraged to the undertaking by reflecting that to covet your neighbour's sister is nowhere forbidden: and he knew it was a rule in the construction of all laws, that "Expressum facit cessare tacitum." The sense of which is, "When a lawgiver sets down plainly his whole meaning, we are prevented from making him mean what we please ourselves." As some instances of women, therefore, are mentioned in the divine law, which forbids us to covet our neighbour's goods, and that of a sister omitted, he concluded it to be lawful. And as to Square, who was in his person what is called a jolly fellow, or a widow's man, he easily reconciled his choice to the eternal fitness of things. | Да не вообразит, однако, читатель, что люди склада Твакома и Сквейра решились на такое предприятие, не вполне одобряемое строгими моралистами, не рассмотрев досконально заранее, противно оно совести или нет. Тваком оправдывал себя рассуждением, что желать сестру ближнего твоего нигде не запрещено, и ему известно было правило, которым руководятся при составлении всех законов, именно: "Expressum facit cessare taciturn", смысл которого таков: "Если законодатель ясно излагает всю свою мысль, то мы не вправе приписывать ему то, что нам вздумается". А так как божественный закон, запрещающий нам желать добро нашего ближнего, перечисляет разные виды женщин и сестра среди них не упоминается, то наш богослов заключил отсюда, что его желание вполне законно. А что касается Сквейра, который был что называется красавец мужчина и вдовий угодник, то он легко примирил свой выбор с вечной гармонией вещей. |
| Now, as both of these gentlemen were industrious in taking every opportunity of recommending themselves to the widow, they apprehended one certain method was, by giving her son the constant preference to the other lad; and as they conceived the kindness and affection which Mr. Allworthy showed the latter, must be highly disagreeable to her, they doubted not but the laying hold on all occasions to degrade and vilify him, would be highly pleasing to her; who, as she hated the boy, must love all those who did him any hurt. In this Thwackum had the advantage; for while Square could only scarify the poor lad's reputation, he could flea his skin; and, indeed, he considered every lash he gave him as a compliment paid to his mistress; so that he could, with the utmost propriety, repeat this old flogging line, "Castigo te non quod odio habeam, sed quod AMEN. I chastise thee not out of hatred, but out of love." And this, indeed, he often had in his mouth, or rather, according to the old phrase, never more properly applied, at his fingers' ends. | И вот наши джентльмены, не пропускавшие ни одного случая снискать расположение вдовы, сообразили, что вернейшим средством для этого будет отдавать предпочтение ее сыну перед Джонсом; и так как им казалось, что доброта и любовь мистера Олверти к приемышу должны быть крайне неприятны вдове, то они и не сомневались, что, унижая и понося Джонса при всяком удобном случае, они доставят ей большое удовольствие: она ненавидела мальчика, следовательно, должна была любить всех притеснявших его. В этом отношении Тваком имел преимущество, ибо Сквейр мог вредить только доброму имени бедного юноши, а он - его коже; и действительно, он рассматривал каждый нанесенный Тому удар как знак внимания к своей возлюбленной, так что с полным правом мог бы применить к себе старое наставительное изречение: "Castigo te non quod odio habeam, sed quod amem" - "Наказываю тебя не из ненависти, а из любви". И действительно, оно часто бывало у него на устах или, вернее - по одному старинному выражению, как нельзя более подходящему к случаю,- на кончиках его пальцев. |
| For this reason, principally, the two gentlemen concurred, as we have seen above, in their opinion concerning the two lads; this being, indeed, almost the only instance of their concurring on any point; for, beside the difference of their principles, they had both long ago strongly suspected each other's design, and hated one another with no little degree of inveteracy. | Преимущественно по этой причине оба джентльмена были, как мы видели, согласны в своем мнении насчет порученных им воспитанников. И это был едва ли не единственный случай их единогласия, ибо, помимо коренного различия их образа мысли, оба они давно уже сильно подозревали друг друга в желании покорить сердце вдовы и ненавидели друг друга жесточайшей ненавистью. |
| This mutual animosity was a good deal increased by their alternate successes; for Mrs. Blifil knew what they would be at long before they imagined it; or, indeed, intended she should: for they proceeded with great caution, lest she should be offended, and acquaint Mr. Allworthy. But they had no reason for any such fear; she was well enough pleased with a passion, of which she intended none should have any fruits but herself. And the only fruits she designed for herself were, flattery and courtship; for which purpose she soothed them by turns, and a long time equally. She was, indeed, rather inclined to favour the parson's principles; but Square's person was more agreeable to her eye, for he was a comly man; whereas the pedagogue did in countenance very nearly resemble that gentleman, who, in the Harlot's Progress, is seen correcting the ladies in Bridewell. | Эта взаимная враждебность еще более распалялась их попеременными успехами, ибо миссис Блайфил смекнула, в чем дело, гораздо раньше, чем они воображали или имели в виду показать ей: соперники действовали с большой осторожностью, боясь, как бы она не обиделась и не пожаловалась мистеру Олверти. Но для таких опасений не было никаких поводов: вдова была довольна страстью, плоды которой намеревалась пожать она одна, а единственными плодами, на которые она рассчитывала, были лесть и поклонение,- по этой причине она поощряла каждого из них поочередно и долгое время в равной степени. Она больше склонялась предпочесть убеждения богослова, но наружность Сквейра больше радовала ее взоры, ибо философ был мужчина благообразный, тогда как педагог очень напоминал джентльмена, наказывающего дам в исправительном доме на гравюре из серии "Путь прелестницы". |
| Whether Mrs. Blifil had been surfeited with the sweets of marriage, or disgusted by its bitters, or from what other cause it proceeded, I will not determine; but she could never be brought to listen to any second proposals. However, she at last conversed with Square with such a degree of intimacy that malicious tongues began to whisper things of her, to which as well for the sake of the lady, as that they were highly disagreeable to the rule of right and the fitness of things, we will give no credit, and therefore shall not blot our paper with them. The pedagogue, 'tis certain, whipped on, without getting a step nearer to his journey's end. | Была ли миссис Блайфил пресыщена сладостью супружеской жизни, почувствовала ли отвращение к ее горечи, или происходило это от иной причины - я не берусь решить,- только она и слышать не хотела о новом предложении. Впрочем, под конец у нее установились такие короткие отношения со Сквейром, что злые языки начали нашептывать о ней вещи, которым, вследствие нежелания порочить честь дамы, а также потому, что они совершенно несовместимы с законом справедливости и всеобщей гармонией, мы не будем придавать значения и не станем марать ими бумагу. Педагог же, как усердно ни подхлестывал, ни на шаг не приближался к цели своего путешествия. |
| Indeed he had committed a great error, and that Square discovered much sooner than himself. Mrs. Blifil (as, perhaps, the reader may have formerly guessed) was not over and above pleased with the behaviour of her husband; nay, to be honest, she absolutely hated him, till his death at last a little reconciled him to her affections. It will not be therefore greatly wondered at, if she had not the most violent regard to the offspring she had by him. And, in fact, she had so little of this regard, that in his infancy she seldom saw her son, or took any notice of him; and hence she acquiesced, after a little reluctance, in all the favours which Mr. Allworthy showered on the foundling; whom the good man called his own boy, and in all things put on an entire equality with Master Blifil. This acquiescence in Mrs. Blifil was considered by the neighbours, and by the family, as a mark of her condescension to her brother's humour, and she was imagined by all others, as well as Thwackum and Square, to hate the foundling in her heart; nay, the more civility she showed him, the more they conceived she detested him, and the surer schemes she was laying for his ruin: for as they thought it her interest to hate him, it was very difficult for her to persuade them she did not. | Надо сказать, что он сделал большую ошибку, и Сквейр заметил это гораздо раньше его. Миссис Блайфил (как, может быть, уже догадался читатель) не была в чрезмерном восторге от обращения мужа; говоря откровенно, она ненавидела его всей душой, пока наконец смерть немного не примирила ее с ним. Поэтому нет ничего удивительного в том, что она не питала особенно бурной нежности к его детищу. Действительно, этой нежности было у нее так мало, что, когда ее сын был ребенком, она видела его редко и обращала на него мало внимания; без больших усилий примирилась она со всеми милостями, расточаемыми найденышу мистером Олверти, который называл его своим сыном и во всем держал наравне с маленьким Блайфилом. Это молчаливое согласие было истолковано соседями и домочадцами как уступка братниной прихоти, но все, не исключая Твакома и Сквейра, были убеждены, что в душе она ненавидит приемыша; и чем ласковее обращалась она с ним, тем больше они были уверены, что она озлоблена против Джонса и замышляет для него верную гибель; ей трудно было бы переубедить людей, считавших, что в ее интересах ненавидеть мальчика. |
| Thwackum was the more confirmed in his opinion, as she had more than once slily caused him to whip Tom Jones, when Mr. Allworthy, who was an enemy to this exercise, was abroad; whereas she had never given any such orders concerning young Blifil. And this had likewise imposed upon Square. In reality, though she certainly hated her own son- of which, however monstrous it appears, I am assured she is not a singular instance- she appeared, notwithstanding all her outward compliance, to be in her heart sufficiently displeased with all the favour shown by Mr. Allworthy to the foundling. She frequently complained of this behind her brother's back, and very sharply censured him for it, both to Thwackum and Square; nay, she would throw it in the teeth of Allworthy himself, when a little quarrel, or miff, as it is vulgarly called, arose between them. | Тваком еще более укрепился в своем мнении оттого, что она не раз коварно подавала ему мысль высечь Тома Джонса, когда мистера Олверти, враждебно относившегося к таким экзекуциям, не было дома; между тем она никогда не отдавала подобных приказаний относительно Блайфила. Это обстоятельство обратило на себя внимание также Сквейра. Словом, хотя миссис Блайфил заведомо ненавидела своего родного сына,- и, как это ни чудовищно, я уверен, что она в этом отношении далеко не исключение,-она, по-видимому, вопреки всей своей наружной угодливости, втайне сильно досадовала на благоволение мистера Олверти к приемышу. Часто она в резких выражениях жаловалась на брата, за его спиной, и Твакому и Сквейру и даже порой бросала упрек в глаза самому Олверти, когда между ними завязывались небольшие ссоры, или, вульгарно выражаясь, перебранки. |
| However, when Tom grew up, and gave tokens of that gallantry of temper which greatly recommends men to women, this disinclination which she had discovered to him when a child, by degrees abated, and at last she so evidently demonstrated her affection to him to be much stronger than what she bore her own son, that it was impossible to mistake her any longer. She was so desirous of often seeing him, and discovered such satisfaction and delight in his company, that before he was eighteen years old he was become a rival to both Square and Thwackum; and what is worse, the whole country began to talk as loudly of her inclination to Tom, as they had before done of that which she had shown to Square: on which account the philosopher conceived the most implacable hatred for our poor heroe. | Однако, когда Том вырос и стал отличаться удалью, так выгодно рисующей мужчину в глазах женщин, нерасположение, которое она обнаруживала к нему во время его детства, постепенно ослабело, и, наконец, она стала оказывать ему столь явное предпочтение перед родным сыном, что уже невозможно было ошибиться на этот счет. Она так желала видеть Джонса и испытывала такое живое удовольствие в его обществе, что, не достигнув еще восемнадцати лет, Том сделался соперником и Сквейра и Твакома; и, что еще хуже, весь околоток начал поговаривать о ее благосклонности к Тому так же громко, как раньше говорили о ее благосклонности к Сквейру; по этой причине философ воспылал жесточайшей ненавистью к нашему бедному герою. |
Глава 7.
In which the author himself makes his appearance on the stage
в которой на сцену является сам автор
| English | Русский |
| Though Mr. Allworthy was not of himself hasty to see things in a disadvantageous light, and was a stranger to the public voice, which seldom reaches to a brother or a husband, though it rings in the ears of all the neighbourhood; yet was this affection of Mrs. Blifil to Tom, and the preference which she too visibly gave him to her own son, of the utmost disadvantage to that youth. | Хотя сам мистер Олверти не торопился видеть вещи в неблагоприятном свете и оставался чужд голосу молвы, который редко достигает слуха брата или мужа, несмотря на то что раздается в ушах всех соседей, все же благосклонность миссис Блайфил к Тому и предпочтение, слишком явно отдаваемое ему перед сыном, принесли много вреда нашему герою. |
| For such was the compassion which inhabited Mr. Allworthy's mind, that nothing but the steel of justice could ever subdue it. To be unfortunate in any respect was sufficient, if there was no demerit to counterpoise it, to turn the scale of that good man's pity, and to engage his friendship and his benefaction. | Мистер Олверти был преисполнен такой отзывчивости, что лишь требования справедливости могли бы подавить в нем это чувство. Какого угодно несчастья, лишь бы только его не перевешивали дурные качества, было достаточно для того, чтобы пробудить в сердце этого доброго человека жалость и снискать его дружбу и благоволение. |
| When therefore he plainly saw Master Blifil was absolutely detested (for that he was) by his own mother, he began, on that account only, to look with an eye of compassion upon him; and what the effects of compassion are, in good and benevolent minds, I need not here explain to most of my readers. | Вот почему, убедившись с несомненностью, что маленький Блайфил находится в полной немилости у матери (а так оно и было в действительности), он начал смотреть на него с состраданием; а каково действие сострадания на умы добрые и благожелательные - этого, я думаю, мне нет надобности объяснять читателям. |
| Henceforward he saw every appearance of virtue in the youth through the magnifying end, and viewed all his faults with the glass inverted, so that they became scarce perceptible. And this perhaps the amiable temper of pity may make commendable; but the next step the weakness of human nature alone must excuse; for he no sooner perceived that preference which Mrs. Blifil gave to Tom, than that poor youth (however innocent) began to sink in his affections as he rose in hers. This, it is true, would of itself alone never have been able to eradicate Jones from his bosom; but it was greatly injurious to him, and prepared Mr. Allworthy's mind for those impressions which afterwards produced the mighty events that will be contained hereafter in this history; and to which, it must be confest, the unfortunate lad, by his own wantonness, wildness, and want of caution, too much contributed. | С этих пор мистер Олверти видел малейшее проявление добродетели в юноше в увеличительное стекло, а все его недостатки - в уменьшительное, так что они сделались едва заметными. Эту снисходительность жалости можно считать даже похвальной; но следующий шаг способна извинить только слабость человеческой натуры. Едва только мистер Олверти заметил, что сестра его оказывает Тому предпочтение, как благосклонность его к бедному, ни в чем не повинному юноше стала убывать по мере возрастания к нему привязанности вдовы. Правда, одна эта привязанность не могла бы вырвать Джонса из сердца сквайра, но она сильно ему повредила и подготовила мистера Олверти к тем впечатлениям, которые сделались впоследствии причиной важных событий, излагаемых на дальнейших страницах этой повести, и которые, нужно сказать откровенно, усилил сам неудачливый юноша своей взбалмошностью, опрометчивостью и неосторожностью. |
| In recording some instances of these, we shall, if rightly understood, afford a very useful lesson to those well-disposed youths who shall hereafter be our readers; for they may here find, that goodness of heart, and openness of temper, though these may give them great comfort within, and administer to an honest pride in their own minds, will by no means, alas! do their business in the world. Prudence and circumspection are necessary even to the best of men. They are indeed, as it were, a guard to Virtue, without which she can never be safe. It is not enough that your designs, nay, that your actions, are intrinsically good; you must take care they shall appear so. If your inside be never so beautiful, you must preserve a fair outside also. This must be constantly looked to, or malice and envy will take care to blacken it so, that the sagacity and goodness of an Allworthy will not be able to see through it, and to discern the beauties within. Let this, my young readers, be your constant maxim, that no man can be good enough to enable him to neglect the rules of prudence; nor will Virtue herself look beautiful, unless she be bedecked with the outward ornaments of decency and decorum. And this precept, my worthy disciples, if you read with due attention, you will, I hope, find sufficiently enforced by examples in the following pages. | Несколько примеров в подтверждение этого послужат, если будут правильно поняты, полезным уроком благонамеренным юношам, которым случится впоследствии быть нашими читателями; они увидят, что доброта сердца и откровенный характер, хотя бы они давали большое душевное наслаждение и наполняли умы благородной гордостью, ни в коем случае - увы! - не ведут к преуспеянию в свете. Благоразумие и осмотрительность необходимы даже наилучшему из людей. Они являются как бы стражами Добродетели, без которых она всегда в опасности. Недостаточно, чтобы намерения ваши и даже ваши поступки были сами по себе благородны,- нужно еще позаботиться, чтобы они и казались такими. Как бы ни была прекрасна ваша внутренняя сущность, вы всегда должны сохранять приличную внешность. Необходимо постоянно следить за ней, иначе злоба и зависть постараются так вас очернить, что проницательность и доброта таких людей, как Олверти, неспособны будут проникнуть сквозь толщу клеветы и разглядеть внутреннюю красоту. Юные мои читатели, помните твердо, что самый лучший человек не вправе пренебрегать правилами благоразумия, и сама Добродетель не покажется приглядной без внешних украшений приличия и благопристойности. И я надеюсь, достойные ученики мои, если вы будете читать с должным вниманием, то найдете на дальнейших страницах достаточно примеров, подтверждающих эту истину. |
| I ask pardon for this short appearance, by way of chorus, on the stage. It is in reality for my own sake, that, while I am discovering the rocks on which innocence and goodness often split, I may not be misunderstood to recommend the very means to my worthy readers, by which I intend to show them they will be undone. And this, as I could not prevail on any of my actors to speak, I myself was obliged to declare. | Простите, что я сам выступаю на сцену в роли хора. Этого требует забота о моем добром имени; указывая на рифы, о которые часто разбиваются невинность и доброта, я хочу, чтобы меня не истолковали превратно и не подумали, что я даю моим уважаемым читателям советы, для них заведомо гибельные. А так как мне не удалось убедить никого из действующих лиц моей повести высказать это, то я принужден был заговорить сам. |
Глава 8.
A childish incident, in which, however, is seen a good-natured disposition in Tom Jones
Детская выходка, показывающая, однако, природную доброту Тома Джонса
| English | Русский |
| The reader may remember that Mr. Allworthy gave Tom Jones a little horse, as a kind of smart-money for the punishment which he imagined he had suffered innocently. | Читатель помнит, как мистер Олверти подарил Тому Джонсу лошадку, словно желая вознаградить мальчика за невинно понесенное, по его мнению, наказание. |
| This horse Tom kept above half a year, and then rode him to a neighbouring fair, and sold him. | Этой лошадкой Том пользовался около полугода, затем поехал на ней на ярмарку в соседнее местечко и продал ее. |
| At his return, being questioned by Thwackum what he had done with the money for which the horse was sold, he frankly declared he would not tell him. | По возвращении домой на вопрос Твакома, что он сделал с деньгами, вырученными за лошадь, он откровенно заявил, что не скажет. |
| "Oho!" says Thwackum, "you will not! then I will have it out of your br-h"; | - Вот как! - воскликнул Тваком.- Ты не скажешь! Так я выведаю это у твоего зада. |
| that being the place to which he always applied for information on every doubtful occasion. | К этому месту он всегда обращался за сведениями в сомнительных случаях. |
| Tom was now mounted on the back of a footman, and everything prepared for execution, when Mr. Allworthy, entering the room, gave the criminal a reprieve, and took him with him into another apartment; where, being alone with Tom, he put the same question to him which Thwackum had before asked him. | Том был уже посажен на спину лакея, и все было приготовлено для экзекуции, когда в комнату вошел Олверти, отменил приговор и увел с собой преступника. Оставшись с Томом наедине, он задал мальчику вопрос, предложенный ранее Твакомом. |
| Tom answered, he could in duty refuse him nothing; but as for that tyrannical rascal, he would never make him any other answer than with a cudgel, with which he hoped soon to be able to pay him for all his barbarities. | Том отвечал, что он не вправе отказать ему ни в одной просьбе, но что касается этого мерзавца с деспотическими замашками, то он ответит ему только дубинкой, которой надеется вскоре отплатить за все его жестокости. |
| Mr. Allworthy very severely reprimanded the lad for his indecent and disrespectful expressions concerning his master; but much more for his avowing an intention of revenge. He threatened him with the entire loss of his favour, if he ever heard such another word from his mouth; for, he said, he would never support or befriend a reprobate. By these and the like declarations, he extorted some compunction from Tom, in which that youth was not over-sincere; for he really meditated some return for all the smarting favours he had received at the hands of the pedagogue. He was, however, brought by Mr. Allworthy to express a concern for his resentment against Thwackum; and then the good man, after some wholesome admonition, permitted him to proceed, which he did as follows:- | Мистер Олверти сделал ему суровый выговор за непристойные и непочтительные выражения по адресу своего воспитателя, особенно же за беззастенчиво высказанное намерение отомстить ему. Он пригрозил, что лишит его всех своих милостей, если еще раз услышит от него такие слова, ибо, заявил Олверти, он ни за что не станет оказывать поддержки или помощи закоренелому преступнику. При помощи таких увещаний и угроз он добился от Тома раскаяния, но не слишком чистосердечного, потому что юноша действительно подумывал о воздаянии за все жгучие ласки, полученные им от руки педагога. Однако под влиянием убеждений мистера Олверти Том выразил сожаление по поводу своей резкой выходки против Твакома, после чего, сделав еще несколько полезных наставлений, Олверти позволил ему продолжать, и Том сказал следующее: |
| "Indeed, my dear sir, I love and honour you more than all the world: I know the great obligations I have to you, and should detest myself if I thought my heart was capable of ingratitude. Could the little horse you gave me speak, I am sure he could tell you how fond I was of your present; for I had more pleasure in feeding him than in riding him. Indeed, sir, it went to my heart to part with him; nor would I have sold him upon any other account in the world than what I did. You yourself, sir, I am convinced, in my case, would have done the same: for none ever so sensibly felt the misfortunes of others. What would you feel, dear sir, if you thought yourself the occasion of them? Indeed, sir, there never was any misery like theirs." | - Я люблю и уважаю вас, сэр, больше всех на свете, знаю, как много обязан вам, и глубоко презирал бы себя, если бы считал себя способным на неблагодарность. Жаль, что подаренная вами лошадка не умеет говорить, а то она рассказала бы вам, как я дорожил вашим подарком; мне приятнее было кормить ее, чем кататься на ней. Право, сэр, мне тяжело было с ней расстаться, и я не продал бы ее ни за что на свете по какому-нибудь другому случаю. Я уверен, сэр, что на моем месте вы сами поступили бы точно так же, ибо нет человека, более отзывчивого к чужим несчастьям. Но каково бы вы себя чувствовали, дорогой благодетель, если бы считали себя их виновником? А такой нищеты, как у них, право же, никогда не было. |
| "Like whose, child?" says Allworthy: "What do you mean?" | - Как у кого, друг мой? - спросил Олверти.- О ком ты говоришь? |
| "Oh, sir!" answered Tom, "your poor gamekeeper, with all his large family, ever since your discarding him, have been perishing with all the miseries of cold and hunger: I could not bear to see these poor wretches naked and starving, and at the same time know myself to have been the occasion of all their sufferings. I could not bear it, sir; upon my soul, I could not." [Here the tears ran down his cheeks, and he thus proceeded.] "It was to save them from absolute destruction I parted with your dear present, notwithstanding all the value I had for it: I sold the horse for them, and they have every farthing of the money." | - Ах, сэр! - отвечал Том.- Ваш несчастный полевой сторож погибает со всей своей семьей от голода и холода с тех пор, как вы его прогнали. Для меня было невыносимо видеть этих бедняг, раздетых, без куска хлеба, и сознавать, что я же являюсь причиной всех их страданий. Я не мог этого вынести, сэр,- клянусь вам, не мог! - Тут слезы заструились у него по щекам, и он продолжал так: - Чтобы спасти этих людей от совершенной гибели, я решился расстаться с вашим подарком, как он мне ни дорог; ради них я продал лошадь и отдал им все деньги до последнего гроша. |
| Mr. Allworthy now stood silent for some moments, and before he spoke the tears started from his eyes. He at length dismissed Tom with a gentle rebuke, advising him for the future to apply to him in cases of distress, rather than to use extraordinary means of relieving them himself. | Несколько минут мистер Олверти не произносил ни слова, и слезы текли у него из глаз. Наконец он отпустил Тома с мягким упреком, сказав ему, чтобы на будущее время он лучше обращался к нему в случаях подобной нужды, а не прибегал к таким необыкновенным средствам помощи. |
| This affair was afterwards the subject of much debate between Thwackum and Square. Thwackum held, that this was flying in Mr. Allworthy's face, who had intended to punish the fellow for his disobedience. He said, in some instances, what the world called charity appeared to him to be opposing the will of the Almighty, which had marked some particular persons for destruction; and that this was in like manner acting in opposition to Mr. Allworthy; concluding, as usual, with a hearty recommendation of birch. | Происшествие это послужило поводом к большому спору между Твакомом и Сквейром. Тваком утверждал, что это просто вызов мистеру Олверти, который хотел наказать сторожа за неповиновение. Он говорил, пояснив свою мысль несколькими примерами, что так называемое милосердие кажется ему противным воле всемогущего, обрекающего некоторых людей на гибель, и что поступок Джонса в равной мере идет вразрез с желаниями мистера Олверти; по обыкновению, он заключил свою речь горячей похвалой березовым прутьям. |
| Square argued strongly on the other side, in opposition perhaps to Thwackum, or in compliance with Mr. Allworthy, who seemed very much to approve what Jones had done. | Сквейр энергично отстаивал противное - может быть, из желания возражать Твакому, а может быть, с целью угодить мистеру Олверти, по-видимому вполне одобрявшему поступок Джонса. |
| As to what he urged on this occasion, as I am convinced most of my readers will be much abler advocates for poor Jones, it would be impertinent to relate it. Indeed it was not difficult to reconcile to the rule of right an action which it would have been impossible to deduce from the rule of wrong. | Однако приводить здесь доводы философа было бы неуместно, так как я убежден, что большинство моих читателей сумеет гораздо искуснее защитить Джонса. Действительно, нетрудно было примирить с законом справедливости поступок, который никак нельзя было вывести из закона несправедливости. |
Глава 9.
Containing an incident of a more heinous kind, with the comments of Thwackum and Square
заключающая выходку гораздо худшего свойства, с комментариями Твакома и
Сквейра
| English | Русский |
| It hath been observed by some man of much greater reputation for wisdom than myself, that misfortunes seldom come single. An instance of this may, I believe, be seen in those gentlemen who have the misfortune to have any of their rogueries detected; for here discovery seldom stops till the whole is come out. Thus it happened to poor Tom; who was no sooner pardoned for selling the horse, than he was discovered to have some time before sold a fine Bible which Mr. Allworthy gave him, the money arising from which sale he had disposed of in the same manner. This Bible Master Blifil had purchased, though he had already such another of his own, partly out of respect for the book, and partly out of friendship to Tom, being unwilling that the Bible should be sold out of the family at half-price. He therefore deposited the said half-price himself; for he was a very prudent lad, and so careful of his money, that he had laid up almost every penny which he had received from Mr. Allworthy. | Одним мудрым человеком, до которого мне далеко, было замечено, что беда редко приходит в одиночку. Примером этой истины могут, мне кажется, служить те господа, которые имели несчастье попасться в каком-нибудь грязном деле: подобное открытие редко остается одиноким и обыкновенно приводит к полному разоблачению человека. Так случилось и с бедным Томом: только что ему простили продажу лошади, как обнаружилось, что незадолго перед тем он продал другой подарок мистера Олверти - изящную Библию, а вырученные деньги употребил по тому же назначению. Библию приобрел маленький Блайфил, хотя у него уже был другой точно такой же экземпляр; сделал он это отчасти из уважения к книге, а отчасти из дружбы к Тому, не желая, чтобы книга за половинную цену перешла в чужие руки. Поэтому он заплатил означенную половинную цену сам, ибо он был юноша благоразумный и бережно обращался с деньгами, откладывая почти каждый пенс, полученный от мистера Олверти. |
| Some people have been noted to be able to read in no book but their own. On the contrary, from the time when Master Blifil was first possessed of this Bible, he never used any other. Nay, he was seen reading in it much oftener than he had before been in his own. Now, as he frequently asked Thwackum to explain difficult passages to him, that gentleman unfortunately took notice of Tom's name, which was written in many parts of the book. This brought on an inquiry, which obliged Master Blifil to discover the whole matter. | Говорят, есть люди, которые могут читать только принадлежащие им книги. Напротив, Блайфил, приобретя Библию Джонса, к другой больше не обращался. Больше того: он проводил за чтением этой Библии гораздо больше времени, чем раньше за чтением своей. А так как он часто просил Твакома объяснить ему трудные места, то педагог, к несчастью, обратил внимание на имя Тома, надписанное во многих местах книги. Последовал допрос - и Блайфил принужден был во всем признаться. |
| Thwackum was resolved a crime of this kind, which he called sacrilege, should not go unpunished. He therefore proceeded immediately to castigation: and not contented with that he acquainted Mr. Allworthy, at their next meeting, with this monstrous crime, as it appeared to him: inveighing against Tom in the most bitter terms, and likening him to the buyers and sellers who were driven out of the temple. | Тваком решил не оставлять безнаказанным это преступление, которое он называл святотатством. Поэтому он немедленно приступил к порке; не удовольствовавшись ею, он при первом же свидании рассказал мистеру Олверти о чудовищном, по его мнению, проступке Тома, ругая приемыша самыми последними словами и уподобляя его торговцам, изгнанным из храма. |
| Square saw this matter in a very different light. He said, he could not perceive any higher crime in selling one book than in selling another. That to sell Bibles was strictly lawful by all laws both Divine and human, and consequently there was no unfitness in it. He told Thwackum, that his great concern on this occasion brought to his mind the story of a very devout woman, who, out of pure regard to religion, stole Tillotson's Sermons from a lady of her acquaintance. | Сквейр посмотрел на дело с совсем иной точки зрения. Он говорил, что не видит, почему продать одну книгу большее преступление, чем продать другую; что продавать Библию не запрещено никаким законом, ни божеским, ни человеческим, и потому вполне позволительно. Великое негодование Твакома, сказал он, приводит ему на память случай с одной набожной женщиной, которая единственно из благочестия украла у своей знакомой проповеди Тиллотсона. |
| This story caused a vast quantity of blood to rush into the parson's face, which of itself was none of the palest; and he was going to reply with great warmth and anger, had not Mrs. Blifil, who was present at this debate, interposed. That lady declared herself absolutely of Mr. Square's side. She argued, indeed, very learnedly in support of his opinion; and concluded with saying, if Tom had been guilty of any fault, she must confess her own son appeared to be equally culpable; for that she could see no difference between the buyer and the seller; both of whom were alike to be driven out of the temple. | От этого сравнения кровь обильно прилила к лицу священника, и без того небледному; он уже собрался ответить что-то очень горячее и сердитое, но тут вмешалась миссис Блайфил, присутствовавшая при споре. Почтенная дама объявила, что она всецело на стороне мистера Сквейра. Она выступила на поддержку его мнения с длинными учеными доводами, заключив свою речь утверждением, что если Джонс в чем-нибудь виноват, то столько же виноват и сын ее, ибо она не видит никакой разницы между продавцом и покупателем, и оба они одинаково должны быть изгнаны из храма. |
| Mrs. Blifil having declared her opinion, put an end to the debate. Square's triumph would almost have stopt his words, had he needed them; and Thwackum, who, for reasons before-mentioned, durst not venture at disobliging the lady, was almost choaked with indignation. As to Mr. Allworthy, he said, since the boy had been already punished he would not deliver his sentiments on the occasion; and whether he was or was not angry with the lad, I must leave to the reader's own conjecture. | Высказанное миссис Блайфил мнение положило конец спору. Торжество Сквейра почти что отняло у него дар речи, если бы он в нем нуждался; а Тваком, не смевший по упомянутым выше причинам, противоречить вдове, едва не задохся от возмущения. Что же касается мистера Олверти, то он не пожелал объявить своего мнения, сказав, что мальчик уже понес наказание; и гневался ли он на него или нет, это я предоставляю решить самому читателю. |
| Soon after this, an action was brought against the gamekeeper by Squire Western (the gentleman in whose manor the partridge was killed), for depredations of the like kind. This was a most unfortunate circumstance for the fellow, as it not only of itself threatened his ruin, but actually prevented Mr. Allworthy from restoring him to his favour: for as that gentleman was walking out one evening with Master Blifil and young Jones, the latter slily drew him to the habitation of Black George; where the family of that poor wretch, namely, his wife and children, were found in all the misery with which cold, hunger, and nakedness, can affect human creatures: for as to the money they had received from Jones, former debts had consumed almost the whole. | Вскоре после этого сквайр Вестерн (тот джентльмен, в имении которого была убита куропатка) подал в суд на полевого сторожа за подобное же правонарушение. Это было большое несчастье для бедняка: оно не только грозило ему гибелью, по служило также серьезным препятствием для возвращения милостей мистера Олверти. Надо сказать, что однажды вечером добрый сквайр гулял с Блайфилом и Джонсом, и последний ловко привел его к дому Черного Джорджа, где он увидел семью бедняги, то есть жену его и детей, в самом бедственном положении - не имеющих одежды, терпящих голод и холод, ибо почти все деньги, полученные от Джонса, были истрачены на уплату прежних долгов. |
| Such a scene as this could not fail of affecting the heart of Mr. Allworthy. He immediately gave the mother a couple of guineas, with which he bid her cloath her children. The poor woman burst into tears at this goodness, and while she was thanking him, could not refrain from expressing her gratitude to Tom; who had, she said, long preserved both her and hers from starving. | Такое зрелище не могло не тронуть мистера Олверти. Он тотчас же дал матери две гинеи, приказав купить на них одежду детям. Бедная женщина разрыдалась и, рассыпавшись в благодарностях, не могла удержаться от выражения признательности также и Тому, который, по ее словам, долго спасал и ее, и всю семью от голодной смерти. |
| "We have not," says she, "had a morsel to eat, nor have these poor children had a rag to put on, but what his goodness hath bestowed on us." | - Если бы не его щедроты, у нас не было бы куска хлеба, не было бы лоскутка, чтобы прикрыть этих несчастных детей,- проговорила она. |
| For, indeed, besides the horse and the Bible, Tom had sacrificed a night-gown, and other things, to the use of this distressed family. | В самом деле, кроме лошади и Библии, Том пожертвовал на нужды пострадавшей семьи свой шлафрок и другие вещи. |
| On their return home, Tom made use of all his eloquence to display the wretchedness of these people, and the penitence of Black George himself; and in this he succeeded so well, that Mr. Allworthy said, he thought the man had suffered enough for what was past; that he would forgive him, and think of some means of providing for him and his family. | По возвращении домой Том пустил в ход все свое красноречие, чтобы изобразить бедственное положение этих людей и раскаяние самого Джорджа. Слова его оказали действие на мистера Олверти, который сказал, что, пожалуй, сторож довольно пострадал за свой проступок, что он его простит и подумает, чем обеспечить его и его семью. |
| Jones was so delighted with this news, that, though it was dark when they returned home, he could not help going back a mile, in a shower of rain, to acquaint the poor woman with the glad tidings; but, like other hasty divulgers of news, he only brought on himself the trouble of contradicting it: for the ill fortune of Black George made use of the very opportunity of his friend's absence to overturn all again. | Джонс был этим так обрадован, что не выдержал и, несмотря на темноту и проливной дождь, побежал обратно за целую милю сообщить бедной женщине добрые вести; но, подобно другим нетерпеливым разносчикам новостей, он только поставил себя в неприятное положение человека, вынужденного противоречить себе, ибо злая судьба Черного Джорджа воспользовалась именно этим кратким отсутствием его друга, чтобы снова разрушить все его возрождавшееся благополучие. |
Глава 10.
In which Master Blifil and Jones appear in different lights
в которой Блайфил и Джонс являются в различном свете
| English | Русский |
| Master Blifil fell very short of his companion in the amiable quality of mercy; but he as greatly exceeded him in one of a much higher kind, namely, in justice: in which he followed both the precepts and example of Thwackum and Square; for though they would both make frequent use of the word mercy, yet it was plain that in reality Square held it to be inconsistent with the rule of right; and Thwackum was for doing justice, and leaving mercy to heaven. The two gentlemen did indeed somewhat differ in opinion concerning the objects of this sublime virtue; by which Thwackum would probably have destroyed one half of mankind, and Square the other half. | Блайфил-младший сильно уступал своему товарищу в прекрасном чувстве милосердия, но зато сильно превосходил в другой, гораздо более высокой добродетели - правосудии, в каковом он следовал предписаниям и примеру как Твакома, так и Сквейра. Оба они, правда, часто пользовались словом "милосердие", но было очевидно, что Сквейр считал его несовместимым с законом справедливости, Тваком же стоял за правосудие, предоставляя милосердие небу. Впрочем, джентльмены эти несколько расходились в мнениях насчет предметов этой возвышенной добродетели, так что Тваком, творя правосудие, истребил бы одну половину человеческого рода, а Сквейр - другую. |
| Master Blifil then, though he had kept silence in the presence of Jones, yet, when he had better considered the matter, could by no means endure the thought of suffering his uncle to confer favours on the undeserving. He therefore resolved immediately to acquaint him with the fact which we have above slightly hinted to the reader. The truth of which was as follows: | Блайфил, хотя и хранил молчание в присутствии Джонса, однако, обсудив дело основательнее, не мог вынести мысли, что дядя окажет милость недостойному. Он решил поэтому тотчас же рассказать ему факт, на который мы выше намекнули читателю. Состоял он в следующем. |
| The gamekeeper, about a year after he was dismissed from Mr. Allworthy's service, and before Tom's selling the horse, being in want of bread, either to fill his own mouth or those of his family, as he passed through a field belonging to Mr. Western espied a hare sitting in her form. This hare he had basely and barbarously knocked on the head, against the laws of the land, and no less against the laws of sportsmen. | Примерно год спустя после увольнения со службы и еще до продажи Томом лошади полевой сторож, бывший тогда без куска хлеба и не знавший, как прокормить себя и свою семью, проходил по полю, принадлежащему мистеру Вестерну, и заметил сидящего в норе зайца. Этого зайца он самым низким и варварским образом пристукнул по голове, в противность всем поземельным и охотничьим законам. |
| The higgler to whom the hare was sold, being unfortunately taken many months after with a quantity of game upon him, was obliged to make his peace with the squire, by becoming evidence against some poacher. And now Black George was pitched upon by him, as being a person already obnoxious to Mr. Western, and one of no good fame in the country. He was, besides, the best sacrifice the higgler could make, as he had supplied him with no game since; and by this means the witness had an opportunity of screening his better customers: for the squire, being charmed with the power of punishing Black George, whom a single transgression was sufficient to ruin, made no further enquiry. | К несчастью, разносчик, которому продан был заяц, через несколько месяцев попался с порядочным запасом дичи и, чтобы не поссориться со сквайром, должен был указать на какого-либо браконьера. Выбор его случайно остановился на Черном Джордже, как на человеке, уже однажды повредившем мистеру Вестерну и пользовавшемся дурной славой в околотке. Кроме того, разносчику выгоднее всего было пожертвовать именно им, так как с тех пор сторож не снабжал его больше дичью; это был удобный предлог для свидетеля скрыть своих лучших поставщиков. Дело в том, что сквайр, обрадованный возможностью наказать Черного Джорджа, которого погубить мог один проступок, не стал производить дальнейшее расследование. |
| Had this fact been truly laid before Mr. Allworthy, it might probably have done the gamekeeper very little mischief. But there is no zeal blinder than that which is inspired with the love of justice against offenders. Master Blifil had forgot the distance of the time. He varied likewise in the manner of the fact: and by the hasty addition of the single letter S he considerably altered the story; for he said that George had wired hares. These alterations might probably have been set right, had not Master Blifil unluckily insisted on a promise of secrecy from Mr. Allworthy before he revealed the matter to him; but by that means the poor gamekeeper was condemned without having an opportunity to defend himself: for as the fact of killing the hare, and of the action brought, were certainly true, Mr. Allworthy had no doubt concerning the rest. | Если бы это происшествие было изложено мистеру Олверти правильно, оно, вероятно, не причинило бы большого вреда полевому сторожу. Но нет ничего слепее рвения, с которым любители правосудия преследуют обидчиков. Блайфил забыл упомянуть о давности проступка. Далее, он существенно видоизменил самое событие, употребив второпях множественное число вместо единственного, то есть сказав, что Джордж "таскал" зайцев. Эти искажения были бы, вероятно, исправлены, если бы Блайфил не допустил промаха, взяв с мистера Олверти слово хранить в тайне все, что он ему расскажет. Таким образом, бедняга был осужден, не имея возможности защититься; что он убил зайца и что на него было подано в суд, не подлежало никакому сомнению, и потому мистер Олверти поверил и всему остальному. |
| Short-lived then was the joy of these poor people; for Mr. Allworthy the next morning declared he had fresh reason, without assigning it, for his anger, and strictly forbad Tom to mention George any more: though as for his family, he said he would endeavour to keep them from starving; but as to the fellow himself, he would leave him to the laws, which nothing could keep him from breaking. | Непродолжительна была радость бедной семьи. На следующее утро Олверти, не объясняя, в чем дело, объявил, что имеет новую причину для недовольства, и строго запретил Тому упоминать впредь имя Джорджа; правда, что касается семьи, сказал он, то он позаботится о том, чтобы она не умерла с голоду, но самого Джорджа предаст в руки закона, который тот упорно нарушает, невзирая ни на какие предостережения. |
| Tom could by no means divine what had incensed Mr. Allworthy, for of Master Blifil he had not the least suspicion. However, as his friendship was to be tired out by no disappointments, he now determined to try another method of preserving the poor gamekeeper from ruin. | Том положительно не мог догадаться, что так разгневало мистера Олверти, ибо насчет Блайфила у него не возникло ни малейшего подозрения. Однако дружбу его не могли поколебать никакие разочарования, и он решил попытать другой способ для спасения бедняги от гибели. |
| Jones was lately grown very intimate with Mr. Western. He had so greatly recommended himself to that gentleman, by leaping over five-barred gates, and by other acts of sportsmanship, that the squire had declared Tom would certainly make a great man if he had but sufficient encouragement. He often wished he had himself a son with such parts; and one day very solemnly asserted at a drinking bout, that Tom should hunt a pack of hounds for a thousand pound of his money, with any huntsman in the whole country. | В последнее время Джонс очень сблизился с мистером Вестерном. Он так выгодно зарекомендовал себя перепрыгиванием через пятикратный барьер и другими охотничьими подвигами, что сквайр решительно заявил, что при должном поощрении из Тома выйдет великий человек. Часто он выражал сожаление, что у него нет такого сына, и однажды за попойкой сказал торжественно, что в псовой охоте - он готов поставить тысячу фунтов! - Том заткнет за пояс любого ловчего в околотке. |
| By such kind of talents he had so ingratiated himself with the squire, that he was a most welcome guest at his table, and a favourite companion in his sport: everything which the squire held most dear, to wit, his guns, dogs, and horses, were now as much at the command of Jones, as if they had been his own. He resolved therefore to make use of this favour on behalf of his friend Black George, whom he hoped to introduce into Mr. Western's family, in the same capacity in which he had before served Mr. Allworthy. | Подобного рода талантами Том снискал себе большое благоволение сквайра и был самым желанным гостем за его столом и любимым товарищем на охоте; все, чем сквайр дорожил больше всего на свете, именно: ружья, собаки и лошади - было теперь к услугам Джонса, как его собственность. Том решил воспользоваться этим благоволением и помочь своему другу Черному Джорджу: он надеялся устроить его у мистера Вестерна на той же должности, какую сторож занимал у мистера Олверти. |
| The reader, if he considers that this fellow was already obnoxious to Mr. Western, and if he considers farther the weighty business by which that gentleman's displeasure had been incurred, will perhaps condemn this as a foolish and desperate undertaking; but if he should totally condemn young Jones on that account, he will greatly applaud him for strengthening himself with all imaginable interest on so arduous an occasion. | Принимая во внимание, во-первых, то, что человек этот уже навлек на себя недовольство мистера Вестерна, а во-вторых - серьезность проступка, послужившего причиной этого недовольства, читатель, может быть, осудит затею Джонса как глупую и безнадежную; но как ни осуждай его за это, все же юноша заслуживает самого высокого одобрения за свой горячий интерес к человеку, попавшему в столь трудное положение. |
| For this purpose, then, Tom applied to Mr. Western's daughter, a young lady of about seventeen years of age, whom her father, next after those necessary implements of sport just before mentioned, loved and esteemed above all the world. Now, as she had some influence on the squire, so Tom had some little influence on her. But this being the intended heroine of this work, a lady with whom we ourselves are greatly in love, and with whom many of our readers will probably be in love too, before we part, it is by no means proper she should make her appearance at the end of a book. | Для осуществления своего замысла Том обратился к дочери мистера Вестерна, семнадцатилетней девушке, которую отец любил и уважал больше всего на свете после только что упомянутых принадлежностей охоты. Таким образом, она имела влияние на сквайра, а Том имел маленькое влияние на нее. Но так как мы намерены сделать ее героиней нашего произведения и очень ее любим, да и многие наши читатели, по всей вероятности, перед тем как мы расстанемся, тоже ее полюбят ее, то ей не пристало появляться в конце книги. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая
